Снег под ногами поскрипывал, будто раненый птенец, пищал. Воздух делал дыхание острым, колючим. Всё заледенело, и как-то вмиг спряталось, будто и не было никого и ничего, будто один он прорезает морозный воздух своим горячим дыханием.
Никзар шёл вдоль притихших домов, и, хоть поблизости никого не было, ему хотелось спрятаться, укрыться темнотой, но, как только он делал шаг, она ускользала, таяла в хитром блеске заснеженного двора. В эту зиму он понял, что не любит снег. Словно смог — cнег делает город бестелесным, прозрачно-светлым, отнимает у города ночь. Это как идти под дождём без туч, когда небо превращается в серую губку, выжимая на тебя капли. Ты мокнешь, а кругом ни светло, ни темно: серо!
Вот и он чувствовал себя бестелесным, серым, невзрачным. Высокий, не очень худой, угловатый. Волосы рыжие, веснушки по всему лицу, а глаза серо-синие и взгляд такой, будто ждёт ответа на незаданный вопрос. В детстве его звали Ники, в школе Никита: так было проще, все запоминали, всем удобно. Так он и жил — чтобы было удобно другим. Сегодня он вдруг почувствовал, что стал безымянным, потерянным. Стал чем-то очень простым, ненужным. Захотелось спрятаться от себя, а некуда. Снег издеваясь, искрился. Никзар долго стучал у подъезда о ступени, пытаясь вытряхнуть вместе с налипшим снегом свою злость.
Дома решил написать первое в своей жизни деловое письмо. В Управу ЖКХ. Некоторое время он раздумывал, сидя перед белым экранным листом. Обида никуда не ушла, и письмо получилось долгим. Первые два абзаца он рассуждал о труде. Затем о том, что, коли ты за что-то берёшься, то непременно надо довести начатое до конца, и ругал не только их дворника, а вообще всех ленивых и безответственных дворников. В итоге он сравнил двор с Государством, в котором всегда должен быть порядок. Чтобы смягчить возвышенность тона, закончил так:
Ведь это и ваш двор.
Никзар.
* * *
Семён Михайлович Зарицин привык вставать спозаранку. Самым первым во всём дворе загоралось его окно. Первым вскипал чайник, с предварительно снятым носиком-свистком, раздвигались шторы, закуривалась сигарета, и, до того как начнёт петь радио, хлопала входная дверь. Семён Михайлович уходил на работу. И когда все соседи ещё спали, как и их разноголосые будильники, Семён Михайлович, чуть наклоняясь вперёд, надавливал на лопату, пряча её широкую серую кромку в толщу снега, шкурящим шуршанием проводил её вперёд, собирая небольшую горку, и стряхивал, выпрямляя широкую пасть лопаты. И так повторял снова и снова, пока дорога из пушисто-белой не превратиться в твёрдую, серо-чёрную борозду с белыми бакенбардами по краям. Семён Михайлович работал дворником двадцать семь лет.
* * *
Так уж случилось, что в тот момент, когда Никзар дописывал последнее предложение, решая, верно ли подписаться только именем, за окном заскребла по снегу лопата. И потому Никзар заторопился, и, отправляя, письмо не перечитал, и не заметил неправильно расположенный пробел, как и то, что, набирая адрес, ошибся, нажав вместо клавиши «Shift» букву «Я».
Отправленное письмо заканчивалось так:
Ведь это и ваш дворник Заря.
* * *
Бывает такое у старого человека, что сон не идёт. Ходишь, маешься, капаешь себе остатки корвалола, чувствуешь мятную свежесть валидола на языке, ложишься и безропотно ждёшь утра, потому что именно в эти часы, с пяти до шести, ты заснёшь. Но вот бывает так, что не отсутствие сна заставляет тебя маяться и кружить по комнате.
Семён Михайлович вдруг почувствовал, что непременно умрёт. Всё в квартире его раздражало, казалось слишком знакомым, навязчивым.
Было три часа ночи, когда Семён Михайлович знал, что уже не заснёт. Несколько часов подряд он слушал, как стучит секундная стрелка, и никак не мог понять, отчего раньше он её совсем не слышал. Лежать было бессмысленно. Он встал и посмотрел в окно на двор: казалось, снег обнимает улицу. Дома спали, не выпуская хозяев. Больше всего Семён Михайлович не любил расчищать никем не тронутый снег и всё же начал одеваться. Думать было намного мучительней.
* * *
Утро этого понедельника выдалось на редкость приятным. Виталий Валерьевич Разумный провёл бессонную ночь, поэтому глаза его были закрыты, когда в дверь постучали.
— Войдите, — ответил Виталий Валерьевич, не раскрывая глаз. Ирина Петровна, секретарша почти одного с ним возраста, тихо процокала к столу. Когда Виталий Валерьевич открыл глаза, перед ним лежали три аккуратные стопки бумаг с пометками: «из мэрии», «в мэрию», «от жильцов». Он придвинул к себе третью стопку и, наверное, во второй раз за всю свою службу в управе, улыбнулся. Этой ночью он принял решение уйти в отставку. И теперь знал, как следует поступить. Прошелестев бумагой, словно колодой карт, он вытянул один лист из стопки. И прочёл одно единственное предложение, последнее в письме:
Ведь это и ваш дворник Заря.
И в единственный раз за всю свою службу удивился, но поскольку в Управе он проработал уже пятьдесят один год, то привык долго ничего не обдумывать. Виталий Валерьевич отложил письмо и набрал внутренний номер.
* * *
В диспетчерской ЖКХ участка под номером 27 в душной непроветриваемой комнате Марьяна Петровна с самого утра мучилась изжогой. Утомительно было на душе. Марьяша дышала часто, громко. Рядом лежала снятая с рычага трубка и навязчиво пищала.
Стояла полная рюмка водки, но пить на удивление не хотелось.
Мысли Марьяши витали где-то далеко, возвращая её в 50-е, когда она была маленькой девочкой, счастливой и беззаботной.
Зазвонил второй телефон.
— Петровна, — прогнусавила трубка, — из Управы звонят.
Марьяша встрепенулась, не ответив, бросила трубку, а другую аккуратно положила на рычаг. Сразу же раздался звонок.
Слушая, Марьяша хмурилась, удивлялась и кивала. Наконец она сказала:
— Да-да, конечно, всё сделаем, — и повесила трубку.
Другой телефон минуту спустя гнусаво спросил:
— Чего хотели-то из Управы?
— Премия пришла для Зари и отпуск на месяц.
Было странно, что премия на такую немалую сумму выписана не по форме. Без даты рождения ещё допустимо выписывать премию, потому что однофамильцы на одном участке встречаются редко, но в этот раз приказ выдать премию звучал так:
«Для дворника под именем Заря»
В другой раз Марьяша бы придралась или сказала, что работников с таким именем на её участке нет. Но рюмка на её столе сегодня стояла не просто так. Да и Зарицина Семён Михайловича по прозвищу Заря она знала давно. Знал его и отец Марьяши, Пётр Олегович Вишин. Именно его черно-белое фото стояло за рюмкой на столе.
Марьяша посмотрела на молодое улыбающееся лицо. Было время, когда он тоже работал дворником. Пять лет — и им дадут комнату. На четвёртый год его уволили «по причине здоровья», а точнее, нездоровья: ушёл в запой. Мать тогда ругалась жутко. А Марьяша ругалась уже много лет спустя, корила его, называла безалаберным. Щёки Марьяши разгорелись. Сегодня она опять не поехала к нему на кладбище. Снова просяще зазвонил телефон. Гудки были долгие, громкие, но трубку никто не снял. Марьяша плакала.
Никзар ждал ответа на письмо семь дней. Ни разу с той ночи, когда старый дворник, будто почуяв угрозу, вышел на работу именно в тот самый час, когда письмо отправилось адресату, Никзар не слышал обычного утреннего шуршания лопаты. Словно бы в отместку, двор его под снежными пластами взбух, вспенился, стал ватным. Тихими мышатами владельцы машин расчищали себе тропинки перед гаражами. Школьники катали снежных баб. Пожилые соседки радовались тому, что под снегом нет льда и, будто по грядкам, тихо вышагивали по нешироким, вытоптанным бороздочкам. Никзар сам решил расчистить двор.
* * *
Сеня спал, закутавшись в два одеяла, спрятав нос, словно мальчишка, и улыбался сквозь сон, слыша, как чья-то лопата тихо шуршит по снегу. Семён Михайлович уже давно перестал вставать до зари. С того самого дня, как глаза его увидели сумму премии, черневшую в сберегательной книжке, сон Семён Михайловича стал спокоен и крепок. В тот же день, кряхтя и чихая, он достал из-под шкафа широкую пыльную коробку и выложил её содержимое на кровать: триста с лишним жёлто-серых листов, исписанных мелким, игривым почерком. В юности он относил некоторые свои рассказы в редакции. Но никогда не получал ответа. И сейчас он почувствовал, что совершенно спокоен. Книга будет напечатана, какой бы она ни была.
* * *
Никзар настолько увлёкся, что позабыл о своих настоящих обязанностях. Он привык вставать каждое утро в четыре часа, тепло одевался и тихо выходил во двор. Домой он возвращался в семь. Шёл спать и приезжал на работу к двум часам. Не удивительно, что его уволили.
* * *
Совершенно случайно до Виталия Валерьевича Разумного дошёл слух: на его бывшем участке какой-то дворник решил издать свой роман. Поговаривали, что деньги он выиграл, а может, получил в наследство. Слухов было много. Виталий Валерьевич узнал главное: имя писателя-дворника.
На следующий день Виталий Валерьевич проезжал мимо участка ЖКХ под номером 27.Дворник, которого он искал, был в отпуске, однако участок, так никому и не переданный, был вычищен, словно гордый морской фрегат. В тот же день Разумный позвонил одному своему приятелю, а на следующий Семёна Михайловича разбудил настойчивый звонок. Звонили из издательства «Книга», хотели ознакомиться с рукописью. Естественно, все расходы они обещали взять на себя.
* * *
Сеня, несомненно, был совершенно счастливым человеком. Но он вдруг снова перестал спать. У его главного героя не было имени. Он называл его разными именами, но все они были чужыми, ненастоящими, крадеными. Семён Михайлович перечитывал раз за разом каждую страницу и всё не находил выхода. Он чувствовал, что падает в пропасть.
* * *
Никзар напился. Уселся воробьём, с краю на заледеневшую скамью, и пил, покачиваясь, и что-то бубня. Когда рядом опустился на скамью старик, Никзар встрепенулся, вспомнил, что не пьёт, свел брови для убедительности и предложил старику закурить. А затем начал говорить. Говорил он громко, сильно жестикулировал, показывал руками буквы, смеялся. Старик его внимательно слушал, а перед тем, как уйти спросил:
— А как ваше имя, молодой человек?
И как-то сразу отрезвел Никзар, посмотрел на старика и тихо произнёс:
— Никзар.
— Вот это имя! НИКЗАР! — восхищённо повторил старик и ушёл.
На следующее утро Никзар нашёл в почтовом ящике конверт с внушительной суммой денег и странной запиской, в которой говорилось, что именно он способен облагородить и украсить их двор.
* * *
Весной во владениях пожилого дворника причудливыми змеями взвились карусели, паутинки, горки. А в издательстве «Книга» вышел новый роман с простым названием:
«Имя моё Никзар»
Как-то вечером, когда двор уже опустел, но ещё не успел укрыться темнотой, забравшись на качели, зачем-то посмотрев по сторонам, Никзар открыл книгу и начал читать:
«Лето для него не кончалось даже зимой. Он находил его тёплые маленькие осколки в сугробах, на тоненьких, заледеневших ветках берёзы и при этом рассказывал, что если качнуть такую ветку, то можно услышать волшебный звон. И все верили, потому что слышали звонкий смех рассказчика. А когда его звали домой, протяжно выкрикивая: «Ники, Н-и-к-и!» — он смешно морщил веснушчатый нос и громко кричал:
Я Ник-з-а-а-р!
Тогда старый почтальон, что жил с ним на одном этаже, подходил к нему и, обращаясь исключительно на «Вы», просил проводить домой, жалуясь на боль в коленях. Он-то знал: когда Никзар уйдёт с улицы, снова наступит зима…»