МОЛИТВА
Чашка кофе, как всегда, спасла состояние, доведя утренний мозг почти до совершенства. При этом возникла ясность мысли, а фокусировка на предметах потеряла размытость.
«Интересно, а что это со мной вчера такое было? Тяжко припоминается… А-а-а! Маришка! Вот девчонка! Огонь!»
И сразу ассоциации – полотно! Глянул влево, скосив глаза в угол перед окном, где был растянут холст. Голову повернуть было почти невозможно: цепи крепатуры от ночной эрогимнастики туго спеленали не только мышцы шеи – все тело.
«Ничего себе плата за штрих к портрету! Придется малость растянуться!» - принял решение Илья и подошел к тренажеру, намертво привинченному к стене. Когда он забывался и сутками не выходил из состояния свободного полета у холста и палитры, тело оставалось на месте, застывая. Иногда казалось, что суставы, придуманные Богом для динамики и упругости человеческого тела, слипались. Иногда Илья, неловко повернувшись, испытывал острую режущую боль. Вот тогда и понял: с синдромом «железного дровосека», ржавого после дождя, немедленно надо что-то делать. Так что тренажер спасал.
Потихонечку, мягко, потом все жестче поработал с пружиной. Сладкая и ноющая боль пришла на место прежней – резкой и сильной.
- Вот так-то! - Илья размял поясницу, подкачал пресс и, наконец, почувствовал себя «ожившим и помолодевшим». Почти как Андрей Болконский. Только тот «ожил и помолодел», глядя на Наташу Ростову и июльский дуб, а тут и одной разминки на тренажере хватило.
- Так, теперь в душ - и за работу!
Вытерся насухо, натянул футболку, впитавшую остатки влаги на теле, и подошел к холсту.
«Тайна» не получилась. Я всматривался в мазки на холсте, и от отчаяния снова заломило все суставы и мышцы. Изящный рисунок головы… Полуприкрытые веки… Намек на улыбку. Рисунок стремится вверх – туда, где мечты становятся реальностью или, наоборот, тают, словно мираж…
Все - не то! Но почему же все? В лице, каждой клеточке, в каждом мазке – тайна страсти и сумасшедшая симфония чувств! Все это есть, но все…мертво.
Неужели все напрасно: череда красивых девчонок – чувственных и равнодушных, умненьких и примитивных. Я искал их на улице, в кафе, возле корпусов университета. Находил, уговаривал позировать. Вдохновлял, черт возьми, в постели…
Еще немного – и я готов был порезать холст! «Так, спокойно!» - я отошел к окну, заметив, как предательски задрожали руки. «Сталинка» досталась мне от бабушки, которую я почти не помнил. Она была матерью моему отцу и с мамой, однажды рассорившись, так и примирилась. Ушла бабушка в другой мир быстро, в одну ночь, ни с кем не успев попрощаться. Так, вдвоем, мы с отцом ее и похоронили – подруги уже ждали ее, умерли раньше.
Отсюда, с пятого этажа всегда открывался роскошный вид, причем, в любую погоду. Иногда казалось, что низкие осенние тучи, серой массой проползая по крыше, царапают ее. Маленькие человечки суетились внизу, а оживленная улица часто, не реже одного раза в день, пугала грохотом столкнувшихся машин.
Я тупо рассматривал суету внизу, потом взглянул в голубовато-холодное небо, которое расчерчивали торсионные следы самолетов, стремительно несущихся на немыслимой высоте.
- Точно! – я подошел снова к мольберту. «Мертвой» была шея – она не жила, не пульсировала, была чужеродным элементом в моей «Тайне»! Ну, почему я не обращал внимания на шеи девчонок?! Место чувственное и абсолютно беззащитное!
Это был конец. Не могу же я снова каждую из натурщиц притащить и рассматривать их шеи. Отдельно от всего остального, потому что еще раз пройти всю карусель с ними в постели «для вдохновения» - за год картину не напишу. Все, приехали…
ПРИЕХАЛИ! А это мысль! Надо все взять с собой – и уехать. Вопрос только, куда? Да не имеет значения. Закрыть квартиру, сесть за руль – и вперед, куда глаза глядят! Нет, ну в самом деле: ничто меня не держит, все свое ношу с собой. Ненавязчивые дизайнерские проекты сдал совсем недавно, сразу несколько. Парочка вещей выставлена в галерее, и Иринка говорила, что уже несколько человек интересовались стоимостью картин. Авось, кто-нибудь да купит!
Все, решено – поеду искать вдохновенья где-нибудь у моря. Там под шепот волн буду оживлять свою Галатею.
Сразу будто пружина ослабла – плавно, нежно, без опасного рывка. Чтобы вдруг не передумать, чтобы кто-нибудь не помешал, снял холст, свернул его и спрятал в чехол, потом сложил мольберт, подрамники, упаковал краски. С вещами было еще проще: их у меня очень мало. Пару звонков нужно было сделать: соседке снизу, у которой были ключи на случай потопа, и в галерею Ирине…
Деловая подруга, будто услышала зов. Еще не прикоснувшись к телефону, я увидел на экране ее утонченный профиль. Видимо, и у нее возникли ко мне какие-то вопросы.
Иринка была очаровательна: так преподносить свой рост в 180 сантиметров, тонкую талию, полнейшее отсутствие женских бедер и мосластые плечи может только настоящая женщина! Собеседник, а я отмечал это каждый раз, полчаса разглядывал ее фигуру и одежду. Рассмотреть и оценить лик у многих уже не хватало терпения – а зря! Тонкие черты лица и слегка раскосые зеленоватые глаза колдуньи могли приворожить сразу, если бы мужчины начали, так сказать, осмотр сверху. Наши отношения носили чисто профессиональный характер: заказы по дизайну интерьеров, кормившие меня, поступали именно от ее посетителей галереи. Мои лучшие холсты были проданы ею. Как это удавалось Ирине, уму непостижимо, потому что представлять собственные картины для меня всегда было пыткой. Все, что мог, я говорил сюжетом и цветом. Что еще добавлять словами? Кто видел и чувствовал, тому слова не нужны, а кто слеп и глазами, и душой… Что можно объяснить?
Когда-то, еще в юности, бродил залами музея Чюрлениса в Каунасе. Один, потому что хотелось побыть с великим мастером наедине. Экскурсовод вела группу туристов. Вопросы людей приводили в бешенство: «А что на этой картине НАРИСОВАНО? А на этой?». Девушка терпеливо, раз за разом, отвечала: «Художнику не раз задавали такой вопрос. И каждый раз он отвечал: «Именно то, что видите».
Помню, я тогда долго стоял у полотна «REX» - «Царь-Король», еще дольше у «Истины». Так и есть: тупо летим на свет, пыжимся, пытаемся понять, делаем выводы, еще и учим кого-то жить, а в итоге свеча – огонь – пепел – горы трупов у подножия этой «Истины», так и не сообразивших, что она есть такое…
- Илья, 10 тысяч хватит? – по голосу Иринки чувствовалось, что нервничает.
- Чего? – как-то сразу не удалось настроиться на волну соратницы.
- Евриков, конечно! Не рублями же…
-О! Как кстати!
- Нет, нормально! А когда вражья валюта была некстати? Ты бы хоть спросил, за что…
- За что?
- Так, спал, наверное. Давай-ка выспись, потом расскажу. Значит, хватит?
- Да какой там спал! Собираюсь, вот. На пару недель уехать надо.
- А-а-а, тогда понятно. В общем, пейзаж твой ушел. Свой процент отнимаю, надеюсь, без крови, а за остальным заезжай. Хоть сейчас!
- Ирка, ты – золото!
- Знаю! Пока!
Вот. Все сложилось, как в примитивном пазле для трехлеток. Вывод один – надо ехать. Судьба, от нее не отвертишься. Естественно, звонок соседке – женщина дома и на все согласна. Ну, в смысле, присмотреть за квартирой. Это, скорее, в ее же собственных интересах, потому что в этой самой квартире самое ценное – я сам. А я уезжаю!
Иринка была своим «парнем». Сто лет назад учились в одном классе. После выпускного, лет на 10 я запомнил ее нескладной «каланчой». Честно говоря, она не столько училась, сколько пропадала на тренировках по баскетболу или на сборах. Когда класс собрался на свой первый юбилей, я ее не узнал. Это была теперь изящная леди. Муж, которого она нашла на тех же тренировках и сборах, сначала был игроком клубной команды, потом играющим тренером, а затем просто тренером. Чтобы жена не скучала, пока он мотается по свету, купил ей небольшую галерею. Вот тут и раскрылись все ее остальные, кроме баскетбольных, таланты.
Ирина смотрела на меня с высоты своего роста глазами колдуньи – с змеиной зеленцой. Рядом с ней я, нормальный мужик, чувствовал себя школьником, которому вот-вот поставят «двойку». Чутье на настоящее искусство у нее было безошибочным, иначе ее небольшая галерея вряд ли смогла бы конкурировать с другими частными выставочными залами. И то, что она со мной возилась, вернее, с моими картинами и дизайнерскими проектами, свидетельствовало об одном: Бог где-то, как-то, ненароком, меня таки успел поцеловать в темечко. То есть, искра Божья есть, а это часто грело и вдохновляло.
- Держи свой гонорар! – Ирина улыбнулась. – Так, вижу, ты в творческом полете, поиске. У тебя это на лбу написано. В общем, без шедевра не возвращайся. Тут голландцы на днях заглядывали, крутились возле твоих полотен… Пейзаж они забрали, так что скоро Европа у твоих ног голой девкой ляжет.
- Сказочница! Ладно, понял, Нику привет от меня!
- Ты знаешь, что такое «соломенная вдова»?
- Это когда муж есть теоретически, - я рассмеялся. – Вы не меняетесь!
- Ну да, тебе смешно, а меня эта любовь по скайпу уже до озверения доводит!
- С твоими зелеными глазами – до озмеения… Так, все, я уехал, - надо было срочно уходить, потому что Иркины глаза сверкнули, причем опасно сверкнули.
-
На выезде из города тоже повезло: «пробка» была всего из десятка авто. И то из-за того, что стоял дорожный патруль. Меня тоже остановили. В раскрытое окно влетела фраза:
- Будьте осторожны! На трассе уже несколько аварий!
- Спасибо, буду!
Обычное дело! Дорога – это вечный «Афган». «Засадой» может стать любая колдобина. Каждая машина с этими дорогами - «направлениями» напоминает бричку Чичикова с его расспросами о колесе: «Доедет - не доедет?».
Так, негатив – в сторону! Упругий ветер вынес из головы дурные мысли, руки-ноги действовали «на автомате», и «Лексус» легко понесся по трассе.
Мысли вновь вернулись к полотну, которое в запакованном состоянии было рядом. Образ запрокинутого лица, устремленного вверх, очень близкого и в то же время улетающего в небеса, окруженного брызгами счастья, олицетворяющего единение тела и души, стоял перед глазами. Я видел такие лица и не раз! Ну, разве в этом «Тайна»?! А в чем? Почему на лице – счастье, а картина мертва?
Пришлось притормозить: снова остановка. Впереди авария. Осторожно объезжаю – ничего страшного! Примяли машины, все живы – и слава Богу! А железо… Да какое это железо?! Картонки!
Да, шея… Что-то у меня на холсте с шеей не так… Ладно, приеду, присмотрюсь к шеям…
Слева пошла на обгон «БМВэшка» не первой свежести. А, может, и не второй – не успел присмотреться, слишком быстро промелькнула.
Думать постоянно о картине было просто невыносимо, даже больно, потому что никак не мог понять: ЧТО ей, этой картине, от меня нужно, чтобы «ожить»?! Отбросив образ лица, застывшего в сумасшедшей чувственности, я заметил впереди придорожное кафе. Есть совершенно не хотелось, но кофе… Чертово воображение! Я не только почувствовал на губах горьковато-ароматный привкус любимого напитка, но, казалось, ветер, по-хозяйски вламывающийся в салон, принес волну его аромата. «Решено!» - и я притормозил рядом с уже знакомой «БМВ».
Двое за столиком и были, видимо, владельцами шустрой «БМВэшки», лихо обогнавшей меня в дороге. Ничего особенного – парень и девушка. Стандарт. Штамп: он и она, вечная, как мир, история. Я отвернулся и сел за дальний к ним столик, чтобы не слышать их разговор, обычный влюбленный треп двух повзрослевших детишек. Одного взгляда издалека было достаточно, чтобы определить: обоим лет по восемнадцать.
Кофе приготовили замечательно: ирландские сливки на песочке – то, что надо! Вот почему такими мизерными дозами в кафе угощают? Дома у меня чашка на 300 мл – вот это доза! А тут на минуту посмаковать – и хорош! Ладно, наверное, так положено… Кем и когда?
Расплатился и отправился дальше. Легковушки летели по трассе, но их было немного. Грозно фырча и выпуская клубы грязных отработанных газов, тянулись в обе стороны TIRовские махины. Я любил дорогу, скорость и ощущение свободы, когда кажется: вот-вот, еще немного, и с боков машины выйдут спрятанные крылья. Тогда, потянув руль на себя, можно взмыть к облакам!
Размечтавшись, я, видимо, слегка поддал газу – машина понеслась на скорости около ста. Впереди был спуск и крутой поворот – надо было переходить на разумный режим движения, иначе картину я точно могу скоро не закончить…
И вдруг, близко-близко, почти впритирку, обойдя слева, стрелой пронеслась «БМВ». «Н-да, шалят детишки!» - успел подумать я и скосил глаза на спидометр. Он показывал 110, значит, у «детишек» - 130-140. Не меньше!
Это спустя много месяцев я, глядя на экран, спокойно смотрел, как в очередном боевике бьются всмятку десятки машин, превращаясь в груду искореженного металла, взрываются бензобаки и вылетают через переднее стекло водители этих коробок и их пассажиры. Законы жанра. Дубль-1,2,3,4…и так далее.
У меня на глазах и в камере видеорегистратора фиксировался сейчас один-единственный дубль – жизнь, переиграть, исправить детали которой уже НЕВОЗМОЖНО!
С горки дорога внизу была как на ладони: вот юнцы в «БМВ» стремительно приближаются, не снижая скорости, к повороту вправо. Оттуда сверкающей Смертью выползает длинная сигара цистерны. Мальчишка в «БМВ» недоворачивает руль и по касательной высекает искры, чертя огненный смерч на поверхности этого огромного заряда. Легковушку отбрасывает, как теннисный мячик, вправо, к зарослям небольшого лесочка. Она кувыркается, взлетает, еще раз переворачивается в воздухе и с грохотом становится на четыре колеса. На какое-то время машина исчезает в облаке поднятой пыли и земли.
А в это время детонирует и взрывается цистерна с топливом. Я не знаю, сколько секунд это все заняло – время растянулось, и сообразить было трудно.
Трасса стала. Откуда-то издалека уже слышался вой сирен: то ли «скорую» кто-то успел вызвать, то ли дорожный патруль спешил на ДТП. Смерч, который бушевал вблизи остатков цистерны, не давал ни единого шанса проскочить ни в одну, ни в другую сторону. Да никто и не пытался, люди стояли у своих машин и, как загипнотизированные, смотрели на место трагедии. Я и потом не мог себе объяснить, почему вид пламени меня совсем не привлек. Просто смотрел на замершую «БМВэшку». На секунду мне показалось, что там что-то зашевелилось. Прыжками по обочине, потом по распаханной земле я бросился в сторону, как тогда думал, погибших. Дурацкий штамп пульсировал в мозгу: «Они жили вместе долго и счастливо, а умерли в один день». Причем, повторяясь, как у сумасшедшего… Добежал за секунды – живые, кажется!
Красно-коричневые разводы крови и грязи – это на девчонке, которая изо всех сил пыталась достать, вытащить с водительского кресла, из-под руля, парня. Он явно был либо мертв, либо без сознания. Место пассажира рядом с ним заняла испустившая дух подушка безопасности. Видимо, очнувшись и пытаясь выбраться, она чем (может, зубами?) проколола материал. Иначе она просто могла бы задохнуться.
- Вот что спасло девчонку! – пробормотал я и бросился ей помогать. Вместе мы освободили парня и положили на землю. Девушка стояла на коленях в рыхлой земле, никого не видела и ничего не слышала. Ее тонкие пальцы легонько стряхивали пыль с лица парня, открывая глубокую рану на лбу.
- Дай что-нибудь ему под голову! – мне нужно было девушку убрать отсюда, чтобы проверить, жив ли парень. Когда она кинулась к машине, я сообразил, наконец, что бензобак может в любую секунду взорваться и заорал вслед: - Назад! Сюда!
Девчонка ошалело глянула на меня и медленно двинулась в нашу сторону.
- Скорее! Надо оттащить подальше от машины! – я кричал и краем глаза видел, что сюда бегут люди: и в форме и в белых халатах. Парень оказался не очень тяжелым. Ухватив его подмышки, я приказал девчонке придержать ноги. Не успели мы отнести парня на десяток метров, как грохнул взрыв. Мы упали рядом, собой прикрывая тело парня, еще не известно, живого или уже нет.
Подбежали врачи «скорой», первым делом приложили руку к шее. Один крикнул:
- Носилки! Сюда!
Я шепнул девчонке:
- Жив! – и мы оба стали подниматься. Шатаясь, волоча ноги, она подошла к дереву и, прислонившись к нему спиной, затылком прижалась к стволу.
Я сел на землю. Ноги дрожали. Такая же мелкая дрожь сотрясала и ее тело. Я поднял взгляд выше, чтобы увидеть ее лицо, но не дотянулся…
На шее, измазанной кровью и коричневыми разводами, пульсировала артерия. Взорванная адреналином кровь искала выход. Озноб колючей проволокой окутал изящную, тоненькую фигурку, а мышцы лица расслаблены, и даже какое-то подобие улыбки…
Что это? Шок?
- Как вы? – глупо спросил я. Ответа не было, да и не могло быть! И тогда я, взрослый, в принципе, человек, понял, пусть с опозданием.
Девчонка молилась!
Теперь она знала, что ее любимый жив, и только от нее зависит: будет ли жить дальше.
Она молилась.
Все остальное было ПОТОМ. Потом врачи проводили ее в машину, где на носилках лежал ее парень. Ему уже поставили капельницу. Девушке помогли забраться в машину и взялись осматривать. Потом машина «скорой» включила сирену и понеслась по направлению к городу. Движение на трассе возобновилось.
Я развернул машину и поехал домой. Не помню, сколько времени заняло возвращение на свою «голубятню» под крышей, но уже через несколько часов я очнулся, делая последние штрихи к портрету, к которому изменил название. Никакой тайны в блаженстве НЕТ! Это было всегда, и будет вечно!
Тайна – в грани между жизнью и смертью. Тайна в силе МОЛИТВЫ, которая МОЖЕТ не пустить Смерть за эту грань. Мне удалось «оживить» картину маленькой деталью! Беззащитная, доверчивая пульсирующая жилка на шее женщины и молитва – вот что делает нас сильнее и спасает.
Меня-то уж точно!