Перевод с французского Сергея Режского
Голландский бриг “Алькмаар” возвращался с Явы, груженый специями и другими драгоценностями.
Он остановился в Саутгемптоне, и команде было разрешено сойти на берег.
Один из матросов, Хендрик Верстиг, сошел с обезьяной на правом плече, попугаем на левом, на плечевом ремне болтался тюк с индийскими тканями, которые он намеревался продать в городе вместе с животными.
Происходило это в начале весны, темнело быстро. Хендрик Верстиг бодро шагал по улице, кутавшейся в туман и едва освещенной газовыми фонарями. Мысли его убегали в Амстердам, к матери, которую он не видал уже три года, и к невесте, которая ждала его в Моникендаме. Он искал лавку, где мог бы продать свои экзотические ткани, обезьянку с попугаем, и уже заранее подсчитывал выручку.
В начале Бар-стрит какой-то хорошо одетый джентльмен остановил матроса, спросив, не ищет ли он покупателя для своего попугая.
– Эта птица вполне для меня подходит, – сказал господин. – Мне нужен кто-нибудь, кто говорил бы со мной не дожидаясь ответа… Я живу один.
Как и большинство голландских моряков, Хендрик Верстиг говорил по-английски. Он назвал цену, незнакомец согласно кивнул в ответ.
– Следуйте за мной, – сказал он. – Я живу достаточно далеко. Вы сами посадите попугая в клетку у меня дома, а заодно покажите свои ткани. Возможно, что-то и придется мне по душе.
Обрадовавшись быстрой сделке, Хендрик Верстиг пошел с джентльменом. Надеясь продать и обезьяну, по дороге он принялся расхваливать ее, говоря, что она очень редкой породы, что климат Англии благоприятен для нее и что она очень привязчива к хозяину.
Но вскоре Хендрик Верстиг замолчал. Выходило, что все свои слова он тратил впустую, потому что незнакомец не отвечал и, казалось, даже не слушал.
Они продолжали идти в тишине, один рядом с другим. Испуганная туманом и будто сожалея о родных лесах, обезьянка время от времени попискивала как новорожденный, да попугай хлопал крыльями.
После часа ходьбы незнакомец неожиданно произнес:
– Мы приближаемся к дому.
Они были за городом. Вокруг тянулись большие парки, огражденные решетками; иногда сквозь деревья светились окна коттеджей да слышались через равные промежутки времени заунывные крики, несущиеся со стороны моря, похожие на русалочьи.
Перед одной из решеток незнакомец остановился, вынул из кармана связку ключей и открыл калитку, которую тотчас же запер, как только Хендрик вошел.
Матрос был впечатлительным. В нижней части сада он сумел различить небольшой дом довольно приличного вида, жалюзи на окнах были опущены и свет не пробивался сквозь них.
Молчание незнакомца, безжизненный дом, – это настраивало на мрачные мысли. Но Хендрик вспомнил, что его спутник проживает один.
“Это оригинал! – подумал он. – Голландский моряк не настолько богат, чтобы заманивать его, а потом грабить”. Ему стало стыдно за свою минутную слабость.
– Зажгите спичку и посветите мне, – сказал незнакомец, вставляя ключ в замок и отпирая дверь.
Матрос подчинился, и когда они вошли, незнакомец принес лампу, свет которой мягко разлился в богато обставленной гостиной.
Хендрик Верстиг успокоился. Он лелеял надежду, что его странный спутник купит у него и ткани.
Незнакомец вышел было из комнаты, но тут же вернулся с клеткой.
– Посадите сюда попугая, – сказал он. – Когда привыкнет и станет ручным, он будет говорить то, что мне нужно.
Затем, закрывая клетку, чем сильно напугал птицу, незнакомец попросил матроса взять лампу и пройти в соседнюю комнату, где, по его словам, стоял стол, на котором можно разложить ткани.
Как только Хендрик Верстиг подчинился и вошел в указанную комнату, дверь у него за спиной захлопнулась и ключ повернулся в замке. Хендрик оказался в плену.
Вне себя от ярости, он вернул лампу на стол и бросился было к двери, чтобы высадить ее, как властный голос остановил его:
– Еще один шаг и вы мертвы, матрос!
Подняв глаза, Хендрик увидел слуховое окно, которого раньше не заметил. Оттуда на него было наставлено дуло пистолета. Испугавшись, он замер.
Сопротивляться было бессмысленно. Нож, который у него был, вряд ли помог бы сейчас, даже револьвер был бы бесполезен. Незнакомец, в чьей власти он неожиданно оказался, прятался за стеной рядом со слуховым окном. Оттуда он наблюдал за матросом, а руку с направленным на Хендрика оружием просунул в окошко.
– Слушайте и повинуйтесь! – приказал незнакомец. – Окажите мне услугу – будете вознаграждены. Правда, выбора у вас никакого. Подчиняйтесь без колебаний, иначе я убью вас как собаку. Откройте ящик стола... Там шестизарядный револьвер, в нем пять патронов... Возьмите его.
Голландский моряк повиновался почти бессознательно. Обезьянка на его плече дрожала всем телом и вскрикивала.
Незнакомец продолжил:
– В глубине комнаты вы видите занавес. Отдерните его.
Выполнив команду, Хендрик увидел нишу, в которой на кровати, связанная по рукам и ногам, с кляпом во рту лежала женщина. Она смотрела на матроса глазами, полными отчаяния.
– Развяжите ее, – приказал незнакомец, – и вытащите кляп.
Хендрик выполнил приказание, и женщина, редкостной красоты и еще очень юная, упала на колени и крикнула в сторону слухового окна:
– Хэрри, это низкопробная западня! Вы затащили меня сюда, чтобы убить. Вы говорили, что взяли в аренду, что мы проведем здесь первые дни после нашего примирения. Я думала, что убедила вас. Думала, что вы, наконец, поверили мне. Я никогда не была виновата!.. Хэрри! Хэрри! Я невиновна!
– Я не верю вам, – сухо проговорил незнакомец.
– Хэрри, я невиновна! – повторила женщина сдавленным голосом.
– Это ваши последние слова, я тщательно их записываю. Они будут звучать всю мою жизнь. Оставшуюся жизнь… – Голос незнакомца дрогнул, но тут же стал по-прежнему твердым. – Потому что я все еще люблю тебя. Если бы любил меньше, то убил бы тебя сам. Но… Это невозможно. Потому что я люблю тебя... А сейчас, матрос… Если вы, прежде, чем я сосчитаю до десяти, не пустите пулю в голову этой женщины, то упадете мертвым к ее ногам. Один, два, три ...
И прежде, чем незнакомец успел досчитать до четырех, Хендрик, окончательно обезумевший от страха, выстрелил в женщину, которая все также стояла на коленях и пристально смотрела на него. Пуля пробила ей лоб, и она упала лицом на пол. Следующий выстрел из слухового окна поразил матроса в правый висок. Пока тело оседало на стол, обезьянка успела испустить пронзительный крик и зарыться в матросскую блузу.
На следующий день те из прохожих, что слышали странные крики из коттеджа на окраине Саутгемптона, обратились в полицию. Полицейские прибыли на место и взломали двери дома.
Их взорам предстали тела молодой леди и матроса.
Из куртки матроса вдруг выпрыгнула обезьяна и вцепилась в нос одному из полицейских. Это так их напугало, что отскочив от обезьяны на несколько шагов, они пристрелили ее, прежде чем снова вернулись к телам.
Провели расследование. Было ясно, что женщину убил матрос, а после застрелился сам. Тем не менее, обстоятельства трагедии казались загадочными. Оба трупа опознали без труда, но возник вопрос, как леди Фингал, жена пэра Англии, очутилась в уединенном месте с моряком, только накануне прибывшем в Саутгемптон?
Хозяин дома не смог ничего толком рассказать, чтобы прояснить ситуацию. Коттедж был сдан в аренду за восемь дней до трагедии некоему Коллинзу из Манчестера, которого, впрочем, так и не нашли. Этот Коллинз носил очки, и длинную рыжую бороду, который вполне могла оказаться накладной.
Сразу же прибыл из Лондона муж убитой. Он обожал свою жену, на его горе было больно смотреть. Как и все окружающие, он ничего не понимал в этом деле.
После произошедших событий он удалился от мира. В настоящее время лорд Фингал живет в своем доме в Кенсингтоне и не водит никаких компаний. При нем постоянно находятся его немой слуга и попугай, который с утра до ночи твердит:
– Хэрри, я невиновна!
© Guillaume Apollinaire, 1907
© С. Режский, перевод, 19-20 ноября 2013