Из всех видов жертвоприношения поэзия выделяется тем, что нам дано поддерживать, усиливать ее горение. Неощутимее, нежели в других жертвоприношениях, и нищета поэзии (если принять во внимание то, что приходится в ней на личность, на тщеславие).
Главное же в том, что одна уже жажда поэзии делает нашу нищету нестерпимой: уверившись в бессилии, до коего нас довело, даровав настоящую свободу, жертвование всеми на свете объектами, мы зачастую испытываем потребность пойти еще дальше, дойти до жертвоприношения, в котором в жертву приносится субъект. Быть может, ничего страшного тут нет, но если субъект действительно гибнет, он сбрасывает ярмо жадности, его жизнь освобождается от гнета скупости. Жертва, поэт, имея своим долгом населять руинами неуловимый мир слов, быстро устает, без конца пополняя литературную сокровищницу. Он приговорен: исчезнет у него тяга к сокровищнице, и он перестанет быть поэтом.
Жорж Батай
Теодор Нельсон в своей книге «Литературные машины»: «В подобного рода текстах не существует концовки, ее не может быть, как не может быть последней мысли. Всегда возможен новый путь, новая идея, новая интерпретация».
твой эйдетический шёпот окружает меня как эхо любовных метастазов. почему каждый раз я позволяю тебе исчезать из моих сновидений хотя ты всегда была их неотъемлемая часть?
её смех как эхо материнского нигилизма. слова соскальзывают с её тела и облетают как листья. она есть память и голос того что стёрто. супрематическим шагом наступает тьма. К. теряется из виду полузакрытых глаз водопадов плоти. предметы вокруг - ботинки Ван Гога и слова Бодлера. предельная беспредметная замкнутость. догорающее пламя.
в анатомическом саду эдема расцветают розы Люцифера...и чернеет молоко как кровь нищенки когда юноша развевает материнский пепел средь спящих снегов гор лесов и улиц тени пожрут прах и ночь запылает алыми красками и лишь гнилая кровь сгнивших звёзд будет опалять эти бледные щёки до рассвета...
сны отражаются в нирваническом Эдеме зеркал. я снова не нахожу себе места. капли слёз её бокал. И в иллюзориуме её запахов прячутся павлиньи тени и тигровые лилии...
ты рождаешь голубоглазые слёзы в глубине, но тем слаще становится пребывание в этом странном царстве земном...нет уже ни чистого отсутствия ни забвения...
...снова мои видения вторгаются в слова и закатывают рукава...ради первой звезды восходящей... ради не впадения в собственное анти-обожествление... на удалённых окраинах иллюзий... строптивых старцев чьи лица давно слились с камнями... тихая поступь полуденного зноя... томление лебедей... принц целует нищего... Кафка и Шуберт....внезапно обнимаются и ползут выше по стенам роялей... и наши продрогшие тени мутируют на почве латентной ненависти к тщеславию зеркал...требуха распятий в шкатулке пыльных сновидений и сомнамбулических эксцессов... азарт Иуды... августовская гроза... лик христа... материнские черепа... искры моря которые разрывают непримиримую экзистенцию ночи...
пространство христа заполняет церковь и пустоты тел выносящих дары...кровью истекает поэт на руках Орфея и плывут тени мёртвых за окном... души мёртвых любовников альбатросами уносятся в хрустальную даль метелей... уста смерти раскрыты перед лицом зари.... глаз земли в луговой траве... небесная октава...доминанта бытия... карнавальные маски сновидений в пыли позднего лета... летаргия мародёров... отречение от образов грядущего...невидимый цвет распада... голоса испаряются из низин и разломов бытия... камнепад мыслей... ментальный снегопад... усыплённые губы анонимных пастухов бытия... мраморные локоны замёрзших в ожидании забвения облаков... зеркальные слёзы пурпурных снегов в дионисийских лабиринтах сновидений...
....я покрывал её кожу ментальными иероглифами...провиденциально дефрагментируя симулякры похоти... пытаясь герменевтически трактовать иллюзорную эротику тайных рукописей её сновидений... когда наши тела соприкасались её тело ликовало...она лежала слегка отвернувшись. лунный свет пробегал по её груди и пламя свечей безмятежно проникало в нас выявляя неподвижную явленность и сумеречную наготу... сама мысль об обладании её миниатюрным хрупким телом опьяняла и допивая виски я закрывал глаза пребывая в ней проникая в самые потаённые лабиринты её тела...её поцелуи как вещие сны одной безумной бессонной однорукой ночи...неотвратимость врат...животворность беспредметного духа...вопреки всему слышатся стоны аналоговой горы...начертанное на ней - рваные раны на теле бытия - их я вручаю тебе...... и те же руки, что бесконечно стремятся сложиться в молитву ...и те же глаза у отсутствующей портьеры... таинственно трепетала непостижимая теплота тела... и словоточит и кровоточит...можно к пустоте лбом прижаться отгоняя страх... "Аминь",- прошептало небо в печали... простить этой осени склонность к чудесам... и напоившим меня ладоням... за горизонтом странный праздник... исповедь инфернальной страдалицы... как долго я пытался воскресить собственное тело и голос...Сердце бьется сильней... крик совы окрашенный кровью заката... вонзается тишина в плоть острым лезвием забвения... и нисходит зловещая разомкнутость здесь- бытия...
неотвратимость врат...животворность беспредметного духа...вопреки всему слышатся стоны аналоговой горы...начертанное на ней - рваные раны на теле бытия - их я вручаю тебе...... и те же руки, что бесконечно стремятся сложиться в молитву ...и те же глаза у отсутствующей портьеры... таинственно трепетала непостижимая теплота тела... и словоточит и кровоточит...можно к пустоте лбом прижаться отгоняя страх...
птицы падают... кричат камни... каждая тень ищет своё отражение в сумерках исчезающего света... время стирается только под топором рассвета...язык и шёпот в темноте не дают потеряться мёртвым глазам... палитра беззакония... холсты Эдема ... невидимый голод прожорливых бездн притягивает стервятников которые пожирают нашу истерзанную стигматами молитв и иcповедями плоть... всё сущее приоткрывается в мгновение своей последней реплики...в момент своего астрального коитуса с бесконечным забвением ближнего.... в миг своего ухода, трепета исчезновения перед рукопожатием бытия... поэзия есть лишь распятие смерти во мне... моими устами руками и пальцами...
К. ткёт паутину сновидений из ароматов забвения...разрыв сущего... над вербальными руинами... отдалённость земли... её сердце трепещет в призрачных разломах бытия... вздохи исчезания... только поэзия связывает её и меня... К. боготворит дух беспредельного... монохромные анхронизмы суждения... пронизывающие ткань ветхого бытия... мы пьём молоко рассвета из чаш неуловимых для рук и глаз... я вкладываю в её руку локоны своих сновидений.... исчезающие грёзы мёртвых блудниц оседают вереницами непроизносимых слов и лепестками роз... запечатление образов вопреки всему живому
... между ними завязалась беседа... скорее это была фиксация её полного исчезновения... К. и её откровенная сокрытость перед бытиём...онейрический стриптиз романтической неосознанной осязаемости... это произошло где то между палисадами солнечных лучей... или под тропическим ливнем... или во время затмения... в тот миг земля отсвечивала её глазами как живыми факелами... на самом деле только символическая фигура реальной бездны... даёт право на сущестование всему мимолётному и непристойному... то что всегда было в её жестах улыбке и взглядах....чем больше она хотела ею быть тем меньше становилась пропасть между её дыхаием и кровью молодых осин. она отгоражиалась от мира углублением в собственную подкожную наготу которая таяла как предвечерний лёд ИХ НЕ-раскаяния и их НЕ-Бытия...
К. впервые услышала свой внутренний приговор и прошептала - значит мы будем так чудесно забыты без глубины чуда и сновидений без снов без экзальтации рассвета и бытийных оков...криков безмятежных сов...
К. промолчала и молвила - тени всех ночей слишком длинны как портьеры бессонницы и добавила что видела ангелов которые рождают её сны... и кровь на телах глухонемых вдов...при млечном свете канделябров К. распутывала гипотезы своих сновидений которые не под силу сожрать лунным псам и химеры её ночных исповедей пробивали брешь в анонимном Эдеме небытия...
плыть против течения...как могучие ивы....камень преткновения... венец забвения... старость покоится на ржавчине листьев...иногда она нежно говорила о смерти... о бытийствовании в НЕ-раскаянии... в озабоченности мгновений, которым никто никогда не помыслил дать название, и тогда К. сказала что путник между двумя мирами исчез и горизонт отгораживает созерцание от настоящего томления и самозабвения...и ещё... добавила К. - небесные круги расходятся и нас впитывает мрак высоты и вечность - шептала она... надолго... навсегда...
возможно она всего лишь старалась спастись от высокомерия этого мира в разломах созерцания... бытийствуя в своём отчаянии... беседуя со своими пряными видениями на языке птиц как некогда св. Франциск. На чьей стороне Суд Божий? тот самый с которым Арто призывал нас всех покончить? Следует ли различать борьбу против Другого и борьбу между самим Собой? и как настойчиво вопиюще нелепы сингулярности травматического опыта Воли к Власти!!! тени вещей заполнены пустотностями в которых борются Алиса и Шалтай Болтай. каждое слово как рана-в себе набухает как Арто или Батай.
... её поцелуи как горные потоки разбивались о камни моих губ как вода... её слова тонули в незримости аплодисментов моего мелнхоличного сердца...тонули в не приукрашенной ничем кроме ожидания забвения абсолютной тишине...что сокрыта на подступах к кристальному роднику подлинного бытия...
она шла по следам своего Инфенального супруга чтобы навсегда отсечь привязанность ко всякому суждению своему телу лицу и словам. поэтому о себе она не вспоминала. она говорила о чудесном ощущении обнажённости перед извечной стеной воспоминаний. она приближалсь к зеркальному отражению своего отсутствия. как Не-раскаявшегося но разочаровавшейся. в бытии ничто мраке прахе . в саду алчных гильотин К. нашла своё прибежи свой монастырь и преклонила колени перед Богоматерью сновидений
о как хрупка материя твоих видений. луна завладела её телом. интенифицировав астральный фетишизм тел без органов парящих над алтарём в синагоге Люцифера
её слова соскальзывали с неё как лепестки роз вместе с остатками одежды я подбирал их и они превращались в капли янтарных слёз Богоматери наших сновидений
они томились в моих руках как мёртвые голуби.
К. дремала в тени олив.
и истекали кровью мёртвые голуби и тихо колыхался а ветру труп повешенного Инфернального Супруга
она представляла себе как во власти дионисийского головокружения бросается в мрачнейшие бездны...
куда К. двинется дальше от храма к храма от ночи к ночи от бездны к бездне...быть может она владеет всеми тайнами отчаяния?. когда я спрашивал её К. лишь пожимала плечами. и мёртвые голуби оживали в её душе
К. истово молилась закрыв ставни своего тела но распятия отечали ей лишь новыми проклятиями и она снова распахивала настежь все стигматы своего тела
возможно она всего лишь старалась спастись от высокомерия этого мира в азломах созерцания бытийствуя в своём отчаянии беседуя со своими пряными видениями на языке птиц как некогда св. Франциск. на чьей стороне Суд Божий тот самый с которым Арто призывал нас всех покончить?
Следует ли различать борьбу против Другого и борьбу между самим Собой?
и как настойчиво вопиюще нелепы сингулярности травматического опыта Воли к Власти!!!
тени вещей заполнены пустотностями в которых борятся Алиса и Шалтай Болтай. каждое слово как ана-в себе набухает как Арто или Батай.
раны-в себе... метафоры анти языка косноязычных различий сплетаются во фракталы гипотез Парменида Кафки и Эвклида.
шёпот К. трели умирающих птиц...лицом к лицу с Прустом или Дионисом. трижды распятые пределы языка рождаю катехезисы новых метафор-в себе Гегеля или Болвана или просто идиота или дурака...
твой эйдетический шёпот окружает меня как эхо любовных метастазов. почему каждый раз я позволяю тебе исчезать из моих сновидений хотя ты всегда была их неотъемлемая часть?