Двадцать две Душки

 
/  Иллюстрация из интернета.




Слушай, Селедка, - бабулька в пестреньком платочке, шлепая беззубым ртом, обратилась к тощей собеседнице – не менее молодой, но столь же привлекательной особе с белоснежной челюстью, - ты слушай, слушай...
- Только не стращай более, Колотушка, знаешь же, что с детства заик...каюсь, жуть как боюсь страшных историй, - ответила та кругленькой, как колобок, подружке.
Обе, сидя на мосточке, энергично полоскали натруженные ножки в прохладной водичке.


 - Уж не знаю точно, когда это было, века два назад, не менее, двигался конный обоз  аж с Дона-реки по  Матушке-Сибири.
Дождались, пока лед на реке Оби заколеет, да с левого берега на правый переправились на девяти подводах, а было их ровно двадцать две души. От голода бежали в сибирский край богатый.
Замело дорогу натоптанную, тракта Московского, как и вовсе не было, с пути сбилися. Глава семейства, дядька-здоровяк с большой кудлатой обледенелой бородой, шкрябал ею при каждом движении по черному овечьему тулупу, давая распоряжения семейству, состоящему из баб да детей малых.

- Ты, Дуняха, веток насобирай, - говорил он старшой снохе, - а я щепы нарублю. Костер разгорится, похарчуемся, да на боковую.

Харитоша, глава семейства, с топором за поясом направился к ближайшему березовому пню, размышляя:
«Один я, мужик, остался на все подводы. Сын старшой погиб в дороге, отбиваясь от волков... Не успели до морозов остановиться в поселье каком. Младший получил рваную рану, защищая брата от зверя, и умер от горячки в пути. Как двигаться далее с бабами одними, да с внуками малыми?»

- Так з-зачем Харитоша тот в дальний путь решился идти, из мужиков с двумя сыновьями только, еще и с зимой на носу? -  любопытная Селедка теребила мочку длинного уха.

- Думали, управятся, видимо, до холодов, а Сибирь непредсказуема, еще в октябре реки обледенила. Пристанище чтобы насовсем найти, надо хоть к хуторку какому пристроиться.

- Пр-р-истроились?

Возмущенная Колотушка стукнула кулаком по мосточку:

- Не торопи меня, дуреха, пропущу чего.

Овса в запасе еще оставалось, сами питались, и лошадкам хватало. Другого добра и вовсе никакого не было, окромя деток малых, да узелков с пожитками. На вожжах во главе обоза сам сидел, снохи двумя санями следом управляли, три дочери на выданье – остальными, а последние сани просто привязаны были, груженые летними телегами. Корова-кормилица шла последней, привязанная паклевой веревкой к замыкающим саням.
У женки хозяина ноги отекли и отказали, две недели лежа в санях с древней старухой свекровью и с младшей внучкой годовалой друг дружку согревали.
- Т-тяжело мужику, однако, с бабами справляться. - Селедка сочувственно ойкнула, почесывая длинным ногтем старческого пальца левый бок, мимолетом вспомнив свое, девичье.
- Где одной управлять научился, там и с дюжиной справится. - Колотушка расправила складки кофтенки в горошек на полной груди. - Малец, внук его старший шести годков, на подмоге был, Степка.

- Н-ну, не тяни же, говори, что случилось с семейством Х-харитошки?

- Так, когда он дровишки с пня щепать отправился, увидал недалече в лесу двух охотников. Объяснил, что сбились с дороги и ищут пристанище на постоянное место жительства, али хоть до весны.
Те пояснили, что поселье есть в шести верстах отсель, только нужно повернуть обоз назад и у кудлатой сосны свернуть налево –  там уже и до деревни рукой подать.

Последнюю ночь горемыки ночевали в перелесье, с надеждой, что кончились их мучения, а с утрешним рассветом пристанут к людям.

Харитон спал урывками, меняясь со снохами в карауле. Следили за костром, грелись, держа наготове на всякий случай горящие головешки от дикого зверя. Не дожидаясь рассвета, тронулись с места, развернув лошадей в обратном направлении.
Старшая, двадцатидвухлетняя дочь Любушка, пересела в сани к отцу и прижалась к его щеке. Он, вытерев рот рукавом, поцеловал красавицу в лоб:

- Не горюй, дочка! Ежели понравится деревня, так тебя первой и замуж отдадим. Хорошие люди – они по всему свету встречаются.

Месяц сошел на нет, но снег искрился в его слабом освещении своей первобытной чистотой. За вековой сосной, и правда, проглядывала переметенная снегом дорога влево, по какой-то причине не замеченная накануне. Взгляд Харитона привлек поднимающийся дым из-за холма, но не с левой, а с противоположной стороны.

Невесть откуда появившиеся темные шесть силуэтов людей, будто выросшие из-под земли, подхватили ведущую лошадь под уздцы.
Мелькнула сабля. Харитоша выхватил топор, но не успел им замахнуться. Сраженный наповал, он остался лежать истекая кровью.

- Ай, да как же такое можно?! - от услышанного Селедка соскользнула в воду.

- Корысть, подружка. - Колотушка, поджав широченный живот, наклонилась и протянула ладонь подруге: - Запрыгивай назад.

Та ревела навзрыд.

Головная лошадь рванула галопом вперед. Любашу подмяло перевернутыми санями. Перепуганное животное остановилось прямо перед обрывом. Овраг глубокий, зловещий впереди и больше ничего. Женский вой, плач детей, стоны умирающих, мычание перепуганного животного, ржание лошадей – все смешалось.

Шестеро силуэтов убийц уводило в обратном направлении под уздцы обоз, оставив на страшном дне оврага растерзанные двадцать два тела.

- А души?

- Повернись.

Селедка оглянулась, и глаза ее округлились: по летней зеленой лужайке в белой дымке двигался санный обоз. Глава, здоровенный дядька, спрыгнул с головных саней и, выхватив топор из-за пояса, направился к ближайшему пню, что был в метре от перепуганных бабулек:

- Сейчас я этот пень порублю на щепу!

От промороженного овечьего тулупа испарялась слабая белая дымка.

Как по команде, Селедка и Колотушка прыгнули в воду, сверкнув перепончатыми лапками.

Бегут деньки, идут года. Но независимо от времени года на убывающей луне появляется вдруг в этих местах санный обоз с невинно погубленными двадцатью двумя душами. И неизменно здоровенный дядька в промороженном тулупе, приглядев подходящий пень и замахнувшись топором, повторяет одни и те же слова, пугая нечаянно оказавшихся на дороге свидетелей:

- Сейчас я этот пень порублю на щепу!