10
Моими способностями в портретном искусстве заинтересовался Коля Гук. Как-то он пришёл в учебный корпус, когда взвод был в наряде. Мы с "положенцами" делали свою работу, но Коля приказал мне всё оставить, взять ватман и карандаш и пройти с ним в аудиторию. Я подчинился, до конца не понимая, чего от меня хочет сержант. Оказалось, Коле очень хотелось, чтобы я нарисовал его портрет. Я удивился, но не подал виду его наивному желанию быть изображённым в мотошлеме, на гоночном мотоцикле. Оказывается, Коля до армии был мастером спидвея. Уж не знаю, кем он был до армии, может мастером, может самим папой Римским, но сейчас он был моим сержантом, и попасть к нему в немилость было бы опрометчиво. Поэтому я сделал участливое лицо, слушая Колины байки о достижениях в спидвее и думал, как бы ему доходчивей объяснить, что если я изображу его на мотоцикле, на этом этом убогом куске ватмана, то это уже будет не портрет, а просто рисунок с изображённым неизвестным мотоциклистом. Вобщем, сошлись мы на том, что я нарисую Колю просто в мотошлеме, тогда будет понятно, что это Коля, и что он имеет отношение к мотоциклам. Впервые я рисовал портрет, с целью скрыть недостатки и приукрасить изображаемого. Портрет получился замечательный. Человек, изображённый на ватмане, отдалённо напоминал Колю, главным достоинством которого, был крутой шлем, его мне пришлось воспроизводить, включая память и фантазию. Коле портрет понравился даже больше чем мне, и он радовался как ребёнок. Потом он взял с меня обещание, что я ещё нарисую его в форме сержанта, но в другой раз. И этот другой раз наступил спустя время, когда дембельский альбом Суворова был уже закончен, и я из статуса "положенца" вновь перекочевал в простые смертные. Мы заступали в очередной караул. Перед заступлением Коля предупредил меня, чтобы я взял всё необходимое для рисования. Я был в недоумении, где и каким образом я буду рисовать Колю в карауле? Но Коля заверил меня, что всё продумал. Оказалось, всё банально просто: я должен был рисовать Колю в караульном помещении и в бодрствующую смену, и в отдыхающую, после чего, сходив на пост, вновь продолжить, до тех пор, пока не закончу. В этот момент я позавидовал придворным художникам, которые работали не в таких суровых условиях, хотя и с не с менее эгоистичными заказчиками. Деваться мне было некуда и я начал рисовать. Для себя я решил: буду рисовать без прикрас, вот какой Коля есть на самом деле, таким и нарисую. Я не собирался делать дружеский шарж, но внешность Коли, при самом серьёзном изображении, непременно скатилась бы к шаржу. Когда я рисовал, я всегда ставил условие, что изображаемый не должен видеть портрет до окончания. Когда я уходил на пост, то отдавал незаконченный рисунок начальнику караула, который улыбаясь, обещал Коле рисунок не показывать. Я был злой на Колю, ребятам удавалось хоть немного вздремнуть перед уходом на пост, мне же не удалось сомкнуть глаз ни на секунду. Рисовал я медленно и потому, что хотелось спать, и потому что не был профессионалом, и потому что боялся финала. А рисунок постепенно приобретал черты Коли Гука: круглые совиные глазки, острый птичий нос, голова тыковкой на худой кадыкастой шее, оттопыренные уши, и круглые детские щёки, жаль, что нельзя было передать их румянца. Как я не оттягивал момент знакомства Коли со своим бумажным двойником, всё же это знакомство произошло. Предоставил я Коле портрет под сдерживаемые смешки сослуживцев, которые просто давились смехом, стараясь не попасть Коле на глаза. Пока Коля остолбенело всматривался в изображение, я торопливо собирался на пост, хотя команды собираться ещё не было. Вдруг Коля взревел, как разъярённое животное,и стал в бешенстве рвать портрет в клочья. На шум в караулку вбежал начальник караула, но когда понял, что случилось, заржал на лошадиный манер, уж он то видел портрет с момента его появления, так сказать с первых штрихов. Гнев Коли растекался змеиным ядом, он шипел какие-то угрозы в мой адрес, смысл которых медленно доходил до моего сознания. Я сумел перевести дух только тогда, когда оказался один на посту. Я ещё не отошёл от потрясения, как Коля уже стал пытаться привести свои угрозы в действие. Через час после моего заступления, под предлогом проверки постов, он двинулся в сторону моего поста. Шёл он, конечно же с целью застать меня врасплох, и план его,чуть было не сработал. Дело было днём, мороз был так крепок, что воротник тулупа покрылся колючим инеем от моего дыхания. Я ходил по проторенным тропинкам вдоль складов, когда услышал сзади едва слышный скрип шагов. Обернувшись, я увидел Колю, который крался, словно осторожный кот за птичкой. Расстояние до меня было метров пятьдесят. От неожиданности я дико заорал - Стой, кто идёт!!! А Коля, перестав красться, просто продолжал идти в мою сторону. Во мне сработал инстинкт самосохранения и я, сорвав с плеча автомат, передёрнул затвор, направив ствол Коле в живот. Коля остановился как вкопанный. Я сам, испугавшись своего решительного действия, молча ждал, чем всё закончится. -Всё, всё, убери автомат, произнёс Коля, - успокойся, я подхожу. Подойдя ко мне, он как ни в чём ни бывало, стал гонять меня по уставу. Я к этому времени уже неплохо поднаторел в знании устава караульной службы, поэтому, успокоившись, парировал Колины вопросы без задержки. Вскоре Коля ушёл, так ничего и не сказав мне о портрете, который его так разочаровал, а я не счёл нужным вспоминать о нём и извиняться. Уже одно то, что он использовал меня в своих целях, пользуясь своим служебным положением, отгоняло прочь мои угрызения совести, которые всё-таки где-то скреблись у меня внутри.