Может быть по недосмотру после смерти Берты в камеру Анны поселили Трудель Хергезель. Но м.б. и так, что обе женщины для комиссара Лауба были не так важны.Из них уже всё нужное было выжато. Важными преступниками всегда считались мужчины, что не мешало казнить и женщин.
Да, Берта умерла, та Берта что нечаяно сообщила Анне об аресте Трудель и тем самым вызвала гнев комиссара Лауба, за что и поплатилась. Она потухла, как свечка, на руках Анны. Умирая, единсвенно о чём умоляла Берта своим тихим голосом, никого не звать. И вот Берта умолкла, только пару раз в её горле заклокотало, ей стало трудно дышать, и потом хлынула горлом кровь...
Она лежала утихшая, мёртво бледная, а Анна спрашивала себя, не она ли виновата в такой развязке. Ведь это она тогда не спросила о Трудель у комиссара Лауба!
Потом начинала думать об участи Трудель и своей вине перед ней. Потом приходили мысли о муже, о том что он не простит ей этого предательства, пожалуй, до самой смерти...
Анна решила взять всю вину за открытки на себя: это она, одна она, за исключением одного двух раз, распространяла открытки, это она их сочиняла и диктовала мужу. Идея с открытками была её идеей.
Комиссар Лауб понимал, что она наговаривает на себя, но никакие его даже самые жестокие побои не могли заставить Анну, подписать протоколы, где стояло что-то другое.
Когда её приносили в камеру, Анна чувствовала с облегчением, что ей опять удалось взять часть вины на себя, и тем самым может быть, спасти Отто жизнь...
Опять же толи по недосмотру, толи с умыслом, но администрация гестаповской тюрьмы не торопилась убрать умершую Берту из камеры.
На третьи сутки дверь камеры со сладковатым трупным запахом раскрылась, и в неё втолкнули ту, чьего осуждающего и взгляда Анна так боялась.
Смертельно усталая Трудель сделала первый шаг и вскрикнула от ужаса: перед ней на стремянке лежал труп женщины, с мертвецкими пятнами и ужасным трупным запахом.
Она застонала и начала терять сознание, но тут её подхватила Анна и начала шептать на ухо:»Трудель! Трудель, можешь ли ты мне простить? Я сначала назвала тебя, потому что ты была невестой Отточки, а потом он со своими методами всё из меня вытянул. Сама теперь не понимаю, как всё получилось. Не смотри на меня так, Трудель, умоляю!..
Ты вроде должна была родить? Неужели я и тут всё испортила?»
В то время, как Анна так говорила, Трудель немного пришла в себя, высвободилась из её объятий и отошла к двери.
Они стояли друг против друга в противоположных концах камеры.
«Так это ты была, мама? Ты это сделала?
Ах, не во мне сейчас дело! Но они ведь Карлочку так избили, что я не знаю, прийдёт ли он в сознание. Может быть он уже умер.»
Она заплакала:»И я не могу к нему! И я ничего не знаю, и может быть так пройдут дни и дни, буду здесь сидеть и ничего не знать. Его уже похоронят, но во мне он всё ещё жив. И ребёнка от него у меня никогда не будет. Как мы вдруг стали несчастны! Ещё пару недель тому назад, до того как я повстречала отца, у меня было всё для счастья. А теперь у меня ничего нет. Ничего! Ах, мама!»
И она продолжила:»Но в выкидыше ты не виновата, мама. Это случилось до того.»
Трудель бросилась к Анне, уткнулась головой в её грудь:»Ах, мама, как я несчастна! Скажи мне, что Карлочка выживет!»
И Анна, целуя её, прошептала:»Он будет жить, Трудель, и ты будешь жить! Вы же ни в чём не виноваты!»
Некоторое время они стояли молча, обнявшись.
Но потом Трудель замотала головой:»Нет, мы от сюда уже не вырвемся. Они слишком многое узнали. Карлочка взял у одного человека чемодан, не зная что в нём, а я за отца открытку оставила на лестнице. Они считают это государственной изменой, за которую голова с плеч.»
«Это тебе Лауб сказал, этот гадкий тип!»
«Я не знаю, как его зовут, и мне на это всёравно. Они же все такие! Может и хорошо, что они все такие: годами и годами здесь сидеть...»
«Они не останутся так долго у власти, Трудель!»
«Кто его знает? И что они натворили с евреями и другими народами?.. Ты действительно веришь, что есть бог, мама?»
«Да, Трудель, я в это верю.»
«Я никогда не могла по-настоящему в него верить. А было бы хорошо, если бы он был, потому что тогда бы я знала, что мы с Карлочкой после смерти будем вместе!»
«Так и будет, Трудель! Хотя Отто не верит, и я знаю, что мы будем с ним навсегда вместе после нашей смерти!»
Трудель посмотрела на койку с мёртвой, ей опять стало жутко. «Она страшно выглядит, эта женщина, я боюсь, мама, я не хочу так лежать!»
«Она очень хорошо выглядела, когда только что умерла, так спокойно и торжественно. А теперь её душа уже покинула тело, и она лежит как кусок загнивающего мяса.»
«Они должны её убрать! Я не могу её видеть! Я не хочу больше дышать этой вонью!»
И не успела Анна что-либо предпринять, как Трудель оказалась у двери и забарабанила по ней ладонями:» Откройте! Сейчас же откройте! Услыште же!»
Это было запрещено. Всякий шум был запрещён, даже и разговоры были запрещены.
Анна поспешила к Трудель, ухватила за руки, оттащила от двери и испуганно прошептала:»Ты не должна этого делать! Это запрещено! Они прийдут и начнут тебя бить!»
Но было уже поздно. Замок щёлкнул, и в камеру с резиновой дубинкой на готове ворвался огромный СС-овец. «Что за крики, шлюхи? Не вам отдавать приказы, несчастные ведьмы!»
Женщины, забившись в угол ,боязливо смотрели на него.
Но он не стал их бить, опустил дубинку и проворчал:!Здесь воняет, как в мертвецкой, полной мертвецов! Как долго лежит та уже здесь?»
Это был молодой парень, его лицо побледнело.
«Уже третий день»,- ответила Анна. «Ах, будьте так добры, сделайте так, чтобы мёртвую убрали из камеры! Здесь, действительно, нечем дышать!»
СС-овец пробормотал что-то невнятное и покинул кумеру, но дверь не запер, только прикрыл.
Обе женщины тихонько подкрались к двери, немного её приоткрыли и стали вдыхать воздух из коридора. Он был пропитан дезинфекцией и уборной, но им показался усладой. Однако вскоре им пришлось отойти от двери: в коридоре послышались шаги возвращающегося дежурного.
«Так!», - начал он, держа в руке записку. «Ты — старая берёшь за ноги, а ты - за голову. Ну, пошли, вы же можите нести этот скелет?!»
Его тон, хотя и был грубым, но чувствовалось, что он напускной, дежурный даже сам помог им нести.
Они прошли длинный коридор, их сопровождающий показал дежурному перед решётчатой дверью свою записку, их выпустили к лестнице, ведущей в подвал. Они спустились по крутой лестнице глубоко вниз. Там было сыро, тускло горела лампочка.
«Вот!», - сказал сопровождающий и открыл дверь. «Вот вам подвал для трупов. Положите её сюда, на нары. Разденьте. Одежды не хватает. Всё понадобится!»
Он засмеялся, но смех этот был неестественным, натужным.
Женщины застонали от ужаса, потому что в подвале находились мужские и женские трупы и все они были абсолютно голыми. Они лежали там в грязи с разбитыми лицами, с запёкшимися кровавыми подтёками по всему телу, с вывернутыми ногами и руками. Никто не попытался закрыть им глаз, некоторые, казалось, подмигивали и с любопытством наблюдали за принесённым пополнением.
Дрожащими руками женщины пытались поскорее сорвать одежду с Берты и одновременно не могли не бросать взгляды на своё окружение : на обвисшую грудь матери, на старика, заслужившего после своей рабочей жизни, спокойную смерть в собственной кровати; на молоденькую девушку с белыми губами, созданную любить и быть любимой; на паренька с разбитым носом и телом как из жёлтой слоновой кости.
В помещении было тихо, лишь почти неслышно шелестели снимаемые с мёртвой Берты одежды..
СС-овец, засунув руки в карманы, наблюдал за работой женщин. Он зевнул, закурил и подытожил:»Вот, вот, такова жизнь!» И опять стало тихо.
После того как Анна связала вещи в узелок, приказал:»Пошли!»
Но тут Трудель положила ему ладонь на чёрный рукав и попросила:»О, пожалуйста, пожалуйста! Позвольте мне здесь поискать! Мой муж — может быть он здесь лежит...»
Один момент он посмотрел на неё и вдруг заговорил:»Девочка! Девочка! Что ты здесь делаешь?..У меня в деревне сестрёнка, ей столько же лет как тебе.» Ещё раз взглянул на неё:»Хорошо, поищи. Но быстро!»
Она молча пошла среди мёртвых. Она смотрела всем в лицо. Некоторые были так изуродованы, что их невозможно было разобрать, но цвет волос подсказал ей, что среди них не было её Карла.
Она вернулась смертельно бледная.
«Нет, его здесь нет. Ещё нет.»
Сопровождающий постарался не встречаться с ней взглядом. »Тогда пошли!», - сказал он и пропустил Трудель вперёд.
В этот день до конца своей смены, он всё время приоткрывал им дверь, когда проходил мимо, чтобы в камеру поступал другой воздух. Они принёс им всежее бельё для постели умершей — в безжалостном аду того места это можно было считать проявлением большой жалости.
Да, в тот день симпатия молодого СС-овца была явно на их стороне.
Но пришли многие другие дни, и этот СС-овец не был больше допущен к вахте в их коридоре. Его отстранили, как непригодного, он был ещё слишком человек, чтобы нести здесь службу.