Время и судьбы Глава 3 Долго будет Карелия сниться

 
 Эта новость заинтриговала меня. У меня возникла мысль о переезде всей семьей на постоянное место жительства в страну рек и озер. О Карелии я был наслышан от эвакуированных оттуда в наш район, в том числе от бывших коллег по работе в райколхозшколе Шелухо К.Г. и Николаевой В.Я. Я позвонил Гранову Алексею. Он подтвердил, что это действительно так, но для этого надо получить вызов от тамошних органов власти, на основании
 которого в милиции оформляют пропуск. К счастью, в моей записной книжке сохранились адреса и Шелухо, и Николаевой. (Обе эти семьи вернулись после войны на свое прежнее место жительства). Я написал письма обеим.
Мне ответила Николаева. Она подтвердила, что переселенцам предоставляются льготы. Для поучения пропуска она пообещала получить для меня справку-разрешение в исполкоме Куркийокского райсовета и выслать ее мне «до востребования» в Москву.
     После выписки из больницы мне удалось заработать несколько сот рублей, да у Гранова я одолжил сотню. Обещанную справку я получил, по ней мне оформили пропуск на въезд в Куркийокский район. Прежде всего мне надо было решить там вопрос с работой и жильем для многодетной семьи.
     По прибытии в Куркийоки состоялся обстоятельный разговор с Валентиной Яковлевной. Она работала зоотехником в совхозе, но собиралась
уезжать с детьми на родину, где жила ее мать, сестра, братья. Там ей предоставляли место ветврача, квартиру.
     На другой день я уехал на попутной машине в райцентр в г.Лахденпохья. Как кандидат в члены ВКП(б) обратился в райком ко второму секретарю Булгакову Василию Федоровичу. Он внимательно выслушал меня о цели приезда, посмотрел паспорт, кандидатскую карточку. Сказал, что с работой проблем не будет, а вот с квартирой для большой семьи потруднее. В городе квартир нет. Но пообещал подыскать для нас дом с участком в одном из пригородных поселков в двух-трех километрах от райцентра. Меня поставили на партучет, запросили из Москвы мое личное дело. Предложили работу в райкоме комсомола в должности заведующего оргинструкторским отделом. С жильем временно устроили в доме приезжих. С работником горисполкома съездил в 6-й Пригородный поселок, где осмотрели пустующие дома. Они требовали ремонта. Приступил к работе. Начал знакомиться с первичными организациями совхозов, колхоза, детдома и др.
Природа, места, люди произвели на меня приятное впечатление.
     Заручившись обещанием, что дом в 6 поселке будет на днях отремонтирован, я решил поехать в Афонасьево, не тянуть до зимы. Уже заканчивался октябрь. Жалобы мамы на безвыходное положение не давали мне покоя. Получив аванс, справку для оформления пропуска на членов семьи, я отправился домой. По приезде в Омутнинск, попал в осеннюю распутицу: шли холодные затяжные нудные дожди, дороги развезло. Добирался в кузове машины МТС, груженой запчастями и бочками с бензином, сопровождаемой трактором. Выехали утром, а в село приехали поздно вечером.
     Дома состоялся разговор с мамой и дядей Иваном Петровичем. Я сообщил, что поступил на работу в одном из новых пограничных с Финляндией районах, в городе Лахденпохья, получаю дом с земельным участком в Пригородном поселке. Рассказал о льготах переселенцам.
 Спросил, готова ли мама с детьми поехать со мной на новое место жительства. Идею эту одобрили и мама и дядя. Но решили пока всей семьей не трогаться в путь. Вначале поедут со мной Маня, Алеша и Володя. Маня будет у нас за домохозяйку, да и на работу ее можно устроить, ей уже 19 лет. Да и Алексею – семнадцать, тоже будет работать. Ну а Володе надо учиться в 5 классе. Решили, что маму с остальными детьми – Таней, Гришей, Юлей и Сашей – перевезем следующим летом. Одолжили у дяди Вани 300 рублей на дорогу.
     Решил встретиться с отцом в надежде уговорить его поехать вместе с нами, вернуться в семью. Нашел его в конторе одного, сидящим за столом. Поздоровались, молчим. Не знаю, с чего начинать разговор. Он начал первый: «Правда, что ты бросил институт?» На что я ответил: «А что мне оставалось делать? Ты же ушел из дома, семью бросил на произвол судьбы, пустил детей побираться. Не до учебы сейчас, надо помогать маме растить детей.  Поступил на работу в Карелии, получаю жилье. Поедем туда всей семьей, по переселению предоставляют льготы. Сразу забрать всех не смогу, со мной сейчас поедут Маня, Алексей, Володя. За остальными вернусь летом. Может, и ты поедешь с нами, вернешься в семью?» «Никуда я не поеду. Из дома я не уходил, на развод не подавал. Кроме семьи на моей шее висит разваленный колхоз. Ни хлеба, ни скота. Засуха, все погорело, даже на семена не собрали. Колхозники бегут кто на шахты, кто на лесозаготовки, молодежь уезжает учиться. Там хотя бы выдают хлебный паек, платят. Нам его не дают. На трудодни выдавать нечего, зерна нет. Перед всеми я виноват, за все должен отвечать. Мотаюсь целыми днями. Дома прилечь негде. Поневоле будешь искать угол у чужих людей или уходить ночевать в хуторскую избу. Там сейчас живет Клава, ухаживает за колхозными свиньями. Перевозить оттуда избу нет ни времени, ни сил, ни средств».
     «Может, перевозить ее и не надо, коль решили переезжать на новое место», - спросил я. Он оборвал меня: «Это ты решил, а я не собираюсь никуда уезжать! Вы что же, на мне крест поставили? Что же, я своего угла не буду иметь, по-прежнему скитаться по чужим дворам, жить из милости? А Клаву тоже выгнать?»
«Папа, я же сказал, что если будем переезжать, то так или иначе будешь сам продавать. Я этим заниматься не буду.  Раз ты не думаешь никуда уезжать, то и разговора о продаже имущества нет. Креста на тебе никто не ставит, это ты зря. Напротив, мы ждем, что ты вернешься в свою семью. Но раз так, у меня  к тебе одна просьба: выдай матери хоть немного зерна авансом в счет заработанных трудодней». « Пока не могу. Обещают  ссуду, вот получим, тогда и будем что-то выдавать, надо немного подождать», - ответил он.
«Ну что же, закончим наш разговор. Не сердись, если я тебя обидел. Мне тебя жалко и обидно, что у вас с мамой вот так жизнь складывается. Видно, такова ваша судьба. На днях мы уедем. Деньги на дорогу я занял у дяди
 Вани. Будь здоров, голову не вешай. Может, все еще наладится. Всего тебе доброго!», - так я расстался с отцом.
     В семью он так и не вернулся. Стал сожительствовать с вдовой  Крестиньей Емельяновной. Хуторскую избу в деревню он не перевез,  так и осталась она стоять на прежнем месте. Колхоз использовал ее для кормокухни и фуражного склада. Свою деревенскую недостроенную избу отдал на строительство Костинской начальной школы. Получил ли он хоть какую-то сумму за эти избы и хозяйственные постройки, я не знаю. После избрания его председателем Афанасьевского сельсовета он построил в деревне дом, держал корову, свиней, овец. Но и с новой женой счастья не обрел. Умер обездоленным в 67 лет. Побывали мы с братом Володей и сестрой Юлей у него на могиле в 1994 году. Едва нашли ее, неухоженную, со сгнившим деревянным крестом, поросшую бурьяном. Так отблагодарила его новая семья, которой он отдал 30 лет своей жизни, имущество, сбережения.
     Какое-то проклятье висело над хутором Борисовским, его обитателями. Дед Федот сгинул без вести на гражданской войне, где покоится его прах, никто не знает. Дед Константин покончил с собой, где похоронен нам неизвестно. Дядя Афоня погиб на войне в возрасте 27 лет, был похоронен на одном из кладбищ  Куйбышева. Тетя Клава умерла в доме престарелых, где ее могила – тоже не знаем. Но я отвлекся. Перейду к  повествованию о жизни и работе в Карелии.
     По прибытии в Лахденпохья, с помощью Булгакова В.Ф. удалось на следующий день направить сестру Марию от Карелфинторга на учебу в Петрозаводское торгово-кулинарное училище, брата Алексея пристроить на работу в детский дом конюхом. Младшего брата Володю я определил в пятый класс Лахденпохской средней школы.
     Поселились мы в только что отремонтированном доме. В нем была прихожая, одна жилая комната с двумя окнами, русская печь с плитой. Освещение электрическое, отапливался дом дровами. В детдоме Алексея снабдили постельным бельем, подушками, одеялами, матрасами, кроватью.
Так как моя работа была связана с командировками, то часто парни оставались одни, но с бытовыми проблемами управлялись. Володя пристрастился рыбачить в ближнем лесном озере и  на речке, протекавшей ниже бани, где водилась даже форель.
     В течение трех месяцев я побывал во всех первичных комсомольских организациях, познакомился с секретарями «первичек», активистами, руководителями предприятий, секретарями парторганизаций. Помогал комсоргам в организации мероприятий, политучебы, спортивных соревнований, проведении культурного досуга.
     В марте 1948 года меня перевели из кандидатов в члены ВКП(б). По положению вновь прибывшие кандидаты с просроченным стажем должны были проходить годичный испытательный срок. Я был кандидатом  в члены
партии уже четыре года и мой стаж был давно просрочен. Но для меня сделали исключение.
     В один из дней августа меня вызвал в свой кабинет Булгаков и объявил, что райком партии решил направить меня на учебу в двухгодичную высшую партийную школу при ЦК ВКП(б) КФССР. Я было стал отказываться, ссылаясь на то, что ко мне должна переехать мама с остальными детьми, мне надо работать. Но Василий Федорович убедил меня, что я смогу помогать маме: стипендия у курсантов 1400 рублей, на 600 рублей больше по сравнению с получаемой мной зарплатой. Он спросил, сколько у мамы детей. Я сказал, что она привезет еще четверых, двух мальчиков и двух девочек. «Девочек мы определим в детский дом к Таланпойко, где работает твой брат. Они будут там на полном государственном обеспечении как дети многодетной матери», - успокоил он. Я не ожидал такого участия со стороны партийного руководства. 
     К началу учебного года я прибыл в Петрозаводск, в партшколу. Нам, будущим курсантам, была устроена проверка знаний по русскому языку,
литературе, истории. Писали диктант. Но это была чистая формальность. Состав был такой, что не все имели среднее образование, особенно карелы. Они были присланы на переподготовку, имели немалый опыт практической работы, не увольнять же их. Подучат и куда-нибудь пристроят. Все-таки национальные кадры, имевшие определенные заслуги. Некоторые из них были участниками войны, партизанами.
    Учеба в партшколе не составляла для меня трудностей. Одновременно я подал заявление на заочное отделение исторического факультета Карело-Финского государственного университета. Поселили нас, не имевших жилья в Петрозаводске, в общежитие, расположенном в крыле здания самой партшколы. Шефом школы был второй секретарь ЦК КП (б) Андропов Юрий Владимирович. Он поприветствовал нас, пожелал успехов в учебе. Директором школы был Завьялов Константин Константинович.
     В январе 1949 года в моей жизни произошло знаменательное событие. Будучи в Лахденпохья на зимних каникулах, я встретил в клубе на танцах девушку, чей образ был в моей памяти. До этого я ее ни разу не встречал, но видел на портрете, висевшем в витрине фотоателье. Решил спросить о ней у ее подруги. Этой девушкой оказалась Матросова Маша, бухгалтер райэнергоуправления. В тот же вечер я познакомился с ней, проводил до дома.
     Каникулы закончились. С Машей мы встретились только дважды. Я уехал в Петрозаводск. Между нами завязалась оживленная переписка. Из нее я узнал, что в декабре 1948 года ей исполнился 21 год. Семилетнюю щколу закончила в селе Вознесенье Ленинградской области, курсы счетоводов – в Петрозаводске после войны. Во время войны, с осени 1941 года по июнь 1944  вместе со своей мамой, младшей сестрой и двумя братьями находилась в финском концлагере в Петрозаводске. Отца нет. В 1938 году его арестовали,
 приговорили к десяти годам без права переписки по 58 статье УК. После его ареста на иждивении мамы осталось пятеро детей и бабушка.
     На майские праздники я приехал в Лахденпохья, провел их с Машей, познакомился с ее мамой Верой Ивановной, сестрой Надей, братьями Иваном и Валерианом, учащимися средней школы.
     Во время летних каникул мы с Машей встречались вечерами почти каждый  день, гуляли до рассвета, катались на лодке по заливу Ладожского озера. Признались друг другу в любви. Я сделал ей предложение. Она ответила, что мне на ней жениться нельзя, она дочь «врага народа», но от отца никогда не отречется, любит его и не верит, что он виновен. Я спросил: «Кто же тебя заставляет отрекаться от родного отца?»  «Я знаю, что таких, как я, принуждали отрекаться, когда они хотели вступить в комсомол, поэтому я и не подавала заявление. Женишься на мне, и у тебя из-за этого будут сложности в жизни», - ответила она. Я убедил ее не обращать на это внимания, ведь главное, что мы любим друг друга, и никакие сложности не заставят меня отказаться от тебя, пообещал быть верным мужем на всю
жизнь. Решили не откладывать регистрацию брака. 5 августа 1949 года мы расписались, получили свидетельство о браке. Хотели обойтись без свадьбы, но Вера Ивановна заявила, что без свадьбы дочь она не отдаст. Свадьбу назначили на 14 августа. Приехали на нее родственники Маши. С моей стороны из родных были только брат Алексей, сестренки Маруся, Таня, Юля. Мама еще оставалась в Афанасьево.
     Приехавшая из Ленинграда тетя Маша Кипрушкина, сестра Веры Ивановны, пригласила Машу в комнату для какого-то разговора. Спустя некоторое время Маша вышла расстроенная, со слезами на глазах. Уединившись с ней , я стал расспрашивать ее, что случилось. Оказывается, тетя уговаривала ее не выходить замуж за человека, не имеющего ни кола, ни двора, обремененного семьей, не имеющего никакой рабочей специальности: комсомольский работник – это разве профессия? Я расстроился. На свадьбу были приглашены секретарь райкома партии Булгаков Василий Федорович, бывший секретарь райкома комсомола Лукавый Иван Павлович, директор детского дома Таланпойко Петр Александрович, друзья детства по Афанасьево Иван Гордин, Женя Юдов с женой. Я понимал, что тетя Маша права. Но брак-то уже был оформлен! Маше я сказал, что действительно ничего не имею, кроме рук и головы. И, если она разлюбит меня, найдет другого достойного человека, то я как-нибудь это переживу и мешать не буду, лишь бы она была счастлива.
     Свадьба состоялась и прошла весело, под баян. Пели, плясали, хотя крепких спиртных напитков не было, только фляга браги.
     Наша жизнь с Машей начиналась с нуля. Ничего у нас не было: ни квартиры, ни хорошей одежды, ни обуви. Были только обязанности по отношению к нашим семьям. Перебивались кое-как от получки до получки. Снимали в Петрозаводске угол у Заваренских на улице Льва Толстого. Мне оставался год до окончания партшколы. Машу приняли на работу в Наркомат
 Коммунального хозяйства, в энергоуправление на должность бухгалтера-плановика. Мама переехала в Лахденпохья. Дали ей чердачную комнату в финском домике в Мельничном поселке в самом городе. Девочки Таня и Юля жили временно здесь же в Лахденпохья в детском доме, братья Гриша и Саша пошли в школу.
     Весной 1950 года я заболел тромбофлебитом, лечился в областной клинике у профессора Исерсона. Маша попала в больницу с ревмокардитом, была на больничном четыре месяца. Применяли самые эффективные  в то время лекарства, но врачи предсказывали ей инвалидность. Однако, она постепенно поправилась, преодолела свою болезнь, хотя последствия болезни давали знать о себе всю жизнь. Но на этом наши житейские испытания не закончились.
     В июле 1950 года я окончил практику, был заочно избран вторым секретарем Куркийокского райкома комсомола. Первым секретарем был Михаил Евстифеев. Прибыл он по направлению ЦК ВЛКСМ. До этого
работал в Ярославле на каком-то номерном заводе на административной должности. Руководящих постов в комсомольских органах не занимал. Я скоро понял, что сработаться с ним будет трудно. По своему характеру был он малообщительный, не коммуникабельный. За год работы установить доверительные товарищеские отношения с работниками аппарата райкома и комсомольским активов не сумел. Был приверженцем административных методов руководства, единоначалия. Я должен был регулярно докладывать ему о проводимой работе по идейно-политическому, военно-патриотическому, физическому воспитанию комсомольцев и молодежи, организации культурно-массовой работы с тем, чтобы «все эти данные были у него под рукой». Свою деятельность я должен был согласовывать с ним.
     Организуя работу по заданным мне направлениям, я установил деловые доверительные отношения с работниками районного отдела по физкультуре и спорту, кинофикации,  отделом культуры при райисполкоме, с комитетами комсомола воинской части, Ладожской военной флотилии, пограничниками. Совместно с ними разработали план мероприятий. Стали проводить соответствующую работу. Дело пошло. Намеченные мероприятия проходили регулярно по плану, интересно. Моя работа проходила не только в кабинете, но и на местах. Я еженедельно выезжал в первичные комсомольские организации организаций, в колхозы и совхозы, проводил консультации для руководителей политкружков,  читал доклады по истории комсомола, лекции о внутреннем и международном положении. В то время это был популярный вид информирования. Телевидения еще не было, да и радио было не везде. Заявок на лекции, особенно по международной тематике, было много. В отделе пропаганды и агитации райкома партии я числился внештатным пропагандистом, лектором. Состоял в республиканском обществе распространения знаний.
     У меня сложились хорошие отношения с комсомольским активом. В рабочем кабинете у меня всегда были посетители. Ко мне то и дело
 приходили за советом и консультацией организаторы намеченных мероприятий, ребята из воинской части, флотилии, секретари первичных комсомольских организаций. Это Евстифееву не нравилось. Он стал относиться ко мне предвзято, ревниво, видимо, подозревая во мне возможного конкурента. Однажды он вызвал меня в свой кабинет «на личную беседу». Между нами состоялся нелицеприятный разговор. Он обвинил меня в подрыве его авторитета. «В райкоме кроме второго секретаря нет других работников? К тебе постоянно идут люди. Сколачиваешь группировку приятелей-единомышленников против меня?» Я ответил: «Что же плохого в атмосфере товарищества, сотрудничества, взаимопонимания? Как без этого строить воспитательную работу? А почему к тебе неохотно идут на прием, это ты подумай сам». Разговор перешел на тему роста комсомольской организации. Состоялся следующий диалог:
Евстифеев: «У нас трудно идет работа по приему молодежи в комсомол. Что тут можно предпринять, как ты считаешь?»
Я: « Надо работать с несоюзной молодежью, активно привлекать ее в проводимые мероприятия, работать индивидуально».
Евстифеев: «Ты прав, действительно надо и индивидуально работать. Я вот только выяснил, что твоя молодая жена до сих пор не вступила в комсомол. Просматривал картотеку, списки, но фамилии Кытмановой там не значится. Что же ты, секретарь, не проводишь с ней работу?»
Я: « Раз уж тебе это так интересно, изволь выслушать. Моей супруге идет 24 год, для комсомола возраст предельный. Раньше вступить в комсомол не могла, в возрасте 13 лет вместе с матерью и младшими детьми оказалась за колючей проволокой, в фашистском концлагере, пробыла там около четырех лет. После освобождения сразу пошла на работу, надо было растить младших детей. Видимо, тогда никто не предложил вступить в комсомол, а сама она тихая, скромная, инициативу не проявила.
Евстифеев: «Ну а ты-то сделал такое предложение?»
Я: «Разговор на эту тему с ней был. Мое предложение она отклонила, и ее доводы убедительны. Болеет ревмокардитом, почти полгода была на больничном, находилась на грани инвалидности. Поступила в 8 класс школы рабочей молодежи. Скоро станет матерью, активного участия в работе организации принимать не сможет, а балластом быть не желает. Я с ней согласился. Слушай, Михаил, ты затеял этот разговор по своей инициативе, или тебе поручено кем-то выяснить подробности моей биографии. Ответь по-честному».
Евстифеев: «Пустое, не обращай внимания. Просто к слову пришлось».
Я: «А теперь я хочу спросить тебя, ты женатый или холостой?»
Евстифеев: «Женат, конечно, но жены здесь нет. Она со мной не поехала, не хочет терять работу, благоустроенную квартиру в центре Ярославля».
Я: « Она у тебя, конечно, комсомолка?»
Евстифеев: «Конечно, кандидат в члены партии. Работает в доме культуры художественным руководителем».
 Я: «Моя Маша работала в Министерстве коммунального хозяйства республики в плановом отделе, считалась хорошим специалистом. Ее уговаривали пока не увольняться. Но следуя супружескому долгу, она поехала со мной. В этом отношении она выгодно отличается от твоей супруги».
     В январе 1951 года между нами произошел конфликт при обсуждении на бюро райкома фельетона «Приз обуза», напечатанного в газете «Заря молодежи» всвязи со снятием команды нашего района с республиканских соревнований по лыжному спорту по причине «неполного ее состава». Статья была написана на основе досужих вымыслов, без учета состояния работы по физическому воспитанию. Автор сделал вывод: «Работа в районе запущена настолько, что не удалось сформировать команду на республиканские соревнования. Наспех созданная команда прибыла на соревнования в неполном составе, из-за чего не была допущена к старту
решением судейской коллегии. Это было сплошное вранье. Были проведены районные соревнования, в которых приняли участие более двухсот юношей и девушек, результаты были хорошие. Наша команда провела двухнедельные тренировки перед участием в республиканских соревнованиях. В ее составе были чемпионы республики, обладатели переходящего кубка по итогам прошлого года – Васильев, Ларионов, Монахова. Возмущению не было предела. С трудом дозвонился до председателя отдела по делам физкультуры и спорта Верблюдова. Состоялся разговор, из которого выяснилось, что наших призеров отправили на тренировки в составе республиканской команды для подготовки к всесоюзным соревнованиям. Я обвинил Верблюдова в том, что это он сделал нашу команду «неполной».
     Соревнования закончились. К нам приехала инструктор ЦК ЛКСМ Ранинен. У нее состоялся разговор с Евстифеевым по поводу оценки фельетона. Было принято решение «критику признать справедливой, полезной для дела улучшения работы райкома по физическому воспитанию молодежи».
     На заседании бюро Ранинен выясняла и мою точку зрения по оценке статьи. Я лукавить не стал, сказал все, что думал. Члены бюро согласились со мной и не поддержали Евстифеева. После заседания бюро он зашел ко мне в кабинет и  сразу начал: «Ты зачем звонил то Верблюдову, то редактору! Твое ли это дело? Много на себя берешь! Неужели не понимаешь, что вызываешь огонь на себя? Заварил кашу, ну и расхлебывай!»
     Через несколько дней состоялся Пленум ЦК ЛКСМ на котором работа Куркийокского райкома комсомола была подвергнута острой критике. Выступая в прениях, Евстифеев , оправдываясь, обвинил второго секретаря Кытманова (т.е. меня) в «дезорганизаторской» деятельности, в сколачивании «беспринципной группировки», в которую начал вовлекать секретарей воинской части и военной флотилии.  Материалы Пленума не были обнародованы. О ходе Пленума мне «по секрету» рассказала его участница Волкова Зина, председатель ревизионной комиссии райкома.
     Угрозы эти были небезосновательны. В КФССР началась кампания чистки руководящих кадров партийных, советских, комсомольских и профсоюзных организаций. В 1950 году были освобождены от работы и осуждены по 58 статье Уголовного кодекса первый секретарь ЦК компартии Куприянов, председатель Совета министров Виролайнен и другие ответственные работники. Их обвинили в связи с так называемыми «ленинградскими врагами народа», во вредительстве, в нарушении требований при заселении новых районов республики непроверенными враждебными элементами, выдвижении некоторых из них на руководящие посты. Волна репрессий распространилась и на районное звено. В Куркийокском районе были освобождены оба секретаря райкома партии – Миронов и Булгаков, заведующий отделом пропаганды Лукавый. По линии линии обновленного ЦК ЛКСМ, после увольнения ее секретарей, прошел Пленум ЦК,     Через какое-то время меня вызвали в ЦК ЛКСМ. Принял меня
новый первый секретарь ЦК комсомола республики Чупий Василий Васильевич. На столе перед ним лежала папка с моим досье. Наша беседа представляла собой допрос. Мне задавались вопросы с обвинительным уклоном. Как я оказался переселенцем в новом пограничном районе? Кто меня вызывал? Проходил ли при этом проверку? Кто поставил на партийный учет кандидата с просроченным стажем? Кто давал рекомендацию для приема в члены ВКП(б) в нарушение условий приема, без прохождения повторно годичного кандидатского стажа? Кто рекомендовал меня для поступления в высшую партийную школу, не имевшего необходимого стажа работы в райкоме комсомола? На каком основании создавали узловой комитет комсомола на ст.Элисенваара в нарушение организационных основ комсомола? С какой целью предпринимал попытку перехода границы с Финляндией? Кто входит в мою беспринципную группу? Чем она занимается? Как сам расцениваю брак с дочерью «врага народа»? И прочее в этом духе. Я давал соответствующие ответы, опровергая обвинения. Но в итоге Чупий заявил, что я потерял доверие, допустил грубейшие нарушения, принят в партию незаконно. «С этим должен разобраться райком партии. С работы тебя уволим. Подожди в приемной. Минут через пятнадцать состоится заседание бюро, где примем решение об освобождении тебя от работы». Бюро состоялось. С занимаемой должности меня сняли.
     По возвращении домой сообщил об этом  Маше. Подробности сообщать не стал, но она поняла: «Я же говорила, что у тебя со мной будут неприятности». Я постарался ее успокоить, скоро она должна была родить.
     На партийном собрании мне объявили выговор за непартийное отношение к критике после получения решения бюро ЦК ЛКСМ. Передо мной встала проблема трудоустройства. В течение трех месяцев меня никуда не принимали на работу. Жили на зарплату Маши, пособие по больничному листу. У нас родилась дочь Светочка. Квартиры у нас не было, мы временно
занимали чердачную комнатушку в пять квадратных метров в доме напротив стадиона. Я стал подрабатывать чтением лекций по путевкам
-36-
республиканского общества по распространению знаний, гне ставя в известность райком партии. После увольнения его секретарей первым секретарем был избран Калабин И.А., направленец ЦК ВКП(б). О моей лекционной работе стало известно в райкоме. Меня пригласил на беседу Смирнов Василий Петрович, один из секретарей ЦК компартии республики, прибывший в наш район в командировку. Он внимательно выслушал меня о причинах увольнения с  работы, невозможностью найти ее. Вечером того же дня состоялось бюро райкома партии. Одним из вопросов повестки дня был пересмотр моего персонального дела. Выговор с меня сняли, ограничились обсуждением. Тут же утвердили меня инструктором отдела пропаганды и агитации райкома партии. Я приступил к работе в этой должности. Но не прошло и двух недель, как меня снова отстранили от работы и направили на бюро ЦК компартии, на который выносился на рассмотрение вопрос «О работе бывших секретарей Куркийокского райкома комсомола Евстифеева и
Кытманова». Бюро рассмотрело этот вопрос и признало мое увольнение необоснованным, предложило секретарю ЦК ЛКСМ Чупию В.В. отменить свое решение и восстановить меня на работе. Евстифеев на бюро не явился. После увольнения он выбыл за пределы республики. От предложенной мне работы в одном из райкомов комсомола в самом крайнем предполярном районе Карелии я отказался.
В отделе пропаганды и агитации Питкярантского  РК КПСС нас было трое: заведующий отделом Яковлев С.И. и два инструктора - Алексей Смирнов и я. Яковлев пришёл в райком после окончания партшколы. Был он порядочным занудой, буквоедом, заикой. Смирнов не имел среднего образования, учился в вечерней школе. За три года работы в Питкяранте я побывал многократно во всех колхозах, совхозах, у лесозаготовителей, сплавщиков, у путейцев в дистанции, на околодках, в МТС, в школах. От командировок я не отказывался: платили командировочные. Читал платные лекции по путёвкам общества «Знание», был внештатным корреспондентом районной газеты, писал заметки, статьи, за то тоже выплачивали небольшой гонорар. Но не только в этом была какая-то выгода. В командировке я сам был хозяином своего рабочего времени. Все мероприятия проводились обычно в вечернее время, после рабочего дня. Весь день у меня был свободен. Проводил я его в библиотеках, в комнатах приезжих, в гостинице, читал по программе предстоящих зачётов, экзаменов в университете, конспектировал, выполнял контрольные зачётные работы. Даже дипломную работу в черновике написал, будучи в командировке.
Ну, а вечером -  обычная работа инструктора-пропагандиста: присутствие на политзанятиях в системе партийного просвещения, инструктаж руководителей политкружков по темам очередных занятий, консультирование коммунистов, изучающих самостоятельно марксистко-ленинскую теорию, участие в проводимых собраниях, совещаниях, выполнение персональных заданий по подготовке вопроса на бюро райкома и т.д.
-37-
Находясь дома, в Питкяранте, я  готовился к занятиям в помощь коммунистам райцентра, изучающим теорию марксизма-ленинизма, читал для них лекции по изучаемым темам, делал обзоры произведений классиков марксизма-ленинизма, консультировал. Читал лекции по международной тематике по линии общества «Знание».
Иногда перед слушателями семинара выступал зав. отделом Яковлев С.И., читал текст по бумажке, не отрываясь от неё, при этом -  заикаясь. Слушать его было нудно. Ну, а Смирнова на этих занятиях часто не было – он обучался в вечерней школе. О том, как он там учился, рассказывала Маша. По математике он не мог решить самостоятельно даже простейшие задачи.
В Питкяранте мы провели три года. Маша успешно окончила вечернюю среднюю школу, а я – заочно исторический факультет Карело-Финского государственного университета, с отличием. Меня рекомендовали для поступления в аспирантуру. Очно учиться я не мог: на стипендию не
прожить. Зачислили на заочное отделение. Надо было помочь Маше получить специальное образование. Посоветовал ей поступить на физико-математический факультет университета заочно, но она отказалась: « Шесть лет учёбы, сессии, зачёты, экзамены, постоянная нервотрёпка.  Нет, это не для меня. Семья, ребёнок. Да и здоровье у меня, сам знаешь, какое».
Нам надо было перебираться в Петрозаводск, где Маша могла бы поступить если не в институт, то в техникум. Мне же, как заочнику-аспиранту, нужно быть поближе к своей  «альма-матер». С разрешения ЦК Компартии я перешёл на работу в Политотдел Кировской железной дороги в должности инструктора отдела пропаганды и агитации. Загрузили меня, как лектора.
Сидел в библиотеке, разрабатывал тексты лекций, обычно, к знаменательным датам. После обсуждения отдавал их на ротатор на размножение и выдавал тексты лекций каждому из инструкторов, которые затем с ними выступали.
В один из дней зашёл в университет. Встретился с доктором исторических наук Балагуровым Яковом Алексеевичем. Он сказал мне: «Как хорошо, что увиделся с тобой! У меня к тебе деловое предложение. Я начал работать над темой «Фабрично-заводские рабочие дореволюционной Карелии 1861 – 1917г.г.» Эта тема близка с твоей дипломной работой «Рабочее движение в России в 1870 – 1880 годах». Мы тебе рекомендовали тогда  продолжить работу над ней и написать диссертацию. Приступил ли ты к этому? »
Я ответил, что не успел ещё.
- Приглашаю тебя принять участие в работе над моей темой, поработать в архивах, собрать документальный статистический материал для будущей книги. Будешь моим соавтором.
Я поблагодарил Якова Алексеевича, дал согласие. Но моё сотрудничество с учёным не состоялось.
В сентябре 1954 года в Петрозаводске была объявлена мобилизация коммунистов города на укрепление парторганизаций лесной промышленности. Я попал под эту мобилизацию. Меня отправили на станцию Идель Кировской железной дороги директором семилетней школы
  21. В ней обучались не только дети железнодорожников, но и рабочих леспромхоза, сплавной конторы.
В августе я получил в Петрозаводске квартиру, семья переехала из    Питкяранта в Петрозаводск, а в октябре 1954 года я был вынужден отправиться к новому месту работы, подчиняясь партийной дисциплине. Почти год мы с Машей снова жили врозь. Лишь изредка я наведывался домой.
Школа в Иделе получила новое типовое здание на 180 мест. Учеников в ней не было и 150-ти. Оборудована она была прекрасно, даже излишне. На стенах висели картины в рамах, в коридорах на полу настланы ковровые дорожки, в учительской лежал ковёр. В спортзале находился полный набор спортинвентаря с расчётом на каждого ученика класса. Кабинеты физики, химии оснащены наглядными пособиями, лабораторным оборудованием. Во
дворе находилась котельная. В здании школы имелась однокомнатная квартира с отдельным входом -  для сторожа. Мне разрешили занять её.
Обстановка в учительском коллективе была нервозная. Незадолго до моего приезда  в ней произошёл  несчастный случай: повесился ученик 7-го класса после стычки с учительницей физики Зорей Фёдоровной. Учительнице объявили взыскание, а директора школы, Романову Александру Ивановну, решено было уволить с работы. Я прибыл на её место. После встречи с коллективом учителей я понял, что в отношении Романовой допущена несправедливость.  Я обратился с просьбой к начальнику отдела учебных заведений не увольнять Романову с работы, а назначить её завучем, как опытного, требовательного  педагога. Моё предложение было принято. Александра Ивановна была мне благодарна, я ей тоже. Не имея практического опыта работы в школе, с её помощью я быстрее мог его приобрести в начале своей деятельности.  В январе 1955 года я прошёл месячные курсы повышения квалификации в институте усовершенствования учителей в Ленинграде.
1954-55 учебный год школа закончила успешно. Обстановка в коллективе нормализовалась. После отпуска меня перевели в одну из неблагополучных  железнодорожных школ, в школу № 18 на станции Кемь Кировской ж.д.
Маша окончила первый курс педучилища, перевелась на заочное отделение и приехала со Светланой и Клавой в Кемь. Её приняли на работу в школу №39 ст. Кемь в должности учительницы начальных классов.
О школе №18 на железной дороге  шла дурная слава. Директор школы Андрюшин, участник войны, орденоносец, спился, совсем опустился. За упущения, за развал работы на него неоднократно  накладывали взыскания. Воспитательная работа с учащимися запущена. Зимой в школе случилось два ЧП: покончила жизнь самоубийством ученица 9-го класса, забеременев от учителя физкультуры. 8 марта умер восьмиклассник от чрезмерного употребления алкоголя, в то время, когда в школе шло застолье, организованное директором школы  по случаю Женского дня. Андрюшина решили освободить от работы по окончании учебного года.
 Всё это я слышал ранее, не предполагая, что мне предстоит заменить его на посту директора школы.
Кончался мой отпуск. Я зашёл в отдел учебных заведений по вызову его начальника, Данилина Николая Ефремовича. Объявив мне приказ о моём переводе в школу № 18 ст. Кемь на должность директора, он сказал: «Поздравляю с повышением.  В Иделе тебе делать нечего. Там остаётся Романова. Надо поправлять дела в 18-й школе. Знаю, ты наслышан о положении дел там». Я стал отказываться, ссылаясь на семейные обстоятельства.
- В Кеми получите благоустроенную квартиру, заберёшь семью. Трудностей будет много. Положение в школе трудное, но не безнадёжное. Мы решили всерьёз заняться этой школой. Руководство дороги наметило конкретные мероприятия по укреплению учебно-материальной базы, капремонту,
строительству типового здания интерната, квартир для учителей. Все эти работы включаются в план. Учительский коллектив укомплектован полностью, в нём около 40 человек. Наряду с опытными педагогами в него влилась и молодёжь, выпускники Ленинградского пединститута. В школе функционирует партийная, профсоюзная, комсомольская организации. Обратите особое внимание на  воспитательную работу. С успеваемостью учащихся дело обстоит терпимо. Отдел учебных заведений уделит вашей школе первостепенное внимание. Можете рассчитывать на мою личную поддержку.
Данилин убедил меня, обнадёжил. Он поехал в Кемь вместе со мной, чтобы представить меня коллективу, передать хозяйство школы,  познакомить с руководством отделения дороги, райпрофсожа, с шефами.
Приехав в Кемь, осмотрели двухэтажное кирпичное здание школы. Оказалось, отопление в ней печное, освещение электрическое, но лампочки горят тускло. Классных комнат не хватает, кабинеты физики, химии заняты классами. Школа работает в две смены. В третью смену проводит занятия вечерняя школа. В учительской мы застали нескольких человек. Данилин Н.Е. отрекомендовал меня: « Вот ваш новый директор, Кытманов Андрей Андреевич. Прошу любить и жаловать». По соседству за стенкой располагалась кустовая бухгалтерия. Нас приняли начальник Кемского отделения ж.д. Орлов, председатель райпрофсожа Кулько.  Данилин представил им меня, попросил оказывать школе помощь, предоставить директору квартиру. Мне не отказали, но просили  немного подождать. В депо встретились   с ответственным за шефство над  школой Харьковым  Борисом Алексеевичем.
Уезжая из Кеми, Данилин настоятельно рекомендовал мне персонально заняться налаживанием воспитательной работы в школе.
-Учебными делами пусть занимается завуч, Евгения Фёдоровна – женщина требовательная, взыскательная, неплохой методист и организатор учебного процесса.
 Так заключил он своё наставление. По дороге я думал, с чего начинать? Понимал, что Данилин прав: опыта руководства учебным процессом у меня нет, да и конкретных педагогических знаний тоже, если не считать месячные курсы и год работы в семилетней школе. Чтобы серьёзно заняться воспитательным процессом, надо вовлечь в эту работу весь учительский коллектив, партийную, профсоюзную, комсомольскую организации, родительскую общественность. В голове родилась идея: в 1957 году страна будет отмечать 40-летие Великой Октябрьской социалистической революции. Нужно уже сейчас составить комплексный план подготовки к празднованию этой знаменательной даты. Воспитательные мероприятия перенести в красные уголки депо, СМП, в ж.д. клуб, в районный дом пионеров, поскольку в школе нет свободных помещений. К такому выводу я пришёл.
     Вернувшись в Кемь на работу, я пригласил завуча, секретарей партийной и комсомольской организаций, председателя месткома, старшую пионервожатую и предложил разработать комплексный план мероприятий школы в связи с предстоящим юбилеем Октябрьской революции.
- В школе велась какая-то работа. Она должна быть продолжена, усилена. Через неделю соберёмся в этом же составе, каждый – со своими предложениями, суммируем наиболее приемлемые, выполнимые, обсудим их на педсовете, назначим ответственных за организацию и проведение намечаемых мероприятий, сроки их исполнения. Поскольку в школе нет свободных помещений для проведения массовых мероприятий, будем договариваться с шефами, заведующим клубом железнодорожников, домом пионеров о предоставлении нам времени и места для работы там с нашими учащимися, о привлечении специалистов.
В плане предусматривались: работа предметных кружков, проведение физико-математической олимпиады, политинформаций, создание коллектива художественной самодеятельности в составе хора, танцевальной группы, струнного ансамбля, проведение спортивных соревнований по лыжам, шахматный турнир на первенство школы, создание группы докладчиков, агитбригады, выезды с докладами и концертами на соседние станции, в военный городок.  Был сформирован отряд туристов на конкурсной основе из учеников 7 – 9 классов и запланирован поход по партизанским  маршрутам гражданской и Великой Отечественной войны в Средней и Северной Карелии, встречи с их участниками.
Трудовую месячную практику и отдых учащихся девятых классов решили провести на юге республики, в одном из приладожских совхозов, в лагере труда и отдыха. Для организации лагеря я выезжал с будущим начальником лагеря, учителем физкультуры Максимовым в совхоз «Липпола» Куркийокского района. Был заключён договор с дирекцией совхоза, определены виды работ (прополка, заготовка кормов), продолжительность рабочего дня в пределах четырёх часов, размещение в палатках, питание на базе полевой кухни, выделение совхозом повара, дежурства учащихся в
помощь повару, отведено место для лагеря, оборудование пляжа, волейбольной площадки. Определены ответственные за санитарное состояние в лагере, за соблюдение правил техники безопасности. В лагере действовало ученическое самоуправление – штаб лагеря. Намеченные планом мероприятия были выполнены. Практика прошла успешно. Дети приехали повзрослевшими, загорелыми, жизнерадостными, довольными.
Мне удалось договориться с руководством дороги, дорпрофсожа о предоставлении нашей агитбригаде на время зимних каникул агитпоезда с вагонами для проживания и отдыха членов бригады, вагон-клуба с киноустановкой и набором кинофильмов соответствующего  содержания, вагон-лавки с промышленными и продовольственными товарами.
С управлением погранвойск был согласован вопрос о маршруте турпохода, выделении проводников. В плане похода предусматривались переправы через реки, проходимое болото. Я договорился с руководством
республиканской станции юных туристов о предоставлении нам на время похода туристского снаряжения, компасов. Райпрофсож выделил деньги на питание туристам, пообещал отметить отличившихся путёвками в пионерлагерь в Анапу, а руководителей – турпутёвками по Черноморскому побережью Кавказа.
Известие о предоставлении агитпоезда вызвало  у наших ребят и девчат восторг. Они поверили в успех задуманного дела. В зимние каникулы агитпоезд курсировал на Кемском отделении железной дороги. Нашу бригаду принимали тепло. Через дорожную, районную газеты в наш адрес поступали благодарности, приветствия. Наш фотокружок обновил доски Почёта на ряде станций, наглядную агитацию.  Даже  в «Советской России» была опубликована статья её корреспондента  «Следопыты революции».
Туротряд совершил многодневный поход по местам гражданской и Великой Отечественной войн. Райпрофсож выполнил свои обещания по выделению денег на проведение агитпохода и турпохода, наградил отличившихся путёвками в пионерлагерь в Анапу, руководителей – турпутёвками.
Школа получила набор струнных музыкальных инструментов, пианино.
Только лично я не удостоился ни наград, ни поощрений. Но это уже не так важно. Главное – моя инициатива удалась.
Дела с ремонтом школы, строительством интерната сдвинулись с мёртвой точки. С помощью воинской части построили столярно-слесарные мастерские, деповчане помогли оборудовать их верстаками, тисками, инструментом. К строительству интерната строительно-монтажный поезд(СМП) приступил с проволочкой. Долго согласовывали проект в стройтресте в Коле, была задержка с финансированием. Сменился начальник отдела учебных заведений. Данилина освободили от работы, его место занял Пляшкевич, прибывший с дальневосточной железной дороги. Знакомство с ним у меня началось с разбора коллективной жалобы группы учителей. Обвиняли  меня в перегрузке, в игнорировании справедливых просьб учителей, в нарушении трудового законодательства(в разрыве отпусков).
 Жалоба была подана и в райком партии. Пришлось мне объясняться, оправдываться. Взыскания я не получил, ограничились обсуждением.
Так начался 1957-1958 учебный год. Пришлось принять к сведению критику. Пляшкевич стал относиться ко мне несколько предвзято. А в декабре между нами и вовсе возник конфликт по вопросу приёма в эксплуатацию интерната с неоконченным строительством, под гарантии строителей завершить оставшиеся работы к маю 1958 года. Здание было уже построено. В подвальном помещении установлена котельная, подано тепло. Пляшкевич по телефону приказал мне подписать акт приёмки. Я отказался принимать, пока строительные работы не будут выполнены. Но строителям хотелось сдать свой объект 1957 годом. Они обратились в отдел учебных заведений. Тогда
мой начальник обязал подписать акт заведующую интернатом Агаркову А.И. и, не считаясь с моим мнением, заселить интернат в период зимних каникул. Она подчинилась, со слезами  на глазах подписала акт приёмки. Начали заселять новое здание.  Детей было ещё немного. Провозились до самого позднего вечера. Уставшие, отправились домой отдыхать, с детьми осталась одна воспитательница. Часов в 12 ночи прибежал ученик из интерната и сообщил, что произошло ЧП: три ученика, находившиеся в угловой комнате  над котельной, отравились угарным газом. Газ поступал через щели в плинтусах. Воспитательница вовремя обнаружила загазованность, вывела детей, вызвала скорую помощь и послала ребят за мной и Агарковой. Я дал телеграмму начальнику учебных заведений и начальнику дороги Трубицыну. Я был возмущён самодурством начальника учебных заведений. Потребовал провести  комиссионный разбор конфликта. Я понял, что Пляшкевич совершенно не считается с мнением директора школы, не доверяет ему. При таких отношениях работать вместе нельзя. Стало ясно, что настало время кончать свою «северную эпопею», растянувшуюся на 10 лет.
Мысль о смене места работы и жительства созрела у меня ещё раньше. После конфликта с начальником учебных заведений я окончательно решил, что надо брать расчёт по окончании 1957-1958 учебного года. Об этом у меня состоялся разговор с Михаилом Степановичем Андреевым – мужем Машиной сестры Надежды, с самой Надеждой и тёщей Верой Ивановной Матросовой. Все они приезжали к нам в Кемь. Они одобрили мою идею, посоветовали перебираться в Саратов, обещали оказать содействие.
Состояние моего здоровья также требовало переезда в более сухой климат, так как в Карелии у меня часто обострялся хронический инфекционный полиартрит. Да и условия жизни на Севере были трудными. В магазинах почти не было мяса, молочных продуктов, только морская рыба, консервы. Трудно было найти бутылку молока для родившейся Танюшки. Даже овощи были в большом дефиците. Морально мы с Машей были готовы к перемене места.
     В Карелии я проработал почти 11 лет. Переехал туда из Кировской области в 1947 году вместе с мамой, младшими братьями и сёстрами по
переселению в один из новых районов, отошедших Советскому Союзу по мирному договору с Финляндией, в Куркийокский район.
Все эти годы крепко запечатлелись в моей памяти. Полюбилась эта жемчужина России с её богатым растительным и животным миром.
Закроешь глаза – и видишь картины грохочущих водопадов Кивача, Гирваса, бурные воды Ладоги, Онеги, спокойные лесные озёра, окаймлённые изумрудным ожерельем сосновых лесов, где мне часто приходилось бывать. Вспоминаются прогулки в лес за душистой земляникой, брусникой, черникой, сочной малиной, клюквой, лежащей на мягких мшистых болотистых  подушках. А сколько разных грибов!
     Как наяву, всплывают в памяти волшебные рыбацкие ночи, когда «Одна заря  спешит сменить другую, дав ночи полчаса»; плывущие над зеркальной
водной гладью седые клочья тумана, в тени которых слышатся всплески играющей резвящейся рыбы, слышатся крики проносящихся чаек, кряканье уток, гусей в тенистых заводях. Вот подошла пара лосей на водопой!!! Ночью лесную глушь притихшей тайги оглушает пугающее уханье филина. На лесных полянах исполняют любовный танец косачи.
     А плаванье по зыбучим и пенящимся волнам Ладожского и Онежского озёр, мимо Валаамского монастыря, Кижей, с горящими на солнце золотыми зеркальными куполами церквей – невозможно забыть!
Карелия навсегда останется в памяти. Там я испытал волнующее  чувство горячей любви к моей единственной и верной подруге, к моей Машеньке Матросовой, ставшей Марией Александровной Кытмановой. Там я стал отцом двух моих замечательных дочурок – Светочки и Танюшки. Там жили мои дорогие мама,  братья и сёстры. Там покоится прах мамы, братьев Алексея и Михаила.
     В Карелии я получил высшее образование:  закончил партийную школу при ЦК Компартии Карело-Финской ССР, заочно – Карело-Финский государственный университет с отличием, получил опыт работы с молодёжью, партийного пропагандиста, лектора-международника, там вступил на стезю народного учителя, руководителя школ № 21 и 18 Кировской железной дороги.
Мне не забыть верных и надёжных друзей:  Заваренских, Нагорных, Разадорских. С благодарностью вспоминаю своих благожелателей:  Булгакова Василия Фёдоровича, Таланпейко Петра Александровича, Балагурова Якова Алексеевича, доктора исторических наук, Смирнова Василия Петровича, председателя республиканского общества по распространению  научных и политических знаний.
     В Карелии мы с Машей жили в трудных материальных условиях. В меру своих возможностей помогали растить и учить, воспитывать младших братьев и сестёр. Мы и сами с Машей учились заочно. Зато духовно мы жили богато. Есть что вспоминать. Большая часть наших лучших воспоминаний относится к карельскому периоду нашей жизни. Итак, закончился учебный год. Получив отпуск, мы всей семьёй уехали в Саратов. В облоно мне  предложили принять школу – новостройку в посёлке Сокол в пригороде Саратова. Оставив Машу с детьми в Саратове, я уехал в Петрозаводск, чтобы получить расчёт, трудовую книжку.По прибытии в Петрозаводск я подал заявление об увольнении с работы. Прошёл почти месяц волокиты. Пляшкевич никак не хотел отпускать меня, даже написал приказ об отзыве из отпуска по производственной необходимости. Я отказался выйти на работу. Мне пригрозили объявить взыскание за нарушение трудовой дисциплины. Пришлось обращаться в райком партии, но и там я поддержки не нашёл. Мне отказали в снятии с партучёта. Не помогло и обращение к прокурору. Я прошёл медицинскую комиссию и получил справку о состоянии здоровья с рекомендацией поменять место жительства в связи с неблагоприятными климатическими условиями. И даже после этого Пляшкевич продолжал волокитить. Я ждать больше не стал, отправил контейнер с вещами на Саратов, предупредил начальника учебных заведений о своём отъезде и потребовал выдать мне трудовую книжку. Услышав, что я уже отправил вещи, сдал ключи от квартиры, передал печать школы завучу, он только тогда издал приказ о моём увольнении и выдал трудовую книжку. Но время было потеряно. Вакансия директора школы в п. Сокол была уже закрыта, поскольку через неделю в школах начинались занятия. Речь шла не столько о работе, сколько о квартире для семьи из пяти человек. Пришлось принять семилетнюю школу в селе Гремячка Вязовского района. Так закончилась моя северная карельская эпопея и началась добровольная девятилетняя ссылка в сельскую глушь.