Любовь без быта

В комнате художника собрались его друзья. Теплая и душевная обстановка сочетала в себе артистическую беспечность и домашний уют. Сидя в мягких кожаных креслах, мужчины пили вино бордового цвета, закусывали фруктами и смотрели на камин.
  - Если собака – прирученный волк, то камин – прирученный костер, - заметил один из гостей.
  Мужчины долго любовались интерьером, который отличался от большинства домов богемных людей. Огромное количество безделушек заменили несколько вещей, которые находились абсолютно на своих местах. Мягкие цвета, натуральные материалы и минимализм выдавали в хозяине дома не только хороший вкус, но и практичность.
  - Вот всё у тебя есть, Женя, - обратился к один из друзей к художнику, - талант, признание, дом, мы, в конце концов, а вот женской руки не хватает. Жениться тебе нужно, брат.
  Мужчины поддержали друга и выпили за это. Сам же Евгений пристально посмотрел в бокал, впитавший в себя серебро луны и отразивший его лицо.
  - Я бы с радостью, - медленно произнес он, - но я ни разу в жизни не встречал такую, как Маша.
  О Маше никто из присутствующих не слышал, и, конечно, всем было интересно, кто это. Вечер, луна, звезды, треск камина, вино и друзья располагали к хорошей истории, поэтому Евгений решил рассказать.
  - Примерно таким же вечером лет 15 назад я провожал молодую девушку, которая заинтересовалась моим талантом. Я был тогда красивее, стройнее, живее – 25 лет это вам не шутка.
  - Жека, не наговаривай на себя. Ты и сейчас многим зеленым юнцам фору дашь.
  Евгений взглянул еще раз в бокал и внимательно рассмотрел свое маленькое лицо, качающееся в алом вине… Морщины на лбу, проседь в длинных волосах и огрубевшая кожа говорили сами за себя. В глазах по-прежнему читались ясность, поиск, наличие идей, но на все это налагалась печать усталости. Глаза Евгения уже не с таким интересом смотрели на мир, как 15 лет назад.
  Тем не менее, он поблагодарил друга за комплимент и продолжил:
  - Маша была в воздушном платье нежно-розового цвета. Ее лебединую шею оплетал прозрачный шарф. Я любил смотреть, как ветер играет шарфом и ее золотыми вьющимися волосами.
  Тогда я проповедовал ей идею любви без быта. Вся моя речь вертелась вокруг поговорок «С милым рай и в шалаше» и «любовная лодка разбилась о быт». Чтобы доказывать эту идею, за примерами далеко ходить не надо. Я рассказывал ей о своих знакомых, которые расходились из-за немытой посуды, неумения готовить, стирать.
  - И ведь не глупые же люди, - говорил я ей, - читали Ницше и Шекспира, слушали Чайковского, а ссорились из-за того, что кто-то не закрыл крышку унитаза. Идиотизм. Неужели так сложно поднять? – Нет, лучше устроить 3-х часовой скандал, чтобы собрались все соседи. В ЗАГСе клянутся быть вместе и в здравии, и в болезни, и в богатстве, и в бедности, а на деле не могут пережить того, что кто-то тюбик с зубной пастой забывают закрыть. Пустые, ничтожные, мелочные люди, которых никакой Шопенгауэр не спасет.
  Обычно за подобные мысли меня упрекали в антисоциальности, а если одобряли, то лишь в теории. «Хорошо, конечно, не ссориться из-за пересоленного супа, но такого быть не может», - говорили мне.
  И только Маша прониклась моей идеей. Она привела в ее поддержку еще столько примеров, что по всем правилам науки, идея из гипотезы должна была превратиться в аксиому, которую нужно разместить чуть ли не во всех учебниках, наравне с законом Всемирного тяготения.
  Именно за это понимание я ее и полюбил.
  Вскоре мы стали жить вместе в моей съемной квартире. Жили мы по уставу любви без быта: впроголодь, не убирая неделями, говоря только о высоких материях. Она сидела на подоконнике, пила портвейн, курила или читала, а я, поджав ноги по-турецки, делал карандашные наброски.
  - Ты всегда рисовал только карандашом. Это из-за того, что только им можно передать особый лиризм, свойственный лишь черно-белым фильмам и фотографиям, который убивает цвет? – спросила как-то она меня.
  - Я бы с радостью писал акварелью, но нет денег на хорошие краски, - ответил я со смехом.
  Что самое интересное, рассмеялась и она.
  Вообще, любую проблему, из-за которой обычные пары ругались бы, мы встречали со смехом и этим побеждали ее. Стоило кому-то из нас что-то рассыпать, разбить или разлить, как мы оба тут же начинали подшучивать друг над другом. Я никогда не смеялся так много, как в те дни.
  Как и следовало ожидать, вскоре мне нечем было платить за квартиру. Я предложил одолжить деньги у Сени, моего друга, который подыскивал для меня заказы, но Маша ответила:
  -- Да черт с ней, с этой квартирой. Сейчас так тепло, хорошо, поехали лучше в Крым.
  - Как, - удивленно спросил я.
  - Автостопом.
  За свою жизнь я путешествовал самолетом, пароходом, поездом, машиной, автобусом, но самым запоминающимся стало все же путешествие автостопом.
  Человек не знает пределов своей выносливости. Я думал, что у меня или у нее после нескольких часов пути заболят ноги, и кто-то из нас предложит вернуться назад. Ноги, действительно, заболели, но идти было так интересно, что о возвращении назад не могло быть и речи. Мы представляли себя и скифами, и цыганами, и викингами – всеми, кто жизнь проводил в странствиях.
  - Ты мой Рерих, - сказала она мне однажды.
  Когда мы впервые заснули под звездным небом, мы поняли, как тяжело заснуть в закрытом помещении и как легко засыпается в поле после нескольких часов ходьбы.
  В основном машины ловила она, подтверждая закон автостопщиков, но иногда и на меня клевали привлекательные женщины в авто, и это тешило самолюбие.
  В крупных городах я зарабатывал на еду своей профессией – делал портреты людей. Чем южнее мы находились, тем больше было желающих увековечить себя. Зачастую мне попадались настолько скучные и постные лица, что я бы с большей радостью нарисовал их шаржи, но, к сожалению, я этого не умел.
  Отдушину от этого ремесла я находил в рисовании самой Маши.
  После этих слов Евгений достал из футляра карандашный рисунок, на котором изображалась девушка в спортивной куртке, кушавшая пирожок.
  - Нигде не выставлялась, - сказал он.
  - Есть пирожковые поэты, а ты – пирожковый художник.
  - С какой жадностью мы ели эти пирожки. Сейчас с не таким аппетитом ем деликатесы, как тогда их. Я любил с мясом, а она – с творогом.
  Однажды нас хотел ограбить вор, а у нас ничего не было. Мы даже вывернули карманы. Он почесал репу и сказал:
  - Ну, вы даете.
  Мы едва сдержались, а когда он ушел, попадали со смеху.
  - Как жалели бы мы, если б у нас что-то было, а так – смеемся, - сказала она.
  Как-то у меня стерся карандаш. Он стал культовым предметом, нашей волшебной палочкой. Денег на новый не было, так как финансами мы располагались крайне неразумно.
  - Я украду для тебя новый, - пообещала она мне.
  Попытка ее отговорить не удалась.
  Она пошла в магазин канцтоваров и украла карандаш. Как назло, продавец поймал ее с поличным. Я видел все это и сгорал от стыда.
  - Вам что, жалко, он же копейки стоит. Я потом Вам за него в 5 раз больше заплачу.
  Продавец оказался сверхпринципиальным.
  - Нет краж крупных или мелких – всё зло. Скажи еще спасибо, что я милицию не вызвал. Верни немедленно карандаш, и чтоб я больше тебя здесь не видел.
  Она вернула.
  Но ко мне она шла с веселым видом.
  - Я украла два, - смеялась она и протянула мне отличный карандаш.
  Что я могу сказать о Крыме? – Он прекрасен. Колоритное, веселое, теплое, живописное, место. Здесь можно легко попасть в историю, влюбиться, заработать деньги – была бы оригинальная идея. Но для меня он был прекрасен прежде всего тем, что там была Маша. Самое будничное место с ней заиграло бы яркими красками и, наоборот, без нее самое экзотичное место тускнело.
  Отправляясь домой, я жалел только о том, что не запечатлел море. Утешал я себя тем, что Айвазовский в поздний период творчества писал по памяти, значит, и я попытаюсь.
  Евгений достал картину, изображающую закат на побережье Ялты.
  - На этом пляже мы ели пахлаву.
  На обратном пути начались трудности. На меня вдруг навалилась усталость, которая копилась всё время путешествия. Хотелось банальных вещей: заснуть на мягкой теплой постели, а не сырой земле или лавочке, поесть суп, помыться. Поля, степи, деревья, костры, небо - все это не радовало, а раздражало. Если шел дождь, я ёжился от холода и искал укрытия, хотя раньше мы с Машей, как дети танцевали под дождем.
  - Ну, вот, ты же хотел помыть голову, - шутила она в подобных случаях, но мне уже было не смешно.
  Она все чаще называла меня занудой, вначале в шутку, а потом и всерьез.
  Вернувшись домой, я первым делом пошел к Сене за деньгами. У него я впервые за долгое время по-человечески поел,  помылся и поспал. После этого блаженства он сообщил мне, что отыскал заказ, который может изменить мою жизнь. Одному успешному писателю нужны были иллюстрации для нового романа, и Сеня убедил его взять в качестве иллюстратора меня. Честно говоря, мне уже давно хотелось изменить свою жизнь. В бедности, голоде и неуверенности в завтрашнем дне я уже не видел ничего романтического. Захотелось признания, славы, аплодисментов, цветов, персональных выставок, вкусной еды, стильной одежды, домашнего уюта. Нужно было хвататься за возможность добиться этого всего.
  Роман оказался скучнее, чем лица крымских отдыхающих. Если бы мне предложили прочесть его просто так, я бы не осилил и 20 страниц. Меня терзали сомнения, и я дал почитать роман Маше. На следующий день она сказала, что у меня испортился вкус и попросила больше не подсовывать третьесортных графоманов.
  Тогда я рассказал ей о сложившейся ситуации.
  - Не делай этого. Эту жалкую книгу ты не спасешь даже своими рисунками, - сказала она.
  - Я не собираюсь ее исправлять. Соглашусь, писатель не талантливый, но известный. Это шанс зацепиться…
  - И заработать бабла, - договорила она.
  - И заработать денег для нас с тобой, любимая, - попытался я польстить ей.
  - Мне такие деньги не нужны. Это принципиально. Один раз поступишься убеждениями, и всю жизнь будешь угождать власть имущим.
  - Ты мне говоришь о принципиальности? А где была твоя принципиальность, когда ты украла карандаш?
  - Я же для тебя это сделала.
  - А я для тебя буду роман иллюстрировать.
  - Тебе карандаш был нужен, а мне этот жалкий роман – нет.
  - Ты меня не поддерживаешь.
  - Отговаривая тебя от этой ошибки, я поддерживаю тебя. Я полюбила тебя за свободу и не смогу быть с тобой, если ты ее предашь.
  Но я все-таки проиллюстрировал роман. В выигрыше оказались все: книга укрепила славу автора, Сеня подтвердил репутацию открывателя талантов, а я заработал денег и заставил говорить о себе в артистических кругах.
  Я пришел к Маше с цветами в надежде, что она разделит мой успех, но она была раздражена.
  - Ты все-таки разукрасил эту дрянь! Конъюнктурщик, конформист, приспособленец.
  Вы знаете, дворовую брань в свой адрес мне было бы приятней слышать, чем эти умные слова.
  - Большинство людей готовы быть с человеком, когда все хорошо, и бросают его, если что-то не заладится. Ты же, наоборот, принимаешь мои неудачи, но не можешь перенести мой успех. Странная ты.
  - Женя, я прощу тебя, но только пообещай мне больше не иллюстрировать бездарные романы и не приукрашать лица богатых людей. Я не могу видеть, как ты продаешь свой талант.
  Она чуть не плакала, а я был жесток.
  - Да, ну тебя. Я найду сотни таких, как ты.
  Повторюсь, я никогда больше не встречал таких, как она…
  Успех в карьере способствовал успеху у женщин. У меня было много увлечений, интриг, романов. У меня были отношения даже с талантливыми художницами и женщинами из других видов искусства. Но в них не было того главного таланта, что был в Маше: таланта верить в талант. Знаете, если бы Беатриче все-таки ответила взаимностью Данте, то не факт, что она верила бы в его гений, как Маша верила в мои способности.
  Если бы кому-то из моих подруг я предложил бы отправиться в Крым автостопом, она бы рассмеялась мне в лицо. Этим женщинам лень было бы отправиться даже из одного конца города в другой.
  К сожалению, истории успеха сейчас слушают с большим интересом, чем истории любви… Поэтому скажу несколько слов о своей карьере. Посылая работы на конкурс, я заранее узнавал о вкусах жюри, и поэтому мои победы были наполовину просчитаны. Я сотрудничал преимущественно с успешными людьми, переступая через неуважение к их малоталантливости. И, да, я подобно фотошопу, скрашивал изъяны лиц богатых людей. Большую часть работ, созданных от души, мало кто оценил, зато заказные и те, что соответствовали модным тенденциям, привели меня успеху.
  Слушать самобичевания Евгения было неловко, поэтому один из друзей сказал:
  - Какой прекрасный закат в Ялте. Я буквально слышу шум прибоя и крик отлетающей чайки.
  Художник подошел к этому человеку и обнял его.
  - Вот поэтому вы и здесь, ведь вы понимаете, что во мне главное, а что на потребу.
  Недавно я встретил Машу. У нее, как и у меня, появились морщины, проседь, кожа и голос огрубели, но глаза, в отличие от моих, не устали.
  Она познакомила меня со своим мужчиной. Его зовут Валерий, он скульптор. Он мало говорил, и больше об их жизни рассказывала Маша.
  Любимое дело денег не приносило, и им время от времени приходилось устраиваться на «земные работы». Но Маша и тут оставалась собой, и меня работы очень часто, не задерживаясь нигде дольше 2 месяцев.
  Знаете, скульпторы-традиционисты сейчас в большей оппозиции, чем новаторы. Инсталляция из мусора вызовет больший ажиотаж, чем грациозный лебедь. Но Валерий оставался верен своей дороге.
  Маша сказала мне, что он не ел 2 дня, и я в ближайшем ларьке купил ему буханку хлеба. Он вгрызся в нее жадно, словно волк в белое мясо, а затем произошло то, чего я никогда не забуду. К нему налетела стая голубей, и он начал кормить их хлебом. Вы понимаете, он не знал, когда поест в следующий раз, а все равно поделился с голубями. Святые живут среди нас. Наверное, самые счастливые люди – это нищие, с птицами на плечах и голове.
  Евгений показал друзьям картину «Человек, кормящий голубей», которая не имела успеха, наверное, потому, что зрители не знали ее историю.
  На этом история Евгения закончилась. Гости не заметили, как вечер плавно перешел в ночь. История была из тех, которые не нуждались в комментариях, поэтому каждый думал о чем-то своем.
  Холодный воздух взбодрил теплые от вина и камина лица мужчин. Особенно приятно в этот вечер было самому Евгению, и легкая грусть, с которой он вспоминал любовь всей своей жизни, не нарушала глубинной радости от осознания того, что эта любовь все-таки была.
  - Прежде, чем мы уйдем, я хочу все же повторить, что тебе надо жениться.
  Наверное, - ответил Евгений с мечтательной улыбкой.