Набросок
«Ну и круто ты их, Палыч - я угораю! Этот - с пестиком - вообще обделался!».
«Да, ладно, Мутон… Ты тоже молодец… Не сдрейфил… Как ты кепастому-то огнетушителем – пожалте бриться… Ну и Варвара – молоток! Не подкачала…».
«Варвара – огонь! За волосья, ее за волосья - восьмиглазку… А Горыныч?».
«Горыныч – наше все! Если б не подскочил – пели бы «Таганку». Ну чего, все что ли? Пошли?»
«Погоди, Палыч, застыть же должно!».
Живописная парочка – красномордый исполин в желтой униформе парковщика и вертлявый орангутанг с волосами растамана – стояли в овраге над ямой, в которой серой кашей набухал теплый бетон.
«Застынет, куда денется».
Орангутанг на слово поверил парковщику и, напоследок отпечатав на краю бетонной кляксы факсимиле своей подошвы с непобедимым брендом «Скороход», последовал за старшим товарищем к припаркованной над оврагом машине.
Едва машина, взревев, скрылась из вида, из бетонной каши, словно из ада, не без труда, восстала фигура…
Бетонный лик ее было ужасен. Новоявленный Голем оглядел мир бетонными глазами и прошептал бетонными губами:
«Ну, ждите…».
Для Васи Ляхина - тридцатилетнего оболтуса, неисповедимыми путями соискавшего хлебную должность участкового милиционера в столице нашей родины, эта история началась в восьмом часу вечера, когда он, выскочив из машины с пистолетом наголо (американского кино насмотрелся), ворвался в подъезд дома № 7 по Ананьевскому переулку и ткнул стволом «макарова» в кнопку вызова лифта.
Затем прислушался, различил истошный бабий визг, допетрил, что лифт не работает, и устремился пешком на пятый этаж, откуда, согласно вызову, визг и должен был раздаваться.
Оказавшись на пятом этаже, Вася застыл, подобно Буриданову ослу. На площадке была тишина. Тишина, и две двери без номеров.
Вася приложился ухом поочередно к одной, к другой…
Из-за первой не донеслось ничего. Из-за второй, еле-еле, правда, но все–таки – женские стоны.
Ляхин придал лицу зверское выражение, с низкого старта сокрушил плечом дверь (три года в десантуре, как-никак) и с воплем: «Все на пол! Милиция!» и «макаровым» наголо, влетел в квартиру.
В следующее мгновение «зверство» на его лице сменилось ужасом.
Потому что его лицу - противостало другое, напоминающее цветом и формой кирпич, восставшее над бурей женских волос из вороха постельного белья.
На этом лице тоже был написан ужас. Но ужас на Васином - был ужаснее.
В другом интерьере Лицо-Кирпич выглядело уже не так обеспокоенно, но приятнее от этого не стало. Под кирпичом багровела толстая шея, вдетая в узкий воротник, по сторонам от воротника - расстилались по плечам полковничьи погоны.
«Ладно, я понимаю, что ты - дебил и перепутал квартиры», - хрипел кирпич-полковник: «Я понимаю, что ты на вызов так спешил, что Сидоров с женой помириться успели, это дело вспрыснуть и спать лечь. Но объясни мне – какого черта было вышибать дверь и табельным размахивать?».
Леха объяснить ничего не мог. Он только сглатывал и помаргивал.
Под помаргивающим глазом наливался синевой свежий фингал размером с Аральское море до поворота рек.
Совершенно иным образом впутался в эту историю предпенсионного возраста следователь прокуратуры Евгений Петрович Захаров.
И не потому, что Евгений Петрович в очередной раз потерял уголовное дело. С ним это регулярно случалось.
Всякий раз начальство рычало, Захаров пил валокордин и писал заявление об уходе, затем внезапно находил дело под шкафом, куда сам же его и подсунул, дабы тот не качался, шкаф при извлечении папки падал на Евгения Петровича, он гремел в травмпункт, получал бюллетень…
А когда возвращался на службу, то неизменно был встречаем улыбками «Самого» и его замов, расспросами о здоровье и предложениями «разгрузить» его от «текучки». Ибо, несомненно, причиной несчастного случая стало то, что Евгений Петрович «зашился». И ему надо бы смотаться в санаторий.
От такого предложения невозможно было отказаться.
Причинами непотопляемости Захарова были: его внешний вид – слепоглухонемого, отставшего от эшелона, преклонный возраст и, без умысла внушаемое окружающим, включая начальство, убеждение, что Евгений Петрович пытается, угнетенный случившимся, наложить на себя руки.
С каждым фактом потери дела, взятия под стражу потерпевшего, очной ставки фигурантов по разным делам, многочасового допроса понятого – это убеждение лишь крепло, а комплекс вины разрастался.
«Сам» рассуждал так: «Это он - нарочно, чтоб мы его выгнали. Ну, уж нет! Еще в петлю влезет! Нельзя разбрасываться кадрами. Не завалялось ли у нас путевки в санаторий, а то у старика нервы – ни к черту? Ну и что, что два раза в этом году в отпуск ходил? А индивидуальный подход? Каждый человек уникален. А Захаров – втройне».
Так бы и продолжалось, если бы Евгений Петрович не замахнулся на Вильяма нашего Шекспира.
Шекспир заключался в том, что он ухитрился выпустить из-под стражи (перепутав его с однофамильцем) матерого рецидивиста Федю Баклажана, а тот, в свою очередь, едва успев оказаться на воле – ограбить, направлявшегося в СИзо, прокурора района Евстафьева – непосредственного начальника Захарова.
Возможно, и в этом случае Евгений Петрович отделался бы какой-нибудь травмой – полученной при падении мимо стула, к примеру, но два момента осложнили дело.
Первый: Евстафьев всего две недели, как вступил в должность, и к комплексу вины перед Захаровым причаститься не успел.
Второй: в СИзо Евстафьев направлялся для допроса как раз - Феди Баклажана – по, безнадежно разваленному Захаровым, делу о разбойном нападении на сутенера Волошкина.
Совпадение двух этих факторов привело, без году неделя, прокурора в такое человеконенавистническое умосостояние, что Захаров был отстранен.
Вызванные, спустя несколько дней, по вопросу дальнейшего прохождения службы в Высокий Дом, Ляхин и Евгений Петрович коротали время ожидания в предбаннике кабинета Большого Начальника.
Ничего хорошего они от этого визита для себя не ожидали, а потому не очень-то и нервничали.
Захаров невозмутимо решал кроссворд, всякий раз спрашивая мнения Васи.
Вася отвечал правильно, но Захаров, заполняя клеточки, путал вертикаль с горизонталью, и кроссворд не решался. Евгений Петрович обескуражено вздыхал.
Ляхина неудачи Захарова не трогали, он всецело был поглощен созерцанием аппетитных коленок Секретарши Большого Начальника, которые та вызывающего демонстрировала в проеме меж тумбами стола.
Дверь отворилась, и на пороге возник еще один персонаж – потный шарообразный мужчина в галстуке, заправленном в брюки по самое «не хочу».
«Я – Штильман. К Викентию Викентьевичу!» - представился он.
Секретарша Большого Начальника, сверкнув коленками, велела ему присесть и подождать «пока все соберутся».
Кто «все» - не пояснила.
Шарообразный оказался в компании с Ляхиным и Захаровым так: до недавнего времени он исправно служил в автоинспекции – торговал полосатыми палочками.
Торговля шла удачно, ибо Штильман умел «додавить» клиента – резко осекал предложения нарушителей-мужчин разойтись полюбовно, щебетание нарушителей-блондинок о мифических неполадках двигателя и угрозы нарушителей-крутых отправить его служить постовым.
Он и так служил постовым.
Когда клиент, испробовав все средства, отчаивался вернуть права, Штильман делал неожиданный ход буквой «зю» - сознавался, что ему самому претят правила уличного движения, но он мелкая сошка, а вот тут есть некто майор Брагин, он может решить вопрос.
Майору Брагину как старшему по званию, понятно, предлагали вдвое больше, и он вопрос - «решал».
Короче, службу Штильман волок УДАЧНО. (Я неспроста это слово прописными вколотил!) Как же он оказался на одной скамье с Ляхиным и Захаровым?
Брагин подсуропил.
Дело в том, что такого майора в природе не существовало. В его роли выступал сам Штильман.
Велев нарушителю подождать, он юркал в машину, напяливал другой китель, парик, приклеивал усы и - полностью преображался.
Служба собственной безопасности, отработав семьдесят с гаком майоров Брагиных по городу и области, в отчаянии опустила руки. Бумага, потраченная на распечатку фотороботов оборотня, похоже, тоже пропала зря.
И вот, в один прекрасный день, получив от очередного не-в-положенном-месте-припарковавшегося добровольный взнос в фонд развития быта сотрудников ГИБДД, майор Брагин (т. е. Штильман в парике, усах и незаслуженном кителе) краем глаза увидел на перекрестке девочку с вертушкой.
Девочка любовалась вращением крылышек из фольги и не видела, надвигавшегося на нее, джипа, размером с бронепоезд.
Машинист бронепоезда разговаривал по мобильному, смотрел футбол и пил пиво, поэтому не видел девочки.
Зато лейтенант-майор Штильман-Брагин видел все. Он пулей бросился под колеса бронепоезда, сгреб в охапку девочку и вместе с ней, благодаря своей шарообразности, успел откатиться к борту.
Бронепоезд, миновав их, сбил бабушку с сумкой-каталкой, дворнягу Шарика (не насмерть), дворника с метлой, двух дорожных рабочих в ослепительно-оранжевых жилетах и упал в яму, которую они только что выкопали. Нарушитель погиб при падении.
А к Штильману подбежала парочка нерадивых родителей спасенной им инфанты: расхристанная мамаша и папаша – Милицейский Генерал. Мамаша схватила за грудки девочку: «Я тебя сейчас убью…», а папаша – Штильмана: «Майор, я тебе по гроб жизни… Штильман, а ты – как это майором мимо капитана стал? И почему у тебя ус отклеился?».
Еще о двух персонажах, прибывших в Высокий Дом скажу коротко…
Танечка Плющенко до судного дня трудилась в экспертизе. Рассказывать о том, как она путала данные анализов - сейчас не буду.
Апогеем ее карьеры стал доклад начальству: следы рук, обнаруженные на месте семи загадочных убийств - принадлежат одному человеку.
И она - Танечка - идентифицировала этого человека. Голос ее дрожал.
«И чьи же это руки?» - вяло поинтересовался Танечкин Шеф, не ожидавший услышать из ее уст ничего кроме бреда.
Танечка воздела свои хрупкие грабельки, поглядела на них с таким ужасом, будто они были по локоть в крови, и… грохнулась в обморок на шефову любимую ковровую дорожку.
«Как это – считает себя убийцей?» - рычал в больнице Танечкин Шеф на ни в чем не повинного Психиатра.
«Она полагает, что совершала преступления во время приступов лунатизма» - печально отвечал Психиатр.
«И после этого вы утверждаете, что она не сумасшедшая?».
Психиатр с сожалением покачал головой: «Если бы… Случай серьезнее. Она – дура».
«А это не лечится?».
Наутро Танечку под зад коленом выписали из клиники и велели явиться в Высокий Дом к Большому Начальнику.
Танечка твердо была убеждена, что - для приведения приговора в исполнение, поэтому оделась скромно, накрасилась по минимуму и прихватила с собой портативную библию мормонского издания.
Последним к компании присоединился Ибрагим Абу-Оглы-бей, шесть месяцев без страха и упрека прослуживший в СОБРе. За полгода ему так и не пофартило поучаствовать в какой-нибудь операции.
Поэтому, когда, наконец-то поступил сигнал о захвате заложников, Ибрагим твердо решил отличиться – застоялся ахалтекинец в стойле.
Не дождавшись приказа, Ибрагим в одиночку пересек двор, влетел в квартиру, где террористы удерживали заложников, ловкими па ног послал в нокаут обоих злодеев – мужчину и женщину - и взял их на мушку.
За спиной раздался шорох, Ибрагим выстрелил на звук и продырявил голову кошке, вероятно, пособнице террористов.
«Ты кто?» – спросил у него один из двух парней в камуфляже, лыжных масках и с автоматами в руках, стоявших в углу комнаты.
«Боец Абу–Оглы! Опоздали, ребята, я обезвредил шайтанов!».
«Ну, мы тогда пошли, что ли?» - спросила лыжная маска.
«Гуляйте! Только доложите командиру, что в квартире чисто».
Лыжные маски ушли, но командиру почему-то ничего не доложили.
К вечеру на место происшествия подтянули ОМОН и взвод морпехов. Но, все равно - взять Ибрагима удалось только, предварительно усыпив его газом.
Многие участники штурма были представлены к наградам. Заложники получили двойную компенсацию - за кошку и за моральный ущерб. А Ибрагима направили к Большому Начальнику.
«Почему я вас здесь собрал? Потому что вы – уникальные… м… м… Вот есть такой миф, что в милиции работают одни дураки…» - начал было Большой Начальник, усадив всю компанию за Т-образный стол…
«Не понимаю, причем тут милиция… Я – работник прокуратуры», - перебил его Евгений Петрович.
«Я и говорю – миф. Не только в милиции. Собственно говоря, вам место не здесь, а кому - на пенсии, кому – за решеткой. И там бы вы и оказались, если бы не эта, будь она проклята, «Бригада эМ».
«Что за «Бригада эМ?» - встрепенулись наши персонажи.
Пришлось Большому Начальнику (раза три подряд) разъяснить…
Накануне в вип-отделении одного из крупнейших московских банков было совершено абсурдно дерзкое преступление. Как известно, у нас не дикий запад и в банки с пистолетами, вообще-то, не врываются. Мы же цивилизованная страна. У нас, если кому-то понравился банк - его поглощают…
На этот раз все было иначе.
Когда к стеклянным дверям приблизилась скромно одетая женщина с лицом декабристки, охранник – дураковатый пенсионер в курортной кепочке - настолько умилился ее тургеневскому облику, что, не потребовав пропуска, безропотно распахнул перед посетительницей врата рая.
Декабристка, потупя взор, проследовала к одному из окошек и присела на стульчик.
Операционистка – ром-баба в очках-блюдцах c двойными линзами была увлечена борьбой с программой «Эксель» и не обратила на декабристку никакого внимания.
Вип-отделение, понимаешь, потому и вип, что на клиента там кладут со значительно большей отмашкой, нежели в загонах для простого люда.
Декабристка с достоинством декабристки ожидала исхода матча «Эксель» - Ром-баба, с заранее предопределенным результатом. Ибо «Эксель» по определению непобедим.
Между тем, перед стеклянной дверью возникли две фигуры никак не вип-облика – красномордый парковщик в робе мандаринового колера и пританцовывающий на месте, будто взыскующий писсуара, юноша с сотней косичек, никогда не знавших гребенки.
Растамана пенсионер в кепочке ни в жисть бы не пустил, но роба парковщика навела его на мысль, что кто-то из клиентов запер машину другого…
Восьмиглазая ром-баба тем временем уже перешепталась о чем-то с декабристкой, сунула ей в руку синюю бумажку и указала на дверь с надписью «Касса».
Декабристка шепотом поблагодарила, шагнула к двери… Красный огонек слева от замка сменился зеленым…
Пенсионер отворил двери рая и открыл рот, чтобы задать вопрос…
Содержание вопроса так и осталось тайной, ибо парковщик извлек из недр мандариновой робы обрез двустволки и пропитым тенором проорал: «Все на пол! Это ограбление!».
Ром-баба рухнула под стол, как спелый плод.
Второй охранник – молодой человек, до того дремавший на табурете, вдруг очнулся и даже выхватил пистолет…
Парковщик просто шагнул к нему, отобрал оружие и тихо сказал: «Ляг на пол».
Юноша лег.
В кассе, между тем, шла борьба декабристки с кассиршей – та попыталась, было, закрыть окошечко. Но у нее ничего не вышло ибо декабристка предусмотрительно просунула в него ствол карабина, до того скрываемого в рукаве плаща.
«Не нервируй меня!» - прошептала декабристка: «Собирай бабло – живо».
Оказать сопротивление грабителям попытался лишь пенсионер в кепочке. Он обеими руками вцепился в обрез и стал тащить его на себя, отечески выговаривая парковщику: «Ты чего творишь? Окстись! Ну-ка брось немедленно…».
Парковщик уже, казалось, готов был внять увещеваниям, но на помощь пришел орангутанг с косичками… Он сорвал со стены портативный огнетушитель и несколько раз ударил им по кепочке. Пенсионер рухнул наземь.
Декабристка выскочила из кассы с объемистой сумкой в одной руке и карабином в другой и засеменила к подельникам…
Но в спину ей ударил гневный визг: «Стоять! Бросить оружие!».
Это - восставшая из под стола операционистка целилась в грабительницу из пистолетика размером с пудреницу…
Декабристка возмущенно зашипела, швырнула на пол карабин и сумку, в два прыжка подлетела к ром-бабе и, запустив безукоризненно заточенные ногти в ее укладку, несколько раз окунула физиономией в клавиатуру компьютера. Учи, мол, «Эксель»!
Ром-баба опять скрылась под столом и больше уже не появлялась.
«Ну что пошли, что ли?» - спросил орангутанг с косичками.
«Что здесь происходит?» - произнес спокойный бархатный голос. Он принадлежал стоявшему в дверях вип-отделения дородному мужчине, чье лицо так и светилось самоуважением.
«Ограбление! На пол!» - пропищал орангутанг.
Брови мужчины сложились мхатовской чайкой: «Какое к … ограбление? Вы что – клея нанюхались? Ну-ка выбросьте все из рук».
«На пол… А то сейчас…» - орангутанг замахнулся было на мужчину огнетушителем.
«Идиоты» - робко подал с пола голос юноша-охранник: «Это же Газгольдер…».
Орангутанг замешкался.
Но тут за спиной дородного мужчины возник небритый верзила в лыжной шапке.
Кулак верзилы (размером с лошадиную голову) с размаху опустился на темечко мужчине, по лицу его промелькнуло детское удивление и он сполз по стене вниз.
«Сколько мне вас ждать, ко мне уже там гаишник приглядывается…» - возмутился верзила.
Парковщик склонился над поверженным и скривился как от кислого: «Блин, Мутон… А тля буду, в натуре – Газгольдер».
Да это был Газгольдер – Геннадий Павлович Гольдин – преступный авторитет, воротила шоу-бизнеса, крупнейший меценат и депутат, а также клиент вип-отделения «Лохбанка».
«Чего ж теперь делать?» - испугался верзила.
«Его нельзя оставлять живым» - с прискорбием констатировал парковщик.
«Ну, так мочите и поехали уже!» - рявкнула декабристка.
«Не здесь же. Горыныч, ну-ка пособи».
Парковщик сунул в руки и без того нагруженной декабристке еще и обрез, они с верзилой подхватили безжизненную тушу Газгольдера под руки и все пятеро (считая Газгольдера) скрылись за дверью…
«Ну, не знаю… Просто м… чудаки какие-то… Даже отморозками не назовешь…» - выдохнул, выслушав большого начальника Евгений Петрович.
«Да таких еще поискать…» - согласился Штильман.
«Нет слов» - пискнула Танечка.
«И это уже не первое их дело» - Большой начальник несколько раз ткнул пальцем в распластанную над столом карту: «Екатеринбург, Краснодар, Петербург, теперь вот – Москва. Гастролеры. Обычные оперативные меры протии в таких… чудаков оказались бессильны. Поэтому было принято решение сформировать специальную оперативно-следственную бригаду… Бригаду «эМ».
«Ну а мы–то ту при чем?» - поинтересовался Абу Оглы.
Большой начальник устало рухнул в кресло:
«М-да… Поначалу я сомневался. Но теперь, глядя на вас, думаю, что решение это, возможно, верное… А то и единственно верное».
И так далее…