В этой невыдуманной истории очень много невероятного. А, быть может, невероятное здесь лишь на первый взгляд... Главное, чтобы вы поняли: жизнь всегда раздаёт предупреждения индивидуумам. Умные это понимают и пытаются что-то исправить в своей жизни. Глупцы ничего не меняют и тогда возмездие неотвратимо. Вы удивитесь, узнав в конце о судьбах всех, кто в этой истории получил свою «чёрную метку»...
Юрий ФЁДОРОВ
ЧЁРНАЯ МЕТКА-2
(из будущей повести «Жизнь и удивительные приключения полковника Касатонова»)
Часть II. МОМЕНТ ИСТИНЫ
(Окончание)
Начало см. Часть I. ПРОСТРАНСТВО ВАРИАНТОВ
7. КОМАНДИР ДИВИЗИИ ГЕНЕРАЛ-МАЙОР АВИАЦИИ ВЯЧЕСЛАВ ИВАНОВИЧ ШТУРБИН
(Продолжение)
Генерал Штурбин содеял паузу с тем, чтобы подчинённые приготовили бумагу и нашли ручку...
— Первое. Немедленно по линии КП дайте срочную заявку на вертолёт для полёта на полигон, в районе полигона и обратно. Если в Чите, в штабе ВА, скажут, что по времени уже поздно, я пробью заявку через Командующего! Сейчас поставьте задачу начальнику ВОТП Белову: с утра вылететь на Ми-8 и на нём пройти с боевым курсом по пути полёта звена Касатонова к цели от точки их снижения с 900 метров. На земле искать всё, что может привлечь внимание, всё, что выглядит необычно. И прежде всего свежие воронки или места недавних разрывов четырёх бомб. Это может быть и заумью, но эту версию надо отработать, чтобы её исключить... Или подтвердить... — И в размышлении повторил: — Или подтвердить. В последнем случае манипуляции Рябцева с пропавшей кассетой самописца станут ясными и прозрачными.
Виталий Иннокентьевич записывал указания командира дивизии и кивал, коротко подтверждая:
— Я понял, товарищ генерал!.. Ясно, Вячеслав Иванович!..
— Второе. Сдаётся мне тоже, не мог Касатонов держать высоту на 100 метров меньше заданной на глазах у РП полигона, а тот, в свою очередь, этого не заметить или закрыть на сие озорство глаза! Тут я на стороне пилотов! На это обратил внимание даже Командующий ВА, спросив, что говорят лётчики? Узнав, что по их и начальника ВОТП докладам истинная высота была 300 метров, попросил разобраться внимательно, заметив, что не верит, будто в нашей дивизии летают камикадзе, которые готовы подорваться на собственных боеприпасах! Он себя поставил на место лётчиков группы. Вот и мы должны так делать! В этом ключ расследования любого происшествия в авиации! Да и я Касатонова знаю отменно! Это хорошо подготовленный лётчик, хоть всего лишь и старший лейтенант! Мы ведь его награждали ценным подарком за отличную сдачу зачётов на инспекции Министра Обороны. А тут такое! Командир звена с такой подготовкой не может не сознавать, что шестнадцать ОФАБ под крыльями истребителей – не игрушка! Что на меньшей высоте сброса бомбы долетят до цели быстрее и раньше взорвутся, а значит, звено просто не успеет уйти из зоны своих осколков и ударной волны даже на скорости 900! Они группой там и полягут!
В этом месте Кудряшов и Таласов снова переглянулись.
— Для чего он будет так рисковать? Нет-нет, он не пойдёт на это! Да и без надобности ему сие! То, что мы знаем о Касатонове, говорит о том, что этот лётчик решится только на просчитанный им риск, в котором он ситуацию будет держать под своим контролем! Поэтому с утра вы оба, плюс Касатонов, отправляетесь на новую тарировку САРПП у всех самолётов звена. Он находится рядом, всё делается на ваших и его глазах. А затем Касатонов лично берёт кассеты и с вами доставляет их на проявку в группу Объективного контроля! А потом вы втроём присутствуете при дешифровке. Мне докладывали, что Касатонов отлично знает САРПП. Это так?
— Да, Вячеслав Иванович!
— Пусть Касатонов понаблюдает со стороны за работой дешифровщиков! Вы можете чего-то не заметить, а он заметит, это в его интересах. А принимать решение, насколько справедливо его замечание, вам! Не помогать ему, но и не мешать! Однако обо всех его возражениях, которые вы не стали учитывать, если такие будут, о тонкостях его поведения, о том, как держится, даже как реагирует на данные дешифровки, меня потом проинформировать! Будем оценивать, тогда будем думать! Мне нужна непредвзятая информация! И Командующему тоже. Я вообще не понимаю, кому в мозг пришла мысль после первой дешифровки делать тарировку САРПП и дешифрировать по новой?
— Инженеру по авиационному оборудованию дивизии майору Краснолобову, — проговорил Таласов.
— Краснолобову? Тогда это не в мозг, а в другое место! А была в этом надобность? Вот сейчас, выходит, надо снимать и эту головную боль – показания объективного контроля! Чтобы объяснения лётчиков совпадали с записью бортовых самописцев. Иначе Командующий, узнав, что командир звена считает всё подтасованным, результатам нашего расследования не поверит и пришлёт своих инспекторов. А на кой чёрт оно нам нужно! Эту бодягу надо быстрей заканчивать!
— Понято, товарищ генерал! — кивает полковник Кудряшов.
— Третье. Сергей Викторович, озадачьте этого Краснолобова, поручите ему переговорить с каждым военнослужащим группы Объективного контроля. С каждым по отдельности. Пусть вспоминают: кто и при каких обстоятельствах вчера видел в Группе ОК лётчиков звена Касатонова после сдачи кассет под расписку и ухода. И до момента обнаружения пропажи кассеты с самолёта № 40. Самого Касатонова, Веселовского, Рябцева и... Как четвёртого?
— Алексеевич!
— Да! И Алексеевича! Кто и когда возвращался в группу? Для чего? Что делал? Что говорил, просил или брал? Пусть спрашивает особо про Рябцева. В ОК всех лётчиков знают по фамилиям и в лицо. В крайнем случае, всем показать фото из личного дела этого лейтенанта!
— Утром сделаем, Вячеслав Иванович! — вставляет подполковник Таласов.
— Четвёртое. С утра силами бойцов организуйте прочёску района расположения группы Объективного контроля и лётного домика. Поставьте задачу: искать ворох засвеченной плёнки с самолёта лейтенанта Рябцева и обломки кассеты. Как выглядят неперфорированная плёнка и кассета показать солдатам, которые будут привлечены к поиску. Плёнка на негорючей основе, её спичкой не уничтожить, можно только засветить и выбросить. А поломать бронированную кассету, кажется, вообще невозможно! Так?
— Пожалуй.
— Если этого ничего не будет найдено в районе группы ОК, кассету искать... в выгребной яме туалета! Больше её деть некуда! С собой лётчики её не повезут – могут найти, а это улика! Нет, после хищения от неё будут побыстрее избавляться! В очко засвеченную плёнку бросать не станут – она будет на поверхности и хорошо видна. Значит, попытаются утопить кассету целиком. Следовательно, кассета целая и в г*мне! Это даже лучше!
— Лучше, что в г*мне? — не понял замкомдива.
— Что целая! Сергей Викторович, в г*мне мы будем все перед Командующим, если завтра к вечеру не разгадаем все тайны этой опасной предпосылки к лётному происшествию, если не найдём кассету и дадим лётчикам себя обвести вокруг пальца! Найдите засвеченную плёнку или достаньте из дерьма кассету! К девяти утра я буду в Налайхе! Хочу посмотреть в глаза...
— Касатонову! — досказывает комполка.
— Рябцеву! Касатонову посмотреть в глаза успеется! Когда у нас на руках будут все козыри... В этом случае с ним тогда разговаривать будет проще! Никуда он тогда не денется, всё признает, как миленький! Или, что скорее всего, с него будут сняты все обвинения в нарушении методики бомбометания!
8. УТРО НОВОГО ДНЯ
— А теперь давайте выпьем, и да здравствует юность!
Поздно понимает человек, как это прекрасно – быть юношей!
Из пьесы М. ГОРЬКОГО «Варвары»
Ночью у Касатонова сон был коротким, но крепким. Юрий проснулся посвежевшим и с новыми силами. С большим удовольствием, стараясь не думать о вчерашнем, сделал утреннюю зарядку.
— Ну что? — спросил молодого кэзэ у ворот городка инженер эскадрильи майор Паньшин. — Как у тебя дела? Ребята-техники переживают за тебя...
Юрий рассказал.
— Вот почему-то всегда так: кто старается по службе, тому не везёт, — заметил замкомандира аэ по ИАС.
— Ничего, товарищ майор! — ответил Касатонов. — Я всё равно докажу свою невиновность! Есть у меня почему-то такая уверенность! Ну, если было так, как я рассказываю, а не иначе, значит, я это смогу доказать? — и улыбнулся.
— Юрий, откуда ты берёшь столько сил? — глядя в глаза молодому офицеру, интересуется Паньшин. — Я бы так не смог! Желаю тебе удачи! Она тебе сегодня пригодится!
9. РАЗОРВАННЫЙ КРУГ
Секрет в том, чтобы дружить с теми,
кто лучше, и тренироваться с тем, кто сильнее.
Любить того, кого нельзя, и не сдаваться там,
где сдаются другие.
Омар ХАЙЯМ
С утра командир полка приказал провести новую тарировку и дешифрирование плёнок самописцев на самолётах звена Касатонова. Подозвав Юрия после полкового построения, предложил ехать с ним и замкомдива в ТЭЧ полка на командирском ГАЗике.
«Чёрт его знает! Возможно, зная меня, он чувствует, что здесь что-то не то, — самонадеянно решил Юрий. — В любом случае, я на его месте поступил бы так же: надо устранять появившиеся вдруг противоречия – в показаниях самописцев и свидетельствах лётчиков».
Касатонов заходит в эскадрильский класс и докладывает комэске майору Орлову, что командир полка забирает его, Юрия, в ТЭЧ на тарировку САРПП и новую дешифровку плёнок.
— Веселовский, остаёшься за меня!
— А ты куда? — глядя на командира звена и щиро улыбаясь, поинтересовался Влад, не смотря на то, что в классе все, в том числе и он, слышали, куда и зачем кэзэ едет. — В ТЭЧ полка? Клепать дыру?
Он засмеялся и оглянулся на лётчиков эскадрильи, предлагая им тоже посмеяться над такой превесёлой его шуточкой.
— Клепать дыру в крыле будете вы, лейтенант Веселовский! Потому что именно из-за вашей недисциплинированности и вашей глупости случилась эта предпосылка к лётному происшествию! И именно вы привезли осколок с полигона! А за нетактичное поведение с командиром звена объявляю вам строгий выговор!..
Веселовский вмиг стал серьёзным и даже побелел.
— Не слышу! — продолжал нажим Касатонов. — Вы офицер или кто?
— Есть, строгий выговор... — тяжело поднимается Влад. И с вызовом: — Я же пошутил!
— Лейтенант Алексеевич! Остаётесь вы за меня!
Сергей кивает. А Юрий выходит из класса.
— Вот козёл! — возмущается Влад. — Шуток не понимает?
— Получил, Веселовский? — поднимает голову от плановой таблицы комэск. — Ты не смотри, что у тебя командир звена всего лишь старший лейтенант! Смею заметить, пороть личный состав Касатонов умеет! Ты этого не знал? Узнаешь на своей шкуре! И писать на тебя аттестации будет Касатонов, а не кто-то другой, если тебя сейчас будут переводить на нелётную должность! Или думаешь, я твоему командиру звена прикажу черкануть на лейтенанта Веселовского положительные выводы? С какого хрена? Таких, как ты, надо гнать с лётной работы! В одном полёте столько глупости, а после полёта столько лжи! Ты сегодня жив или не покалечен, благодаря точности выдерживания Касатоновым режима бомбометания и случайности. Поэтому тебе надо вести себя тихо, скромно и заглядывать ему в глаза. Тем паче, когда ты, сопляк, сам везде виноват!..
— Но, товарищ майор, это всего лишь шутка!
— Не перебивать меня! Нашёл над кем хихикать! Что он тебе, мальчик? Твой кэзэ – Военный лётчик Первого класса! И это через три года после училища! А ты едва только третий получил! И будет ли у тебя когда-нибудь Первый класс – ещё под вопросом. У Касатонова подготовка к боевым действиям, которая тебе, дураку, и не снилась! Не думаю, что после всего случившегося, твоей лжи, попыток свалить на него свою вину и такого твоего поведения ему захочется натаскивать тебя и делится с тобой своим опытом! И вообще, шёл бы ты от нас в другую эскадрилью!
— Товарищ майор...
— Заткнись! Веселовский, это всё! Ко мне обращаться только через своего командира звена! Не знаю, как он будет с тобой летать! Я тебя обучать не собираюсь. Правильно про тебя сказал командир полка – ты ненадёжен!..
У штаба к Касатонову подходит инженер полка по вооружению майор Юсупов, довольно грамотный специалист и хорошо начитанный офицер. Вообще-то, Юсупов – ходячая энциклопедия по многим вопросам, кроссворд любой сложности он разгадывает за 3-5 минут, самостоятельно выучил испанский язык.
— Юра, кто вам ставил задачу бросать осколочные бомбы с 300 метров?
— Командир полка...
— А ты знаешь, что их можно бросать без тормозных устройств и со взрывателями мгновенного действия, какие были у вас, не ниже 500?!
Касатонов сдвинул фуражку на затылок и присвистнул:
— Ну ни хрена себе заявочки! Нет, я этого не знал! М-да... Если начальство от бога, то кто тогда от чёрта?
Вот это и было то первое нарушение, о котором мы упомянули в начале рассказа.
Из штаба появляются полковник Кудряшов и подполковник Таласов.
— Пошли! — кивнул Юрию полкач.
Касатонов глянул на Юсупова. Потом говорит:
— Товарищ полковник, на минуту можно вас?
Когда замкомдива отошёл, направляясь к ГАЗику, командир звена попросил инженера-оружейника:
— Пожалуйста, товарищ майор, доложите командиру!
Юсупов повторил свою информацию.
— Чччёрт! — сказать, что полкач удивился – значит, вообще ничего не сказать. Он был просто поражён! — Что ж вы сразу не проинформировали? Узнаёшь об этом, когда уже всё случилось!
— Нас никто не спрашивал! — ответил инженер.
— Ладно, пока не болтайте по полку! Касатонов, поехали! А то здесь ещё что-нибудь всплывёт! Час от часу нелегче! Твою мать! Куда ни ступишь, везде сплошное дерьмо!
Лётчики дошли до машины. Юрий открыл дверцу и с разрешения замкомдива, стал забираться на заднее сидение.
И они помчались на аэродром в ТЭЧ полка.
Специалисты тарировали САРПП на всех самолётах, на которых звено летало. Командир полка, замкомдива и Касатонов лишь присутствовали при этом.
Юрия подозвали Кудряшов и Таласов:
— А какая погрешность у САРПП? — спросили у командира звена старшие офицеры.
— Пять процентов от измеряемого параметра, товарищ полковник!
— Но ведь это огромные цифры! — воскликнули «руки граблями». — Максимальная высота измерения самописца, кажется, 30.000! Получается погрешность у вас... Где-то... полторы тысячи! А вы докладываете, что летели на 400! Значит...
Касатонов вздохнул:
— Нет, товарищ подполковник, вопрос не в этом! Пять процентов – от и з м е р я е м о г о параметра! Для высоты 30.000 действительно погрешность будет 1500 метров, а для нашей высоты в 400 это будет... будет всего плюс-минус... 20 метров! Нет-нет, дело не в этом, надо понять, где кроется ошибка! В тарировке? Или в дешифрировании? И почему при первом дешифрировании была определена правильная высота 410 метров, а после тарировки вдруг уменьшилась до аварийной 270?
Затем кассеты в чехлах с резиночками передали Юрию, и офицеры завезли их в Объективный контроль.
Десять минут ушло на проявку и сушку плёнок с помощью чистого спирта.
Затем началась дешифровка.
Солдат ОК в полутёмной комнате вставлял плёнку в проекционный аппарат, затем клал под изображение шаблон и выставлял ленты дешифровки скорости, высоты и перегрузки в соответствии с новыми тарировочными данными. После чего ставил плёнки боевого вылета касатоновского звена на ЛТУ, находил моменты сброса бомб на полигоне, считывал показания. Рядом стоят все – замкомдива подполковник Таласов, командир полка полковник Кудряшов, инженер АО дивизии майор Краснолобов и старший лейтенант Касатонов. Они просто наблюдали.
Боец диктовал:
— Старший лейтенант Касатонов... приборная высота – 270 метров (т.е. истинная 190 – авт.), приборная скорость – 860 (истинная 890 – авт.)... перегрузка на выводе после сброса – три единицы...
Юрий закусил губу. Кудряшов записывает продиктованные данные в блокнот и спрашивает у дешифровщика:
— Это точно?
— Ну да, — отвечает солдат. — Вы же сами видите, товарищ полковник!
Плёнки в аппарате заменяются. Меняется и шаблон на столе.
— Лейтенант Алексеевич... приборная высота – 285 метров (т.е. истинная 205 – авт.), приборная скорость – 880 (истинная 910 – авт.)... Перегрузка после сброса – три единицы...
— Ну? — глядя на молодого командира звена, говорит «морда ящиком». — Что скажите, лейтенант?
Касатонов, буркнув: «Прошу прощения!», повернулся и пошёл к выходу.
— А сказать-то нечего! — хихикнул ему в спину Краснолобов.
Солдат за спиной Юрия продолжает диктовать:
— Лейтенант Веселовский...
В самых дверях от непонимания происходящего Касатонов остановился, уперевшись руками сверху в косяк.
«Это какой-то сумасшедший дом! — промелькнуло в сознании лётчика. — Как может САРПП писать то, чего не было?! Была же первая дешифровка, где всё совпадало! Почему вдруг после тарировок всё поменялось? Тут что-то не так! И это “что-то” где-то тут же, а я его никак не увижу! Но что? Почему я ЭТО не замечаю? Нет, сдаваться нельзя!»
Юрий резко разворачивается и снова идёт к месту дешифровки.
— Не может этого быть! — говорит он громко. И потом даже прикрикнул: — Ну не бывает так – чтобы у нас были параметры полёта одни, а самописец фиксировал то, чего не было! Сейчас, сейчас всё выясним! Какая высота была на маршруте? Должна быть 900 метров! Если там сейчас будет 800, тогда всё станет ясно! Ну, почти всё!..
И тут Юрия осеняет новая догадка!
— Ну-ка, ну-ка, ну-ка! Разрешите? — и слегка оттесняет плечом Таласова.
Затем берёт свободно свисающее из проекционного аппарата начало плёнки. Смотрит надписи на ней. Потом с возмущением спрашивает солдата:
— Вы плёнку, какого самолёта заложили в аппарат?
Дешифровщик читает:
— Тридцать девятого...
— А дешифровочный шаблон какого на столе? Сорокового?
— Ой!.. Я... йя-йя... ошшшибся...
Солдат по штатам входил во 2ю эскадрилью, стоял на вечерней проверке в эскадрильском строю, ночевал в казарме 2й аэ. И вероятность попасть ему под дисциплинарный арест от Касатонова по любому поводу – любому! – когда Юрий будет ответственным по подразделению, начала возрастать с неимоверной быстротой! Просто за то, что молодой офицер так перенервничал из-за этого м*дака вчера и сейчас! Тем более, когда манипулятор пойман с поличным на подтасовке и знает свою вину. А служивому хотелось поехать домой в отпуск! Однако после гауптвахты и заполучив в лице Юрия такого серьёзного врага, это становилось практически невозможным! Поэтому испарина у него выступила на лбу моментально, посему он и начал заикаться.
Касатонов обернулся назад и заорал:
— Где начальник Объективного контроля? Лейтенант Ивин!
Из тёмной фотолаборатории появляется заспанная моська начальника группы.
— Вы кого посадили за дешифровку? Солдата? Здесь находятся замкомдива и командир полка! Расследуется важная предпосылка к лётному происшествию, которая на контроле у командира дивизии и Командующего Воздушной Армии! А вы всё свалили на рядового?!
Все старшие офицеры недоумённо переводили взгляды с командира звена на дешифровщика, затем на шаблон, потом опять на Касатонова и молчали. Может, потому что Юрий говорил пока всё правильно?
Касатонов требовательно глянул на бойца:
— Вчера второй раз тоже вы дешифрировали?
— Ддда, товарищ старшшший ллллейтенант... Я ннне специально! Йййя... Че-честное слово!..
— Дважды? Вчера «не специально» и сегодня? По трём самолётам подряд? И это ваше честное слово? Сколько в нём честности?
На испуганного дешифровщика было жалко смотреть. Ещё немного и он на глазах офицеров просто обоссытся!
— Ивин! Почему этим занимается солдат, который ни хрена не знает, ничего толком не умеет? А потом командование делает неправильные выводы по предпосылке?
И тут же за ворот стянул бойца с рабочего места дешифровщика. Юрий просто дал выход эмоциям (простим ему это):
— Пошшшёл вон отсюда, щщщщенок! Ивин! Сюда! Лично садитесь за аппарат! Давайте всё сначала!
С видом провинившегося, дешифрировать начинает начальник группы.
— Да здесь же всё так просто! — приговаривает он. — Сейчас заправляем оттарированные данные...
Боец с дрожащими губами стоял чуть в стороне и не знал, что сделать, чтобы услужить разгневанному офицеру своей эскадрильи.
Юрий сверкнул на него очами и прошептал:
— Вон отсюда! — и этот шепот стал для бойца пострашнее любых раскатов грома!
Солдат не заставил повторять команду дважды и буквально выскочил из комнаты.
— Кладём шаблон... Старший лейтенант Касатонов... Какой борт? 37й... Какой шаблон?.. 37го. Тэк-с... Тэк-с... Тэк-с... Есть!.. Теперь плёнку вылета ЛТУ…
— Смотреть высоту по маршруту!
— Взлётик... Наборчик высоты... По маршрутику... У вас было... было 900 метров по прибору!
— Правильно! На полигоне!
— На полигончике... Нажатие боевой кнопочки... Такой маленькой... боевой...
Ивин находит нужное место. А Касатонов облегчённо вздыхает, первым увидев то, что надо.
— Высота приборная – 410 метров (т.е. истинная – 330 м – авт.)... Скорость приборная – 860... Перегрузка...
— Не надо перегрузку! — говорит Касатонов безапелляционно, будто он здесь – самый старший. Но ему никто не возражает.
— Перегрузочку не надо! — послушно соглашается начальник ОК. — Ну не надо, так не надо!
Он вытягивает из аппарата одну плёнку, вставляет другую. А Касатонов мельком смотрит в записи блокнота полкача. Тот заносит новые данные.
— Лейтенант Алексеевич... Борт 38й... Шаблон... Где он?.. Вот он! Шаблон 38го... Тэк-тэк-так... Сейчас... Устанавливаем... Проверяем... Отличненько будет... По маршрутику... Около 900 метров... А теперь полигончик... Вот это местечечко... Высота приборная – 425 метров (т.е. истинная – 345 м – авт.)... Скорость приборная – 880...
И Юрий не выдерживает, чтобы не вздохнуть и победно не вякнуть:
— Ну? Что можно сказать, товарищ подполковник? — интересуется, коротко взглянув на представителя (одного из семи людей) очень малой народности. Потом опускает глаза на проекцию плёнки на столе и смягчает: — Вы знаете, я показаниям САРПП тоже начинаю верить! Честное слово!
Замкомдива не отвечает. Собственно, ему и нечего отвечать. Да и нужно ли?
Но тут в диалог встряёт инженер дивизии по АО Краснолобов:
— Ну, смотрите, какая разница в показаниях высот и скоростей самолётов! А ведь они летят в одной группе! Это не строй, а полный беспорядок! — он пытается подыграть против Касатонова, видимо, замкомдиву. Нашего полкача он и в грош не ставит. — Разве так летают? Разве это строй?
Таласов поворачивает к нему своё острое лицо и тихо нажимно произносит:
— Зззззаткнись! Если ты ни хрена не понимаешь! РП на полигоне доложил, что до момента сброса строй у них был идеален! И-ДЕ-А-ЛЕН! Понял? И твоя разница в показаниях САРПП никого здесь не еб*т!
Даже в полутёмной комнате видно, как Краснолобов краснеет и он поступает так, как было ему сказано старшим по должности и воинскому званию – то есть, зззззатыкается.
А Касатонов с довольным видом смотрит на пересечения линий самописца на столе. И снова мельком глянул на полкача и замкомдива. Краснолобов Юрия не интересует, он его в упор видеть не желает. Кудряшов, поймав взгляд своего лётчика, понимающе ему кивает. Таласов вроде как взора молодого командира звена не заметил.
— Лейтенант Веселовский... Борт 39й... Шаблон... Устанавливаем... Смотрим... Разовая командочка «БК»... Высота приборная – 200 метров (т.е. истинная – 120 м)... Скорость приборная – 890...
Это была маленькая, но такая нужная Юрию Касатонову победа!
10. ОСКОЛОК ПРАВДЫ
Лётчики второй эскадрильи сидят в своём классе. О новых данных дешифрирования уже все знают. Алексеевич сидит довольный тем, что его не станут пытаться уличать во лжи, когда он написал, что на боевом курсе высота нашей группы была 400 метров. Веселовский от этих новостей дешифровки сразу стал скучным, как Нотр-Дам де Пари. А это значит, что за компанию с ним никого пороть не будут, и поэтому на разборе он получит всё один и по полной программе. Да и для себя, своего непомерного самолюбия уже нельзя ни в чём обвинить своего кэзэ!.. Рябцева уже около часа нет, его вызвали в штаб и он с той минуты в учебном корпусе не появлялся. А поскольку перед штабом стоит генеральская «Волга», значит, и комдив здесь!
О чём там можно говорить так долго с Рябцевым? На что его уламывают? И это начинает Юрия тревожить.
— От командира звена и выше – все в класс 1й эскадрильи! — приоткрыв дверь, даёт команду майор Орлов.
Касатонов выходит в коридор. Мимо бегут в аудиторию кэзэ других эскадрилий. И тут на входе Юрий замечает комдива, его заместителя и полкача. Они, не спеша, давая подчинённым возможность занять свои места, направляются в класс постановки задач на полёты. Позади них понуро плетётся Олег Рябцев. Он выглядит, будто его только что с креста сняли.
— Олег! Ко мне! Быстро! — позвал его Юрий.
— Касатонов, в класс! — командует генерал Штурбин. — В класс!
— Да я со своим лётчиком парой фраз переброшусь.
— Потом! В класс!
Чёрт, не удалось даже узнать, зачем Рябцева вызывали и о чём с ним говорили.
После встречи и приветствия комдива лётчики рассаживаются. На столе, рядом с трибуной стоит видавший виды потертый рыжий портфель. И тут же лежит тот самый осколок, «чёрная метка» из крыла самолёта Веселовского.
Генерал Штурбин до руководящего состава вкратце довёл о предпосылке, случившейся на нашем ЛТУ, о котором, впрочем, все уже были наслышаны, и изложил данные по последней дешифровке САРПП. Чтобы не утомлять читателей мы это упускаем. Затем обращается к Юрию:
— Старший лейтенант Касатонов! — Такое обращение комдива ничего хорошего не обещает. — Из Объективного контроля исчезла кассета бортового самописца с самолёта № 40, на котором летал в том злополучном полёте ваш подчинённый. Как вы думаете, кто её мог стащить?
Признаться, Юрий был готов к любому вопросу, но только не к этому. Он медленно поднимается, раздумывая и над ответом, и над тем, какие последствия могут случиться для него за этим.
— Полагаю... Стащил её тот, кому нужно на кассете что-то скрыть...
— Виталий Иннокентьевич, какая проницательность у этого командира звена! — смеётся генерал.
И Касатонов не понял, как это сказано: с иронией, сарказмом – тогда за этим последует строгое или очень строгое взыскание, или всё-таки в какой-то мере серьёзно – тогда натянут, но не так больно.
— Кто же этот злоумышленник?
— Думаю, тот, кто летал на этом самолёте, товарищ генерал.
— И это кто?
— Лейтенант Рябцев...
— Да. Опросом военнослужащих группы Объективного контроля установлено: Рябцев был единственным лётчиком из вашего звена, который появлялся потом в помещении ОК в период между сдачей вами всеми кассет САРПП после приземления и обнаружением исчезновения кассеты с самолёта № 40. Более того, его видели, когда он уже выходил с чем-то под полой лётного комбинезона. А как вы считаете, что лётчик уничтожением кассеты пытался скрыть?
— Я думал над этим, товарищ генерал, но пока не могу вам конкретно ничего сказать, слишком мало данных.
— Ну, как же, Касатонов! — подсказывает Орлов. — Он же включал форсаж на боевом курсе!
Юрий быстро глянул на своего комэску:
— Да нет, товарищ майор! Рябцев доложил мне об этом включении форсажа уже после того, как стащил кассету. А он не из тех, кто признаёт свои ошибки сам. Если б он это пытался скрыть, Рябцев не докладывал бы о форсаже! Какой смысл похищать плёнку, если он о своей ошибке сам говорит?
— А, может, он готовил объяснение для вас, зачем ему понадобилось уничтожать плёнку самописца? А, Касатонов? — посмотрел на него генерал.
Юрий разводит руками.
— Ну хорошо. А надобность во включении форсажа на боевом курсе у Рябцева была? — уточняет комдив.
— Нет, товарищ генерал. Честно говоря, нет. Я видел всех своих ведомых в перископ. На боевом курсе звено шло в плотных боевых порядках.
— Это же подтверждает и РП на полигоне майор Белов, — кивнул комдив в сторону начальника ВОТП полка. — Итак, необходимости в форсаже не было, его, скорее всего, не включали, а лётчик почему-то докладывает, что форсаж он, пусть кратковременно, но включал! Как вы полагаете, к чему он это говорит? Зачем Рябцев сообщает об ошибке, которую не совершал?
— Считаю, товарищ генерал... — медленно проговорил Касатонов. — Это может делаться лишь с одной целью: придуманной «ошибкой» прикрыть ещё более серьёзную свою ошибку. Реальную...
— Интересно вы рассуждаете! Однако мы с замкомдива и командиром полка тоже пришли к такому выводу! А что это может быть за ошибка?
И поскольку Касатонов промолчал, думая, что отвечать, Штурбин задаёт следующий вопрос:
— Что может быть такого на плёнке, отчего её нельзя показывать ни вам, ни нам при расследовании предпосылки к лётному происшествию, связанной с получением осколка одним из самолётов вашей группы?
Юрий задумался, потом начал рассуждать вслух:
— ...Звено после взлёта и сбора всё время было у меня на глазах. Я всех видел и после роспуска. Носиться где-то на предельно малых высотах, хулиганить в этом полёте лейтенант Рябцев не мог. Да он и не из таких. Самовыключения двигателя, отказов авиатехники у нас не было... Грубой посадки на 40м самолёте тоже...
Касатонов замолчал.
— И, тем не менее, кассету Рябцев изымает! — заполняет образовавшуюся паузу комдив.
— И тем не менее изымает... — командир звена, то ли соглашается, то ли повторяет в раздумье.
— К этому мы сейчас вернёмся. Кстати... Как вы думаете, куда Рябцев мог деть стащенную им кассету, чтобы избавиться от неё навсегда?
— Ну и вопросики у вас, товарищ генерал! — повёл головой Касатонов. — Ммм... Уничтожить бронированную кассету невозможно... А Рябцев – человек очень брезгливый... — тут Юрий припомнил, что лётчик перед написанием объяснительных на аэродроме отлучался из класса и говорил, что был в туалете. — Думаю, он выбросил её в туалет за лётным домиком. И тяжёлая кассета быстро погрузилась в... вонючую жижу. Рябцев полагал, что, если он не станет копаться в дерьме, то, значит, никто не захочет это делать... Скорее всего, она там!
— Это правильно! — улыбнулся Штурбин. — Мне нравится, как вы думаете! Видно, что вы хорошо изучили психологию своих подчинённых! Кассету уже нашли именно в... вонючей жиже, достали целую и невредимую, отмыли в струе керосина и плёнка из неё уже проявлена! А теперь попытаемся понять, что он там норовил скрыть? Вам же это интересно?
— Очень!
— И что же это?
— Ну, если кассета найдена, плёнка проявлена, зачем гадать? Давайте посмотрим и я вам это скажу, не гадая!
— Я хочу узнать, сможете ли вы сами, без подсказки данных с плёнки разгадать эти тайны, — улыбнулся комдив. — Итак, что, по-вашему, Рябцев хотел от всех скрыть придуманной им ошибкой?
— Ммм... Давайте попробуем... Но я не уверен... — Касатонов тяжело вздохнул. — Товарищ генерал... Скрывать можно только одну разовую команду на плёнке – нажатие на боевую кнопку! Остальных разовых команд, как мы сказали, просто не могло быть – аварийных ситуаций у нас не было...
— Что я вам говорил! Касатонов догадается! — бьёт себя по бедру Кудряшов.
— Но, товарищ генерал, товарищ полковник! Ведь Рябцев бомбил с группой! Если нет, то чем объяснить, что именно осколок бомбы с его самолёта угодил в крыло истребителя Веселовского, который вопреки всему бомбил сам и снизился ниже минимально-безопасной высоты? Только у лейтенанта Рябцева на четвёртой подвеске была бомба, выкрашенная в чёрный цвет! И осколок, полученный самолётом Веселовского, был чёрным, то есть, именно от этой бомбы!.. — Юрий кивнул на «чёрную метку», лежавшую перед генералом на столе.
— Однако в крыло самолёта № 39 попадает только осколок бомбы Рябцева и почему-то не попадают осколки от ваших с Алексеевичем бомб... Кроме того, РП полигона отчего-то не замечает, что Рябцев бомбил со всеми... — подсказывает комдив.
— Нет, товарищ генерал, майор Белов ничего не утверждал, он высказал своё сомнение... А по законодательству всякое сомнение толкуется в пользу обвиняемого!
— Отложим положения уголовно-процессуального кодекса. Давайте на минуту предположим, что Рябцев всё-таки не бомбил на полигоне и именно это пытается скрыть! Вы же сами говорите, что других разовых команд на плёнке быть не должно! Где он мог потерять бомбы?
— Товарищ генерал, потерять бомбы лётчик мог где угодно! Если одна какая-то ОФАБ была плохо закреплена на внутреннем держателе, от вибрации, допустим, ослабли упоры, она упадёт. Тут же сработает АОС{1}, и вторая бомба на другом крыле, тоже на внутреннем держателе, будет сброшена автоматически. Аналогично для внешних подвесок! Но «потерять» все четыре бомбы? Это маловероятно! Да и упадут они в этом случае на невзрыв – взрыватели просто не расчекуются, а, следовательно, не будут взведены!
— Так, хорошо, — поощряет командир дивизии. — Рассуждаем дальше!
— А осколок всё-таки Веселовский привёз! И почему-то только от бомбы Рябцева... Осколков от бомб нашей ведущей пары в его «мигаре» не оказалось... Значит, при постановке переключателя выбора сброса подвесок в положение «1-4», все бомбы на самолёте Олега... нет, я хотел сказать: на самолёте лейтенанта Рябцева сошли при включенном «Тактическом сбросе», то есть на взрыв! И не сошли, а, выходит, именно сброшены лётчиком... отдельно от группы... и получается... в другом месте...
Юрий в задумчивости посмотрел в окно. Затем снова взгляд на комдива:
— Но, товарищ генерал... На маршруте чёрный осколок попасть в крыло самолёта звена никак не мог – у нас была высота 900 метров! Туда осколки не добьют – ни серые, ни чёрные! Да и «Тактический сброс» там нигде не включался...
— Ну-ну-ну! Значит, бомбы на взрыв были переведены лётчиком где-то при подлёте к цели? Так?
— Где-то при подлёте к цели... — размышляет Касатонов. — Но я ведь давал команду группе на включение «Тактического» над рабочей площадью нашего полигона!
— А если лётчик включил его самостоятельно раньше?
— А зачем?
— Ну, а если всё же включил?
— Тогда при нажатии боевой кнопки чеки взрывателей останутся на самолёте, а бомбы уйдут на взрыв!
— И на плёнке САРПП... Продолжайте!
— А на плёнке САРПП нажатие БК будет зафиксировано разовой командой!
— Правильно мыслите! И в каком это может быть месте? Так, чтобы ваши МиГи оказались оказались в области поражения осколками? Крупными осколками!
— Даже не знаю!
Молодой кэзэ глянул на карту района полётов, вывешенную справа от классной доски. И тут до Касатонова дошло!
— Горное плато Б***-цаган! Больше негде! Так вот, что он хотел скрыть! — глядя на карту, самому себе воскликнул Юрий. — Вот почему он кричал в эфир об ошибке ведущего своей пары – чтобы привлечь к оплошке того внимание всех! Он знал, что при атаке цели звеном у него бомб под крыльями не было и хотел, чтобы на разборе все занялись этим бестолочем Веселовским, а его, Рябцева, ошибку... ну, то, что он не бомбил со всеми... не заметили! Вот почему он воровал кассету! Вот почему в самолёте № 39 именно крупный осколок, который на той высоте не мог догнать «мигарь» Веселовского, если бы он летел на полигоне... Я так и думал, что дело в потере бомб! Но мне мешало это понять обстоятельство сброса подвесок Веселовским позже и ниже всех на боевом курсе, потому как считал, что именно над целью 39й борт поймал крылом осколок... Вот почему Рябцев доложил про форсаж, который на самом деле он не включал!.. Теперь это следует проверить... Ведь Рябцев в столь серьёзной ошибке никогда в жизни сам не признается!.. Надо доказать... А как?..
Юрий упустил из виду, что пропавшую кассету уже нашли и плёнку из неё проявили. Поэтому обратился к комдиву:
— Товарищ генерал! Надо на вертолёте осмотреть путь нашего звена на боевом курсе и в районе горного плато искать свежие воронки от взрывов четырёх бомб! Это или подтвердит, или опровергнет мои рассуждения! И тогда мы поймём, как «чёрная метка» оказалась в крыле самолёта Веселовского!
— Как вы сказали? «Чёрная метка»? Интересно! — грустно улыбнулся комдив и посмотрел на лежащий на столе осколок. Потом стал серьёзным: — Мы уже сделали это!
— Сделали? — искренне удивился Юрий. — Так, вы уже всё знали?
— Нет, не знали. Но эту версию решили отработать тоже. С утра майор Белов летал на Ми-8 по пути пролёта вашего звена к цели. Он обнаружил следы свежих взрывов на плато Б***-цаган, приземлялся там и вот что он привёз… Подойдите!
Касатонов идёт к командирскому столу.
— Откройте портфель!
Юрий открывает рыжий портфель, стоящий на кафедре.
— Доставайте!
Старший лейтенант извлекает из портфеля нечто большое, завёрнутое в чистую солдатскую портянку. Разворачивает. И в его руке оказалась покорёженная часть стабилизатора от бомбы ОФАБ-100нв! Касатонов осматривает её со всех сторон. На стабилизаторе – угловатые царапины отвёрткой: «946».
••>> [Примечание автора. Разъясняю для непосвящённых: радиальные стабилизаторы (кольцевые сильно сминаются при взрывах) всех подвешенных на самолёт бомб маркируются позывными лётчиков, которые будут их бросать. За эту маркировку, желательно в нескольких местах, отвечают сами лётчики. Вылет в мирное время на полигон с немаркированными бомбовыми подвесками запрещается.] <<••
— Узнаёте?
— Да, но это стабилизатор серого цвета... — и Касатонов посмотрел на Штурбина.
— Майор Белов, к сожалению, не смог найти такой же подписанный Рябцевым стабилизатор от бомбы чёрного цвета, у него было мало времени. Да и горы! Но я полагаю, что где-то там и такой можно было бы отыскать. А что, серый стабилизатор, найденный в том же месте, вне полигона, с позывным Рябцева, – не свидетель?
— Свидетель! — соглашается Юрий. — Да ещё какой! Это оспорить никому невозможно! Даже Рябцеву!
— А вот и то, что этот лётчик пытался от вас... от нас всех скрыть!
С этими словами генерал Штурбин открывает сдвижную часть классной доски, за которой вывешены сарппограммы вылета на ЛТУ всех четырёх самолётов группы.
— Это ваш самописец, это – вашего ведомого Алексеевича, это – Веселовского. А вот и пропажа – плёнка Рябцева! У всех вас одно нажатие на боевую кнопку, у Веселовского на две секунды позже от основной группы... А у Рябцева – два! Первый раз – за 20 секунд до сброса всей группы! Второй раз – уже по вашей команде он имитировал сброс по цели бомб, которых под крыльями у него уже не было! Чтобы вы, когда будете просматривать плёнки, не спрашивали, почему у Рябцева нет нажатия БК вместе со всей группой! Если бы не было осколка в крыле Веселовского, Рябцев рассчитывал, что первое нажатие никто на плёнке не приметит!
И тут Юрий ужаснулся промелькнувшей у него страшной мысли:
— Но, товарищ генерал! Над горами Б***-цаган у нас было всего 110 метров истинной высоты... Почему осколок только один! Да мы должны были там все погибнуть! И Рябцев тоже!
— Майор Белов, пожалуйста! — кивнул генерал Штурбин.
— А вам просто повезло! — поднимается начальник ВОТП. — Страшно повезло! Всему звену! Дело в том, что бомбы Рябцева попали на горный склон с противоположной стороны. И лишь одна... «чёрная» бомба взорвалась почти у самой вершины. Её, эту вершину, там срезало взрывом, будто ножом!
— Поэтому ударная волна и осколки всех бомб Рябцева ушли назад, туда, где вас уже не было, а осколки «чёрной бомбы» потратили свою энергию на снос вершины! И только один догнал крыло истребителя Веселовского! — добавил командир дивизии.
— А как же Рябцев сбросил бомбы вне полигона? ЗАЧЕМ?
— Хороший вопрос профессионала! Командира звена, который хочет понять ошибочные действия своего подчинённого и докопаться до сути! Вот лётчик и ответит сейчас вам на ваши же вопросы! Позовите лейтенанта Рябцева! — приказал генерал одному из командиров звеньев, сидящему ближе к двери.
Вскоре появляется бледный, совсем никакой Олег.
— Товарищ лейтенант, ваш командир звена разгадал тайну вашей ошибки, которую вы пытались от него скрыть. Кстати, без моей подсказки! А теперь расскажите, руководящему лётному составу полка... и своему командиру звена, как было дело в том полёте!
— Я... выдерживал своё место в строю... — тихо повествовал Олег, ни на кого не глядя. — Ну и... чтобы на боевом курсе не отвлекаться... Когда начали снижение с 900 до 400 метров... при подлёте к Маниту... включил «Тактический сброс»...
— Но для чего?! — не выдержал Юрий. — Это же строжайше запрещено! Ты же мог сбросить боевые бомбы на жилой городок, гарнизон или аэродром полка истребителей! Из-за тебя могли погибнуть люди! ЗА-ЧЕМ?
Олег молчал. Только нервно повёл плечом.
— Дальше, Рябцев! — строго сказал комдив.
— А когда подходили к полигону я откинул гашетку боевой кнопки... А тут самолёт Веселовского качнуло, повело на меня... Я дёрнул ручкой, чтобы не сблизиться и не столкнуться, сжал её, а палец был на гашетке... И... Подвески сошли...
— И вы чуть не убили всё звено! — проговорил генерал Штурбин. — Сойди бомбы секунд на пять раньше или на пару секунд позже, мы бы ни с кем из вас в данный момент не разговаривали!..
— Я больше... не буду так делать! — по-детски пролепетал Рябцев.
— Конечно, не будете! Сейчас речь идёт о том, чтобы снять вас и Веселовского с лётной работы... И даже не за предпосылку к лётному происшествию, не за осколок... Не за «чёрную метку», как говорит ваш командир звена, в крыле самолёта. А за гору той лжи, что вы вдвоём нагромоздили, когда каждый из вас пытался уйти от ответственности за свои ошибки! Вопросы к нему есть? Свободны!
Рябцев тихой тенью выходит, будто испаряется.
— Но почему Веселовский, выводя самолёт ниже и с меньшей перегрузкой, не привёз осколки от бомб ведущей пары и своих боеприпасов? — спросил командир звена 1й аэ старший лейтенант Барабанов.
— Потому что Веселовскому тоже повезло! — отвечает РП полигона Белов. — Разрешите, товарищ генерал? Бомбы Касатонова и Алексеевича упали в цель – на ротный опорный пункт и верхушка холма приняла все осколки их восьми бомб на себя. Самолёт Веселовского за счёт того, что он снизился, попал в «тень» холма. ОФАБ самого незадачливого лётчика влетели в низину перед другим холмом, что у самой границы полигона. Поэтому эти осколки и ударная волна собственных подвесок Веселовского его «мигарь» и не поразили. А бомб Рябцева уже под крыльями у того не было. Если бы Касатонов держал высоту при сбросе бомб по цели хотя бы на 30-40 метров меньше, Веселовский бы вряд ли вернулся из того полёта...
Генерал Штурбин, глянув с хитрецой, снова обращается к Юрию:
— А вот, что я хотел у вас узнать, Касатонов! Рябцев мне рассказал, что он, доложив вам о том, что якобы на боевом курсе кратковременно включал форсаж, ни за что не хотел указывать об этом в своей объяснительной, полагая, что это будет подозрительно для командования полка и дивизии. А вы его написать об этом буквально заставили. Почему? Вы уже тогда считали, что эта ошибка имеет отношение к осколку в крыле самолёта Веселовского?
— Нет, не считал, — честно ответил Юрий. — Просто... Во-первых, делал это по воспитательным соображениям: лётчики должны были видеть, что я ничего от командования не скрываю и что именно так надо вести себя всем и всегда, если случилось происшествие. А во-вторых... Я подумал, что... Вот при расследовании преступления или в контрразведке... Там следователи собирают всю информацию, вне зависимости, нужна она сейчас или нет. Никто не знает, какие данные потом пригодятся. Может, что-то не пригодится, а, возможно, что-то, сопоставив с полученными новыми данными, сыграет свою роль в раскрытии преступления, поиске шпиона...
— В данном случае, такой штрих, как рассказ вашего подчинённого о включаемом им форсаже, который на самом деле не включался, и привёл к понятию нами того, что произошло в действительности! Хорошо! У кого есть ещё вопросы? — спросил комдив. — Разбор этой предпосылки со всем лётным составом сегодня в клубе в 16 часов!
В клубе разбор был зверским. Командир дивизии неистовствовал перед сценой и пару раз, как шпагой, проткнул огромную схему полёта касатоновского звена на полигоне с описанием предпосылки, таблицами расчета полёта и сарппограммами.
Два лейтенанта стояли перед лётным составом: Веселовский – красный как рак (его самолюбие было уязвлено неимоверно), Рябцев – бледный, как полотно (ещё никто за всю жизнь публично не уличал его в бесчестности, ведь он всегда «работает» чисто).
В конце разбора генерал Штурбин сказал:
— По большому счёту обоих лётчиков – Веселовского и Рябцева – надо отстранять от лётной работы: и тот, и другой, рисковали авиатехникой, подставили под вопрос свои и остальных лётчиков звена жизни. — И обратился к лётному составу полка: — Но их надо снимать не только за грубое нарушение мер безопасности и внеполигонное бомбометание! А за воровство кассеты – у Рябцева, за что его можно отдать под трибунал, ибо кассета стоит более 400 рублей, а это приличная сумма! За попытку скрыть свою ошибку от командования, за ваше враньё – касается вас двоих! Профессия военного лётчика несовместима с расхлябанностью, нечестностью и всеми усилиями свою вину переложить на других! Особо это относится к вам, лейтенант Веселовский!
Командир дивизии обвёл взглядом зал.
— Вчера на полётах вы, Веселовский, получили «чёрную метку»! Не только от бомбы, но и от фатума. И вы, Рябцев, получили эту «чёрную метку», хотя осколок и не попал в крыло вашего МиГа. И командир звена старший лейтенант Касатонов эту метку получил, хотя он оказался единственным, кто не мешал своим начальникам расследовать эту опасную предпосылку, а всячески помогал отыскивать истину. Добавим, это ему давалось нелегко... И лётный состав всех эскадрилий – все лётчики без исключения оказались с «чёрной меткой»... Имеет её и командование полка – за решение бомбить ОФАБ-100нв без тормозных устройств со взрывателями мгновенного действия на высоте менее 500 метров. И руководство дивизии – за разрешение проводить ЛТУ в худших метеоусловиях, чем дозволено по руководящим документам. Мы все получили «чёрную метку»! Не каждому даётся такое предостережение по службе и в жизни! А нам оно дано! «Чёрная метка» – это предупреждение о том, что ко всем полётам вообще и к полётам на боевое применение особенно каждому лётчику следует относиться очень серьёзно. Это наша профессия – тщательно готовиться к полётам и летать! Не поймёте, будете рассчитывать на «авось пронесёт» – быть удару по судьбе! Так, может, лучше вас, Веселовский, и вас, Рябцев, сейчас снять с лётной работы? Чтобы эту беду в будущем предотвратить?..
Генерал Штурбин помолчал и в раздумье походил перед притихшим лётным составом полка.
— Меня командование полка уговорило этого не делать. Но по устоявшимся традициям Русской армии, генералы лейтенантов не наказывают. Поэтому вы будете наказаны приказом по полку. Зачитайте, Виталий Иннокентьевич!
Приказом по 266 апиб за плохую подготовку к полётам на ЛТУ и нарушение методики бомбометания, несоблюдение обязанностей ведомого, изложенных в НПП, выразившееся в потере из вида самолёта ведущего при выводе из атаки и отъявленную нечестность при расследовании этого происшествия старшему лётчику 3го звена 2й авиаэскадрильи лейтенанту Веселовскому объявлен строгий выговор.
За плохую подготовку к полётам по ЛТУ, грубое нарушение мер безопасности при работе с вооружением истребителя, внеполигонное бомбометание, личную непорядочность и собственную нечестность при расследовании ПЛП лётчик 3го звена 2й авиаэскадрильи лейтенант Рябцев предупреждён о неполном служебном соответствии.
К удивлению Юрия и остальных лётчиков полка, старший лейтенант Касатонов как командир звена, несущий абсолютную ответственность за подготовку к полётам по ЛТУ своих подчинённых, а, следовательно, и за их ошибки, поведение в воздухе и выполнение полёта, в приказе не наказан...
«Командиру третьего звена 2й авиаэскадрильи старшему лейтенанту Касатонову... указать на недостаточное внимание к подготовке лётчиков к полётам на боевое применение. Командование полка выражает уверенность, что данное происшествие послужит для ст. лейтенанта Касатонова хорошим уроком, поучением и он с должным вниманием и всей своей настойчивостью отнесётся к устранению выявленных недостатков и недопущению их впредь...»
И по залу среди лётного состава полка пронеслось то ли удивлённое, то ли непонятое, то ли удовлетворительное оживление...
11. О СУДЬБАХ ТЕХ, КТО ПОЛУЧИЛ В ТОТ ГОД «ЧЁРНУЮ МЕТКУ»
Я никогда не думаю о будущем.
Оно приходит само достаточно скоро.
Альберт ЭЙНШТЕЙН
(1) Генерал-майор авиации Штурбин Вячеслав Иванович вскоре становится заместителем командующего по боевой подготовке 23ВА. Продолжал летать, пока позволяло здоровье. Закончил службу на северо-западе страны заместителем начальника штаба ВА. Недавно в Интернете видел, как один из родственников покойного ныне генерала бойко пытается продать его орден «За службу Родине, 3й степени» и знак «Заслуженный военный лётчик СССР», которыми Вячеслав Иванович всегда гордился и носил с честью. Грустно и печально это наблюдать.
(2) Через полтора месяца после описываемых в рассказе событий заместитель командира 29 адиб подполковник Таласов Сергей Викторович, на полётах, после посадки, освобождая ВПП, пытался срулить в боковую РД на повышенной скорости. Не вписался в рулёжную дорожку, ястребок снесло с бетона и он застрял колёсами на грунте. Пытаясь прикрыть свою ошибку, сын малых народов в эфир доложил, что у него «заклинило носовую стойку». Хотя конструктивно там «клинить» абсолютно нечего, да и с момента первого полёта МиГ-21 не было ни одного подобного случая. Самолёт вытаскивали на РД тягачом.
В комнату отдыха лётного домика зашёл командир полка полковник Кудряшов и предложил командиру звена старшему лейтенанту Касатонову запустить двигатель на этом самом самолёте с «заклиненной стойкой» и «повальсировать» на нём по ВПП. Для проверки «заклиненной стойки». Юрий ответил: «Есть!», и взял, было, со стола ЗШ, чтобы отправиться к истребителю. Но его остановил начальник политотдела 29 адиб полковник Рыбченко Е.В., которого за его душевность, внимательность к людям и отменную технику пилотирования очень уважали все лётчики дивизии.
Обратившись к Кудряшову, Евгений Владимирович произнёс:
— Не надо Касатонова. Он молодой командир звена, Таласов его потом съест!
И указание проверить на ВПП переднюю стойку получил замкомэска капитан Юрий Анисимов, выпускник ХВВАУЛ 1969 г.
На глазах полковника Кудряшова, полковника Рыбченко, подполковника Таласова, которые втроём подъехали на командирском ГАЗике к взлётно-посадочной полосе, всего лётного состава, вышедшего из лётного домика, ГРП на КДП Анисимов крутил «восьмёрки» на бетоне с любыми радиусами – стойку всё никак не клинело! Пока ему не показали жестами «хватит». Всё было ясно!
Командир полка приказал оформить предпосылку к лётному происшествию (сруливание в РД на большой скорости, в результате чего самолёт сошёл на грунт) на замкомдива подполковника Таласова, указав в графе «Причины» личную недисциплинированность и несоблюдение скоростей руления... «Руки граблями» сел в «ГАЗик» и умчался в Улан-Батор...
Это к вопросу о честности... М-да... Как говорится, напрягите свою память и вам обязательно захочется что-нибудь забыть...
Лет через пять автор видел Таласова в форме генерал-майора авиации, спускающимся по эскалатору метро в Москве, неподалёку от Главного штаба ВВС. В общем, «сын малых народов», как сказано у поэта, «вышел в генералы...»
(3) Полковник Кудряшов Виталий Иннокентьевич был хорошим командиром полка, тянул всех лётчиков вверенной ему части на класс, давал пилотам хорошо полетать...
На подведениях итогов за месяц с нашим командиром не соскучишься. Все читают принесённые с собой журналы, газеты, книги или с задумчивым видом досыпают пока перед личным составом бухтят: начальник штаба о дисциплине и службе войск, начальник политотдела полка – о партполитработе, замкомандира полка по ИАС – об инженерно-авиационной службе. Но как только на трибуне появляется полковник Кудряшов, все тут же откладывают своё чтиво в сторону, спящие открывают заспанные глазки и начинают слушать внимательно что скажет командир полка! И время от времени весь зал содрогается от хохота. Не от того, что Виталий Иннокентьевич говорит какой-нибудь военный маразм, а потому что человек этот был с хорошим чувством юмора.
Вот однажды садится на своём самолёте Касатонов, тормозить – МиГ не тормозится: рычаг тормозов ходит свободно (я, например, до этого не знал, что без воздуха он такой лёгкий на нажатие!), обе стрелки манометра МВ-12 тормозной системы на торможение не реагируют и в основной воздушной системе – ноль атмосфер. Юрий применил аварийное торможение и выпустил тормозной парашют. Потом выяснилось – раскрутилась незаконтреная гайка на трубопроводе воздушной системы в правой нише основной стойки. Кто виновники? Техник самолёта, молодой лейтенант, только-только получивший допуск к самостоятельному обслуживанию авиатехники и техник звена, который его не проконтролировал.
Инженер полка подготовил проект приказа по полку о наказании виновников. И вот на подведении итогов полковник Кудряшов поднимает этого лейтенанта и начинает пороть. Драл он его драл, а потом и говорит:
— Запомните, лейтенант! В авиации всё держится на винте, шплинте, фиговине и х****не (-уёви-)! И всё перечисленное должно контриться! Не законтришь – быть беде!
Весь зал покатился со смеху. Не смеются только двое: командир полка как автор этого речитатива и бедный лейтенант-инженер, виновник предпосылки к лётному происшествию, которому просто не до веселья, потому что сейчас его будут наказывать перед всеми офицерами полка.
— Вы всё поняли, товарищ лейтенант?
— Так точно, товарищ полковник.
— Ну, садитесь!
И командир полка приказ о наказании лейтенанта не подписал и не прочёл, не наказал молодого офицера, а с техником звена приказал разобраться комэске. В дальнейшем этот техник стал лучшим техником в полку, начальником ТЭЧ звена, инженером эскадрильи, поступил в Инженерную академию. А ведь главное в воспитании не рык командира, чтобы его все боялись, не взыскание, а чтобы военнослужащий понял и исправил что-то по службе, своему поведению... Это – высший пилотаж в военной педагогике.
Или вот на построении перед праздником 9 Мая. Отдаёт полковник Кудряшов приказ: всем военнослужащим полка в День Победы обернуть красным кумачом свои балконы. Весь полк в строю – на дыбы! Даже комэски, опора командира полка, возбухли: что, мол, товарищ полковник, жёнам говорить?
Что делать командиру полка? Другой бы начал кричать, угрожать, не выполнившим его приказ обещать перевод из-за границы во внутренние округа, в Забайкалье! Обязал бы командиров подразделений выполнить свой приказ, а потом драть тех, кто не заставил подчинённых! Ох, сколько я насмотрелся на таких командиров! Однако Виталий Иннокентьевич не такой! Ему интересно, чтобы военнослужащие его приказы выполняли без администрирования.
Кудряшов дождался окончания выплеска эмоций, оглянул весь строй справа-налево и говорит с презрением:
— Что за военные! За три тугра{2} готовы в церкви п*рднуть!
Через секунду весь строй за животы держится. И вопрос иссяк. Жёнам сказали: «Ну что? Командир приказал! Иди в магазин, покупай красный материал!» И в День Победы весь гарнизон свои балконы расцветил красным кумачом!
Вот такой был командир полка полковник В.И. Кудряшов.
Но личный состав его недолюбливал. С ранней весны до поздней осени Виталий Иннокентьевич каждую субботу устраивал личному составу построения на субботник, а каждое воскресенье – на воскресник. А что такое построение с утра в выходной? Это значит день уже испорчен...
Или товарищ полковник мог прийти на построение в понедельник и спросить:
— А что в строю делает личный состав первой эскадрильи? Вы уже неделю, как числитесь в отпуске!
Первая аэ в трансе: неделю отработали и отлетали за счёт своего отпуска, заграничные паспорта следует заказывать за две недели, билеты на поезд – за неделю, расчётные книжки в полевом учреждении госбанка – за десять дней... Вот и выходило, что пол-отпуска все отпускники проводили в Монголии. И поэтому весь личный состав полка мечтал, чтобы Кудряшова или сняли, или назначили куда-нибудь с повышением.
Вместе с тем, проходило время, когда полками командовали офицеры без военного академического образования. А у Виталия Иннокентьевича за плечами не было даже высшего училища, он тоже был из «микромайоров». И полковника Кудряшова перевели начальником ПСС ВА. Выслужив до предельного возраста, он был демобилизован.
(4) Лейтенант Сергей Алексеевич получил в МНР неплохой опыт по лётной программе и был хорошим ведомым у командира звена, однако постоянно нуждался в усиленных тренажах перед полётами, его подготовку на самотёк отпускать было нельзя. Через пару лет заменился в Белоруссию. Однако по линии Особого отдела выяснили, что он воспитывался без родителей дедушкой и бабушкой какой-то там запрещённой законами страшной религиозной секты, хотя набожности никто у Серёги не отмечал. И Алексеевич был отлучён от неба, переведен на нелётную работу. Год добивался восстановления. Добился. Переучился на МиГ-27. О «чёрной метке» всем лётчикам, о том случае забыл...
Однажды полетел Сергей с командиром эскадрильи на атаки воздушной цели (фотострельбы). В пилотажной зоне перед атакой автоматом доложил: «Контрольную <очередь> произвёл! Атака справа!» Но на самом деле контрольную очередь в свободную сторону не выполнил, а вот пушку как-то так получилось, включил вместе с фотокинопулемётом... И перед носом самолёта комэски... из шести стволов... трассирующими снарядами... Хорошо, что плохо стрелял! Командир эскадрильи включил форсаж и удрал из зоны!
Тут же снова вспомнили о воспитании мальчика Серёжи в религиозной семье с опасными заворотами. И за эту опасную предпосылку к лётному происшествию старший лейтенант Сергей Алексеевич был снят с лётной работы... Навсегда... И следы его теряются...
(5) Лейтенант Влад Веселовский о «чёрной метке» предпочитал не вспоминать, летал не шатко, не валко. Пытался перевестись из звена Касатонова в любое другое звено, любой эскадрильи. Однако все командиры звеньев отказались брать себе в звено Веселовского, сославшись на то, что их группы уже слётаны. И информацию, что Касатонов заменяется в Ленинградский округ Влад воспринял с облегчением.
Через пару лет перед его собственной заменой во внутренние округа Веселовский пытался стащить из личного дела свою дисциплинарную карточку, в которой были взыскания за ту предпосылку к ЛП с осколком, строгий выговор от командира звена «за подлое поведение при расследовании ПЛП, связанное с получением осколка в крыло своего истребителя» и несколько грубых взысканий от Касатонова: «за нетактичное поведение с командиром звена», «за плохую подготовку к лётной смене, в результате чего лётчик был отстранён от полётов и неудовлетворительные знания Инструкции лётчику эксплуатируемого самолёта», «за плохие знания авиатехники, аэродинамики и тактики ВВС», «за нарушение мер безопасности при бомбометании на полигоне и вялый вывод из пикирования после сброса бомб», «за неудовлетворительное несение службы во внутреннем наряде». М-да, слямзить свою карточку не удалось. Поэтому на новом месте службы о моральных, деловых и нравственных качествах Веселовского были все проинформированы и продвигать его по службе не торопились.
Но «чёрная метка», «чёрная метка»! Она великий учитель...
Участвуя в ночном ЛТУ полка, где самолёты на минутном интервале выходили на полигон и с горизонтального полёта бомбили по цели, освещённой на земле, старший лейтенант Веселовский решает включить выключатель «Тактический сброс» позже, поближе к цели, а не как давал ему указания командир звена и отрабатывали с ним на тренажах. Увлёкшись ведением ориентировки и заходом на цель о невключенном выключателе забыл. На боевом курсе в точке сброса, нажав боевую кнопку, не услышал срабатывание замков подвесок, тут же сообразил о своей ошибке. Решает и здесь скрыть свои ошибочные действия, сбросив бомбу попозже. Как и в описанном в рассказе случае, лезет рукой к «бороде» приборной доски, в условиях тёмной ночи упускает контроль за высотой, сбрасывает бомбу позже, ниже и совсем, конечно, не по цели. Однако на том полигоне уже не было холмов, которые уберегли бы этого дурака. Да и «чёрная метка», по-видимому, дважды никого ни о чём не предупреждает. Самолёт оказался в зоне разлёта осколков и действия ударной волны. Двигатель на истребителе встал, Веселовский, поражённый случившимся, вместо того, чтобы действовать, думал о том, что теперь ему будет на разборе и что он должен говорить, чтобы все поняли, как он не виноват...
РП полигона еле докричался до лётчика. Веселовский катапультировался на пределе. Неудачно. Получил тяжелейшие травмы позвоночника... Своих постов лишились командир звена Веселовского, командир эскадрильи и командир полка...
Врачи сделали всё, что смогли, через год Влад даже стал подниматься и как-то там ходить. Однако доктора дали прогноз неутешительный: перспектива мрачная – через несколько лет полная неподвижность...
Добавим... Это невероятно, но в тот последний полёт под крыло старшему лейтенанту Веселовскому оружейники подвесили осколочную бомбу АО-50-100, выкрашенную в... чёрный цвет... Единственную чёрную бомбу, которая оказалась привезенная со складов, ибо подвески у остальных лётчиков полка на то ЛТУ были окрашены в лёгкий серый цвет...
(6) Лейтенант Олег Рябцев заменился с радостью из МНР – он и так обладал характером тяжёлым, неуживчивым, а тут после того, как пытался так крупно солгать, чтобы скрыть свою ошибку, и эта его ложь была публично уличена, его стали все откровенно избегать...
Но и Олег не внял предупреждениям «чёрной метки»! Через некоторое время на новом месте службы при проведении ЛТУ полка, заходя на бомбометание в составе звена крайним ведомым (у всех самолётов были подвешены по одной бомбе), снова решил «облегчить» себе жизнь на боевом курсе и включил «Тактический сброс» раньше, не по команде ведущего и в неустановленном месте. Бомба-дура ушла по железнодорожному разъезду. Хорошо, что машин и поезда в этот час не случилось, и разнесло только сарай путевого обходчика. Имея прямую телефонную связь с полигоном, железнодорожники предупредили о происшествии РП полигона. И тот запретил бомбить звену, в состав которого входил Рябцев, лишив его возможности разводить руками и говорить, что это не его бомба. И таким образом, он не смог перевалить свою вину на других пилотов. После приземления Олег зачем-то пытался засветить плёнку самописца и у него кассету лётчики звена отобрали силой, потом утверждал, что «бомбу сорвало», что он никакую боевую кнопку не нажимал. Однако лётчик был уличён данными самописца.
За нарушение руководящих документов, внеполигонное бомбометание и бесчестное поведение, дискредитирующее звание офицера, старший лейтенант Рябцев был снят с лётной работы и уволен из армии...
В какой цвет была выкрашена бомба у Олега в его последнем полёте на истребителе-бомбардировщике автор данными не располагает...
Размышляя об этих случаях, задумываешься: а, может, командир дивизии генерал Штурбин был прав, считая, что уже после ТОГО случая с осколком на монгольском полигоне и Веселовского, и Рябцева следовало сразу снимать с лётной работы? Веселовский бы сейчас был бы жив и здоров, а в случае с Рябцевым Министерство обороны не оплачивало бы восстановление подворья, сарая, и никто бы в семье путевого обходчика не был так напуган...
Кроме того, и Влад, и Олег спокойно продолжали бы служить на нелётных должностях, на которых их бестолковость не принесла бы к столь печальным последствиям... А другие офицеры продолжали бы летать, оставаясь на своих должностях...
И где она, истина?.. Кто знает наперёд, как правильно надо поступить?..
12. ЧАСЫ ОТ МАРШАЛА. ЭПИЛОГ
Я всё ещё помню, хотя ничего уже не вернется.
Тина КАРОЛЬ, «Помню»
О «чёрной метке», своеобразном предупреждении, полученным им в Монголии, Юрий Касатонов помнил всегда. Поэтому готовился к полётам сам и готовил своих подчинённых лётчиков со всей тщательностью. И в ряде случаев эта самая «чёрная метка», как ему казалось, здорово помогала. Бывало, он выкручивался из положений, из которых другие просто не возвращались...
За тот полёт со штурмовыми бомбами ФАБ-500ш на его первом ЛТУ полка в должности командира звена Маршал авиации Кирсанов прислал именные часы-хронометр, которыми Юрий в душе всегда гордился. Они долгое время исправно служили ему. Однако по странному стечению обстоятельств эти часы остановились в день смерти Маршала – 7 ноября 1991 года... И никакая мастерская не бралась за ремонт столь сложного прибора.
Прошло много-много лет. Полторы тысячи часов проведены Юрием Касатоновым в воздухе на истребителях различных модификаций, множество приключений ему пришлось пережить. И сейчас Юрий нет-нет, но берёт с полки альбом военных фотографий «В память о службе», рассматривает фото, вспоминает всё, что с ними связано. Затем достаёт из заветной шкатулки маршальские часы и долго держит их в руках, продолжая листать альбомные страницы...
А вот и фото, на котором запечатлены четыре лейтенанта в лётных ЗШ с выцветшими на ярком монгольском солнце светофильтрами, и кислородными масками в руках – на фоне боевого истребителя, на котором уже подвешены страшные для врагов 500-килограммовые штурмовые авиабомбы ФАБ-500ш с огромной разрушительной силой...
Какие же они молодые, эти мальчики-лейтенанты...
Боже, они улыбаются, не смотря на то, что им сейчас предстоит выполнить очень сложное задание...
Но через несколько минут после вспышки фотоаппарата лейтенанты займут места в кабинах своих истребителей, привычно запустят турбореактивные двигатели, вырулят на полосу и, долго-долго разбегаясь с тонной подвешенных под крыльями парой новейших бомб, оторвут свои ястребки от бетона почти в конце ВПП и уйдут на учебное по ЛТУ задание, которое нужно выполнить как боевое. В стороне от аэродрома наберут скорость, попарно опробуют маневренность своих птичек с этими тяжёлыми подвесками и, заняв свои места в строю, прижав свои МиГи к земле, понесутся за ведущим выполнять приказ Маршала так, как только они это знают...
Но пока на фото они улыбаются... Они уверены, что приказ будет выполнен! Эти мальчики на 25-50 метрах прорвут оборону ЗУРСов, пройдут незамеченными для Пунктов наведения перехватчиков, пронесутся в плотном строю на скорости 900 км/ч по узкому каньону между скал и, скрытно подойдя к цели, на виду истребителей, которые должны были её прикрывать, накроют «Першинги» штурмовыми бомбами на глазах удивлённого их дерзостью своего командира дивизии и невозмутимого фронтового лётчика-истребителя Маршала авиации П.С. Кирсанова, который так будет переживать за них – чтобы они не были сбиты «противником».
Эти мальчики-лейтенанты обведут вокруг пальца опытных пилотов истребителей-перехватчиков, поднаторевших в воздушных боях, и, выполнив поставленную задачу, уйдут от цели узкими ущельями безнаказанными, по-молодецки довольные собой:
«После сброса управляю птичкой, как пёрышком!» — это 264й, замыкающий в звене лётчик лейтенант Петя Перфильев.
«С облигченицем, парни!» — это 263й, ведущий второй пары старший лётчик лейтенант Саша Паркулевич.
«Как мы их?» — это 262й, ведомый командира звена лётчик лейтенант Владимир Кротов.
«Как хлопчиков!» — говорит Саша.
«Мы – асы?» — с замиранием в душе уточняет Петя.
«А то!» — отвечает Владимир.
«Ха-ха!» — довольный один.
«Гы-гы!» — удовлетворён другой.
«Так, “асы”! Не расслабляться! Держаться с превышением!..» — улыбается всему звену Юрий.
Да... Тот полёт, наверное, всегда будут помнить монгольские скалы! Никого из тех, кто летал тогда, когда-нибудь уже не будет на белом свете, а седые камни останутся стоять памятником тому залихватскому полёту четвёрки молодых лейтенантов, которые неслись у самого их подножья, чтобы выполнить настоящую боевую задачу и нанести удар по ракетно-ядерным средствам условного «противника».
Пока служим, не расслабляться, ребята!..
Пока живём, держаться с превышением!..
Жизнь не давала Юрию Касатонову «расслабляться», заставляя идти по ней «с превышением». И поэтому по большому счёту все цели, которые лётчик перед собой ставил, он всегда достигал…
А сейчас перед полётом они – лейтенанты и улыбаются... И ничего с их молодостью, их лицами на фото не может сделать время!
Юлий Цезарь, говорят, когда-то заметил: «Счастье, счастье... Никто никогда не знал, что это такое!»
Ты ошибся, император! Эти мальчиши знают, что такое счастье! Лейтенанты радуются жизни, потому что они молоды, здоровы, удовлетворены тем, что воплотили наяву свою мечту – стали лётчиками-истребителями, и сейчас всё у них получится…
Вот это и есть СЧАСТЬЕ – когда всё удаётся, когда ветер как бы в спину, и всё у нас впереди!..
И... то ли от теплоты рук офицера... то ли от биения человеческого сердца... то ли от сознания красиво прожитой жизни лётчиком боевого полка... часы Маршала в руке Юрия Касатонова в такие минуты вдруг всегда начинают идти...
Секундная стрелка описывает круг за кругом, будто утверждая, что воспоминания эти останутся навечно в памяти тех, кто ещё жив. А время остановить нельзя...
А годы... тихо уплывают,
Соткав для нас вуаль морщин...
Лишь сединой напоминают,
Что жизнь – одна! И шанс – один!
Антракта нет на этой сцене,
И занавес нельзя закрыть...
А время поднимает цены
На право полноценно жить,
Искать, творить и быть счастливым,
Как в детстве, быть самим собой.
Любить... И тоже быть любимым,
И вознестись над суетой!
Бежим по замкнутому кругу
Во власти вечной суеты.
Мы так похожи друг на друга...
Дела похожи и мечты...
Растим детей, жалеем старость,
Находим что-то для души.
Теряем то, что нам досталось,
И верим... даже в миражи!
А счастлив тот, кто на рассвете
Сумел однажды осознать,
Что жив! Здоров! Что солнце светит!
И будет новый день опять.
Анна Гринко, 2010 г.
(c) 1975, 1977 гг.
1-24 августа 2013 г.
____________________________
{1} АОС – автомат одновременного сброса подвесок.
{2} Тугрики – монгольские денежные знаки. По курсу того времени 1 рубль соответствовал стоимости 5 тугриков.