Подруги Анны удивлялись: "Надо же, муж-то её пьёт, гуляет и бьёт, а она все равно не уходит".
- Может ради ребёнка - вздыхали женщины постарше, непонятно, то ли одобряя то ли не одобряя такого вот её долготерпения.
Когда Сашка пьяный и ухмыляющийся ударил её на Новый год ни за что ни про что при всех, понимать его в этом смысле перестали и друзья. Анну все знали, как добрую, безответную, слова грубого никогда никому не скажет. Хотя, со временем зыбылось, оправдали. Дескать, пьяный был, а с пьяного что возьмёшь.
Бить Анну Сашка стал на второй год их злосчастного супружества, когда у них уже родилась Маша. Однажды он пришел с работы где-то в полночь и на укоризненный вопрос жены: "Где ты был?", - молча ударил кулаком в лицо и ушел спать. Утром было ползанье на коленях, горячие клятвы, что больше "никогда" и мучительное прощение Анны. Она разрывалась между умом, который говорил: "Ударил один раз, ударит и другой" и сердцем: "Ну, может быть понял. Действительно, чего не бывает, у нас ведь ребенок, да и люблю я его, дурака".
Второй раз наступил нескоро, но всё чаще звучали запреты: "Никуда ты не пойдёшь!", если речь шла о подругах, это же касалось и поездок к матери. Стоило Анне где-то, даже не задержаться, а просто много времени занимала работа или очередь в банке или магазине, немедленно раздавался звонок: "Ты где там шляешься?"
Постепенно вся её жизнь перетекла под полный контроль вечно недовольного супруга.
- Ну. ты посмотри на себя! Ну что ты надела?! Ходишь как свинья, ты посмотри как ты ходишь?! - все свои много численные претензии Сашка сдабривал ядреным матом, а сам вечерами с друзьями пивка попить, да в сауну. А по субботам у них были поездки на охоту, откуда его выносили из машины в дупель пьяного. И прощения за все эти пьянки-гулянки он уже не просил.
Анна всеми силами пыталась отвадить мужа от гульбы и уговорами и упреками, но каждый раз из этого получался только скандал. Постепенно кроме как "тварь и жирная свинья", супруг к ней не обращался. Хотя она была вовсе и не тварь и уж тем более, не жирная свинья. Потом начались и мордобои.
Маленькая Маша пряталась подальше и закрывала уши, когда у родителей начинался скандал, а потом, не то, чтобы привыкла. Да, пожалуй, и привыкла, и очень скоро девочка усвоила весь объём ненормативной лексики отца и то, что мама у неё - тварь.
- Ну-ка дай маме пендаля, - как бы шутя, но настойчиво говорил уже не знающий, что бы ещё такого унизительного придумать супруг, когда Анна мыла посуду на кухне. И девочка подходила и давала пендаля "маме-тряпке", деланно-радостно смеясь.
Измученная постоянными скандалами, непрерывно работающая Анна, начала прибаливать, да и на самом деле полнеть. У неё частенько жало в груди и скакало давление, что для совсем ещё молодой женщины было очень рановато. Однажды её увезли на скорой с опухшей до колена ногой и высоченной температурой. Она лечилась долго, почти три месяца. Но диагноз врачей был неутешителен, эта болячка теперь будет повторяться в течении жизни, а когда и как - Бог весть, медициной до конца пока этот вопрос не изучен.
Накачанная антибиотиками с вконец сорванной иммунной системой, она продолжала работать и хлопотать по хозяйству. Дом был большой, двухэтажный, восемь комнат. Жили они с родителями Сашки, да ещё с его бабушкой, женщиной властной, держащей весь уклад в своей железной руке.
Нет, не сказать, что прямо вся жизнь её была адом. Временами, когда на Сашку находил нежность, он прижимал её к себе, и они, как и в начале их отношений говорили обо всём дружески-доверительно. В такие минуты Анну посещала надежда, что может быть ещё всё наладится, какой он внутри себя замечательный парень, ведь любит же. Ну просто вот так, но всё же любит. Кроме того, может быть и она во многом виновата, делает всё не так, раздражает его, вот, поэтому и унижает и бьёт. Она старалась чаще угождать, молчать, не отвечать на оскорбления, только чтобы он снова вот так прижал её к себе и всё бы у них было как в прежние времена.
Когда он очередной раз бил её, она звонила матери, которая с тревогой говорила: "Доченька, немедленно уходи, приезжай ко мне". Но Анна понимала, что не имеет сил уйти. Потом, чтобы не слышать этого "немедленно уходи", она стала реже звонить матери, а когда и звонила, говорила, что у них всё хорошо. Но мать чувствовала неладное и говорила: "Аннушка, давай я приеду". Однако Анна отказывала ей в приезде, понимая, что будет новый большой скандал не только с Сашкой, но и со всей его роднёй, потому что все расценивали мать Анны, как врага, который может "настроить дочь против мужа" и увести её из семьи. Мать тяжело вздыхала, но сделать ничего не могла. Уговоры не помогали, а увезти силой взрослого человека... Одним словом, не увезешь.
У родителей Сашенька был единственным сыночком, которые под непререкаемой рукой бабушки не смели сказать сыну нет, а потом уже и сладить не могли. А, может быть, и не хотели утруждаться. Они видели, что сын их уже откровенно издевается над женой, по-своему жалели её, но, когда она один раз попыталась уйти из дома, сделали всё, чтобы вернуть.
- Так ведь ребеночек у вас, подумайте, ведь страдания дитю какие...
А ребеночек Маша, тем временем, затетешканный роднёй со всех сторон, крыл по матушке всех подряд, требуя быстрого и незамедлительного исполнения всех своих желаний. Боялась Маша только отца, который частенько на неё орал, а то и шлепок отвешивал.
Измотанная постоянными скандалами и такой невозможной жизнью, Анна решила, наконец, развестись. Но не успела она собраться с духом, как у Сашки обнаруживают опухоль на внутренней стороне позвоночника, делают операцию, которая прошла неуспешно, и он остается инвалидом, парализованным от груди.
Чувство жалости и сострадания переполнило Анну, она сутками не отходила от мужа, ночевала с ним в одной палате, заменила труд квалифицированной сиделки, сама выполняла все манипуляции, всему научилась на всё пошла. В то же время на ней по-прежнему оставался дом, работа, которую можно было время от времени выполнять дистанционно, и, конечно, дочь.
По каким только реабилитационным центрам она не ездила со своим супругом. Он вначале было притих, не обзывался, только грозился застрелить врача, который делал ему операцию. Но очень скоро она вновь стала тварь и жирная свинья, и он, изгаляясь рассказывал ей про свои грязные похождения, сколько раз и с кем у него было, пока она, как дура, сидела дома и ему верила. У Анны сердце заходилось от боли. То ли он её пожалел тогда, то ли усовестился: "Да пошутил я, пошутил, а ты и поверила".
Прошел год, другой. Анна давно забыла когда она нормально спала. Сашке, тем временем давно выписали инвалидную коляску, он разъезжал на ней по дому и давал всем наставления как надо жить. Жена у него не вылезала из "тварей и жирных свиней", дочь нередко крыла матом, потому что матом в доме разговаривали все.
В семье водились деньги, Сашке нанимали массажисток, также к нему почти каждый день приходил шаман за три тысячи в неделю, который что-то там шаманил а потом просто чесал с Сашкой языком, распивая с ним принесенный втихаря коньяк.
Выпивать вновь Сашка начал через полгода после неудачной операции под предлогом "снять стресс". Выпивку ему приносили навещающие друзья по его просьбе, шаман, а также друг Олежка, который клал бутылку в почтовый ящик вместе с шоколадкой для Маши, которая втайне должна была из почтового ящика доставить эту бутылку отцу.
Продолжение следует.