Хергезели совершали свою первую прогулку после выкидыша у Трудель. Они шли очень медленно, порой Карл бросал взгляд на жену, она, опустив голову, шла рядом.
«Хорошо в лесу» - сказал Карл.
«Да, хорошо» - ответила она.
Немного позже он:»Смотри, лебеди на пруду!»
«Да. Лебеди...»
И ни слова больше.
«Трудель, почему ты со мной перестала говорить? Почему тебя ничего не радует?»
«Я всё время думаю о моём мёртвом бэби» - шепчет она.
«Ах, Трудель, у нас ещё будет много детей.»
Она кочает головой. «У меня никогда больше не будет ребёнка.»
Он, с опаской:» Это тебе доктор сказал?»
«Нет, не докторо. Я это чувствую.»
«Нет. Ты не должна так думать, Трудель. Мы же молоды, мы можем народить много детей.»
Опять она мотает головой. «Я теперь порой думаю, что это был мой штраф.»
«Штраф! За что, Трудель? Что мы наделали, чтобы быть так оштрафованными? Нет, это была случайность, просто дурацкая случайность!»
«Это не была случайность, это было наказание» - говорит она упрямо. «У нас не должно быть ребёнка. Чтобы стало с Клаусом, если бы он родился? Гитлер-юнгэ, SA или СС...»
«Но, Трудель!» - - удивился он её чёрным мыслям. «Когда Клаус бы подрос, с Гитлером было бы уже давно всё покончено. Его дни сочтены, поверь мне!»
«Да», - сказала она «А что мы сделали для лучшего будущего? Ничего! Того хуже: мы покинули хорошее дело. Я вспоминаю наших друзей...поэтому мы наказаны...»
«Ах, ты вспоминаешь этого бедного Григоляйна!», - сказал он рассерженно.
Он злился на этого типа, который до сих пор не удосужился забрать свой чемодан.
«Я думаю, Григоляйн давно посажен, так бы мы о нём что-нибудь услышали.»
«Если он сидит, мы в этом виноваты. Мы оставили его в беде.»
«Трудель! Я запрещаю тебе такую чушь даже думать! Мы не созданы для заговора. Самое правильное для нас было завязать с этим делом.»
«Да», - сказала она с горечью, « мы созданы для трусости! Ты сказал, что Клаусу не нужно было бы становиться членом гитлеюгенд, когда бы он подрос. Но что мы сделали, чтобы он нас любил и уважал? «
«Не все могут становиться заговорщиками, Трудель.»
«Нет. Но можно было что-то другое сделать. Если уж такой человек как мой бывший тесть, Отто Квангель...» - она оборвала речь.
«Ну и что с Квангель? Что ты о нём знаешь?»
«Нет. Лучше я тебе этого не скажу. Я ему и обещала. Но если даже такой старый человек, как Квангель, что-то делает против режима, я нахожу позорным наше ничего неделание!»
«Но что мы можем делать, Трудель?»
«Что? Многое! Мы можем писать призывы и прикреплять на деревьях! Ты работаешь на химической фабрике, как электрик, у тебя есть доступ ко всем цехам. Тебе достаточно только кран по-другому установить, гайку на машине отвинтить, и работа многих дней будет загублена. Если ты бы так делал и ещё пара сотен других..»
«Да, и уже при второй попытке меня бы схватили, и отправили на виселицу!»
«То-то я и говорю: мы — трусы. Мы думаем только о себе. Посмотри, Карли, ты освобождён от военной службы. Но если бы ты должен был быть солдатом, ты бы каждый день рисковал жизнью и находил бы это само собой разумеющимся.»
«Ах, у пруссаков я бы уж получил безопасное местечко!»
«Предоставил бы другим за тебя умирать! Всё, как я сказала. Мы — трусы, мы ни на что не пригодны!»
«Эта проклятая лестница!» - прервал он Трудель. «Если бы у тебя не получилось выкидыша, мы могли бы и дальше счастливо жить!»
«Нет, не было бы счатья, настоящего, Карли! С того времени, как я носила в себе Клауса, я всё время думала, что из него будет. Я бы не вынесла, если бы он поднимал свою руку, в приветствии Хейль Гитлер, я бы не хотела его видеть в коричневой рубашке. Если бы опять праздновали победу, и он увидел бы, как мы вывешиваем флаг со свастикой, понял бы какие мы лгуны. Хотя бы этого мы избегли. Нам не должно было заиметь Клауса, Карли!»
Некоторое время он мрачно шёл рядом. Они уже возвращались, но не видели ни леса, ни озера.
«Я не могу себе представить, Трудель, как я крадусь между машинами и их порчу, это не моё.»
«Тогда подумай, что тебе больше подходит! Что-нибудь придумаешь.»
«А ты уже придумала, что ты хочешь делать?»
«Да. Я знаю одну еврейку, которая прячется. Её уже д.б. увезти. Но она у ненадёжных людей и каждый день боится, что её выдадут. Я возьму её к нам.»
«Нет! Нет, этого ты не сделаешь, Трудель! За нами же следят, это сразу выйдет наружу. И потом подумай о продовольственных карточках! У неё их ведь нет! Мы же не можем ещё одного человека нашими карточками прокормить!»
«Не можем мы этого? Мы не можем, действительно, немного поголодать, если этим спасём человека от смерти? Ах, Карли, если это так, тогда Гитлеру, действительно, легко. Тогда мы — мразь и всё правильно, что с нами происходит!»
«Но ведь её у нас увидят! В нашей маленькой квартире никого не спрятать. Нет, я тебе это запрещаю!»
«Я не думаю, Карли, что ты можешь мне запретить. Ведь это и моя квартира.»
Они втянулись в ссору, в первую настоящую ссору в их браке.
Она сказала, что когда он будет на работе, она приведёт женщину в квартиру, а он предупредил, что сразу же её выставит.
«Тогда и меня вместе выставляй!»
Так далеко они зашли. Оба были злыми, ожесточёнными. Для неё здесь не могло быть компромисса. Ей хотелось что-то сделать против Гитлера, против войны. Принципиально, ему тоже этого хотелось, но при этом дело д.б. быть нерискованное. Он не хотел ни капельки не рисковать. С еврейкой — это было сумашествие. Ни за что он этого не позволит!
2
Молча шли они по улицам домой. Больше не держались за руки, не дотрагиваясь друг друга, шли просто рядом .Если рука случайно касалось другого, её быстро отдёргивали, и увеличивали расстояние между собой.
Они не обратили внимание, что перед входной дверью стояла большая крытая машина. Поднимаясь по лестнице, они и не замечали, что из каждой двери за ними с любопытством и страхом наблюдают. Карл открыл дверь квартиры и пропустил Трудель вперёд . И в коридоре они ещё ничего не заметили. Только в комнате, наткнувшись на маленького плотного мужчину в зелёной куртке, они испуганно съёжились.
«В чём дело?» - недоумённо спросил Карл. « Что вы здесь в моей квартире делаете?»
«Криминальный комиссар гестапо — Лауб, из Берлина», - представился мужчина.
«Господин Хергезель, не так ли? Фрау Гертруд Хергезель, в девичестве Бауманн, т.н. Трудель? Прекрасно! Я хочу поговорить с вашей женой, господин Хергезель. М.б. вы пока подождёте на кухне?»
Побледнев, испуганно они посмотрели друг на друга. И вдруг Трудель улыбнулась. «И так, до свидагия, Карли!», - сказала она, обнимая мужа.
«До хорошего свидания. Как глупо было нам ссориться! Получается всегда по-другому, чем думаешь!»
Комиссар предупредительно закашлял. Они поцеловались и Карл покинул комнату.
«Вы только что попрощались с мужем, госпожа Хергезель?»
«Я с ним помирилась, мы были в ссоре.»
« Почему вы поссорились?»
«Из-за посещение моей тёти. Он был против.»
«И моё появление изменило ваше решение? Странно, ваша совесть кажется не особенно чистой. Подождите как! Оставайтесь здесь!»
Комиссар ушёл на кухню.
Наверное, Карли назовёт другую причину для ссоры, подумала Трудель. Всё с самого начало текло не так. Тут ей пришёл в голову Квангель. Хотя он ведь не похож на человека, который предаёт...
Комиссар вернулся, потирая довольно руки:»Ваш муж сказал, что вы поссорились из-за ребёнка, адаптировать его или нет. Это была первая ложь, на которой я вас засёк. Через по-часа вы мне наврёте в три короба, но я всё разоблачу! У вас был выкидыш?»
«Да.»
«Немножко помогли, не так ли? Чтобы фюрер не получил солдата, не так ли?»
«Теперь вы солгали! Если бы я этого хотела, не стала бы ждать 5 месяцев!»
В комнату вошёл мужчина с бумажкой в руке.
«Господин комиссар, её сейчас на кухне Хергезель хотел сжечь.»
«Что это? Квитанция из камеры хранения? Фрау Хергезель, что это за чемодан, который ваш муж оставил на вокзале Александер площадь?»
«Чемодан? Понятия не имею, мне мой муж о нём ничего не рассказывал.»
«Приведите сюда Хергезеля! Один человек должен сейчас же поехать на вокзал и привезти чемодан!»
Третий человек ввёл Карла в комнату.
«Что это за чемодан, господин Хергезель, который вы оставили на вокзале?»
«Я не знаю, что в нём, я в него не заглядывал. Чемодан принадлежит знакомому. Он сказал, что там бельё и одежда.»
«Весьма вероятно! Поэтому вы хотели его сжечь, когда обнаружили в квартире полицию!»
Хергезель помедлил, бросил взгляд на жену и сказал:» Я это сделал, потому что не особо доверяю знакомому. Там м.б. и что-нибудь другое. Чемодан очень тяжёлый.»
«И что по-вашему может быть в чемодане?»
«М.б. брошюры. Я всё время пытался об этом не думать.»
«Что это за странный знакомый, который не может сам здать чемодан на хранение? М.б. его зовут Карл Хергезель?»
«Нет, его фамилия Шмидт, Генрих Шмидт.»
«И откуда вы знаете этого т.н. Генриха Шмидта?»
«Ах, мы давно знакомы, м.б. уже 10 лет.»» А почему вы подумали, что там типографский шрифт? Кем был этот Эмил Шульц?»
«Генрих Шмидт! Он был социал-демократом или коммунистом. Поэтому я так подумал.»
«Где вообще-то вы родились, господин Хергезель?»
«Я? Здесь в Берлине.»
«И когда?»
«10-го апреля 1920 года.»
«Ах так, и Генриха Шмидта вы знаете 10 лет, и знакомы с его политичекой ориентацией! Вам тогда было 10 лет, господин Хергезель!! Таким дураком я не позволю себя считать, я в таком случае становлюсь неприятным, а если я становлюсь неприятным, вам сразу станет больно!»
«Фамилия Шмидт — первая ложь! Не видел содержания чемодана — вторая! Нет, мой дорогой господин Хергезель, каждое ваше предложение — ложь!»
« Нет, всё правда. Генрих Шмидт хотел поехать в Кёнигсберг, и потому что чемодан был тяжёлым, и он ему в дороге был не нужен, он меня попросил его сдать в багаж. Это вся история!»
«Для того чтобы потом тащиться к чёрту на кулички за квитанцией, вместо того чтобы положить её в свой карман! Очень правдивая история, господин Хергезель!! Но оставим это дело. Я думаю, мы об этом ещё потолкуем. Будьте так любезны, пройтись со мной в гестапо. Что же касается вашей жены...»
«Моя жена об этой истории с чемоданом ничего не знает!»
«Что она знает, а чего нет, это я ещё выясню. Поскольку же вы, два
молодые голубка сейчас рядом — вы же знаете друг друга по работе на фабрики униформы?»
«Да»
«Ну, и что там было, что вы там наделали?»
«Я был электриком..»
«Я кроила униформу...»
«Очень хорошо, очень хорошо, вы - трудолюбивые люди. А когда у вас под рукой не было материи, или вы не протягивали кабель — что вы делали тогда, мои милые малыши? Организовали маленькую коммунистическую ячейку, вы оба с ещё двумя т.н. Йеншем и Григоляйтом?»
Они побледнели. Откуда этот человек всё узнал? Обменялись растерянными взглядами.
Лауб язвительно засмеялся. «Ну, что у вас нет слов? Мы за вами наблюдали, за всеми четырьмя, и если бы вы так быстро с ними не расстались, вы бы со мной познакомились. гораздо раньше.»
Они были до такой степени изумлены, что и не подумали, возразить комиссару.
Комиссар задумался, и вдруг ему пришла в голову идея.
«Кому принадлежал этот чемодан, господин Хергезель? Григоляйту или Йеншу?»
«Раз вы всё уже знаете, ему не помочь. Григоляйт мне его всучил. Он хотел через неделю забрать, но уже прошло столько времени...»
«Смылся ваш Григоляйт! Но я его ещё поймаю, если он ещё жив, естественно.»
«Господин комиссар, я хочу обратить внимание, что мы с того момента, как вышли из ячейки, не занимались политикой. Мы, можно сказать, разрушили ячейку до того, как она что-то сделала. Мы заметили, что не годимся для такой деятельности.»
«Я тоже заметил, я тоже!» - съязвил комисссар.
Карл Хергезель продолжил:» С тех пор мы думали только о работе, мы ничего не сделали против государства.»
«Только эта история с чемоданом, не забывайте о чемодане, господин Хергезель! Хранение коммунистических брошюр — это государственная измена, это будет вам стоить головы, мой дорогой! О, фрау Хергезеь! Фрау Хергезель! Что же вы так волнуетесь?
Фабиан, отцепите молодую женщину от мужа, но осторожно, не в коем случае не делайте ей больно! Только что у неё был выкидыш, у этой милашки. Не захотела родить фюреру нового солдатика!»
«Трудель! Не слушай, что он говорит. Не обязательно д.б. в чемодане брошюры, это я только иногда думал. Там, действительно, может быть одежда и бельё.»
«Правильно, молодой человек» - похвалил комиссар, « воодушевите немного молодую жену! Пришли в себя, моё сердечко? Можем дальше продолжать? Теперь перейдём к государственной измене Трудель Хергезель, в девичестве Бауманн...»
«Моя жена о всех вещах ничего не знала! Моя жена ничего не сделала против закона!»
«Нет, нет, вы оба были бравыми национал-социалистами!»
Внезапно комиссара охватил гнев.
«Знаете, кто вы? Трусливые коммунистические свиньи, вот кто! Крысы! Но я вас выведу на чистую воду, я вас приведу на виселицу! Обоих я хочу видеть повешенными! Тебя, с твоим лживым чемоданом! И тебя с твоим выкидышем! Со стола ты прыгала до тех пор, пока не сработало! Было так? Было так? Скажи, да!»
Он схватил Трудель и начал трясти.
«Оставьте мою жену в покое! Не прикасайтесь к моей жене!»
Кулак Фабиана сработал профессионально, Карл потерял сознание. Очнулся на кухне с наручниками на руках, с громко стучащим растерянным сердцем — Трудель в руках мучителя без его поддержки.
А Лауб добросовестно продолжал мучить свою жертву. Ей, почти потерявшей рассудок из-за мужа, приходилось объясняется из-за открыток Квангеля. Комиссар не верил в случайность их встречи, он считал, что Трудель была в постоянном контакте с Квангелями, трусливая коммунистическая собатёрка, и её муж об этом тоже знал!
«Сколько открыток вы распространили? Что в них стояло? Что говорил ваш муж по этому поводу?»
Так он её мучал часами, в то время как муж находился на кухне, с ужасом в сердце.
В конце концов прибыл чемодан и его пытаются открыть. Хергезель опять в комнате, но его охраняют и между супругами максимальное расстояние.
«Ну, сейчас мы увидим этот «салат»! Подозреваю, это будет для вас обоих неловко, или что вы думаете, господин Хергезель?»
«Моя жена ничего не знала об этом чемодане, господин комиссар!»
«Да, а вы ничего не знали, что ваша жена распространяла открытки с призывами к государственной измене! Каждый предатель сам по себе! Милая семейка, должен вам сказать!»
«Нет!» - закричал Карл. «Нет! Ты этого не делала, Трудель! Скажи, что ты этого не делала, Трудель!»
«Она уже призналась!»
«Только один раз, Карли, и это было совершенно случайно...»
«Я запрещаю вам всякие разговоры! Ещё одно слово, и вы опять окажитесь на кухне, Хергезель! Ну, чемодан, наконец, отрыт, и что мы в нём видим?»
Оба комиссара стояли у чемодана и тихо переговаривались. Хергезелю с его места ничего не было видно. Потом Фабиан высоко поднял его содержимое.
«Печатающая машина!» - сказал комиссар Лауб. «Симпатичная миленькая машинка для печатания коммунистической пропаганды. С вашим случаем, Хергезель покончено. С сегодняшнего дня и навсегда!»...
«Прощай, Карли! Прощай, мой любимый. Ты сделал меня счастливой... »
«Сделайте так, чтобы она умолкла!» - приказал комиссар.
«А это ещё что, Хергезель?»
Карл Хергезель вырвался от его охраняющего и бросился к стене, где тяжёлый кулак заставил Трудель замолчать. Хотя он и был в наручниках, Карлу удалось повалить мучителя на землю. Завязалась борьба.
Комиссар сделал Фабиану знак, и тот, выждав удобный момент, нанёс своим кулачищем три, четыре удара по черепу Хергезеля.
Тот застонал, дёрнулся пару раз и утих. Так лежал он у ног Трудель. Она стояла неподвижно и смотрела на него вниз. Из её рта текла кровь.
Во время долгого пути в гестапо Трудель надеялась, что Карли прийдёт в сознание и она ещё раз посмотрит в его глаза. Но этого не произошло.