44
«Афганистан болит в моей душе»
И вот, в назначенный день к назначенному часу Илья и поспешил на станцию метро
"Каширская", где и созвонился и встретился с Юрием Сидоркиным. Им оказался молодой,
худощавый, белокурый парень, с заметным шрамом на лбу.
- Прикладом от автомата получил, - пояснил он Илье, заметив вопросительный
взгляд того. - С Духами в рукопашную сошлись... Память об Афгане. Есть там такой город
- Джелалабад. Слышал о таком?
- Конечно, знаю, - ответил Илья, очень довольный, что в кабине КамАЗа ему уютно,
и двигатель автомобиля урчит так ровно и чувствуется его мощь, и дорога хорошая, и вид
из окна прекрасный.
- Ты что - тоже там был? - удивился Юрий.
- Не-ет! Я - только по карте, по географии... из газет, по радио слышал, -
улыбнулся Илья. - Я служил в России. Там - не довелось. Но один знакомый мой... был.
Без вести пропал. Четыре года, как война кончилась, а о нём до сих пор никаких вестей.
Никто ничего не знает. Может, ты как-нибудь пересекался, или слышал что-нибудь о Никите
Гринёве?
Юрий ответил не сразу.
- Нет... Жаль парня. Один был у родителей?
- Нет, сестренка ещё осталась. Но мать слегла. Года два как похоронили. Михаил
Иванович, отец его, ещё держится, бодрится, но... А человек такой хороший!
- Да... - вздохнул Юрий. - А сейчас и войны нет - а люди теряются сплошь и рядом!
И найти не могут, и следов никаких... И искать некому. Вот, этим летом, тесть у меня...
Он на дачу всё на велике ездил, всё хвастался, что ни бензина, ни "Прав" не надо. А тут
- прямо из сарая велик украли! Пошёл он заявлять о краже, а над ним там посмеялись: у
нас, говорят, Мерседесы воруют, и найти не могут, а ты со своим великом припёрся! Да кто
ж тебе его искать будет? Даже заявление не взяли... Людей ни живых, ни мёртвых найти
невозможно, а он... Такие, вот, времена, Илюха, настали: жить стало лучше, жить стало
веселее! Ещё товарищ Сталин, кажется, так говорил... Да, Илюха, а ты чего под пули-то
полез? Неужели не слышал, как танки бабахают, постреливают?..
- А ты чего свой лоб под приклад Духа подставил? - неожиданно вопросом на вопрос
ответил Илья.
- Ну, ты сказанул! Я ж - солдат, меня Родина послала! - и удивился и засмеялся Юрий.
- Я тоже... "вечный солдат", - задумчиво ответил Илья. - Меня тоже Родина
послала. Мне не всё равно, что с моей Родиной делают. Кровью моих предков полита земля и
на Куликовом поле, и на Бородинском... и по всей России от края и до края. И мне совсем
не всё равно, что будет завтра с нами, с моим сыном и дочерью... Извини, что приходится
такими словами говорить, но... другими словами и не скажешь.
- Да-а… - задумался Юрий, и улыбаться перестал. - Ты, наверное, стихи пишешь?
- Нет, уже не пишу, - на этот раз засмеялся Илья.
- Жаль. А я бы писал, но не умею, - повеселел и Юрий. - Вокруг столько всего
происходит! Так бы и написал о чём-нибудь. Бывают случаи - из жизни, а как - анекдоты,
и не разберёшься: то ли смеяться - то ли плакать.
- У меня, вот, сосед - украинец, - начал рассказывать Юрий. - Ещё года два назад
никого и не интересовало: какой кто нации. Так ведь, Илья? Вот и Николая все только
из-за фамилии - хохлом называли, он - Полтавченко. А дело в том, что он родом из
Винницкой области, что на западной Украине. Там родился, там батя его и мать и сейчас
живут, и родные его братовья, и сестричка. А он в своё время учился в Москве, и так и
остался здесь жить, женился, работает. А тут, на днях, повёз он жену показать своей
родне... да через неделю уже и вернулись они. Так он до сих пор в ступоре и чуть ли
головой об стенку не бьётся и всё плачет... Побили его тамошние ребята... чуть ли не
братья родные... Так с синяками и вернулся в Москву. "Москаль, - говорят, - ты"! И всё
тут! Плевать им, что родился там, а раз живёшь в России - значит "Москаль, и катись в
свою Московию"! И накостыляли ему по первое число...
- Я гляжу - ты не очень-то разговорчивый, - заметил Юрий Илье. - А кто ж меня
ночью развлекать будет, чтоб не спал я? Да, а ты что - не куришь?
- Нет. Недавно бросил. Манит временами, но терплю, не начинаю снова.
- Молодец! И не начинай. А то: какой смысл был - бросать? Я, вот, тоже - если бы
задался такой целью - бросить курить - то непременно бросил бы! Я могу! Лишь бы твёрдая
цель была. Но пока такую задачу перед собой не ставил. Курю - да курю... Ничего, что при
тебе дымлю?
- Да - на здоровье! Если можно так сказать... - засмеялся Илья, ему было легко
и хорошо с Юрием. Они были почти ровесники, но очень чувствовалось, что Юра опытнее,
увереннее, как-никак - а парень прошёл войну и "хлебнул всей её прелести".
- Это всё - политика... по большому счёту, - как бы рассуждая сам с собой, сказал
Илья. - Политика ненависти... Сколько ненависти и нетерпимости в людях накопилось - это
ж просто ужас! Даже Германия попросила у всех прощения за прошлые грехи свои, а эти...
всё лютуют, "героями" называют тех, кто с фашистами, добровольно людей жёг живьём и
расстреливал... Я историей увлекаюсь, читаю, что найду интересного, - пояснил Илья. -
И в Афгане наши ребята гибли за политику... И сейчас в Москве стрельба и кровь - это
чистой воды - политика. Не зря ж говорят, что Политика - это кукольный балаган, а мы все
в нём актёры. И какой-то Карабас Барабас, который живёт в каждом из нас, - и дёргает нас
за эти... верёвочки. Я, вот, сейчас посчитал в уме - и получилось, что на моём участке -
на работе - вместе со мной работают люди тринадцати национальностей. Но мы об этом
вспоминаем только... по какому-нибудь случаю, например - на празднике, когда собираемся
за одним столом и угощаем друг друга какими-нибудь национальными блюдами. И... мы
стараемся не разъединяться, а наоборот - ещё крепче держаться друг за дружку. Может...
это от того, что в Сибири привыкли так, потому что иначе выживать было трудно? И, честно
сказать, мы очень болезненно реагируем на все эти "западные ветра", что дуют отсюда...
из Москвы и из Европы.
- А я вот о чём думаю, - сказал Юрий, - мы-то с тобой ещё счастливчики. А вот
- каково тем, кто в одночасье по воле трёх алкашей два года назад проснулся однажды в
городах, которые они строили - оккупантами, а Мать-Родина стала им мачехой, а они для
неё - не сыновьями и дочерями, а беженцами, изгоями? А это же - миллионы!.. миллионы
живых человеческих судеб! А ещё говорят, что августовский переворот прошёл бескровно;
льётся, льётся кровушка, и ещё долго будет литься... Родились мы в одной стране, росли
в ней, в школу ходили, в армии служили, присягу ей давали, даже повоевать за неё успели
и не все домой вернулись, а жить, вот, приходится совсем в другом государстве, с другими
законами и другими ценностями. И этим "ценностям" глубоко наплевать на нас... Далеко не
у всех хватит сил "перестроиться", - задумчиво закончил он.
Несколько минут ехали молча, каждый думал о своём.
- У каждого своя правда - это точно, и ничего тут не поделаешь, - согласился
Юрий. - А я, вот, потом... после Афгана - три месяца в госпитале, в Душанбе загорал.
Оттуда и демобилизовался. И кореш мой... Вместе всё прошли и вместе в Душанбе были. У
него обе ступни... на обоих ногах - миной оторвало... Но как людей гражданка меняет! -
покачал Юрий головой, даже языком пощёлкал. - Никогда не думал, что так могут...
человеки меняться! - рассказывал и возмущался он. - Когда там были, вместе всё это
"дерьмо" хлебали - Иван совсем другим был! Я как на себя мог на него положиться.
Надёжнее брата родного! А дома, сейчас - не узнать человека! Будто подменили: совсем
упал духом... Ну - никакой стал! Я ему сколько раз говорил: протезы же можно хорошие
заказать, на телемастера выучиться, чтоб ходить меньше, ноги натруждать... Да мало ли
чему выучиться?! Даже дома можно что-нибудь мастерить. Сейчас же всё разрешается...
можно любое своё дело открыть. И продавать. И все помогут... и я со всей душой!..
Маресьев, вон, в войну - без ног воевал, на самолёте летал! А мы - чем хуже? А он…
- Юрий даже рукой махнул в отчаянии, а Илья внимательно слушал, не перебивал.
- А всё - жалость проклятая! Она - всё виновата! Вот он и раскис, и смяк. Ну как
же - инвалид, калека! Как же не пожалеть! И мама с папой пожалели, и дружки пожалели. А
где жалость - там и стопочка, а то и - бутылочка водяры. А ещё лучше - самогона, в
деревне же. Антоновка деревня. Мы - заедем к нему, увидишь всё сам. Я думаю - до ночи
успеем... Я в последний раз недели две назад у него был. Ох, и разозлился ж я тогда!
Всех дружков его, всю компанию их пьяную разогнал! До того меня злость взяла! Да - за
жену его... - так жалко её стало! Бабёнка такая хорошая: умница, домашняя, дождалась его
с армии, замуж за него пошла, не посмотрела, что он... калека. А тут - как не приеду -
она всё в слезах, а он всё - пьяненький, или совсем валяется, да ещё на неё огрызается!
Ну и... сорвался я: разогнал его дружков, и его пару раз хорошо встряхнул, чтоб мозги
на место встали... Может - подействует. Сколько ж можно... сопли распускать?! Но... ты,
Илюха, не поверишь! Я сам до сих пор... в шоке, в ступоре! Все его родственнички, вся
деревня, даже мать с отцом - всё так окрысились на меня!.. будто это я - враг народа!
и это я послал его на ту проклятую войну, и не уберёг его там! Оказывается: это я во всём
виноват, во всех его несчастьях! Сам, своими ушами слышал, как они на меня... за спиной
у меня: "Это, мол, тот самый Сидоркин, бывший корешь их дитяти, и чтоб ему... ни дна, ни
крышки!" - Юрий ещё долго возмущался, а потом молчал, и думал о чём-то...
Уже в сумерки они и впрямь свернули с трассы и километров через пять въехали в
большое поселение - Антоновку. От долгой езды ноги у Ильи изрядно затекли, и он был рад
остановке, чтоб размять их, походить по земле; так далеко и долго он ещё ни разу не
ездил на автомобиле. Они прошли через калитку в тёмный двор сельского дома, в одном из
окон которого слабо горела электрическая лампочка за белыми занавесками. Юрий постучал
по стеклу этого окна. Скоро из двери сеней к ним вышла молодая женщина в чёрной косынке
на голове, и в тёмном платье. Но, не смотря на столь невзрачный наряд и плохое
освещение, достаточно было одного взгляда на хозяйку чтоб заметить её необычную, редкую
красоту: немного вытянутое лицо, высокий, открытый лоб, высокая причёска из чёрных
волос, которые не смогла скрыть даже косынка, и большие чёрные глаза. "Как Нефертити!"
- невольно подумал Илья с восторгом. Было видно, что девушка нисколько не удивилась столь
поздним гостям.
- Юра?.. Проходите, - пригласила она в избу поздних гостей.
Дом был старенький, с низким потолком. И лампочка в прихожей - или в кухне? -
светила так слабо, что вся обстановка, и все вещи - тоже казались старыми, тёмными.
- Здравствуйте! - поздоровался Илья, но никто ему не ответил и он нерешительно
остановился у порога.
- Что - опять он?.. – начал, было, Юрий, но молодая хозяйка так посмотрела на
него, что он осёкся и замолчал.
- Нет... Нету больше Ивана... - тихо ответила хозяйка и заплакала, закрыла лицо
руками и отвернулась.
- Как - нету?.. Куда ж он подевался? - не сразу понял Юрий, а потом побледнел
и медленно опустился на табурет у стола.
Только через несколько минут Ирина - так звали молодую вдову - немного
успокоилась и смогла рассказать события последних дней. Она накрыла стол на скорую
руку и угостила гостей остатками вчерашнего поминального обеда.
- Ты же с ним... прошлый раз... серьёзно поговорил, - рассказывала она, присев
к ним за стол, но ни к чему не притрагиваясь из еды. - Я тебя, Юра, нисколечко не виню...
Ты тут совсем ни при чём... Чему быть - того не миновать. Он в последнее время уже
всякую меру потерял... никого не слушал... только пил всё с дружками... он уже не мог
без этого... не мог - чтоб не пить... ему каждый день уже надо было... Он без лечения...
кодировки - не встал бы на ноги. Споили его... кореша его... да и родственнички всё
жалели его... и мамаша с батей... Он сопротивляться уже не мог... А после того, как ты
побывал последний раз... он и затаился... разговаривать ни с кем не стал... целыми днями
- молчком. А тут... прихожу с работы - его дома нет. Думаю - у дружков пьёт опять. Пошла
искать. А они - не видели его с утра! Я - к свекрови. А их со свёкром - тоже дома нет,
в город с утра уехали, автобусом... Ихний-то Запорожец - совсем уж на ладан дышит, почти
уж и не ездит. Только двигатель ещё тарахтит помаленьку... И тут мне как в голову кто
стукнул! Я - в гараж, где Запорожец-то стоит. Ворота прикрыты плотно, но не запертые.
А там - вонище от газа - не продохнуть! Но двигатель уже не работает - бензин весь
кончился. А Иван... сидит в машине... и весь - синий! Задохнулся уже... Уже ничего не
смогли сделать... В Афгане смерти не нашёл, так дома... Знать - тому и быть. А, главное,
Юра, родители его... В их глазах - я во всём виновата... во всех смертных грехах, и что
он на себя руки наложил... Мне и так не сладко и душа вся изболелась, а они мне...
такое говорят! Такое говорят!.. Руки на себя наложить хочется...
- Да-а, ребята... - почему-то пробормотал еле слышно Юрий, а потом на долго
задумался. - Вот так вот жизнь крутит и нас не спрашивает, - продолжил он после
молчания.
Была задумка у Юрия - поужинать, отдохнуть и поспать пару часов у друга его
Ивана, чтоб дальше в ночь ехать было легче, но после таких новостей... не стал он
задерживаться в Антоновке и поехали они с Ильёй дальше. Оба к еде, что им предложила
Ирина, почти не притронулись, поэтому после полуночи Илья не то что почувствовал, но
даже услышал - как урчит у него живот. Но предложить Юрию остановиться и перекусить
немного - он не посмел; да и дорога была пустынная, хорошая и КамАЗ бежал быстро, и Юрий
был так сосредоточен не то на дороге, не то на своих каких-то мыслях, что отвлекать его
не хотелось. Ехали молча, хотя ещё при выезде из Москвы, Юрий предупреждал Илью, что тот
должен будет ему всю ночь рассказывать анекдоты, и чем смешнее - тем лучше, чтоб он не
смог задремать за рулём на ходу, но теперь... обоим было не до анекдотов. А встречные
машины попадалось всё реже и реже, дорога становилась всё пустыннее, однообразнее,
а ночь всё темнее...
И вдруг Илья услышал... и ушам своим не поверил - Юрий пел песню! Тихо, будто
только для себя одного, но так задушевно!
- Плыл по городу запах сирени-и...
До чего ж ты была красива-а!
Я твои целовал колени-и
И судьбе говорил спасибо...
"Ай-да Юрка! Ай-да сукин сын! Да я бы с ним не то что в разведку - в самую
преисподнюю пошёл бы, не раздумывая! - с восторгом подумал Илья, что даже сон у него
пропал. - Какая ж у него душа светлая! А, ведь, он войну прошёл... Но она его не
сломала! В чём же он силу берёт? Почему он такой живучий?.. Наверное, он кого-то
очень-очень любит, так любит, что и сломаться себе не позволяет. Какой молодец!"
Хорошо, что было темно, и Юрий был сосредоточен на каких-то своих мыслях и не
смотрел на Илью, и не видел его заблестевших от слёз глаз. "Что-то я стал такой...
чувствительный, сентиментальный!" - удивлялся Илья сам себе, а душа его пела и плакала,
и млела от счастья, что он тоже живой... и любит, и есть у него силы и жить и любить.
"Скорей бы к Даше и детям! - начал мечтать он. - Как они там без меня?.."
Но вот - в четвёртом часу ночи - Илья всё чаще и чаще стал ловить себя на том,
что он временами спит, будто отключается. То же он стал замечать и за Юрием: тот всё
чаще тёр глаза, чаще моргал ими, чаще прикладывался к бутылке с водой, даже раза два
просил Илью полить ему на руку воды, и потом мокрой рукой растирал себе лицо. И всё
это на ходу, не останавливая машину.
- Всё - больше не могу! - наконец сказал он и заглушил двигатель, и съехал на
обочину. - Хотел до посёлка дотянуть, чтоб в степи одному не стоять, но чувствую, что
сейчас совсем усну... и перевернёмся с тобой в кювет. Нет! Надо хотя бы с полчасика
вздремнуть. Совсем - невмоготу! - и он положил и уставшие руки, и отяжелевшую голову
на руль, и тут же засопел тихо и ровно. Илья тоже уселся как можно удобнее - и тут же
заснул.
45
"Потерпи, костлявая, - мы ещё поживём".