Геннадий откровенно скучал. Женат он никогда не был, и мысль о женитьбе уже давно не посещала старого холостяка. Ему дико, что кто-то будет вдруг мелькать у него перед глазами, щебетать у него под ухом, сбивать с мысли, рыться в его вещах. Нет, уж лучше жить одному! Конечно, когда он был молод, были у него пассии, однажды даже чуть сдуру не предложил окольцевать себя, но вовремя опомнился, да и матушка, с которой он прожил всю сознательную жизнь, исключая службу в Армии, да пять лет работы на Севере, не дала бы жить ни с одной женщиной – такой у неё был характер. Привёл он однажды хорошую женщину. Жить бы да жить молодым, да взъелась свекровь на сноху. Одним словом, не выдержала молодая, собрала свои вещи и покинула оказавшийся очень не гостеприимным дом.
Затаил Геннадий обиду на мать, что не дала ему жить нормально, как все люди живут, а уйти от опеки материнской не хватило духа. Так и остался он один. Умерла мать, вздохнул он немного свободнее, но изувеченная, исковерканная душа никого уже не могла принять.
Тёплый весенний день. Геннадий сидит на балконе, мастерит кормушку для птиц. Сказывается его любовь к пернатым, которую привил ему отец. Вокруг снуют воробьи, синицы, да влюблённая пара сорок облюбовала недалеко растущее дерево, строят гнездо. Один из них, вероятно, сорок, обламывает веточки с близ растущих деревьев, приносит их, а сорока аккуратно укладывает и вплетает их в уже готовый каркас. Хотя много веточек нападало с деревьев, но гнездо сорочье строится с “новья”. Человек смотрит, удивляется, как птицы строят гнёзда, ведь никакого инструмента нет, да и работают клювом да лапками, а такое гнездо соорудили – никакой ветер не страшен!
Кончилась у птиц строительная работа. Теперь можно и познакомиться с соседями. Не везде рады сорокам – кто-то гонит нового соседа с балкона, у кого-то балкон застеклён – не гостепри-имные люди живут здесь. У иных поживиться нечем, а у Геннадия кормушка всегда полна корма. Вот сюда и надо прилетать! Воробьи да синички частыми гостями Генкиного балкона стали. А вот и сорока – по всему видно мужчина-птица прилетел на балкон. По-хозяйски прошёлся по всему пространству балкона, заглянул во все щелки, но ничего интересного не нашёл. Поднялся на крыло, подлетел к кормушке. Воробьи и синицы, недовольные бесцеремонным вторжением на их территорию, с явным нежеланием, переговариваясь, отпуская нелестные словечки на своём птичьем языке, покинули кормушку.
“Теперь я хозяин кормушки – говорила поза птицы. – Человек сидит. Ну, так что ж! Пусть си-дит. Я его не трону!” Сорок (или всё же сорока?) склевал всё, что можно было, заглянул под кор-мушку, но ничего там не нашёл, посидел немного, и, видя, что Геннадий не торопится угощать его, почистил перья и не торопясь, не теряя птичьего достоинства, полетел к гнезду.
Геннадий не гнал птицу, о которой недобрая молва ходит испокон веку.
“Сорока-воровка” — с презрением говорят об этой птице. Неравнодушна птаха к незнакомым, особенно блестящим предметам. Металлические ложки, ключи и другие вещи улетали с ними подальше. Затем сорока прячет куда-либо в укромное место. Но, так как у Геннадия на балконе нет ничего блестящего, ему беспокоиться не надо.
Где-то Геннадий прочитал, что сорока чуть ли не единственная птица, узнающая себя в зеркало. Надо проверить, так ли это. И вот зеркало на балконе, установлено и привязано, чтоб не упало. Сороки с любопытством наблюдали за Геннадием, когда он устанавливал волшебное стекло для проведения эксперимента. Но вот наконец-то, зеркало установлено, человек насыпал зерна в кормушку, занял удобную позицию для наблюдения, так, чтобы не тревожить птицу. Через некоторое время сорочье любопытство победило недоверчивость. Сорок(?) слетел с гнезда и приземлился не к кормушке, а к зеркалу. Птица осмотрела себя со всех сторон, поправила пёрышки, которые, по её разумению, немного не правильно прилегали. Модник (или модница?) тщательно со всех сторон осмотрел себя после наведения марафета, и, видимо, остался доволен своей внешностью. Не спеша, с достоинством поднялся на крыло, не посмотрев даже на корм. Уже не юный исследователь жизни пернатых пребывал в шоке от увиденного. Геннадий ежедневно наблюдал за жизнью и поведением сорок.
Вскоре в гнезде появились сорочата – оба родителя часто вылетают из гнезда, и прилетая, кормят птенцов. Но один птенец, непослушный, шебутной выпал из гнезда. И погибнуть бы ему – подняться на крыло не может, крылья-то ещё не сформировались, так, что несмышлёныш представлял лёгкую и желанную добычу кошек, или от голода пропадёт. Генка увидел незадачливого птенца, дрогнуло у исследователя сердце, выскочил он из квартиры, подбежал к сорочёнку. Глупый птенец раскрыл клюв, просит пищи, кричит, он ещё не знает, что не всякому человеку можно доверять. Раскрыл человек ладони, а птенцу пушистому есть хочется, хватает пальцы неокрепшим клювиком.
- Чем же я кормить тебя буду? – пронеслось в голове любителя пернатых.
А птенец просит пищи, да ещё и взрослые сороки поблизости сели, застрекотали тревожно.
- Ну, ну! Не бойтесь, выкормлю вашего птенчика, ; обратился он к трещавшим сорокам.
Человек взял птенца в большие ладони и понёс домой. Взрослые сороки тревожно кричат, перелетают с куста на куст, заглядывают в лицо. Птенец кричит, просит кушать.
- Посиди здесь. Схожу в магазин, возьму тебе что-нить покушать.
Малыш не понял, спрыгнул со стола, бежит вприпрыжку за человеком, поднял головку, открыл клювик, просит кушать.
Геннадий осторожно закрыл дверь – не раздавить случайно нечаянную заботу. Взял в магазине детское питание, одну баночку – будет питомец есть или нет; не будет ли ему плохо. Нет, кушает птенец, ещё просит, а как наелся – сел к руке, пригрелся, заснул. Нет-нет, да и чирикнет что-то на своём, птичьем языке. Человек сидит рядом, руки шалашиком сделал, задумался. О чём он думает? Может, вспоминает свою прожитую жизнь, давно прошедшую бурную молодость. Сколько раз он мог жениться, теперь и не сосчитаешь. Уже и внуки были бы. Прошла жизнь… Седина инеем покрыла голову, морщины перепахали лицо. Ходит неприкаянный, хотя давно мог свить уютное гнёздышко…
Птенец свободно ходил по всей квартире, выскакивал на балкон. Папа сорок прилетал вначале, оставляя после себя отметины, перевёрнутую и разбитую посуду, по рассеянности оставленную на столе, скомканные и разбросанные покрывало, подушку, обувь, кухонное полотенце, рассыпанные сахар и соль, хотя сыпучие продукты были всегда закрыты в кухонном шкафу, в комнате тоже был наведён сорочий порядок; но потом, видя, что птенец жив и здоров, а может, по каким-то другим птичьим причинам, перестал интересоваться своим чадом, хотя прилетал в гости регулярно, смотрелся в зеркало, наводил порядок в оперении, а может, и потому, что кроме ложек, которые, кстати, перекочевали в гнездо, ничего блестящего не было.
Нечасто приходили к Геннадию гости, но когда были чужие люди, он так же, сидел на столе поближе к воспитателю, но никому не позволял дотрагиваться до себя – это разрешалось только одному, взрастившему пернатого красавца человеку.
Частенько птица садилась на плечо Геннадия, заглядывала ему в лицо и что-то говорила на своём сорочьем языке, но, видя, что человек не понимает, слетала с плеча, садилась в укромный уголок и тихонько ворчала. Поза и недовольное ворчание говорили о досаде птицы непонятливостью человека.
Сорочёнок вырос, возмужал, стал сам добывать себе пищу, но на ночь всё равно прилетал в свой, теперь уже родной дом. Родительское гнездо он, конечно, не помнил, сохранил привязан-ность к человеку. Геннадий всегда ждал, что вот сейчас прилетит его сорочёнок, не закрывал балконную дверь. Стоило пернатому появиться, как человек брал его в руки, гладил перья, говорил с птицей, спешил дать что-нибудь вкусное. Но однажды человек не дождался своего питомца, хотя ждал его, даже когда вокруг погасли окна, сгустилась темнота; холодный ветер гулял по комнате, гоняя шторы. На столе стояла тарелка с любимым сорочьем лакомством. Далеко за полночь Геннадий закрыл балконную дверь и выключил свет. Несколько дней не было птицы, а затем… послышалось знакомое стрекотание, пернатое влетело в открытую дверь, что-то начало оживлённо рассказывать, а человек, соскучившийся по милой для него музыке птичьего разговора, взял уже взрослую птицу в руки, начал ласкать, целовать своего пернатого друга.
Сорок, а Генка был уверен, что у него сорока-мужик, начал ходить по столу, заглядывать в тарелку, из которой Геннадий ел, попробовал суп, отщипнул хлеба, при этом скинув большой кусок на пол, опрокинул кружку чая, сунул клюв в сахарницу. взял в клюв чайную ложку, слетел с ней со стола, спрятал под половое покрытие.
Одним словом, начал вести себя, как хозяин. Человек с умилением смотрел на птицу, её проделки. Какой теперь ужин!
Теперь пернатый хозяин стал часто прилетать к Геннадию, а весной привёл подругу, и познакомил её с человеком.