Татьяне Николаенко,
с любовью…
Начало: http://www.proza.ru/2013/10/29/182
У меня в очах ещё пестрят поля с подсолнухами, а мы уже въезжаем в Донецк. Окраину любого города никак не назовёшь его визиткой, но ухоженность и обновлённые фасады домов бросаются в глаза уже при въезде, и сразу находится тому объяснение: это в прошлом году к Чемпионату Европы по футболу власти расстарались. Повезло горожанам: Донецк сказочно преобразился в кратчайшие сроки.
Автовокзал всплывает за окном внезапно – и фоном этому видению пробуждается тревога: а если там меня никто не ждёт? Глуша беспокойство, вытряхиваюсь из автобуса, получаю багаж и осматриваюсь: впечатляющая толчея машин и людей. Искомого лица не видно. Однако…
– Вас куда отвезти? – заискивающе улыбается выпрыгнувший из толпы таксист.
Хороший вопрос. Если бы я знала, куда! Я отрицательно мотаю головой и отворачиваюсь, пряча язвительную улыбку, предназначенную мне самой – горе-путешественнице. Приглядываюсь, где бы притулиться, а в голове роятся мысли: в Донецке у меня кроме Татьяны ни души. Небось, автобус опоздал, и она ушла. А если не опоздал? Ведь у нас с Украиной разное время… только я не удосужилась уточнить, когда брала билет, чьё время на нём обозначено. По пути к пустой скамейке у вокзала вспоминается история с другим билетом – в Одессу. Его тут, в кассе предварительной продажи, купила мне Татьяна. И сразу сообщила об этом радостном факте по аське. Я посылаю смайлик «ура!», а она пишет: «Сижу и плачу…». «Почему?!» – спрашиваю. «Я его погладила, и он посинел, ни одной буковки не видать»…
Вот и Татьяну мне не видать. Надо звонить.
Достаю два своих сотовых телефона и застываю в раздумье: если звонить с «российского» могут с подруги неведомо сколько содрать за входящий звонок, а на счету того, в котором «левая» украинская симка Лайф, всего 9 гривен вместо 10 – положенного минимума, и при въезде в Украину мне сообщили, что этот канал, перекрывается. Эх, была, не была! Звоню по Лайфу: «Таня, я приехала!». И слышу сбоку, в свободное ухо:
– С приездом! – удивлённо поворачиваюсь к подруге. – Я тебя с другой стороны выглядывала. Почти весь вокзал обошла. Поехали, карета подана!
– Подожди, надо деньги поменять! У меня ни одной гривны.
– Потом поменяешь, в Белосарайке. Не будем терять времени, бегом на автостоянку, нас ждут. Бежевый шевролет...
Всё, я сдаюсь. В надёжные руки.
«Надёжных рук» две пары, поскольку в течение нескольких минут я вливаюсь в семейство Татьяны. С главой семейства, Яковом Николаенко, мы знакомимся коротко и сразу переходим на «ты». Он молча упаковывает нас с подругой и моим багажом в ухоженный шевролет и стартует к морю. Путь наш лежит в поселок Белосарайская коса, или попросту в Белосарайку. Это более чем в ста километрах от Донецка.
Собственно Белосарайская коса, как географический объект, длинная и узкая отмель в Азовском море. Образовалась она из-за тектонического подъема почвы, потом море окутало её песочком – аккурат будто для отдыхающих, позаботилось об их лежбище. Давно это было, необозримо давно, более тысячи лет назад…
А во времена Киевской Руси, в глубокую старину, когда родились на Азовском взморье русские сказки, рассказанные Пушкину его няней, стоял на косе город Белгород. Потом чингизиды его захватили и стали называть по-своему – Белые сараи. Потому что дома в нём были обмазаны белой глиной. Было это в ХIII веке, во времена расцвета и большой активности торговли на Великом шёлковом пути. Самый, что ни на есть, купеческий город был, перевалочный пункт. Народы тут толклись разноязыкие, храмы и мечети стояли. Но ничто не вечно под луной. Трассы Шёлкового пути стали морскими и обошли Белые сараи, ибо нашлись более глубокие воды и более удобные бухты: Тана – Азов, Сурож – Судак, Херсонес – Севастополь, Каффа – Феодосия. Оттуда гружёные корабли, обходя недружественные владения турков, шли в Константинополь и в Грецию, где заправляли всем генуэзские и византийские торговцы.
Опустевшие земли в округе Белосарайской косы заселили греки, бежавшие от татар из Крыма. Нам сейчас не понять, зачем они дали своим поселениям татарские имена, но факт остаётся фактом, и имена эти до сих пор носят азовские Урзуф, Ялта, Старый Крым. Смешались народы…
Автомобиль плавно бороздит добротное хорошо укатанное шоссе. Яков бережно и умело ведёт машину, а Татьяна передаёт мне горемычный билет до Одессы и рассказывает, как ей пришлось идти к старшему кассиру, чтобы, воспользовавшись базой данных, легализировать старательно выглаженный лоскут бумаги. Я смотрю на пропись кассира с обратной стороны билета, где чётко указаны все данные о маршруте и моё место в автобусе и с интересом выслушиваю подробности. Попутно припоминаю аналогичный конфуз, случившийся со мной ещё в «той жизни», когда на заводе появились первые факсимильные аппараты. Было дело, и я прогладила светочувствительную бумагу, ибо утюжка калек после командировок давно уже практиковалась в нашем конструкторском бюро, а «нежней» их мы ничего не знали. Правда, с того злополучного факса перед глажкой я успела сделать ксерокопию…
Посмеявшись над собой, мы приходим к общему согласию, что всё как-нибудь устаканится, и обсуждаем предстоящий отдых. Татьяна уточняет, что мы едем на дачу её давней знакомой – президента Федерации греческих обществ Украины Александры Ивановны Проценко. Там нас уже ждёт дочь хозяйки с малышами, приехавшая из Греции на лето к матери. Дети это хорошо, отпуск обещает быть нескучным…
Едем степью мало отличающейся от моих поволжских просторов. Да и чем она может отличаться, будучи окраиной Волго-Донского Дикого поля? Родные места, даже земля тут рыжая, как у нас. Мне комфортно в обществе подруги, принявшей меня по-семейному тепло. Знакомы мы с ней уже три года и до «обреаливания» виртуальной дружбы со взаимным интересом довольно тесно общались на общие темы по скайпу.
Татьяна Николаенко – филолог, журналист; социальный педагог и практикующий психолог. Кем только не работала она до недавней поры: учителем русского языка, воспитателем, руководителем кружка юнкоров, методистом в Донецком областном институте усовершенствования учителей, преподавателем в сфере подготовки и повышения квалификации работников образования, преподавателем психологии и педагогики, журналисткой. Да и нынче она не скучает, занимаясь консультационной практикой и проведением психологических тренингов по авторским методикам. Ну и творчеством увлекается, пишет стихи и прозу – иначе где бы я с ней встретилась, как не на сайте Стихи.ру?
Обменявшись новостями, среди которых и моё маленькое таможенное приключение, мы с подругой затихаем, и я отдаюсь «обзорной экскурсии» – то есть глазею в окно…
Июль месяц наложил свои особые приметы на пейзаж – нет, пыль, комары и мухи не досаждают, однако, некоторая «усушка» зелени проглядывается, да ещё парит расплывчатое марево на горизонте от теряющей драгоценную влагу земли.
Выпивает лето воду и из лиманов, которые мы проезжаем мимо – только полоски белёсой стоячей рапы серебрятся, но мне представляется, как по весне кружат над полноводными лиманами стаями чайки, кулики, утки и гуси. И даже лебеди. Потому как неподалёку находится орнитологический заповедник, где гуляют цапли и длинношеие бакланы, гнездятся гуси-лебеди. Эти места называют иногда лебединым краем. Даже есть озеро, которое так и называется – Лебединое. Нет, Чайковский тут не был, но, может быть, он слышал о нём?
Кстати, о поэтических названиях местностей. Ведь моё Нижнее Поволжье тоже некогда страной Лебедией звалось. Куда подевались эти прекрасные птицы? Они теперь, как и многие виды орлов, стали диковинкой. А скоро, того и гляди, и верблюды будут краснокнижной редкостью. И чего это я вдруг о верблюдах вспомнила? Ах, да! Я же еду на заповедную тропу Великого шёлкового пути. В лебединый край из страны Лебедии, где в старину была столица Орды – Сарай-Берке. Прекраснейший град недалече от Волго-Донской переволоки, через которую переправлялись из Дикого поля караваны. В Калмыкии, на Чёрных землях, по сию пору находят осколки старинной керамики и прочие артефакты эпохи Великого шёлкового пути…
Время и дорога текут незаметно. И вот мы въезжаем в Белосарайку, тянущуюся вдоль единственной неширокой улицы. Слева и справа её обрамляют дома, в основном, виллы и коттеджи за высокими заборами… небедные, однако! Дома эти далеко не все белые и уж точно не сараи. Современный курортный посёлок.
Наконец, Яков останавливает машину: ура! Мы на месте.
Нас встречает молодая красивая женщина с ясными глазами и приветливой улыбкой. Это дочь хозяйки – Марина. Пока они с Татьяной шепчутся по поводу наших «апартаментов», я осматриваю просторный ухоженный двор с мощёной керамической плиткой площадкой у ворот, с цветущим розарием, беседкой и небольшим огородом. Уж не знаю почему, но мне тут комфортно с первых минут. Сама дача простой и строгой архитектуры, и я неосознанно связываю увиденное с обликом Марины, с тем, что она приехала из далёкого города Салоники, и со знанием истории Белосарайки – короче, сразу констатирую, что всё здесь в греческом стиле.
И мысленно хмыкаю: приехала из китайцев в греки. Ну, греки ладно. А китайцы тут причём: где Китай, а где Волгоград? Ну и что? Зато чемодан мой сделан в Китае…
А вот и он, мой «китаец», спущен Яковом с «седла» на землю. Оттаскиваю его в сторону и наблюдаю, как супруги Николаенко разгружают багажник. Мама дорогая! Сколько же всяческих коробок и пакетов! Будто мы на месяц сюда прибыли. Смотрю и помалкиваю: Татьяне виднее, она у нас тут командир. А я так, вроде как бедная родственница без единой гривны. Те гроши, что у меня оставались после минувшего отпуска, я во время короткой прошлогодней встречи по пути домой сунула Алексу Ершову, а тот бросил их в речку, чтобы я вернулась в Харьков…
Апартаменты нам отведены на втором этаже, и весь багаж перемещается туда по крутой металлической лесенке, какие так популярны на Молдаванке в Одессе. И опасны, кстати. К тому времени во двор выбегают дети молодой хозяйки и наши перемещения идут с заминками из-за того, что взрослым приходится то и дело снимать с лестницы любопытного юного грека двух с половиной лет от роду по имени Пасхалис. Тем не менее, бочком-бочком и под окрики малыша на греческом языке нам удаётся сгруппироваться на веранде, где Татьяна начинает извлекать из коробок кухонный скарб и провиант.
– О, неужели мы всё это должны съесть?! Таня, я приехала на море худеть!
На мой вскрик, Татьяна отвечает предельно лаконично:
– Дома будешь худеть. У меня никто ещё никогда не худел.
Я тихо смеюсь. Пораженческим смехом. То есть я поражаюсь активной заботливости Татьяны и признаю своё поражение. Да, похудеть мне тут явно не удастся – не дадут. Вся надежда на Одессу, там я буду днями болтаться по городу и торчать у моря, а на пляже я никогда не ем.
Разобравшись с шабалами, наше «семейство» рассаживается за столом, где уже ждут пиво и доставленная мною «контрабанда». Пиво мы уничтожаем раньше леща и я немо пеняю себе, что не позаботилась о том, чтобы привезти впридачу к рыбе наше пиво «Волжское», которое ничуть не хуже чешского. Но, увы, это упущение уже не исправить. Тем паче, что оно оказалось не единственным. Правда, об этом я узнаю позже, а пока, завершив неспешную трапезу и оставив пожелавшего вздремнуть Якова, мы с подругой спешим к морю…
Так вот оно какое – Азовское море! Оно Другое. Трудно объяснить это ощущение мною, ведающей лишь лазурное Чёрное море, называемое некогда Чёрмным –красным, в смысле – красивым. То море ярче и небо над ним кажется выше. Азовское же море – седое, от него веет древностью и покоем. И небо куполом. Там, по ту сторону Таганрогского залива, под этими же небесами, Россия нынешняя, а здесь, под моими босыми ногами, древняя Русь. Между ними маленькая полоска моря – и огромный пласт истории. И сегодняшних их объединяет хаос. И наши семьи. Как странно: кругом хаос – и вдруг островок покоя…
– Море-то какое тихое, – замечает Татьяна перед тем как войти в воду, – гладкое, будто утюгом выглаженное. Обычно тут бушуют волны, а сегодня оно как по заказу смирное. Для нас…
Она неторопливо пересекает мелководье и ныряет в лениво щурящуюся на солнце рябь, а я не спешу сойти с берега – я впитываю в себя Дух места и запоминаю свои ощущения всеми органами чувств, чтобы потом погружаться в память и переживать это мгновенье снова и снова.
Нет, это не восторг – его я не могу сей час чувствовать, поскольку смертельно устала от наполненного напряжённым трудом и неординарными событиями прошедшего между отпусками года. Года перед «концом света», года прозрений и предчувствий, года разочарований, который я никак не могу отпустить. Я просто пытаюсь отрешиться от «до» и «после» и утвердиться «здесь и сейчас». Растянуть время встречи с Приазовьем и надышаться им.
Запахи степи и моря слиты воедино. Вязко звенит эхом невидимого оком бытия тишина. Сквозь ресницы искрит тёмный шафран водной глади, окаймленной прозрачной лентой небес. Тело окутывает солоноватое марево. Крупный серый песок холодит стопы. Влажно… и мягко…
Вхожу в море: «Ну, здравствуй, Азов-батюшка! Прими, охолонь меня, утоли мои печали, влей в меня силушки, укрепи духом и волею…».
О, эта вкрадчивая и неотвратимая ласка моря! Лёгкие и настойчивые волны: податливые и упругие, игривые и покорные, студёные и обжигающие, целующие и кусающиеся – шипучие, как шампанское. Позже я узнаю, что Азовское море намного богаче кислородом, чем Чёрное, и вода в нём не такая соленая. А ещё оно теплее, потому как самое мелкое в мире, к тому же, очень рыбное.
И Татьяна, устроительница моя, тут как рыба в воде. Она машет мне рукой и снова ныряет. Плавает она, как дельфин, легко и свободно – недаром в молодости занималась гимнастикой. Я же не могу позволить себе такой кайф из-за приобретённого ещё в младенчестве отита – запугана профессорами менингитом с самого детства, да и косы долго не позволяли нырять. Потому со временем выработалась привычка плавать с гордо поднятой головой – разве что волной штормовой накроет, как это было прошлым летом в Херсонесе Таврическом. Кстати, тоже «сарай» на Шёлковом пути.
Но что это? Нечто чёрное и квадратное плывёт прямо предо мной, вихляя боками. Поначалу у меня мелькает мысль: уж не трусы ли это одного из рыбаков, сроненные в спортивном азарте? Усмехаюсь: непохоже. «Нечто» плывёт на волну, то есть против течения. Вглядываюсь. Да никак это камбала! Смелая какая, прямо поверху гуляет, и медленно, вальяжно так, покачивается. Мне известно, что Азовское море богато рыбой, особенно бычками и таранью, но про камбалу я не слышала. Не котируется, наверное, у рыбаков. Или редкость?
«Ка'мбала, ша'мбала, камба-шамба ла-ла-ла, вот была и уплыла, одноглазая с усами, притворялась тут трусами, камба-шамба ла-ла-ла, ну, притвора, ну, дела!» – сочиняю я на ходу глупый стишок. Про усы, конечно, я приврала. А, может, и про камбалу тоже… воображение разбушевалось. Однако это маленькое событие помогает мне расслабиться, и я отдаю морю первые печали, отчего оно солонеет. Или нет? Я набираю полные пригоршни воды и, умывшись, облизываюсь: со'лоно…
Через несколько минут ко мне подплывает накупавшаяся вдоволь Татьяна:
– Пошли домой, обедать пора. Яков, наверное, уже проснулся. Мы сюда ещё не раз придём, от дачи до моря пять минут ходу…
Да, это верно, море почти за воротами дачи, ходить к нему можно сразу в купальнике и босиком. Это очень удобно. Тем паче, что жариться в песке под солнцем у меня нет никакого желания. Как, впрочем, и обедать. Но, как гласит народная мудрость, аппетит приходит во время еды. И беседы. После трапезы отмечаемся на море уже втроём и, отдав должное водным процедурам, укладываемся на отдых. Я облюбовываю кушетку на веранде и, расположившись на ней поудобнее, рискую послать Алексу Ершову со своего нелегитимного телефона СМС-ку с докладом, что уже в Украине. Неожиданно Алекс очень просто и довольно быстро реабилитирует мой лайфовский номер: пополняет счёт гривнами. Это, конечно, подарок «иностранке» с никчемными в глубинке рублями, однако, как оказалось, сей факт, открывающий нам доступ к частому и плодотворному общению, изменит цели моего путешествия в Одессу. Но этим я буду озадачена позже, а пока продолжается мой азовский заезд «в греки».
Два выходных после прибытия нашей маленькой компании в Белосарайку отдыхаем «по-семейному» – вплоть до отъезда Якова в Донецк воскресными сумерками. А с понедельника, то есть с 22 июля, нам с Татьяной предстоит провести пятидневку вдвоём и с полной отдачей морю и другим приятностям, среди которых общение с нашими «греками» и их близкими.
Самыми «чистокровными» греками среди насельников дачи являются четырёхлетняя Александра и двухлетний Пасхалис – дети молодой хозяйки Марины. Оба ребёнка изъясняются по-гречески, но русскую речь понимают. Мама воспитывает их на греческом языке, остальные – на русском.
Остальные – это мариупольцы Вера Алексеевна, Светлана и её сын Саша – будущий студент Луганского медицинского института. Я не сразу разбираюсь в их «перекрёстном» родстве, но всё же, наконец, усваиваю, что Света и Марина – крестницы Веры Алексеевны, а Саша – крестник Марины. Короче, связь не кровная.
Наблюдая за укладом жизни сего пёстрого семейства, довольно скоро я понимаю, что главный в нём малыш Пасхалис, поскольку именно он держит в напряжении не только трёх женщин и будущего доктора, но и старшую сестру. Можно даже сказать – он их «строит», ибо следить за ним, снимать с лестницы и с велосипеда, отыскивать в огороде или на территории соседней дачи, где живёт его двоюродный дед, приходится всем взрослым и даже его рассудительной сестрёнке, часами просиживающей у ноутбука, начинённого мультфильмами.
Иногда Пасхалис протестует криком и рёвом, но чаще внимательно смотрит в глаза очередного воспитателя и демонстративно молчит или… убегает. Особенно строго охраняются калитка на дачу деда Павла и ворота на улицу, ведущую к морю. И вот они-то и становятся поводом нашего с Пасхалисом знакомства, а, вернее, его обольщения меня с целью сделать своей соучастницей.
Для начала юный борец за свободу заводит со мной «светскую беседу»… на греческом языке. Я с искренним интересом слушаю малыша, но, по-видимому, не подтверждаю своё понимание адекватными действиями. Тогда он начинает объясняться со мной, как с умственно-отсталой или глухонемой. Показывает пальцем на котёнка, чётко произносит: «Хатулла» – и кивает головой, мол, поняла? А чего тут не понять? «Хатулла» – это кошка. Я отвечаю: «Мяу». Пасхалис доволен, поднимает пальчик и говорит: «Ав-ав!». «Собака!» – перевожу я, и малыш смеётся. Я тоже в восторге: о, я, оказывается, умею по-гречески! Но наша радость по поводу взаимопонимания преждевременна. Пасхалис снова выговаривает мне что-то по-гречески, и выражение моего лица, его явно не устраивает. А, пуще того, не по нраву ему моя неподвижность. Он гневно топает ногой и кричит: «Иди, цюда!». Эту бесконечное число раз повторяемую ему по-русски фразу он уже усвоил.
Я смеюсь. Конечно же, я давно догадалась, что ему от меня нужно. Он хочет, чтобы я открыла ворота на волю, но не следует мне самовольничать и вмешиваться в процесс воспитания юного грека. Поэтому, я с сожалением развожу руками и говорю: «Нельзя…».
Пасхалис сердито хмурится и надувает щёки. Кажется, он собирается разреветься. Спасает положение Александра. Сверкнув на меня понимающим взглядом ярко голубых глаз и доброжелательной улыбкой, она подбегает к братишке и по-гречески увещевает того. О чём она говорит, мне не понять, но ласку в её голосе трудно не почуять.
Необычная девочка. Она совсем ещё ребёнок, но так обаятельна, что диву даёшься: откуда столько женской сути, достоинства и самости в столь юном существе? И эти чистые до прозрачности глаза, и их мудро-терпеливое выражение, и мягкая улыбка, и нежность, и загадка во всём облике. Мы с ней не обмолвились ни единым словом, но её молчаливую симпатию я чувствую. А утром, когда я сходила с лестницы, она подбежала ко мне, котёнком прильнула к моему бедру и застенчиво улыбнулась.
Хорошо мне «в греках», уютно…
Вечером третьего дня я стою на балкончике нашей обители и обдумываю недавний разговор с Алексом Ершовым. Мой музыкально-поэтический друг увлёкся романтичной историей жизни Макса Кюсса, написавшего вальс «Амурские волны» для любимой женщины – жены своего командира.
Вальс этот не просто хорошо мне знаком, он обожаем мною с детства, поскольку часто звучал в нашем доме в исполнении отца. Всякий раз, когда отец брал в руки баян, он обязательно играл две вещи: «Амурские волны» и «На сопках Манчжурии». Именно они были очень популярны в Забайкалье, где он родился, да и я тоже. Они да ещё песни «По диким степям Забайкалья» и «Славное море, священный Байкал». Мне ли не знать этот вальс? Но имя его создателя я услышала впервые. Кто он этот Макс Кюсс? Действительно ли он родился и умер в Одессе? Ведь именно моя предстоящая поездка в Одессу подвигла Алекса втянуть меня в своё исследование. Но заниматься таким кропотливым делом в отпуске я не планировала.
Совпадения? Ведёт? Всё-таки удивительными бывают сплетения случайностей! А тут ещё и белосарайское удивление, когда я узнала, что буду неделю жить на даче, соседствующей с дачей Щербаня. Ведь я буквально перед отъездом в Донецк случайно прочла в Интернете, что прокуроры Украины начали разбирать дело, в котором Юлию Тимошенко обвиняют в организации убийства депутата Рады Евгения Щербаня в ноябре 1996 года. И вот на тебе – прямо передо мной его дача!
Правда, не стала она его отрадой, не успел он в ней пожить. Собственно, не дали ему жить наёмные убийцы. Дача долго стояла недостроенной, потом её кто-то прикупил. Кто именно мои друзья не знают – да это нам и не интересно.
А дача солидная, трёхэтажная, из красного кирпича, заметная издали – она-то и служит ориентиром для округи, ибо ориентироваться по номерам домов в Белосарайке весьма сложно. Бесконечная, с короткими отростками улица Михаила Безуха состоит из домов, нумерованных по мере получения участка, а не вдоль улицы, вытекающей из соседнего посёлка Мелекино и упирающейся в «нос» косы, уткнувшейся в Азовское море.
Азовское море… Меотида… Море Синее… Море, увиденное мной впервые, но такое знакомое по древним легендам об амазонках, давным-давно известное по сказкам Пушкина о рыбаке и золотой рыбке и о золотом петушке. Лукоморье, где выходили из моря Синего тридцать три богатыря…
У Лукоморья дуб зелёный…
Тут русский... тут Русью пахнет...
И тайнами…
Далее: Хождение за два моря. У Лукоморья тайны бродят…
*Татьяна Николаенко: http://www.proza.ru/avtor/nikolaenkotp
Иллюстрация:
коллаж автора на основе трёх собственных фото дач и моря с рыбаками,
фотографии Татьяны Николаенко из её личного архива, и снимка «хозяина» дачи
юного грека Пасхалиса, сделанного Александром Маскевичем