Мерой за меру

   

Чечня, май 1995г.

Абрикосовый цвет задержался  в этом году дольше обычного. В середине мая дворы, задыхаясь от медового аромата, утопали в бледно-розовом море. Хаты победнее тонули полностью, дома побогаче, подобротнее горделиво выпирали высокими крышами над розовеющим, зыбким маревом.
Взвод старшего лейтенанта Сергея Сталькова уже третью неделю стоял на блок-посту № 13 восточнее Грозного, контролируя участок федеральной трассы «Ростов-Баку». Закончив ежедневный утренний осмотр «зеленки», расположенной по другую сторону дороги и как всегда не обнаружив там ничего интересного, Сергей перевел оптику на село. Весенний ветер пригибал и разгибал ветви деревьев, создавая белые, удушливые волны, дурманил сладковатым запахом абрикосов, будоража кровь и разжигая аппетит.
- Надо сегодня селян навестить, пообщаться, купить чего-нибудь съестного. – Обратился он к рядовому Андрею Астанчуку, рассматривая сады. – Говорят, черешня уже созрела.
- Да не, рано еще. – Ответил Андрей, покусывая сорванный стебелек какой-то травы. – Ближе к обеду сходим.
Боеприпасов хватало, а вот с питанием было не очень. Хлеб и консервы привозили один раз в неделю, поэтому бойцы иногда бегали в село, на рынок за продуктами. Деньги солдаты «снимали» с проезжавших мимо блок-поста автомобилей из других деревень и поселков, тысяч по пять с машины. Чеченцы особо не возмущались и даже относились нормально к таким «правилам». Сам Стальков поборами не занимался, но на «заработок» подчиненных смотрел сквозь пальцы.
В этот раз «продуктовая» группа состояла из командира, Андрея, Бори Гутберга и башкира Алима. Торговля на сельском рынке шла не особенно бойко, поэтому к «денежным» военным там относились хорошо. Почти не торгуясь, но тем не менее очень недорого купили мяса, картошки, сыра, творога с черемшой и свежего, вкусного, чеченского, кукурузного хлеба. Уже на выходе подошли к прилавку, на котором среди прочего продавалась черешня. В тени навеса на старом, едва живом стульчике сидела тетушка Авсет, расслабленно вытянув больные варикозом, пухлые ноги. Непосредственно торговлей занималась молодая, красивая девушка с пронзительными, карими глазами.
- Здравствуйте, черешня спелая? – спросил Астанчук, с интересом разглядывая девушку.
- Конечно спелая! – Улыбнулась она. – Видите какая красная, рубиновая и как будто светится ярко изнутри!
- Так ведь рано еще для черешни?
- Это сорт такой ранний у нас есть! «Апрелька» называется! – Продолжала улыбаться девушка.
- Товсари! – Окрикнула её тетушка Авсет и что-то еще строго добавила на чеченском. Девушка, спрятав улыбку, прикрыла лицо платком, но глаза ее все равно продолжали искриться, разбрызгивая вокруг озорную веселость. Она пристально смотрела на Астанчука, ожидая покупки. Андрей же вдруг начал тонуть в этих жизнерадостных карих глазах, забыв зачем он здесь.
- Взвесьте нам килограмм пять, - решил прервать молчание Стальков, видя, что Андрей «завис» и не собирается ничего покупать. – Что-то мы раньше здесь такой красавицы не видели. Родственница ваша, тётушка Авсет?
- Племянница моя - Товсари. Мне уже тяжело долго стоять, вот она и помогает, - ответила Авсет, не очень довольная вниманием молодых мужчин к племяннице.

Возвращались медленно, нагруженные продуктами. Андрей бережно прижимал к животу двумя руками большой пакет с черешней.
- Что Андрюха, понравилась девушка? Женился бы на ней? – спросил Стальков, единственный, на правах командира, идущий налегке.
- Не знаю.
- Если жениться, то тебе тогда ислам бы пришлось принимать, а иначе никак. Принял бы?
- Не, я в бога не верю. Все религии мира придуманы человеком, чтобы можно было с помощью попов, мулл и прочих священнослужителей управлять другими людьми. Это я еще в школе проходил. Вера – это тоже форма зависимости, как алкоголь или сигареты.
- О, так ты атеист оказывается! Всех глупых вер на этом свете ветреный изменник! -   Андрею показалось, что Стальков, шутя, процитировал Шекспира.
- А ты, Боря, в какого бога веришь? –  заинтересовался вдруг взводный религиозными предпочтениями подчиненных.
- Я какой-то определенной религии не придерживаюсь, - ответил, немного подумав, высокий, рыжеволосый Боря Гутберг. – Мне кажется, если бог есть, то он один и он не сделал бы так, что на Земле было бы много различных вероисповеданий. Одни верят в Иисуса, другие в Магомета, третьи в Будду. Получается, что какие-нибудь чукчи, где-то далеко на самом краю света, которые вообще приходят в этот мир и уходят из него, каждый на своих нартах, которые никогда и не слышали, например, об исламе и, поэтому и не могли в него верить, даже если бы и хотели, попадут в ад? Но это ведь неправильно, их же тоже создал бог, и за что он их наказывает, если они не знают о нем? А язычники, жившие до ислама или христианства тоже все в ад попали? Почему? Мне кажется судить нас, если бог есть, будут по делам нашим, «мерой за меру», а не по тому в кого мы верили или не верили.
- Ты вообще, какой-то полуатеист получается, я думал все евреи в Иисуса Христа верят! – Засмеялся Стальков. – А я вот больше к буддизму склоняюсь. Вроде как, наши души пока не соответствуют законам мироздания и появляются в материальном мире, чтобы пройти испытание. Хорошие дела делая, очищаются, светлеют и переходят на следующий уровень. От плохих дел чернеют, и если до конца человеческой жизни так и не очистятся, то опять возвращаются и вселяются в нового человека или животное, или растение.
- А почему тогда, люди не помнят, что они уже жили здесь? – спросил Алим.
- Есть такое религиозное течение – «Кабалла» называется, я в свое время увлекся и прочитал несколько книг. Так вот, там это очень красиво объясняется: оказывается, за мгновение до рождения младенца ангел прижимает ему палец к губам и говорит: «Забудь все свои предыдущие жизни. Пусть воспоминания о них не смущают тебя в жизни настоящей». И над верхней губой новорожденного остается ложбинка.
- Ложбинка... интересно! Получается, что смерть все-таки необходимая часть жизни нашей души. – Гутберг задумался. – А если человечество придумает лекарство от всех болезней, перестанет болеть, стареть и умирать? Что тогда? Наши души навечно окажутся в плену, никогда не смогут освободиться?
- Ну, кроме естественной смерти, еще ведь есть и насильственная. Чтобы человек стал действительно бессмертным, надо еще придумать лекарство от ненависти, жадности, ревности и еще десятка других человеческих пороков. Люди всегда будут убивать друг друга.
- Эй, по твоему, командир, получается, что смерть – это хорошо и война хорошо? – судя по выражению лица Алима, он серьезно загрузился этой проблемой.
- Выходит так. Ты разве не знаешь, что по ночам над полями сражений пролетают быстрокрылые звездные тени – это души убитых солдат покидают Землю. Никогда не видел? – Сергей усмехнулся.
- А-а, смеешься, как всегда, командир! – недоверчиво протянул башкир.
- Да конечно, шучу я, Алим.
Андрей смотрел на Сталькова, и тоже не понимал серьёзен тот и правда верит в то, что говорит или шутит.

Через неделю им на смену из Ханкалы прибыл второй взвод. Комвзвода Димка Мальцев, по прозвищу «Демон», был веселым, обаятельным «рубахой парнем». Прозвище он получил за необычайную удачливость и безбашенную смелость, проявленные во время зимних боев в Грозном.  Но Андрей, в отличие от многих, недолюбливал Мальцева за недисциплинированность, за необдуманный риск, которому он подвергал себя и своих солдат. Прохладца особенно усилилась после недавнего случая.
В конце апреля их роту направили для разоружения села Барашки. Основную работу должен был проводить спецназ внутренних войск МВД («вованы» на армейском сленге), а мотострелки только прикрывали их.
До места назначения добрались без приключений, о возможном присутствии боевиков, говорили лишь остатки сгоревшего БМП в полутора километрах от села. Опыта подобных операций у командира ВэВэшников, молодого, розовощекого старлея в красном берете, судя по всему еще не было. В Барашки въехали лихо, всей колонной. Остановились в центре, растянувшись техникой почти до самой окраины села, и у первого попавшегося местного жителя потребовали привести председателя сельсовета и «тех, кто тут у вас еще главный есть». Минут через двадцать подошли старейшины и собралась группа любопытствующих, человек тридцать, в основном подростков и женщин, между ними кривлялась пара совсем маленьких детей. Командир вованов, поздоровавшись со стариками, сделал солидное лицо и объявил, что им необходимо в течение двух часов сдать ему 24 «калаша».
«Интересно, это данные разведки, или он просто озвучил свое любимое число?» - подумал Астанчук.
Один из старейшин, видимо самый главный и умный, заявил, что никаких боевиков и оружия в их селе нет, а им нужно создать отряд самообороны, поэтому наоборот федералы должны немедленно выдать 40 автоматов «Калашникова», для полноценного функционирования отряда.
Старлей от такой наглости слегка растерялся, налился краской и как-то притух. Стоявший ближе всех к зевакам «Демон», побледнел, зыркнул нехорошим, бешеным взглядом, подошел к толпе и выдернул из нее горбоносого пацана лет пятнадцати - шестнадцати. Подтащив его к старейшинам, он показал на вытертую на правом плече кожаную куртку:
- Значит, нет боевиков и оружия, говоришь? А это откуда у него? От ремня автоматного?
Не дождавшись ответа, Мальцев сдернул расстегнутую куртку и рубашку, находившуюся под ней, оголив плечо и часть руки парня.
- Это откуда!? – закричал он, тыкая пальцем в красовавшийся на плече синяк. - Откуда синяк я спрашиваю!
Парень молча смотрел на офицера прозрачными голубыми глазами.
- Он не понимает русский. Упал наверно. - спокойно сказал главный.
- Ах не понимает! Упал? Счас поймет! Вы, я вижу, совсем берега потеряли!– Красивое, правильное лицо «Демона» исказила гримаса, он сильно толкнул пацана, повалив его на землю, и дал очередь из автомата. Толпа охнула и отшатнулась, из неё с воплем выскочила женщина в черной одежде и, склонившись над еще елозившим ногами подростком, запричитала на своем языке.
- Сдадите не 24, а 100 стволов и не через два часа, а через час! – Мальцев таращил побелевшие от ненависти, нечеловеческие глаза, наставив на стариков свой автомат. – Пошли! Быстро!
Чеченцы притащили ровно сто калашей, уложившись за тридцать минут.
Уже сидя в машине, Андрей слышал как «Демон» кричал кому-то, скорее всего командиру ВэВэшников:
 - Я зверь? Это я зверюга? А ты этих зверей видел? Ты на площади «Минутка» был? Ты дворец Дудаевский штурмовал? Ты видел как они наших пленных замученных, изрезанных и ножами истыканных вывешивали в окнах? К рамам гвоздями прибивали кого живого, кого мертвого и прикрывались ими! Пацанов наших восемнадцатилетних с членами отрезанными и в рот вложенными видел? Нет? Ну так и не звизди мне тогда!
Что-то бубнил старлей. И опять кричал в ответ Мальцев:
- А мне плевать - кто виноват, а кто не виноват! Они все для меня одинаковые зверьки!
Обратно ехали молча, заполняя тихую пустоту дымом от курева. Астанчук не одобрял поступка командира второго взвода, но и жалости к убитому пареньку не испытывал. Андрей сам был из Грозного, он вспомнил отца, застреленного чеченским снайпером в морозном ноябре 1994 г., когда они с коллегой по университету пытались убрать с улицы трупы русских солдат. Андрей вместе с младшей сестрой нашли его ближе к вечеру, папа лежал прислонившись к полуразрушенной стене школы № 2, в своей смешной кроличьей шапочке с козырьком, такой спокойный и умиротворенный, как будто выполнил какое-то очень важное дело, прилег отдохнуть и, засмотревшись на алеющий закат, уснул. Астанчук вспомнил маму: после смерти отца она решила отправить детей первым же поездом, а самой ехать после того, как продаст ценные вещи, кое что из мебели и бытовой техники.
На затянутом густым туманом перроне железнодорожного вокзала сестра Ася упрашивала ее:
         - Ну, мамуль поедем с нами, мне страшно без тебя!
         - Асенька! Я только получу денюжки за наши вещи и сразу уеду, на новом месте они нам ой как понадобятся.
Она дала Андрею и Асе последние указания о том, как вести себя в дороге, куда спрятать деньги, что кушать, какие теплые вещи одеть по приезду в Новосибирск и, почмокав каждого, посадила в вагон. Подруга-сокурсница должна была встретить их.
Когда состав тронулся, Ася сразу прошла в купе и, сев на свое место, заплакала: «Мамочка! Я тебя очень люблю». Андрей стоял в коридоре и смотрел в окно на маму, она сначала скрылась в тумане, но потом вдруг побежала за набирающим скорость поездом, пытаясь разглядеть его в вагоне. А у него внутри что-то сжалось, почти до спазма в груди, на глаза навернулись слезы. Почему-то пришла мысль, что видит он ее последний раз в своей жизни. С трудом сдерживая слезы, Андрей зашел в купе и, обняв за плечи сестру, успокаивал ее, слегка покачивая, почти до самого Серноводска.
Мама не вернулась домой с вокзала. Ее обезображенный труп нашли через два дня на окраине города. Над ней долго издевались, насиловали, и только потом убили.
 Но Андрей понимал, что ничего уже не вернешь, ни родителей, ни прежнюю, благополучную жизнь, а бессмысленная жестокость порождает лишь новую жестокость, ненависть рождает новую, еще более сильную ненависть.

 Димка Мальцев суетливо бегал, принимая хозяйство.
- А пулемет куда потащили!? – Остановил он Иванычей, двух мужичков-контратников, бывших трактористов с Тамбовской области, грузивших в машину оружие.
- Заедает после второго рожка, ремонтировать будем на базе. - Деловито пояснил один из них.
- Только быстрее ремонтируйте, а то че я с одним пулеметом остаюсь.
- Да не бойся, у тебя вон танк и три БМП еще, «стреляй - не хочу»! – Стальков вышел из машины попрощаться с Мальцевым. – Ну, бывай, Димон, смотри не расслабляйся тут.
- Да ладно, плавали, знаем! Сами там на базе не расслабляйтесь сильно!
Никто не видел, что в тени абрикосовых деревьев стояла женщина в траурном платье и наблюдала за ними. И еще два дня следили за блок-постом, за командиром второго взвода печальные черные глаза.
На исходе второго дня Андрей, вместе с Иванычами, привез на блок-пост отремонтированный пулемет. Всю ночь перед отъездом и почти все утро лил и лил дождь, небо громыхало и змеилось молниями. Выехали поздно, когда закончилась гроза, дорогу развезло так, что передвигались подобно черепахе, машина вязла в жирной, ржавого цвета жиже, иногда лишь рыча по гравию, поэтому приехали почти к вечеру.
- Куда вы на ночь глядя поедете? Оставайтесь здесь, утром обратно рванете! - Отговорил их Мальцев, да они и сами не хотели ехать.
Андрей заметил, что от Димки пахло спиртным, и некоторые бойцы были не очень трезвы.
- Это нам чечены подогнали свою местную чачу! – пояснил Мальцев.
- В честь чего? Просто так что ли?
- А, неважно. – Димка махнул рукой. – Будете?
Андрей выпил немного, Иванычи приложились хорошо, видно было, что соскучились.
В южных, неожиданно наступивших сумерках мелькнула в одном из дворов и скрылась за деревьями темная женская фигура.
Ночью, часов около трех, в самое сладкое сонное время со стороны села пришли чеченцы и легко сняли дремлющих, хмельных часовых.
- Андрюха, вставай мы в плену.
- Какой еще плен? Ты чего, гонишь что ли, Иваныч? – Андрей с трудом продрал глаза,  ему в лицо сразу же уткнулся ствол "Калашникова". Хозяин автомата, высокий бородач, недвусмысленно передернул затвор. Астанчук под конвоем вышел из вагончика: в густой, черной, чеченской ночи стояли полукругом человек двадцать, наши сидели на корточках, все с поднятыми руками. Солдат обыскали, погрузили в тентованный КамАЗ и увезли куда-то на юг, всех кроме Мальцева. Опять ливанул дождь, смывая следы протекторов.
Бронегруппа первого взвода прибыла на пустой блок-пост к 11 утра. Стальков рассматривал в бинокль «зеленку» и как всегда не видел там ничего интересного, в какую сторону бросаться в погоню, где искать пропавший второй взвод - неизвестно. Сергей посмотрел на село и только сейчас заметил, что облетел наконец-то абрикосовый цвет, уже не было этого дурманящего, сладкого аромата, сбило всё вчерашним дождем, лишь ужасающе чернела огромной, набухшей почкой, насаженная на сук абрикосового дерева, отрезанная голова «Демона».