Роману "Мастер и Маргарита" посвящено огромное количество самых разнообразных сочинений, общая сумма страниц которых вероятно в тысячи раз перекрывает собственный объём книги.
Для знаменитой "пилатчины" в них нашлось достаточно места. Однако ещё нигде мне не встретилось такое определение "предмета", про которое можно было бы сказать: " Вот она - истина, попали в "десятку!"", или: "Ни отнять - ни прибавить". Ведь не будет открытием, и упрёком впрочем - сказать, что большинство читателей увлекает чаще мистическая оболочка сюжета "М и М", и тонкий юмор мастерски построенных ситуаций. Не говоря уже об эротических моментах, от которых в своё время небалованный советский студент просто "тащился". Роман многоплановый, широкоохватный до бесконечности, читающему открывается целое поле человеческих сует и страстей. Поэтому, когда мне подворачивались случаи поделиться со слушающими собеседниками своим чувством открытия, которое получил со второго взгляда, по мере перечитывания романа в разных возрастных категориях, то, собственно, не стоило удивляться, не получая ожидаемой искры понимания.
В отсутствии "живой" взаимности естественно далее было обратиться к раскопкам в «сетях». Тут обнаружилась весьма бодрая жизнь темы, от школьных рекомендаций правильного понимания замысла автора, до доказательств того, что прототипом Мастера был не кто иной, как Максим Горький. Но проявились и просто замечательные вещи, настоящие вехи.
Трактовки связанные с религией мы здесь просто не будем принимать к вниманию: там же, в "сетях", находится достаточное количество грамотных выкладок об этой очевидно поверхностной ветке суждений.
Более искушенные читатели романа поняли, в среднем, "пилатчину" так (цитирую из соцсетей): "... Пилатчина — это же бухаринщина или ежовщина! Или иная антипартийная позиция, контрреволюционное движение — по меркам тех лет...". (Простим молодым гражданам смешение по недоразумению в одну кучу и жертв и палачей).
Что ж, тепло, но ещё не горячо. Да, Булгаковская "пилатчина" - это нечто противное и опасное линии единовластвующей партии. Булгаков практически прямо сообщает нам об этом, спуская в романе свору советских критиков на своего Мастера. Как реальная власть отнеслась к реальному роману мы все прекрасно знаем. Но: "пилатчина - антипартийная позиция", - это слишком дёшево отделаться, это - по сути, почти что не понять самого произведения.
Наконец, из моря результатов прочёсывания отечественных "ссылок" нашлась-таки самая близкая к завершающей точке, почти финишная статья. Это замечательное эссе: "Роман о Пилате и пилатчина" В. А. Маринчака, протоиерея, кандидата филологических наук, преподавателя Харьковского государственного университета. Вообще эта работа выполнена на очень высоком уровне тонких понятий, забираясь в темы гораздо шире затронутого мной "предмета. Поэтому привожу ниже цитаты не в обсуждение излагаемых в ней генеральных позиций, а из уважения к авторскому приоритету изложения того, что мог бы сказать здесь сам.
Цитирую:
" Но если все сводится к пилатчине, тогда роман Мастера оказывается посвященным теме власти и ее ветвей, власти, которая зиждется на насилии и страхе и культивирует трусость, власти, которая и сама проникнута страхом, теме несоответствия властной должности человека с умом и сердцем, теме превосходства идеократии над властью, которая опирается на право и не чужда морали, теме необходимости для любой власти тайных служб и провокаторов, теме всевластия этих тайных служб, теме провокации, теме неизбежности в подобном общественном устройстве трусости и предательства… И ведь действительно все это в романе Мастера было, то есть была в нем пилатчина."
Это вводная обстоятельств существования «предмета». Характеристика духа времени.
Теперь внимание, главное, нам дают характеристику пилатчины в Пилате:
" Сложно и драматично складываются обстоятельства этой встречи у вознесенного к вершинам власти человека с умом и сердцем, для которого возможна, а порой и неизбежна актуализация противопоставления добра и зла, который способен почувствовать и оценить явление добра, свободы и отваги, в котором должность не истребила до конца человека. И поскольку он остается человеком, он, пусть лишь в исключительных обстоятельствах, но все же может избрать душой добро, войти в противоречие со своей функциональной ролью, воспротивиться жесткому детерминизму своего положения. У него потенциально присутствует конфликтность по отношению к своему статусу служителя власти. Отсюда его изначальное объективное неполное соответствие должности и возникающая в определенный момент субъективная оценка своего положения («у меня плохая должность»)".
Конец цитаты. Горячо, очень горячо!
Давайте теперь посмотрим на укрупнённый план картины, который обдуманно, по генеральному замыслу построил (для кого?) Булгаков:
О месте действия говорить не приходится. Обстановка – смотри первую цитату из В. А. Маринчака.
Романист в романе, как бы главный - нет, не герой, а кто? - Ось для раскрутки. Безобидное создание, «вдруг» озабоченный тонкостями душевных противоречий "наркома" Римской Империи Понтия Пилата. Относит с чистым сердцем своё произведение на суд кого? Кооперации советских писателей. Так и вспоминается: «А судьи кто?» К чему Булгакову эта гротескная наивность? – А как ему иначе было без маскировки выразить то, что у него накипело? Но здесь не об этом, это просто, это на виду. Здесь главное – понять, что идея о мучающемся духовно Понтии Пилате, сыне короля-звездочёта и пр…(ну не настоящем же) и есть главное, в данном произведении – руководящее желание автора. Остальное вертится вокруг средством, то вуалирует видимость, то проясняет… . Не для того же заварил эту кашу автор «Собачьего сердца», чтоб развлечь публику мистической чертовщиной? Словечко, правда, для названия своей идеи (фикс – если честно) Булгаков придумал довольно отталкивающее: пилатчина. А как бы в реальности ещё её назвала реальная советская критика?
Отсюда сразу много можно вывести, но лучше пока сосредоточиться на одном: пилатчина – это комплекс вины.
(Расшифруем: это человеческое чувство - результат моральных переживаний, и сам процесс этих переживаний, и склонность к ним)
Но этого ещё не достаточно, на клубок чувств в единичном экземпляре не приклеят ярлык с окончанием "ина". «Ина» должна быть во множестве.
Здесь, на этом месте можно конечно заметить, что «пилатчина», объявленная как таковая внутри «М и М», относится к одному литературному произведению вымышленного автора – одиночки. Однако отчего-то так резво бросились вымышленные же критики гасить одиночный огонёк? – От желания погасить скорее, пока не расползлось. Пока не начало распространяться во множестве, готовом подхватить «заразу» пилатчины. О существовании такого множества видимо имеются у хозяев этих «литературных» критиков веские подозрения. Так в романе, хотя без единого слова о «хозяевах». Но мы-то прекрасно понимаем, о чём речь. Ну что, так оно было и в жизни. Несмотря на страх обменяться свободными мнениями даже между близкими людьми, само понимание того, что общество катится путём насилия неправильно, не так, и не туда – было в народе. Это мы просто помним ещё живой памятью прямых наследников.
Какое же множество хотелось видеть Булгакову?
- Как Вы думаете, для кого предназначался роман? Не будем же мы предполагать, что МБ наивно надеялся призвать к голосу души множество партократов с портупеями. «М и М» был написан для тех, кто способен прочитать и понять: к российской интеллигенции того времени. Ну, прежде всего к писателям, критикам - тому пишущему слою, к которому был всё-таки ближе Михаил Булгаков. Вот в массе интеллектуалов и желал бы Михаил Булгаков видеть явление «пилатчины». Правда по общему настрою и исходу действий романа можно догадаться что желание то не сопровождалось призрачной надеждой. Фантазии Булгакова были всегда реалистичнее самого прозаического соцреализма. Оно, конечно, можно понять те времена. Мало кто отважился бы заниматься диссидентством, зная что получит за это «10 лет без права переписки» в затылок.
«М и М» вообще не столько призыв к действию, сколько обвинительный акт. Достаточно жестокий в выражении, если посмотреть в контексте времени на знаменитую фразу: «…Единственное, что он сказал, это, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость…». Тот, распятый, сказал это для Пилата. А для нас это написано не про трусость Пилата, это - о трусости наших… кого сейчас?... - дедов, прадедов. И далее следует рассудить по степеням участия в грехе, потому что это тоже есть в «М и М».
"Прости им, ибо не ведают что творят" ( От Луки, глава 23). Немного математики.
Определим систему координат, в которую нас ведёт нить рассуждения. Пространство с тремя осями: знание – неведение; чувствительность – бесчувствие; и, наконец собственно, добро - зло. Куб, заполненный взвесью из всех людей-пылинок разных масс и энергий. Этот воображаемый туман в пространстве координат куба висит сгущениями и разряжениями плотности, в которых находится соответственно или много, или мало "пылинок" - так же, как в жизни бывает больше людей одного типа и меньше - другого. (Сколько причудливых узоров можно было бы обнаружить в этом пространстве, если им поплотнее заняться какому-нибудь дотошному диссертанту).
Нам однако будет достаточно найти здесь крайние полюса и провести некоторую границу. Для приличия стоит оговориться, что ось добра-зла у нас конечно субъективная вплоть до субъективности знаков полярности, и находится в зависимости от точки зрения наблюдателя (а две остальные оси - объективные, поскольку, например, уж если нет знания - то это «нет» всем понятно одинаково). Поэтому уговоримся, что мы симпатизируем Мастеру, Маргарите и Иешуа, и негативны в отношении к их противникам.
Итого, на тёмном полюсе сгущения «зла» плавают у нас Каифа, Афраний, критик Латунский вероятно, император Тиверий там подспудно означается. Совсем не поименованные в романе, но должны быть там и «сильные» России того времени. Чем отличается эта компания, что я выделил и поместил её сюда? Своим отношением к тому, что мы называем злом. Это рафинированная в своём роде публика. Она творит насилие, и ориентируется в любых действиях своей выгодой УБЕЖДЁННО в естественности своих действий. В некотором смысле, они таким образом даже не совершают «греха», т.к. не делают ничего в противоречии со своей «душой» - своими моральными установками. Они не пребывают в неведении о результатах своих дел, т.е. обладают достаточным знанием. Они наделены чувствительностью настолько, чтобы точно уловить выгоду или угрозу себе. Неточно будет сказать, что наше «добро» прямо инвертируется для них в «зло». Просто они существуют в параллельном искривлённом пространстве своей личной "правды".
Про население полюса "добра" вероятно не требуется говорить много, довольно будет условиться, что мы представляем его хотя бы в рамках заповедей канонической христианской морали. Нас сейчас интересуют не экстремумы эгоизма и альтруизма.
Что можно сказать об остальной, ещё не охваченной взглядом части человечества, рассредоточенной между полюсами добра и зла? Само собой разумеется, что эта масса средних элементов в свою очередь тоже смотрится слоями сложной неоднородности.
Но сейчас мы выделим два полюса в плоскости пересечения уже двух других осей координат. Так уж складывается по природе, что знание (ведение) обычно достаётся легче (лучше) чувствительному, восприимчивому, впечатлительному человеку. И наоборот, грубому восприятию трудно даются утончённые предметы познания. Вот она, диагональ, на одном конце которой сосредоточены восприимчивые ведающие интеллектуалы, а на другом, уж извините - туповатые невежи. Даже не будем пытаться раскопать всю сложность проекции слоёв представленной среды на ось добра и зла. Мы уже близки к финалу по избранной теме.
Как уже было объявлено, речь идёт о грехе, т.е. о существовании некоторой вины и невиновности, обвинения и оправдания. Так вот: неведающая масса одновременно и невиновна. Конечно, поднявшаяся на пределе тех или иных коллизий, или спровоцированная, она совершает, например, беспорядочные разрушения и насилие. Нормами государственного права это считается виной, поскольку законодательное право в общем-то по сути предмет экономический, и рассматривает всегда материальную сторону событий. Однако даже уголовное право признаёт случаи состояния аффекта, т.е. не считает возможным осуждать существо, действующее без разума.
Автор же "М и М" опирается в суждениях не на право, а на мораль, базирующуюся на заповедях христианства, если уж говорить точно. Само собой разумеется, что при этом не ведающие что творят, простой народ собственно, не попадают под его упрёк. Нет на них "греха" трусости, измены своему внутреннему голосу. Как можно винить в грехе стихию или животное, которое просто не имеет о том понятия? Или, уж ещё точнее, вспомним например гротескные, но реалистичные образы жителей "Чевенгура" А. Платонова. Суровая и наивная простота, та, которая «хуже воровства» . Вот уж не ведали, что творили!
Проницательный читатель видимо уже знает, о грехе чьём и в чём собственно идет разговор.
Не слишком многочисленная прослойка общества. Интеллектуалы. Люди привыкшие шевелить мозгами, более тонкие и чувствительные натуры, знакомые в частности и с абстракциями добра и зла. Благодаря интеллектуальным возможностям они занимают позицию формирования морали общества, нередко проникают и в функции управления. Вот эти - ведают, что творят. Здесь то и проходит граница между теми кто, просто по своему внутреннему устройству, наделённому широтой взглядов, ставится в необходимость морального выбора, и теми, кто по той или иной причине не достиг этого. Разумеется, как и всюду в нашей человеческой жизни, граница эта не проходит резкой чертой, а является постепенным размытым переходом. Однако на достаточном отклонении от неё в противоположные стороны разница характеристик среды становится очевидной.
Ту границу, о которой я говорю, провёл в «М и М» для своих современников мучимый совестью за всех интеллигент Михаил Булгаков. Нельзя сказать, что Пилат – это собирательный образ интеллигента. Так же это и не собирательный образ чиновника с конфликтом между внутренней моралью и внешним статусом (много ли тогда можно было собрать?). Пилат - это портрет ведающего – и не делающего. Знающего, что творится зло, не согласного с ним – и промолчавшего (т.е. фактически ставшего на сторону зла против своей совести). Пилат, данный нам в романе – выставочное изображение схемы греха.
Указатель связи от этой схемы из прошлого на современное «М и М» множество интеллектуалов дан по ходу романа описанием реакции литературной среды на роман Мастера о Пилате. Вроде бы единственное место, но именно оно является осевой точкой публицистического замысла автора.
По сути, в лице вымышленных литераторов, через ассоциативную связь с вымышленным Пилатом-философом , Булгаков обвиняет в грехе трусливой капитуляции совести всю интеллигенцию своего времени. Ну, на самом деле, не выступаешь против того, что не согласуется с твоей моралью, так хотя бы не побойся не выступать со своим поддельным «за»!
(Кстати, по ходу дела: ведь наибольшая часть характеристических сценок романа является ничем иным, как изображением дефицита высоко духовных личностей в обществе, который с безнадёжным разочарованием видит Булгаков.)
Однако, давно уже пора выполнить заявленное и подвести черту под определением «пилатчины».
Следуя двуслойной структуре «М и М», и линии ввода термина автором, следует различить так же два определения «пилатчины»:
1. Социально-психологическое: Пилатчина – это внутренний комплекс вины личности за непротивление антигуманным актам государственной власти.
2. Художественно-публицистическое: Пилатчина – выражение в произведениях искусства и публицистике моральной вины интеллектуалов за совершение государственной властью антигуманных актов.
На момент первой публикации романа здесь можно было бы поставить последнюю точку. Но с той поры история успела-таки расставить некоторые точки по-своему.
При жизни Булгакова, и долгое время после его смерти пилатчины, соответствующей его мысли, в России не было. Просто не могло быть.
И всё же запоздалое подобие пилатчины нам довелось увидеть в прошлом веке. Это было не в Хрущёвскую оттепель, это было «покаяние» девяностых. На поверхность прорвался поток публикаций того, о чём ещё недавно привычно говорили шёпотом . Этот выброс фрагментов правды о прошлом и был более всего похож на «пилатчину», придуманную Булгаковым. Но именно – только похож. Потому что покаяние за грехи давно прошедших лет – это не настоящая «пилатчина», это больше напоминает устарелое учебное пособие по её проведению, наподобие старых школьных усохших плакатов со склада наглядных пособий. Ложка дорога к обеду.
Увлечение взволнованного общества 90-х разоблачением грехов прошлого прожило свой недолгий век сенсации, и сошло на нет, как и положено волне. Как же сейчас поживает пилатчина?
Плохо поживает, почти никак. Пропали один за одним с экранов ТВ, выжиты постепенно яркие тележурналисты с собственной гражданской позицией. На смену им появились слегка раскрепощённые по моде времени манекены-зачитыватели дозволенных «новостей». Политические обозреватели снова, как в старые «добрые» времена, вернулись к скучному разоблачению происков «американской демократии». Взять хоть ту же выборную власть: трудновато будет сегодня найти депутата, в котором можно было бы заподозрить пилатчину.
По сравнению с годами создания «М и М», в наше время слой образованных людей, которых принято считать интеллигенцией многократно расширился. Конечно нельзя мешать в одну кучу всех обладателей дипломов об образовании и записывать их в интеллигенты, но тем не менее. Казалось бы – кругом масса неглупых людей, талантливых и умелых, непошлых и неподлых. Но пилатчины в них лучше не искать, заблудитесь в лабиринтах странной морали. Для наглядности того могу предложить почитать комментарии к новостным блогам в социальных сетях. Те же люди, что только что пылко рассуждали о коррупции власти, на другой день выступают за смену названия Волгограда на Сталинград. Тот же, кого спроси – скажет, что он за мир - он же гневно вопит против предложения Обамы сократить боеголовки. Торговля оружием за рубеж вообще, всенародно признана добродетелью, достойной беспредельного развития. Странный взгляд на жизнь, расслоёный на две непересекающиеся плоскости взаимоисключающих установок. Так проще жить, перепрыгивая каждый раз по обстоятельствам в удобную плоскость. Видимо это человеческое свойство было и будет всегда, и пилатчина – удел немногих.
Что ж, перечитайте «Мастер и Маргарита», и наслаждаясь художественным словом - вспомните пожалуйста о дефиците пилатчины.