Она пришла ровно в 12 дня. Элегантная женщина, окутанная, как шалью, ароматом французских духов.
- Проходите, - я указала ей на кухню. – Кофе будете?
Она кивнула с благодарностью в глазах:
- Я даже не знаю, с чего начать…
- Вы прочитали мое объявление, - подсказала я.
- Да… Вы знаете, - она заметно волновалась, - мне просто не верится... За все эти годы, что я… что мы его ищем, я столько раз надеялась зря… Может быть, и в этот раз…
- Он говорил, что вспомнил Вас, - сказала я. – Ну, не Вас, а какие-то моменты из детства, я не расспрашивала подробнее.
- Вспомнил… - рассеянно повторила она. – Тогда почему же он?.. Хотя…
Я молчала.
- Расскажите мне про него, - попросила она. – Каким он стал? Господи, ему уже 23... У Вас есть фотографии?
Я принесла из комнаты альбом. Игорь на лошадке, которую я держу под уздцы. Первое сентября – он, торжественный, с огромным букетом гладиолусов, я, хмурая, разглядываю свои туфли. Моя свадьба – он, улыбаясь, словно жених, обнимает меня за плечи…
- Да-да, конечно, это он, - встрепенулась она. – Вы говорили, он живет в США?
- В Чигаго, - уточнила я.
- Просто не верится… - она покачала головой. – И что он там делает?
- Работает.
Она подняла на меня глаза.
- Работает? Вы хотите сказать, что ему удалось окончить школу, с его диагнозом?
- С каким диагнозом? – не поняла я.
- Вы что же, ничего не замечали?.. – она смотрела на меня широко раскрытыми глазами. – Ничего странного? Боже мой, тогда это, наверное, не он. К каким врачам я только не обращалась, мне все твердили, что он безнадежен, - бормотала она. - Только, если попытаться за границей, говорили они, но началась война, и мы не успели…
- Он окончил МГУ, - сказала я, и она заплакала.
Самое страшное воспоминание из моего детства – вокзал. Он заполнен народом, все кричат, толкаются, сбивают друг друга с ног, пытаясь сесть на поезд. Мат, вопли, вой снарядов сливается в оглушительную какофонию. Мама, как таран, пробирается сквозь толпу, таща меня, семилетнюю за руку. В другой руке она сжимает пачку смятых купюр, все, что удалось выручить за наши вещи. Я реву, зажимаю уши, которые закладывает от нестерпимого грохота - стреляют уже где-то рядом. И у меня уже совсем нет сил, чтобы идти, но мама неумолимо подгоняет меня вперед. И вдруг она останавливается.
Под лавкой, скорчившись так, что колени закрывают его лицо, сидит мальчик лет двух. Он не плачет. С исследовательским интересом он наблюдает ад, разверзшийся у него перед глазами.
В этот момент снаряд попадает в табло с расписанием, и куски его летят в нашу сторону, разрезая мне запястье. Я дико кричу. Мальчик смотрит на меня. Мама опускается под лавку, вытаскивает его оттуда и поднимает на руки.
- Оторви что-нибудь, завяжи руку, - бросает она мне, когда вцепившись в нее, я снова бегу рядом.
Поезд отправляется. Люди гроздьями виснут на нем, умоляя, угрожая, предлагая деньги.
Мама быстро говорит с человеком в военной форме, он отрицательно качает головой. Она повторяет, показывая на меня с рукой, замотанной куском юбки, уже пропитавшимся кровью. Он толкает ее в сторону.
И тут ребенок на ее руках синеет и начинает задыхаться.
- Убийцы, - выплевывает мама в лицо человеку в военной форме, - мужа убили, теперь сына хотите.
Я таращусь на нее. Рука нестерпимо дергает.
- Залезайте, быстро, - командует он, подсаживая меня на подножку.
Мы едем в тамбуре. Мама прижимает мальчика к себе и что-то шепчет ему в ухо. Постепенно он перестает хватать ртом воздух и розовеет. В тамбур выходят солдаты, они дают маме прикурить. Пожилой мужчина гладит ее по голове:
- Ну, все, дочка, скоро вы будете дома.
Рука перестает кровоточить. Я сижу на заплеванном полу напротив мальчика. У него серьезные карие глаза, опушенные длинными ресницами. Он робко улыбается мне.
- Как тебя зовут? – спрашиваю я.
- Игорь, - говорит он.
В Москве мы поселяемся у маминой тети. Она очень пожилая и много пьет. Моя задача – вытаскивать ее из забегаловок. Я хожу в первый класс. Школа не нравится мне, дети смеются, называют больной – я сживаюсь в комок при звуке автомобильного выхлопа, вздрагиваю, когда кто-то хлопает в ладоши у меня за спиной.
Игорь в детский сад не ходит – врачи сказали, что у него астма, и приступ может случиться в любой момент. И еще какой-то синдром, из-за войны. Утром он сидит с тетей, потом им занимаюсь я.
Иногда тетя уходит в запой, и тогда я остаюсь с ним на целый день. Не могу сказать, что он доставляет мне много беспокойства. Целый день он играет в кубики или разглядывает книжки. Единственная проблема – он не разговаривает. Вообще. Из-за этого время делается вязким и тягучим, как мед, который мы ели дома.
Я разогреваю приготовленный мамой обед. Кормлю его и тетю. Ем сама. Делаю уроки. Читаю – у тети, до того, как она начала пить, была хорошая библиотека. Снова разогреваю – ужин. Опять кормлю всех. Мамы никогда нет дома, она работает в больнице медсестрой, а по вечерам подрабатывает, чтобы нам было, на что жить. Но жить нам все равно не на что.
Самое страшное – это прогулки. Если бы не Игорь, я бы целыми днями сидела дома. Я надеваю дырявые колготки, заштопанные тетей так, что видно, натягиваю древний свитер, застегиваю кургузое пальто. Собираю его. Мы идем на детскую площадку. Я сажусь на качели и закрываю глаза. Я качаюсь, раз-два, раз-два, стараясь не слышать за спиной голоса:
- Господи, да, что уж этой, с третьего этажа, дети, как чучела одеты!
- Да, что ты хочешь, они же беженцы, а тетка бухает, не напасешься.
Игорь лепит замки из песка. Он видел такие в книжках, которые читает ему перед сном мама. Она сажает его на колени и гладит по голове, а он улыбается ей. Но не разговаривает. Врач в поликлинике говорит: «Пройдет». «Оттуда и не такими дети возвращались», - говорит он.
Я качаюсь, раз-два, качели взмывают в воздух. Замки выполнены с инженерной точностью. «Что ты хочешь на день рождения? - спрашивает мама. – Мишку или конструктор?» «Конструктор», - говорит Игорь, смущенно улыбаясь.
Ночью ему снятся кошмары. Он дрожит всем телом, и мама берет его в постель. Я встаю и тоже ложусь, с другой стороны от нее. Дома меня называли «мамин хвост» - я ходила за ней по пятам. Отца я никогда не знала, он погиб, подорвался на мине. Но еще раньше он бросил маму и ушел к молодой связистке из штаба. Она никогда не говорит об этом со мной, но я все равно знаю. Как и то, что она хотела сына. У нее даже должен был родиться сын. Если бы он родился, ему было бы столько же лет, сколько Игорю.
Иногда мне начинает казаться, что я нахожусь в другом мире, не в том, что все. В мире, где не говорят и строят замки. Игорь своим молчанием словно тянет меня в этот свой мир.
Я подхожу к замкам. Он смотрит на меня с гордостью. Я поднимаю ногу в старой туфле, и наступаю на его произведение. Раздавливаю его до основания.
Его глаза наполняются слезами.
- Зачем? – говорит он.
Он плачет беззвучно, как взрослый. Я беру его за руку и веду домой.
- Зачем? – повторяет он.
Маму вызывают в школу – у меня намечается двойка в четверти по математике. Вечерами она объясняет мне формулы. Игорь сидит рядом и молча слушает. Я силюсь понять, что втолковывает мне мама, но мысли разбегаются, как верткие мыши.
- Ты просто лентяйка, - в сердцах говорит мама, - даже малыш уже понял, о чем идет речь.
Я захлопываю тетрадь и убегаю из дома. Я залезаю в деревянный домик на детской площадке и жду, пока они меня найдут. Мама грозит в пространство ремнем. Потом я слышу, как маленькие башмаки взбираются по лесенке. Игорь подходит ко мне и обнимает меня за ноги.
- Пошли, - говорит он.
Мама не наказывает меня. Единственное, что она произносит:
- Мы остались в живых там не для того, чтобы я потеряла тебя тут.
В тот год, когда мне исполняется 12, маму кладут в больницу. Двухстороннее восполнение легких. Хоронили тетку, она в легком пальто весь день провела на кладбище.
- Иди гулять один, - говорю я Игорю. - Ты уже большой.
Он уходит. Я сажусь за уроки, но не могу сосредоточиться. Я смотрю в окно, как двое ребят сгоняют его с горки. Я выбегаю на улицу и хватаю за шиворот того, что ближе. Я трясу его до тех пор, пока он не начинает реветь.
Серьезные проблемы начинаются, когда Игорь идет в школу. Он не отвечает на уроках. Маму вызывают для того, чтобы провести с ней беседу о коррекционном интернате.
Дома она спрашивает его, почему он молчит – он же все знает.
- Мне не нравится учительница, - говорит он.
Ночью мама сидит за кухонным столом и курит. Я ворочаюсь в постели, борясь с мыслью, мерзкой, как застывшая жвачка. Я хочу, чтобы его отправили в коррекционный интернат.
Мама курит сигарету за сигаретой. Я встаю и хочу выйти к ней, но Игорь начинает стонать во сне, и я сажусь на край его кровати и беру его за руку. Через минуту он замолкает.
Во дворе у нас платная гимназия. Мама идет к директору, меня она берет с собой, сначала я не понимаю, зачем. Мама рассказывает директору о муже, сложившем голову за Россию. Она подталкивает к его столу меня, показывая шрам на руке, которого я стыжусь и скрываю рукавами кофт. В этот момент я ненавижу Игоря. Я ненавижу маму, которая унижается.
Я ненавижу себя, за то, что я ненавижу тех единственных, кто у меня есть.
Игорю дают тестовое задание. Нужно сделать правильно 8 из 10. Его результат – 10 из 10.
В 16 у меня появляется ухажер. Я кручусь перед зеркалом, примеряя платья. Он смотрит на меня из-за письменного стола. Наконец, я останавливаю выбор на самом лучшем, на мой взгляд.
- Ну, как тебе? – спрашиваю я.
Он морщится:
- Немедленно сними его, ты, что не видишь, какие толстые у тебя в нем ноги.
- Когда-нибудь я убью тебя, - нежно говорю я.
- Попробуй, - улыбается он.
Он говорит уже практически столько же, сколько все. Чего нельзя сказать о приступах астмы, они случаются регулярно. Однажды это происходит в торговом центре. Мы с ним одни, и мне мучительно стыдно, что на нас смотрят все люди, но я сажусь рядом с ним и начинаю что-то втирать до тех пор, пока ему не делается лучше.
Я поступаю в медицинский институт. Химия не дается мне. «Хочешь, я объясню тебе? - говорит как-то Игорь. – Это же так просто». «Очень надо», - огрызаюсь я.
В двадцать я ухожу из дома. Я живу с человеком, которого люблю. Мама категорически против него.
- Он сломает тебе жизнь, - говорит она.
Я только отмахиваюсь.
Иногда я прихожу домой, навестить ее. Обычно они с Игорем сидят на кухне. Он чистит картошку для супа, она рассказывает ему, как прошел день.
- Когда ты вернешься? – спрашивает мама.
«Никогда», - думаю я.
Человек, которого я люблю, бросает меня на 12 неделе беременности. Я принимаю решение делать аборт. Начинаются осложнения, и я надолго укладываюсь в больницу.
Игорь приходит ко мне на следующий день. Он протягивает мне фрукты:
- Мама сказала передать тебе.
- Могла бы сама прийти, - вполголоса говорю я.
- У мамы было плохо с сердцем. Вчера, после того, как она узнала о тебе. Вызывали скорую.
Я возвращаюсь домой. Мама проходит обследование, ей нельзя больше работать. Я перехожу на вечерний факультет и устраиваюсь на работу в поликлинику.
Игоря без экзаменов берут на мехмат. «Мы не потянем», - говорю я маме. Я провожу с ним беседу, чтобы он отказался от своей затеи. Вместо этого он начинает подрабатывать репетитором. Вечером нельзя выйти на кухню, он занимается там с учениками.
Мама заваривает им чай.
- Тебе нужно больше отдыхать, - говорю я.
Терапевт из поликлиники делает мне предложение. Он дважды разведенный. Я не хочу говорить о нем с мамой. Ночью я встаю и иду на кухню покурить. В комнате Игоря горит свет. Я приоткрываю дверь. Он читает в постели при свете ночника.
- Почему не спишь? – спрашиваю я. – Снова кошмары?
Он кивает. Я сажусь к нему на кровать и беру за руку, как в детстве.
- Я выхожу замуж, - говорю я.
Он не реагирует.
- Ты не против? – в шутку говорю я.
Он молчит. Пауза затягивается.
- Я всегда считал тебя сестрой, - наконец, говорит он.
- Я и есть твоя сестра, - удивляюсь я.
- Нет, - он захлопывает книжку и смотрит на меня. – У меня есть другая сестра. И другая мать. И даже отец, - он грустно усмехается.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Я получил письмо, год назад, - медленно говорит он, - одна женщина разыскивала сына, которого она потеряла много лет назад. Это я.
- Этого не может быть! – вырывается у меня.
- Может. Я помню то, о чем она пишет.
- Тебе было всего 2 года! – я даже не пытаюсь спорить с тем, что он говорит, настолько это поражает меня.
- Мне было два и восемь. Конечно, я помню не все, но какие-то обрывки – да. Скорее всего, я ее сын.
- Почему же она не искала тебя? – не верю я.
- Она искала. Она пишет, что была беременна, и там, на вокзале, где вы, вероятно, и нашли меня, ей стало плохо. Муж повез ее в больницу, а няньке велел садиться на поезд, у них была бронь. Он – генерал, муж… мой отец. Но она, видимо, испугавшись обстрела, бросила меня…
- Послушай, - прерываю его я, - ты говоришь, ты получил письмо – почему же ты не ответил ей?
Он молчит, уставившись в книгу. Как всегда, он молчит.
- Потому что моя семья – здесь, - наконец, произносит он. – Мама и ты.
Теперь молчим мы оба.
- Иногда я хотела, чтобы тебя никогда не было, - произношу я.
- Иногда мне хотелось того же самого, - отвечает он, все еще глядя в книгу. – Помнишь, ты порвала мои книги?
- Ты слишком много читал, а потом не спал ночью, - пытаюсь защититься я.
- Ты слишком много на себя брала, - в тон мне отвечает он. – И я даже хотел тебе отомстить. Я хотел залить чернилами твое выходное платье.
- Почему же ты не сделал этого? – удивляюсь я.
- Мне часто снится сон…
- Причем здесь сон?
- Сейчас ты поймешь. Ты всегда отличалась плохой сообразительностью, - замечает он, но я не обращаю внимания. - Мне снится, что я вновь на вокзале…
- Мне тоже, - признаюсь я.
- И люди бегут мимо меня…
- Да…
- И никто не хочет остановиться…
- Ага…
- А потом появляетесь вы с мамой. Только вы не приближаетесь, а удаляетесь от меня все дальше и дальше, пока совсем не скрываетесь из виду. Наверное, - он усмехается, - я всю жизнь боюсь, что вы оставите меня на этом вокзале.
Через год после маминой смерти я выхожу замуж. Игорь поступает в аспирантуру, параллельно работая в фирме у своего научного руководителя.
Однажды он приносит пачку денег. Я не хочу брать. Я говорю, что они пригодятся ему самому. Или его семье. Он говорит, что ни на что не тратит. И у него никогда не будет своей семьи.
- Почему? – спрашиваю я.
Мой муж в этот момент смотрит футбол по телевизору.
- Вряд ли я найду еще кого-нибудь, кто не захочет оставить меня на вокзале, - говорит он.
- Зачем Вы дали это объявление? – спросила она. – Если он не хочет с нами общаться?
- Мне показалось, что так будет честнее по отношению к матери, которая всю жизнь искала своего сына, даже зная, что он необычный ребенок.
Он позвонил, когда я закрыла за ней дверь.
- У нас идет снег, - сказал он.
- У нас тоже…
- Перед Университетом намело целые сугробы. Ты знаешь, я подумал, что знаю, какие цветы посадить у мамы на могиле. Она всегда хотела разводить тюльпаны.
- Тюльпаны не сажают на могилы.
- Это не важно…
Я смотрела, как она удаляется по заснеженному тротуару – прямая, в дорогом пальто с воротником из норки.
«Невозможно повернуть часы назад», - вспомнились мне слова популярного шлягера.