Крит

Глава 1

– Ваше Высочество! – раздался рядом с Женевьев голос Рудольфа, секретаря ее отца. Он шел девушке навстречу. Лицо его, обычно застывшее в вежливой улыбке, сейчас было озабоченно. И Женевьев уже знала, почему. Поравнявшись с ним, она сдержанно кивнула, давая понять, что направляется именно туда, куда он хотел ее пригласить.

Рудольф молча посторонился, уступая ей дорогу. Как это ни было тяжело сознавать, скорее всего, он видел принцессу в последний раз. Отец Женевьев, Густав II, был человеком исключительно строгих правил, не склонным идти на компромисс, даже если дело касалось его семьи. Его дочь была во многом на него похожа. Она унаследовала от отца несокрушимую уверенность в себе, чтобы она ни делала, и как бы ее поступки ни воспринимала общественность. Зная об этом, Рудольф предполагал, что ни один из них не уступит, и каждый пойдет до конца.

Женевьев поравнялась с рабочим кабинетом отца. Изящная золотая ручка на двери. В коридоре тихо, ни звука. Мгновения по-особенному четко запечатлевались в сознании девушки. Будто бы до этого она все резвилась, как малый ребенок, а теперь вдруг злой и ничего не понимающий взрослый собирается положить конец ее беспечным шалостям. Но на душе у нее было удивительно спокойно. Словно все чувства, и хорошие и плохие, кто-то заморозил на время. И время этот кто-то выбрал самое подходящее.

Женевьев молча зашла к отцу и села в кресло напротив рабочего стола. Густав что-то сосредоточенно писал. Потом он перестал, и секунду помедлив, поднял на дочь тяжелый холодный взгляд. Значит, он уже все решил, отметила про себя Женевьев.

– Ты не хочешь рассказать мне, что происходит? – сухо спросил он.

– Зачем? – спокойно ответила она. – Чтобы создать видимость диалога? Ты не собираешься принимать мою сторону, это я вижу и так. Поэтому сэкономь нам обоим время.

– Что ж, – разочарованно обронил Густав, поднимаясь из-за стола. – Если ты так желаешь.

Он посмотрел на свою дочь. Непокорные черные кудри, обрамляющие изящный овал лица с тонкими чертами. Гордо поднятый подбородок. Насмешливая улыбка самым краешком губ. Горящий взгляд голубых глаз. Хрупкая и сильная одновременно. Она так была похожа на него. Намного больше, чем ее старший брат Фабиан. Почему ей всегда было необходимо поступать вразрез с его представлениями о жизни? Он не сомневался, что его решение будет для Женевьев ударом, так же как и был уверен в том, что его дочь воспримет этот удар достойно и сможет пережить все то, что должно вскоре произойти. Иначе она бы не была его дочерью. Тяжелой поступью Густав вышел из-за стола:

– Ты должна все это прекратить, Женевьев, сегодня же! Сейчас же!

Его дочь только устало покачала головой, давая понять, что разговор на эту тему не имеет смысла.

– Тогда я должен просить тебя сделать официальное отречение от трона и покинуть королевский дворец.

Его слова гулким эхо зазвенели в самых отдаленных уголках замка. Или все это было в голове Женевьев. Она ждала чего-то очень неприятного от этого разговора, неприятного, но поправимого. Но даже угроза лишения трона не могла заставить ее изменить своего решения и отступить. В конечном счете, любовь всегда была для нее важнее титула и наследства.

– Тебе достаточно моего устного согласия или надо что-то подписать? – дрогнувшим голосом спросила Женевьев, поднимаясь с кресла. Обсуждение этого вопроса для нее было закончено. Собравшись с силами, она прямо и без какого-либо выражения на лице смотрела на своего отца.

– Достаточно твоего слова, – сухо ответил Густав, возвращаясь к письменному столу.

– Оно у тебя есть. Мама знает? – спросила девушка, вдруг вспомнив о матери. Конечно, мама должна была знать, так как отец никогда не принимал важных решений без обсуждения с ней. И она всегда принимала его сторону. Просто это вопрос освобождал Женевьев от необходимости прощаться с матерью. Девушке было достаточно одного тяжелого разговора на сегодняшний вечер.

– Да, знает.

Ничего не ответив, дабы не выдать своих чувств, Женевьев развернулась и вышла из кабинета отца. Она не услышала, как он произнес «мне жаль». Но даже если бы и услышала, это ничего бы не изменило. Ровным, спокойным шагом она направилась в свою часть дворца. Со стороны могло бы показаться, что принцесса, как обычно, возвращалась к себе. Но это «как обычно» стоило ей неимоверных усилий. Было уже поздно, и ей никто не встретился в ярко освещенных коридорах. Взяв со стола сотовый телефон, Женевьев накинула на плечи кожаную куртку, проверила, на месте ли пластиковая карта и ключи от мотоцикла и, не оглядываясь, вышла из комнаты. Она верила в то, что оставляет свою семью для новой жизни, жизни рядом с любимой женщиной. О том, что это не так, Женевьев узнает уже завтра.





Это было полтора года назад, а сейчас Женевьев ехала на мотоцикле по таким знакомым улицам Королевства. Несмотря на все, что случилось, это все еще было ее Королевство. И хотя она была уже не той Женевьев Фуа, что раньше, родные места радовали ее сердце. На улице было тепло и солнечно. Но самое главное, прошлое давно не трогало ее и не тревожило. Она лишила себя прошлого, чтобы оно больше не тревожило ее. Так было проще жить. Стояло начало июня. Мимо девушки на скорости проносились майские жуки и другие насекомые, норовя врезаться в шлем. Они, как и все живое, радовались наступающему лету. Сердце Женевьев сжималось в груди от того, насколько родными были для нее эти маленькие старинные здания, ласково льющееся по улицам солнце, деревья, украшавшие своей причудливой кроной входы в бутики и ювелирные магазины. Вскоре справа от нее за высокими острыми прутьями золоченой ограды должны были показаться ухоженные дворцовые лужайки и клумбы, тихо журчащие фонтаны, а за ними и сам королевский дворец, вот уже несколько столетий принадлежавшей ее семье, возглавлявшей государство.

Женевьев сбросила скорость, проезжая мимо затейливых лабиринтов из невысоких красиво подстриженных зеленых изгородей, по которым она носилась в детстве вместе с детьми прислуги. Она вспомнила об Элиссон и Мартине, ее незаменимых соратниках во всех затеях. Их мать была личной помощницей королевы Элеоноры, матери Женевьев. Они ничего не боялись, потому что юная принцесса уже в самом нежном возрасте не позволяла ни одной гувернантке указывать, как, во что и, главное, с кем ей играть. Да те и не особо настаивали, дорожа благосклонностью маленькой девочки. А мать не хотела конфликтовать со своей настырной дочерью по таким казавшимся ей пустяковым поводам. Можно сказать, что Женевьев росла в атмосфере всеобщего обожания и позволения. Единственным человеком, который мог её хоть как-то утихомирить, был её отец. Но и его авторитет имел свои границы. Если маленькая принцесса на чем-нибудь настаивала, он не мог ей отказать, потому что видел в ней свою точную копию.

Часовой на воротах узнал в мотоциклистке бывшую принцессу и вытянулся как по струнке. Женевьев кивнула ему головой в знак приветствия и, нажав на газ, скрылась за поворотом.

Сама бы она, конечно, вряд ли выбрала эту часть королевства для встречи. Но ее старый друг, точнее, старый друг ее семьи Роб Гроусон, выразил настойчивое желание пообедать именно в этом квартале. Что ж, он был прав. Самые лучшие рестораны находились именно здесь, в непосредственной близости от королевского дворца. Женевьев очень любила старика, поэтому не стала ему отказывать. К тому же было приятно вновь увидеть места, в которых она выросла, где ее узнавали на каждом шагу и встречали с радостью и любовью. Именно это поразило девушку больше всего. Несмотря на все события годичной давности, ее встречали, как и прежде, как всеми горячо любимую Женевьев.





Девушка бросила свой мотоцикл перед входом в ресторан. Швейцар Роджер, узнав гостью, с радостью открыл перед ней дверь. Его не смутил ее мотокомбинезон. Он знал ее с малых лет. Девушка вошла и оглянулась в поисках Роба. Заметив его за одним из дальних столиков в глубине ресторана, она направилась к нему, отказавшись от сопровождения метрдотеля. К ее великому удивлению, Роб был не один. Вместе с ним за столиком сидела поразительно красивая молодая женщина. Женевьев уже давно не обращала внимание на красивых женщин, но тут девушка на секунду остановилась, будто бы в замешательстве. Было в женщине что-то такое, что привлекло её внимание. Что-то смутно знакомое. Не сводя глаз с молодой женщины, девушка подошла к их столику и поцеловала старика в щеку. Надо сказать, что Робу было немногим больше семидесяти. Они с ее отцом были примерно одного возраста.

– Здравствуй, Роб! – Женевьев отодвинула стул. – Ты не предупредил меня, что будешь не один.

– Извини, детка! Конечно, я должен был тебе сказать, – ответил Роб. Он похлопал Женевьев по руке и вдруг опустил голову. Девушка поняла, что старика переполняли эмоции. Они давно не виделись, и за это время много всего произошло. А он всегда относился к ней как к родной дочери. Она погладила его по руке.

– Представишь меня своей спутнице? – спросила она ласково, просто чтобы отвлечь его от печальных мыслей.

– Да, конечно, извини! – Роб неожиданно поднялся. Женевьев удивленно последовала его примеру. Его спутница грациозно поравнялась с ними. – Женевьев, познакомься, Элизабет Гроусон, моя дочь. – В его голосе смешались гордость и горечь.

Девушка, едва сдерживая свое изумление, внимательно посмотрела на молодую женщину и поняла, что в ней изначально так поразило ее. Она была похожа на своего отца. Тот же высокий лоб, умные зеленые глаза, взирающие с вежливым интересом, волна золотистых волос. Но Женевьев никогда бы не подумала, что это его дочь, так как знала старика всю свою жизнь. Как она себя помнила, его семья очень тесно дружила с ее семьей. И Женевьев знала всех детей Роба, так как они были ее лучшими друзьями. И тут такое.

– Вот это да! – только и смогла вымолвить она.

Никто из них не садился. У Женевьев пронеслась в голове мысль о том, как должно быть нелепо они выглядят. Опальная принцесса и незаконнорожденная дочь за одним столиком. Не говоря уже о том, что одна в мотоциклетном комбинезоне, а другая в элегантном шелковом костюме.

– Мадам, желаете что-нибудь? – раздался рядом голос официанта, который к великому облегчению девушки вырвал ее из внезапного оцепенения.

– Конечно, – медленно произнесла она, садясь на свое место. – Вы уже что-нибудь заказали?

– Я заказал устрицы по-бургундски, а Элизабет артишоки в масле, – ответил Роб, наблюдая за тем, как Женевьев рассеянно листала меню.

– Не могу разобрать ни слова, – призналась девушка после нескольких минут безуспешного чтения. Она захлопнула легкое в тончайшем кожаном переплете меню и обратилась к официанту:

– Будьте добры, мне стакан виноградного сока и салат из свежих овощей, любой, – добавила она, заметив его недоумение. Официант был новичком и видел Ее Высочество впервые, но видимо, кто-то уже успел предупредить его, что эта девушка в мотокомбинезоне еще год назад была его принцессой, и до сих пор являлась дорогой гостьей этого ресторана. Поэтому он с округлившимися от удивления глазами выслушал слегка нестандартные пожелания девушки относительно ее заказа.

– Спасибо, - Женевьев с благодарной улыбкой отдала ему обратно меню и повернулась к своим собеседникам. – Что-то здесь жарко.

– Девочка моя, – усмехнулся Роб, – ты бы еще в горнолыжном костюме пришла.

Она оглянулась вокруг, будто бы отыскивая что-то, потом резко поднялась:

– Я сейчас вернусь, – она бросила салфетку на стол и устремилась к выходу.

– И, правда, уже почти полдень, – произнес Роб, обращаясь к Элизабет. Та улыбнулась отцу и ласково погладила его по морщинистой руке. Ее улыбка была настолько нежной, что у Роба опять выступили слезы на глазах.

– Ах, девочка моя! – тяжело вздохнул Роб и в который раз опустил голову. Ему было тяжело осознавать, что она росла без его внимания и любви все эти годы. Чувство вины душило его. Все случилось так быстро, что он не успел опомниться. Мать Элизабет умерла год назад, и он не смог более скрывать от своей семьи факт ее существования. Хотя Элизабет была уже взрослой женщиной и могла сама о себе позаботиться, Робу была нестерпима мысль, что она лишена семьи, которая у нее есть. Поэтому он открыл то, что держал в тайне около тридцати лет. Его жена, Маргарет, только сейчас стала понемногу привыкать к тому, что у ее мужа все это время была дочь, такого же возраста, как и их старший сын. Все эти события дались Робу очень тяжело. Он оказался к ним просто не готов. Мысли путались в его голове. Он подумал о Женевьев. В тот момент, когда девушка нуждалась в нем больше всего, он не смог ее поддержать. А кто, как не он, должен был быть рядом с Женевьев в тот момент, когда ее отец выразил официальное неодобрение ее жизненной позиции, попросил ее покинуть Королевский дворец и отказаться от трона? Кто как не он должен был быть рядом, когда вся ее семья отвернулась от нее? Терзаемый этими невеселыми мыслями, Роб не заметил, как вернулась девушка.

– Извините, – с этими словами она села обратно за столик. Роб увидел, что вместо комбинезона сверху на ней теперь была спортивная голубая футболка, приятно оттенявшая загар. Девушка достала футболку вместе с джинсами из багажника мотоцикла и наскоро переоделась в подсобном помещении ресторана.

– По-моему, вместо того, что принцессы всегда и везде должны выглядеть безупречно, тебя научили тому, что принцессы всегда и не важно в чем выглядят безупречно, – по-отечески проворчал он.

– Ты прав, – со смехом согласилась Женевьев, – а теперь расскажи мне, зачем ты меня позвал. Она бросила взгляд на Элизабет, в бессознательной надежде, что эта женщина имела к этому какое-то отношение. Роб был красавцем в годы своей молодости. Но, по всей видимости, Элизабет унаследовала еще и красоту своей матери. Потому что от нее просто невозможно было отвести глаз. И мать Элизабет, должна была быть неземной красоты, чтобы заставить Роба Гроусона изменить любимой жене Маргарет.

Роб молчал, собираясь с мыслями. Взгляд его был тяжел. Что-то не давало ему покоя.

– Это правда, что она бросила тебя на следующий же день? – наконец, угрюмо спросил он, скомкав в руках белоснежную салфетку.

Вопрос Роба прозвучал настолько неожиданно для девушки, что у нее перехватило дыхание, и ей потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Спрашивать, откуда он узнал, не имело смысла, так как год назад об этом событии писали все континентальные газеты.

– Нет, не правда, – наконец, ответила она ровным голосом. – Я сама ее отпустила.

И Женевьев обратила на Роба такой пронзительно ясный, такой открытый и спокойный, ничего не выражающий, почти мертвый взгляд, что он понял, этой темы лучше не касаться. Никогда. На его счастье к столику подошел официант с напитками. Минеральная вода для Роба, чай для Элизабет и виноградный сок для Женевьев.

– Перейдем к делу, – начал Роб и тут же повеселел. – Я задумал один невероятный проект и мне нужна твоя помощь.

Женевьев ободряюще кивнула, побуждая его к продолжению.

– Дельфинарий на южном побережье острова Крит, которое выходит в Ливийское море, – с мальчишечьей гордостью произнес Роб, глядя на Женевьев в ожидании ее реакции. Но реакция девушки совсем не соответствовала его восторженному тону.

– Дельфинарий? – будто бы не веря услышанному, медленно повторила она. – Но почему? Мне всегда так жалко этих животных, лишенных своей естественной среды обитания, Роб.

– Ты меня неправильно поняла, – горячо воскликнул он, одновременно кивая в знак согласия с ее словами. – В том-то все и дело! Я построю дельфинарий, в который дельфины и другие морские животные будут приплывать сами, по своему желанию, и уплывать, соответственно, тоже. Когда захотят. В любой момент. Без решеток и клеток. – Он не мог остановиться. Глаза его восторженно горели. Именно за этот мальчишеский азарт во всех начинаниях Женевьев так любила его, за способность увлекаться своими идеями и воплощать их в жизнь.

– Представляешь, – с жаром продолжал он, – ты приходишь в дельфинарий, выходишь на берег, зовешь дельфина, и он приплывает к тебе, по твоему зову, общается с тобой, ты его кормишь, гладишь, может быть, плаваешь вместе с ним. Это же потрясающе! Мир дикой природы входит в твою жизнь, переплетается с нею, и вот тебя уже не отделяет от него невидимая грань, которую, кажется, так сложно преодолеть!

Женевьев завороженно молчала, потом она лучезарно улыбнулась и с силой пожала руку Роба, которую не выпускала из своих рук все это время:

– Это потрясающая идея, Роб! Я в восторге! В чем именно я могу быть тебе полезна? – с готовностью спросила она.

– Я так и знал! – радостно воскликнул он. – Я так и знал, что тебе понравится задумка! Ты нужна мне для раскрутки проекта! Твое имя известно на весь мир, и твое участие сразу же привлечет к нему внимание общественности! Информационная поддержка нам будет обеспечена! В общем, приглашаю тебя как руководителя по связям с общественностью! Официальный контракт, ежемесячное солидное вознаграждение, все как полагается! И к тому же это будет первейший в мире дельфинарий подобного рода! Твое имя войдет в историю!

– Хватит, хватит, хватит, – остановила его Женевьев. – Достаточно! Меня ты убедил! – она смеялась, видя его нетерпение. – А как вы собираетесь убедить дельфинов, что им безопасно и полезно общаться с людьми?

– Я готов вложить миллионы долларов в проверку гипотезы, гласящей, что дельфины испытывают такую же потребность в общении с людьми, как и мы с ними. Эта гипотеза существует, и я приглашу лучших специалистов по изучению этих животных, чтобы подтвердить ее.

– Тогда у меня последний вопрос, – Женевьев расслабленно откинулась на спинке стула, переводя взгляд с Роба на Элизабет, и в душе очень надеясь на то, что ответ сидит с правой стороны от нее. – Кто будет руководить проектом от твоего имени? Или ты собираешься отправиться на остров собственной персоной и провести там все это время? Сколько, кстати, будет длиться строительство?

– Я планирую установить контакт с дельфинами и построить все здания дельфинария за три года, – ответил Роб на вторую часть ее вопроса, – а вести проект от начала до конца, как и обладать всеми дальнейшими на него правами, будет Элизабет.

Так вот какое наследство для нее приготовил Роб, промелькнуло в голове у девушки. Роб Гроусон носил титул барона и обладал огромным состоянием. Но все это состояние должно было перейти его официальным наследникам, к числу которых Элизабет пока не относилась. Женевьев внимательно наблюдала за дочерью своего старого друга, но по ее лицу можно было лишь сказать, что она невероятно счастлива сидеть рядом со своим отцом. И Женевьев понимала её. Собственный отец всегда был для принцессы кумиром. И продолжал оставаться им, несмотря на события годичной давности. Каждый из них поступил так, как считал правильным, и это не повод отказываться от любви друг к другу.

Женевьев нравилось восхищаться людьми, доверять им, но люди, которые завораживали ее с первых секунд общения, встречались ей редко. А тут она понимала, что определенная часть её сознания полностью сосредоточена на женщине, сидевшей рядом. Возможно, виной тому было её сходство с отцом, и Женевьев автоматически проецировала свое отношение к Робу на Элизабет. А может быть, дело было в выражении легкого, наивного удивления в широко распахнутых зеленых глазах. Словно этот человек только сейчас, в свои тридцать лет появился на свет.

К слову сказать, ни один посетитель ресторана не мог пройти мимо нее, не задержав на секунду свой восторженный взгляд. Вдруг девушку осенило, что Элизабет до сих пор не произнесла ни слова. Когда Роб знакомил их, она ответила на приветствие Женевьев мягкой улыбкой и доброжелательным кивком головы.

Молодая женщина поднялась, будто прочитав мысли Женевьев:

– С вашего позволения, я сейчас вернусь.

– Конечно, милая, - кивнул Роб и сказал что-то еще своей дочери. Женевьев видела, как шевелились его губы, но не услышала ни слова. В ее голове до сих пор звучал голос Элизабет, глубокий, мелодичный, переливающийся множеством тонов. Она произносила слова нараспев, немного растягивая их. Это завораживало, гипнотизировало. Женевьев была ошеломлена. Только этого еще не хватало.

–… Ты слушаешь меня, детка? Ты выглядишь рассеянно, – наконец, донеслись до ее сознания слова Роба. Он ласково потрепал девушку по руке, пытаясь вырвать из внезапного оцепенения.

– Да, конечно, извини! – Женевьев подняла на него затуманенный взгляд. Она все еще была там, в глубинах своей души.

– Вот и я так же, – вздохнул Роб, понимая, чем вызвана ее реакция. – И при мысли о том, что я мог бы ей дать за все эти годы и не дал, я ощущаю такую ослепляющую жажду успеть еще то, что могу. – Его взгляд был полон мольбы и надежды. Роб Гроусон привык идти к своим целям во что бы то ни стало, привык искать все возможные и невозможные пути достижения, поэтому являлся одним из самых успешных и богатых людей королевства.

– Почему именно дельфинарий? – неожиданно для себя спросила Женевьев. – Можно ведь было поставить ее во главе одного из твоих предприятий, – размышляла девушка вслух, блуждая рассеянным взглядом вокруг. Мысли улетали от нее, и она не хотела их ловить. Впервые за последние несколько месяцев девушка чувствовала такую легкость во всем теле, в сердце, в уме, будто бы все, с чем она боролась внутри себя, разом смолкло. Все ее противоречия, все неразрешенные вопросы, все стихло. Она готова была расплакаться.

– Потому что Элизабет обожает море и дельфинов, – просто ответил Роб. – А я хочу, чтобы у нас было что-то, что мы создали вместе. Мне недолго осталось, девочка моя. И я хочу все сделать правильно. Я думал о том, чтобы изменить свое завещание, и уже внес в него поправки на тот случай, если проект прогорит. Но одно дело, если моя дочь, – и он сделал ударение на этом слове, – получит от меня в наследство какой-нибудь завод по производству автомобилей, который, конечно, будет приносить ей хороший доход, но не наполнит ее жизнь ни радостью, ни смыслом. И совсем другое дело, если я оставлю ей после себя то, что можно назвать претворением в жизнь ее мечты. Это будет делом всей ее жизни, она вложит сюда душу и… возможно простит меня… – осекся он.

– Конечно, Роб, – согласилась Женевьев со стариком. Не потому, что была с ним согласна, а потому, что не хотела с ним спорить и еще потому, что не раз была свидетельницей того, как самые бредовые идеи в руках Роба становились невероятно прибыльными проектами. У него было особое предпринимательское чутье, которое никогда его не подводило.

– Теперь ты понимаешь, почему я обратился к тебе? – спросил он, с нежностью глядя на девушку.

– Нет, – честно призналась она.

– Потому что ты единственная, кто способен взяться за это с такой же верой в успех, как и я. Я знаю, что ты не отступишь, не опустишь руки, что пойдешь до конца, – взволнованно говорил старик. – К тому же, ты как никто другой умеешь привлекать внимание к своей персоне. У тебя это в крови. Газеты следят за каждым твоим движением, потому что ты всегда готова предоставить почву для слухов.

– Ах ты старый пройдоха! – возмутилась Женевьев.

– Ты – залог успеха этого проекта! – продолжал он, не обращая внимания на ее реакцию. – У тебя получается все, за что ты не берешься. В этом ты очень похожа на меня. К тому же, – вдруг очень серьезно добавил он, – это пойдет на пользу тебе самой. Я не хочу вмешиваться в твою жизнь, девочка. Разреши мне просто высказать мнение старика. Я люблю тебя и мне больно видеть, что ты потерялась в этой жизни.

Женевьев окаменела. С одной стороны, потому что она не терпела, когда ей читали нравоучения, и позволить такое могла, наверное, только Робу. С другой стороны, потому что Роб был прав. Она и сама знала это.

– Я знаю, что ты поднимешься. И хочу тебе помочь. Ты оживаешь, когда берешься за что-то непосильное для других. А я хочу, чтобы ты вернулась к жизни и вновь стала той Женевьев, которую я знаю. И люблю.

Девушка, молча, смотрела на Гроусона, ничего не отвечая.

– Извини старика, я не должен был этого говорить. Но и молчать тоже не мог. Ты для меня всегда была еще одной дочерью.

– Только поэтому, Роб, я выслушала то, что ты сказал. Я приму к сведению, – произнесла Ее Высочество, давая своим тоном понять, что разговор на эту тему окончен. Затем прикрыла на секунду глаза. Со вздохом тряхнув головой, она снова положила маленькую, аккуратную ладонь на большую, темную, морщинистую руку Гроусона, – Извини. Я не должна была сердиться. Извини меня, пожалуйста.


Глава 2

Месяц спустя Женевьев ехала за рулем синего открытого Вранглера по извилистой горной тропе, усыпанной гравием. Джип, как и было оговорено условиями контракта, переходил в ведение Ее Высочества с того момента, как она вступала на критскую землю. Девушка при помощи парома добралась до деревни Лутро, которая находилась на южном берегу Крита. Поскольку она еще дома подробно изучила карты и спутниковые снимки острова, Женевьев казалось, она сможет ориентироваться здесь с закрытыми глазами. Ее сопровождающего звали Брендон. Это был загорелый молодой парень чуть старше двадцати лет с голливудской улыбкой. Отец Брендона, американец, много лет назад купил в этих местах небольшой отель и переехал сюда вместе со своей семьей, когда Брендону исполнилось семь лет. Парень как обезьяна запрыгивал в джип через верх, не утруждая себя открывать дверцы, и вообще вел себя очень естественно. Отец Брендона, еще только заслышав о проекте, попросил Роба на правах приятеля взять своего сына на работу в качестве провожатого. И Роб согласился, рассудив, что ему понадобится местный житель, знающий здешние места как свои пять пальцев, для того, чтобы препровождать из аэропорта Ираклиона до Лутро многочисленных ученых и других участников проекта, съезжавшихся в этой время на южный берег Крита со всего мира.

– Мисс Гроусон уже прибыла? – хотела было спросить Женевьев Брендона, но на мгновение потеряла дар речи, когда из-за очередного поворота показалась белоснежная вилла. Точнее, это была даже не вилла, а многоярусный архитектурный шедевр, органично облепивший скалу. Метрах в ста над морем на самом краю обрыва возвышалось ослепительное белоснежно-синее строение, утопавшее в зелени и цветах. Это был настоящий оазис посреди довольно скудного на растительность горного пейзажа. Молча выскользнув из джипа, Женевьев приблизилась к обширной террасе перед входом в дом. Она была защищена от палящего критского солнца огромным навесом, в живительной тени которого только, наверное, и могли расти сочные зеленые растения в больших глиняных кадках и кувшинах. Где-то внизу, на самом краю скалистого выступа, виднелся бассейн с прозрачной голубой водой. К нему спускались несколько лестниц, которые казалось, были высечены в белоснежном камне. Все вокруг было настолько ослепительно белым, что Женевьев засомневалась, а можно ли к этому прикасаться. И только огромные нежно-розовые или ярко-красные шапки незнакомых цветов, встречающиеся на каждом шагу, напоминали о том, что это место создано для того, чтобы в нем жили люди. Не находя слов, Женевьев любовалась окружавшим ее великолепием. Где-то внизу шумело море. В воздухе чувствовался его явственный соленый привкус.

– Мисс Женевьев! – низкий грубоватый женский голос вернул девушку к жизни. В дверях появилась удивительной наружности гречанка. Крупного телосложения, на вид ей было около шестидесяти лет. Длинные темные волосы с заметной сединой, заплетенные в косу, прямая осанка, строгий взгляд темных глубоко посаженных глаз. По ее аккуратному платью и фартуку поверх него можно было предположить, что она ведет хозяйство в доме.

«О, Боже!» – подумала про себя Женевьев. Вид этой женщины неожиданно вызвал у нее внутреннее содрогание, настолько несгибаемой и волевой показалась она ей.

– Добро пожаловать в Лутро! – сказала женщина и улыбнулась. У Женевьев отлегло от сердца. Бывают такие люди, которые выглядят устрашающе, но стоит им улыбнуться, и вся внешность их вмиг преображается, озаряясь внутренним светом. Будто до этого была гротескная маска, которую, наконец-то, отбросили.

– Меня зовут Харита! – бодро продолжала гречанка на английском с сильным акцентом. – Проходите в дом, мисс Женевьев, и располагайтесь на третьем этаже. Он весь ваш.

– Спасибо, – кивнула Женевьев. – Доброе утро, Харита!

– Ваш багаж уже прибыл. Все вещи разложены по своим местам.

От этой новости Женевьев застыла, как вкопанная. Уже очень давно никто не позволял себе притрагиваться к ее личным вещам. А Харита произнесла это таким тоном, как будто это была ее святая обязанность. Девушка остановилась и внимательно посмотрела на женщину перед собой. Если устанавливать рамки, то сейчас. Она вспомнила предупреждение Роба о том, что присматривать за особняком будет одна гречанка, которая не признает ничьих правил, велений этикета, традиций или устоев, кроме собственных представлений о жизни. Зато Роб доверял ей как самому себе и считал, что никто кроме нее не сможет лучшим образом позаботиться о его девочках, когда он сам далеко. Когда Роб говорил об этом, Женевьев поняла, что он имел в виду не только ведение хозяйства, приготовление еды, но нечто намного большее. Он говорил скорее о душевном тепле, которое редкие люди могут отдавать с первых минут общения, об ощущении дома.

И Роб был прав. Во взгляде Хариты, обращенном на девушку, читалось безусловное приятие. Какой-то первоначальный материнский инстинкт. Для женщин подобного рода практически все остальные люди носят статус детей. Всем своим видом Харита говорила о том, что будет защищать Женевьев и ее интересы до последней капли крови. Потому что в этом был смысл ее жизни: о ком-нибудь заботится и кого-нибудь защищать.

– Спасибо, – девушка с теплой улыбкой на лице тронула женщину за сухую загорелую руку. Про себя размышляя, какие еще сюрпризы готовит ей остров.



Переодевшись в купальник и легкую хлопчатобумажную рубашку с длинным рукавом, чтобы не сгореть в первый же день на Крите, Женевьев отправилась на поиски пляжа. Ей не терпелось искупаться. Извилистая каменистая дорога, по которой с трудом мог проехать джип, вела, по словам Брендона в деревню, которая находилась на берегу уютной бухты, где и купалось все местное население.

Деревушка в несколько десятков домов лежала внизу левее от виллы, если стоять лицом к морю, оставив горы за спиной. Местная природа была скупа на растительность, и тон окружающему пейзажу задавали жилища горцев – белоснежные, будто из сахара, домики с голубыми дверьми и окнами. Это сочетание цветов как нельзя лучше подходило к бирюзовому цвету воды в бухте. Вместе они смотрелись как одно целое.

На берегу никого не оказалось. Лишь двое ребятишек плескались за пирсом. Женевьев нравилось это ощущение оторванности от цивилизованного мира, которое мгновенно возникло у нее на острове. Деревня была слишком мала, чтобы привлекать огромные толпы туристов, а местное население жило своим особым ритмом, который подчинялся ритму окружающей природы.

Подойдя к самой кромке воды, вдыхая ее особенный резкий запах, девушка вдруг отчетливо почувствовала, что где-то вдали, отделенные от берега километрами морского пространства, все же обитают дельфины, и они уже знают о ней, знают о ее прибытии, и их знакомство обязательно состоится уже вскоре.



Через час, вдоволь наплававшись в бухте, уставшая, голодная и безмятежно счастливая, Женевьев поднималась обратно к вилле. В этот момент она забыла обо всем на свете. Она забыла о своем солнечном королевстве, о суровом отце и его жестком прощальном взгляде, о матери, не пожелавшей встать на ее сторону, о Патрисии, которая выбрала роль благочестивой жены, она забыла даже об Элизабет с Робом и самом дельфинарии, ради которого они все сюда приехали. Сердце ее ликовало одним безумным чувством – ощущением того, что все вокруг принадлежит ей. Нереально прозрачная морская вода внизу, переливающаяся от места к месту таким множеством оттенков, что можно было наблюдать за этой игрой всю жизнь. Теплый, ласкающий лицо и волосы соленый ветер, каждым своим дуновением говорящий: «Ты здесь». Горы, вырастающие прямо за спиной и надежно защищавшие ее от прошлого. Девушка подумала о том, что ближайшие несколько лет она проведет в этом тихом спокойном месте, а еще о том, что Харита обещала испечь сырные лепешки к ее возвращению.

Наполненная этими радостными мыслями, она буквально нос к носу столкнулась с Элизабет у входа на террасу. Та, видимо, только что прилетела на вертолете вместе с двумя телерепортерами и фотографом, которые должны были снять сюжет о начале эксперимента по установлению контакта между дельфинами и человеком. Элизабет, казалось, ждала появления Женевьев. Но пристальный взгляд ее прекрасных зеленых глаз, несмотря на свою настойчивость, был неожиданно отстраненным. Совсем не таким, как тогда в ресторане. Может, потому, что сейчас Роба не было рядом. В шелковых брюках и легкой почти воздушной блузке Элизабет казалось невероятной красивой и в тоже время одинокой посреди дикой природы острова.

– Добрый день! – обратилась к ней Женевьев, не зная даже, как разговаривать с этой женщиной. Вероятно, следовало соблюдать этикет, но при одной мысли об этом Женевьев чувствовала легкую тошноту.

– Привет! – на лице женщины появилась едва уловимая улыбка. Или Женевьев показалось.

– Как ты долетела? – непринужденно спросила девушка, тряхнув мокрой головой.

– Спасибо, хорошо! Ты уже искупалась?

– Да, – кивнула Женевьев, как и в тот раз в ресторане, завороженная ее глубоким певучим голосом. С Элизабет можно было говорить только для того, чтобы слушать ее голос. – Внизу есть пляж. Если хочешь, я тебя провожу.

– Нет, спасибо! – мягко отказалась Элизабет. – Может позже…

– Как тебе будет угодно, – Женевьев прошла мимо мисс Гроусон в дом.

Вскоре прибежал Брендон и объявил, что в деревню прибыли Герберт Рют вместе с Максом Тезари. Немец Рют был известным на всю Европу специалистом по изучению дельфинов, а англичанин Тезари вот уже на протяжении нескольких лет был капитаном яхты, на которой Рют совершал свои исследования. Они остановились в единственном отеле на берегу, который принадлежал как раз отцу Брендона.

Это означало, что главные действующие лица были на своих местах. В четыре часа по полудню была назначена общая встреча на пляже для того, чтобы начать съемку сюжета. Полученный ролик планировали показать в вечерних новостях два крупнейших телеканала. А фотограф должен был разослать свои снимки ключевым газетам и журналам, чтобы вся мировая общественность узнала о начале проекта. Женевьев пригласила своего старого приятеля Сэма Казански в качестве фотографа. Может, оттого, что была уверена в его таланте, а может оттого, что ей хотелось иметь среди окружающих хоть кого-то знакомого.



Наконец, все были готовы. Женевьев все в той же рубашке и коротких шортах спускалась к бухте вместе с Сэмом. Позади них шла Элизабет, окруженная, будто свитой, остальными участниками мероприятия. Выглядела она блистательно, единственная из всей команды проекта, облачившаяся в вечерний наряд для съемок. Мужчины, очарованные ее красотой и умом, ловили каждое слово этой загадочной женщины. Элизабет прекрасно играла роль хозяйки бала.

Но Женевьев не видела всего этого. Схватив Сэма за руку, она увлекла своего долговязого друга вниз по серпантину, вперед к бухте. Ей хотелось поскорее показать ему все великолепие этого места, и она была уверена, что Сэм сможет оценить его.

Местные жители высыпали на пляж. Полуденная жара спала, и наступило самое подходящее время для купания. На берегу резвилось множество детей. Окрестности оглушали их веселые крики и плеск воды.

Спустившись в бухту первыми, Женевьев с Сэмом зашли на пирс, чтобы сделать оттуда несколько кадров. Рядом с пирсом метрах в семи от берега плавали двое ребят. Одному было на вид лет двенадцать. Оснащенный ластами, мальчик нарезал круги вокруг младшего брата, то и дело ныряя под воду. Он чувствовал себя в воде как рыба. Другой же, тот, что помладше, качался на волнах в надувном жилете и с завистью смотрел на брата. С берега за ними наблюдала мать, средних лет сфакийка с длинными волосами, как у всех коренных женщин острова.

Спустя несколько минут, Элизабет, Герберт и Макс тоже зашли на пирс. Тележурналисты устанавливали аппаратуру и вскоре были готовы начинать. Пройдя чуть вперед, Элизабет окликнула Женевьев, чтобы девушка присоединилась к ним. На лице мисс Гроусон сияла радостная улыбка. По всему было видно, что Элизабет глубоко заинтересована происходящим. Женевьев, незаметно для себя, улыбнулась ей в ответ и уже сделала шаг на встречу. Камеры работали, Сэм приготовился снимать. Но вдруг внимание девушки привлекло то, что творилось в воде. Мальчик, тот, что помладше, взволнованно крутил головой по сторонам. Он искал своего брата, который в этот момент нырнул на глубину. Ему этого не было видно, но Женевьев отчетливо наблюдала фигуру с ластами практически у самых опор пирса. Впрочем, причина его беспокойства лежала не в этом. У ребенка начал спускать жилет. Он еще мог держаться на плаву, но сильно испугался. Небольшая волна ударила ему в лицо, и он хлебнул воды.

– Маркус! – закричал мальчик. Его жилет тем временем еще больше сдулся, и ребенок почувствовал, как уходит под воду. – Ма-аркус! – позвал он брата еще раз, и тут же захлебнулся следующей волной.

Женевьев хватило доли секунды, чтобы понять, что мальчик начал тонуть.

– Круг! – резко бросила она Сэму и с разбегу прыгнула в воду. Она не слышала, как в это же мгновение воздух разрезал испуганный крик женщины на берегу. Но мать еще даже не успела дернуться к воде, как Женевьев уже подплывала к ребенку. Он отчаянно бился в глубине. Девушка вытолкнула его на поверхность, придерживая за жилет так, чтобы его голова находилась над уровнем воды. Самой ей приходилось усиленно работать ногами, чтобы успевать выныривать из наплывавших на них одна за одной волн и глотать воздух. Она никак не могла нащупать дно, хотя до берега было рукой подать. По пирсу уже несся Макс со спасательным кругом в руке. В следующую секунду он бросил его Женевьев. Схватившись за круг, Женевьев, прижала свободной рукой ребенка к себе, одновременно успокаивая:

– Тихо-тихо-тихо! Я держу тебя! Все в порядке!

Мальчик откашливался у нее на руках и дрожал. У самой девушки саднило горло и драло глаза от соленой морской воды, но это уже были мелочи. Почувствовав относительную уверенность, Женевьев огляделась по сторонам.

Сэм, как сумасшедший, щелкал фотокамерой. Не знай Женевьев его, она бы могла прийти в ярость от того, что он не находится рядом с ней в воде. Но она давно знала Сэма, так же как и он ее. То, что он остался на пирсе, а не бросился за ней, было проявлением его полного доверия к ней. Если Женевьев оказалась в воде, ему там делать было больше нечего.

Рют и Тезари стояли на краю пирса, готовые в любой момент прыгнуть в море, если ситуация вдруг выйдет из под контроля. Репортеры снимали происходящее, не желая упускать столь горячий момент. Женевьев тихо выругалась и нашла взглядом Элизабет. Та находилась рядом с Сэмом. Она была испугана, но в глазах ее читалось понимание.

Повертев головой, Женевьев, наконец, отыскала на берегу мать мальчика. Женщина застыла как каменное изваяние, прижав руки к груди и не отрывая глаз от ребенка на руках у девушки. Она хотела было уже поплыть к ней, как вспомнила, что в воде был еще один ребенок. Оглянувшись, она обнаружила его по другую сторону спасательного круга.

– Поплыли! – бросила ему принцесса и направилась к берегу.

Передав матери ребенка, который, громко всхлипывая, вцепился ей в шею, девушка сняла мокрую насквозь рубашку и взяла полотенце. Обтираясь, она со всей силы вцепилась в ворсистое полотно, но это не помогало унять дрожь.


Глава 3

Вечером Элизабет сидела за столом просторной кухни своего нового дома в ожидании ужина. Харита хлопотала у плиты, готовя зеленую фасоль с помидорами и сыром фета. К чаю планировался пирог с травами. Женевьев еще не вернулась. Молодая женщина не стала подниматься к себе наверх, так как ей не хотелось быть одной в свой первый вечер на острове. В глубине души она надеялась, что сейчас начинается ее новая жизнь. Жизнь, в которой не будет места одиночеству. А так как в деревню Элизабет, сторонившаяся незнакомцев, идти пока не решалась, то Харита была единственным человеком поблизости, который мог составить ей компанию.

Элизабет сидела, мечтательно глядя в окно, в пол уха слушая болтовню гречанки.

– Сейчас добавлю маслин и орегано, а потом еще немного покипятим, – Харита резала маслины в сковороду, в которой уже жарились лук, чеснок и помидора. Она удивительным образом успевала готовить ужин и одновременно накрывать на стол. Волосы ее были повязаны белым платком, который в сочетании с черным льняным платьем придавал ей строгий вид. Элизабет нравилась эта заправляющая всем хозяйством в особняке женщина. И хотя с первых минут общения гречанка не отступала от молодой мисс ни на шаг, будто бы Элизабет была малым ребенком, нуждающимся в постоянном присмотре и уходе, та воспринимала это как нечто само собой разумеющееся. Ведь она была дочерью Роба Гроусона, которого Харита просто боготворила.

– Ты думаешь, Женевьев вернется к ужину? – спросила Элизабет, заметив, что домоправительница накрывает стол на двоих.

– Мисс Женевьев не из тех, кто упускает возможность вкусно поесть, – со смехом ответила гречанка, кивая головой в подтверждение своих собственных слов.

– Ты так думаешь? – удивилась Элизабет безапелляционному тону, с которым Харита это произнесла. Хотя Женевьев и вправду не выглядела как особа, изнуряющая себя диетами.

– Я вижу людей насквозь, мисс Элизабет, – еще раз закивала головой Харита. – Уж в этом мне поверьте.

Молодая женщина с сомнением посмотрела на нее. И опять гречанка, казалось, была полностью поглощена тем, что творилось у нее на сковороде. С Харитой было легко разговаривать. Она всем своим поведением давала понять, что внимательно тебя слушает, но при этом ничему не придавала особого значения. Все в ее устах звучало обыденно и теряло свою драматичность.

– Ммм… Божественный запах! – на пороге кухни появилась Женевьев. Она выглядела так, будто только что пробежала марафонскую дистанцию. Элизабет вспомнила слова отца о том, почему он выбрал именно ее в качестве главной приманки для журналистов. И подумала, что Роб был прав: Женевьев притягивала внимание одним фактом своего присутствия.

– Я переоденусь и мигом спускаюсь к вам! – бросила Женевьев, исчезая на лестнице.

– Поторопись, дорогая, фасоль уже готова! – крикнула ей вдогонку Харита, снимая сковороду с плиты.

По кухне распространился аппетитный запах, отвлекший Элизабет от ее мыслей.

– Садитесь за стол, мисс! – пригласила ее гречанка, сама тем временем проверяя пирог в духовке.

Женевьев, как и обещала, через пару минут уже присоединилась к Элизабет за ужином. Удивительно, как она успела за это время принять душ и смыть с себя несколько слоев морской соли, отчетливо виднеющиеся на ее лице и волосах, когда она только появилась на кухне.

– Приходила Магдалена, – с важным видом вдруг сообщила Харита, – и передавала мисс Женевьев свою огромную благодарность.

– Кто это? – спросила девушка.

– Тебе следовало бы знать, девочка моя, что Магдалена – это мать того мальчика, которого ты сегодня спасла.

Женевьев только пожала плечами. Слишком много людей пытались указывать ей на то, что, по их мнению, следовало знать девушке, чтобы она серьезно воспринимала фразы, начинающиеся с «тебе следовало бы знать».

– Фасоль просто потрясающе вкусная! – заметила Женевьев, переводя разговор в другое русло. Но она забыла, что имеет дело с Харитой. Ту не так-то просто было сбить с толку, если она чего-то хотела.

– Вся деревня говорит о том, что произошло, мисс! Сестра Магдалены, Люсия, желает приносить нам каждое утро свежеиспеченный хлеб! Ее мать печет самый вкусный хлеб в деревне! – гордо произнесла Харита. По ее лицу было видно, что она довольна этой новостью.

– Так я могу сказать Люсии, чтобы она приходила завтра утром? – уточняющее переспросила Харита, после того, как не получила какой-либо реакции на свою новость ни от одной из женщин, сидящих за столом. Обе, казалось, были заняты поглощением ужина.

– Пусть приходит, – первой отозвалась Элизабет. – Мы все равно собирались покупать хлеб в деревне.

Харита довольно кивнула.

После фасоли она явила миру самое ожидаемое блюдо вечера – хортопиту, то есть пирог с травами, который был принят на ура. Гречанка уже приготовилась разливать чай, как вдруг произошло нечто совершенно неожиданное. В доме погас свет, и густые вечерние сумерки тут же пробрались в самое нутро виллы, стирая границы между особняком и внешним миром, будто растворяя стены в вездесущем полумраке.

Женевьев еле сдержала крик. Даже в темноте было заметно, как она напряглась.

– Харита! – позвала она гречанку, которая еще минуту назад была рядом с ней.

– Я здесь, девочки мои! Все в порядке! Не надо переживать! Наверное, с генератором что-то! Я пойду посмотрю!

Закрыв глаза, девушка глубоко вздохнула. Элизабет заметила, что с ней что-то творится. Что-то очень странное.

– Ты боишься темноты? – вдруг осенило молодую женщину.

– Да, – выдохнула Женевьев.

– Не бойся, – Элизабет взяла девушку за руку и крепко сжала ее. Глаза постепенно стали привыкать к сумраку, выхватывая из темноты, нарушившей мерное течение ужина, силуэты друг друга. С улицы сквозь плотные римские шторы пробивался слабый свет луны. Где-то снаружи гречанка уже звенела ключами. Особняк был подключен к генератору, находящемуся чуть выше в горах. Женевьев с ужасом представила, как Харита взбирается одна в темноте по горной тропе, чтобы посмотреть, что там с ним случилось. «Неужели она что-то в этом понимает?» – промелькнуло в голове девушки. И тут в коридоре показался слабый отблеск свечи. Кто-то медленно и совершенно беззвучно приближался к кухне, где сидели женщины.

Элизабет почувствовала, как поледенела рука Женевьев в ее руке. Надо сказать, что и сама она была изрядно напугана. Но, в отличие от девушки, темноты она не боялась. Ей просто передался панический ужас, исходящий от Женевьев. Подернув плечами, будто освобождаясь от внезапно нахлынувшего наваждения, Элизабет решилась прервать повисшее в кухне безмолвие:

– Харита! – громко позвала молодая женщина. – Это ты?

– Конечно, я! – хрипло отозвалась гречанка. – Кто же еще!

В эту же секунду она показалась в проеме двери с двумя зажженными свечами в руках. Кухня озарилась их слабым светом. Женевьев облегченно вздохнула. Элизабет поняла, что все это время девушка сидела не дыша. Посмотрев на нее, чтобы убедиться, что с той все в порядке, Элизабет поймала один из самых трогательных взглядов в своей жизни. В потемневших глазах девушки было столько благодарности. А еще безоговорочного уважения.

– Ты очень смелая, - Женевьев покачала головой. – Я бы ни за что на свете не решилась позвать кого-нибудь. А вдруг это была не Харита, а чудовище? И тогда оно бы точно узнало, где мы находимся!

Элизабет вдруг рассмеялась легким детским смехом, от которого в доме будто бы стало светлее. Женевьев расплылась в улыбке от этого звука и, наконец-то, расслабилась. И заметила, что рука ее до сих пор находится в руке молодой женщины.



Следующим утром Герберт Рют готовился к своей первой вылазке в море. Отплытие было назначено на восемь утра. Едва Харита загремела посудой на кухне, Женевьев была уже внизу.

– Девочка моя, ты чего не спишь? – заволновалась гречанка, увидев девушку в проеме двери. По всему было видно, что Женевьев только что из душа. Она представляла сейчас собою довольно забавное зрелище. С одной стороны, Женевьев возбужденно ходила по гостиной, с другой пыталась при этом не шуметь, чтобы не разбудить Элизабет, которая еще спала.

– Я не хочу пропустить отплытие Рюта. Поэтому сейчас же отправляюсь в деревню.

– Рют – это напыщенный немец в очках? – недовольно пробурчала Харита.

– Почему напыщенный немец? – со смехом удивилась Женевьев.

– Слишком много из себя строит, – в том же тоне ответила гречанка.

– Когда ты успела его разглядеть, Харита?

– Мне много времени не надо, мисс Женевьев! Я заварю вам чай с травами и поджарю яичницу, а потом вы можете не появляться хоть до самого обеда! – как всегда, говоря обо всем одновременно, Харита направилась во внутренний дворик за развешенными там для сушки травами. Прямо из кухни в него вела маленькая деревянная дверь.

Улыбнувшись вслед исчезнувшей во дворе гречанке, Женевьев сладко потянулась и отправилась на террасу, подышать свежим утренним воздухом. Она была необычайно взволнована. Как в детстве перед каким-нибудь важным и радостным событием. Выйдя на террасу, Женевьев спустилась к бассейну и прошла на его передний бортик, с которого можно было любоваться шумящим внизу морем. Ветер был на удивление прохладным, а вот в воздухе уже чувствовался нарастающий жар, который к полудню станет просто нестерпимым. Женевьев вытянулась на широком бортике бассейна, решив понаблюдать за безоблачным небом, таким ослепительно голубым, что уже через несколько секунд начинало резать глаза. Устремив все свои мысли в недосягаемый утренний небосвод, Женевьев незаметно для себя успокоилась. И когда Харита позвала ее завтракать, уже полностью пришла в себя. Лишь сердце в груди билось с особым трепетом, напоминая, что вскоре ее ожидает удивительная встреча.

Элизабет поймала принцессу на террасе со стаканом сока в руках, который предназначался именно Женевьев. Девушка даже не пыталась скрыть свое замешательство. С благодарностью принимая из ее рук сок, она почувствовала, что не может контролировать происходящее. Будто бы она попала в другой мир, в котором все совершенно по-другому. Если раньше Женевьев обязательно бы стала флиртовать с женщиной, которая показалась ей красивой, то теперь она не осмеливалась поднять на Элизабет глаза, не говоря уже о том, чтобы затевать даже самый безобидный флирт. Пройдя вместе со всеми в столовую, девушка отодвинула стул. Аппетита совсем не было, но спорить с Харитой по этому поводу она не хотела. Впрочем, и сама она понимала, что безрассудно отправляться в море на голодный желудок.

– Ты будто куда-то спешишь? – заметила Элизабет.

– Я отплываю вместе с Рютом этим утром, – с радостной улыбкой ответила девушка. Она с заметным желанием вновь вернулась к знакомой теме.

– С Рютом? – удивилась молодая женщина. – Когда он согласился взять тебя с собой?

– Он еще не знает об этом, – уклончиво ответила Женевьев.

Элизабет разочарованно покачала головой:

– По рассказам отца, Рют очень упрям, и не терпит в своей работе посторонних.

– Какая жалость, – мягко заметила принцесса. Глаза её при этом блеснули совсем не вяжущимся с тоном холодным голубым огнем, будто скальпель в руках хирурга. Намечалось противостояние. А она любила с кем-нибудь потягаться силами. Как правило, потому, что перевес всегда был на ее стороне. Но сейчас ситуация коренным образом отличалась от предыдущих. Она больше не носила титула принцессы и не находилась под защитой своего отца.



Спустившись в бухту, девушка убедилась в том, что немец собирается, как и всегда, работать самостоятельно, позволив только Тезари ему ассистировать. Рют вооружился картами, содержащими подробную информацию о течениях вокруг острова, а также об основных местах обитания рыб и головоногих моллюсков – главного корма дельфинов. Макс заносил на яхту последнее оборудование, только что пришедшее вместе с утренним паромом. Не задерживаясь рядом с его яхтой более ни на секунду и не пытаясь переубедить немца, Женевьев отправилась в деревню на поиски Брендона. И тут ее поджидала первая неожиданность: она не могла объясняться с местными жителями, так как не знала греческого языка, а те совсем не говорили по-английски. Приняв на заметку, что хорошо бы поближе познакомиться с жителями деревни, она продолжила свои поиски. И, наконец, повторив десятки раз медленно и громко имя «Брендон», девушка все-таки смогла отыскать гостиницу его отца, а вслед за этим и его самого.

– Привет, Брендон! Подскажи, где я могу арендовать небольшой катер или моторную лодку? – приступила она к делу без предисловий, едва переступив через порог.

– Моторную лодку? – повторил парень, озадаченный внезапным появлением девушки.

Женевьев с самым беззаботным видом села напротив него, и только тот, кто хорошо ее знал, мог бы безошибочно определить, что она вся сгорала от нетерпения. И все же она не перебивала и не подгоняла Брендона, ожидая пока тот придет в себя.

– У отца есть лодка. И если ты возьмешь меня в провожатые, я смогу одолжить тебе ее, – сообщил он после некоторого раздумья. Растерянное выражение его лица говорило о том, что это и правда лучшая мысль, пришедшая парню в голову. Поэтому Женевьев согласилась.

– Тогда поехали! Мы торопимся! Если необходимо, возьми канистру с топливом! Потому что вернемся мы, возможно, только к вечеру!

– Постой, – Брендон в нерешительности остановился. – Я обещал своему брату Тони, что мы сегодня покидаем с ним мяч…

– Он может поехать с нами, – на ходу бросила девушка, устремляясь вниз к пляжу.

Через десять минут Женевьев, Брендон и Тони уже сидели в небольшой моторной лодке, готовые к отплытию. Девушка обратила внимание, что Тони был определенно похож на своего старшего брата, только куда более молчаливый. И глаза его блестели умом и притягательным внутренним спокойствием. Если бы Женевьев могла судить об их возрасте только по выражению глаз, то она непременно сочла бы именно Тони старшим из них двоих.

– А куда мы направляемся? – спросил Брендон с нескрываемым любопытством. Он слышал о том, что пробный заплыв по поискам мест кочевания дельфиньих стай назначен на сегодня. Но так же он знал, что занимается этим делом Герберт Рют. Что собиралась делать в море Женевьев, он не предполагал.

– Хороший вопрос, Брендон, – засмеялась девушка самой себе, выглядывая на горизонте следы Рюта. Он не должен был уплыть далеко. Но его яхту уже не возможно было определить среди нескольких точек вдали. – Мы ищем дельфинов! Вы с отцом часто выплываете в море?

– Я понял! – обрадовано произнес парень. В воздухе запахло гонкой, и это ему нравилось. – Дельфины! Конечно, стоит тебе только отплыть подальше от берега, как их тут же можно встретить!

– Тогда нам подальше от берега! – весело скомандовала Женевьев, махнув рукой вперед. И хотя ее не покидало ощущение, что она играет в детские игрушки, эти игрушки были ей сейчас очень по душе.