Тоже мне, заграница, Болгария!
В Аркадию и то дальше.
1.
Волны Черного моря сдавались тяжело, не хотели расступаться. И как только наш теплоход проходил немного вперед, морские воды за ним тот час же тяжело смыкались. И нерушимая морская гладь лежала, сколько хватает глаз. Я стоял на корме и думал. Это было непривычно. Море. Небо. Белый теплоход. И курс на Варну.
Заграница, заграница,
Как резная колесница,
Как цветастая цыганка,
Ах, приманка, ох, приманка.
Позади одесская таможня. Пять часов шмонали нас, добропорядочных спекулянтов, вырвавшихся в Болгарию. Надо же заработать на удовольствии. То есть осуществить ченч с тамошним населением.
Когда, отстояв пять часов, я, наконец, подошел к досмотровому столу, и высокий худой мужчина в форменной одежде, с гладко зачесанными назад волосами и усами щеточкой, сказал:
— Что везете? Откройте сумку, – я понял: началось, – и открыл сумку.
Таможенник стал поочередно вынимать из сумки вещи. По одной. Аккуратно. Двумя пальцами. Брезгливый. Но дотошный. Однако я его все равно надул. Чем? А тем, что ничего не вез!
Вынув все вещи из сумки, таможенник тяжело вздохнул и сказал:
— Собирайте.
Конечно, ему обидно. Все что-то находят, а он никак не может ничего найти.
Я присел на корточки и стал собирать вещи в сумку неаккуратно комкая их.
— Встаньте, – вдруг резким голосом произнес таможенник.
Я вздрогнул и встал.
— Что вы спрятали в туфель? Снимите обувь.
— А карманы тоже вывернуть?
Мне стало обидно. Но туфли я снял под пристальным прицельным, снайперским взглядом стража таможенного порядка. Под стельками ничего не оказалось.
— Идите на паспортный контроль, – раздраженно сказал таможенник.
И я покинул огромный досмотровый зал, где по стенам стояли досмотровые столы, на которых шмонали вещи наших туристов.
На паспортном контроле все было до боли просто и скучно. Я зашел в тесный загончик, похожий на те, в которых проводят искусственное осеменение коров, и полный лысый таможенник запер меня в этом загоне, нажав на что-то у себя и защелкнув электрический замок. И если я – шпион, то сбежать от него не смогу. Сам таможенник сидел в стеклянной будке, к которой и был пристроен противоугоночный загончик. Шоб его не кокнули, стекло было пуле-, спермонепробиваемое. Через щель в стекле таможенник взял у меня паспорт и через стекло же сверил фотографию с оригиналом, которым был я. Скривился и хлопнул штамп. Он даже дышать со мной одним воздухом долго не хотел. Cунул мне молча паспорт обратно в щель и открыл калиточку, противоположную той, через которую я входил. И я вышел на волю и пошел на теплоход.
Шел походкой не советскою
Советский гражданин.
О, белый теплоход,
Гудка тревожный бас.
Встречает за кормой
Сиянье синих глаз.
Я стою на корме теплохода под упругим морским ветром. И размышляю: а чем отличается теплоход от парохода, дизель-электрохода и атомохода? Лично для меня ничем. Главное – куда он меня плывет. А плывет он меня в город Варну на почти противоположном берегу Черного моря.
Ну, сколько можно так стоять на корме? Пусть даже это корма теплохода "Дмитрий Шостакович", то есть лайнера, я не побоюсь этого слова, Черноморского пароходства. Не бесконечно же. И я пошел в бар. В баре было не по-русски прохладно благодаря интенсивно работающему кондиционеру. Играла тихая не наша музыка. Бармен, мужчина в расцвете лет и в белой рубашке с галстуком-бабочкой вопросительно посмотрел на меня. Я попросил сделать мне кофе и выбрал столик так, чтобы можно было из окна наблюдать за морем. И палубой между мной и морем. Кофе по-турецки бы приятен и вкусен, и горяч в меру. Или я просто размяк от неземного комфорта бара. Я шлепнул чашечку крепкого корабельного кофе. Расплатился с барменом корабельными чеками и вышел на палубу. Прошелся по палубе мимо плавательного бассейна без воды. И вспомнил собрание туристов накануне.
— И не нальем, – сказал пассажирский помощник капитана, интеллигентный с виду мужчина с Хэмингуэевской бородой и очками в золотой оправе, или, как пишут в детективах, в оправе из желтого металла. Они висели у него на шее, на цепочке и такого же металла.
— Почему? – поинтересовалась толстая невысокая одесситка.
Ей, конечно же, больше всех нужен был бассейн.
— А волнение на море, – сказал пассажирский помощник. – Нельзя.
— Почему? – не отставала толстая одесситка.
Пассажирский помощник внимательно посмотрел на заплывшее жиром лицо собеседницы, маленькие щелочки глаз и, после паузы,
медленно и отчетливо произнес:
— Когда это судно строили на верфях в Югославии, допустили конструктивный просчет. И теперь во время качки вода выплескивается из ванны бассейна.
— У интуристов тоже выплескивается? – поинтересовался дядя Рома с Пишоновской.
Он был, да, умный. С этим никто и не спорил. Потому что за несколько часов, что мы плыли за пределы Родины, его знали уже все пассажиры. Есть такие люди. Им можно даже не открывать рот. Они просто пройдут мимо вас, и вы понимаете: это Рома с Пишоновской. И он, да, умный.
Пассажирский помощник внимательно посмотрел на оппонента, на его круглую, лоснящуюся от сытой жизни в нашей не очень сытой стране фигуру и спросил, обращаясь к толстой одесситке:
— Это что, ваш муж?
— Это Рома с Пишоновской, – удивленно ответила одесситка. Как можно такое не знать? – А что?
Пассажирский помощник отвечать не стал. Он просто сказал:
— В полночь все корабельные часы будут переведены на час назад. На болгарское время.
И собрание туристической группы теплохода "Дмитрий Шостакович" закончилось.
Горизонт был по-прежнему чист. А еще говорят, что Земля перенаселена. Сколько мы уже плывем по морю, и ни одного парохода не встретили. И ни один парус не белеет одиноко на горизонте. Пусто, сколько хватает глаз. А может у меня просто плохое зрение? А ведь, точно я, в очках хожу.
Я решил вернуться в каюту, где спала жена, уставшая от предотъездной суеты.
2.
Жизнь сложилась так, что я ехал в этот круиз руководителем группы. То есть бесплатно. В смысле даром. Это как в старом анекдоте.
— Девушка, расскажите нам, как вы докатились до такой жизни, что стали валютной проституткой?
— Ну как вам сказать, просто повезло.
Государство разрешает кому-то одному ехать даром, а за это он должен, ну, понятно, что. Но на дворе уже сверкал 1990 год, и такого ничего почти и не надо было. Тем более, что и без меня на пароходе хватало искусствоведов в штатском.
Когда я пришел в очередной раз в бюро путешествий, инструктор мне сказала:
— Завтра утром будем распределять вашу группу по каютам.
Ясно. Прихожу завтра утром. Пунктуально. К девяти. Даже раньше инструктора. Инструктор: девушка, женщина в хорошем возрасте, прическа “под паж”. Пахнет иностранно, очень странно.
— Так, – сказала она, усаживаясь и расправляя юбку под круглой крепкой попкой, – начнем, пожалуй.
— Пожалуй, – согласился я, – начнем.
И мы начали.
— У меня к вам есть предложение, – сказала инструктор и внимательно посмотрела на меня. От такого взгляда никакой шпион не смог бы укрыться. – Вы платили за четырехместную каюту?
— Так.
— Я вам предлагаю двухместную. Только в ней нет иллюминатора, – инструктор посмотрела на меня и, занервничав, добавила, – но там все есть: и душ, и туалет, и кондиционер. Вы ведь с женой едете?
— С женой.
— Так как?
— Да, ради Бога! – засмеялся я. – Согласен, конечно. Если мне захочется посмотреть на море, я выйду на палубу.
— Ну, вот и хорошо, – вздохнула инструктор. – А теперь еще один момент. В вашей группе едут двое наших сотрудников. Они не муж и жена. Но мы их поселим в такой же каюте, как у вас, да?
— Да.
— Ну, вот и хорошо, – вздохнула инструктор. – А теперь давайте селить остальных.
И мы поселили остальных. Мальчик, девочка, мальчик, девочка. Три мальчика, девочка. Три девочки, мальчик. А где я им наберу столько отдельных кают? Пароход же не резиновый. Еле-еле себе двухместную каюту пробил!
При посадке на теплоход я специально отследил эту пару "наших сотрудников". Ничего лично, простое любопытство. Нормальная парочка. Обоим лет по тридцать. Женщина – в теле, мужчина – в полном смысле этого слова. И, может быть, я даже немного им позавидовал. Белой завистью.
Я спустился в нашу двухместную каюту. Жена спала на нижней полке. Я осмотрелся. Инструктор не обманула. Все есть. И туалет, и кондиционер, и жена под боком.
— Пришел? – спросила жена, просыпаясь.
— Пошли на палубу, – сказал я, – хватит спать.
Корабельная жизнь однообразна. К этому подталкивает изменчивая одинаковость моря. И ограниченное пространство парохода.
Пароход белый, беленький,
дым над черной трубой.
И мы гуляем по свежевымытой палубе, изредка останавливаясь у перилл бортов. Дышим морским воздухом.
Говорят, целебный воздух моря
Помогает в радости и в горе.
И это правильно, потому что, оставив за кормой Одесский порт, Дюка, морвокзал и лестницу их соединяющую, я забыл все неприятности, и приятности на берегу жемчужины у моря. Где то море, где тот жемчуг? Сами мы уже давно не тянем на жемчуг, а море... Но об этом потом.
Зашли с женой в бар. В тот самый, где я минут тридцать назад пил кофе. Заказали мне кофе, жене чай. Она кофе не пьёт по каким-то своим женским соображениям. Я в подробности не вдаюсь. Всё равно, не разобраться. Сели у окошка. Смотрим на море, пьем, кто крепчайший, с кислинкой, кофе, кто чай из их импортного пакетика “Липтон”. Слушаем тихую и потому приятную музыку. Совсем, как за границей.
— А почему как? – говорит жена.
И в самом деле, почему как? Именно за границей. На пути в заграницу.
А начиналось все не просто, а очень просто. Две путевки взял в профкоме. И вперед. Деньги в кассу, фотографии на паспорт. Инструктаж таможни.
Я специально повторяю для невежд,
Что к болгарам уезжаю в Будапешт.
Прихожу на инструктаж. Там женщина. Высокая, худощавая, все при ней. Импортная. Подвижная. Говорит:
— Сейчас я вам все расскажу. Что можно и чего нельзя.
И понеслась. Водки – два литра, вина – литр. Список товаров туда, список товаров оттуда, которые разрешены к провозу.
— Детские товары, кожу, обувь оттуда нельзя.
— Как это романтично, – думал я, – еду за границу. И меня инструктируют как, что, куда и откуда.
Мы с женой допили кофе и чай, оставив в чашечках гущу и пакетик, и снова вышли на палубу.
— Пошли в музыкальный салон, – сказала жена.
Солнце уже село в море куда-то за горизонт. И скорее всего
оно уселось за границами нашей великой Родины. Хоть что-то садится не у нас. И темное небо стало почти одного цвета с морем. Только узкая лунная дорожка за кормой, да крапинки звезд над головой.
Лунная дорожка
Сверкает серебром.
Да свежий ветер. Холодно, хотя и июнь. Я поежился и согласился:
— Пошли в музыкальный салон.
В музыкальном салоне стоял уютный полумрак. Это располагало к восприятию заграницы. К чему-то зовущему и запретному, к чему-то такому. Хороша страна Болгария? Лучше всех. Наверное. Я пока не знаю. Но буду знать. Завтра. В это время.
Когда я брал путевки, профорг, представительный мужчина без острых углов, мне сказал:
— Круиз небольшой. Девятого из Одессы, десятого утром там. Одиннадцатого в шестнадцать часов обратно, двенадцатого утром дома.
— Нет возражений, – ответил я.
— Но отдохнешь нормально, – успокоил профорг. – Золотые пески! – и он задрал голову и поглядел в потолок, видимо, представляя себе все золото этих песков.
Мы нашли в музыкальном салоне свободные кресла и сели. Потом я метнулся в бар и приволок оттуда апельсиновый сок в высоких бокалах с плавающими в них кубиками льда. Гулять так гулять!
Музыканты из пароходного ансамбля бацали шлягеры. Мы вытянулись в глубоких уютных креслах и потягивали апельсиновый сок. Хорошо! Кто посмеет сказать, что плохо?
3.
Море мне нравится тем, что здесь спокойно, тихо и не надо никуда спешить. Некуда. Морской круиз – лучший отдых.
Бьется волна о борта теплохода,
Палуба мелко дрожит под ногой,
Ах, до чего же прекрасна погода!
Ох, до чего глубоко подо мной.
Правда, глубокая мысль? Как море, которое раскинулось широко.
Петь этим музыкантам надоело довольно быстро. Они собрали инструменты и ушли. Мы с женой опять вышли на палубу. Идти в каюту не хотелось. Мы сделали пару кругов вокруг палубных надстроек.
Когда Лева узнал, что я еду в Болгарию, он сразу начал учить меня жить.
— Там хорошо идут электротовары.
– Что? – не понял я.
— Ты куда собрался?
— В Болгарию.
— А зачем?
— Отдохнуть.
— Отдыхают в Аркадии на пляже. А в Болгарии надо дела делать.
— Что делать?
— Дела. Учись, пока я жив. В Болгарии идут электротовары. Потом часы, простые, механические. Твои, кварцевые и на фиг никому в Европе не нужны.
— А Болгария, что, уже Европа?
— Не перебивай. Икра.
— Что?
— Красная, в стеклянных банках.
— Нам сказали, что все это нельзя провозить.
— Я тебя прошу, перестань. Будь взрослее. Оттуда надо брать
кожу и обувь. Там есть шикарные одеяла, свитера. Да, серебро там дешевое и очень неплохое. Понял?
— Понял.
— Действуй. Пользуйся, пока я жив. Давай деньги, я тебе кое-что прикуплю.
Чтобы я делал, если бы не было на Земле таких людей, как дядя Лева? Я дал ему некую сумму денег. Не по собственной воле. Неосторожно проговорился жене.
— Правильно, – сказала она. – Надо дать денег дяде Леве.
— Давай, – согласился я.
Кто будет спорить с бульдозером? Я не хочу.
— Только на панель сама пойдешь, – угрожающе добавил я.
— Куда? – растерялась жена.
— На панель.
— На какую панель?
— На ченч. На обмен. Продавать. На панель. Я не пойду.
— А я пойду.
Уж если жена чего решит, то непременно сделает. А с другой стороны, может в этом и есть та самая правда?
На выданные ему деньги, дядя Лева накупил нам электрокипятильников, водки, деревянных ложек. И еще кое-что. Часов мы решили в Болгарию не везти.
На таможне все пронести взялась жена.
— Таможенник только посмотрит на тебя и все поймет, – сказала она.
И жена, действительно, прошла таможенный досмотр безо всяких приключений.
— Пора спать, – сказала жена и вздохнула.
Я кивнул. Но уходить в каюту с палубы нам не хотелось. Приподнятое настроение. Круиз за границу в первый раз. Что ждет нас завтра утром в Варне?
Мы еще немного постояли на верхней палубе, посмотрели на ночное небо, на ночное море. Подышали прекрасным морским воздухом. И пошли вниз в каюту по лестницам, окованным железом, которые на кораблях называют трапами. Шли вниз, переходя по запутанным коридорам, переступая через пороги, которые на кораблях называют комингсами. Вниз, вниз и вниз, к своей каюте. И чем ниже мы спускались, чем ближе были к своей каюте, тем явственнее ощущали под ногами подрагивание палубы. И специфический запах корабельной краски в коридорах. И, чем ниже, тем тоньше ворс у ковров в коридорах. Но везде чистота, непривычная для советского глаза.
Все ниже, и ниже, и ниже
Иду я по трапам туда,
Где наши каюты, где слышен
Плеск волн о борта иногда.
Вот и наша каюта. Мы вошли в нее и легли спать. Утро, скоро будет утро!
4.
И утро настало. По-прежнему вокруг необозримое море. В небе – ни облачка. И яркое солнце. Я встал рано, еще не было и семи. И сразу поднялся на палубу. Свежий запах моря, еще не жарко. В Варне мы должны быть около десяти утра. Еще три часа хода. По палубе бродили такие же ранние пташки, как я, и дышали чистым озоном. А что? Может именно это и есть летний отдых?
Утро красит нежным светом
Моря ласковый извив.
Я не вру, я видел это,
Прелесть отдыха вкусив.
Пожилой мужчина в спортивных трусах на голом теле, что подчеркивало стройность его живота, перевалившегося через резинку, совершал утреннюю пробежку. Следит за своим здоровьем. Под ручку гуляли толстая одесситка, интересовавшаяся водой в бассейне, и дядя Рома с Пишоновской, которые по их словам не были мужем и женой. Гуляла руководитель круиза, учившая на инструктаже, что можно и чего нельзя привозить из Болгарии. Гуляли ранние пташки, early berds. Утренний воздух на море – это очень полезно. Дышите глубже!
Дышите глубже, вам полезно,
Морской круиз от всех болезней,
От всех невзгод и неурядиц,
Для тонких шей и толстых задниц.
Я присел на лавочку, устроенную у переборки на верхней палубе, и глубоко вдохнул. И мой организм, отравленный бытом Родины, провентилировался от Москвы до самых до окраин. Палуба под ногами мелко подрагивала. Чувствовалось, что теплоход, дрожа от нетерпения, торопится в порт Варну. Хороша страна Болгария? Не знаю. Вполне может быть.
За то, что меня назначили руководителем одной из двадцати групп круиза, я должен был заниматься денежными делами. Нам меняли по сто левов. Обмен был один к одному. Сто рублей на сто левов. Я собрал со всех членов нашей группы деньги. Получилась довольно значительная сумма. Две тысячи четыреста рублей. Кроме того собрал еще сколько-то на пароходные чеки для расчетов на борту судна. В общем, получилось около трех тысяч. И их надо было поменять на чеки и левы во Внешторгбанке.
Я знаю, что в Одессе все надо делать по блату. И я нашел этот блат. С парадного входа в этот Внешторгбанк стояла такая очередь, собаки оборачивались. И механизм попадания с парадного подъезда в него мне был недоступен.
Меня выручила соседка, тетя Клава. Она позвонила в банк подруге:
— Привет, Зинуля. Как личная жизнь? Никак? Да? А как? Тоже никак? Сочувствую. У меня? Какая у меня личная жизнь. В наши годы какая может быть личная жизнь. Вот, вот. Я чего тебе звоню, у меня есть сосед. Что? Нет, только один. Перестань. Так вот, он собрался в Болгарию. Да. И ему надо поменять деньги. Да, помоги. Да? Да. Хорошо. Ясно. Пока. Спасибо. Да.
Потом Клава, женщина среднего роста с гладко зачесанными назад волосами, повернулась ко мне и сказала:
— Понял?
— Нет.
— Где этот банк находится, знаешь?
— Да.
— Подходишь с обратной стороны. Там есть дверь. У двери – звонок. Позвонишь. Выйдет милиционер. Ты ему скажешь, чтобы он вызвал Зину Кравчук. Понял?
Я все так и сделал. Нашел задний проход, позвонил. Ко мне вышел милиционер. Потом ушел. Потом пришла высокая стройная женщина. Правда, в очках. Но зато лет тридцати пяти. Она оценивающе осмотрела меня, словно определяя профпригодность.
— Пошли, – сказала она мне и, повернувшись спиной, пошла вперед, по извилистым банковским коридорам, четко печатая шаг, словно вбивала гвозди крепкими каблуками в пол.
По узким лестницами и полутемным переходам мы попали в операционный зал. Он был пуст. Ну, почти пуст. Практически пуст. В зале темно-коричневых, спокойных тонов царил уют и порядок. За барьерами темного дерева сидели не по-советски опрятные женщины. У барьеров стояли по одному, два человека.
— Вон ваше окошко, – Зина показала в угол зала. – Угощайтесь.
Зина улыбнулась, еще раз, скользнула по мне профессиональным женским взглядом и ушла в недра внешней торговли.
А я подошел к указанному окошку. Подал женщине бумаги и деньги, она отсчитала мне Болгарские левы из расчета половины суммы. А на вторую половину выдала чек.
— Так положено, – пояснила она. – Вторую половину вы получите в Варне.
Хлопнула мне в паспорт штамп "Валюта выдана", и я ушел.
Долго сидеть на лавочке, и дышать озоном было скучно. Поэтому я встал и спустился в каюту. Разбудил жену. Принял душ. И как раз наступило время завтрака. Мы пошли в ресторан, где крахмальные скатерти, красивая посуда, молчаливые официанты и вкусная корабельная кухня.
5.
Земля в иллюминаторе. Варна на горизонте. Высокий берег густо порос зеленью. В эту зелень вкраплены дома. Все ближе порт, все ближе город. И вот мы уже в акватории порта Варна. Вот она, заграница!
Швартовка – это всегда очень долго. Даже если быстро. Тем более с нашей бандурой. За это время мы успели разглядеть и порт, и город. И причал, и тех, кто на причале. И то, что на причале. Спустились в каюту, снова поднялись на палубу. Повисли на перилах борта и стали сучить ногами от нетерпения.
Ну, где же эта заграница?
Подать скорее без помех!
Пусть это только миг продлиться,
Зато запомнится навек.
Наконец, все маневры закончены. Канаты закреплены на кнехтах. Трап спущен с борта теплохода на причал. И корабельное радио объявило, что руководителям групп надо собраться в музыкальном салоне. Здесь представители болгарского банка обменяют на левы наши чеки.
И я пошел в музыкальный салон. Там, посередине сидела крупная седая женщина, горой возвышаясь над низеньким из черного пластика столом. Перед ней лежали какие-то бумаги, квитанционные тетради. Рядом сидел молодой мужчина. Он доставал из большой сумки пачки денег по ее команде и отсчитывал купюры, ловко орудуя пальцами.
Женщина говорила по-русски практически без акцента. Она рассказала нам, что ее прадедушка родом из Одессы. Поэтому она очень любит наш город, хотя ни разу в нем не была. Назвала турецкий Стамбул Истанбулом. И в то же самое время принимала чеки, писала квитанции, командовала кассиру о выдаче денег. И очередь у ее стола быстро таяла.
Когда я с деньгами подошел к каюте, группа уже меня ждала. Пришли даже "наши сотрудники", опухшие от любви. Счастливые. Все смотрели на них не без зависти. Я быстро раздал валюту. И мы с женой переоделись к выходу за границу. Предстояла встреча с Болгарией лицом к лицу.
Выход с теплохода открыли на средней палубе. От палубы вниз шел шаткий трап. Мы несмело ступили на его деревянные ступеньки и пошагали вниз. На причал Варненского порта. Было уже жарко. Над нами синее, без единого облачка импортное небо. Вокруг болгарское, я не побоюсь этого слова, Черное, море. А под ногами уже болгарский асфальт, который так похож на наш. Те же колдобины. От этого немного потеплело на душе. Хоть что-то родное есть, уже легче.
Стоянка теплохода устроена так, что выйти в город можно только пройдя через помещение таможни. Контроль. Социализм – это контроль. И мы прошли мимо болгарских таможенников прямо в Болгарию. На выходе нас уже поджидали болгары цыганской наружности.
— Водка есть?
— Икра? Золото?
— Давай, ченч. Давай.
Они толпой окружили нас. Жена даже растерялась. Но не надолго. И развернулась обратно на теплоход.
— Ты куда? – спросил я.
— За товаром.
Минут через пять жена вернулась с сумкой и Ларисой Верник из нашей группы.
— Будем продавать, – энергично сказала Лариса, плотная женщина лет сорока, с уверенными манерами матерой одесситки.
— Я на панель не пойду, – снова занудил я.
— А тебя никто и не заставляет, – отрезала жена.
— Только будете мешать, – согласилась с ней Лариса.
— Жди нас здесь, – сказала жена, и они нырнули в шумную толпу цыганских торговцев.
Я с легким чувством стыда стал прогуливаться по пирсу. Пирс, к которому ошвартовали наш теплоход, глубоко вдавался в море. И на нем располагался павильон, изображавший морской вокзал. В нем же была и таможня, через которую мы выходили. На павильоне так и было написано: Морска гара.
Ближе к оконечности пирса располагался ресторан с верандой и зимним залом. Со смотровой площадкой на крыше. Сиди, пей, ешь, глазей на море. И над всем этим, как Эверест над Землей, возвышался наш "Дмитрий Шостакович".
— Все, – сказала жена, подходя ко мне.
— Все продали? – не поверил я ей.
— Нет, – с досадой сказала она.
— Надо ехать в город, – энергично сказала Лариса, подходя следом. – В городе есть базар. Там продадим остальное.
— Откуда вы все знаете?
— Болгары сказали, – ответила жена. – Надо ехать на автобусе, – и она показала на автобусную остановку возле морвокзала.
— Поехали, – согласился я.
Очень хотелось поехать в город. И мы пошли к автобусной остановке.
6.
Автобуса мы недолго ждали. Минуты через три подошел родной "Икарус" только раскрашенный не по-русски, в черно-белые тона.
— Мы в центр доедем? – спросила жена у болгарина, стоявшего на подножке.
Тот отрицательно покачал головой.
— А как? – удивилась жена. – Нам сказали, что доедем.
Болгарин снова отрицательно покачал головой.
— Точно не доедем? – настаивала жена.
— Да, садись ты, – не выдержал я. – У них же "нет" означает "да".
И мы рассмеялись, потому что все время об этом помнили, а когда самим пришлось, забыли. Болгары тоже засмеялись, когда мы вошли в автобус.
Ожидание свидания,
Оправдание обещания,
Ну а после окончания
Одно разочарование.
Мы ехали в автобусе в центр города. Я ждал сверхъестественных домов и суперудивительных улиц. А автобус карабкался вверх по кривой узкой улице вдоль непрезентабельных домов из серого камня. Мимо железнодорожного вокзала, мимо большого дома с колоннами на широкой площади. Потом автобус повернул налево, на центральную улицу, судя по обилию на ней магазинов. Но, так как сегодня воскресенье, все они были закрыты.
Мы вышли на одной из остановок. И спросили у прохожего, как пройти на базар. Он показал. По дороге встретили еще несколько человек с нашего теплохода.
Что вам сказать? Базар как базар. Пусть он даже и в Варне. Вполне мог бы быть и в Одессе. На базаре мы быстро спустили все, что у нас оставалось. И зашибли на всем вместе аж двадцать семь левов! Вот это коммерсанты!
Купи, продай, разбогатеешь,
Покой и счастье обретешь.
Ну, что посеешь, что посеешь,
То и пожнешь, то и пожнешь.
Таким образом, мы с женой стали обладателями крупной сумы денег в иностранной валюте: двести с лишним левов. Только куда их тратить? Все магазины закрыты. Всё запрещено к вывозу. Кроме серебра. Но впереди еще больше суток. Уходим же завтра в шестнадцать. Посадка заканчивается в три час дня. За это время надо успеть все спустить. Кому в Одессе нужны эти левы! Проблема.
Возвращаться на теплоход решили пешком. До обеда время есть. А сразу после обеда экскурсия на Золотые пески. Это по плану.
Мы шли по центральной улице города. О загранице почти ничего не напоминало. Было жарко. Тротуары не метены. Витрины как у нас. Болгары похожи на нас. Правда, через каждые сто метров уличные кафе. Три столика на тротуаре. Сидят один или двое. Пьют кофе, отдыхают. Все заборы заклеены плакатами. У них сегодня выборы.
Зашли на железнодорожный вокзал. На рельсах игрушечные вагончики. Узкая колея. Перроны стерильной чистоты. В залах ожидания пустота. У касс ни души. Нет, все-таки Болгария – это заграница.
Вернулись на теплоход к обеду. Спустились в каюту, полезли под душ, чтобы смыть с себя первые впечатления. Какие они? Я рад, что попал в Варну. А что? Красивый теплоход, удобная каюта, нерусская теплынь. Что еще надо для счастья? Побывать на Золотых песках? Сейчас и это исполнится.
7.
После обеда подали двадцать "Икарусов", чтобы ехать на экскурсию. В них садились по группам. В каждом автобусе – гид. Говорит по-русски, хотя и с акцентом. Миримся с акцентом. Даже приятно.
Акценты ставить очень важно,
От них зависит очень много,
Бывает от акцента страшно,
Бывает, дальняя дорога.
Бывает, ускользает смысл,
Бывает, ускользает слово.
Бывает, искажает мысль,
Бывает, возрождает снова.
Нас провезли по городу, что за окном. Гидом в нашем автобусе оказался молодой парень, высокий и по-болгарски черноволосый. Он старался объяснить все, мимо чего мы проезжали.
Дорога на Золотые пески идет по дачной местности, вдоль моря. Красивые особняки в зелени на фоне моря, что еще надо для счастья туристу? Слева особняки и горы, справа особняки и море. И все в зелени деревьев.
Особняки и горы,
Особняки и море.
Красиво жить не запретишь,
Никто не спорит.
Изгиб дороги, деревьев роща.
Красиво жить не запретишь,
Никто не ропщет.
Неожиданно автобус нырнул вниз, проехал арку, и гид сказал:
— Мы на территории курорта "Золотые пески".
Автобусы проехали немного вперед, и мы оказались на большой площади.
— У вас свободное время два часа, – сказал гид. – Мы уезжаем в пять часов.
И туристы, шумною толпою, вывалили из автобуса.
— Куда пойдем? – спросила жена.
— В магазин, – сказал я.
И мы пошли в магазин. Здесь было все. Особенно для наших неиспорченных изобилием глаз. Одежда, обувь, и все, что угодно прочее.
Жена сразу направилась в ювелирный отдел. И вместе с остальными попутчиками по круизу, прямо скажем, смели с витрин все. В основном серебро.
Там была возле прилавка такая толкучка, что я даже усомнился в способностях жены. Позволил себе подумать. что ей ничего не достанется. Через десять минут, растолкав руками народ, она вынырнула возле меня с горящими от счастья глазами. И с тремя целлофановыми пакетиками в руках.
— Взяла! – радостно сообщила она.
— Молодец! – похвалил я её.
Так, уже недаром съездили. Мы пошли дальше по супермаркету, облизываясь на болгарское изобилие.
— И не очень дорого, – сказала жена.
— И не очень дорого, – согласился я.
— И все есть, – сказала жена.
— Полтора часа до отъезда, – сказал я, – пошли на волю.
И мы вышли из магазина. На воле светило солнышко, зеленели деревья, и пляжи были усеяны отдыхающими.
— Куда пойдем? – деловито поинтересовалась жена.
— Прямо, – ответил я.
И мы пошли прямо. Слева горы в зелени, на склоне – кафе, ресторанчики, магазинчики. И отели. Сто метров – отель, сто метров – отель. В стиле тридцатых годов, в стиле модерн, в стиле пятидесятых годов. Небольшие отели: два, три окна по фасаду. И высокие: шесть, семь этажей вверх.
А справа – пляжи один за другим. Детские, взрослые. Полные народа, пустые совершенно. Но все платные. И немилосердная жара, как всегда возле моря.
— Говорят, в Болгарии очень вкусное пиво, – закинул я удочку.
— Что ты имеешь в виду?- жена сделала вид, что не понимает.
— Зайдем, попробуем.
И мы зашли в небольшую закусочную под открытым небом. У прилавка стояла небольшая очередь. Немцы, болгары, еще какие-то национальности. Русскими были только мы. Кто брал картошку с мясом, кто жареную рыбу, но все брали пиво в бутылках с золотистой этикеткой. Подошла моя очередь.
— Пива, – сказал я, – вон того, с золотистой этикеткой.
— Няма, – сказал продавец, высокий плотный болгарин.
— Как няма?
— Кончилось.
— Почему?
— Больше нет.
— А какое есть?
Болгарин без лишних слов выставил на прилавок невзрачную бутылку пива.
Я заплатил и повернулся уходить. А за моей спиной кто-то сказал: пива, – и я боковым зрением увидел, как болгарин достал из холодильника бутылку с золотистой этикеткой. И я, мысленно удержавшись от скандальных слов, все-таки заграница, пошел пить второсортное болгарское пиво.
Болгарское пиво
по цвету красиво,
по вкусу обычно,
по пене - привычно.
Вот собственно и все о моих впечатлениях об этом пиве. Мы с женой аккуратно допили свое пиво, и вышли из закусочной. От этого пива на душе остался не очень приятный осадок.
— Да, – сказала жена, – не любят нас болгары.
— Нет, – согласился я, –- не любят.
8.
На нашем пути стоял небольшой магазинчик. Он был пуст. И мы в него вошли. Товар в ярких красивых упаковках аккуратно разложен по полкам. Вежливые продавщицы.
— Это на доллары, – сообразил я.
— Точно, – согласилась жена.
В это время в магазин вошли два парня и девушка. Девушка была одета в яркий сарафан, а ребята – в длинных широких шортах и рубашках с короткими рукавами, расстегнутыми на животах.
— Девушка, – сказал по-русски тот, что считал себя самым умным, – продайте мне вот это.
— У нас магазин на валюту, – ответила продавщица.
— А это что не валюта? – притворно удивился умник и показал левы.
— Это для вас валюта, – улыбнулась девушка.
— А для вас?
— А для нас нет.
— А если попросить?
— Бесполезно, – ответила продавщица.
И они вышли, возмущаясь неправильными порядками. Это были туристы не с нашего теплохода. У них был ярко выраженный московский акцент, с ударением на букву "а". Наглые москвичи хотели отовариться на левы в валютном магазине! Этот баран в длинных шортах считал, что только стоит ему раскрыть рот, все продавцы, особенно бабы, будут у его ног.
Нахальство – второе счастье
И в радости и в ненастье.
Выйдя из магазина, мы заметили как много здесь валютных баров, кафе, и магазинов. И перед каждым таблички с ценами в долларах, фунтах и марках. Мол, не суйся, если нет.
Пора было возвращаться на автобус. Иначе мы рисковали остаться на песках, в этом оазисе счастья и покоя, где поля для гольфа и искусственные водопады. Горки для ныряния в море и прочее, и прочее, и прочее.
Возле автобуса нас ждала Лариса. Она была красного цвета.
— Что с тобой? – спросила ее жена.
— Я только что так влипла! Захотелось искупаться. А все пляжи платные. Иду, ищу, где подешевле. Вдруг вижу: вход бесплатный. Вошла, разделась до купальника – и в море. Водичка – первый класс! Искупалась, и легла загорать на песочке. А песочек там! Песчинка к песчинке!
— Заграница! – согласился я.
— Да, – ответила Лариса. – Заграница. Лежу, чувствую, что со спины начинает припекать. Надо переворачиваться. Поднимаю голову. Вокруг голые лежат.
— Как голые? – удивилась жена.
— Совсем.
— Ну?
— Я на нудистский пляж попала!
— И что? – поинтересовался я.
— Еле уползла. Вот кошмар!
— Да, ты влипла, – сказала жена.
— Да, – согласилась Лариса, – влипла.
Непривычна советскому глазу
Откровенная их нагота.
Он такого не видел ни разу,
Это прихоть не наша, не та.
Мы посмеялись над Ларисой, пошутили по поводу заграничных вкусов и нравов, сели в автобус и поехали на теплоход. Мимо дач и гор, покрытых лесом. Через Варну прямиком в порт, к морскому вокзалу.
Вышли из автобуса, прошли через таможню, поднялись на борт парохода по шаткому трапу. Зашли в каюту. Влезли под душ. Вернулись на палубу. Постояли у правого борта, которым пароход был ошвартован. Поглазели на порт, постояв у левого борта. Наш пароход был самый красивый. Пошли в бар, выпили по чашке кофе. Снова вышли на палубу.
Солнце было еще высоко, хотя жара спала. Море ласкалось о борта теплохода.
В борта большого теплохода
Бьет бестолковая волна.
На море лень иного рода,
И не с родни земной она.
Город за бортом был зелен и красив.
— А чего мы, собственно, болтаемся по пароходу? – задал я жене риторический вопрос.
— Не знаю, – дала жена риторический ответ.
— Пошли на берег?
— Пошли, – согласилась жена.
И мы пошли. По шаткому трапу вниз. Через павильон таможни в город. И пошли пешком. Сначала по причалу, потом по дороге мимо неказистых болгарских домов, оштукатуренных одинаково серым раствором. И архитектура у них у всех была одинаковая. Крыльцо с каменными перилами, дверь с козырьком над ней. Пару окон с фасада. Высокий каменный забор с садиком внутри.
9.
Мы шли по улице от порта в центр города. Подъем был достаточно крутой. Улица была довольно извилистая. И на одном из поворотов открывался прекрасный вид на бухту и обратно. Прямо вот так: от высокого обрыва вниз через верхушки деревьев и крыши домов к причалам и кораблям, и дальше к морю.
Стою на высоком обрыве,
А море сверкает внизу.
Красиво стою на обрыве,
От счастья пускаю слезу.
После длинного подъема наконец попадаем на широкую городскую магистраль. Идем по ней направо. Вокруг деревья, тротуары, мостовая, заборы, дома, машины - все болгарское. Люди – и те болгары. И только мы среди этого беспредела – русские.
Постепенно солнышко уходило и становилось все темнее. А мы уже шагали по центру города.
— Пора домой,- сказала жена.
— Да, – согласился я, – можем опоздать на ужин, а это святое.
Назад решили ехать автобусом. Нашли остановку. Стоим и ждем. Пять минут. Десять. Пятнадцать. Двадцать пять.
— Фу! – сказал я. – Наконец-то!
— Что такое? – поинтересовалась жена.
— А я уже думал, что мы действительно за границей. Дома мы, дома!
— Да, ну!
— Ну да. Автобус ждем, а его нет. Полчаса ждем. Мы дома.
И мы с женой засмеялись. Потом стали разглядывать тех, кто стоял с нами на остановке. Одни болгары. Хотя вон та пара, мужчина и женщина средних лет, не очень похожи на болгар. Нет, конечно, они болгары. В это время женщина мне приветливо улыбнулась и сказала:
— Вы ведь с нашего парохода?
Сказано это было на чистом русском языке без акцента.
— Что? – опешил я.
— Вы же с "Дмитрия Шостаковича"? – вопросительно-утвердительно поддержал жену муж.
— Да, – первой пришла в себя жена.
— А мы решили, что вы болгары, – довольно непосредственно сказал я.
И мы вчетвером весело рассмеялись.
— Опаздываем на ужин, – сказала моя жена.
— Надо брать такси, – сказали наши попутчики.
— Дорого, – сказал я.
— Да что вы, – улыбнулась женщина. – Один лев с человека.
Действительно дешево, подумал я, а вслух сказал:
— Берем такси.
До ужина оставалось двадцать минут. Такси мы взяли быстро. В отличие от автобуса они ходили исправно. А может они просто договорились с автобусами? Ведь болгары так похожи на нас.
До морвокзала мы доехали быстро, минут за пять. И на ужин успели.
Над Варненским портом нависла ночь. Темная, южная, с большими звездами, с яркой луной, с теплым ласковым ветерком. В темноте варненской бухты возвышался наш красавец-теплоход в ярком сиянии огней. Играла громкая музыка, По палубам прохаживались разодетые в пух и прах одесситы и одесситки. Некоторые изображали из себя интуристов в барах. Старпома наконец-то уломали и в бассейн налили воды.
— Только на стоянке, – сказал он при этом.
Логика старпома не поддавалась анализу, но тем не менее вода в бассейне была. И наиболее ярые пловцы плескались в кромешной тьме бассейна. Народ давал сам себе оторваться! А что? Или мы не интуристы? Сбылась мечта идиотов!
Мы сидели в музыкальном салоне и потягивали апельсиновый сок. Одновременно пытались ощутить себя американскими миллионерами. Со стаканом апельсинового сока в руке это не очень получалось. Мешал советский менталитет.
На борту красавца-теплохода
Ощути себя потомком богача.
Младшим сыном княжеского рода,
А не внуком деда Ильича.
10.
Утро последнего дня. Оно было ярким и красивым. Варна была прекрасна. Пароход был очарователен. Порт был великолепен. И мы тоже были не промах. Что тут говорить. Корабельное радио, голосом старпома объявило:
— Отход в Одессу сегодня в шестнадцать часов. Всем туристам прибыть на борт теплохода за час до отхода, в пятнадцать часов заканчивается посадка.
— Ясно? – спросил я свою вторую и иногда лучшую половину.
— Не совсем. Что ты имеешь в виду?
— Чтобы не иметь гембель с таможней, мы приходим на посадку без пяти минут три. И у них не будет времени нас досматривать.
— Ну ты и хитрый!
— Или!
И после высококалорийного корабельного завтрака, мы сошли на берег.
Турист вразвалочку
Сошел на берег,
Как будто ждут его,
Но он не верит.
Он купит все в порту,
На самом деле.
Ну, коль не все, так часть,
И еле - еле.
Сегодня - рабочий день. Все магазины должны быть открыты. И мы, наконец, спустим те двести с небольшим левов, что нам разрешила взять с собой родная страна. Это такая забота!
На конечной остановке возле морского вокзала автобус был полностью загружен туристами с "Дмитрия Шостаковича". Просто как в родной Одессе! "Икарус", и мы в нем. Где там эта Болгария, и где там эти болгары? В центре автобус резко опустел.
Что вам сказать? Конечно, большие универмаги были открыты. Но в них продавали как раз то, что запрещалось к вывозу из Болгарии. А те магазины, что интересовали нас, были все закрыты. Эффект прихода теплохода.
— Пошли в гастроном,- предложила Лариса.
— Зачем? – поинтересовался я.
— У болгар такое вкусное печение!
И мы пошли в гастроном. Там самообслуживание, и мы набрали печения, варения, и прочего болгарского товара. Подошли к кассе расплачиваться. А кассирша и говорит:
— А теперь пойдите и положите все назад, на место.
И говорит она это на довольно хорошем русском языке.
— Чего? – спросил я.
— А у нас, как и в вашей Москве, все по паспортам и талонам.
И не смущается ни грамма, а пристально так смотрит нам прямо в глаза. Мы переглядываемся, не знаем, что делать.
— Мне долго ждать? – с нажимом говорит кассирша, не отрывая от нас взгляда своих болгарских черных как я не знаю что, глаз.
Ну, мы и вышли из гастронома, оставив все ей возле кассы.
— Ешьте печенье! – съязвил я. – Болгарское печенье очень вкусное.
Солнце поднималось все выше, жара становилась все сильнее. Мы шли тенистыми улицами города, одержимые жаждой покупок. Но утолить эту жажду было негде. Мелкие лавочки с парфюмерией и косметикой были закрыты. А если нам и попадались открытые, то все наши вопросы был один ответ: няма! Няма, и все.
А время идет. А деньги надо тратить. Кому в Одессе нужны эти левы! Я зашел в книжный магазин. Изобилие. И никто не говорит: няма. Купил. Четыре книги. Улеглось немного в душе. Но деньги еще есть.
Зашли в огромный магазин "Валентина". Четыре этажа. Уйма товаров. Все для лета. Все для женщин. Все для мужчин. Все для всех. Купили. Серебро. Еще кое-что. Стало немного легче. Но деньги еще есть. А пить неимоверно хочется. Жара. На улице через каждые сто метров кафе.
— Давай выпьем сока! – просит жена.
— Давай.
Подходим к ближайшему кафе. Три столика на улице. За одним из столиков сидит молодой болгарин в бермудах и зеленой футболке.
— Простите, – говорю, – Здесь не занято?
Болгарин поворачивается ко мне и молчит. Думает.
— Простите, – говорю, – здесь не занято?
— Не понимаю,- после паузы медленно и очень чисто по-русски
говорит болгарин.
— Ты еще хочешь пить? – спрашиваю я жену.
— Нет.
И мы пошли. А что делать? Няма. Идем дальше.
У них в Варне есть небольшая улочка в центре города, всего метров двести длиной. На ней запрещено автомобильное движение. И сосредоточены все самые шикарные магазины. Такой себе варненский Арбат. Мы пересекаем его уже шестой раз в надежде выгодно поместить капитал в болгарские товары. Но, то ли мы не коммерсанты, то ли еще что-то. Но никак не можем спустить эти проклятые левы.
11.
Двенадцать часов дня. Закрылись последние магазины. Все. Няма. Сиеста. Перерыв на дневную жару. Теперь магазины откроются только в половину пятого. А наш лайнер уползает из порта в четыре. Досада: в кармане еще больше семидесяти левов.
Весь город устремился на пляж. По центральной улице, ведущей к приморскому парку и городскому пляжу, двигается все население города в бермудах, купальниках и с полотенцами в руках. Заполняются уличные кафе и ресторанчики. Пустеют улицы. Сиеста.
Вдруг сзади я слышу громкое скандирование и топот подошв. Демонстрация. Человек пятьдесят молодых болгар изображают крупную демонстрацию на своем Арбате. Полиция их не трогает. Они просто окружили их и наблюдают. Демократия.
После ухода демонстрации на асфальте остались лежать листовки. Интересно. Я нагнулся и поднял одну. Это заметила молодая девушка. Высокая стройная черноволосая болгарка. Она схватила меня за руку и начала благодарить:
— Грация, грация!
— Что она хочет? – спросила жена.
— Спасибо говорит за то, что я поднял листовку.
— Грация! Вы нам сочувствуете.
Два часа дня. До отхода теплохода осталось два часа, до окончания посадки на теплоход – час. Деньги жгут карман. До порта ехать двадцать минут. Что делать? Мы как в лихорадке. Просто стрессовая ситуация7 Что делать? Ни один Ленин, никакой Чернышевский не оказывались в такой ситуации, и вряд ли ответят на вопрос. Что делать?
И мы зашли в шикарный универмаг на центральной улице, тот самый, в котором продается только то, что запрещено к вывозу. Быстро пробегаем по торговым залам, накупаем контрабанды: детскую курточку, сумку из кожзаменителя,- и идем на остановку автобуса. Надо ехать на посадку. Но нет автобуса. Нет и такси. Нервы на пределе. Представляете, половина третьего, мы неизвестно где. Сейчас закроют посадку. И что, мне оставаться в этой Варне? Наконец, появляется такси. Останавливаем. Садимся. Спасены.
Приехали. Морской вокзал. На часах без десяти минут три. Успели. Входим в павильон. В холле работает киоск. Возле него толпятся наши с парохода. Кто же еще. На весь порт только мы – туристы. В киоске все чего желает русская душа. Но нет времени. Надо успеть на борт до трех.
Идем в сторону таможни. Сейчас таможенник нас остановит и скажет: откройте сумку и покажите, что несете. И все! Позор! Я бледнею и нетвердой походкой прохожу мимо выстроившихся в ряд болгарских таможенников. Ни один не обратил на меня внимание.
— Вот видишь, - сказал я жене, когда мы прошли на причал, – я был прав. Как мы верно приехали. За пять минут до конца посадки. И мы облегченно вздохнули.
Ты был хоть раз контрабандистом?
Попробуй сладкий аромат
Запретных дел, привыкнешь быстро,
Легко усвоишь, будешь рад.
12.
Усталые и недовольные, мы поднялись на борт теплохода. Не было у нас внутреннего удовлетворения. Нам было мучительно больно за бесцельно прожитые часы в Варне. И неистраченные тридцать левов жали карман.
— Я вернусь на таможню, – сказала жена, когда мы спустились
в каюту.
— На часы посмотри.
— Я быстро.
— Зачем? Куда?
— Там, в ларьке я видела такие симпатичные трусики!
— Когда теплоход начнет отваливать, я стопкран срывать не буду.
— И не надо, – сказала жена и побежала.
Я вышел на палубу и увидел, как она деловито спустилась по трапу на причал и скрылась в дверях таможни. А на причале и в здании морвокзала довольно много наших, поэтому я, поколебавшись, тоже спустился вниз. Взять ларек даже штурмом было практически невозможно, таким плотным кольцом его окружили наши. Все были озабочены одним: спустить последние левы. Покупали все и таможня не возражала.
Я стоял немного сбоку и пытался в этой толчее увидеть жену. Наконец, растолкав всех, она появилась. В руках она сжимала покупки. На лице сияла улыбка удовлетворения.
Следом вырвалась из окружения Лариса. И тоже с покупками. И тоже с радостной улыбкой на лице. Как мало надо женщине для счастья.
— Все, – выдохнула жена.
— Вот и хорошо, – обрадовался я.
Одна проблема решена, с левами разделались. Уже была половина четвертого. И мы поднялись на борт. Устроившись у борта, стали ждать отплытия. Погода начала заметно портиться. Та небольшая тучка, вдали на горизонте, превратилась уже в большую, на полнеба, лиловую тучу. Из-за нее не стало видно солнца. Поднялся ветер, он раскачал волны. И эти волны принялись мерно бить о борт корабля. И конечно в четыре теплоход никуда не двинулся. Хотя трап и подняли.
Среди пассажиров пошел слух, что в связи с волнением на море, капитан порта нас не выпускает. И мы стоим крепко привязанные к причалу и ждем у моря погоды.
Опять у моря ждем погоды,
А кто дождался? Покажи.
Пять часов вечера: ждем. Шесть. Туча висит прямо над нами, сечет противный дождь. Ветер забивает дождем в коридоры корабля и продолжает раскачивать волны. У экипажа начинают появляться первые признаки суетливости. О4азывается, наш теплоход должен завтра в шесть вечера уходить из Одессы на Марсель с интуристами. С настоящими, валютными. А не такой шантрапой, как мы. А мы сидим в этой Варне и ждем погоды.
Наконец, у семи часам волнение на море немного улеглось и выход разрешили. Пароход быстро отвалил от причала, и Варна скрылась в пелене дождя. Говорят, что дождь на дорогу - это к удаче. Конечно. Ведь мы идем домой.
Но путь не сократишь. И опоздание в три часа не ликвидируешь просто так. Ведь это не самолет, а пароход. И море отнюдь не спокойно. Волны довольно сильно раскачивают даже наш большой корабль. Но, тем не менее, мы держим курс на Одессу.
Мы на Одессу взяли курс,
По звездам выверили точно.
Желанье сильно, судно прочно,
Капризно море в качке волн.
Жена скрылась в каюте. Легла и приготовилась умирать от качки. Я тоже качки не люблю, но решил не сдаваться. Поэтому оделся потеплее и пошел к людям на палубу.
Во всех барах и в музыкальном салоне было полно людей. Все активно боролись с морской болезнью. Гремела красивая музыка, рекой лилось кофе и коньяк. Это как-то уравновешивало качку за бортом. Я тоже решил побороться с морской болезнью. Зашел в бар и взял коньяк и кофе. Выпил. Помогает.
Снова вышел на палубу. Продышался соленым морским дождем и снова в бар, бороться с качкой.
Все таки, какой я молодец, что явился на посадку к трем. И как накололись те, кто вернулся на пароход к двенадцати, половине первого! Их болгарская таможня растерзала. Раздевали чуть ли не до трусов. Выворачивали сумки, отбирали товар.
— Ты представляешь, – говорит толстая одесситка дяде Роме, который не был ее мужем, – они заставили Марика поехать в магазин и вернуть все, что он накупил.
— Да ну! – удивился дядя Рома.
— Ну, да! – подтвердила одесситка.
— А что у него было?
— Одеяла.
— Хороший шмат. И шо он?
— Поехал.
— И шо?
— Вернул им одеяла.
— Представляю рожи этих продавщиц, когда Марик привез им эти одеяла,- сказал дядя Рома задумчиво. – А рожу этого Марика, когда он понял, что пролетел!
13.
Я спустился в каюту навестить страдающую от качки жену. Как ни странно, она была еще жива.
— Прекрасно, – сказал я, входя в каюту.
— Что? – ослабшим от ожидания морской болезни голосом спросила жена.
— Прекрасно все. Море, пароход, каюта. А ты лучше всех.
— Чего ты хочешь?
— Подняться с тобой на палубу.
— Там качает.
— Не больше, чем здесь. Быстро вставай.
Жена нехотя встала, оделась, и мы с ней пошли наверх, к людям. А наверху, конечно, качало.
Ах, ты, палуба, палуба,
Ты меня раскачай,
Ты печаль мою, палуба,
Расколи о причал.
Не колет. Да и в необозримом морском просторе не наблюдается никакого причала. Только неспокойное море с белыми гребешками волн.
— Вытянул ты меня, – сказала жена. – Ой, мне плохо!
— Всем плохо! – назидательно произнес я. – Идем, уравновесим.
Мы вошли в бар. Я заказал два коньяка, себе кофе, ей сок. Выбрали свободный столик в углу бара у иллюминатора. Сели.
— Щас уравновесим, – сказал я.
— За что пьем? – вдруг встрепенулась жена.
— За счастливое возвращение.
Мы выпили. Приятное тепло быстро потекло по жилам
— Ну, как? – поинтересовался я. – Качка стала меньше?
— Не разобрала, – ответила жена.
— Щас добавим, для конкретности, – с готовностью отозвался я.
Мы выпили еще. После третьего раза качка заметно уменьшилась. То ли погода улучшилась, то ли лечение стало давать плоды. А может ветер утих?
Ветер, ветер, не трепи моих кудрей,
Ты нарушил равновесие морей,
Ты обрушил на планету все дожди.
Ну, проклятый, ты попомнишь, подожди!
Мы сидели в баре, попивали сок и кофе, слушали хорошую музыку, наблюдали за тусующейся публикой, изображавшей из себя интуристов. И сами, по мере сил, изображали интуристов. А что? За все же уплачено!
Хмель приятно туманил голову. Свет мягко падал на наши осовелые лица.
— А мне Лариса рассказала, – говорит жена, – как днем проносили товары на корабль. Концерт! Таможня же не пропускала. На дворе тридцать пять градусов тепла!
— Тридцать, – не согласился я.
— Двадцать восемь, если ты уж та хочешь знать. А одна баба приоделась: длинная широкая черная юбка, плотная блузка с длинными рукавами. Пододела под юбку мужской свитер, чтобы пронести. А баба здоровая, толстая, высокая. Стала посередине площади, расставила ноги. А солнце ее просвечивает. И у нее между ногами видно, как болтаются рукава от свитера. Представляешь?
Мы весело рассмеялись. Я представил себе эту картину. Стоит баба килограмм на девяносто, расставив ноги, и в полной уверенности, что все у нее хорошо. А солнце, паршивый предатель, просвечивает ее рентгеном.
Утомленное солнце
Обжигает загаром,
Угнетает природу
Несусветной жарой.
Ох, природа-блудница,
Ты нас греешь не даром.
И не даром на пляжи
Набегает прибой.
Мы допили кофе и сок, и решили выйти на палубу, проветриться. Перешли по переходу через коридоры, трапы и холлы, и поднялись на самую верхнюю палубу. Небо было черно от туч. Но дождь уже прекратился. Хотя ветер еще дул довольно сильно. И волнение на море не давало покоя нашему кораблю.
Мы немного постояли у борта, поглазели на ночное море. И решили вернуться в помещение. Там, все же, ветра не было. Мы спустились в музыкальный салон.
Здесь играла громкая музыка. Публика сидела в глубоких удобных креслах небольшими компаниями. Пили, кто что хотел и беседовали. Обсуждали итоги турне. Все сходились на том, что болгарская таможня вела себя плохо.
А я вспомнил "наших сотрудников", которые так и провели весь круиз в каюте. Вышли из нее только два раза: когда мы пришли в Варну. Тогда он вышел на площадь перед морвокзалом со спортивной сумкой в одной руке и со спинингом во второй. В спортивной сумке у него были детские заводные игрушки. Ни спининг, ни детские игрушки при досмотре в одесской таможне не вызвали никаких вопросов и осложнений.
Здесь в Варне к нему подошел болгарин, видимо ожидавший его заранее, по договоренности. Болгарин забрал у него сумку и спининг, расплатился сразу за все. И парень вернулся в каюту на зов любви.
Второй раз "наши сотрудники" вышли из каюты сегодня. В то время, как все ринулись в центр Варны в поисках товаров, боролись с таможней, бились с продавцами, глотали "няма", они за два лева наняли такси на "Золотые пески". Зашли в тот самый супермаркет, в котором мы всем теплоходом душились накануне вечером, накупили разрешенного серебра, косметики, парфюмерии. И, заметьте, без всякой давки. Потом они зашли в прибрежное кафе, хорошо и вкусно поели. Потом зашли на самый шикарный пляж и с удовольствием попляжились.
На теплоход они вернулись вместе со мной. Только на их лицах не было маски неудовлетворенности жизнью. А наоборот, их лица сияли радостью и весельем. Движения их были неторопливы и размерены, как у людей хорошо и со вкусом отдохнувших.
14.
Утром я проснулся как всегда рано. Не было еще и семи часов. Быстро оделся и вышел на палубу. Погода на море стояла пасмурная. Небо в клочьях облаков. Ветер порывами срывал обрывки дождя. Берега видно не было. А по графику мы должны прибыть в порт в семь утра. Опаздываем.
Нам аккуратность лишь помеха,
В большой стране во всех веках,
Простая точность – ради смеха,
А царь природы здесь – бардак.
На палубе в этот ранний час я был не одинок. Продолжал свои пробежки толстяк в спортивных трусах. Гуляли под ручку одесситка и дядя Рома с Пишоновской, которые не были мужем и женой. Гуляла руководительница круиза. И все с тревогой оглядывали горизонт. Такое впечатление, что капитан объявил награду тому, кто первый увидит землю.
Чем дальше, тем команда больше нервничала. Еще бы! Сегодня в шесть вечера им отходить на Неаполь, Марсель. Это вам не Варна. А пассажиры - валютные иностранцы, а не отечественные голодранцы. Это ведь не одно и то же!И какая же нервная система может такое выдержать? Надо на ком-то сорвать характер. Не на небе же, не на ветре! На них, на этих недоумках, на тупицах. Это они виноваты! Варна. Болгария. Тоже мне, заграница! Аркадия и то дальше.
В бары стало невозможно заходить. Наэлектризованные опозданием бармены, кусались без предупреждения. Отказывались продавать напитки и кофе. Срочно набирали валютный товар. И на просьбы простых советских людей продать то или иное отвечали: не за вши вшивые деньги!
Десять часов утра. Берег еще не виден. Задергались коридорные. Стали ходить мимо кают и демонстративно фыркать на туристов.
— Вот! – говорили они. – Придем, а нам еще надо все убрать, и перестелить после вас для нормальных людей.
Без четверти одиннадцать старший пассажирский помощник не выдержал и объявил по корабельному радио:
— Всем туристам! В связи с опозданием теплохода, приход в порт Одесса ожидается в двенадцать часов. Согласно расписанию, наш теплоход должен сегодня же в восемнадцать часов отходить в порт Марсель с иностранными туристами на борту. Из-за опоздания судна, стоянка в порту Одесса будет сокращена. И мы не успеваем подготовить каюты для приема гостей. Поэтому прошу всех туристов собрать вещи и покинуть каюты.
Длинно, но зато доходчиво. Круиз еще не окончен, а нас уже выставляют из кают.
Долой советских голодранцев,
Осточертели эти лица!
Привет любимым иностранцам!
Ура Марселю, загранице!
Не успел отгреметь голос старпома по трансляции, а в нашу каюту ворвалась коридорная.
— Быстро, быстро! – сказала она.
Движения ее были порывисты, лицо сосредоточено. Мы быстро собрали сумки и вышли с ними в коридор.
Холлы быстро заполнялись изгнанными из кают туристами. В коридорах стало трудно продвигаться из-за нагромождения баулов, сумок, чемоданов.
В каютах хозяйничали коридорные. Они чистили, мыли, пылесосили. Превращали четырехместные каюты в двухместные, потому что их иностранные задницы не влезают по четыре!
Мы с женой поднялись на среднюю палубу, где по нашим расчетам должен был быть выход. В холле перед ожидаемым выходом и в прилегающих к нему коридорах собрался весь состав круиза, с вещами, детьми, прочим добром.
Мимо нас по лестницам и коридорам деловито сновали члены экипажа. Приятно было смотреть на их вдохновенный труд. Нам, вернее им, доллар строить и жить помогает.А мы мешать никому не хотим. Мы жмемся к переборкам со своими сумочками и с тоской глядим на часы.
Со времени изгнания нас из кают прошло уже сорок пять минут. Половина двенадцатого на корабельном хронометре. И в это время кто-то крикнул: земля! Но приз ему капитан давать не стал.
Я оставил жену с вещами и поднялся на верхнюю палубу. Действительно, наш красавец "Дмитрий Шостакович" медленно входил в акваторию одесского порта. Мимо Воронцовского маяка, вдоль карантинного мола.
Погода продолжала капризничать. И серое море в мелких барашках волн, которые почти не причиняют вреда нашему гиганту.
15.
Теплоход не спеша вполз в акваторию порта. Остановился. И начал прилаживаться к причаливанию. Первый заход на швартовку закончился неудачей. Небольшое волнение на море, сохранявшееся даже в закрытом пространстве порта, совершенно безвредное для корабля, сильно затрудняло причаливание.
К нашему борту подошли три портовых буксира. Они, пыхтя, уперлись тупыми носами в тело корабля. И мы сделали еще один заход на швартовку. И снова мелкая противная волна помешала.
Пароход снова отработал на середину бухты. И сделал третий заход. Удачно. Мы ошвартовались в родной Одессе с третьего раза. Я спустился к жене. Публика заметно заволновалась. Все стали подтягиваться к выходу.
Вот подали трап. Вот открыли выход. Вот и первые пассажиры ступили на родной берег и пошлина досмотр через таможню.
Прощай, круиз.
Всегда всему конец приходит,
И это грустно, нету слов.
Как пробуждение от снов,
Так ты уходишь с теплохода.
Прощай, круиз.
Мечты прощайте.
Ушли прекрасные часы,
Что остается вам?
Мечтайте!
Вернуться и купить трусы.
Отдохнувшие и недовольные, мы с женой сошли на берег. Проследовали через таможню. Никто из таможенников даже не посмотрел в нашу сторону. Нет бы им вот так три дня назад, при посадке! И мы вышли на площадку перед морвокзалом. Все площадь была уставлена машинами такси. К хорошему быстро привыкаешь. Я подошел к одной машине.
— На поселок Котовского, – сказал я таксисту.
— Нет, - коротко отрезал тот.
Плохое вспоминается быстро.
— Здравствуй, Родина! – сказал я жене, отходя от стоянки такси.
— Пошли на автобус, – сказала жена.
Мы подняли свои сумки, и пошли вниз на Приморскую, на автобус. Страна встречала своих героев.
Долго ждать автобуса нам не пришлось. И мы с трудом вперли в жерло родного "Икаруса" наши сумки. Вдохнули родной автобусный аромат, посмотрели друг на друга и рассмеялись. Ведь, ни смотря ни на что, в памяти надолго останется полтора жарких дня в Варне. Прекрасная бухта, красивый город, золотые пески. И этого не отнять ни грубияну таксисту, ни старпому с очками на веревочке, ни команде, которая любит порт Марсель. Никому. Этот праздник будет всегда наш и с нами.