Странная история произошла со мной: В 1962 году я купила турпутёвку по Южному Уралу: Миасс, Златоуст, озеро Тургояк и Челябинск. Но почему эти места для путешествия привлекли меня? Да потому, что всю войну я провела в Златоусте у бабушки - родине матери. Я часто вспоминала своё военное детство, проведённое в этих необыкновенных сказочных местах. Главное чудо - гора Таганай. У подножья этой горы лежит Златоуст. Гора сверкала и переливалась, то красными, то багряными, то фиолетовыми красками в зависимости от освещения. А сколько богатства хранила она: тут и камни – гранаты в слюдяной оправе, и ягоды: клюква, брусника. А какие в лесу были грибы: боровики, грузди, рыжики! Мать никогда не приходила домой из леса с пустым лукошком.
И вот я уже в Миассе. Однажды услышала от местных жителей:
- Здесь люди мрут, как мухи!
- Отчего?
- От белокровия: болезнь такая, когда лейкоциты убивают гемоглобин.
Правительство не сообщило народу, что в 1957 году был взрыв на атомной станции под Челябинском. Знали об этом только местные, и слухи поползли по всему Уралу.
Двенадцать дней я вместе с группой туристов иду по маршруту и познаю красоты края от Миасса до Тургояка: мы пьём воду из местных рек и озера, собираем грибы и ягоды, дышим этим воздухом и три дня стоим под Златоустом недалеко от места аварии.
Инструктор маршрута не замечает людей и в каждом населённом пункте напивается и пропивает продукты. Он болен, ему всего двадцать два года. Какое ему дело до людей, если ему немного осталось. Из маршрута мы, туристы пришли измождённые, но сохранили юмор и узнали много песен.
Когда я вернулась домой в Москву и вышла на работу, то почувствовала, что во мне что-то изменилось. Страшная слабость и усталость почти не оставляли: часто качало из стороны в сторону. После походов в магазины приходила домой без сил.
Но ко всему человек привыкает, а мысль, что нужно пойти к врачу не приходила.
- Да это недомогание от низкого давления - так объясняла медсестра на работе.
И вот прошло десять лет. И на майские праздники я отправилась в Ленинград с племянницей к своей двоюродной сестре. Все дни праздника мы бегали по театрам и музеям, но на второй день я почувствовала жар и недомогание. Я не жаловалась близким людям, что мне плохо, не хотела привлекать к себе внимание. С трудом купили билеты домой. И в поезде мне досталась верхняя полка возле туалета: всю ночь сновали люди, хлопала дверь, а я горела в жару и задыхалась от кашля. Поезд прибыл на Казанский вокзал рано утром, транспорт ещё не ходил, и пришлось мне до своего дома добираться пешком. Дома приняла душ и поехала к врачу в поликлинику от института, где тогда работала. Температура тела поднялась до тридцати девяти с половиной, и врач констатировал грипп.
Неделю я пролежала с высокой температурой и без пищи: организм ничего не принимал. Вызывали врачей из районной поликлиники, приходили, качали головами, но не могли поставить диагноз. Но однажды врач, третья по счёту, отправила меня на клинический анализ крови в районную поликлинику. Я еле доплелась до поликлиники, сделала анализ крови, и на следующий день она прибежала счастливая и провозгласила: « Я знаю, что у вас: это вирусное заражение крови – мононуклеоз!» Мононуклеоз считался болезнью юношеской в период, когда окончательно сформировывается иммунная система. А мне было уже тридцать четыре года!
Я попала в инфекционное отделение, где лежали в одной палате «мононуклеоз ники», а в палате рядом – тифозники.
Больничная обстановка не раздражала меня. Народ в палате не утомлял. Рядом мной лежала жена известного журналиста Валерия Касаван. Они несколько лет жили в Америке и недавно возвратились из очередной командировки. В Москве она грипп и подхватила. К ней каждый день под окна её палаты приходил муж, она опускала вниз с третьего этажа обычную бельевую верёвку и поднимала вверх полную сумку деликатесов и фруктов. Она была некрасива: круглолицая с маленькими глазками, курносая - лицо деревенской доярки. Но эта внешность была в полной противоположности её остроумию, красноречию и образованности. Она много рассказывала об их жизни в Америке: в Америке очень любят детей. Незнакомые люди, увидев ребёнка, начинают с ним общаться, Женщины предпочитают зимнюю одежду из искусственного меха, так как многие против убийства животных. Медицина в Америке на более высоком уровне, чем в СССР.
По левую сторону кровати лежала моя тёзка, двадцати двух лет с тем же заболеванием, что и у меня. Она делилась рецептами деликатесов и часто начинала мурлыкать какую-нибудь мелодию, а затем её подхватывала вся палата. Напротив нас лежала Маша, школьница десятого класса, знавшая наизусть массу стихов. Никто не унывал, о болезнях не говорили, пели песни, читали стихи, получали письма и передачи с «воли».
Так две недели провела я в больнице. А третья - стала невыносимой: началась лекарственная болезнь, последствие приёма в течение трёх дней пенициллина. Ночью было душно, и я, как Ванька-встанька, почти не спала. Лечения кроме таблеток не получала, только – диета, и напала тоска, хочу домой. Меня наблюдал молодой, доктор. Последнее время вёл себя как-то странно: слушает, на меня не смотрит и только спрашивает: - Ну, как вы себя чувствуете?
- Хорошо, мне уже здесь делать нечего.
- Ну, конечно, выпишем вас, через день-другой.
А почвы-то никакой нет: анализы плохие: костный мозг поражён, температура держится - слабая, хожу еле-еле, шатаюсь, но всё надеюсь, что выпишут.
И вот наступил обещанный день: все ждут с нетерпением доктора. Обещал выписать из палаты пять человек. Утром пришёл в палату и очень спокойно:
- Здравствуйте! Как вы себя чувствуете?
Вся палата хором: - Хорошо!
- Ну вот, как результаты анализов будут готовы, так, и домой пойдёте.
- А когда?
- Часов, в двенадцать.
Медленно тянется время. Соседка Галя потихоньку собирается и напевает. У Маши - глаза печальные, вся в себе. А я ничего хорошего не жду. Плохие сны видела: чествовали меня, всякие хорошие словеса говорили, а ещё отца видела - это не к добру, говорят. Меланхолично смотрю на всю эту суету, а сердце так колотится, кажется, что все слышат его. Вот, и двенадцать, доктора нет, все в коридоре прогуливаются, нервничают.
Не выдержала, сестричкам позвонила, предупредила о выписке. Вот доктор появился, кинулись к нему: « Анализы не принесли пока».
И я к доктору: « Доктор, даже, если плохой анализ, не держите меня тут: это бесполезно, так как мне больница уже противопоказана».
Улыбнулся.
- Анализы улучшаются, да и карантин уже прошел….
- Так можно я позвоню, чтобы приезжали….
- Нет, подождите.
Уже выдают одежду тем, кто выписывается. И у меня созревает решение: подхожу к кастелянше и прошу выдать одежду, т.к. выписывают. Спросив, в какой палате и фамилию, выдаёт одежду. Судорожно одеваюсь, соображаю, где выход из больницы, выхожу в коридор…. А навстречу - медсестра… с моей выпиской из больницы.
- Ура! Я ухожу с плохими анализами, но свободна! –
Через три дня отправилась в ведомственную поликлинику, чтобы закрыть больничный лист и выйти на работу. Но врач отправила меня сдать анализы, и результат ошарашил: диагноз… лейкоз?
- Да - Врач Светлана Сергеевна, молодая ординатор смотрела на меня с нескрываемым сочувствием.
- И что же мне делать?
- Для начала соблюдайте диету: салаты, зелень, паюсную икру, свежий творог – есть всё диетическое.
- Где же я возьму икру? Её же нет в магазинах.
- В любом ресторане. А позже я вас покажу московским светилам.
От врача я вышла растерянная, но заставила себя успокоиться: главное не паниковать.
- Неужели это конец? Не все же умирают.… Ещё не всё испробовано. Буду лечиться.
Сразу же отправилась в близлежащий от дома ресторан и купила двести грамм чёрной икры, потом отправилась на базар за зеленью. К еде я относилась осторожно: в девятнадцать лет отравилась мясными пирожками, которые продавались на каждом углу, и с тех пор ограничивала себя во всём. Творог готовила сама.
Через неделю я вместе со своим врачом ординатором поехала в Мединститут к профессору специалисту. Ничего утешительного для себя я не услышала: диагноз профессор подтвердил, дал направление в больницу им. Боткина, пожелал выздоровления. Войдя в поезд в метро, Светлана Сергеевна усадила меня, попросив освободить место какого-то юнца. Было неловко: я никогда не садилась в метро, порывалась уступить место пожилой женщине, но врач не разрешила: « Нужно беречь силы».
Думала ли, я о смерти? Конечно, но как-то отстранённо - будто это произошло не со мной. Я ни разу не всплакнула, думая о таком конце. Верила ли, что скоро умру, и моя жизнь оборвётся, а я так и не стану матерью? Нет. Я не была замужем, и в данный момент не было любви ни к одному из мужчин. Не было и детей, о которых мечтала. Любовь была в прошлом, и всё было не с тем и не так, как хотелось бы. Была подруга, которая сочувствовала, но помочь никто не мог. Только я сама.
Через две недели я вышла на работу и отдала шефу свои больничные листы, прочитав в его глазах жалость и сочувствие. И подумала: не говорите со мной об этом, пожалуйста.
В отделе узнали о болезни, но никто не лез в душу и не жалел. Я вела себя так, как раньше, просто работала. Иногда мне было нехорошо: страшная слабость - кружилась голова, и шеф отправлял домой в сопровождение молодого сотрудника, который был в меня влюблён, но я не отвечала ему взаимностью. Он вёл меня под руку и оба молчали. «Спасибо» - это всё, что я могла ему сказать.
Один раз в месяц ездила в больницу и сдавала анализы: результаты были те же. Они не пугали меня, привыкла, словно прожила с ними всю жизнь.
А через три месяца в начале сентября мне неожиданно в институте предложили путевку в сердечнососудистый санаторий под Звенигородом, около деревни Дунино, где когда-то жил на своей даче писатель Пришвин. Тотчас купила путёвку. Погода была замечательная, теплая – бабье лето. Место, где находился санаторий, было очень живописно: впереди на холме притягивал к себе взглядом пейзаж Левитана «Золотая осень». Я даже закрыла глаза: не мираж ли это, а когда открыла - пейзаж был на месте. Ещё выше на холме - деревня Захарово, бывшее имение бабушки Пушкина. И в километрах трёх - находилось имение Бабкино, куда съезжались на отдых к Чехову его друзья.
Я, неожиданно для себя, пребывала в состоянии покоя и счастья, несмотря на результаты анализа крови, на соседство несимпатичной женщины, которая каждое утро начинала с перетряхивания постели и многочисленного гардероба.
Врач, осмотрев меня, спросил:
- Вы не работали на руднике, где добывали свинец или ртуть?
- Никогда не работала.
- У вас такие же анализы как у горняков. Старайтесь много гулять и спать.
Так и жила по совету врача: больные спешили на процедуры, а я шла в лес и забывала обо всём на свете, внимая красоте и очарованию бабьего лета.
Однажды в лесу набрела на речку. Уселась на берегу на скамейку из двух жердей. Это было райское место: никого нет, тихо, только шорох листьев да стрекотание кузнечиков. На другом берегу расстилалось поле кукурузы. Вдруг очень захотелось кукурузы. Но как перейти туда? Вброд, а вдруг глубоко…. К счастью, нашелся недалёко мостик из двух перекинутых брёвен. И я уже там, среди могучих стеблей кукурузы. А початки – сладкие, молочно-восковой спелости. «Вот бедные коровки, я вас немножечко объем», - бормотала я, поглощая один за другим эти сочные початки. Итак, каждый день приходила я на это место за любимым лакомством. Это была моя маленькая тайна.
В конце сентября вернулась в Москву. Поехала в больницу. К моему удивлению анализы крови были в норме.
- Что это? Чудо! Кукуруза помогла, да, да, конечно: я съела початков восемьдесят и почувствовала прилив сил. А в ней содержится золото. А может за меня моя бабушка молилась. Говорят, что велика сила молитвы.
- Ура! Я здорова! – ликовала я. Страшная болезнь испарилась. И это было настоящее чудо! Так началась новая жизнь: я стала заниматься живописью, ушла из института, навсегда расставшись с математикой.