Счастье

            


             Хата  бабы  Марины  крайняя на селе.  Дальше  -  овраг,  по которому  во время дождей  вода  потоком  стекает  в  речку.  Овраг не широкий, глубиной  в два человеческих роста,  его  бока и дно  из  мелкого и плотного,  словно  камень,  песка.  По бокам  множество  дыр.  Это  гнезда щуров – красивых  птиц,  похожих  на  ласточек.

             Сад   старый  и  запущенный.  Несколько  небольших  деревьев  с  райскими  яблоками,   волшебно  раскрашенными  под Хохлому  ,  сливы,  одичавшие без  ухода,  десяток кустов крыжовника  да  огромная  груша  в  самом  центре  сада.  Груша  старая.  Ей никак не меньше лет,  чем  самой бабе  Марине.  Под  грушей  не  растет даже  трава,  песчаный  грунт  утоптан  и покрыт  тонким  слоем  соломы. Тут же стоит печь – небольшая,  с высокой  трубой.  Летом  здесь варят  еду.  Топливом  для печи  служит  солома, торф   в  брикетах, сухие  ветки  из  сада,  старые  газеты  и деревянный  хлам,  собранный на  дне  оврага  после  дождя.

            В конце сада – огород, протянувшийся до самой речки.  В центре села река  широкая и  с мостом. Названия  река  не  имеет  .  А вот в огороде   бабы  Марины    река  заросла  камышом , образовав  в  середине  небольшое  зеркало  чистой , голубоватой и прозрачной воды.  Место  это  называется  странно  -  Ручка. Тут водится  краснопёрка,  линь,  карась. Сквозь  прозрачную  воду  видно,  как  у самого песчаного дна  темной  тенью  проплывают  небольшие щуки.

             Я  проснулся,   когда жены рядом уже  не было.  Босиком, по прохладной  дорожке я  пошел  в  сад.  По  траве  и кустам  прозрачным  облаком  лежал   белёсый  дымок.  Пах  тот дым  сгоревшей  соломой,  блинами  и  печёными  яблоками.  Жена  возилась  у печки.  Была  она  в белой  ночной  сорочке,  насквозь  просвеченная  утренними    лучами  солнца.  Увидев меня,  выпрямилась,  улыбнулась  и   как-то  по -   особенному,  по -  утреннему,  радостно  вспыхнула  розовым  цветом  девичьего  смущения .

             - Проснулся? - спросила  она    тихо  и также не громко,  словно  стесняясь, добавила:
             - А   я  блины  пеку...

             Я присел  на стоявшую под  самой грушей    скамейку и  стал  с   интересом  смотреть   на  жену  в  просвечивающих  её   лучах  солнца.  Свет  обнажил   её  тело  -  красивое,  молодое  и  желанное, а  солнце  открыло  её  наготу -  волшебно – прекрасную,   волнующую  и  безумно  любимую  мною.  Она  наклонялась  над  сковородой,  точным  движением  своих  прекрасных  рук  переворачивала  блины,  укладывала их  на  тарелку,  потом  посыпала    сахаром,  опускала  на него  кусочек  масла и сгибала каждый  блин  дважды  пополам  .
            Мне  казалось -  жена  танцует  волшебный  танец.  Её  движения  были  плавными,  небольшая  грудь  волнисто   дрожала ,  подчиняясь  исполняемым  фигурам , стройные  ноги  быстро – быстро и невесомо   летали   по земляному покрытию  балетной  сцены,  а  её  попка -  идеальной  пропорции  и  волшебной  красоты  удивительно  дополняла  картину  законченностью,  гармонией   и  была  словно  последний  мазок  кисти  гениального  художника.

            Потом  мы  ели  блины и  пили  теплое,  парное  молоко.

            Мои глаза  всё сказали  за  меня.

            - Малину  будешь?  -   смутившись и покраснев, спросила   жена  и не  дожидаясь ответа, чуть  прикоснувшись  к  моей  руке  и  слегка  опустив  длинные  ресницы,   тихо сказала :
            – Пошли…

            В малиннике  царил  полумрак  и пахло  любовью...  В узком солнечном  луче  я  на  миг  успел  увидеть   ягоду  . Была  она  розовая  и  влажная ...
          
           Счастливым  было  утро,  прекрасным  был  наш отпуск  и  волшебной  была  жизнь…