Николай Соловьев, молодой, 20-ти летний парень, ехал в плацкарте к себе домой в Убинку, районный центр под Новосибирском. Колеса вагона весело отстукивали километры от Искитима, с каждой шпалой приближая его к родительскому дому. Всем своим нутром душа рвалась домой, где он не был 3 года. Все это время, как говориться, от звонка и до звонка, он провел по ту сторону забора, куда загремел еще по малолетке, а вернее по глупости, украл десяток мешков комбикорма в родном колхозе.
Первый год отсидел в малолетней колонии, а по исполнению 18 лет, был переведен во взрослую тюрьму.. Здесь, среди мужиков, жизнь была суровее конечно, но справедливее, жизнь шла по понятиям, и они были незыблемые, в отличие от малолетки, где иногда творился форменный кошмар и беспредел! Но, ни чего, сдюжил и там и там, не сломался, у параши не спал, что в тайне считал своим самым главным достижением прожитых лет.
И вот свобода, дождался, жаль, конечно, это время в зоне, но что теперь, да и какие мои годы!? - думал Клец, с такой погонялой Николай вышел из зоны. Всего то- 20 лет, учиться не тянуло, с детства было отвращение к букварям, а вот работать хотелось, просто руки чесались, готов был горы перевернуть.
И вот с такими мыслями, в очень приподнятом настроении, на стоянке в Новосибирске вышел покурить из вагона. Прохаживался по залитому солнцем асфальту перрона, и напевал в пол голоса, для себя известную блатную песню: «Ну, я откинулся, какой базар, вокзал…»- и не без основания чувствовал себя самым счастливым человеком на всем белом свете!
И тут увидел несколько своих ровесников, которые, судя по всему, собирались ехать с ним в одном вагоне. Их веселый смех, юношеская безмятежность, бьющая через край молодость, слегка покоробили Николая; на поверку вроде как получилось, что кто-то есть рядом, у кого настроение не хуже, а где-то и лучше, чем у него, но в отличие от Николая, они могли видимо и не скрывать повода своей радости. И действительно, молодые парни и девушки были студентами, которые сдали весеннюю сессию, перешли на второй курс и ехали в строй отряд.
Николай стоял в сторонке от молодежи и этого праздника жизни, досада росла в душе. Ну, вот никак ему не хотелось видеть это, по сути, пиршество жизни, совсем по-другому он представлял себе дорогу домой. Конечно, он реально понимал, что оркестра по поводу его освобождения не дождется, да и вообще говорить, кому-либо о своих последних трех годах он не собирался. Но на фоне этого студенческого веселья, как-то так получалось что, в его собственных глазах, нивелировалось его прекрасное настроение, а внимание всех в вагоне сразу переключилось на его веселых попутчиков. И даже пожилая пара, которой он что-то там заливал про колхозные дела, и с которой он ехал вместе, перестала поддерживать диалог с ним, с улыбкой и умилением смотрела на молодежь.
Поезд тронулся, все окончательно расселись к этому времени, и Николай оказался один среди пятерых студентов. Даже пожилая пара, освободив свои ранее занимаемые места, села на боковые сиденья. Напротив него оказалась красивая девушка, привлекательность которой еще на перроне отметил про себя Клец, а когда она сняла штормовку, у парня три года, не видевшего женщин, стало плохо в затылке. Смотреть на эту большую, девичью грудь под тонкой кофточкой, было очень не просто.
Но три года выучки в зоне не прошли даром, чисто внешне Николай и вида не подал, ехал, улыбался, когда нужно, в разговор особенно не встревал, больше прислушивался, выяснял, кто, чем дышит.
Разговор у студентов плавно пересек на последнюю сессию, как сдавались экзамены, кто из преподавателей особенно зверствовал. Из разговора, стало понятно, что ребята все из Ниижта-железнодорожного института, а это на правом берегу, отметил про себя Клец, и у него начал зреть план.
Убедившись, в конце концов, что все из них действительно из технического ВУЗа, а потому на следующий год, будучи второкурсниками, обязательно будут изучать и сдавать сопромат, Клец заявил, что он, в свою очередь, студент НЭТИ, и что, уже, закончил второй курс, а последним экзаменом у него, был именно сопромат.
По всему выходило, что он ни чем не рисковал, сопромат однозначно никто не знал, его учили до конца не многие, и то только для того, чтобы сдать и тут же забыть немедленно. Но слышали про эту дисциплину все, и все ее боялись, и, видя перед собой своего ровесника, который уже сдал этот предмет, невольно прониклись к нему уважением!
А Клец, тем временем, сел на своего конька,и не мудрствуя лукаво, продолжал с упоением ездить по ушам открывшим рот попутчикам. Это было не сложно на самом деле, сказывалась жизнь в зоне, и все рассказы приятеля Червеня, с которым был в одном отряде на зоне, хорошо запомнились. В зоне всегда ценились рассказчики, и вечером, когда выдавалось свободное время, особо одаренные ораторы, позволяли своими байками быстрее коротать срок, отмерянный прокурором, поднимали настроение.
Николай в своей болтовне точно отслеживал и хорошо дозировал вранье, впервые в жизни выступая в роли главного рассказчика. Другой вопрос, что эта аудитория, была не подготовлена, не знала о реальном положении дел, и позволяла Николаю просто воспрять над всеми, увлеченно и безнаказанно врать! И конечно, никто бы в зоне его и не слушали, там совсем другой уровень сказок,а самое главное, другие слушатели, здесь же все проглатывалось за милую душу!
Из соседних купе несколько раз заглядывали любопытные, которые тоже могли слышать Николая, в их глазах было восхищение успехами этого, с виду деревенского паренька, на учебном поприще.Да и девушка напротив, стала более заинтересованно смотреть на него, и уж тем более ,внимательнее слушать!
Клец, просто наслаждался произведенным эффектом на окружающих, он с упоением отмечал про себя, как его внимательно слушали, открыв рот молоденькие студенты.Вот была бы хохма, если бы его сейчас слышали сокамерники!
Посмотрел на время, потом за окно, и про себя отметил, что ехать осталось около получаса, что вообще здорово, уличить его уже и по времени никто не успевал. Дело было сделано, душа просто ликовала, он восстановил свое реноме, в глазах этих пацанов, по сути, возвысился над ними, восстановил желаемое статус-кво, это выражение он слышал от Червеня, что собственно и требовалось доказать!
Поезд начал сбавлять ход, за окном замелькали знакомые до боли места, и Николай собрал свои нехитрые пожитки, сел с краю от окна и попутчики стали наперебой говорить ему обычные в этом случае слова напутствия. Николай вконец растрогался подобным отношением, даже слеза невольно навернулась и тут он увидел, как по проходу, ему навстречу, весь синий от наколок, шел…Червень!!!
Сокамерник раньше увидел Николая, на его лице заранее была улыбка, руки непроизвольно раздвигались для крепких, мужских объятий!
Николай лихорадочно попытался что-то придумать, но было поздно!!! Червень остановился прямо напротив всех во всей своей синеве, громко и радостно произнес: «Привет Клец, ты, когда откинулся!?»