НЕОФИТ
Душа пела. Внутренний мир трепетал от слияния микро- и макрокосмоса. Подчиняясь этой гармонии стремительного танца руки, ноги, блоки, прыжки, удары сплетались в невиданные кружева и узоры, выражая полёт духа ясным, понятным даже неискушённому в боевых искусствах языком. Пространство вокруг гудело от творческого напряжения силы. С каждым шагом лицо и глаза озарялись разгорающимся внутренним светом. Движения становились всё более мощными и грациозными, словно на гребне силы распускался цветок, извергая неудержимые потоки энергии. Жизнь била ключом.
Но вот, достигнув точки наивысшего накала, поток плавно утих, и с последним движением круг замкнулся, заключив в себе спокойную, но грозную мощь. Человек стоял неподвижно, словно впервые осматривая родные стены и пустынный монастырский двор. И вдруг внутри всё замерло: глаза встретились со взглядом настоятеля, одиноко стоявшего на ступенях храма. В этом взгляде читалась гордость за успехи воспитанника. Но было в нём что-то ещё. Какая-то неуловимая тень задумчивости.
Техника Чена была хороша, и он это знал. Почему же этот взгляд такой, словно Учитель что-то необычное увидел в его судьбе?..
Ну, хватит ломать голову! Лишь один Всевышний может до конца прочесть всю глубину этих глаз. Будет лучше предоставить это Ему…
Эти мысли в одно мгновение пронеслись в голове. Чен склонился в почтительном поклоне.
Чен любил монастырь и братьев-монахов, которые заменили ему семью, вырастили и воспитали из него человека, помогли стать воином. В это неспокойное время всеобщего духовного упадка быть воином — единственная возможность сохранить Истину и Свет. Да что там Свет! Жизнь, этот бесценный дар Неба, нынче совсем упала в цене, и отнять её могли не только в любом переулке и на глухой лесной тропке, но и на подступах к обители, соблазнившись даже на суровую монашескую одежду и тощую сумку с рисовой лепёшкой.
Поэтому родился монастырь. Его воспитанниками становились те, в чьём сердце ещё жила верность заветам Будды и вера в необходимость сохранить Свет любой ценой. Силой оружия. Ценой своей жизни.
Чен попал сюда пятилетним ребёнком. Жизнь безжалостно швыряла сироту, тёрла нищетой и голодом, пока не выбросила к воротам обители. С детства впитал он суровый дух братства монахов-воинов, окруживших его заботой и любовью…
Всё! Достаточно! Хватит!
Снова предательские мысли привели его к худшим временам его жизни, выхватывая сохранившиеся детские воспоминания. Он хотел забыть обо всём, оставив лишь возмущение против людской жестокости и несправедливости.
Ну же, довольно! Завтра экзамен. Ему предстоит поединок с самим Лао Кунгом. Так решил настоятель. Но Лао Кунг… Ведь сам настоятель был учителем этой живой легенды монастыря. Да что там монастыря — все лихие головы предпочитали помалкивать и не высовываться на разбойничьих тропах, если примечали его во главе каравана.
Что ж, Чену понадобится собрать все свои силы, возможные и невозможные. Даже если придётся умереть, а тем более стать из ученика воином. А значит, всё, что он может ещё сделать, — это как следует выспаться.
ЭКЗАМЕН
Напряжение пространства, казалось, достигло немыслимого предела. И с первым прикосновением всё взорвалось и закружилось в вихре поединка. Руки то переплетались, как две пары гибких и опасных змей, то взрывались стремительными сериями ударов и защит, атак и уходов. И никто не мог взять верх. Старый мастер был могуч, и экзаменуемому приходилось несладко, но в этом противостоянии каждый выкладывался на пределе возможностей. Противники сошлись. Разошлись и снова сошлись. Для Чена давно перестало существовать окружающее. Весь мир, как на кончике иглы, сконцентрировался на живом смерче соперника. Внимание и данный момент. И ещё раз внимание...
Чен устал. Его всегда поражала способность мастера никогда не терять силы. Казалось, чем щедрее Лао вкладывал её в свои движения, тем больше её в нём появлялось. К этому стремились все. И Чен тоже мечтал достичь такой открытости жизни. Что ж, экзамен обнажит его успехи и недоработки.
И в момент, когда напряжение физических и душевных сил достигло пика, прозвучал удар гонга. Поединок окончен. Чен не победил. Противники разошлись и поклонились друг другу. С тенью поражения в сердце Чен встал в ряды братьев.
Поднялся настоятель и в сопровождении двух ближайших помощников подошёл к краю террасы, с высоты которой наблюдал за происходящим. Его взгляд прошёлся по рядам собравшихся, и каждому показалось, что душу согрел солнечный луч.
С невозмутимостью на лице Чен отдался своей неотвратимой судьбе.
— Братья! — раздался голос, за каждый звук которого любой из этих сотен готов был без раздумий отдать жизнь, ибо он пробуждал в сердцах самые высокие порывы и стремления. Казалось, даже время и пространство замерли в благоговейном молчании.
— Наши ряды пополнились ещё одним талантливым бойцом! Это большая радость для монастыря, ибо в наше время каждое отважное сердце на счету. Чен в течение получаса выстоял против непобедимого Лао Кунга. Я рад, что не ошибся в тебе, Чен. Отныне твоим наставником будет Лао Кунг. Он научит тебя всему, что знает и умеет сам. Дерзай!
И лишь последние слова достигли юноши и их смысл дошёл до него, Чен умер. И родился вновь.
Медленно, словно во сне, перевёл он взгляд от настоятеля к Лао, увидев ободряющую улыбку на лице нового Учителя.
ПРОБУЖДЕНИЕ
Весь следующий год жизнь была насыщена тренировками, трудом и долгими разговорами с наставником. За этот год Чен вырос и возмужал. Во время частых прогулок с Лао по окрестным горам он много у него перенял. Так двадцатилетняя юность впитывала мудрость восьмидесятишестилетнего патриарха.
Но сегодня Чен был рассеян. Пропустив очередной болезненный удар, он усилием воли заставил себя сконцентрировать внимание здесь и сейчас. Но мастер остановил бой.
— Тебя что-то гложет, Чен. Я мог бы, поражая дыры в ослабевшей защите, выбить из твоего сознания всё мешающее. Но я вижу твоё сердце и не хочу, чтобы оно закрылось и страдало под бременем неразрешённого. Тогда ты утратишь безмятежность духа и никогда больше не сможешь воспарить на крыльях вдохновения. Что тревожит тебя?
— Вчера вечером после тренировки я отправился искупаться в ручье, что протекает в ближнем ущелье, — медленно, осторожно подбирая слова, начал Чен. — Выбежав на гребень утёса, я увидел купающуюся девушку. От неожиданности я замер и быстро спрятался за камни, недоумевая, как это она решилась отойти так далеко от деревни. Раньше я здесь никогда никого не встречал. Интерес взял верх, и я осторожно выглянул…
Чен смущённо замолчал, не решаясь взглянуть в лицо Учителя.
Когда он заговорил снова, его повествование постепенно начало набирать стремительность, словно река, наконец прорвавшая плотину. Он рассказал наставнику о чувствах, переполнивших его, как только он увидел купальщицу нежившейся в прохладных водах ручья и подставившей мечтательное лицо ласковому солнышку. Рассказал, как он смотрел на неё и не мог оторвать взгляд, любуясь юной красотой, как, скованный внутренней борьбой, случайно сдвинул камушек, и тот, подпрыгивая на уступах, покатился вниз. Девушка вздрогнула. Её округлённые испугом глаза метнулись в сторону шума, и их взгляды встретились. Чену показалось, что весь мир — и он вместе с ним — замер в напряжении, как натянутая струна. Девушка вскрикнула и, схватив платье, как вспугнутая газель умчалась по ущелью к деревне.
— Учитель, я всю ночь не спал, терзаемый угрызениями за проявленную слабость. Я воин. Мне не к лицу засматриваться из засады на купающихся красавиц. Мой путь — словом и мечом отстаивать чистоту Истины. Но как я ни старался вернуть себе гармонию, передо мной вновь и вновь встают её испуганные карие глаза и гибкие грациозные движения. Но больше меня заботит то, что я утратил покой и запятнал себя слабостью и неумением сохранить холодную сталь духа. Я не могу понять, что со мной, почему не возвращается гармония, хотя я всеми силами старался выбросить всё из головы, беспрестанно тренируясь и медитируя. Но у меня ничего не вышло. Я не оправдал ваших надежд, Учитель…
Чен смолк. Медленно заставил себя поднять глаза к лицу мастера, готовый принять справедливую кару и порицания. Возможно даже, его как недостойного изгонят. Пусть! Он заслужил…
Но внутри всё вздрогнуло и замерло. На спокойном лице наставника светилась простая и добродушная улыбка.
— Ты вырос, Чен. Братья заменили тебе семью, а монастырская обитель стала твоим домом. Ты впитал мужество и верность, бескомпромиссность и твёрдость. Но вот судьба сама решила восполнить пробел в твоей душе, заполнив его тем, что мы не могли тебе дать. Ты ощутил прикосновение Любви.
— Но Учитель! Я люблю вас, братьев, а когда на меня падает взгляд отца Ли Шичуна — моя душа разворачивается и выпрыгивает из тела от переполняющей её любви. Кроме того, я воин, и должен быть сильным.
— Ты прав. Глаза настоятеля излучают Вселенскую Любовь, и ты ощущаешь её прикосновение, как цветок — согревающие лучи солнца. Но воля Всевышнего воспламенила в тебе уже крепнущее Ян, столкнув его с кареглазым Инь. И теперь ты мучаешь себя, пытаясь вырвать самое лучшее, что способно родить сердце. Что может быть прекраснее и чище любви? Разве не любви учит Будда? Не старайся зажать раскрывшееся чувство в тиски воли. Оно всё равно будет искать выход, выливаясь в уродливые формы. Я видел подобное не раз. Отпусти его. Прислушайся к себе. Пусть сердце укажет тебе дорогу.
Ночь мягким бархатом тишины окутала землю. Лишь горные вершины гордо темнели на фоне звёздного неба. Всё вокруг погрузилось в сон. Со дна ущелья доносилось приглушённое, словно в дрёме, журчание ручья.
А на вершине кряжа, у самого разлома, стоял человек. Его взгляд был устремлён ввысь. Потоки новых, ещё непривычных чувств изливались в ночное небо. И казалось, что даже самая маленькая звёздочка отзывалась на них, доверяла ему свои мечты.
Чен был счастлив. В эту ночь Мироздание приоткрыло ему своё лицо.