Свое восхождение к вершинам карьерной лестницы Тимо начал в одиннадцать лет.
На закате обычного школьного дня, когда он уже мечтал об вкусном ужине и футболе с друзьями, за ним заехал отец и сказал таинственную фразу. Сын, сказал он, я обо всем договорился. С этого дня ты будешь главным негодяем школы.
Вечером, за ужином, родители объяснили ему причину. Господин Президент к вершинам власти пришел через министерство просвещения. Лагеря для трудных подростков до сих пор были его любимым детищем. Господин Президент всю жизнь мечтал проверить, смогут ли из перевоспитать негодяев лучшие учителя и неограниченные средства. Теперь, когда у него были все ресурсы государства, он мог реализовать давнюю мечту. Самые проницательные родители смекнули, какое будущее открывается перед их хулиганами, и школы захлестнула волна насилия.
Конкуренция обещала быть очень жесткой, но отец Тимо умел идти по головам. Он засиделся в третьих заместителях четвертого секретаря заштатного облкома и был готов на многое ради новых карьерных вершин. Вечером того же дня отец распрощался с машиной, а с утра пошел в школу договариваться с учителями.
Не прошло и трех дней, как отцовская пачка денег уменьшилась наполовину. К тому времени в дневнике уже не осталось места от замечаний учителей. В полиции на Тимо лежал пяток заявлений от малолетних соседок по парте о приставаниях. Настоящая слава пришла к нему, когда школа едва не сгорела от вспыхнувшего в библиотеке пожара, и в полиции прозвучал звонок о пангейской бомбе. Вечером за Тимо явились полицейские и отвели в участок, где он провел волнительные тридцать минут с психологом.
Это был полный успех.
Он него шарахались девчонки в корридах. Взрослые пацаны одобрительно отвешивали ему тычки. Каждое его появление привлекало целую стаю восторженных младшекласников.
Вскоре школу посетил Господин Президент. Он оказался вялым седым пуделем, без гроз и молний прошел по коридорам, наблюдая на занятия безумствующих учеников и бледных учителей.
Не прошло и трех дней, за которые отец Тимо дорвал остатки волос на плешивой голове, как на пороге появилась пара рослых жеребцов в зеленой форме министерства перевоспитания. Они лихо скрутили Тимо, и последнее что он видел, это счастливые слезы на лице матери.
Так он стал негодяем.
* * *
Школа оказалась куда более приятным местом, чем он ожидал. Условия учебы, при внешней имитации колонии для малолетных, были эпикурейскими. Концентрация отпрысков благородных семейств превышала все разумные пределы. Школу несколько раз в неделю навешал Президент и большую часть учеников знал по именам.
После окончания школы его без экзаменов его взяли в престижный технологический институт, который он и окончил с отличием. Отец, доросший к тому времени до заместителя министра вооружений настаивал, чтобы он пошел на авиационный факультет. Тимо же так и не простил ему школы, так что устроился работать технологом на лучший в стране кроватный завод. Правда он быстро понял, что кровати на их заводе необычные. Как их не собирай, все равно пулемет получаться.
Тимо оказался тут к месту. Не прошло и двух месяцев, как отдел, где он работал, выпустил кушетки со скорострельностью в полторы тысячи патронов в минуту. Хотя ее зарубили, Тимо получил разрешение на следующее изобретение, модификацию табуретки, которая должна была идти как личное оружие офицерского состава.
В один день жизнь дала очередной крутой поворот, когда его вызвали к директору завода. Тимо первый раз увидел этого человека, про выживаемость которого при разных политических строях ходили легенды. Говорили, что когда его назначили на этот завод, тот сорвал все планы по выпуску кроватей, но наладил производство винтовок аккурат перед войной с метрополией. За срыв плана его выгнали из партии и посадили. За организацию выпуска винтовок его выпустили, назначили директором всей мебельной промышленности, быстро ставшей одним из департаментов министерства вооружений.
При виде Тимо тот встал из-за стола и сердечно его обнял и усадил за диван. Он долго распинался о молодых талантах, а потом сказал, что рад за него, его ждет премия за изобретение и назначение на должность начальника конструкторского бюро.
В себя Тимо пришел только в коридоре, когда ему навстречу шагнул Околь Резай, его друг со спецшколы, в костюме лейтенанта госбезопастности. Тимо мог только порадоваться за старого друга и посетовать за сошедшего с ума директора. Тот только усмехнулся в ответ и сказал, что своим назначением Тимо обязан депортации оружейной легенды и красноречию Резая.
Вазул Юхас. Во время прошлой войны он разработал четверть стрелкового оружия Страны Неизвестных Отцов.
Он был столовым серебром, которые тойком прихватили уходящие Хонтийцы. Спустя пятнадцать лет он разработал столько оружия, что на его внедрение должны были уйти десятилетия. Тут его решили сбагрить на родину, под соусом нормализации отношений двух стран, обменяв на пару шпионов. Но вот с наработанным им оружием нужно было что-то делать. Пустить оружие в производство без автора, это лишиться пропагандистского эффекта, возможности прославить оружейную промышленность. Выпустить под именем Юхаса, опозорить своих конструкторов. На совещании у Господина Президента было решено назначить оружейного гения и записать на него все изобретения.
Когда выбиралась кандидатура автора, среди кандидатур людей заслуженных прозвучало имя Тимо. Резай представил все дело так, что в их заводе работает молодой человек, который мало того что сын заместителя министра, но еще и близкий друг господина Президента, выпускник его спецшколы. Господин Президент будет очень благодарен, если автором изобретений будет назван именно его воспитанник. Директор завода надел наколенники и помчался восхвалять педагогический талант первого лица государства.
Так Тимо стал оружейным гением.
* * *
В третий раз судьба понесла его к новым вершинам в возрасте двадцати семи лет.
Мать позвала его на званный обед в выходной день. Как он ни хотел отвертеться под благовидным предлогом, пришлось придти. Это шло с самого детства. Он мог сколько угодно капризничать и сучить ножками, но стоило в нежном мамином голосе появиться сержантскому рыку и он послушно выполнял ее команды.
Стояла жара и он успел покрыться потом. Распахнулась дверь и на пороге появилась мама. Она была в наряде номер шесть, так называл Тимо ее вид для встречи с товарками. Высокая уложенная прическа, яркий макияж, платье голубого цвета и белый передник. На ногах удобные белые туфли, похожие на теннисные.
Она радостно чмокнула его в щеку, в долях миллиметра от щеки. Можно было даже не смотреть, не следа не оставалось на щеках от ее радушных поцелуев.
Тимо застонал про себя. Ему стала ясна причина приглашения и его наряда. Мать уже третий год сватала его за дочек всех своих знакомых.
Ни дав ничего ему сказать она подхватила его за локоть, сжав ссилой, неожиданной для женщины страдающей светской анорексией. Они вошли в комнату, где в окружении бежевых кресел, бежевых штор, бежевых обоев стоял богато сервированный столик. Чайник с миниатюрными чашечками, блюдца с нежнейшим тирамису. Он одного вида этого начинало тошнить.
За столиком в удобных креслах сидела тетя Лада и ее дочь, Таштана. Обе они были неотличимы от матери, высокие прически, аккуратные легкие платья и туфли. Тимо не сомневался, что где-то на кухне стоит пирог, который вечером мама брезгливо отдаст с собой прислуге.
Они так же жеманно поцеловались с Тимо и начали весело щебетать. Ему ничего не оставалось, как быть погребенным под облаками ванили и упасть на стул.
Он посмотрел на Таштану. Та была симпатичной девушкой, очень похожей на мать. Тимо несколько раз встречал ее на приемах, устраиваемых ее матерью. Она была вся такая розовая, безупречная и исполнительная, что было совершенно невозможно представить что она ходит в туалет по большому. Розовая кукла, которая пьет игрушечный чай. Одна мысль о браке с ней делала безоблачное будущее розовым концлагерем.
Тимо извинился и направился в сторону мужской комнаты. Но открыл окно и как уже не раз, хотел сбежать. К его удивлению, окно было заложено, а на нем красовалась короткая записка от мамы. Он прочитал ее, вздохнул и вернулся в зал.
После ухода гостей, он скандалил и швырялся кружками с чаем. Потом, проклиная себя он согласился, тем более выбора ему не оставили. Таштана была беременна и его мама с тетей Ладой дружно решили, что ребенок от него. Тимо поперхнулся, на что мать ему объяснила, что второго шанса жениться на дочери вице-прьемьера у него не будет, а если для его нужно признать ребенка, она без колебания пойдет на это. И он тоже, и хватить орать.
Тимо помнил этот день отчетливо и ярко. День, когда у него была последняя возможность выброситься с набирающего ход бежевого вагона. Последующие дни слились в одну утомительную картинку, поздравлений, приглашений, мальчишников, за эти дни он не провел со своей женой вместе и пяти минут. Потом была свадьба, двенадцать часов на ногах, которую почтили приездом первые лица государства, ради родных ее жены разумеется.
Весь этот день он чувствовал себя под неусыпный контролем. У него было даже ощущение, что если он отберет у телохранителя Президента пистолет и выстрелит себе в висок, мать подтащит его к священнику и подвигает его коченеющей челюстью на вопрос священника, согласен ли он взять ее в жены. После церемонии он пробовал напиться, но спиртные напитки быстро исчезли с их стола. Последнее что он помнил, как их завели в комнату, полы которой были завалены лепестками роз, он упал на кровать и заснул. За весь день свадьбы они ни сказали друг друга ни слова, кроме двух коротких «согласен» и поцелуя, который был формальнее поцелуя с покойником.
У них так и не сложились отношения с Таштаной. Даже не смотря на их попытки, они принаряжали к слишком разным мирам. Появившийся сын дал им общие проблемы, но чувств так и не возникло. Не успел родиться ребенок, как отец Таштаны устроил его на новую должность, в Министерство облегченной промышленности, и он начал пропадать на работе, сутками не появляясь дома. Хотя они с Таштаной на все приемы они ходили вместе, отправляли в путешествия, фотографировались для светской хроники, но по дому сложно была проложена черта. Их миры объединялись только в детской. Спальни обоих были территорией «терра инкогнита».
В помощью тестя он быстро рос по карьерной лестнице. Еще быстрее рос его отец, быстро стал советником Господина Перзидента. Как Тимо не сопротивлялся, такая же участь ждала и его.
* * *
Революция была предсказуемой и ожидаемой. Если плотно прижатая кастрюля народного гнева кипела уже десятилетиями, наверху брожения начались после не слишком успешной войны с островной империей.
В детстве Тимо видел, как у бабушки начинало бурлить брага и начинало раздувать резиновую перчатку. В глубине шли процессы, но главными себя считали разумеется газы в резиновой перчатки.
Для Тимо было интересно наблюдать за превращением недавних ярых сторонников Президента в ярых народных освободителей. Все они были пустышкам, пришедшими к власти лизоблюдством, подхалимством. Теперь же их раздувало чувством собственной важности и они всерьез рассуждали о своей великой исторической миссии в освобождении народа.
Самым удручающим было то, что его отец, взлетевший в самую тесную орбиту политической системы, стал яростным защитником нынешней системы и теперь всюду демонстрировал свою лояльность режиму. Тимо же решил наперекор ему поддержать оппозицию. Вокруг Тимо начали кружиться новоявленные революционеры, за последние тридцать лет ни разговаривавшие с простым народом кроме своих слуг и домработниц. Тимо надувал щеки и важно вещал глупости о демократии, которые он слышал в курилке молодых оружейников. Сам он в этом не верил, не верили и люди, которые его слушали. Но он так устал быть гением и от образа пустоголового дурака, вещавшего ерунду, получал искреннее удовольствие.
Это его и погубило.
В один день народные массы выплеснулись на улицы города, с его именем на устах. Весь бред, что он рассказывал про народ, справедливость, он увидел в каждой паршивой агитационной газетенке. Его таскали с площади на площадь, из цеха в цех и везде он повторял эти глупые слова, от которых людей распирало радостным криком. К его ужасу, войска, которые нагнали в город, так же ходили и обнимались с восставшими, ходили с транспарантами.
Разумеется, в один из дней это все кончилось и в дело вступили те, кто это все и затеял.
Тимо был на даче в окрестностях столицы, когда в дверь позвонила милая соседка. Он успел разглядеть только ее искаженное срахом лицо и фигуры в темной, выстроившиеся вдоль стены, как его что-то ударило сзади, а потом на голову накинули мешок.
Его долго везли, бросив на пол. Пахло сапогами, пытками и дорогими духами. Госбезопасность, понял он, и не делал попыток протестовать. Те отличались извращенным чувством юмора и такие попытки кончались унижениями. Недавно, когда пришли за министром по культуре в его кабинет, тот пытался застрелиться, но пистолета не было. Выпить яду, того тоже не было. В итоге выбросился в окно, но его поймали на растянутое полотно хихикающие сотрудники госбезопасности.
Его тащили по лестнице, отбив все коленки, посадили на стул и стянули мешок. Это был кабинет президента, весь изрешеченный пулями. За его столом сидел Антал Джакоб, про которого все знали, но никто не видел. Он узнал его по мундиру , на вороте которого было две маршальские звезды. Даже у верховного главнокомандующего была только одна, что много говорило и о власти, и о самомнении этого человека.
Еще что удивило Тимо, вдоль стен тут стояли люди, которые должны были за пять тысяч километров охранять границу. Солдаты пограничной дивизии.
-О, товарищ Кедряш, как приятно, -улыбнулся седеющий маршал.
Тимо подтащили к столу и посадили напротив генерала.
-Просто удивительно, как доверчив наш народ, -продолжил генерал, сцепив руки в замок, - Не успели им раздать листовки, как они уже поднимают восстание с вашим именем. Это отвратительно, отсиживаться за городом, когда идет восстание и вы нужны своему народу.
Тимо вымученно улыбнулся.
-Я ничего не знаю. О том, что я объявлен руководителем восстания я узнал только сейчас. -Он вздохнул, -ни в чем не отпираюсь. Все подпишу. Все сделаю.
Генерал рассмеялся.
-Да мы и не сомневался. Сейчас мы восстанавливаем связь над радиоточками. После этого нужно будет поехать и объявить призыв к сторонникам, что восстание окончено. Что вы раскаиваетесь и сделаете все вместе в новым правительством в моем лице, для восстановления порядка.
Он улыбнулся Тимо и тот улыбнулся ему в ответ. Он знал, что будет делать то, что скажут. Бунтовать не имело смысла. Он опять был не тем, кем хотел, а тем, кем его назначили.
-Рад вашему пониманию, -добавил маршал и сыто улыбнулся, - Тем более армия поддержала нас. Сейчас сюда прибудет генерал Лайош, он командует столичным гарнизоном.
* * *
Генерал прибыл через сорок минут, возвестив о своем прибытии стуком в дверь.
Не то, чтобы в этом было что-то особенное. Просто когда каждого входящего называет перед входом секретарь, начинаешь считать это нормой. Когда дверь распахивается от такого удара, что слетают петли и дверь валиться на пол, невольно втягиваешь голову в плечи.
На пороге стоял солдат, ростом на две головы выше всех окружающих. В руках у него был автомат, казавшийся игрушечным. Рядом с ним стоял генерал, выглядящий высушенным мальчишкой. Лицо генерала было все покрыто оспинами, выделялись только желтые совиные глаза. От этого взгляда Тимо захотелось втянуть голову в плечи.
От удара все стоящие вдоль стен солдаты вскинули оружие. Дкобор привстал со стула, чтобы видеть входящего и с облегченным вздохом сел на место.
-А, Генерал Лайош. Это конечно радует ,что вы стучитесь перед входом, но разве вы не могли сделать это аккуратнее.
Тимо знал Лайоша. Он нем знал каждый мальчишка в Хонтии. Герой гражданской войны. Он был единственным из довоенных генералов, кто остался на границе, где непрерывно происходили стычки с войсками Неизвестных. Это вызывало к нему симпатию, но и страх, что же движет этим человеком.
-Быстро вы тут управились, -сказал генерал, заходя в комнату. Вслед за ним в комнату вошло десятка два солдат пограничного спецназа в ярко-красных беретах.
Джакоб встал из-за стола и поприветствовал его. Генерал не обратил на это внимания.
-Это он? -спросил Лайош, указывая пальцем на Тимо. Джакоб кивнул.
Генрал подошел к Тимо и наотмашь ударил его левой рукой. Тимо упал и его тут же подняли. Потом лицо генерала приблизилось к нему и он шепнул Тимо на ухо.
-Сейчас я вас еще раз ударю, Господин Президент, но вы не вставайте. Стрельба будет, как бы вас ненароком не задели.
* * *
Из воспоминаний его вывел осторожный стук в дверь.
Тимо как раз успел спрятать альбом с фотографиями, как в кабинет вошел Резай Околь. Тимо не сомневался, что фотоальбом досконально изучен новым главной госбезопасности, но ничего не мог поделать со своим смущением. Тимо вышел из-за стола и поприветствовал старого знакомого.
-Привет, толстяк, -он похлопал по туго обтянутому рубашкой пузу, - ты хоть что нибудь на обед нам оставил?
Околь привычно обиделся.
Тимо сел за стол и жестом пригласил Околя сесть. Тот с трудом втиснул объемистый зад в кресло, покряхтел и протянул ему лист с тектом из портфеля.
-План сегодняшнего мероприятия. Сегодня у вас запланирован визит в Академию Наук. По пути внезапная остановка и встреча с народом.
Тимо вздохнул. Все остановки у Околя были внезапные. Вот только Тимо не сомневался, что все люди в толпе перед ним отобраны как летчики-испытатели и тренировались в удивлении последний месяц.
-И что там будет, - спросил Тимо со вздохом, пробежав взглядом лист.
-Ну как всегда, -пожал плечами Околь, -неожиданная остановка во время демонстрации. Неожиданные, но проверенные, цветы. Сегодня будет небольшая пикантная деталь, нужно будет пожурить мальчика.
-Мальчик особенный? -осведомился Тимо, потирая виски.
-Нет, только одного. Вы узнаете семью, -Околь протянул ему папку с фотографиями.
Ну конечно же он их узнает.
Улыбающаяся мама на фото была полковником госбезопасности, которая сопровождала его на прием в посольство Страны Неизвестных Отцов, а отец был прокурором, который на недавнем процессе о вредительстве довел процент обвинительных приговоров до сто двух процентов. Кто были те несчастные два процента, расстрелянные сверх плана, Тимо так и не узнал.
Мальчика он тоже знал.
Недавно он ездил с инспекцией по школам, проводил воспитательную беседу с группой трудных подростков. Почетную роль главного зачинщика выполнял мальчик с голубыми глазами, идеальной прической и открытым, доверчивым лицом. Тимо тогда улыбнулся маленькому, несчастному негодяю. Он знал, что ждет того в будущем.
Тебя тоже будут назначать. Тоже будут тянуть. Придумывать несуществующие подвиги и достижения, чтобы скрыть существование бесконечного стада серых кардиналов, отлично понимающих, что настоящая власть возможна только в темноте.
Одно утешало Тимо, за все его долгие три срока, его больше не получилось назначить на новые высоты.
Во время геройской войны со Страной Неизвестных отцов была попытка назначить его отцом и спасителем нации. Его портреты были на каждом доме, в каждой программе и каждой газете. Тогда он сумел проявить чудеса выносливости, но объездил все воевавшие части, госпитали и приюты обрубков, корзинками раздавая медали. Это заняло у него два года, но ему удалось размазать масло ответственности за победу по бескрайнему батону ее реальных участников.
На последующем после войны взлете экономики, опять повторилась история в портретами в газетах, программами на радио и на стенах домов. Он ввел новую награду за труд, торжественно вручил ее себе первому. А потом вновь колхозы и заводы, больницы и порты и раздача наград уже чемоданами. К счастью, в стране было слишком много людей с реальными заслугами, чтобы героев и гениев нужно было придумывать.
Но все равно, по дутой славе никто не мог с ним сравнить. Он с усмешкой подумал, у него остался только один человек, на которого он смотрел снизу вверх. Он посмотрел в угол комнаты, где виднелось распятие.
-Ваше превосходительство, есть еще один вопрос, который нужно сегодня решить. Я понимаю, как вы к этому относитесь, но народ просит для вас нового звания.
-И почему я не удивлен, -со вздохом ответил Тимо. -Но небось весь этот народ сидит у тебя в ведомстве.
-Нет, ваше превосходительство, -ответил Околь оскалившись, -это уже не по моей части. Но к вам сейчас придут гости...
Президент выглянул в окно и сердце это забилось в ужасе. По зеленой траве, мимо статуй и имени президента, мимо портретов и лозунгов, плотной решительной колонной надвигались священники.