… Звенит мороз. Сердце снегом дышит.
Скрипач выходит курить на крышу.
И слушай, если готов услышать,
Как падают скрипка, слеза и маска.
Прошу, помяни мое имя всуе.
Играю на крыше. Зима танцует.
Малыш Февраль на стекле рисует.
И скоро кончится наша сказка.
Саша Бест
«Не поминай моё имя всуе»
Нет, ну приснится же! Не иначе Фея морок навела, чтоб ей пусто было! Интересно, какой она гадости в еду намешала, что ему такая лабуда привиделась?
Гюнтер попробовал тряхнуть головой. Напрасно. Реальность резко потеряла чёткие контуры, а в мозгах загудел колокол. Да нет, гудел кто-то ближе.
С трудом сфокусировав зрение, Крысолов заметил рядом массивное зелёное тулово. Узнавание происходило медленнее, чем хотелось. Но когда наконец произошло, Гюнтер неприлично выругался: тролль с похмелья — не лучшая компания.
Феи, разумеется, не было. Ожерелья — Гюнтер обшарил себя, потом оглядел Хряся и окрестности — тоже.
Тролль, схватившись за голову, выл, раскачиваясь из стороны в сторону.
И, несмотря на то, что каждый звук болью отдавался в голове Крысолова, он решил прояснить кое-что.
— Ты помнишь, когда отключился? — проговорил он. Язык ворочался так, словно его пригрузили камнями.
Хрясь попытался сосредоточиться, но, судя по страдальческому выражению его морды, выходило плохо.
— Мы ели, потом ты что-то тренькал…
— Я — тренькал? — так его ещё в жизни не оскорбляли. Но, посмотрев на вдруг посеревшего тролля, Крысолов понял, что в искусствоведческие дебаты сейчас лучше не вступать.
— В общем, отключились мы почти одновременно… А что тебе снилось потом?
— Ляна… И луг с цветами… Мы там бегали, и бабочки, бабочки кругом… — мечтательно проговорил Хрясь.
Гюнтер таки выматерился.
— Похоже, зелье было забористое! Эвон, как нас с тобой развезло…
— Эй, ты что — тоже с Ляной по лугу… — тролль набычился.
— Не-не, у меня всё куда приземлённее вышло, — отмахнулся Гюнтер, но в голове уже зрели мстительные мысли: эта крылатая стерва ещё ответит ему за тот сон!
— И чего теперь? — вернул его к более обыденным вещам Хрясь.
— Ну, для начала надо бы разузнать, что задумала Фея. Что-то меня как-то напрягать стало — быть пешкой в её игре.
Хрясь согласно кивнул.
— Только как? — развел он лапищами и для верности подвинул ближе своё орудие, опираясь на его сокрушительное основание подбородком.
— Есть у меня кое-кто, за кем должок водится… — Гюнтер достал флейту и заиграл. Мелодия в этот раз вышла почти зажигательной… Словно из-под земли высунулся крохотный старикашка, борода длиннющая, нос красный, а глаза — грустные-грустные, и взгляд такой: «Век бы вас не видел!»
— Что раздуделся в лесу, дударь! Зверюшек пораспугаешь! — старичок беззлобно погрозил музыканту сучковатым посохом.
— И тебе — наше с кисточкой!
Старик воззрился на них хмуро из-под кустистых бровей. Потом, после продолжительного молчания и обоюдного разглядывания, пробурчал-таки:
— Что-то вы смурные какие-то? Неместные, что ль?
— Ага, мы из параллельной фольклорной реальности с дружественными визитом, так сказать, — Гюнтер весело подмигнул вновьприбывшему, и покосился на ошалевшего Хряся. Кажется, тот только заметил, что горы и веселый лес исчезли, уступив место густому тёмному бору.
Старичок по-прежнему глядел на них бирюком и хлеб-соль предлагать не спешил:
— Поналезут тут всякие в наш фольклор, — прогундосил он себе под нос, — а он то, между прочим, не резиновый.
Гюнтер присел, чтобы удобнее было общаться с таким крохой, и проговорил задорно:
— Это всё братья Гримм виноваты. Они сравнительно-исторический метод придумали, и общность сюжетов и прочее…
Лесочик даже обиделся:
— Ты мне сказочки тут не рассказывай, не Шарль Перро, лучше скажи, как про меня-то прознал?
— То, что ты Фее нашей помог?
— Угу, — кивнул дед.
— Ну, только в ваших краях такие мухоморы зреют…— Крысолов пространно повел рукой. — Нас с них здорово пробрало! А раз ты ей помог, то нам и подавно — ведь ты мне должен, помнишь?
Дедок поскрёб затылок и ещё больше, хотя казалось уже некуда, сморщил лоб.
— Чёй-т не припомню, склероз, поди… Чтоб его черти побрали!
— Чур тебя! — Гюнтеру кстати вспомнился местный обычай. — Этих нам ещё не хватало! В вашей стране и черти-то ненормальные.
Старик снова потряс клюкой и буркнул:
— А ты страну-то не трожь, понаешавший! А то я тебе покажу, что у наших чертей ещё и кулички есть! Только там тебе не понравится!
Изучать достопримечательности во владениях здешних нечистых Гюнтеру совершенно не хотелось, поэтому он поднял руки в примирительном жесте и рассыпался в извинениях. Хрясь смотрел на собеседников совершенно осоловевшим взглядом, должно быть, не понимая ни слова из сказанного. Крысолов даже немного пожалел его, и порадовался, что сам был полиглотом: ведь в сказочной реальности никогда не знаешь на каком языке к тебе обратятся в следующий миг.
Старик смилостивился, присел на ветку и сказал уже дружелюбно:
— Ну, выкладывай, что там у тебя? Я хоть и себя едва помню, но раз ты говоришь, что я тебе должен — я тебе верю и должок верну.
Крысолов пересказал ему все свои — и немного Хрясивых — приключения.
Старик собрал бороду в кулак и задумался.
— Слыхал я об этой Фее. Может, даже и грибы ей сам продал — говорю же: вчерашнего дня не помню, — неубедительно проговорил дед, бегая глазами, — бесчинствует она по лесам. Непорядок это! Но когда у вас, в Европах, порядок-то был! Толерантность одна! Эх, мы бы её быстро приструнили! Я тебе вот что скажу, малый: если девка так чудит, и даром, что Фея, мужика ей надо! А может, мужик есть, да не её! Я сплетни не собираю, эт тебе к Кикиморе надо. У неё болото с Русльей рекой граничит, а та, знамо дело, в Озеро Фей впадает. Ну всё, бывайте, робяты! Не поминайте лихом и всуе! И Лихо всуе!
С этими словами и коротким пшиком он растворился в воздухе, а реальность вокруг начала стремительно меняться: сосны, что стояли вокруг ровнёхонькие, вдруг сгорбились и искорёжились, почва под ногами стала зыбкой, воздух заполнил зловонный туман. Происходящее, словно опровергало утверждение о том, что сказка быстрее дела. На деле выходило наоборот.
Гюнтер едва успел подумать, что недолюбливает Кикимору, и у той есть причины платить ему взаимностью. Мысль эта ещё не успела сформироваться окончательно, как рядом раздалось противное хихиканье и тоненький голосок ехидно спросил:
— Чего изволите, господа иностранные подданные?
Рядом возникло премерзкое существо, больше похожее на поросшую тиной корягу, чем на женщину.
— Да так, разговорчик есть, — бросил Гюнтер, складывая руки на груди и отодвигаясь подальше.
— А кто тебе сказал, что я вообще с тобой разговаривать хочу! — проскрипела карга. — Ты крысок изводишь, подлец!
— Слушай, давай вопросы экологии потом обсудим, Зелёная ты наша!
— Э нет! — Кикимора пригрозила ему узловатым, что сучок, пальцем. — Я с тобой вообще ни о чём говорить не стану… А вот с ним, — закусив губу, она стала обходить Хряся: — Мой любимый цвет! Мой любимый размер!
Только вот Хрясь, судя по тому, как попятился, такому знакомству был вовсе не рад.
— Что насуворился, аль не мила я тебе? — покручинилась Кикимора. — А если так! — и рухнула наземь. Но едва коснулась её, как вскочила красной девицей. И не беда, что зелёной. Зато с косою до пят и глазами в пол-лица, зеленющими да омутными. И Хрясь не устоял, рухнул в их водоворот, оказавшись вовлечённым в страстный поцелуй.
Гюнтер схватился за голову и глухо застонал. Так тесно дружить фольклорами в его планы не входило.