После конкурса на сайте Фантасты.ру
«Жизнь после смерти, или Вторая серия»
***
Мрачное настроение предрассветной хмари 17 февраля 1600 года могло развеять лишь одно событие, которого давно и с содомитским вожделением ждали туповатые обыватели надменного Рима. В центре Кампо деи Фьори, – площади Цветов, – стоял высокий постамент, обложенный дровами. К нему подвели человека с гордым профилем, горящими воспалёнными глазами и привязали его мокрой веревкой к столбу.
Зрители толкали друг друга локтями, выискивая удобно место, чтобы лучше всё видеть.
– Кто этот бедняга? – тихо спросила невзрачная женщина в бело-сером полосатом платье. Бледное лицо терялось под чепцом, а чистые миниатюрные пальчики, нервно теребящие ленты-завязки головного убора, выдавали швею.
– Виновник жаркого представления – какой-то неизвестный Филиппо из Нолы, монах-доминиканец, – ответил рядом стоящий булочник в белом переднике, впопыхах он забыл его снять.
– Почтенный человек, – заметил аптекарь, сильно пахнущий каплями лавровишни.
– Ходят слухи, что сам король Генрих III Французский давал ему рекомендательные письма к английским монархам, – добавил булочник, комкая снятый передник.
– Да уж, пригрел змею на груди. А всё-таки за что его? – вновь подала голос швея. – Филиппо пожилой человек. На первый взгляд он кажется порядочным католиком.
– Как всегда, святоши обвиняют неугодного им человека в ереси! – сказал кто-то в толпе сиплым голосом, какой бывает только у портового грузчика.
Когда же люди обернулись на мужчину в широких штанах и короткой робе, то он красной клешнеобразной пятернёй надвинул на глаза бесформенную шляпу. Зрителей вновь приковало действо на эшафоте.
– А доказательства нашли? – спросил аптекарь. Он вытащил из кармана пузырёк и пригубил из него успокоительного средства.
– Что не нашли, то нарисовали и подбросили в дело. Я слышал – это личная месть зажравшегося аристократа Джованни Мочениго из Венеции. Молодой муж обнаружил много золы в семейном очаге, и заподозрил, что учитель Филиппо в его отсутствие успел «причаститься тем горячим вином», которое положено лишь законному супругу, – съехидничал зажиточный сеньор в чистой одежде, наверное, конторский писарь.
– Монах и вправду наградил хозяина весёлым блюдом, рагу из кролика? Ха-ха-ха, – поинтересовались соседи в толпе.
– Ха-ха-ха. Из крольчихи... Не знаю уж, кто там держал свечку в опочивальне сеньоры, но разъяренный, словно бык, муж написал подряд несколько доносов инквизитору, – ответил писарь, натягивая кожаные перчатки и прикрывая чернильные пятна на пальцах.
– Каналья, можно было и по-мужски разобраться, – сказал сочувственно грузчик. – Если из-за каждой измены сжигать соперника, так и страна обезлюдеть может.
Губернатор Рима махнул платочком, и судья ещё раз всенародно огласил приговор: «подвергнуть еретика Филиппо, известного в Европе как Джордано Бруно, самому милосердному наказанию и без пролития крови».
– Желаете что-нибудь сказать, сеньор? – спросил палач у преступника, держа в руках факел. – Покайтесь!
– Я умираю мучеником добровольно и знаю, что моя душа с последним вздохом вознесётся в рай! * – непреклонно сказал философ и устремил взор в небо.
Дым костра плотно окутал эшафот, столб и еретика, языки пламени нехотя подбирались к приговоренному.
– Хороший был человек, – смахнул слезу римский инквизитор. – Жаль не подписал раскаянье, попал бы в рай…
Утреннюю хмарь над площадью Цветов на ближайшие четыреста лет не смогло развеять даже признание кардинала Анджело Содано того, что казнь великого ученого Джордано Бруно была весьма печальным эпизодом в истории римско-католической церкви.
***
Душа Филиппо воспарила над площадью, взглянула с высоты на панораму Рима, причудливо разлёгшегося на семи холмах, и устремилась к морю. Пролетая над Нолой, мимо оливковых рощ и возделанных садов, она озирала родную землю. 17 февраля 1600 года на юг Италии пришла ранняя весна. Виноградники ещё только набирали цвет, а виноделы уже готовили дубовые бочки, терпеливо ожидая доброго вина из нового урожая.
Земной календарь застыл на этой дате, как впрочем, и совершенно потерял смысл. Лишь море отражало незыблемость и необратимость времени. Дух философа направил внимание на небо. Вперед к звездам! И мгновенно очутился в безвоздушном пространстве над Землей.
– Как быстро я перемещаюсь, – удивился он. – Пожалуй, моя теория импетуса оправдывается. Движение тел есть результат приложенной силы от внешнего источника. Недаром я критиковал учение Аристотеля! Огонь придал моей душе импульс, и вот я поднялся выше атмосферы. Это всё понятно, я так и думал и представлял, а где же рай? Ни дорог, ни путей, ни тропинок и никаких дорожных указателей нигде нет.
Земля безучастно вращалась вокруг своей оси, Луна облетала Землю, а Солнце источало свет и тепло, находясь точно там, где и предполагал Филиппо. Он думал, мыслил. Ничего не происходило. Безмолвно мерцали далёкие звезды, равнодушно кружились планеты.
– Где же все небожители? – бросил он в пустоту.
– А кто нужен? – спросил чей-то строгий голос.
Филиппо завертелся вихрем, но никого и ничего не увидел:
– Не знаю. А ты кто?
– Я – чистая идея, – ответил невидимка. – Суть всего сущего.
– Тогда покажись!
– Не могу. Я суть мыслительных процессов.
– Это как?
– Очень просто. Например, когда хорошие и сильные математики придумывают теории, теоремы, доказательства, я им помогаю. Направляю их мысли в нужное русло. То, которое почти правдоподобно описывает эту Вселенную. Оглянись! Смотри! Зри в корень!
Филиппо опять завертелся вихрем:
– Вижу Солнечную систему и планеты. Что-то не так?
– И вообще не крутись без толку, твой электрический заряд ещё большой, создаешь беспорядочный магнитный момент, сотрясаешь звезды. Скромнее будь!
– Не понимаю решительно ничего, где цветущие кущи?
– Ты думаешь, что ты душа человека, которую ожидает рай?
– В Библии так писано. Церковь одобряет. Католики чтут.
– Сам-то понял, что сказал?
– Неужели меня ждет ад?
– Работа, болезный, много работы.
– Ангельской?
– Почти, да не совсем, дорогой. Работа будет вполне натуральной, согласно чистым идеям, как и положено законам мироздания. Каждая душа выбирает себе новую парадигму бытия. Скажем, простые души рады послужить в новом качестве, собирая атомы. Души рисковых людей, авантюристов, любят трудности, они предпочитают силовые структуры, поэтому разбирают э-ээ… нестандартные должности. Целеустремленные души рвутся порождать звёзды. Ты что хочешь?
– Чтобы хотеть чего-то конкретного, чувствую, мне не хватает знаний. Поднакопить бы их, если это возможно?
– Как сказать, легче пройти практику, чем долго и мучительно терзать теорию и твои средневековые познания. Добро пожаловать в наши цеха, Филиппо! Буду тебя называть так, пока не получишь другое имя. За мной торопись, иди на голос. Я оставлю по пути вибрацию ми-минор. По этому следу найдешь меня на первой строительной площадке.
– А звать тебя как? Бог?
– Мы тоже слышали о Нём, но предпочитаем говорить об Абсолюте. Я пятый помощник Абсолюта, и поскольку пребываю в должности Прораба Универсума, то раздаю цеховым мастерам наряды на работы. Однако я либерал, – частенько иду навстречу пожеланиям рабочего класса, – за это получил ещё одно имя, Либертус. Хотя у меня имен много, но пока обращайся так. Ну, догоняй! – сказал он и исчез из эфира.
Нота «ми», звучащая весенним жаворонком накануне тяжких полевых работ, привела Филиппо к странному месту – узкому, растянувшемуся на многие килопарсеки, световому кольцу. Из его недр беспрестанной чередой рождались красные и жёлтые искорки, скачущие во все стороны и бордовые всполохи. Расцветали сине-фиолетовые и ослепительно белые звёздчатые цветы, вылитые хризантемы или астры. Рой жужжащих созданий, похожих на пчел, суетился около бокового раструба, из которого выливалась тяжёлая оранжево-красная магма.
– Эй, Либертус, ты где? – растерялся Филиппо.
– Да-да, я рядом, друг. Красиво, правда? – это наш кирпичный цех. Производим легкие, средние и тяжелые элементы материи для нашей Вселенной. Если помнишь, ещё Аристотель называл простейшие кирпичи материи – атомами. Скромненько, но со вкусом. Обычно заказчикам более всего требуются водород, кислород, медь, цинк и железо, вот мы и ваяем.
Гость присмотрелся к процессу. Цех сборки атомов на конечном этапе имел горизонтальный ленточный конвейер, во время движения которого раздавался неприятный лязгающий звук. Из цилиндрического формирователя сверху на ленту падали разнокалиберные шары, обязательно попадающие в нужные лунки. Мастер пояснял:
– Души мыслящих имеют несколько измерений и могут незамутненным телесной оболочкой взором охватить сразу и внутреннее устройство объекта, и внешнее. Например, в твоём будущем люди откроют иную истину, – любой кирпич состоит как бы из первичной вселенской глины, – и разделят атом на ещё более мелкие части: протон, нейтрон и электрон. Хочешь знать, как выглядит электрон с точки зрения многомерного существа? – Круглые и рогатые чудовища, вон их сколько на конвейере.
– А протон? – спросил Филиппо.
– Сфера с небольшими ямками и шлейфом из кварк-глюонной плазмы. Нейтрон же – абсолютно гладкий шарик с лёгкой туманной дымкой на полюсах. Обрати внимание, все запчасти будущего атома имеют захваты в виде либо «рыболовных» крючков, либо колечек.
Душа Филиппо подлетела ближе, чтобы понять принцип рождения атома. Рабочие вихри в синих робах ловко мазали нейтрон густым клеем и цепляли к нему протон, защёлкивая крючки в замок. Получалось очень прочное соединение, способное жить миллионы и миллиарды лет. Когда ядро было готово, на него словно на рождественскую ёлку, навешивались электроны, и конструкцию резко встряхивали. Трансформер начинал вращаться, орбитальное облако из электронов растекалось по возбужденной поверхности, которая незамедлительно испускала фиолетовое свечение. В конце конвейерной ленты штучный товар ожидала огнедышащая ванна, – ни дать, ни взять, жерло вулкана.
– Это горячая жидкость называется кварк-глюонной плазмой или морем. Готовые изделия сбрасываются туда и через воронку попадают в сушильный цех, где расфасовываются согласно заказам.
– А кто заказчики?
– Галактика М65 требует тяжёлые элементы и рентгеновские фотоны, крайне необходимые для гамма всплесков.
– Чёрная дыра в Туманности Андромеды на ближайший обед, прогнозируемый через двести миллионов лет, просит бинарную систему из звёзд-гигантов, похудеть боится.
– Весьма неугомонные заказчики, – конечно же, представители Солнечной системы. Человечество тоже прислало нам технологически сложно выполнимые пожелания, – им нужны сверхтяжелые элементы, хотят дописать таблицу Менделеева. Эти заказчики самые беспокойные наши клиенты, им сложно угодить. Люди постоянно создают в атомном производстве аврал! А в цехе молекулярной биологии что творится? Квартальный отчет сдать невозможно, каждый месяц аврал! Недавно в двадцать первый век отправили на Землю партию синтетических бактерий типа E.сoli, точно не помню, но по-моему, в количестве семи штук. Они радовались ровно три дня, пока шла у них там конференция. Потом стали возмущаться, что мало прислали. Статистика хилая, дескать, сложно подтвердить открытие. Да я тут причем, вон список, какой длинный! Я честно поставил всех в очередь, и атомщиков, и биологов. Ждите! Но эти клиенты – нетерпеливые особи. Каждый год требуют внеочередности исполнения заказов. У них открытия, понимаешь ли, по плану должны идти, а у меня график работ опять ломается. Ну чё, пойдешь на атомный конвейер?
Либертус замолк, терпеливо ожидая ответа от Филиппо.
– Никогда не задумывался о том, что сборка атомов похожа на тяжкий труд в кузнице. Жарко очень. Нет, хочется чего-то более спокойного. Да и не понимаю, что делают кварки и глюоны. Никогда о них не слышал. Чтобы хотеть чего-то конкретного, чувствую, мне не хватает знаний. Хочу учиться дальше, если это возможно?
– Конечно, но сначала выбери свою парадигму. Куда?
– Ты говорил о силовых структурах.
– Хорошо. Следуй за мной, вибрация «до» первой октавы приведет тебя ко второй строительной площадке.
Басовитый звук гудел, словно молот наковальни.
– Да тут же не видно ни зги. Темнотища! Или тут ничего и нет? – рассуждал вслух Филиппо.
– Это наш второй цех. Здесь работа сложная и под силу тонкому уму шахматиста.
– Я не играю в шахматы. Думаю, сложно работать, когда не видишь поле деятельности, – закапризничал новенький.
– Хм. Ладно, уговорил, пошли в молекулярный цех.
Воронкообразное отверстие в Пространстве-Времени, похожее на жёлто-зеленый глаз чудовища, окружённое светящимся диском, испускало тусклые бирюзовые лучи. По звёздным меркам почти рядом, в каких-то двух килопарсеках от чёрной дыры, сияли две звезды – голубой гигант и коричневый карлик. Они танцевали медленное танго, то забирая друг у друга сотни тысяч километров красной материи, то выкидывая её далеко за пределы дрожащей жёлтой площадки. Филиппо упрямо молчал. Либертус вздохнул и повел его дальше.
Так они прошли примерно с десяток производственных ангаров, пока не зашли в цех рождения чистых идей. Над каждым прозрачным боксом висела табличка. Они миновали несколько кабинетов: "Литература", "Натурфилософия", "Математика", "Алхимия" и ещё что-то непонятное, пока не остановились перед дверью с надписью "Случайность и свобода выбора".
– Заходи, не дрейфь! – подбодрил Либертус подопечного.
В этом отделе царил полный хаос, а если и имелись мелкие подразделения, как то «проза», «поэзия», «любовь», «ревность», «синтез и борьба противоположностей», «диалектика», «дианетика», «планирование экономики», «революции», «приворот и гадание на кофейной гуще» и многое другое, то найти что-то определённое и желаемое было практически невозможно. Кварцевые кубы и октаэдры бесцельными мухами летали в полном смысле этого слова, сфероиды и эллипсоиды прыгали упругими мячиками, керамические пластины, каждая с двенадцатью металлическими лапками, сгрудились, образовав усечённую пирамиду.
Филиппо оторопел, едва успевая читать мелькающие названия. Дико гримасничая, мимо него проплывал «Кот Шрёдингера», а следом за ним устремилась «Улыбка Чеширского кота». Рядом грохнулся об пол «Молот ведьм». Новичок боязливо отдвинулся. В центре нагромождения мыслительных категорий, рождённых воспалённым умом гения или горячечным бредом сумасшедшего, кичливо возвышалось исполинское колесо Лототрона.
– Ты хотел свободы? Сейчас получишь глоток свежего воздуха. Крути, барабан, болезный! – вкрадчивым голосом изрёк Либертус.
Долго ли, коротко ли вращалось «Колесо возмездия», как его мысленно окрестил Филиппо, он даже успел войти в трансцендентальное состояние, когда личное становится совершенно незначительным по сравнению с Космическим Абсолютом, а потому чуть не позабыл всю личную биографию. Наконец, оно замерло и выплюнуло квитанцию, которую новичок едва успел подхватить, иначе вихрь или ураган хаоса засосал бы её в страшный водоворот.
– Что стоишь, как истукан, читай!
– «Демоны Максвелла», не понимаю ничего. Что это значит?
– Ты хотел подучиться, поэтому выписываю тебе путёвку на Землю в командировку. Место назначения – Эдинбург, ноябрь 1841 года, Эдинбургская академия. Будешь курировать идеи уважаемого Джеймса Клерка Максвелла во время его учёбы и далее и не забывать время от времени нашёптывать ему хорошие и полезные мысли.
– Где ж я их возьму, непременно хорошие и в большом количестве? Я их и сам не ведаю, не имею.
– Не важно. Этот господин изобретатель замучил нас нелепыми заказами, которые мы не успеваем выполнять. Ежели он э-ээ... слегка посидит в размышлениях и вычислениях, нам будет значительно легче.
– Если не секрет, кто такие «демоны Максвелла»?
– Как бы попроще объяснить? Вообще-то, знать лишние детали тебе вовсе не обязательно, да и не поймёшь. Просто шепни на ухо господину естествоиспытателю, когда он соизволит разделять газовые молекулы на горячие и холодные, дескать, в этом случае виноваты «особые демоны», а он пусть уж сам выкручивается, кто да что, – Либертус вздохнул. – За работу, дорогой! Твоя новая должность – Внутренний голос Джеймса Максвелла. Ну, бывай!..
***
Восточное побережье Шотландии было скрыто за плотным слоем серых кучевых облаков. А старый Эдинбург, выросший из бретонской Крепости Эйдина, встретил бестелесного посланника сильно изменившимся за прошедшие века. Посеревший камень замка нёс на себе печать сырой и капризной погоды, редко балующей шотландцев белым покровом даже в Рождество. Недавно прошедший жестокий ливень, загнал в подвалы многочисленных бездомных собак и кошек, призванных бороться с докучливыми крысами. Прохожие привычно стряхивали капли небесной влаги с поверхности зонтов, складывали их в трости и аккуратно обходили глубокие лужи, стараясь не зачерпнуть в обувь грязную жижу.
Десятилетний отрок, привлёкший внимание духа Филиппо, остановился на углу богатого особняка с белыми гладкими колоннами, вытроенного в стиле неоготики, и поднял голову к стрельчатому окну во втором этаже. Также как и вчера, в понедельник, там виднелась очаровательная белокурая девочка с локонами в нежно-голубом платье с белым кружевным воротником. Пухленькие словно нарумяненные щёчки, губки-вишенки и маленький римский носик заставляли горячее сердце юного Джеймса биться неровно и возбужденно. Пушистые белые ресницы обрамляли большие синие глаза, из-за чего она была похожа на Герду из сказки Ганса Христиана Андерсена «Снежная королева». Опершись на неуклюжий зонт, он как настоящий джентльмен галантно кивнул ей. Внезапно девочка показала пальцем куда-то вправо. Мальчик повернулся. С водосточной трубы в канаву свалилась кошка, она отчаянно гребла лапами в потоке дождевой воды и хрипло мяукала. Он, не раздумывая о последствиях, кинулся спасать животное. Для этого ему пришлось развернуть зонт, встать на колени и, перегнувшись через мокрый и грязный бордюр, зачерпнуть зонтом мутной воды, чтобы выловить глупую кошку. Операция удалась. Почуяв под ногами опору, кошка немедленно прыгнула на сушу и встряхнула мокрой шерстью, обдав костюм спасителя грязью.
Джентльмен посмотрел на девочку: «О, счастье! Она улыбалась ему и радостно хлопала в ладоши». Следом в окне появилась худая женщина с постным лицом в сером атласном платье, в каких обычно бывают противные гувернантки, и строго погрозив мальчишке длинным узловатым пальцем, увела ангельское создание вглубь помещения.
«Да, сей отрок являет собой давно непаханое поле для педагогики»! – опечалился дух Филиппо. – «Сколько же трудов в него предстоит вложить, прежде чем общество сможет ожидать от него полезной отдачи»!?
Меж тем «непаханое поле для педагогики» дошёл, наконец-то, до парадного входа в академию, отличающуюся от обычной шотландской школы лишь углублённым изучением иностранных языков.
– Мистер Джеймс Максвелл, вчера вы пропустили греческий, сегодня опоздали на урок латыни. И почему вы являетесь в школу в таком непотребном виде, можете объяснить всему классу? – гнусаво просипел учитель и шумно высморкался.
У сеньора учителя был извечный насморк. Приехавший из предместья Рима, итальянец никак не мог привыкнуть к климату туманного Альбиона. Джеймс поглядел на подсыхающие грязевые пятна на штанах в области коленей, такие же полосы спереди на куртке и рукавах, слегка огорчился, но вспомнив о том, что он совершил геройский поступок на глазах очаровательной девочки из сказки, он расправил плечи:
– Зато я спас кое-кого, и вытащил несчастного из стока в тот момент, когда бурным потоком воды его чуть не затащило в канал, – сказал громко Джеймс, скромно умолчав о личности спасенного, и высоко поднял голову. – Я мог бы пойти домой переодеться, однако чувство долга мне не позволило пропустить уроки.
Сеньор учитель по прозвищу «Лазанья», протер клетчатым носовым платком лорнет и водрузил его на нос, рассматривая опоздавшего:
– Вот как? Расскажите-ка подробнее о вашем благовидном поступке, а мы с удовольствием послушаем. Каким образом этот «несчастный» угодил в дождевой сток?
– Э, да очень просто. Он ехал на велосипеде…
– На велосипеде! – ахнул класс хором.
А учитель добавил:
– Неужели на том самом дьявольском изобретении кузнеца Киркпатрика Макмиллана, который живёт в глухой деревеньке где-то на юге Шотландии? Быстро у нас народ подхватывает дурное, в прошлом году только придумали, а в этом уже катаются. Но вы рассказывайте, мистер Максвелл, не стесняйтесь!
– Так вот. Он ехал на велосипеде и засмотрелся на ворону, которая очень громко каркала, наверное, звала сородичей. Вы не поверите, но за пять минут до этого и буквально на моих глазах, – даю честное слово, на площади было много свидетелей, – я видел, как огромная серая ворона внезапно кинулась на какую-то высокую даму и сорвала с её головы шляпку. Хи-хи. Это было бы ещё полбеды, но вместе с нею, птица схватила и рыжий парик. Женщина как закричит мужским голосом и страшно до неприличия выругалась. Тогда все увидели, что это не дама, а переодетый лысый мужчина с большими ушами и картофельным носом, люди стали кричать, смеяться и показывать на него пальцами. А кто-то крикнул: «Полиция»! Вор, – я думаю, это был вор, – иначе, зачем ему переодеваться? Он сильно испугался и ринулся за проезжающим кэбом, быстро вскочил на подножку и уехал. Потом появились конные полицейские, они пришпорили лошадей и смело бросились в погоню за преступником.
С интонацией бывалого рассказчика Джеймс повествовал историю в красках и лицах, изображая каждого участника вымышленного спектакля. Внутренний голос, как ни пытался шепнуть хоть что-то нравоучительное на ухо шалопаю, не мог вставить ни слова в его пылкую речь.
– А велосипедист? – спросил сеньор Лазанья, прикрыв рот платком и едва сдерживая смех.
– На полной скорости он врезался в бордюр, кувыркнулся прямо через руль и плюхнулся в воду. Откуда я его и выловил, – Джеймс развел руками. – Вот.
– Поразительно! Эта история достойна Скотланд Ярда и его знаменитых начальников сэра Чарльза Роуэна и сэра Ричарда Мэйна, – покачал головой учитель. – Вы просто герой, мистер Максвелл, что-то скажет вечером ваша тётя Изабелла?
– Правильно сделал! Герой! – завистливо выдохнули одноклассники.
– Ну, раз так. Принимая во внимание особенности шотландской погоды, я могу согласиться, осенний холодный ливень и благородное спасение вами утопающего, – вполне уважительная причина, чтобы опоздать на урок латыни. Садитесь на место, дорогой мистер Джеймс Максвелл, – сказал учитель, хитровато прищуриваясь и критически осматривая жалкий костюм спасателя через лорнет. – Надеюсь, завтра дождя не будет.
«Какой лжец! Врунишка даже глазом не моргнул и не покраснел, пока сочинял почти правдоподобную небылицу! И этот оболтус – будущий великий ученый!?» – мысленно подивился дух Филиппо. – «Хотя, оно конечно, в творческой жилке пульс бьется споро».
Раздался перезвон колокольчика. «Перемена!» – понял Филиппо. Ему показалось, что во двор школы вылетело полсотни разновозрастных, застоявшихся в конюшне жеребцов. В это время обычно никто не прислушивается к внутренним голосам.
Далее в Эдинбургской академии в классе сеньора Лазаньи начался урок Священного Писания. Дух Филиппо, вступивший в новую должность, жаждал наконец-то заняться работой, достойной его ума, он осторожно присел на плечо молодого Максвелла и проникся лекцией.
– Кто нам прочтет Символ веры? – спросил учитель. – Мистер Максвелл, к доске!
Ученик бойко затараторил текст молитвы: «Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым»…
Учитель благосклонно кивал, сверяя слова с текстом и водя пальцем по строкам, а мальчишки в классе, тем временем, перебрасывались жёваными бумажками.
– Хорошо. А теперь, мистер Максвелл, поведайте нам, что говорит Писание о райских кущах?
Командированный, бывший некогда философом Филиппо, встрепенулся, потому как всегда имел своеобразный подход к теологии и мифотворчеству католической церкви. «Вот она реальная возможность отомстить лягающемуся невежеству»! – подумал посланник. Внутренний голос Максвелла оживился и незамедлительно приготовился подсказывать отроку незыблемую истину Бытия так, как понимал её до сих пор сам…
***
[*] - последние слова Бруно, «Инквизиция перед судом Истории».