Небольшая повесть временных лет
– У-уу-о-оо-у-у-у – гудит ветер в печной трубе.
– Ш-ш-ш-ш, ш-шшш-ши, – вторят ему упругие снежные струйки с сугроба, ударяясь в окошки. Как крупа, которую насыпают на столешницу.
За зиму сугробы перед домом вырастают большие. По форме они – как застывшая морская волна с острым и загнутым внутрь гребнем. Верх сугроба закручен к дому, плотный, и если его не трогать, то так до весны и простоит. Иногда степная пурга зарядит на несколько дней, и тогда сугроб может соединиться с домом, с крышей. На месте дома образуется большой снежный холм, хоть на санках с него катайся. Что, кстати, и делал наш сосед, Толька Кошелев. Дом у них старый, с соломенной крышей. Толькина мать, тётка Настя, замучилась от его озорства. В её семье, послевоенной, трое детей: два сына, Николай (старший) и Анатолий, и дочь, Александра. Вместе с ними жила и её мать, бабка Варя, которая старше дочери была лет на пятнадцать-шестнадцать. Отца этих у ребят не было, погиб на фронте.
Несколько раз Толька успевает скатиться с крыши, стропила потрескивают. Потом всё, выбегает мать с веником – и с крыши долой.
Бабка Варя верующая. И посты соблюдала, что было не очень сложно, потому что у них и скоромного-то в году вряд ли чего особенно было. Откуда взять? Время было колхозное, когда денег за работу не платили, да, практически, не платили и ничем другим. По праздникам бабка Варя ходила в церковь в Калиновку, которую мы называли Рудовкой, за восемь километров. Она и меня молитвам научила. Помню, что знал «Символ веры», «Царю Небесный», молитвы праздников, например, Рождества Христова, молитвы Богородице, «Отче наш», конечно. Лет ей тогда было, вероятно, под семьдесят.
– У-у-ую, – подвывает ветер в трубе.
– Шш-шу, – сыпет по окнам снежная крупка.
В доме темно. Лампа зажжётся, когда дедушка и родители придут с работы. Да ещё и на своем дворе надо было на ночь что-то сделать. В то время у нас была корова, поросёнок, овцы, козы, куры, гуси. Для всех них к жилому дому пристроены хозяйственные домики. Все они под навесами и крышами и соединены с жилым домом. В большой постройке, сделанной из самана, как и наш дом, живут корова, поросенок и овцы с козами. Наверху сарая – небольшой сеновал. И здесь же, слева от входа – верстак. Эта постройка соединена с домом галереей из плетня, обмазанного глиной. В галерее расхаживают куры и гуси. Но это только для прогулок, потому что для ночлега у птицы есть свой домик с выходом в галерею и на улицу с двух сторон.
Из другой живности есть, конечно, собака и кошка, да ещё время от времени – щенята и котята.
Во дворе колодец, до воды метров пять-шесть, а до дна на полтора-два метра больше. Чуть в стороне от колодца два погреба. Один из них по весне забрасывали снегом с утрамбовкой, а в другом стояли соленья-квашенья, а также в отдельных закромах хранились овощи с огорода.
Немножко в стороне от дома – омшаник с ульями в два ряда с двух сторон. Насколько помню, ульев было двенадцать, а может быть и немного побольше. Пчёлами занимался отец. Стены омшаника над землей сделаны из самана, а дальше – земляной прямоугольник глубиной примерно в метр. Два маленьких окошка (на восток и на юг), небольшая входная дверь шириной примерно в улей. Летом в омшанике ставились две кровати. Мы с братом тут и ночевали. С улицы поздно возвращались, поэтому и не беспокоили родителей и бабушку. Встречал нас по ночам, а то и под утро, только какой-нибудь очередной Шарик-Бобик, ночной сторож.
Ну эти сторожа были просто для звонка. Неквалифицированные. А вот раньше, при дедушке, была воспитанная им собака, Дамка. Она была настоящим сторожем. Стерегла она не только дом, но и весь наш большой тогда огород, в полгектара (примерно семнадцать с небольшим саженей в ширину и на семьдесят пять в длину), который спускался далеко вниз к ручью. Там у нее была ещё одна конура, то есть по-теперешнему – дом и дача. Так вот за ночь Дамка успевала несколько раз побывать и там и тут. При ней никогда не бывало ребячьих ночных, а дневных – тем более, набегов на огород и на пасеку. Можно сказать, что собака умная была. Бегала туда и сюда, сторожила. А можно сказать, что беспокоилась о своём. Об огороде и пасеке она и слыхом не слыхивала, думать не думала. Просто дедушка кормил Дамку в двух её домах. Вот она и бегала к родным косточкам, как бы кто не украл. А если кто поблизости будет ходить, то тут уж как не залаять. Всё равно, собака была умная, потому что нас маленьких и наши шалости терпела.
– Шшш-шу-у-у-ш-ш, – шипит снежная крупка.
Рядом постукивают спицы. Это бабушка вслепую вяжет очередной носок, чулок или варежку. Мы сидим на печи: бабушка, мой брат Мишка и я, Серёжка. Мне лет всего четыре или пять, брат постарше почти на два года. Под рукой у меня урчит кошка, я глажу её и ощущаю вибрацию от урчания: вдох-выдох, вдох-выдох.
– Бабушка, расскажи сказку, – просим мы.
Бабушку врасплох вопрос этот не застаёт. Она ждёт его, потому что так установлено. И только когда в таком составе, разве что иногда без кошки, и только когда зима, и мы на печи в ожидании света, родителей и дедушки. Это наш ритуал.
Она бы, конечно, могла рассказать про давние времена, но мы малы ещё для таких рассказов. Про то, например, как замуж её брали, в другое село. Был там в соседнем селе Львово из подворья (как тогда часто применялось) Ларькиных, уважаемого в селе, один уже довольно взрослый по нашим понятиям жених, тридцати трёх лет, мой будущий дедушка. Да и бабушка по тем понятиям уже не молодушка была, двадцати одного года. Выбор невесты для дедушки был не трудным. Жених он видный, в костюме, пальто и шляпе, чуть ли не городской, да ещё и из Ларькиных. Был, значит в этом роду когда-то Илларион, Ларион, словом, Ларька. От него и пошло это подворье. Однако обычным, установленным путем сватовство не пошло. Сватались не родители, а сам дедушка, вдвоём со своим дружком.
Село Петровское, что недалеко от села Львово, буквально через лощину, делилось жителями на две части: Барские Петровские и Вольные Петровские. Так вот, в Барских Петровских на хорошем счету было подворье Агафошкиных, пошедших от какого-то давнего Агафона. В одной из семей этого подворья, Барановых, было две дочери. Старшая, моя будущая бабушка Вера, и младшая, Евдокия. Вот за одну из них и посватался Василий, тоже будущий дедушка.
На вопрос, кого выбирать, дедушка сказал:
– Кто из них первая выйдет из дома, ту и будем сватать.
На счастье и вышла из дома в стареньком домашнем платье, с ведром в руке, по хозяйству что-то делала, моя бабушка.
В одно из ближайших воскресений, в церкви, дедушка подошёл к бабушке и говорит:
– Вера, в следующее воскресенье ждите сватов. Сватать тебя придём. А жених – я.
Сватов у Барановых в это следующее воскресенье ждали-пождали, а они и не пришли.
Опять же в церкви, в другое следующее воскресенье, бабушка подошла к дедушке и говорит ему:
– Что же ты, жених, позоришь-то нас?
А дедушка извинился, сказал:
– Скота много забили, надо было мясо продавать, отец и не отпустил. В следующее ждите. Обязательно будем.
На сговор собрались многочисленные Барановы, были все бабушкины братья. Кто с жёнами, кто – холостые. Дедушка пришёл со своим другом и с сестрой Марией, говорушкой и шутницей. Ну она там и устроила шутки-прибаутки, что братья бабушкины в один голос стали отказывать. Или, говорят, ступайте подобру-поздорову (вспомнилась прошлая неявка на сватовство), или меняйте с х о д а т а ю (сваху). Нам, мол, такая не нужна. На что дедушка сказал:
– Не нужна – и не будет. Вам с ней не жить. А жить я собираюсь с вашей сестрой. За этим и пришли.
Этот ответ понравился Барановым. На том всё и порешили.
Случилось это в конце 1918, а после Рождества, в начале 1919 года, состоялось венчание и свадьба. Так и началась у бабушка другая жизнь, в другой семье.
Срочно жениться было и обязательным. Не только по природе, для продолжения рода, хотя это тоже главное, но и потому, что в хозяйстве отца дедушки требовались дополнительные рабочие руки. Хозяйство было большое, крепкое. И предосудительного здесь ничего не было.
– Бабушка, расскажи сказку!
Она могла бы рассказать нам про то, откуда в соседней деревне появилась семья дедушки. Отцу дедушки, тоже Василию, а он родился в 1842 году, было лет пять, когда их архангельский помещик проиграл в карты тамбовскому помещику, князю А.П.Кропоткину, отцу известного революционера, учёного и географа князя П.А.Кропоткина, несколько крестьянских семей. Вот прадедушка Василий и рассказывал, что помнит их долгий переезд из лесных краёв в края степные. Случилось это примерно в 1847-48 году.
Крепостных и проигрывали в карты, и дарили, и продавали, семью в розницу, и били, и убивали. Было это в порядке вещей. Ответственности за такие преступления не было никакой. Ни перед законом Божьим, ни перед государством. Всё это известно. Но я приведу небольшие выдержки из книги П.А.Кропоткина «Записки революционера».
«Один помещик раз спросил другого:
– Почему это в нашем имении число душ так медленно прибывает? Вы, по всей вероятности, мало следите за тем, чтобы люди женились?
Через несколько дней после этого генерал возвратился в свою деревню. Он велел принести себе список всех крестьян, отметил имена всех парней, достигших восемнадцати лет, и девушек, которым исполнилось шестнадцать, то есть всех тех, которых по закону можно венчать. Затем генерал отдал приказ: «Ивану жениться на Анне, Павлу на Парашке, Фёдору на Прасковье» и т.д. Так он наметил пять пар. «Пять свадеб, – гласил приказ, – должны состояться в воскресенье, через десять дней».
Вой поднялся по всей деревне. В каждой избе вопили женщины, молодые и старые. Анна надеялась выйти за Григория. Павловы старики уже сговорились с Федотовыми насчёт их дочери, которая скоро входила в возраст. На придачу время было пахать, а не свадьбы играть! Да и как можно было приготовиться к свадьбе в десять дней. Десятки крестьян приходили, чтобы повидать барина. Группы баб с кусками тонкого полотна в руках дожидались у чёрного входа барыни, чтобы заручиться её заступничеством. Но всё было напрасно. Помещик заявил, что свадьбы должны быть через десять дней, так оно и быть должно.
В назначенный день свадебные процессии, скорее напоминавшие похороны, направились в церковь. Женщины вопили и причитывали, как по покойникам. Одного из лакеев командировали в церковь, чтобы доложить, когда обряд свершится. Скоро, однако, лакей прибежал, бледный и расстроенный, с шапкой в руках.
– Парашка упрямится, – доложил он. – Она не хочет выходить за Павла. Когда батюшка спросил: «Согласна ты?», она громко крикнула: «Нет, не согласна!»
Помещик рассвирипел.
– Ступай и скажи ему, долгогривому, что, если он не обвенчает Парашку, я донесу на него архиерею, он – пьяница. Как смеет он, мерзавец, не слушаться меня. Скажи, что я сгною его в монастыре. Парашкиных же родителей сошлю в степную деревню.
Лакей передал приказ. Парашку обступили поп и родные. Мать на коленях молила дочь не губить всех. Девушка твердила «не хочу», но всё более и более слабым голосом; потом шёпотом; наконец совсем замолчала. Ей возложили венец… Она не сопротивлялась. Лакей помчался в барский дом с докладом: «Повенчали».
Полчаса спустя у ворот помещичьего дома забряцали бубенчики свадебных поездов. Пять пар слезли с телег, перешли двор и вошли в переднюю. Помещик принял их и велел поднести по рюмке водки. Родители, стоявшие позади плакавших дочерей, велели им кланяться в ноги барину.
Таковы были дела, которые я сам видел в детстве. Картина получилась бы гораздо более мрачная, если бы я стал передавать то, что слышал в те годы: рассказы про то, как мужчин и женщин отрывали от семьи, продавали, проигрывали в карты либо выменивали на пару борзых собак или же переселяли на окраину России, чтобы образовать новое село; рассказы про то, как отнимали детей у родителей и продавали жестоким или же развратным помещикам; про то, как ежедневно с неслыханной жестокостью пороли на конюшне; про девушку, утопившуюся, чтобы спастись от насилия; про старика, поседевшего на службе у барина и потом повесившегося у него под окнами; по крестьянские бунты, укрощаемые николаевскими генералами запарыванием до смерти десятого или же пятого и опустошением деревни. После военной экзекуции оставшиеся в живых крестьяне отправлялись побираться под окнами. Что же касается до той бедности, которую во время поездок я видел в некоторых деревнях, в особенности в удельных, принадлежащих членам императорской фамилии, то нет слов для описания всего».
Вот тогда, в крепостное время, насильно и перевезли Чекалиных из одной нищеты в другую.
Гудит ветер в печной трубе, снег на улице крутится.
– Бабушка, расскажи сказку!
Она могла бы нам рассказать, но как расскажешь про время, когда мало-мальски зажиточного крестьянина объявляли кулаком и всё у него отбирали.
Когда я закончил 5-й или 6-й класс, был пионером, меня отправили в пионерский лагерь, под Тамбовом. Лагерь был в лесу, настоящем, сосновом. Впервые пришлось увидеть после степей-то такую красоту и подышать совсем другим воздухом. Но речь не о том. Когда я возвратился домой из лагеря, мне сказали, что приезжал дедушка, жалко, что, мол, не застал его. Он на гармошке нам играл, там научился. А дедушка у меня был один, Василий. Был и ещё один дедушка, дедушка Серёжа, отец мамы, но он был убит на войне, я его, понятно, никогда и не видел. А дедушка Василий давно умер, в 1958 году, за четыре года до этого. Я не мог понять, как это получилось. А больше-то о нём ничего не сказали, дальше о нём – тишина. И уже попозже сказали, что это был дедушка Петя, брат бабушкин, бабушки Веры. Но братьев бабушкиных я всех знал по именам, о них часто говорили. Все они жили в селе Петровское, а такого имени не было у неё в братьях. Но скоро, в 1965 году, впервые я его и увидел. Звали мы его потом не дедушкой, а дядей Петей, хотя дядей был он моему отцу.
У бабушки Веры было четыре брата и сестра. Самым младшим из братьев был Иван, 1911 года рождения, моложе бабушки на 14-15 лет. В 1928 году семью их раскулачили, больно богатыми стали своим трудом. Бабушка в это время уже жила в другой деревне, как раз год назад, как переехали на новое место жительства. Ивану, бабушкину брату, в то время было 16-17 лет. Когда пришли раскулачивать, то стали забирать практически всё, что попадалось под руку. Даже из-под лежачей тогда больной их матери выдернули перину, так выдернули, что больная упала на пол. Иван не стерпел и оттолкнул красноармейца. За такое сопротивление власти его арестовали, быстро судили и приговорили к расстрелу з сопротивление власти. Но ему удалось убежать. Приговор остался, естественно, в силе. Теперь даже и для двух расстрелов хватало. Но куда подевался этот Иван Баранов – долгое-долгое время никому не было известно. Знали в семье, что, возможно, жив, поскольку искали его, наведывались и в семью. Но так и не было ничего известно. Потом стали думать, что погиб где-нибудь. А он сумел скрыться. Его арестовывали, но удавалось каждый раз убегать. Потом уехал далеко от этих мест куда-то в Среднюю Азию, потом – в Сибирь. Приобрёл чужой паспорт. Но поскольку был абсолютно неграмотным (так и остался полностью неграмотным на всю жизнь), то паспорт ему достался с нельзя сказать, чтобы уж совсем незаметной фамилией – Счастливый Пётр Селивёрстович. А попроще он звался Петром Семёновичем. Вместо положенного при рождении и крещении Ивана Ивановича. Паспорт ему достал его же товарищ по несчастью и бегам. Как достал – неизвестно, дядя Петя говорил, что на его руках крови нет. Тот, его товарищ, просто отдал эти документы дяде Пете.
В Сибири дядя Петя женился, родилась дочка. Работали в Сибири вместе с женой на какой-то стройке. Да пришлось скоро оттуда уехать. Подходит как-то к дяде Пете прораб и говорит:
– Слушай, Пётр. Там работает у нас ещё один Счастливый. Брат, может быть, твой. Или родственник. Давай-ка я вас сведу.
Свести не пришлось, потому что дядю Петю только после этого и видели. Срочно собрали, что было из вещей, ребёнка в руки – и бегом из этих мест. Переправлялись через реку на каком-то хиленьком плотике. Едва не утонули.
Во время войны дядя Петя попал в плен, в плену находился в Норвегии. После немецкого плена, как водится, попал уже в свой плен, советский, на пять лет. То есть опять пропал, теперь уже для своей жены. Писать он не умел, да и куда писать и откуда? Всё это было нельзя. Ссылку отбывал в Киргизии, женился там на Марии. Говорил, что очень хорошая была женщина. Но детей у них за сравнительно долгую жизнь так и не было. Лет пять прожил дядя Петя в Киргизии. А когда умерла Мария, то он вернулся к первой жене, Фаине. За вынужденное время их разлуки она вышла замуж, родились у неё ещё две дочки. Снова объединилась семья, переехали из города, где жила Фаина, в деревню. Здесь дяде Пете неграмотность уже не мешала. Об этом никто и не знал, кроме него и Фаины. Расписываться она его научила, а в смысле газет или журналов, так он сам опережал вопросы, если к этому подходило дело:
– Я тут недавно статью в журнале прочитал…
И расскажет про эту статью по рассказам кого-то.
Вопросов нет.
Жена дяди Пети переписывалась с ним, при необходимости, своеобразно. Уходя на работу рано утром, она насыплет на стол пшена – кур, значит, надо покормить, или положит картошку и в ней нож –почисть, значит, и приготовь на обед, а если нож рядом, то надо отварить картошку в мундире для поросёнка. И другие им известные тонкости.
Вот этот дедушка и приехал к нам тогда в гости, в свои родные края. Объявился он тайком. Ведь приговор-то расстрельный ему не отменяли, пусть и фамилия другая, да и не узнать было про это. Потому-то и не говорили нам, детям, кто это такой. Дедушка – и всё. За давностью лет этот приговор уже, вероятно, не имел силы. Но мы знаем, как в нашем государстве могло быть. Поэтому он и не думал объявить, что зовут-то его Иваном.
–У-у-уу-о-о-у-у, – голосит ветер.
Шуршат по окошкам струйки снега.
– Бабушка, расскажи сказку!
И про то бы она могла рассказать, как в 1932 году её муж, дедушка Василий, оказался врагом народа. Об этом много написано, да ещё будет об этом сказано в изложениях нашей истории. Примерно тому, как в этой притче.
Советская притча-быль:
«Репка»
"Посадил дед репку. А потом посадил бабку, а внучку отправили в детский дом, потому что родители её давно уже отправлены были на десять лет без права переписки. А потом и деда самого посадили за срыв репкопоставок. Урожай-то не с кем собирать было. Да и срок добавили за тайное вредительство. Потому что репка выросла большая-пребольшая, а внутри – гнилая".
А вот и подтверждение этой притче.
Приказ объединённого государственного политического управления
№ 44/21 от 02 февраля 1930 года
"В целях организованного проведения ликвидации кулачества как класса и решительного подавления всяких попыток противодействия со стороны кулака мероприятиям советской власти по социалистической реконструкции сельского хозяйства – в первую очередь в районах коллективизации.
1. Немедленная ликвидация кулачества.
2. Массовое выселение наиболее богатых кулаков.
3. Определить места для выселения кулаков и их семейств:
Из Северо-Кавказского края - 23000 - на Урал
- 5000 - в Казахстан
Из УССР - 50000 - в Северный край
Из ЦЧО - 20000 - в Северный край
Из НВК - 18000 - в Сибирь
Из СВК - 14000 - в Сибирь
Из БССР - 12000 - в Сибирь
4. Для непосредственного руководства операцией по выселению кулаков и их семейств – во всей её совокупности: для концентрации материалов по операции и для организации постоянной связи с центром и периферией – распоряжение ПП организовать оперативные «Тройки».
5. Приведение в исполнение приговора о высылке производится через местный административный орган.
6. На место высылки осуждённые направляются под конвоем".
(Орфография текста приказа сохранена – С.Ч.).
Да и без политических репрессий. В 1918 году налетел грипп на все страны, на Россию, конечно, тоже. Грипп этот, как известно, назывался «испанкой». В Сызрани в эту эпидемию, в её начале, заболело больше десяти тысяч человек. Вот как там устроили карантин. Здесь я привожу цитату из газеты «Московский комсомолец» за 31 марта 2006 г.
Из донесения начальника уездной ЧК
"15 сентября в деревне Калиновке отряд под командованием тов. Косолапова окружил дом крестьянина Пряжина, который подозревался в том, что с женой и тремя взрослыми сыновьями нарочно ходили по улице, будучи в болезненном состоянии, и распространяли «испанку» на всех жителей, стремясь тем самым подорвать в Калиновке рабоче-крестьянскую власть… Арест семьи Пряжина из-за опасения заразиться был затруднителен, посему дом расстреляли из винтовок и сожгли со всеми бывшими там людьми"…
Родился дедушка Василий в 1885 году. Получил, по-нашему, начальное образование, закончил сельскую школу I-й ступени. Примерно в 1904-05 гг. был призван на службу в царскую армию; службу проходил где-то на юге Туркмении или Таджикистана. Во время Первой мировой войны служил в царской армии, затем, в 1917-18 гг. – в Красной Армии. После службы вернулся в родное село, но вскоре уехал в город Благовещенск и поступил там на работу. Известно, что перед революцией 1917 года, до Первой мировой войны, вдвоём со своим другом, на их общий капитал, открыли небольшое производство по изготовлению детских игрушек. Дело оказалось прибыльным, и дедушка на паях с другом купили в этом городе кирпичный двухэтажный дом для организации в нем производства игрушек и других товаров, а также и магазина. Однако всему этому помешала война, затем революция и последующие за ней события, которые привели к полной национализации всех частных производств. В 1918 г. дедушка вернулся на родину и решил прочно обосноваться в деревне. К этому времени ему шёл уже тридцать четвёртый год.
В 1928 году дедушкина семья, он сам с женой и четырьмя детьми, с отцом Василием и сестрой Василисой, перевезли свой дом в другую деревню, в Красный Куст, что в 25 километрах от Львово, где они до этого жили. Построились, вступили там в колхоз.
В 1932 году на дедушку и ещё двух колхозников поступил донос по одному из пунктов известной статьи 58 Уголовного Кодекса. Всех осудили «тройкой» на пять лет. Насколько я знаю, меньше пяти лет сроков-то и не было.
Здесь необходимо немного рассказать о 1931-33 годах. В 1932-33 годах в нашей стране умерло от голода и его последствий от 3 до 5 миллионов человек. Причиной этому стал неурожай 1931 года, после которого зимой из-за бескормицы пришлось забить почти весь скот и тягловую силу. На корм пошли соломенные крыши с домов и хозяйственных построек. Но это не помогло. Коров и лошадей, чтобы они не ложились на пол, потому что самостоятельно потом встать уже не могли, подвязывали на ремнях и верёвках. Пало более четверти или трети тягловой силы. К посевной советская деревня подошла с подорванным животноводством и голодным населением. Поэтому сорвалась и посевная: засеяно было немногим более половины посевных площадей. И выращенный с таким трудом урожай собрать не смогли: половина зерна осталась неубранной. Из-за жестокого голода случались хищения зерна, поэтому и появилось известное постановление об охране общественной собственности, прозванное в народе «законом о пяти колосках». За невыполнение плана хлебозаготовок у крестьян конфисковали всё продовольствие, что привело к усилению голода. Вымирали целыми деревнями и селениями. Часто отмечались случаи людоедства и трупоедства. Деревенский народ стал разбегаться по городам, но на дорогах выставляли кордоны ОГПУ, которые силой возвращали беглецов назад, на верную смерть. Иностранные государства предлагали гуманитарную помощь, но советское правительство отказалось. И это при том, что в резервном фонде хранилось около 2 миллионов тонн зерна, из которого голодающим не было дано ни грамма. А выходили из этого устроенного правительством кризиса долго: только к 50-м годам удалось восстановить поголовье скота до уровня 1931 года. Понятно, что убыли тут добавила и война.
И вот в это время осталась бабушка одна, сама седьма: четверо детей (два сына и две дочери) от шести до четырнадцати, свёкор девяноста лет, да шестидесятилетняя сестра мужа, Василиса.
Когда глава семьи был в тюрьме, дочери его, Антонине, было уже за четырнадцать лет. Хотелось вечером с подружками на улице погулять, но дед ругался:
– У-у, ехидна вас забери! Отец в тюрьме сидит, а она – на улицу!
Но убегала, хоть дед и скандалил. А тут к клубу радио подвели, «тарелку». Вот Антонина и придумала:
– Дедушка, там по радио говорили, что мужиков из тюрьмы скоро отпустят, и отца тоже.
Говорили, так говорили. Вечер. Антонина дома сидит. Дед и говорит:
– Тонька! А?! Ты чего же сидишь? Сходила бы, про отца-то узнала. Скоро придёт-то. Не охота, что ли, про отца-то узнать?
Убегала узнавать.
Понятно, старый, что малый. Деду-то было за девяносто лет. Он таких обманов уже не понимал.
Я запросил в ФСБ уголовное дело, заведённое на дедушку Василия. Дело прислали из Тамбова в Москву, и, чтобы с ним ознакомиться, мне пришлось доказывать своё родство с дедушкой.
Конечно, в нашей семье пытались предположить, кто написал донос. Дедушка уже после возвращения из тюрьмы сказал дома, чтобы зла на доносчиков не держали. Мне тоже хотелось узнать о доносчиках из этой старой папки того времени, 1932 года. Но это оказалось невозможным, потому что доносы и свидетельские показания находились в деле опечатанными (все эти записки были сшиты между двумя картонками). При получении для ознакомления дела мне прямо сказали: то, что находится между этими картонками, не должно меня интересовать. Что и последовало с моей стороны. А всё остальное, интересующее меня, я попросил скопировать. Дальше я просто для примера привожу расшифрованный мной рукописный протокол допроса дедушки и обвинительное заключение (с сохранением орфографии подлинников). В кавычках приводятся записи от руки.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
о предъявлении обвинения и избрании меры пресечения
"1932 г. Ноября « 19 » дня гор. Токарёвка
Я, «ст.уп. Каширин», рассмотрев следственный материал по делу № _ и приняв во внимание, что гр. «Чекалин Василий Васильевич» достаточно изобличается в том, «являлся из (купеческой) прослойке пролез в руководство колхоза Кр. Куст где совместно с др. гражданскими лицами активно участов(ал) в сопротив(лении) плана хлебозаг(отовок)…(неразб. – С.Ч.) таковой путём сокрыт(ия) хлеба в необмолоченном виде одновременно агитировал за нереальность планов» потому ПОСТАНОВИЛ:
гр. «Чекалина Вас. Вас.» Привлечь в качестве обвиняемого по ст.ст. 58 п. 10 УК РСФСР, а мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать «содержание под стражей».
Уполномоченный: ОГПУ « Каширин»
Согласен:
Настоящее постановление мне объявлено _______________193 г.
Подпись обвиняемого: («В.Чекалин»)
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
(выписка)
"1932 г. Декабря мес. 3 дня, я п. уп. Токаревского райаппарата ОГПУ Каширин допрашивал в качестве обвиняемого(ой)/свидетеля(ницы) гражданина(ку) ____________________________ и на первоначальные предложенные вопросы он(а) показал(а)
1. Фамилия Ч е к а л и н
2. Имя, отчество Ва с и л и й В а с и л ь е в и ч
3. Возраст (год рождения) 1885 г. рождения
Показания по существу дела
Виновным я себя в предъявленном обвинении не признаю по делу поясняю, овесь в каличестве 16 га оставался неубранным до глубокой осени и попал под дожди виду того, что имелось недостаток рабочей и тягловой силы, кроме этого овес еще накорню погиб от градобития на 80% его урожайности, чечевика донастоящего времени действительно не молочена, потому, что она была обследована агрономом и признана скосит на сено потому, что у ней зерна очень мало. Полевод Молостов мне говорил что на нее составлен акт виду ее гибели. Подсолнух посеянный на силос в каличестве 2х га действительно погиб от дождей придчина его неуборки опять же зависимо от недостатка рабочей силы. Вотношении проданного сена Коньбазе Союзмуке и Крупе (Союзкрупе – С.Ч.) я ничего не могу сказать по тому, что продажей ведал сам председатель Мамонтов. Полученное за сено мне как кассиру не сдовал, а по этому и не могу сказать сколько им продано сена и сколько получено денег и куда определены эти деньги не знаю. Чем получили Союзмука и Союзкрупа за сено мне неизвестно, хлеб привозить в колхоз не привозили за исключением сечки сколько ей привезено я тоже незнаю. В отношении наёмки рабочей силы на уборочную компанию хлебов, унас было совещание всего правления, на этом совещании был разрешон вопрос в частности по инцетиве полевода Молостова оплачивать рабочих хлебом, после чего нами за работу отпущено Калиновским единоличникам 54 пуда я лично им отпускал из кладовой 22 пуда 20 ф(унтов) а остальное где они получали мне не известно, так же я из кладовой отпустил хлеб киргизам работающих унас. Посколько я им отпускал не запомню приблизительно пудов 20ть, гр-ну Миронову я хлеб не отпускал и не могу сказать, что он у нас получал или нет. Наёмка рабочей силы происходила лишь только потому, что мы своими силами не могли убрать имеющий у нас посев.
В отношении обнаружения уменя в кладовой лишнего хлеба я могу сказать следующее потому, что хлеб с токов мной принимался безвесу мерили рож ящеками. Я досего момента не мог знать сколько уменя его лишнего, в отношении проса уменя в кладовой должно быть 40 центнеров лишнего по тому, что ее председатель правления невелел приходовать, я не однократно заявлял председателю но он говорил что это дело не твоё. После этого я заявил члену (неразборчиво) РКП и заведующему х-вом, но они почему то не обратили внимания. Эта проса ко мне в амбар не поступала плодь до перработки ее на пшено и пшеном я ее принял. Какая цель была председателя и членов правления в отношении укрытия этого проса я немогу сказать. В отношении выполнения плана хлебозаготовок унас не одно кратно было совещание, и на каждом совещании приходили к тому, что план выполнять нужно и отказовотся мы отвыполнения не отказовались, придчина затяжки выполнения получилось по тому, что недостаток транспорта и тягловой силы по тому, что последняя была большинством занята на возке сах. свёклы. Больше по делу показать ничего не могу.
Протокол мне прочитан. С моих слов записано верно
Чекалин Василий Васильевич"
ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ
"По делу № 23220 обвинения МОЛОСТОВА Андрея Кузьмича, КОЛМАКОВА Григория Андреевича и ЧЕКАЛИНА Василия Васильевича в преступлении предусмотренном ст.ст. 58 п. 10 и 162 п. «д» УК РСФСР
В Токаревский Р/аппарат ОГПУ поступили данные о том, что колхоз «Красный Куст» Гр.Двориковского С/совета засорен кулацко-чуждым элементом, который занял ряд ответственных руководящих должностей проводят свою кулацкую линию направленную на срыв плана хлебозаготовок и против укрепления колхозов; в частности, полевод колхоза кулак, МОЛОСТОВ Андрей Кузьмич, зав.хоз КОЛМАКОВ Григорий Андреевич, отец последняго раскулачен, член Правления – он-же кладовщик и кассир (ЧЕКАЛИН Василий Васильевич – в тексте пропущено – С.Ч.) кулак-торговец, все вышеупомянутые лица взяв под свое влияние Председателя колхоза МАМОНТОВА Федора Николаевича, середняка, беспартийного, проводя свою линию путем укрытия хлеба разбазаривания такового, кроме этого присваивали полученные деньги за проданное сено принадлежащее колхозу, не приходуя по кассе колхоза таковые, на эти деньги занимались систематической пьянкой, умышленно парили хлеб на поле.
Производственным расследованием путем опросов свидетелей и документальными данными установлено.
С целью растранжирования хлеба в уборочной кампании хлебов с/г. по инициативе полевода МОЛОСТОВА А.К., завхоза КОЛМАКОВА Григория Андреевича и члена Правления ЧЕКАЛИНА Василия Васильевича нанималась рабочая сила из единоличников выходцев из колхоза исключительно за хлеб, например, ими уплачено за возку снопов гражданам КОШЕЛЕВУ и ГОРБУНОВУ 54 пуда, киргизам уплачено 20 пудов, МИРОНОВУ Иван Илларионовичу и ряд другим (см. л.д. 18, 19, 20, 23, 24, 25, 26 и 27).
Благодаря умышленного вредительства кулацких руководителей колхоза полевода МОЛОСТОВА, завхоза КОЛМАКОВА, члена Правления ЧЕКАЛИНА погибло от дождей 16 га овса, последний был скошен и лежал вплоть до глубокой осени на поле в катушках произведенным обследованием установлено, овса погибло минимум 240 пудов, кроме этого ими умышленно сложено в омет с 6 га чечевицы не молоченой, ими же составлен акт как будто чечевица совершенно без зерна, фактически чечевица оказалась с зерном из которой после обследования намолочено 60 пудов, благодаря ихней халатности и вредительства имеющих в колхозе 2 га силосного подсолнуха, который скошен, но убиратся не убирался до настоящего момента весь погнил от дождей. Тягловая сила в колхозе доведена до безобразного состояния, содерживается в плохих условиях, за время с 1-го Января 1932 г. по Ноябрь месяц из 49 лошадей выбраковано и пало от бескормиц 16 лошадей, чем привело к срыву свеклоуборки, на 12/IX-32 г., с общей площади посева свеклы свезено всего только 20%, остальная 4000 центнеров лежит на поле. Все вышеупомянутые безобразия привели к дезорганизации колхозников, а поэтому выход на работу в период уборки хлебов до настоящего момента особенно плохой, к общему числу имеющейся рабочей силы в колхозе выходят на работу до 40%, благодаря вредительского отношения кулачества и срыва свеклоуборки причитающие промтовары и сах.песок для уборки сахсвеклы Правлением ни разу не получалось, несмотря на то, что со стороны Дирекции МТС неоднократно напоминалось о получении такового и раздачи колхозникам по трудодням работающим на свекле (см. л.д. 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 19, 22, 25).
В Июле месяце с/г. инициативой Председателя Правления МАМОНТОВА, полевода МОЛОСТОВА, завхоза КОЛМАКОВА было продано 600 пудов сена в Токаревку на мельницу «Союзмуке» продажа произведена на обмен муки и сечки, всего муки и сечки получено за сено около 80 пудов, после получения упомянутой ими продукции, ими продано на Токаревском рынке, муку прдавали по цене 30 и 35 рублей за пуд и сечку 20-27 рублей за пуд, деньги за продажу получали КОЛМАКОВ и МАМОНТОВ и присвоив их для личной наживы, т.к. на приходе в колхозе денег не оказалось ими-же продано 500 пудов сена Токаревской коньбазе, по цене 15 рублей центнер, всего на сумму 1260 рублей, деньги получил Председатель колхоза МАМОНТОВ, при проверке кассовой книге в колхозе таковых не числится, всего сенокосных угодий в колхозе имелось около 50 га, накошенное сено с упомянутой площади Правление с целью наживы и умышленного вредительства все распродало и часть инициативой полевода МОЛОСТОВА отдано единоличникам испольно за уборку, для имеющегося обобществленного скота сена ими не оставлено на т/год, кроме этого сыном МОЛОСТОВА в последних числах Июля месяца с поля было продано два воза сена за сумму 30 рублей, о чем знал МОЛОСТОВ Андрей Казьмич, но все было укрыто (см.л.д. 17, 21, 26, 28, 29).
В последних числах Августа месяца с.г. часа в 4 утра полеводом МОЛОСТОВЫМ крадучи от колхозников отпущено 17 пудов проса с тока единоличнику, поселка «Красный Куст» МИРОНОВУ Ивану Илларионовичу под видом как буд-то бы последний работал в колхозе наполевых работах но таковой в колхозе не работал (см.л.д. 17, 26).
В Августе месяце с/г. Правление проводило совещание с активом беднотой колхозников, где ставился вопрос о выполнении плана хлебозаготовок, на этом совещании выступали сами Правленцы против выполнения 100% зерновых культур, например выступил член Правления ЧЕКАЛИН Василий Васильевич и МОЛОСТОВ Андрей Казьмич, говорили, что план нам преподан вышестоящими организациями не реален, а поэтому выполнять его не следует и вносили свое предложение об отказе выполнения этим предложением присутствующие на совещании колхозники согласились и после их выступали ряд бедняков одобряя предложения Правленцев к этому моменту план хлебозаготовок был выполнен на 80%, со дня совещания вплоть до момента ареста упомянутых выше кулаков хлеб в заготовку не отгружался, тогда как в наличии хлеба имелось в достаточном количестве и план хлебозаготовок был бы выполнен безболезненно. К тому-же умышленно укрывали хлеб на приходуя таковой по книгам, при проверки ревизии обнаружено у кладовщика ЧЕКАЛИНА 61 центнер излишнего хлеба в наличии, кроме этого от остачи распределения доходности 1931 г. оставалось 369 центн. Ржи и 189 центнеров проса, куда израсходован этот хлеб, ревизитей не установлено (см.л.д. 20, 21, 26 и 27).
Допрошенные в качестве обвиняемых МОЛОСТОВ Андрей Казьмич виновным себя в предъявленном ему обвинении не признал, но не отрицает того что 16 га овса действительно погибло от долгого лежания его на поле, мотивируясь тем что овес был плохого качества к тому-же попал под градобитие, отчего был уничтожен на 80% его урожайности, долгое лежание его скошенным на поле зависило от недостатка рабочих сил, помимо этого подтверждает, что чечевица действительно сложена немолоченной в омет, но на нее был составлен акт аграномом МТС о непригодности ее к молотьбе за неимением у последней зерна, также не отрицает о гибели 2 га силосного подсолнуха мотивируясь недостатком рабочей силы. Не отрицает и о том, что его инициативой нанималась рабочая сила для уборки хлебов и оплачивалась исключительно хлебом, а также его инициативой сдавались испольно сенокосные угодия, не отрицает и того, что в Токаревку на мельницу продано 600 пудов сена за хлеб, но куда хлеб пошел не доказывает, приходовалась ли сумма полученная за сено с конбазы 1260 рублей по книгам кассы колхозов не доказывает, от других фактов отказывается. КОЛМАКОВ Григорий Андреевич виновным себя в предъявленном ему обвинении не признает указал, сено действительно продавалось на мельницу Союзмуки около 600 пудов исключительно за хлеб, всего хлеба в присутствии меня получено 56 пудов т.е. 36 пудов муки и 20 пудов сечки, которая нами продавалась на рынке в Токаревке, полученные мною за упомянутый хлеб деньги с сумме 530 рублей объясняет, что им передано Председателю колхоза МАМОНТОВУ, остальные деньги от продажи хлеба получал сам МАМОНТОВ от покупателей, приходовались или нет по кассе эти деньги не доказал, а также не доказывает, что деньги полученные за проданное сено в Токаревку конбазы о приходовании их по кассе колхоза, но получал деньги сам Председатель МАМОНТОВ, о гибели овса и силоса и сложной немолоченной чечевицы подтверждает, мотивируясь тем, что упомянутая выше культура качеством была плохая, к тому же за недостатком рабочей силы, в силу чего уборка последняго не торопилась, все силы были переключены на другие уборки, также не отрицает, что нанималась рабочая сила для уборки хлебов исключительно за хлеб, фактов отказа от выполнения плана хлебозаготовок отрицает. ЧЕКАЛИН Василий Васильевич о предъявленном ему обвинении также виновным себя не признает, поясняет, выступлений против плана хлебозаготовок на совещании и отказа от хлебозаготовок отрицает, обнаруживание у него 61 центн. Излишнего хлеба при снятиях остатков хлеба Ревкомиссией не отрицает, мотивируясь тем, что этот хлеб укрыт не умышленно, а при возке с токов в амбар не вешался а замерялся мерками, по этому получился и излишек хлеба, кроме этого при обмолоте проса полеводом МОЛОСТОВЫМ был составлен акт об оканчании обмолота таковой и о наличии намолоченного хлеба, но 60 центн. Проса им было с тока свезено на просушку, откуда мне поступило 40 центнеров пшена не оприходованной, умышленно ли сделал это МОЛОСТОВ недоказал, в отношении продажи сена конбазы и Союзмуке также не отрицает, но за что продавалось сено, за какую сумму и приходовалась ли сумма по кассе колхоза не доказал, других-же фактов отрицает.
Из вышеизложенного установлено, что обвиняемые МОЛОСТОВ Андрей Казьмич, КОЛМАКОВ Андрей Григорьевич, ЧЕКАЛИН Василий Васильевич с целью срыва плана хлебозаготовок и подрыва мощи колхоза, производили хищения колхозного хлеба, растранжиривали таковой, вредительски парили хлеб на поле, укрывали не приходуя по книгам, присваивали за проданные продукты колхоза деньги лично с целью наживы, там самым совершили преступление предусмотренное ст.ст. 58 п. 10 и 162 п. «д» УК, а также принимая во внимание постановление ЦИК и СНК от 22/VIII – 32 г.
П О Л А Г А Л – Б Ы:
Дело в отношении МОЛОСТОВА Андрея Кузьмича, 1893 г. рождения, происходит из крестьян с. Тр.Росляй, того-же с/совета Токаревского района ЦЧО, последнее местожительство пос. «Красный Куст» Гр.Двориковского с/совета Токаревского района ЦЧО, Русский, гражданства СССР по соц.прослойке до Революции и после Революции кулак, отец и братья последнего раскулачены, был лишен избирательных прав в 1930 г. по признакам кулачества, но впоследствии восстановлен, вплоть до ареста состоял в колхозе, работал в должности полевода, женат, в семье 6 человек, беспартийный, грамотный, не судим, на военном учете состоит в запасе, КОЛМАКОВ Григорий Андреевич, 1890 г. рождения, происходит из крестьян дер. Колмаковки, Мамонтовского с/совета, Токаревского района ЦЧО, последнее местожительство пос. «Красный Куст» Гр.Двориковского с/совета, Токаревского района ЦЧО, Русский, гражданства СССР, по соц.прослойке до Революции и после кулак, сам не раскулачен, отец последняго раскулачен, избирательных прав не лишен, вплоть до ареста состоял членом колхоза, работал в должности колхоза зав.хозом, женат, в семье 7 человек, беспартийный, грамотный, не судим, на военном учете состоит, ЧЕКАЛИН Василий Васильевич, 1885 г.рождения, происходит из крестьян, села Львова, того-же с/совета, Токаревского района ЦЧО, последнее местожительство пос. «Красный Куст», Гр.Двориковского с/совета, Токаревского района ЦЧО, русский, гражданства СССР, по соц.прослойке до Революции и после зажиточный, занимался торговлей мясом, избирательных прав не лишен, вплоть до ареста состоял в колхозе в должности члена Правления, он-же кладовщик и кассир, беспартийный, грамотный, не судим, с учета снят (военного), женат, семья состоит из 7 человек, направить в тройку ПП ОГПУ по ЦЧО для внесудебного разбора по признакам ст.ст. 58 п. 10 и 162 п. «д» УК РСФСР, перечислив арестованных содержанием за Тамбовским Оперсектором ОГПУ.
В отношении Председателя колхоза МАМОНТОВА Федора Николаевича, ввиду его скрытия в момент ареста, дело выделить и объявить розыск.
СПРАВКА: Вещь доказательств по делу не имеется.
Обвиняемые содержатся под арестом с 19 Ноября 32 г. при Токаревском РУМ и для дальнейшего содержания подлежат направлению в Борисоглебский Домзак.
Обвинительное заключение составлено 10/XII-32 г.
Р/Уполномоченный ОГПУ /ЧЕСНАКОВ/
Согласен: Врид Нач. СПО: /АНИОЛ/
«УТВЕРЖДАЮ» Нач. Тамбоперсектора ОГПУ /РАЕВСКИЙ/
Согласен: Пом Обл.прокурора по Тамбовск. о/с /подпись/
3/I. 33 г."
Я не для того привёл здесь такие подробности, что, мол, обиделся за дедушку. Точно такие же протоколы и обвинения можно найти в архивах по всем делам. Поэтому пусть это звучит не как личное, а как историческое.
В 1990 году дедушку реабилитировали, но никому из родственников об этом не сообщили. Был жив ещё и сын дедушки, мой отец, и младшая дочь. Сделать доброе дело сделали, но до логического конца не довели.
Вот и об этом бы, о реабилитации, могла бы рассказать бабушка, но вот этого она как раз и не знала. Знала она другое, что дедушка отбывал положенный ему срок где-то на Дальнем Востоке, строили какой-то тоннель. Он рассказывал, что когда работа их оказалась далеко от зоны, то часто их оставляли ночевать в этом тоннеле. Оставшиеся в живых утром продолжали работу. Однажды дедушка совсем обессилел. По дороге в зону он стал отставать и упал без сил. Подошли конвойные.
– Ну что, – сказал один из них, – пристрелим его, что ли?
– Да зачем пулю-то тратить, – говорит другой, – сам подохнет.
Но дедушка не «подох». Собрался с силами и дошёл до зоны.
Потом его оставили при лошадях. Тем он и выжил, потому что лошадей кормили лучше, чем людей, даже и овсом. Вот они с ним и делились.
Могла бы нам бабушка рассказать, как она вытянула семью без дедушки, за эти пять лет, как всей семьёй, с детьми они отрабатывали трудодни. О том, как в колхозе их объявили, что желающие могут выйти из колхоза, как ей не посоветовал этого делать один из правления. Да этого и нельзя было делать, потому что всех, кто вышел тогда из колхоза, тут же и раскулачили и семьями выслали неизвестно куда.
– Шшш-шш-ш-шшии, – продолжает сыпать в окошки снег.
– Бабушка, расскажи сказку!
И она могла бы рассказать, что дедушкин брат Михаил во время бунта тамбовских крестьян в начале 20-х годов, был взят как заложник в числе многих мужчин. Михаила определили как шпиона банды Антонова. На следствии в 1932 году об этом запишут в дедушкину анкету. Бунт этот был связан с безвозмездным изъятием продовольствия у крестьян. Подавление бунта было возложено на будущего Маршала Тухачевского Михаила Николаевича, в будущем также и «врага народа», и сказать тут больше ничего нельзя, определение правильным оказалось, хотя расстреляли его совсем не за то, что к середине 1921 года он в крови утопил бунтарские настроения.
Для заложников, членов семей бунтовщиков и просто попавших первыми под руку, в чистом поле огородили место колючей проволокой. Вот за эту проволоку и попал дедушкин брат, Михаил Васильевич. Случилось это в середине лета 1921 года. Арестованным не давали есть и пить. Поили через ограду – ковшом на людей лили воду. Пей, как сумеешь. Родственников с передачами допускали, но ничего передать было невозможно. Только можно было перебрасывать через ограду. А там – кому достанется. Сестра Михаила ходила с передачами и рассказывала об этом. Говорила:
– Стон на всю степь стоял. Все вместе, мужики за проволокой, бабы с ребятишками тута, кричат, плачут. Ходила несколько раз, а Михаила так и не увидала.
Среди арестованных – тиф, дизентерия. Мёртвых не убирали, говорили, что всё равно, кто «в проволоках» – всем не жить. Никто и не вернулся.
Как исполнялось подавление крестьянских бунтов можно посмотреть в известных приказах Тухачевского № 0116 от 12 июня и № 189 от 9 июля 1921 г.
Заложников расстреливали на глазах их родственников и всей деревни и тут же брали в заложники других. Уничтожали в Тамбовских лесах ядовитыми газами. Новых заложников тоже расстреливали. В конце концов, Тухачевский победил! Расстреливать стало некого.
Могла бы бабушка и рассказать, что в 41-м году мобилизовали на фронт её сына, Ивана, который воевал в Финляндии и потом дошёл до Берлина, что её семнадцатилетний сын Михаил был мобилизован на погрузку-разгрузку вагонов и трагически погиб на этой работе, где-то под Ульяновском. Многое могла рассказать, но мы маленькие были, а дела эти не под силу и взрослым.
– Бабушка, расскажи сказку, – просим мы.
Сказок для нас у бабушки три. Помню три, других от неё не слышал. Про Серых гусей, укравших Иванушку, про сестрицу Алёнушку и братца её Иванушку и про Ивана-царевича и Серого волка. Может быть потому, что в сказках этих один и тот же герой, Иванушка, для нас они представляются одной историей про одного и того же человека. Это уже потом, когда я сам читал сказки своим детям и внучкам, мне казалось, да и кажется до сих пор, что это должно быть неинтересно, слушать одну и ту же сказку много-много раз. Ведь только вчера читали эту сказку, и вот, сидит и слушает сегодня и завтра ту же сказку, как будто в первый раз. А потом и просит почитать ещё. Забыл я про своё детство. Здесь дело не в памяти. Конечно, они, как и я в своё время, знают эту сказку наизусть, знают, чем она закончится. Дело здесь не в памяти, а в чём-то совсем другом. Вот поэтому и оказывается, что до какого-то возраста всё равно, сколько сказок. Вполне возможно, что и трёх многовато будет.
Так вот, из этих трёх бабушкиных сказок самая яркая, во всяком случае для меня, сказка про сестрицу Алёнушку и её братца. И сейчас слышу, как поёт-причитает бабушка разговор брата с сестрой на берегу речки:
-Алёнушка, сестрица моя,
Выйди, выйди на бережок …
И у нас сжимается комок в груди, заплакать хочется. И представляется летний Авилов пруд, что недалеко от нашего дома, заросли камыша, бережок зелёный и на нём – Иванушка в белой рубашке и штанишках с тесёмочкой через плечо.
- Тяжёл камень
Ко дну тянет,
Шелкова трава
Ноги спутала …
– отвечает Алёнушка.
Знакома и шелкова трава – водоросли, непроходимые для детских ног, и тёмная вода, и крадущийся шорох в камышах. Всё это усиливает впечатление от сказки.
– Бабушка, расскажи сказку!
– Да я их уж все вам сказывала. Небось и интересу нету, одно и то же слухать? – говорит бабушка.
Бабушка молчит, думает, вероятно, какую сказку начать рассказывать. Постукивают спицы определённым одинаковым перестуком. Но и мы молчим и знаем, что сейчас начнется история, которая в этот вечер не успеет закончиться, продолжится в следующий и повторится вновь и вновь во все длинные зимние вечера под негромкий перестук спиц и урчание кошки.