<Письмо в разные "места", не правоохранительные.>
Здравствуйте, ...!
Вот сегодня мне окончательно ясно, что я нахожусь в отчаянном и безвыходном положении.
Я с осени 2012 года живу в Москве фактически на улице. В Москве бездомных кормят, одевают, но не предоставляют жилья за исключением особых случаев бездомных москвичей, каковой я не являюсь, поскольку прописана в Санкт-Петербурге, где у меня после смерти родителей в собственности двухкомнатная квартира, если, конечно, принадлежит она до сих пор мне. Ехать туда, чтобы что-либо выяснить, я элементарно боюсь, поскольку смерть родителей была СТРАННОЙ (конец 2007 и конец 2010 года), родственники очень странно начали себя вести не позднее, чем ещё с 2000 года (семидесятилетие отца), а в последние годы резко переменились и все мои прежние знакомые. Те родственники, собственные возможности которых ограничены, под конец претендовали на квартиру уже явно, а в их числе есть и не выражавшие подобных претензий люди повлиятельнее. Законных прав на эту квартиру из них не имеет никто, но если со мной что-нибудь случится, они – наследники, хотя я и писала завещание, где квартиру желала оставить государству (не потому что я испытываю к нему какие-либо чувства, но ради того, чтобы обезопасить себя хотя бы от родственников), копии данного завещания были приложены к различным моим заявлениям в различные правоохранительные органы СПб и Москвы, но всё-таки, завещание – документ не самый надёжный. Ещё при жизни родителей в 2006 году, видя творившиеся вокруг странности, включая странности со здоровьем, моим и родительским, включая ложные медицинские диагнозы, аутоиммунный у меня, кардиологический у отца и пр., я подавала заявление в ФСБ РФ в Москве (вообще, в Москве живу и работаю с 2000 года с двумя большими перерывами). Формально я получила отказ через СПб, но общались со мной в указанной организации до весны 2012 года включительно. Ещё в 2006 году сотрудник приёмной ФСБ РФ в Москве, когда я уже в то время выражала опасения, что могу остаться одна, и начнутся неприятности с квартирой, сказал мне дословно: «Квартира – это да, но это – так, заодно. Дело не в квартире», – «А в чём?!!» – «Думайте сами», – «Но вы представляете себе, до чего тут можно додуматься самой?!!» – «Учитесь думать сами».
Перед смертью отца и сразу после неё состояние моего собственного здоровья было очень плохим (что, конечно, вполне объяснимо после смерти обоих родителей), но родственники практически открыто интересовались, можно ли в могилу родителей на старом кладбище подхоронить ещё одного ближайшего родственника, а это – только я. Когда через неделю после похорон я уехала из СПб, состояние здоровья у меня сразу, в течение максимум недели, пришло в норму безо всяких врачей…
Вообще же, странные, как по сценарию, «неприятности» с разных сторон начались у меня (да и у родителей) значительно раньше, так что и к 2000 году я чувствовала себя в некоей западне, хотя осознание этого приходило постепенно. Каждый из родителей почувствовали то же уже перед смертью, – отец, особенно в последние полгода даже не хотел уже видеть родственников (сестёр, брата, дочерей от первого брака), и когда я говорила ему, что кто-то из них пришёл, зло спрашивал: «Что им надо»?.. Но, как я сказала, странные перемены отношения происходили не только со стороны родственников, со временем принимая уже тотальный характер травли, в какой-то период – явной. (Тот период, правда, в определённой степени закончился, поскольку я «подняла много шума».)
Осенью 2007 года я, не надеясь уже на общение в ФСБ, тоже всегда неконкретное, беспредметное, настолько, что я даже не поняла в результате, «что это было», хотя и сейчас считаю, что от некоторых бед лично меня спасли, ФСБ или сам факт моего появления в их приёмной (впечатление «крыши»), – осенью 2007 года я предпринимала попытки обращаться в различные организации, включая правозащитные, такие как «Мемориал» и даже, от отчаяния, «Хельсинкская группа». Результата не было вообще, нигде. Они как будто чего-то боялись и нормального общения просто избегали, тоже ограничиваясь, в крайнем случае, чем-то неконкретным и беспредметным. Я даже предполагала, что при моём появлении, заранее отслеживаемом, настоящие сотрудники тех организаций уходили, а разговаривала я с подставными лицами… (Но прямых отказов, по любой причине, тоже не было нигде.)
Снова приехав в Москву в самом конце 2010 года, сразу после смерти отца, я работала здесь охранником в частной охране, уборщицей промышленных помещений на вахте на мясокомбинате, раздатчиком бесплатных журналов и пр. Но ситуация с моей работой постепенно ухудшалась, всегда всё «плохо кончалось», (по образованию я – филолог руссист, 6 лет жизни в Германии на ПМЖ замужем за немцем, 5 лет стаж работы полиграфическим компьютерным дизайнером в Москве и в СПб, и два с лишним года – дизайнер в примитивной анимации в серьёзном гос. учреждении в СПб), в результате я в Москве осталась совсем без работы и при странной невозможности устроиться. Что-то подобное начиналось и в 2006-2007 годах, но и в СПб я попадала в «заколдованный круг», когда уже не знаешь, что и думать, – там могли спасать старые связи, которые к 2010 году разорвались или приняли неприятный характер – как по одному и тому же сценарию.
В Москве прессинг связан, похоже, с тем, что меня пытаются во что бы то ни стало вернуть в СПб (хотя здесь я ещё как-то умудрялась существовать), а в СПб… В своё время в ФСБ я так и не получила ответа на вопрос о его причинах. Конечно, я должна быть уничтожена по аналогии с тем, как умерли родители (а родственники обоих многое сделали для их психологического подавления, – ещё в своём заявлении в ФСБ я писала, что при псевдоестественном убийстве человека подавляют с двойной целью: во-первых, чтобы снизить его сопротивляемость (здесь часто используется и приведение в состояние психического расстройства), во-вторых – чтобы, по выражению Блаватской, «перерезать кармические связи», т.е. чтобы за него никто не боролся и, грубо говоря, чтобы его было не жалко. Вот, подобное я испытываю и на себе. Мне это заметно, и даже слишком, но со стороны всё может восприниматься иначе, поскольку человек активно дискредитируется всеми возможными способами, включая провокации и прямую ложь. Вот, в Москве (об СПб я даже не говорю, – там это доходило до фарса), помимо цели вернуть меня в СПб, ещё очевидна цель дискредитации. Происходит это, конечно, и в интернете (пароли всегда взломаны, – я обращалась в МВД через Петровку, 38, но результат был, разве что, как и с ФСБ: сам ФАКТ заявления на время прекращал взломы паролей и публикации отвратительных текстов от моего имени, но ненадолго). Для меня публикации в интернете очень важны: это – единственная моя возможность не только более или менее содержательно с кем-то общаться, но и бесплатно публиковаться, а это – теперь вообще единственный смысл моей жизни, – больше у меня совсем ничего не осталось (да и к этому у меня всегда были очевидные способности, стихи я сочиняла с трёх лет). Но прессинг происходит далеко не только в интернете. Например, личной жизни у меня сейчас принципиально нет, поскольку опыт показывает, что там попытки психологического подавления начинаются в первую очередь и с особенной интенсивностью. (СЛУЧАЙНЫХ знакомств и случайного общения в любых целях, включая чисто дружеские, у меня просто не бывает, – я чувствую себя постоянно «в чьей-то разработке», и всё заканчивается неприятностями . А лжи – море, и я ещё далеко не всё знаю.) Кроме единственного исключения, личная жизнь у меня принципиально отсутствует уже более десяти лет. Но в этом отношении постоянны провокации и дискредитирующая ложь. Я давно это заметила и говорила об этом ещё с сотрудником ФСБ, но ничего содержательного, как всегда, не услышала. Я всё думала, зачем им это надо, – предполагала даже создание некоей масштабной фальсификации в каких-нибудь социально-психологических целях (как, например, спровоцированные действия и «гражданская казнь» Вячеслава Галкина, вычёркивание его из памяти масс, – многое можно было бы сказать и о Нике Турбиной, и пр. Это тоже возможно. Но скорее всего, цель здесь, опять же, двойная: во-первых дискредитировать (в предельном случае – объявить невменяемой и недееспособной для передачи меня вместе с квартирой под «опеку» тем самым «родственникам» (т.е., «похоронят по-человечески», что, между прочим, тоже не факт), и во-вторых, уничтожить остатки уверенности в себе, вызвать состояние полной психологической подавленности, чтобы снизить всякую сопротивляемость до нуля.
Летом-осенью 2012 года я обратилась в ЛДПР, поскольку неоднократно слышала, что там иногда оказывается действенная помощь. Ответ был, но всё затягивалось. Встретив случайно лидера партии в коридоре Останкино, где я снималась в массовке, я коротко к нему обратилась, помощник записал мои данные, но через неделю у меня украли сумку с документами (формально они утеряны). Я подала заявление в милицию, но временного удостоверения мне не дали, сказав (дословно), что «до Питера можно доехать и на электричках» (ну да, и пропасть по дороге, и никто не найдёт, и искать не будет). Затем я пришла в приёмную МВД РФ, где меня приняли, мгновенно пробили по компьютеру, вопросов не возникло, всё зафиксировали, но временного удостоверения опять никто не выдал. Попытки заставить меня приехать в СПб, особенно ничего не начиная оформлять и никуда не обращаясь) были настолько очевидными, что я этого предпринимать не решалась.
Однако, паспорт восстанавливать нужно, а насколько я знаю, это допустимо и в Москве. Мне уже советовали обратиться в Комитет за гражданские права, но тот совет я восприняла как несерьёзный. Тем временем, ситуация моя ухудшается. Наступает зима. Ночевала я, конечно, в таком «учреждении» (очень приличном), которое ночлегом не является, но многие там «обтают» по несколько лет… Хотя я выглядела вполне хорошо, цивильно, но именно я возможность этого ночлега потеряла. Просто не пустили по очевидной договорённости, которая каким-то образом существует везде. В другом месте (того же рода, но «рангом пониже») имеются свои конкретные неприятности (в виде навязанной «подружки», у которой очевидна и цель, и чей-то профессиональный инструктаж), но когда прессинг уже начался, «неприятности» тоже могут усилиться многократно. Мне как раз намекали на отмороженные ноги с частично ампутированными ступнями, и вот, в мороз я остаюсь на улице. На точках бесплатного питания часто зовёт на ночлег Социальный патруль. Один раз я согласилась поехать – там не было женских мест, – хорошо ещё, удалось поспать на жёстких диванчиках без постельного белья, матрасов и одеял… Сказали, что приезжать надо раньше. Я вчера приехала раньше, – оказывается, сначала будут пропускать мужчин, пока они ВСЕ помоются (а я – одна женщина, и на улице мороз, в общем, НАЧАЛИСЬ неприятности и заведомые унижения), – я уехала. (Потом скажут ещё, что я САМА хочу болтаться на улице, – тут получается «выбор»: или позволь не считать тебя человеком, или – хоть умри. Можно, вообще-то, предпочесть и последнее. Кстати, это – ещё один вариант, зачем всё это делается.) Вечером ещё один человек посоветовал мне Комитет за гражданские права: показал «охранную грамоту», сказал, что и сфотографируют сами, и вообще помогут… Сегодня я туда приехала. И… вспомнила в красках 2007 год. Разговаривала я опять невесть с кем, «денег на фотографии у них нет», выслушивать меня не захотели (а в волнении я тем более с трудом говорила), выяснили, что я сама – без денег (совсем), но не дав «проездной», не дали и на дорогу, записали на послезавтра, – а что это будет, и как я опять от них уеду? (Тут хоть быстро попросила и билет купили, чего я, вообще-то, не делаю, – но не факт, что так же уеду послезавтра.) Вообще-то, концертик там тоже был: пришла тётька со смутно знакомой физиономией и «красноречивым взглядом», куда-то ушла за дверь с ними общаться, а потом быстренько убежала, – т.е. я должна была подумать, что она мне напакостила. Но на самом деле, я туда приехала чуть раньше и видела, КАК меня встретил охранник, – я давно уже понимаю в таких случаях, что меня там заранее ждали, как в 2007-м. (А вскоре мама была откровенно заколота чем-то в больнице, – тут своя история, она описана в интернете. Папу (ветерана МВД) подкосила не только сама мамина смерть, но и то, что он всё видел и ничего не смог предпринять… Потом он сказал: «Вот теперь я вижу, что человеческая жизнь больше не стоит ни гроша».)
В общем, тупик абсолютный, знакомый (тогда-то я не знала, что сейчас ещё умрёт мама, а за ней и отец, – а теперь и знаю уже гораздо больше, чем тогда, тем более, что делается в этой «системе» всё везде одинаково, один-в-один).
В общем, единственный РЕАЛЬНЫЙ выход, который мне предлагается – это закончить ВСЁ, чтобы больше вообще никого не видеть и не слышать. (Как почти перед смертью отец махнул рукой и чуть ли ни облегчённо сказал: «А!.. Я и знать не буду, чем тут всё это кончилось…» Может быть, он прав.)
В общем, всё, что происходит – это псевдоестественное убийство или доведение до самоубийства, только ещё с уничтожение следов твоей жизни, с вычёркиванием из списка когда-то живших и с вываливанием в грязи твоего имени напоследок. И поскольку я не первый раз куда-то суюсь, я знаю, что это – БЕСПОЛЕЗНО и бессмысленно. Что может ждать в СПб, я уже насмотрелась и убедилась, тем более, что после всего я действительно ВИДЕТЬ НЕ МОГУ этот город, – лучше даже и не поворачиваться туда.
Кстати, квартиру я пыталась продать, чтобы купить что-нибудь в этих краях. Не вышло. И не дадут.
В общем, я не знаю (не в курсе, не посвятили), кем меня пытаются представить, но на самом деле выходов у меня нет. Само по себе физическое существование – не ценность никакая. Другого же ничего не допустят. (А ещё твердят: «У тебя лицо хорошее (красивое)», – а это потому, что оно ещё ТО, из ТОГО мира, человеческого. Внешне ничего у меня особенного нет, это – изнутри. Больше таких не будет. Останутся – только как в каталогах и в рекламе. Внутреннего содержания и живой души взять больше будет неоткуда. Но мне-то что: у меня с этим миром НИЧЕГО больше общего нет, и никого здесь не остаётся, мне всё равно. «А!.. Я и знать не буду, чем тут всё это кончилось…» Не видеть и не слышать. Волноваться мне больше не за кого. ЭТОТ мир живых чувств вызвать не может. А неживые – это не ко мне. Лучше ничего. )
<Маленькое дополнение об интернете.>
19.11.2013.