- Вы собираетесь жить здесь?
Тетка задала вопрос сразу, «в лоб», давая понять, что не намерена разводить церемоний.
- Здесь? Я не понимаю.
- У Вас нет другого дома в Амьене. И после того, как ничего не добившись в Париже, Вы вернулись…
- Кто Вам такое сказал?
Арамис изо всех сил старался сохранить спокойствие, но брезгливая мина, с которой на него взирала тетка, выводила его из себя.
- Вас выгнали из семинарии…
- Мое рукоположение только отложено, и я продолжаю заниматься.
- За Вас платили…
- Мое обучение не стоило ни денье – в семинарии не берут за это денег.
- Но Ваше содержание…
- Я уже больше полугода содержу себя сам.
- Однако, одиннадцать с половиной лет…
- Одиннадцать.
- …Вас кормили и одевали…
- Мои родители.
- Они умерли шесть лет назад.
- За меня платили из денег, оставленных мне в наследство.
- Раз Вы сами об этом заговорили, я хочу сразу прояснить Ваше положение. Ваш дед выделил долю Вашей матери еще при ее жизни. Это было неразумно, но, к сожалению, необходимо – ведь ей, а потом Вам, не на что было жить. Ваш отец ничего не принес в семью, а напротив, сам всегда нуждался в средствах. Я надеюсь, мое объяснение не слишком сложно, и Вы понимаете, о чем речь? То наследство, которое дети получают после смерти родителей, Ваша мать получила заранее, и, если бы она даже пережила своего отца, то не наследовала бы ничего. Так что и Вам не причитается ни единого су. Свои деньги Ваша мать просто прожила. Когда Вас отправили в Париж, Ваш дед позаботился сразу изъять у мадам д’Эрбле достаточную сумму, которой должно было хватить на весь срок обучения. Благодаря этой предусмотрительности он смог давать Вам средства и после смерти родителей, не вводя нашу семью в расходы. За два месяца до Вашего рукоположения деньги закончились, но мы, рассчитывая на Вашу дальнейшую карьеру, не стали оповещать Вас об этом. Вы получали содержание, как обычно. После Вы бы вернули долг из своих доходов, только и всего. Но вместо благодарности… Вы вообразили себя невесть кем! И как результат Вашей выходки – Вы тут! Еще одна обуза мне на шею?
- Я приехал в Амьен исключительно по делу, и, как только решу свои вопросы, вернусь в Париж. Я не останусь здесь, можете быть спокойны!
Горячность, с которой были сказаны эти слова, не убедила тетку. Она, кривясь и покачивая головой, рассматривала Арамиса как торговец, решающий, что делать с тухлым товаром, чью гниль уже невозможно маскировать, но все же жаль выбрасывать.
- Это правда? Дела?
Хотя Арамис не хотел ни с кем делиться планами заранее, но тут не смог удержаться – уж слишком вызывающим был теткин сарказм.
- Речь идет о месте, которое я могу получить после рукоположения. У меня готовы тезисы новой диссертации, серьезность которой, я уверен, оценят.
- И что, настоятель принял Вас?
- Мне назначено через неделю. Вы ведь знаете, какая честь будет оказана Амьену. Настоятель готовится к приезду королевских особ и только в связи с этим перенес нашу встречу. Я, конечно, благодарю Вас за желание предоставить мне кров, но вынужден отклонить Ваше предложение – мне есть, где жить, а кроме того, я жду приезда своих знакомых. Я не знаю, как долго задержусь в Амьене, а потому не хотелось бы связывать себя какими-либо обязательствами.
Арамис поклонился, весьма довольный озадаченным видом тетки, и закончил:
- Позвольте попрощаться, мадам! Возможно, до моего отъезда в Париж, мы больше не увидимся.
- Вы должны мне за два месяца, - мрачно заявила тетка.
Наличных у Арамиса было немного. Сумма была тщательнейшим образом рассчитана, чтоб не только продержаться в Амьене пару недель, но и вернуться потом в Париж. Отдать даже часть ее, значило идти до столицы пешком, ведь почтовых лошадей, почему-то, не желают давать даром.
Увидев замешательство Арамиса, тетка ухмыльнулась:
– Извольте вернуть долг, ГОСПОДИН ДВОРЯНИН.
Насмешка адресовалась нищему племяннику, сироте, голодранцу, который должен бы униженно просить, а не показывать гонор, но, неожиданно, тетка действительно увидела дворянина. Этот дворянин хоть и побледнел, однако не стал возмущаться, обещать, выкручиваться. Он улыбнулся, небрежным и одновременно изящным жестом снял с пальца кольцо и вежливо осведомился:
- Этого достаточно?
Тетка закусила губу, но кольцо взяла. Осмотрела оправу, проверила, крепко ли держится камень, опытным глазом оценила сапфир, и нехотя кивнула:
- Да.
- Теперь между нами окончены все расчеты?
- Подождите!
Тетка удалилась, и у Арамиса мелькнула мысль, не собралась ли она, чего доброго, писать расписку?
Из соседней комнатки до него доносилось щелканье замков и позвякивание ключей, что-то шуршало, поскрипывали деревянные дверцы шкафа. Тетка действительно извлекла из самого дальнего угла своего комода палисандровую шкатулочку, открыла ее и несколько раз протягивала руку к лежавшим внутри бумагам, но так и не взяла их. Вместо этого, с выражением лица, сделавшим ее неотличимой от Медузы-Горгоны, она вытряхнула из кошелька несколько монет.
Ничего этого Арамис не видел: за приоткрытой дверью соседней комнаты мелькали лишь колыхавшиеся оборки платья. Появившись на пороге, тетка протянула деньги:
- Вот десять ливров. Это лишнее с кольца.
- О, мадам, оставьте это Вашим слугам!
Дворянин еще раз поклонился – не купчихе, женщине, – и ушел.
Она, оставшись одна, тяжело опустилась на стул. Медленно подняла руку, взяла со стола колокольчик, позвонила. Быстрая и бесшумная служанка принесла, что просили – палисандровую шкатулку. Иссохшие, бессильные пальцы коснулись, наконец, сложенных листков...
«Выражение Вашей привязанности ко мне так сильно, а прекрасные слова Вашего послания столь сердечны, что я просто обязан уважать, любить и служить Вам вечно. Я не буду в том клясться, я докажу Вам это своей жизнью…»
«Стихи эти спрячь на груди своей милой
И помни, что верен тебе до могилы,
Приди же скорее, о день быстрокрылый,
Когда прочитаю их вместе с любимой.
На скалы дикие птицы слетаются;
Поутру, лишь солнца луч закачается,
Пугая зверье, что к шатру подбирается,
Пишу, весь иззябший, а сердце мается.
Сам смеюсь своим глупым стихам, но тоска изглодала всего меня…»
«Не отчаивайтесь, друг мой, прошу Вас! Если Вы отчаетесь, то, что сохранит меня? Только мысли о Вас и держат меня еще на этой земле, да простит мне Господь мое малодушие».
«Возлюбленное мое сердце! Все еще не могу быть рядом, что мучит меня и лишает разума. Лекарства ото всего этого — только чистосердечная и ревностная молитва единому Богу, а с нашей стороны — истинная любовь.
Множество глаз смотрит за нами, а я не могу укрыть Вас в глубине моего сердца, хотя я готов разорвать себе грудь, чтоб ни один взгляд не задел и не потревожил Вас.
Невозможно, чтобы люди вовсе не судачили о нас, но не тревожьтесь, душа моя, об этом и не пугайтесь. Бог не оставит нас».
«До смерти моей отдаю себя в услужение Вам, равно как и любящее сердце мое и все помыслы мои и всю жизнь, сколько ни будет мне отпущено. Прошу у Отца нашего Всевышнего множества благ для нашего тела и души нашей, ибо едины они у нас. Счастье, что дарите мне Вы несказанно…»
«Я клялся быть покорным Вам и вот я смею ослушаться. Простите за это, моя любовь, и пощадите меня, дайте мне свое согласие. Я не смею просить – но я прошу. Я приму всю вину на себя, скажу все, что Вы пожелаете. Я поверю Господу свои желания и буду молить Его дать мне силы исполнить задуманное, и наполнить мужеством мое сердце перед лицом родителей Ваших, коих я готов любить и уважать. Я не отступлюсь, пока имя мое не станет Вашим, потому что это последнее, что пока Вам не принадлежит».
Женщина судорожно выдохнула и зажмурилась. Она сидела так, пока тишину не нарушили шаркающие шаги. Это был ее муж. Опираясь на руку слуги, он втащил свое тело в комнату и, найдя жену глазами, заискивающе заулыбался:
- Э-э-эээ… Дорогая… Пьер отказывается подавать на стол, сказал, Вы велели обождать. А я проголодался после прогулки… К тому же, мне утром забыли принести завтрак…
Он осторожно сделал еще два шага к жене:
- М-м-ммм… Мы поедим позже, да? Вы заняты, читаете… Что-то любопытное?
- Это любовная переписка моего покойного зятя с моей сестрой.
Старик растерянно заморгал, а потом подобострастно захихикал:
- Вы изволите шутить? Какая веселая шутка! Ха-ха! Вы всегда так остроумны!
- Да, я пошутила, – холодно оборвала его жена. – Это старые счета.
- А, счета! Да, счета я понимаю, это важно.
- Я уже закончила. Идемте, я распоряжусь подавать обед. А потом мы поедем к ратуше.
- Зачем, дорогая?
- Сегодня прибывает королевский кортеж. Поглядим на этих придворных дворянчиков-бездельников.
- Конечно, как пожелаете, дорогая.
Проходя мимо окна, она безотчетно бросила взгляд во двор, но, конечно, Арамиса там уже не было. Он успел не только покинуть дом, но и пройти изрядное расстояние по направлению к ратуше.
Арамисом двигало поначалу лишь одно желание – уйти как можно скорее и как можно дальше. Чем дальше он уходил, тем больше ему попадалось нарядных горожан, собиравшихся группками, оживленно переговаривавшихся и куда-то спешивших. Скоро Арамису стала понятна причина подобной суеты – кто-то уже увидел первых всадников на подъезде к Амьену и поспешил разнести эту весть по городу. Прибытия кортежа ждали с утра, но, естественно, никто не мог с точностью сказать, когда он прибудет. И вот теперь все, кто желал лицезреть шествие, но не принимал в нем участия, стремились к ратуше, спеша занять места получше. Окрестные дворяне присоединялись к кортежу, а самые нетерпеливые даже опережали его, и их кони уже вовсю гремели подковами по улицам Амьена.
Один из таких всадников чуть не налетел на Арамиса. Сдерживая коня, незнакомец загородил дорогу другому всаднику, едущему следом, и тому едва удалось избежать столкновения.
- Эй, любезный! Или езжайте вперед или дайте дорогу!
Первый всадник обругал Арамиса и пришпорил коня. Второй с видимой легкостью удерживал гарцующего скакуна одной рукой, уперев вторую в бок. По платью и манерам в нем нетрудно было признать столичного гостя – местные не умели ездить с таким шиком. Придворный расхохотался вслед уехавшему дворянину и снисходительно глянул на Арамиса.
- Этот болван привык скакать верхом на козле, не иначе. Постойте… Шевалье? Однако, Вы уже здесь?
- Господин Пютанж? Я не сразу Вас узнал. Вы…
- Да, я знаю – это платье мне к лицу, мой конь великолепен и так далее. Но мне уже до колик надоело это слышать. Вы где остановились?
- Я… – Арамис умолк, не решаясь признаться, что живет в доме паломников при монастыре.
- Улица Аббатов, найдете меня там! – Конь плясал под всадником, но Пютанж удерживал его опытной рукой, ни на мгновение не теряя горделивой осанки и спокойного выражения лица. – Приходите, когда все закончится. И не забудьте шпагу – без нее Вы похожи на черт знает что!