Давно дело было…
Ещё в те времена, когда в Харькове, как и в других советских городах, побывавших под немцами, пестрели на стенах домов нанесённые по трафарету надписи: «Проверено. Мин нет. Егоров». И когда долгими зимами в городских квартирах посреди комнат топились, нещадно дымя и коптя, железные печки. И когда улица в одном из центральных кварталов города, носящая теперь уже почти двадцать лет имя Бориса Чичибабина, называлась в честь Восьмого Съезда Советов, - чёрт его знает, каких: то ли всесоюзных, то ли республиканских. И как раз в тот год, когда юный, 23-летний поэт Боря Чичибабин ежедневно, дни напролёт, проводил у нас дома, с прошлой осени влюбившись в мою сестру. А летом 1946-го его посадили «за стихи» и вкатали срок: «сталинскую пятилетку»…
Осенью того года я ходил в школу – 131-ю, как раз на улице Восьмого съезда чёрт знает каковских Советов, в шестой класс. Я был 13-ти – 14-летним пионером. Учился на второй смене, а на первой в нашей же классной комнате учились человек сорок семилетних башибузуков – первоклассников. И мне дали поручение: быть у них «пионером-инструктором группы октябрят».
Я шёл в школу немножечко раньше положенного времени, чтобы явиться к ним сразу после их учебного дня, и когда входил в класс, их маленькая и очень старенькая учительница, которую звали, как говорит мне моя ненормально острая память, Анастасия Александровна Мартынова, радовалась мне, как еврей – мессии! Было заметно, что ресурсы её терпения в течение четырёх – пяти прошедших уроков исчерпаны тяжкой борьбой за внимание маленьких бандитиков (напоминаю: школа ведь была МУЖСКАЯ!), и вот она каждый раз была счастлива устроить из моего явления этому народу некий воспитательный момент! Старушка неизменно просила меня обратиться к ним с пламенной пионерской речью. И я, действительно, находил какие-то слова, которых даже моя странно изощрённая память теперь восстановить не может!
Но несколько лиц и фамилий в ней застряли навсегда. В том числе фамилия Ландкоф, которую, порою чаще других, называла старенькая учительница.
Странные, однако, у памяти причуды. Эту фамилию я потом знал и помнил совершенно отдельно от пересказанных только что школьных сценок. Но вот в вышедшей недавно в Харькове книжечке Владимира Ландкофа «Параллельно яру» прочёл, что он, автор, учился в первом и втором классе у Анастасии Александровны Мартыновой – и вдруг выстрелами зазвучали в моих ушах её старушечьи оклики, адресованные нарушителям спокойствия в классе:
– Бейлинсон!
– Кизей!
– Козовой!
– Ландкоф! Ландкоф! Ландкоф!
И мне вспомнилось: чаще других выкликаемую фамилию носил сынок старшей подруги моей сестры – Веры Алексеевны Пычко, первым браком бывшей за известным в городе университетским доцентом математики… В её доме, описанном теперь их сыном в названной только что книжечке, доводилось бывать и мне, о чём я недавно написал в своём очерке «Харьков: “Салон” и “Бражка”» (см. журнал «Зарубежные задворки» № 3, 2013 г.)
Живо припомнилась мне худощавая фигура мальчугана, которого Вера Алексеевна неизменно называла «Димс!» (я долго считал, что он – Дима, Дмитрий, но оказалось, что сокращённое имя – от Владимира!) - мальчик был молчаливый, казался мне непроказливым, послушным и любящим, но я не помню ни единого слова, которым бы с ним обменялся. Читая теперь его описания соседей, житейских ситуаций, лиц, из коих некоторые были и мне знакомы, отметил острую наблюдательность, великолепное владение материалом, знание и уместное применение особого сленга эпохи и его харьковского варианта.
Вера Алексеевна и второй её муж – поэт и школьный учитель Иосиф Гольденберг оказались в центре интеллектуальной жизни Харькова, да и всей советской страны 40-х – 60-х годов. Об этом достаточно подробно написано в том моём очерке. Ну, а что же Димс?
Вспоминается его тяга к карандашу, рисунку. Он как раз и стал дизайнером, художником-графиком, увлёкся архитектурой. Прожив много лет в родном Харькове, поехал погостить в Германию, да так и остался там жить, в последние десятилетия время, работу и увлечения деля на две страны: Украину – и Германию, а художественные пристрастия – на три города: Петербург – Харьков – Эссен.
Не будучи профессионально осведомлён в изобразительном искусстве, стал я искать в Интернете сведения о деятельности Димса – и нашёл описания его работ, выступлений, проектов. Конечно, и с ним самим связался. Из обстоятельной и квалифицированной статьи Раисы Штепы
< >
узнал о нём как об участнике легендарной в Харькове 60-х годов прошлого века студии оригинального художника Алексея Щеглова (с которым и мне посчастливилось быть знакомым лично). Оказалось, что Владимир Ландкоф – автор иллюстраций к произведениям Генриха Бёлля, Чингиза Айтматова, создал цикл графических коллажей «Петербург Достоевского», принял участие в графическом оформлении ряда газет и журналов, выходящих в Германии. В обеих странах – Германии и Украине, в том числе и в родном Харькове, не раз с успехом проходили персональные выставки работ Владимира Ландкофа, его мастер-классы, лекции и творческие выступления. Журналистка пишет о Владимире Ландкофе как о своеобразном философе в архитектуре и дизайне, о его фантастических архитектурных проектах, всегда незримыми нитями связанных с жизнью.
Однако очерк Раисы Штепы был написан уже довольно давно, и я связался с самим Владимиром –«Димсом», чтобы узнать, чем он жив сейчас. Оказалось, что художник давно отошёл от иллюстративно –пейзажной работы и уже 4 года занят только графическими проектами – объёмными циклами работ, объединёнными общей идеей. Например, в проекте АКТ-АРХ Ландкоф исследует некоторую общность женских корпусов (актов) с отдельными архитектурными деталями и объектами. Проект насчитывает более 20 больших графических листов, в названиях и сюжетах которых чётко прослеживается связь актов и архитектурных элементов.
Следующий проект ТАНГО посвящён графическому анализу движений танца и показывает переход от фигурных реалий, т.е. изображений танцующих пар, к почти беспредметному изображению самого движения как такового. Это скорее следы движения, траектории танцующих, системы динамических линий и пятен.
В настоящее время Димс работает над проектом, названным МАКРО-МИКРО. В проекте представлены графические фантазии автора в виде моделей-схем различных художественных пространств.. Линейно интерпретированное пространство включает авторские представления о предметных признаках городской среды, равно как и символические обозначения этих пространств. В виде графической игры рассматривается взаимовлияние и взаимосвязь человека на уровне МИКРО и пространства на уровне МАКРО. Автора увлекает идея показать взаимоотношения человека и городского пространства, но показать это не в плоскости философской или литературной, а представить как соединение двух графических контрастных систем, причём обойтись минимальными художественно-техническими средствами.
Проект ещё не закончен, и Ландкоф ищет и находит всё новые линейные схемы-модели своих индивидуальных художественных пространств.
Искусство, подобно жизни, не стоит на месте. Как улица, на которой рос Димс, была расположена «параллельно (соседнему - Ф. Р.) яру», так и архитектура, дизайн, графика развиваются параллельно переменам в жизни, технике, полёту человеческой фантазии. Без мечты, без воображения, без своего рода архитектурно-эстетического романтизма вряд ли возможны желанные перемены в облике наших городов, в развитии урбанистического пейзажа. Именно в этом, по-моему, смысл деятельности дизайнера-архитектора-художника Димса.
Перефразируя известный стишок Козьмы Пруткова, в этом «детище», имя которого – В.Ландкоф, «смешалось» множество «натур»: и витавший в воздухе взрастившего его «салона» дух вольной поэзии, и строгие математические формулы науки его отца, и мальчишеская романтика улицы Культуры – той, что «параллельно яру»… И уроки оригинальнейшего Алексея Щеглова! Ознакомившись (пусть и «по верхам») с мыслями и увлечениями Владимира, думаю о том, что красота без чувства, мечты и темперамента – мертва, и только с ними способна жить и радовать человека.
Мне так и кажется, что засевший в памяти моей троекратный оклик старенькой учительницы: «Ландкоф! Ландкоф! Ландкоф!» – отзывается в сердце художника то бурной вспышкой чувств, то квантами неуёмной фантазии, то «жаром холодных числ», - словом, всем тем, чем наполнено и без чего не может существовать его искусство – застывшая, но вечно живая музыка архитектуры и дизайна.
(Написано для журнала «Za-Za» («Зарубежные задворки»), Германия).2013.