«Катер мчится по заливу
Чешет фрица в хвост и в гриву!»
Дует-дует ветерок
В наш торпедный катерок…»
(из самодеятельной песни военных лет)
В воспоминаниях адмирала В. Ф. Трибуца – в годы войны бывшего Командующим Балтфлотом, к сожалению, не нашлось места многим значительным, на мой взгляд, событиям, происходившим на военно-морском театре наших боевых действий.
И, думается, не сам Владимир Филиппович тому виной, а, пожалуй, некие идеологические обстоятельства времени опубликования его воспоминаний.
Он бы может, и рассказал нам всё, что знал, да некие инстанции не разрешили…
В апреле 1943, будучи ещё юнгой, я угодил на гарнизонную кронштадтскую гауптвахту. Такому, весьма, надо сказать, «героическому» дебюту моей службы послужили следующие обстоятельства.
В один из ясных и тёплых дней мы занимались изучением подрывного дела на Хасане. Тот, кто служил, или когда-то жил в Кронштадте, знают, что «Хасаном» всегда назывался шлюз в глубине оврага, идущий к нему от Петровского дока.
В общем, просверлили мы в валуне приличную дырку, заложили взрывчатку,
протянули провода. Лежим в окопчике, внимаем последним наставлениям минёра-инструктора. Не успели нажать на кнопку, как вдруг где-то наверху, в самом городе взрывы. Оказалось артналёт. Причём, один из немецких снарядов едва не угодил в нашу Школу Оружия. Короткими перебежками в казарму. В какой-то момент команда: «Ложись!» Прыгаем прямо в лужи. Затем опять короткими перебежками, затем снова: «Ложись… так тебя перерастак!»
Самое смешное, когда добрались до казармы, то прыгая в лужи, то подскакивая, артналёт тотчас прекратился. Словно только в нас и целились деятели германского «бога войны».
Увидав, что все мы, юнги-первогодки, насквозь мокрые, старшина смены распорядился нас переодеть, и отправил меня на вещевой склад за чистыми комплектами роб. Получил я робы, но они оказались влажными. Поэтому полез на крышу здания нашего учебного отряда, где и разложил беленькие робы прямо на зелёной крыше на просушку. «Зелёной» - понятно почему, для маскировки. И сам улёгся на крыше рядышком в одних трусах и тельнике. Солнышко светит, птички поют, красотища. Лежу себе, загораю. Как задремал и не помню.
Просыпаюсь – ничего не пойму, надо мною стоит старлей Ваня Хоменков – начальник строевого отдела Школы оружия. Я, хоть и не по форме одетый, тем не менее, встаю по стойке смирно.
- Фамилия?
- Такой-то, - отвечаю.
- Пять суток ареста!
- Есть пять суток!
А что, даже интересно, полгода ещё не прослужил, а уже на губе посижу.
И ведь будет, чем поделиться с друзьями впоследствии. Только не совсем ещё понимаю, за что пять суток то? Потом всё, правда, выяснилось – за нарушение маскировки. Ведь роба-то беленькая, мною в аккурат была разложена почти по всему периметру зелёной крыши школы оружия. А это - отличный ориентир для немецкой авиации.
Ну, что, являюсь в строевой отдел. Докладываю, так, мол, и так, явился для дальнейшего прохождения службы.
- Ещё и веселишься?! – рассердился Хоменков, - А знаешь ли ты, что за такие дела вообще полагается трибунал?
Я не знал. А Хоменков всё мне объяснил.
Ладно, отправляют меня и ещё другого юнгу, Володьку Брыкина на гауптвахту. Как взрослых арестантов, то есть под конвоем.
Брыкин провинился, пожалуй, ещё по круче меня, поскольку, находясь в карауле, положил, заметим, прямо физиономией в лужу, офицера из особого отдела, с какой-то стати припёршегося на территорию поста, хотя ему и не полагалось. Но ведь Брыкин был не виноват! Дело в том, что на охраняемый объект имеют право заходить лишь лица, отмеченные в табеле поста. А особист отмечен не был, и Брыкин его чуть не застрелил.
Являемся мы с Брыкиным по назначению, а начальник гауптвахты в крик:
- Совсем сдурели, детвору уже сажаете?! Не возьму!
- Да возьмите! – попросили мы.
- Не положено, существует устав!
- Да? – мы буквально уже чуть не хныкали, - В караул можно, а на губу – нельзя?
В общем, приняли нас, правда, строго предупредив: если будете плакать, то уж пеняйте на себя.
В конце концов, на губе было не так уж и страшно. Хотя, рассказывали нам, конечно, до этого всякое о повседневных ужасах этого, так скажем, «специфического военного учреждения». А может просто к нам – пацанам, относились более-менее нормально. Дескать, чтобы осознали меру своей провинности, и достаточно с вас. Посадили в общую камеру и ежедневно водили на работу: убирать мусор, колоть дрова, грузить уголь.
А в конце срока ареста, как-то утром, начальник гауптвахты мне приказал:
- Ну-ка, юнга, возьми тряпочку, и ступай, приберись в каюте у Свердлова.
У какого ещё, думаю, Свердлова? Причём здесь вообще, Свердлов?
Захожу, ничего не понимаю, в «каюте» всё и так чисто прибрано.
Аккуратно заправлена койка, рядом тумбочка с едва начатой коробкой ««Казбека», полка, где в стопочку журналы и книги. Небольшой столик, возле которого стул, а на стуле висит офицерский китель с погонами капитан-лейтенанта. Но более всего меня поразили награды на кителе: два ордена Красного знамени, Красной звезды и ещё орден Ленина!
Вообще, ничего уже не понимаю, робею, но для виду прохожусь со своей тряпкой по столу, тумбочке и по дужкам койки. Порядок, есть порядок.
В какой-то момент открывается дверь и в «каюту» заходит, как я сразу понял, её обитатель и владелец этого самого кителя.
- Интересные дела?! – приветливо улыбается, - А ты чего тут делаешь?
- Прибираюсь…
- А что у меня прибираться?
- Велели…
- А, ну ладно, прибирайся.
«Может, это и есть Свердлов, - думаю, - сын того самого Свердлова, Якова Михалыча?»
Оказалось никакой не сын, а просто однофамилец. И зовут Абрам Григорьевич, командир дивизиона торпедных катеров, как позже выяснилось, потому что мы с ним познакомились.
- Сам-то откуда? – спросил Свердлов.
- Из Ленинграда.
- Семья уцелела в блокаду?
- Да, мама, сестрёнки и братишка.
- Понятно. А я тоже родом из Ленинграда. Затем на Тихоокеанском флоте служил, а сюда ещё в 40м году прибыл.
- На катере?! – изумился я.
- Ну, почему, на катере, на поезде! – усмехнулся Свердлов, а на прощание сказал:
- Возьми шоколад, папирос... и смотри, не огорчай свою маму.
Конечно, меня так и подмывало спросить у Свердлова, когда он стал расспрашивать о причине моего попадания на губу, в смысле, а его-то за что?
Но постеснялся. Всё же, наверное, это было не моего ума дело.
А затем, уже после войны я узнал, как раз от Володьки Брыкина, моего товарища по несчастью, после Школы оружия воевавшего как раз в дивизионе торпедных катеров у Свердлова, что там было, да как.
Я-то после Школы оружия в дальномерщики на канлодку «Волга» попал, а затем на эсминец «Строгий». А вот Володька стал мотористом на торпедном катере и в 1944 был контужен. Во время одного боя его с катера выкинуло в море взрывной волной, когда он из кормового погреба нёс ящик со снарядами. К счастью, снаряды не взорвались, а Володьку, потерявшего сознание, потом вытащили из воды его товарищи.
Оказывается, Абрам Григорьевич оказался тогда на губе за свой, мягко скажем, острый язык.
Той весной 43-го, его дивизион, находясь в боевом дозоре, выследил немецкий караван с боеприпасами, следующий курсом к береговым позициям финнов.
В штабе флота сначала дали добро на атаку каравана.
Как рассказывал Брыкин, радиопозывным тогда у Свердлова был «малёк». А у штаба флота – «судак».
В какой-то момент Свердлов, ставший уже на боевой курс, отдал приказ: «Вижу цель, товсь…!»
А по трансляции: «Малёк, малёк! Я судак, отбой боевой тревоги, отбой боевой тревоги…»
- Мудак ты, а не судак! – в горячке усмехнулся Свердлов, когда его первые торпеды угодили в цель. Но эти слова попали в эфир. И вот так угодил на офицерскую гауптвахту.
Вот, что сказано о нём в официальных документах.
«Родился А. Г. Свердлов в 1912 в Петербурге. В июне 1944 был представлен к званию Героя Советского Союза.
В представлении записано: «За потопление 7 кораблей противника общим водоизмещением 7170 тонн Военный совет Краснознаменного Балтийского флота ходатайствует о присвоении капитан-лейтенанту Свердлову Абраму Григорьевичу звания Героя Советского Союза».
В июле 1944 г. А. Г. Свердлов командовал группой торпедных катеров, которые должны были преградить доступ кораблям противника в Выборгский залив. В течение 2 дней катера отражали попытки неприятеля прорваться к островам и потопили 8 кораблей противника. До конца Великой Отечественной войны катера отряда А. Г. Свердлова принимали активное участие в боевой деятельности флота.
Дослужился до звания капитана первого ранга, и, уйдя в отставку, прожил в Ленинграде до 1991».
Знаменателен и ещё один момент. В 1950 со стапелей Балтийского завода сошёл новенький артиллерийский крейсер «Свердлов», окончательно вступивший в строй в 1952. Подобных ему, лёгких крейсеров, до войны было построено ещё несколько, в частности, «Чапаев» и «Киров».
Остроумцы с Балтфлота по этому поводу шутили:
«Ну, так понятно, в честь кого этот крейсер так назвали – «Свердлов», в честь нашего Абрама Григорьевича!
http://ru.wikipedia.org/wiki/Свердлов,_Абрам_Григорьевич