начало: http://www.proza.ru/2013/11/18/322
Москва. 1993г.
За игровым столиком меня ждала роль «сварной». Это мои номера совпадали со случайным прохожим и мы кидались деньгами.
Сам по себе фокус наивно прост, сколько бы не было средств у бедняги лоха, он всё равно обречён. Вертлявый ведущий, непроизвольным движением, ломает часть уже полученных денег и заводит руку за спину - так они снова попадают ко мне. За каждым столиком работает не менее восьми человек, они-то и создают иллюзию толпы с перемещением денег.
Наш ведущий – болтливый подвижный украинец, спешно прячет губы в красно-белый шарф "Спартака" и ржёт. Ему девятнадцать. В фойе метро, целый день, смиренно ожидая, простояла его девушка с зелёным чемоданом и совершенно бездонными глазами. Девушке шестнадцать и она беременна.
Их так бы и таскало каждый вечер на вокзал, в поисках дешёвого ночлега у сердобольных тёток, если бы я не позвала к себе. Смешного фаната звали Саня. Мы долго и запросто, перебивая друг-друга, болтали в ту же ночь не умолкая. Почти сказкой, засыпая, я поведала, невнятно, о возможности срубить миллион на ближайшей продаже студенческих проездных. В то же мгновение затих и Саня.
Ранним утром, торопясь, помчались к Саниному приятелю, имевшему некое отдалённое отношение к одному из московских ВУЗов. И ничуть не удивило, что в любой типографии, за копейки, охотно печатали тысячи дубликатов. Срок изготовления – сутки. До сезона продаж оставалось двенадцать дней.
Мы почти перестали есть и отчаянно копили на билеты. Бригада нашего столика, зажжёная моим и Саниным энтузиазмом, по-стахановски, собиралась раньше всех. У посторонних не было возможности наблюдать за игрой, но, далее десяти метров, оттирать любопытных было совсем некому. И один странный тип пристроился нас изучать. Редкий снег сворачивался в грязные капли на стылом асфальте и его ботинках. Мужик забавно трепетал красным пиджаком на ветру и запоминал все наши движения. После третьей игры, Саня перестал ржать и послал за бригадиром. Бригадир, как всегда флегматично, мужика осмотрел и разочаровался.
- Забейте.
А тот настырно стоит и курит. Вдруг, незаметно испарясь, торопливо через двадцать минут, возвращается и отважно требует лотерейку. Такой вот устойчивый интерес к нашему призовому вентилятору.
В ближайшую минуту не улыбался никто. Это было самой короткой игрой. Мужик небрежно метнул на стол лохматый пресс бабок и торжественно хрюкнул носом. Он был уверен, что мы никогда столько даже не видели, и больше ни у кого не бывает.
Конечно, не видели, но, из проходящего народа отделяется «мой папа» и начинает вопить - почему я не в школе! Восемь человек бесновато размахивают руками, вращая обалдевшего лоха. Саня берёт деньги и, не переставая нести чушь, заламывает почти всё. Через секунду, я нахально достаю тот же самый пресс из своей сумочки.
- Добавь, пожалуйста. - жалобно дёргаю за рукав неугомонно вопящего "папу".
Таких импровизаций было достаточно. Мы шутя обрастали возможными образами, всерьёз играя с каждым новым желающим. Чем правдивей отыграешь, тем незаметней драма. Женщин к столику не приглашали. Я отказывалась с ними играть.
Не смотря на то, что мы оба с Саней банковали и в разы отличались заработком от остальных, время бежало ещё быстрее. Скоро заказ в типографию делать - у нас и на сотню билетов не набирается. Мне пофиг, знаю, что через день ситуация изменится и без посторонней помощи, а Саня резко озаботился, и нашёл земляка в агентстве недвижимости. Бесплатно снял квартиру в Москве и денег занял, у него же.
Пять мешков с хрустящими студенческими проездными стояло в нашей новой квартире в тот самый день, как только их начали печатать в типографиях московских ВУЗов. Билеты мы продавали восемнадцать часов в сутки. Десять дней беременная девушка носила незатейливые бутерброды в подземелье метро. Мы не поднимались, по-моему, даже в туалет. Десять тысяч долларов было нам наградой. Наши глаза обнимали весь мир.
Чего хочется, когда в любом кармане миллион? Мне захотелось пиджак английского колледжа и увидеть Олю. Всего раз она назвала своё казино. Под кислотой. Не то «чира», не то «чири» на Кутузовском. Казино нашлось в полночь на Новом Арбате. Среди ноябрьской вьюги сочно горела алая вишня и переливались буквы:« Черри казино Метелица ». Шесть часов пешком.
Выплюнув снег изо рта, я замерла перед стеклянными дверями. Охрана, логично оценив тёткин взъерошенный пуховик и лицо подростка, трёхголосым хором кирпичей, затребовала паспорт. Ехать за паспортом было лениво. Ночная Москва рыдала чужим снегом на моих ресницах и чихала в спину, заставляя обернуться. Богемная надпись предательски меняла цвета, лишь наглая вишня, нахально алея, дрожала рябью своей настойчивости. Вишня, так вишня! Распахнула старую куртку до локтей и пиджаком вперёд, к охране, руки в стол:
- Ребят, вы как хотите, но я за сестрой!
Английский колледж победил, или моё хамство, но, "кирпичи" синхронно обнажили зубы и ободряюще подмигнули:
- Да знаем, что за сестра. Проходи.
Вход – сто тысяч. Взамен кладут кучу пластмассовой чепухи. На всякий случай ссыпаю в карман. Коробка металлодетектора, палка металлоискателя. Руки вверх. Повернитесь. Это сейчас на каждом шагу, а тогда – в первый раз. Дорогой ковролин и разъеденные солью сапоги. Десятки столов. Треск карт, скачки шариков. Ваши ставки, господа. Сигары, парфюм, иллюминация.
Первый круг я сделала, как Гагарин – ничего не поняла, но торжественно. Играли везде, разноцветье тел окутывало зелёные столы практически полностью, задние могли неожиданно вспрыгнуть. До 93 года в Москве были только спортлото и ипподром.
За отдельным столом, загадочно искрясь, сидел всего один конкретный пассажир. С его сказочной лысиной, по очереди, заигрывали все лампочки и официантки казино. Пассажир сосредоточенно метил расчерченное зелёное сукно огромными белыми фишками. На фишках золотится надпись – миллион. Хочется потрогать чего-то мокрого.
С трудом найдя бар, достаю самую крупную купюру, а чёрт его знает, сколько здесь стоит сок. Волновало ещё и то, что Оли нигде не было. Лощёный бармен, изумлённо моргая в застывшей улыбке, подаёт свежевыжатый нектар на белоснежной салфетке. Я залпом вонзилась в хрустальный бокал и чуть не захлебнулась на половине. Очкастый парень впереди, с двумя блондинками, небрежно жонглирует россыпью пластмассовой шелухи, как у меня, помечая ставки. Блондинки висят по бокам и отрешённо сосут коктейль.
Я не знала, что у него входные жетоны за троих. Поняла только одно - ставить нужно стопками. Подошла и поставила свою на «33». Через мгновение крупье водрузил туда же свой пузырёк.
- Вам кэшем, или цветом?
- А деньгами можно?
Три с половиной миллиона! И пластмасски обратно подвинул.
- А ещё, вы на них в баре заказать можете, – съязвил догадливый крупье, видя, что я абсолютно ничего не понимаю.
Казино оказалось двухэтажным. На втором этаже шикарный бар и сцена. На сцену вышла живая Любовь Успенская и отожгла:"А я сяду в кабриолет."! Мне хотелось орать вместе с ней. Я приземлилась на кожаный пуф, за зеркальный столик и, щедро пучив глаза, потягивала апельсиновый сок. Каждую минуту невидимые руки дарили новый "бзиньк" при смене чистых пепельниц. Неприкасаемая богема надменно плыла в мареве голубого воздуха и вежливо спотыкалась о мои советские сапоги. Изо всех сил я старалась казаться нормальной.
На следующий день мы пришли туда с Саней. Саня понял, что играть можно одной фишкой и отправил свою девушку домой. В Украину. Три дня мы ночевали в сказочной «Метелице». Первой ставкой ставим пластмасски одновременно на чёрное и красное. Так отбиваем половину за вход. На остальные пьём сок – я ищу Олю, Саня тупо двигает фишку раз в полчаса.
Периодически срываемся узнать, чему за соседним столом радуется Александр Абдулов, или гордый Михаил Задорнов поднимается смотреть выступление Лаймы Вайкуле. С расстояния в метр аплодируем легендарному Макаревичу, а в шесть утра бесплатный шведский стол. Мы редко знали, как называется, то, что лежит в тарелках, но этого было много.
В холле, смущённо топтался Винокур, он никак не мог размотаться из непослушного полосатого шарфа, когда, наконец, появилась она. В глазах блестело счастье, губы танцевали воздушный поцелуй. Не мне - Винокуру. Оля прошла мимо. Догоняю, так и есть, она явно под чем-то. Угощаю её любимым коктейлем и небрежно перебираю огромные фишки, едва помещавшихся в моей неловкой руке. С удивительной лёгкостью она согласилась со мной поехать. Опомнилась только в такси:
- А куда?
- К тебе.
- Ну-ну. - и, назвав адрес, безразлично уставилась в черноту окна, слегка поводя пальчиком по влажному стеклу.
Довольный таксист заехал в неведомую глухомань, потом сделал круг и нашёл самый тёмный проулок. Оля снимала комнату. Она сгорела от любви к своему парню. Познав сладкий мир ощущений, который он ей открыл, ей не хватило сил оттуда вырваться. Остальное, для Оли, больше не существовало. Мы обнялись и проспали всю ночь. Утром, едва дыша, чтобы не разбудить своё погасшее чудо, я вложила ей в ладонь три белых фишки, и ушла - не зная, что навсегда.
Саня всё проиграл.
Единственным выходом было, ехать к моему странному знакомому, у которого, вероятно, могли оказаться деньги. Когда-то, он явился в нашем городке из ниоткуда. Влюбился в женщину и открыл самую первую палатку. Я там работала, а он был на моём 18-летии. Кругом друзья-сопляки и он такой. Ну, может не 50, но 40 точно. Совсем скоро, по телевизору принялись рассказывать, как стать человеком, взяв в руки бейсбольную биту. Отобрали палатку и у него.
Про билеты мы рассказывать не стали. Таким уж взрослым и порядочным казался. Наплели басню о перегоне «Вольво», экспромтом. Я знала, что он ко мне хорошо относился, постоянно хвалил и прочил светлое будущее, общался с мамой на эту тему. Но, финансовые возможности нашей семьи не интересовались его предсказаниями. До сих пор не пониманию, как он решился дать мне деньги. Две тысячи долларов. Зарплата моей мамы лет за пять.
Забегая вперёд, скажу - через два года вернула. Всё тот же пятнадцатилетний щегол в кожаной кепке, я уговаривала его идти ко мне водителем за сто долларов в день. Он уже многое знал. По его брутальным щекам текли слёзы. Он обнял меня и отказался.
До очередного сезона билетов мы едва дотянули на воде и хлебе.
Знакомый мент ночевал в отделении метро, чтобы увидеть меня первым.
За оптовую продажу студенческих проездных введена уголовная статья.
- Будем продавать по одному.
- Лен, не здесь.
Саня стоял с единственным билетом, а я пасла ментов и носила остальные. Нас взяли в штатском. Серьёзные парни поступили благородно. Или мы успели заработать то, что им нужно. Расстались друзьями.
Саня пропал в тот же день.
Я добралась домой и, стараясь успокоиться, ловила новости по всем каналам. Возвращаться к родителям не имело ровно никакого смысла. Моя семья, как и многие другие в нашем городе, сажала картошку и капусту на заброшенном режимном полигоне, неся, через секретную проходную урожай на собственных спинах. В магазине покупался только хлеб.
Я уже подарила маме красивую дублёнку "из телевизора" и фантастическую норковую шапку. Узнала, что есть мясо каждый день и пить сок - это нормально, а квашеную капусту, я до сих пор терпеть не могу. Итак, в холодильнике пакет молока, а вечером звонок в дверь. За дверью щемится нескладный ботаник в бабушкином пальто, на его плече мелко вздрагивает хлипкий брюнет.
- Привет, нас Саня послал. Как дела?
Саня, оказалось, должен кучу денег. Сказал адрес, куда подъехать и взять. В самом отмороженном репертуаре - за квартиру не рассчитался, умудрился сверху занять. Это был агент из недвижимости, которому тоже понравился расклад про "Вольво". Земляки решили искать его на родине.
- Он в казино всё слил. На родине только беременная девушка, - догадалась я.
- У меня тоже жена! И сын!
Разорённый агент по недвижимости, кровный черноволосый украинец рассвирипевшего вида, носился по комнате и фыркал, врезаясь в ботаника. Тут, я не осторожно вспомнила о многих способностях бригадира лохотронов и просто так сообщила, какой процент он берёт за помощь. Агент замер и срезюмировал:
- Нам его только сюда привезти. Он тебе денег должен? Ну, вот и отлично. Твой знакомый отожмёт. На крайняк сдадим торпедой, сядет за пацана нормального, нам с того прибыль.
А ботаник сказал:
- Меня Виталик зовут.
Новый Год я встречала в Луганской области.
Наконец, парни выследили Саню. Кто-то сообщил, что замечен дома. Я подошла, когда драка уже закончилась. Виталик разнимал. Как-то так легко взяли его под руки и увели на глазах родителей. С железобетонным пояснением.
- Он нам денег должен.
Коронная фраза, после которой ещё долгие годы никто не смел впрягаться.
Мирно и тупо стоим вчетвером на вокзале. Парни курят в ожидании и не отпускают Санины рукава. Подан поезд Луганск-Москва. Посадка задерживается, потому, что нас идут брать опера. Уже не помню номера статей - организация ОПГ, вымогательство, захват/удержание заложников и ещё какая-то мелочь. Тюремные офицеры лаяли матом, когда в женской камере, на перекличке, выходила я, а не одноглазый Джо.
Наше дело, один за другим, отказались вести оба местных следователя. Следствие вёл сам начальник следственного отдела. Начальник следственного отдела - старший брат Саниного отца.
Мои подельники нервничают и протестуют. А меня, с первых же строчек, снесло новым секретом - начальник писал всё именно так, как мы говорили, но, на бумаге, необъяснимым образом, оживали отъявленные мафиози. Любое безобидное слово могло превратиться в новый срок. Каждый раз я спешила на допрос к нему в щенячьем восторге. Я сидела на каменном полу и была жутка занята - строила новые фразы, для нашей безумной игры. Времени совершенно не было, а без этого жонглёрского мастерства дальнейшая жизнь теперь не представлялась.
А вот я тебе так скажу, а ты как? А тут, вообще - два слова. А здесь? Ну? Здесь-то точно смысл не переносится... Да как же так можно-то?! Браво!
Саня на очных ставках показал, что с него требовали сорок тысяч долларов, а в Москве он был у меня в плену. За три дня наше дело было готово для передачи в прокуратуру.
У прокурора были Олины глаза, в смысле, его могучее тело, растёкшееся по всему кабинету, было явно под чем-то.
- Кому из родственников сообщить о том, что Вы здесь?
- НЕкому.
- Желаете общения с юридическим консулом Вашего посольства?
- Нет.
Я ещё не знала, что спасаю свою жизнь. Но прокурор? Юридический представитель моей страны обязан был присутствовать тогда в кабинете.
КПЗ.
- Побои, чесотка, вши.
- Нет.
- Проходи.
- Побои, чесотка, вши.
- Да.
- Что, да? Проходи.
Это не Солженицын. Февраль 1994 года. Луганск. Одинаковые женщины, серым, замёрзшим ветром, струятся по лестничному пролёту КПЗ. Точно такие же, в погонах, ставят галочку в бумажку. И все мёртвые. Одним плевать на других, а тем, кто струится, вообще всё по барабану. Страха не было совершенно. Я интересовались каждым волнением чужой головы и старалась не погаснуть в бескрайней тоске их глаз. Привезли и закрыли в каменном отсеке. Метр ширина. Два длина. У стены лавка. Ещё какое-то КПЗ, подумала я. Через три часа дверь открылась и порог переступила бледная девушка с голубыми глазами.
- Привет, тебя за что?
Она назвала номер статьи. Я продолжала мило улыбаться. Её цифры мне ни о чем не говорили. Девушка догадалась пояснить.
- Мужа на куски изрубила.
Это был бокс центральной Луганской тюрьмы номер один.
Большинство женщин сидело за убийство.
Родители в России объявили федеральный розыск.
продолжение: http://www.proza.ru/2013/12/11/349