Прости меня, детка!
Я сама себя не могу простить. И забыть не могу. В суете ежедневных забот отвлекаюсь, верчусь загнанной белкой. Но вдруг чье-то слово, кадр фильма, легкий стук в окно – и сердце обрывается, сжимается комком и падает в гулкую пропасть памяти…
Мы тогда вчетвером ютились в съемной однокомнатной клетушке. За плечами – успешно пройденная аттестация с перспективой повышения зарплаты, впереди – назревающий разлад в семье. Веры в то, что нарыв противоречий двух характеров как-то мирно рассосется, не оставалось. Надежды на переезд в более просторное жилье не сбылись. Наверное, и любви тоже не стало. Или не было изначально?
Тогда я считала только минусы. Ни с кем не посоветовалась. Только время выбрала неудачное – Страстная неделя, конец Великого поста. Хорошие люди в это время о прощении души молятся, а я…
Я была уверена, что поступаю правильно. До тех пор, пока не вернулась домой и не включила телевизор. «Мы не можем взять Джека даже на выходные, – спокойно говорила дочке приятная полноватая женщина.- Потому что Джек – большая собака, а у нас маленький Петя!» Ведь раньше я видела этот ролик сотни раз, но ни разу не рыдала, как безумная. И это были лишь цветочки.
Потом было много всего, что слегка заглушило боль: окончательный, как казалось, разрыв остывших отношений и неожиданное счастье в виде собственного дома. Мы вошли в него на Покров и, шальные от радости, начали обустраивать уютное гнездышко. Месяц пролетел незаметно, а в середине ноября на меня навалилась какая-то глухая тоска. Казалось бы, что еще нужно для счастья? Свобода, работа, дом, дети…
Дети? В голове щелкнул какой-то калькулятор, и черная рука памяти отмотала пленку на восемь месяцев назад: «…а у нас маленький Петя!» А у меня не будет… Хотя должен был быть. В середине ноября. Не будет. Не будет! Никогда!
Я ведь даже не знаю, детка, кто ты – мальчик или девочка. Прости меня, несбывшееся мое счастье. Я все время помню о тебе и корю себя, и принимаю, как должное, все подножки судьбы. Я знаю, за что это мне. И каюсь, и не могу себя простить.
Иногда пытаюсь утешиться мыслью, что ты сейчас в какой-то тихой уютной обители, где собираются все безвинные жертвы своих жестоких непутевых матерей. Вам там тепло и спокойно. Там вас никто не обидит. Изредка долетает до вашего убежища тихий свет нашей запоздалой любви. Надеюсь, он помогает вам, ну, хоть в чем-нибудь, хоть чуточку.
Я знаю, детка, что ты уже не держишь на меня зла. Если бы это было не так, не смогла бы я, на удивление всем , получить бесценный дар. Вот она, посапывает в кроватке, разметав во сне ручонки. Доченька моя, счастье мое, жизнь моя. Все для нее, все ей: и ласковые слова, и объятия, и поцелуи. За вас двоих. Может быть, так мне когда-нибудь станет легче?
Я всегда рядом, готовая закрыть собой от любой беды. Но не было дня, чтобы она не спросила: «Мама, а ты меня любишь? Ты меня никому не отдашь? Никогда?» Только недавно я поняла, что твоя сестренка спрашивает за тебя. Наверное, находясь в моем чреве, она прочитала твою судьбу, услышала эхо твоего последнего беззвучного крика и сохранила в своем маленьком сердечке горечь твоего предсмертного ужаса.
Я обнимаю вас двоих, прижимаю крепко-крепко к груди и, роняя слезы на светлые локоны, клянусь: «Никогда! Никогда! Никогда!»
Прости меня, детка, пожалуйста. Ведь сама я себя никогда не прощу. Никогда.