Дембельская весна 73го

                «Дневник»

18 мая.
Сегодня утром подъем произошел раньше обычного. Ко мне подошел дневальный. Я лежал с закрытыми глазами, но не спал. Как можно спать, если сегодня такой замечательный день. 18го мая мне увольняться в запас. Или как мы говорим дембель. Два года армии уже позади. Как они прошли? Было всякое. Иногда было так трудно, что казалось, не выдержу, но все проходит и после больших трудностей, даже маленькая радость может перерасти в огромную, а значит, были и радости.
За два года нашел хороших друзей, с которыми прошел всю службу плечом к плечу. Вот и сейчас я чувствую, что Колька на соседней койке не спит, а лежит с закрытыми глазами и тоже думает, как и я.
С Колькой мы начинали службу вместе. Он из Симферопольского района, я из Белогорского. Еще до армии, ребята, которые попали в николаевскую учебку на механиков водителей средних танков, учились в Симферополе в ДОСААФе по этой специальности 2,5 месяца. В армию после ДОСААФа мы все попали в одну роту. Потом когда нас после учебки отправили заграницу, нас на пункте распределения разобрали по разным частям. С некоторыми потом мы встречались на ученьях. Мы с Колькой попали в одну часть, в один взвод. Так мы и прослужили два года, теперь вместе идем на дембель.
Здесь, что каторга, а учебку мы вообще вспоминаем как страшный сон.
Когда нас привезли в учебку, нам сказали наши командиры – сержанты:- За два месяца мы обязаны из вас сделать воинов, которых можно будет отправлять на фронт. Мы тогда не очень в это верили. Но они молодцы сказали, сделали. Но сделав уже, такими как они, сказали за два месяца, они не остановились на достигнутом, а все шесть месяцев нас давили такой нагрузкой, что у одного парня в соседней роте не выдержало сердце. Утром он не встал. Он умер ночью, сердце не выдержало нагрузки, а они были такими, что выразить это можно только грубым солдатским матом. Но армия есть армия, нас продолжали муштровать, гонять, учить, унижать, обходиться без сна по двое суток и тд. одним словом, дрючить по полной. А сержантами в учебке оставляли лучших, и вот эти лучшие из нас делали себе подобных. Кто там служил, тот знает и подтвердит. На три танкодрома мы бегали только бегом. До первого 3км, до второго 6км, до третьего «Еврейская могила» 18км. Почему Еврейская могила?ё
В наших казармах все блестело. Мы до такой чистоты все выдраивали, что придраться было не к чему. Здесь был заведен издавна такой порядок. Если сержант находил окурок в расположении, то есть в казарме, то весь взвод ночью, после отбоя поднимался по тревоге. Четверо солдат брали за углы простыню, сержант бросал туда, найденный окурок и эти четверо бежали впереди, а за ними весь взвод. Пробежав эти 18км, всем взводом капали обыкновенную могилу и похоронив там окурок, возвращались бегом в казарму. Нас эта участь миновала, а другие бегали. Танкисты на любой танкодром только бегом. Пехоту к месту их полевых занятий, которые находились там же рядом, возили на транспорте. Мы им завидовали. Но им там доставалось бегать в атаку больше чем нам до танкодрома. Из них готовили командиров.
Еще нас муштровали на плацу строевой, не смотря на то, что мы танкисты. Кто это прошел, тот знает как под удар большого барабана, медленной строевой по квадратикам. Или без барабана медленно, медленно под команду командира отделения.
- Делай раз! Ножку, ножку выше! Носочек тяни!
И ты, застыв, рука одна к груди, другая ровно вытянута назад, а ногу тянешь вверх и носочек сапога вперед. А сержант.
- Выше, выше ножку! И матом. – Носочек, носочек тяни! И опять матом. Через десять пятнадцать секунд нога от тяжести сапога и с непривычки как свинцовая. Это потом привыкаешь. И так по четыре часа в день, если не в наряде, где тоже не легче или не на танкодроме, где тоже не мед.
Когда в карауле, не спишь целую ночь. Два часа стоишь на посту, потом бодрствуешь, то есть сидя за столом, учишь устав, потом положено два часа спать, но здесь такой закон, не знаешь устава, спать не будешь. А откуда его знать, если расписание по секундам. На перессык раза три в день по три минуты, вот и весь отдых за целый день. На занятиях в классах не поспишь, там тоже преподаватели будь здоров и программа, которую надо знать. То с песней по плацу в промежутках между занятий. Вечером перед отбоем, пару часов не спортгородке. Утром каждый день кросс и спортивные занятия после гимнастики брусья, кольца, подвесной канат, перекладина, лестница, качание пресса, перетаскивание тяжестей. В общем, за полгода наползался по грязи, накопался капониров для танков, на муштровался, наездился на танках,
настрелялся тд, и тп. А водить танк, для человека который до армии только на лошадях ездил и на велосипеде, очень и очень трудно.
Одно было удивительно, гоняли так, что  тот, кто сам не прошел эту школу, просто не поймет, а я поправился на 6кг. Когда пришел в армию подъем переворотом не мог в сапогах одного раза сделать, а выход силой один раз и то с горем пополам с раскачкой, а в конце учебки 12 раз выход силой и 7 раз подъем переворотом. И это за шесть месяцев, не считая беготни и вождения и многого другого чему там научили. Вот так делают солдат в Советской Армии. Чем теперь я конечно горжусь.
Колька пришел в армию физически подготовленным гораздо лучше, и я все время гнался за ним и  в конце службы мы сравнялись. Кроме того, что мы с ним на спортивных снарядах как обезьяны, он делает выход силой 36 раз, а я 50, подъем переворотом он 76 раз, а я 53, на одной руке без помощи второй я подтягиваюсь по одному разу на левой и на правой, а он на правой 3раза, на левой 1. Вот так нас тренировали. Наш взводный любил повторять: - Броня не любит дряхлых мышц.  Кто был механиком-водителем средних и тяжелых танков, тот знает, что нагрузка на рычаги при вождении 16кг на среднем и 24 на тяжелом и в первое и во второе положение, так же и обратно. Вот попробуйте сидя на полу потаскать туда, сюда две гири по пуду в течении часа, и тогда примерно поймете, что такое водить эту боевую машину. А мы на них по три и более часа. Мы только на полигон из части своим ходом добирались больше восьми часов, потом по полигону два, три часа до места. Так мы с Колькой  вместе, рядом от начала службы и до конца. Сегодня дембель.
 Хочется домой даже очень, но на душе какая-то тоска. Почему?  Может потому, что придется расстаться с парнями, с которыми делил все тяготы и лишения воинской службы. С которыми на ученьях делил последний сухарь и спал рядом на расстеленном, на снегу, свернутом танковом брезенте, прямо в комбезах и в шлемофонах, укрывшись таким же брезентом. И было тепло или так казалось потому, что рядом чувствовал локоть друга. Мои воспоминания перебили.
- Шурик вставай уже пора.
- Сколько времени
- Половина пятого.
- Пора.
Я встаю, одеваю парадную форму. Колька сидит рядом на табуретке. Взвод еще спит, им еще полтора часа сна. Вот мы оделись, помогли друг другу заправиться и улыбнулись. Чему? Наверно мы думали об одном и том же.
На улице светало, через окно видна казарма напротив и пушистый зеленый клен. Мне кажется, что он тоже улыбается, покачивая своими ветвями.
Сколько радости доставлял мне этот клен, когда я на него смотрел, а он вот так во всем своем величии, стоял и, качая ветками, напоминал мне мое родное село, сады, лес, поля, виноградники, море и все прикрасы природы в которых я жил до армии и которые я уже скоро увижу.
Уже пора. Я оторвал взгляд от окна, Колька стоял с чемоданом посреди небольшой казармы и смотрел на меня.
- Надо попрощаться с ребятами, я думаю, они не рассердятся, если мы их разбудим.
- А я думаю, они будут рады.
Но оказалось совсем не так. Когда мы разбудили взвод и начали по очереди жать друзьям руки, на их лицах были улыбки, а в глазах была какая-то неясность, то-ли печаль, то-ли скромная зависть, ведь им еще служить. 
Проходя от койки к койке, прощаясь с каждым за руку и похлопывая по плечу, я обязательно говорил какую-нибудь фразу. Тем, кому еще много служить, желал счастливой службы, тем, кому мало говорил, чтоб догоняли нас. Последнему я жму руку своему самому лучшему другу Алексею. Он попал сюда сразу с гражданки на полгода раньше нас с Колькой, вместе с ним мы прослужили полтора года. По моим понятиям он самый лучший простой, добрый, прямой русский из Оренбуржья парень. Его определили на целину, и он там будет пере служивать еще полгода.
- Давай Леха не унывай.
- Не пуха, не пера.
- К черту.
Я смотрю на него, одной рукой беру чемодан, другая протянута к нему. Отхожу задом до самых дверей и так же задом выхожу за двери.
- Пора ребята, - говорю я вслух, хотя знаю, что они меня не слышат.
На плацу уже выстроились увольняемые. Все подтянутые ребята, на лицах улыбки. Рядом с каждым чемодан или сумка.
Утро уже вошло в свои права, хотя солнце еще не поднялось, птицы переливались на разные голоса. Деревья шуршали листвой. Дым из заводской трубы, которая была видна из-за казармы,
Поднимался плавно вверх, предвещая тихую теплую погоду. Мне весело. Поздоровавшись с сослуживцами, становлюсь в строй. Из штаба вышел командир части, высокий с хмурым покрытым глубокими морщинами лицом. Обычно строгий, сегодня он проще и видно, что расстроен. Он поздравил нас с увольнением и последний для нас раз произвел проверку. Потом подошел и попрощался с каждым отдельно. Когда он подошел ко мне, я в строю был последним,
Я увидел, что у этого строгого человека, который редко попадает в затруднительные положения, на глазах были слезы. Он проглотил застрявший в горле комок и, отойдя перед строем, в последний раз для нас подал команду.
- Равня-а-а-йсь, сми-и-рно! Напра-а-во!
Мы повернулись и пошли строем к КПП, в последний раз глядя на расположение части, весело разговаривая, шутили, но шутки почему-то не получались. Мне не хотелось шутить, было не по себе. Я посмотрел на лица ребят и понял, что им не-чуть ни легче, а улыбаются от того, чтоб на их лицах невидно было печали. В это время я переживал какую-то неповторимую радость с непонятной грустью. Армия была не мед, но всегда чем тяжелей, тем сплоченней, чем трудней тем крепче дружба.

Жизнь солдата под горн,
Юность так закалялась.
Танки, черный пагон,
В них до смерти усталость.

На пункте отправки собралось много солдат увольняемых в запас. Все стоят отдельными кружками, оживленно беседуют. Мы проходим мимо, останавливаемся под каштаном и тоже завязываем разговор. Есть о чем поговорить, ведь не сегодня, завтра мы все гражданские люди. Каждый кем-то хочет стать, будет или уже есть. И каждый хочет поделиться своей радостью.
- Приду, буду детишек лечить, мне это нравится, если б вы знали как с ними интересно,- говорил старший сержант медслужбы.
- А ты знаешь, что студенты самые счастливые люди.
- Нет, мужики на корабле класс, море над ним облака от заката лиловые, чайки над волнами,  и косяк дельфинов. А на рейде  в бухте. На берегу городишко, а вокруг горы лесом покрытые, а от городишки по-над морем скалы непреступные. После трудового дня выйдешь на палубу, красота неповторимая. Это говорит Колька. Его мечта, после армии  в плавание.
Я еще не имею ни какой профессии, и не учусь, хвастаться нечем
До армии год работал в колхозе. У нас предгорье. В одну сторону горы, за которыми море, в другую горы поменьше за которыми холмы и буквально через 5км степь.
- А у нас стоишь на пригорке, смотришь вдаль, а там поля, цветущие сады, виноградники, а по склонам гор лес, издали он почему-то кажется синим, в небе жаворонок заслушаешься и легонько ветерок теплый, весенний дует.
Я замолчал, может, это было не к месту, но про себя я рассказывал и рассказывал о прекрасных местах, где я родился и вырос, и про себя спрашивал у друзей: Ну как? И сам себе отвечал:- Прекрасно.
Уже был день, время шло к обеду. Солнце  теплом ласкало солдатские мундиры и казалось, что оно тоже радуется и печалится вместе с нами.
Ко мне подошли Колька и Сергей.
- Шурик, не пора ли перекусить? – Улыбался Колька
- По-моему, давно пора, подтвердил Серега.
Я в знак согласия кивнул головой. Мы отошли в сторону, уселись на травке под каштаном, достали консервы, хлеб, сахар и начали накрывать солдатский стол на расстеленную Серегой косынку.
За обедом, тем более в такой обстановке, на травке под деревом не может человек обойтись без разговоров. Разговор шел о дембеле, о доме,  родных и друзьях.
- У нас уже тепло, купаются, как приеду сразу на пляж.
- А я сразу по друзьям, вот гульнем.
Парни еще о чем-то говорили, но я их не слушал. Я думал о девчонке, с которой познакомился перед армией. Между нами ничего не было. Простые встречи, лишь за несколько дней до армии с поцелуями. Но я почему-то все два года постоянно думал только о ней. Наверно не было минуты, чтоб я о ней не думал. Я в нее влюбился сразу, как только увидел. Когда я просто рассуждаю, то понимаю, что обыкновенная веселая девчонка, ничего в ней сверхъестественного нет, но я постоянно думаю о ней, она для меня самая, самая, самая. Вот и сейчас я сижу и, глядя на облака, на голубизну неба, думаю о ее голубых глазах, приятной улыбке и о светлых распущенных волосах
которые вьются по плечам. Она мне часто снится. Я ей постоянно писал письма. Не реже чем два в неделю. Сам удивляюсь, как находил время, тем более в учебке. Здесь конечно проще, особенно когда перешел на второй год службы. Это письма о моей любви. Она отвечала очень редко. Какое было счастье, когда я получал от нее письмо. Наверно я начал писать благодаря ей. Я писал ей стихи о той весне, о наших встречах. Я знаю, что у нее есть другой парень, но я не могу не писать ей. Кто любит тот меня поймет. Здесь настолько все время расписано, что личного просто нет, письма написать некогда, тем более для другой писанины, и все-таки я умудрялся писать ей стихи.   

В полночный час в тиши
                все мысли о тебе.
Легко строка бежит,
                чтоб сердце мне согреть.
Как я тебя люблю,
                страдаю, восхищаясь.
Судьбу благодарю,
                хотя не обольщаюсь.
Тебе милей другой,
но взгляд твой голубой
                небесный
как жизнь, дыханье, песня
моей несложной Музы.

И капли на листок
              меж строк.
Тебе и невдомек,
Что я твой узник. 

Когда я думаю о ней, я забываю обо всем на свете, и сейчас думая о ней, я читал ей про себя стихи, написанные здесь.

Все было так давно,
А кажется вчера,
Под елью до утра
Стояли, я шептал:
- Любимая хорошая.
По небу звезды брошены
Искристым серебром.
Дыхания тепло,
Слиянье губ и рук,
Сердец влюбленный стук –
Пьянящее тепло…
Все было так давно,
А кажется вчера.

Какое счастье для солдата, когда он получает письмо от любимой. И я ей писал.

Напиши мне хоть строчку любимая,
Чтоб облегчить солдату житье.
Замотали приказы дебильные,
Тупорылое хомутье.

Напиши, умоляю любимая,
Не любя так хотя б от суки.
Униженья терпеть обидные
Легче чем душевные муки.

С этой каторгой легче справиться,
Возмужал я душой и телом,
А с любовью опять не ладится,
И не знаю с собой, что делать.

Сколько радости, сколько счастья,
На конверте твой легкий росчерк.
Я пою, я танцую: - Дождался!
- Я. Люблю! Остальное к черту.

- Шурик, ты чего не ешь?
- По моему он спит с открытыми глазами, и ему снится что-то хорошее.
 Я очнулся, Колька, улыбаясь, дергал меня за рукав. Я тоже засмеялся и отшутился.

Мечтаю я об образе прекрасном.
О взгляде ласковом и ясном.

- Мечтай, мечтай, эти глазки до добра не доведут. Но я на такие комплементы не обращаю внимания, тем более они тоже сказаны в шутку.
Горн протрубил сбор.
Солдаты быстро собираются и становятся в строй по подразделениям. Вот, просто сидевшие солдаты, напоминающие мальчишек, застыли в строю, подтянутые с отличной выправкой и с серьезными лицами.
Перед строем проходит комиссия, убеждается, готовы ли солдаты внешне к увольнению в запас. Может и среди этих, найдутся такие, у которых не начищена бляха или грязный мундир. Но таких нет, даже наоборот многие так отчистили форму, что комиссия сомневается: - Неужели этому мундиру два года.   
Проверив весь личный состав, офицеры стали перед строем. Начался митинг.  Высшие офицеры нам  давали напутственные пожелания. Неизвестно сбудутся ли они для нас, стоящих здесь строителей будущего. Среди нас много таких, для которых эти напутственные слова просто пустое место. Есть такие, которые вообще не задумывались:- А, что будет там, дальше? Хотя мечтают наверно все, но это ведь не все, надо еще осуществить, а для осуществления надо трудиться в поте лица. Для мечтаний не обязательно сидеть за стопой книг, или стоять около доменной или в забое, или рыться в земле. Мечтать это хорошо, представляя себя ухоженным красавцем, сидящим с девушкой в ресторане. Но ведь манная с неба не упадет и сначала придется одеть спецовку или сесть за книги.
Мои мысли прервал стоящий рядом парень.
- Когда это бл…..о закончится?  Жарища.
Его, как и многих, в том числе и меня, мало интересовало, о чем там говорят. Сзади из строя доносились голоса: - Уверяйте, уверяйте, а вот как на первой же станции как понажираемся, так сразу и разуверитесь.
Нам, здесь в основном по двадцать лет, и хотя здесь в армии мы стали полностью самостоятельными для армии, многие вырвавшись отсюда, покажут себя не с лучшей стороны, не отличниками боевой и политической подготовки. Я согласен, выпить можно, но зачем напиваться.
Хотя со мной до армии такое уже случалось.
Заключительное слово взял начальник эшелона, на котором нас повезут на Родину.
- Дорогие товарищи! Здесь уже говорили, что вы уходите в запас из армии, с боевых позиций на другие, тоже очень важные позиции в строительстве Коммунистического будущего. Многие из вас сменят танки на трактора, автоматы на учебники, многие завтра станут за станки. Но знайте, где бы вы ни были, везде должны с честью нести звание человека. Я уверяю народ и правительство, что вы оправдаете это доверие. Майор закончил речь, прогремели аплодисменты. Мало кто хлопал от того, что понравился митинг. В основном хлопали, радуясь, что он наконец-то закончился, а остальные, чтоб не остаться в стороне.
Прозвучал гимн Советского Союза.
В это время все как один, без всяких команд, просто по велению сердца, вытянули руки по швам и приняли стойку смирно. Вся масса солдат застыла, никто, и ничто не шелохнется, ведь звучит гимн Родины.
Гимн кончился. Майор скомандовал.
- На пра-а-во!
- Ну, наконец-то, - проворчал сосед справа, - А то я думал, что засну.
- Ну, ты даешь, дембель, а ты спать, ведь последний раз слушаем.
- Воины, вы хотя бы ради приличия подержали язык за зубами, - одернул их старшина срочной службы.
Все притихли. Просто так старшину не дают, хоть ровесник и такой же дембель, но уважения заслуживает.
Весь строй тронулся одновременно под звуки «Прощание славянки». Мы проходили мимо своих казарм с другой стороны забора. Мимо казарм, которые  нам были родным домом в течении двух лет. А вот и семья. Я отдал свой чемодан, идущему рядом и вопреки уставу, выбежал из строя и подбежал, к сидевшим на высоком заборе солдатам. Это моя армейская семья. Леха, Жека, Петя, Толик, Коля, Юрка, Леша. Это те парни, с которыми я здесь делился всем, и которые для меня ни пожалели бы ничего. Они вышли меня провожать. Все по очереди жмут мне руку. На глаза и у них и у меня наворачиваются слезы.
- Ну, давай ребята. – Больше я ничего не могу сказать из-за застрявшего в горле кома. Не просто расставаться навсегда с теми, с кем делил все тяготы и лишения воинской службы.
Я бегу догонять свой строй и машу рукой, сидевшим на заборе, провожающим меня взглядом.
Так мы, расставаясь с армией, шли под музыку и удары барабана. Многие, чтобы рассеять скуку, шутили, но почему-то шутки получались не такими веселыми, как раньше, хотя отвечали тоже шутками и тоже смеялись. А может это мне так казалось. Может, отвечали на шутки шутками, чтоб развеселить себя, а может, чтоб не огорчить шутившего.
На вокзале опять провели митинг. Здесь нас провожало гражданское население рабочие с заводов, учащиеся школ и гимназий. Они нам пожелали того же, чего нам желали наши бывшие начальники. Это естественно, все желают самого хорошего, а хорошее всегда сходится к счастью.
Уже через час я сидел у окна вагона, за которым мелькали лес, горы, речушки, холмы, низины, небольшие поселки и думал о своей девушке. О том, как я ждал от нее писем. Бывало, что она не писала больше чем по месяцу. Как я страдал, как разочаровывался.



То гонит, то манит,
То лечи, то ранит.
Быть может, обманет?
А может быть любит?
Поможет воспрянуть,
А может, побудит?
Мне взгляд ее солнце,
А голос – ручей,
Люблю, как смеется,
Люблю блеск очей,
Что связано с ней люблю.

Печалюсь, вздыхаю,
Тревожусь, страдаю,
Пишу и прошу,
Ответь,
Сделай навстречу шаг,
Чтоб расцвела душа.
Черкни мне хоть пару строк,
В солдатский будняк голимый
Луч солнца – письмо любимой.

Глядя в окно, я читал про себя  стихи, которые писал ей в отчаянии.

Ты мне нужна, откликнись, где ты,
Твои глаза, веселый смех.
Нужна, как в зной порывы ветра,
Как в декабре пушистый снег.

Как воздух, как вода, как солнце,
Я таю, гибну без тебя,
С ума схожу от беспокойства,
По-детски искренне любя.

Потом вспомнил, как нас провожали на вокзале, как играл оркестр, как мы сели в поезд и долго махали руками. А теперь за окном все мелькает  и меняется, то, что вблизи быстро мелькает перед окном, а горы с белыми шапками долго не трогаются с места, а потом будто громады сдвигаются куда-то назад. Вот за окном мелькают стойки моста и слышен сильный грохот. Внизу под мостом ни речка, а большой, широкий овраг, по дну которого тоже широкая, длинная зеленая поляна. Люди, которые находятся там внизу, отсюда кажутся очень маленькие. Вот грохот утих, мост кончился, и поезд въехал в темную туннель. Темно, не надо закрывать глаз, можно мечтать с открытыми  и я повторяю про себя: - Света, Светочка, Светланка. Вспоминаю ее черты, длинные распущенные волосы, внутри что-то замирает. От воспоминаний чувства переполняют меня. Ее фотографию я всю службу проносил в боковом кармане под сердцем, в военном билете. Однажды комбат увидел ее фото, когда я ему давал военный билет. Он мне такого нагоняя дал. Мол, в военном билете ничего недолжно быть лишнего. Это для него лишнее. А для меня? Я все равно так и носил ее фото в военном билете, оно и сейчас там, около сердца. Туннель кончилась, все парни сидят на своих местах веселые, смеются, рассказывая анекдоты. Я отрываюсь от своих мыслей и слышу: - А заяц кричит: - Иди сюда! Вот медведь к нему ближе, ближе и хвать зайца за уши. Серега громко смеется, а Колька доволен, что его анекдот понравился ребятам и продолжает дальше. Я слушаю, действительно смешно, и я смеюсь вместе со всеми. Подошло время ужина. Мы поужинали и начали укладываться спать.
- Представляешь Шурик, через два дня мы дома.
В окнах уже темно, только как в зеркале видно отражение всего происходящего в вагоне.  Прислонившись вплотную к окну, смотрю на небо и на горизонт, отчетливо рисуемый горами.
Луны нет, но звезды переливаясь, подмигивают. Настроение веселое и, кажется, что ночное небо тоже улыбается. Изредка за окном мелькают красные огоньки селений, но вот мы въехали в большой город. Мелькают разноцветные афиши. На высоком здании надпись «С Советским Союзом на вечное время.» Поезд остановился, дежурный офицер объявил: - Внимание, будет произведена проверка документов!
Все приготовили военные билеты. Ребята шутили. Кто-то спросил: - Товарищ лейтенант, а скоро будет граница?
- Скоро, скоро.
Со всех сторон послышались восклицания.
Шел конец 18го мая. Проверка документов была ровно в 24.00.

19е мая.
Поезд тронулся, ребята притихли.
Я опять думал о ней, маленькой, хрупкой с голубыми глазами и длинными распущенными, светлыми волосами, которые расплывались по ее плечам. Стройная и очень, очень красивая. Хотя я понимаю, что она ничем не отличается от других, и там, где она училась, когда мы познакомились, студенток было очень много и вполне возможно, были девчонки красивей ее. Я сам не знаю, что меня в ней так сильно прельщает. Почему я о ней так много думаю. Ведь она мало чем отличается от других.  Но почему же именно она? Тем более я ее не так уж хорошо знаю. Ответ на этот вопрос, который я себе задаю очень часто, я найти не могу, да и не очень стараюсь. Любить это прекрасно, не смотря на то, кого ты любишь. Как говорят, сердцу не прикажешь.
Я думал о ней и смотрел в окно. Вспоминал, как два года назад проводил с ней вечера. Мне было с ней не просто хорошо, а кок-то, что и пересказать нельзя, слов не хватает. Я часто думаю, а вдруг я это сам придумал, что она такая, может это я сам для себя ее сделал такой? Как мне хочется ее увидеть, побыть рядом, поцеловать ее. Но желает ли она этого? Я не знаю, но все равно еду к ней. Зачем? Просто увидеть и побыть рядом. Но меня ведь там никто не ждет. Ну и  что.
 Меня от моих мыслей, а может я уже задремал, оторвал Колькин голос: - Шурик очнись, сейчас будет граница. Я смотрю, не понимая, что он от меня хочет. Он улыбается, что-то говорит, потом махнул рукой.
Классный он парень, хотя есть плохая черта, унизить другого. Это в армии удается легко, особенно если ты сержант и на втором году службы.  Но идеальных людей нет. Мне не нравилось, когда он так поступал, но мы были друзьями. Я ведь тоже не идеал, и во мне тоже есть плохие качества. Даже здесь почти через каждую строчку повторяю «Я».
Все парни столпились у окон. Я стал на цыпочки и выглянул из-за спины друзей в окно. Свет в вагоне выключили, и хорошо был виден кустарник, освещенный светом фонарей.
Вот небольшие два домика, стоящие на расстоянии,  которое позволяет спокойно разговаривать.
Около каждого шлагбаум и стоят по два военных. Около одного в одной форме, около другой в другой.
- Это и есть граница?
- А ты, что когда туда ехали не видел?
- Проспал.
- Вот теперь смотри.
- Да ничего особенного, два домика, два шлагбаума и по два военных. Если еще военных одеть в одну форму, то не будет никакой границы. В кино совсем по другом у, а здесь ничего особенного домики, шлагбаумы, солдатики. 
Так оно и было, для нас оно действительно ничего, а для кого-то святыня.
- Ладно, хорошь, болтать, давайте лучше поспим.
 Я задремал, но поезд начал притормаживать, потом тихий толчок и остановился.
Парни опять засуетились.
- Зачем нас остановили?- Спросил солдат, растягивая слова.
- Не спеши, граница надо проверить, а вдруг ты медведя в чемодане везешь.
- Мне медведь не нужен, у меня дома свой есть.
Парень говорил медленно. Все вопросительно смотрели на него.
- Хорошь, трепаться.
- Это ты трепешься, это у вас много слов, а у меня дома мишутка, он меня ждет. Здоровый лохматый зовут его Юрик.
-А может Верочка? – сумничал кто-то.
Парень, не поняв подвоха спокойно продолжал.
- Верочки нет, была Машка, мы ее с отцом в зверинец отвезли, зачем нам два медведя.
Их прервал лейтенант.
- Приготовить документы, проверка!
По вагонам прошли военные такие же, как и мы, в такой же форме, только в зеленых фуражках.
Подойдя ко мне, парень отдал честь и вежливо попросил документы. Проверив, вернул назад и пошел к следующему.
- Ну их и муштруют, прямо, как с генералом обращается, - прошептал сосед.
Проверка документов закончилась, но поезд не трогался.
- Еще чего-то ждем?
- А зараз литак за мною прылетыть.
- А откуда ты такой быстрый?
- Як звидки, з Крыму.
- Слышь Шурик наш земеля.
Колька подсел к парню, что разговаривал по украински и начал расспрашивать, откуда именно. Они говорили о Крыме. Я тоже вспомнил наше село, наш дом. Там сейчас мама, папа, братья, сестра живет отдельно, она замужем. Но я пока еду не домой, и мне все равно самолет полетит в Крым или пойдет эшелон.  Вошел лейтенант, включил свет.
- Чью фамилию буду называть, выходи строиться.
Он начал читать, в список вошли все кто ехал в Крым, у кого конечная Симферополь. Туда же попал и украинец, как не странно, но он угадал, их пересаживали на самолет. Ко мне подошли Колька и Василий.
- Шурик домой поехали! Потом к подруге съездишь.
Я тоже не очень хотел расставаться с ребятами, с которыми два года плечом к плечу. Но.
- Нет, ребята, мне пока не по пути, но надеюсь, что мы еще встретимся и не раз. Не такой уж Крым и большой.
- Ладно, Шурик давай.
Я крепко обнял своих друзей, с которыми прослужил вместе, остальным пожал руки. Почти все кто летел в Крым, служили со мной в учебке и учились в Симферопольском ДОСААФе.
- Ну шо бувай,- пожал мне руку украинец. Я даже не знаю, как его зовут.
- Пока!
Парни выходили из вагонов, я смотрел в окно. Ребят построили. Колонна повернулась и пошла в сторону от железной дороги, туда, где мерцало множество огней.
Парень, стоявший рядом, глубоко вздохнул и с сожалением подумал вслух.
- Ребята сегодня будут дома, а здесь мни бока, жди, когда поедем.
 Я опять думал о ней и не заметил, как заснул. От усталости и от того, что долго не спал, я не слышал, как тронулся поезд, как ехали. Проснулся утром.
- Слышь Серега сколько время?
- Долго ты спишь, подъем был два часа назад.
- Как это? Но, понял, что уже не в армии и здесь время на два часа вперед.
Я сел к окну и начал, разглядывать местность. Здесь было на что посмотреть. Поля, луга, речушки, горы. Все окрашено в разные цвета. Лучше всех выделялся зеленый, он властвовал над другими.
Все было зелено кроме дорог. В дали лес был синим с сизоватым оттенком. Вершины гор были покрыты снегом. В местах, где на скалах снег не удержался и где не рос лес, они были коричневые. Небо было чистое и лишь у горизонта проплывали маленькие облачка. Вдали природа задерживалась надолго и за окном была одна и та же картина. Вблизи все мелькало и казалось, что едешь по большому кругу, центр которого гора, она стоит на месте, а остальное мелькает  в глазах как на карусели. Но вот мы опять заехали в плотные горы. Они очень красивы в своем зеленом уборе и железная дорога между гор лежит длинной лентой, которая изредка прерывается, исчезая внутри горы.
Украина очень красивый край. Украинский разговор подходит к украинской природе. Он мягкий и певучий. Это родина Шевченко, Леси Украинки,  Франка, Гоголя.
Я Русский, но родился и вырос на Украине. Хотя родился в России, а потом она стала Украиной. Но как бы там не было для меня это все Россия, и я люблю ее. Вот она за окном долго тянется высокими горами, потом пойдут бескрайние степи, по которым пасутся стада коров, отары овец и табуны лошадей. Я смотрю на всю эту красоту и жалею, что не могу своим языком пересказать, передать всю эту красоту, чтоб читая все это ощутить и увидеть. Я смотрю в окно и не могу налюбоваться. Дома у нас тоже очень красиво. Я еще ничего не говорил о себе до армейском.
Закончил среднюю школу, перед армией работал в колхозе. Всю до армейскую жизнь провел в селе. Вот и вся биография. В общем, рассказывать нечего, если не говорить о друзьях и о школе подробно. А вот о Крыме есть, что рассказать. Прекрасный уголок. Хотя каждый кулик свое болото хвалит.
Зимы у нас можно сказать не бывает, поэтому почти девять месяцев все зелено. Лес вдали по горам тоже кажется синим.
   
Весна.
Лето.
Осень.
Зима.
Текст 73го года в тетради с рассказом. Встреча с мечтой из детства.

Вот так выглядит край, где я родился и рос.
Там я и познакомился с той, о которой думаю почти постоянно. Сейчас еду к ней после двух лет службы и описываю свою поездку, даже не зная, чем она закончится. Но я согласен проделать этот путь, чтоб еще хоть раз взглянуть на нее, хотя конечно надеюсь на большее. Но будет видно.
Кажется, поезд остановился.
- Серега что там?
- Говорят, будет пересадка.
-  Глядишь, будет лучше.
Нас везли в вагонах только с сидячими местами. Теперь перейдя с европейской колеи на нашу, нам должны дать вагоны с лежачими, будет намного удобней.
Серега из Одессы. Вместе мы прослужили полтора года, теперь едем домой, но скоро расстанемся, нам не по пути. Мы покидаем вагоны, собрав свои пожитки.
Здесь какая-то станция, небольшое, но красивое село.
- Вот и приехали  на родину.
Серега посмотрел, прищурившись на солнышко.
-  А жара хоть купайся.
- Смотри, чтоб тебя на прощанье не искупали в собственном поту, - пошутил я.
Но здесь этого никто не собирался делать. Вот там, откуда мы едем, зачастую приходилось по несколько раз в день купаться в собственном поту.
Мы расположились в лесопосадке рядом с железной дорогой. Ребята начали распечатывать сухие пайки, многие побежали в буфет. На этой станции мы простояли больше часа, ничего не поделаешь, расписание. Но всем хотелось побыстрей ехать и поэтому казалось, что время движется еле-еле. Когда спешишь, всегда так.
- Ребята! Гляди!
Все повернулись в ту сторону, куда показывал солдат.
- Наша смена! – Закричал другой и весело засмеялся.
По другому пути, в противоположную сторону шел эшелон с новобранцами. Они выглядывали из окон и махали нам руками. Смеялись и мы и они. Почему? Не знаю.
- Давай салажата, не подведи. – Прокричал кто-то из наших.
Те, которые ехали туда были просто парни с гражданки, только вчера надевшие военную форму, которая на них выглядела мешковато и была без знаков отличия, без заслуженных значков и лычек.  На нас было все подогнано как с иголочки, обрамлено кантиками, хотя это и запрещено. Почти половина сержантский состав, а на груди значки отличников, классности, ВСКА, гвардейские и больше чем у половины значок, похожий на орден, участника учений ЩИТ – 72. Они конечно завидовали нам, но мы не завидовали им. Я сразу вспомнил всю тяжесть своей двухлетней службы и чуть не заплакал. Мне было жаль этих пацанов. Может не везде была такая каторга как у нас. Ребята рассказывали, что у связистов и летунов было легче, но я знал свою службу ее тяготы и лишения. А ведь кто-то из них попадет на мое место, или на место другого в нашу часть, что одно и то же.
- Когда же нас отправлять будут?
- Черт их знает
- Кончай болтать, лучше ложись спать.
Я очень редко сплю днем, для этого мне надо не спать пару суток, а так просто лежу с закрытыми глазами, мечтая о ней или читая про себя стихи. Мне они очень нравятся. Наизусть я знаю довольно таки много стихов поэтов 19го века, начала двадцатого и конечно современных которые еще живут и здравствуют. Когда я читаю про себя стихи, вот так  закрыв глаза, лежа на спине в густой траве под теплым солнышком, это просто блаженство и я счастлив.
- Подъем Шурик!
Я, кажется, замечтался, многие парни уже становились в строй. Но что солдату, он всегда готов, и мы с Серегой уже тоже в строю.
На рельсах стоял эшелон.
Высокого роста майор ходил перед эшелоном.
- Командирам взводов построить взвода и доложить.
Сразу видно, что нас учить не надо, почти все в строю, но взводный все равно командует.
- Взвод становись!
Все подравнялись.
- Внимание! Взвод! Равняйсь! Смир – но! Равнение на средину!
Затем последовали доклады.
Майор скомандовал.
- На пра – во! По вагонам!
Опять дорога, опять проплывают за окном поля, горы, мелькают телеграфные столбы и домики путевых обходчиков. Опять монотонный стук колес. Я лежу на верхней полке, Смотрю в окно.  Проезжаем небольшие станции и городишки. Поезд опять влетает в туннель и там скрывается надолго. За окном мелькают огни. И резкий свет освещает вагоны. Карпаты, густо покрытые лесом. В низинах селения. На возвышенностях, так чтобы отовсюду было видно, стоят церкви
либо наполовину разрушены, либо заброшены, либо оборудованы под склады. Ребята занимались кто чем. Одни рассказывали анекдоты и случаи, другие читали книги, третьи дремали.
Я слез с полки, достал из чемодана сапожную щетку и крем. Скоро будет Львов, там, по всей видимости, будет пересадка или долго будем стоять, надо привести себя в порядок.
- Пошли, подышим воздухом, - предложил я Сереге.
- Пошли.
Мы вышли в тамбур, окно было открыто, Серега достал сигареты и закурил.
- Завтра буду дома. Повезло Кольке уже ни один стакан, наверное, осушил за гражданку и за нас.
- А я даже не знаю, как сложится, может завтра из Ворошиловграда придется ехать в Симферополь
- Ну, почистил свои кони?
- А ты будешь чистить?
- Потом.
- Тогда пошли.
Опять верхняя полка. Читаю Лермонтова. Красиво пишет, все просто и в тоже время  все нутро переворачивает.
- Шурик собирайся, сейчас сходим.
- Какая станция?
- Львов.
- Сколько времени? 
- Уже семь, пора ужинать. Я спускаюсь вниз, надеваю ботинки, китель, беру чемодан. Все смотрим в окно. Множество многоэтажных домов стоят как великаны, охраняющие покой города. Поезд замедлял ход.
- Кажется, останавливаемся, точно.
Вот и вокзал города. Несколько пассажирских составов стоят на путях. По обе стороны платформ подземные переходы. Чуть дальше здание с огромными стеклами. Остальное рассмотреть не удается. Суматоха. Кое-кто уже приехал, у некоторых скоро отправление. У Сереги поезд через час. Мне ждать полночи. Мы ищем мне попутчиков. На Ворошиловград совсем мало, но есть. Они пошли вовнутрь вокзала. Мне надо попрощаться с Серегой. Мы стоим и смотрим друг на друга.
Не знаю кому в таких случаях, а мне опять хочется плакать. Хотя мне все говорят, что я мужичек крепкий. Но ведь сейчас я расстанусь с последним человеком, который служил вместе со мной и спал по другую сторону прохода. 
Раздался гудок.
- Ну, Серега держи, - я протянул ему руку. Он ее крепко сжал. Мне хотелось обнять его, но я решил, что не надо, иначе я действительно заплачу. Он видно чувствовал тоже самое. Мы и так растроганы, не стоит расстраиваться еще сильней. Я не думал, что так тяжело прощаться с последним из тех, кто служил вместе с тобой. Когда расставались с теми, кто улетал в Крым, нас оставался целый эшелон, а теперь я расстаюсь с последним, и со мной поедут всего несколько ребят в гражданском поезде. Ито ни все оттуда, из-за границы. Некоторые из них служили здесь на Украине. Теперь уже у нас нет командиров. Все, служба кончилась.
Серега вошел в вагон. Поезд тронулся, я вслед долго махал рукой, потом взял чемодан и пошагал к вокзалу.  Там я отыскал ребят, с которыми мне по пути. Нам придется ждать полночи. Вокзал был полностью забит солдатами. Между ними суетливо туда-сюда сновали торговки пирожками, мороженым, печеньем и всем другим, что можно было продавать, нося с собой. Торговали они живо. Сдачу почти никто не брал, а они и не стремились отдавать.
- Мне два мороженых. Протягиваю ей рубль. Она дает мне два мороженых, а уже еще пять солдатских рук протягивают деньги и их голоса выкрикивают кому сколько. Здесь конечно ни до сдачи. Сидим на диванах, едим кто, что купил.
- Слышь ребята, а может нам в кино сходить, тут на втором этаже кинотеатр есть. Время быстрей пройдет и патрулям глаза мозолить, не будем.
К нам подошел гражданский парень.
- Ребята, подруга на ночку не нужна. 
Мы переглянулись. Для меня это звучало дико, хотя я слышал, что такое бывает.
Один из солдат замялся, но высокого роста, с фигурой отлета сержант, повернулся к гражданскому.
- Послушай, отстань со своими подругами. Нас знаешь, какие подруги дома ждут.
Он повернулся к нам.
- Пошли ребята.
Да, такого красавца ясное дело дома ожидает, может даже и ни одна. Но видать скромный раз так отшил этого.
Мы пошли на второй этаж, купили билеты и вошли в зал. Зал был маленький, как малый зал в кинотеатре, а цена подороже, чем в настоящий. Каждый старается пользоваться случаем. А солдат на радостях щедрый. Фильм был неплохой, про милицию в послевоенные годы и конечно про любовь.  Я опять мечтал о ней. После фильма мы расположились в зале ожидания. Я листал свой блокнот и перечитывал стихи, которые написал в армии. Все они, какие бы не были, о чем бы в них не писалось, были написаны ей. Ведь это для нее и ради нее я начал писать стихи. Но пишут, наверное, все. Даже песня есть. « Пусть твердят, что пишет каждый в девятнадцать лет». Вот и я писал в девятнадцать лет о том, как ее ждал под проливным дождем, под окном общежития.

Хлынул дождь проливной,
Припуститься б домой,
Только встречи с тобой
По погоде любой
Жду, мне все нипочём,
Взгляд окном увлечен.
Тень по шторам твоя,
Околдованный я
Тобой.
Время, дождь, темень, мрак
Нипочем.
Я тобой обречен,
Я влюблен.

Я переворачиваю страницу и читаю дальше.

Дождь влюбился в весну
Озорную веселую,
В дуб, в березку, в сосну
И дорогу окольную.

Он целует весну
В косы – ветви берез
И роняет слезу
В самый ранний покос.

Я роняю слезу
Между строк на бумагу,
Может сердце твое
Чуть размякнет от влаги.

Может быть загрустив,
Ты черкнешь пару строк
В мой весенний разлив,
В мой влюбленный восторг.

Может быть, позовешь,
Ветром я прилечу.
Тихо падает дождь.
Я влюбленно грущу.

Открываю в другом месте, читаю.

Тоскливо        за окно смотрю.
Лениво            облака плывут.
Прохлада        на листве дрожит.
Не надо           память тормошить.

Награда           за любовь – тоска.
Усладой           рифмою строка,
Обидой            чей-то глупый смех.
Фемида            не для всех успех.

Плевать,  Любовь она поет.
Она нам силы предает.
Душа в полет, потом в разлет
И сердце странным ритмом бьёт,
А вдохновенье так и прет.

И нет тоски
                и лени нет,
Мечты близки
                И ты поэт.

Не знаю плохо ли, хорошо ли, но это мое и написано ей. Я читаю и улыбаюсь.

Хочешь, расскажу, что снится мне,
Имя чье твержу я постоянно.
Милая, прекрасная Светлана
В той далекой ласковой весне.

За две недели до дембеля я жил полностью мечтой о доме, о Крыме и о ней. О ней конечно больше.

Эх, как мне надоели
Казармы желтым цветом.
Осталось две недели
До дембельских рассветов.

Подъемы и отбои,
Казармы, танки, строй,
Аж в сердце перебои
Как хочется домой.

К коровам и собакам
В июньские рассветы,
С черешней, грушей мягкой
И с милым взглядом Светки.

Два года… Две недели
И будет все как прежде,
Живу одной надеждой,
А время ели, ели.

Я уже писал о нашей тяжелой службе. Вот я нашел то, что писал год назад. Я не знаю хорошо я пишу или плохо, но я стараюсь вложить в свою писанину душу, а вот получается или нет, я не знаю
Я люблю мечтать. Если выпадает хоть минута, я мечтаю и читаю про себя стихи. А времени писать, вообще не было. Сам удивляюсь, когда я его находил, когда писал стихи, когда читал книги, когда учил чужие. Даже по выходным у нас были спортивно-массовые мероприятия, и мы целый день находились на спорт городке. Тем более нам с Колькой очень нравилось заниматься тяжелым спортом. Но все равно даже на первом году службы я находил время. Может после отбоя, может до подъёма. Если человеку надо, то он обязательно найдет когда.   

Солдатские будни 1971год

                Весна. 
Все в первый раз и танк и автомат,
И первый караул, и кухонный наряд,
И учат нас: - Держи! И. Так води!
Учись солдат! Два года впереди!


Пот по спине стекает в сапоги,
Все в первый раз: - Вставай! Ложись! Беги!
За сорок пять секунд у нас отбой,
Два года не увидимся с тобой.

                Лето.
Подъем, зарядка, завтрак, а потом
Противогаз, камбез, лопата, лом
И шесть километров бегом,
Вожденье танков, первый танкодром.

Жара, пылища, дикий рев махин,
Хруст на зубах, слезами едкий дым,
От шлемофона треск и писк в ушах,
А тяжесть рычагов, аж хруст в локтях.

По воскресеньям девушке и маме
Мы пишем: - Здесь неплохо, все нормально.
      
             Осень.
Приходит смена молодых,
И дембеля уходят
А нам по счету дней своих
Еще полтора года.

На танкодром опять бегом,
Нам дождь с грязищей нипочем.
Полгода нас гоняли так,
Что дождь и грязь уже пустяк,
И сапоги и автомат…
Учебка делает солдат.

                Зима.
Снег, мороз, поля гладь, небеса,
Нихрена не видать в тримплекса.
Танки прут, рев стоит, грохот, дрожь.
На ученьях по вводной «Даешь!»

Тот «Заглох!», тот «Застрял!», тот «Подбит!»,
Трак давай! Трос тяни! Заводи!
Тот, кто не был, тот нас не поймет,
Минус 20ть, с нас капает пот.

Спать в вповалку в брезенте на снег.
Спим мертвецки, день вымотал всех. 
Долгий год хоть без радостных дат,
Я теперь настоящий солдат.

Да, все это было. Два года срочной службы. Когда мне предложили остаться на сверхсрочную, я подумал, что это шутка. Оказалось, нет. Оказывается, я отлично справлялся со службой. Мои портреты висели на двух досках почета нашей части.  «Лучшие спортсмены части» Это были большие портреты нарисованные художником.  «Лучшие механики водители части» Это были просто большие фотографии. Но мне с головой хватило двух лет этого дебелизма. Я знал, что к военным не буду относиться с ненавистью, но точно знал, что в будущем их всегда буду призирать, особенно хомутов. Сколько пришлось терпеть унижений от этих хомутов и офицеров.
Устав гласит:- Стойко переноси все тяготы и лишения воинской службы. Приказ начальника, закон для подчиненного. Приказы не обсуждаются, а выполняются. Вот так.
Не знаю, как им вообще пришло в головы, предложить мне остаться. Будучи, как говорят «старослужащим» я ни разу не оскорбил и не унизил первогодка. А с такими же дембелями, как сам, ругался до драки, когда они заставляли молодых, что-то за себя делать, говоря:- Нас деды заставляли, а мы, что, пусть и они хлебнут. А мне было жалко этих несчастных, только, что оторванных от матерей пацанов. Им и так завал, они и так нигде не успевают, а их деды то за себя что-то делать, то наряды в не очереди после отбоя. Нам, что, мы привыкли, а они  бедные к отбою уже на ногах не стоят и на вечерней проверке в строю стоя засыпают. А «деды» им еще после отбоя придумывают работу за провинности днем. А какие провинности? Последним прибежал в строй, не положено. Не так отдал честь. В курилку зашел, не положено, молод еще курить, работы всегда валом. Не можешь комплекс упражнений на перекладине сделать. В общем доколебаться, это слово в армии звучит иначе, при желании можно и к телеграфному столбу. Вот и получается, не понравился «деду» салажонок, тот его и дрючит просто так, ведь не понравился. Все это я испытал на своей шкуре. И когда осталось служить полгода, сказал, что в моем взводе такого не будет, и не было. Как «деды» ругались и Колька тоже.
Когда я заходил в расположение другой роты, то дневальный обычно «молодой», зная, что я демоба, становился по стойки смирно и, отдавая мне честь, рапортовал: - Товарищ дедушка до дембеля осталось и т.д. Я отвечал: - Я сам знаю, сколько мне осталось, ты лучше свои считай, мне рапортовать не надо, и запомни, когда будешь дембелем, что был такой, которому не нужны твои унижения и сам постарайся не унижать. Потом, молодые, узнав, что мне рапортовать не надо, просто отдавали честь и улыбались.
А в своем взводе «деды» немного поругались со мной, а потом махнули рукой: - Ну, и хрен с тобой Шурик, только смотри как бы эти салаги тебе на бошку не насрали. Да, вроде нет. За день до нашей отправки, те которые до года службы собрались в боксе и меня одного из всех «дедов» позвали. Как они со мной прощались. Говорили, что никогда не забудут, как я за них мазу тянул. Они видели, как у других молодежь обижают и как те им завидовали. И обещали, что в нашем взводе они будучи «дедами» будут поступать также как я. Обещали, что будут писать, но не знаю, им ведь теперь легче будет, смена уже поехала, мы видели.
 
20е мая
Поезд тряхнуло, я легко ударился об перегородку, потянулся и приятно зевнул. Посмотрел вниз, потом по проходу и в соседние отделения, военных было мало. Сегодня ночью мы сели на последние поезда, которые нас доставят до конечных станций. Нам отдали военные билеты и другие документы  перед Львовом. До этого они были у сопровождающих. Сегодня приеду в Ворошиловград. Немного страшновато. Вряд ли меня там кто-то ждет. Но иначе я просто не мог.
За окном уже рассвело. С гулом и мерным стуком колес мы мчим через мост. За окном быстро мелькают железные сваи, под нами протекает Днепр. Я его даже не успел хорошо рассмотреть.
Внизу маленькие снующие лодки и песчаный берег, который переходит в зеленеющую равнину. По-над железной дорогой тянется широкая ярко-зеленая лесопосадка.
Немного помечтав, я слез с полки, достал полотенце, мыло, зубную щетку и пошел умываться.
В тамбуре стоял военный.
- Откуда земеля? – Спросил он.
- ЦГВ Чехословакия.
- В отпуск?
Я действительно выгляжу очень молодо для солдата, тем более для уволенного в запас.
- Нет,- улыбнулся я,- отслужил.
- Теперь домой?
- Нет к подруге.
- А че такой невеселый?
- Почему не веселый, - снова улыбнулся я, - У нас порядок в танковых войсках.
Видно он заметил печаль за моими улыбками.
- У меня тоже все нормально, - улыбнулся он, - Я домой и подруга у меня дома, ждет.
В умывальнике я смотрел на себя в зеркало. Да, за три дня я осунулся, и щеки не были такими румяными как при отправлении. Но я все равно был счастлив и, улыбаясь, подморгнул сам себе.
Я вышел, парень докуривал.
- Куришь? – Он протянул мне сигареты.
- Спасибо не курю.
Парень посмотрел удивленно.
- И в армии не курил!?
- Ты знаешь, и перекуривать некогда было.
- Ну, ты молодец. У нас тоже приходили некурящие, а потом от такой житухи все курить начали.
- У нас легче, у нас пол взвода не курило. Так мы им свое курево отдавали, а когда им хватало, то мы вместо сигарет сахар брали. Так, что у нас и курева в достатке было и сахарком баловались.
- Классно, а у нас вечно курева не хватало, бычки докуривали, или около офицерской столовой из урны выберем, раздерибаним, высушим и самокрутки.
- А нам выдавали по 18ть пачек сигарет на месяц. В каптерке всегда сигареты лежали, кто хотел, брал сколько надо, даже молодые, у нас с этим вообще просто было.
- Класс, а я вот накуриться никак не могу.
Мы разговаривали, он курил. Мы были родственные души. Мы еще не привыкли, что мы уже уволенные в запас, нам было легче среди солдат, и мы не зная друг друга, вели себя так, как будто служили вместе. Ведь он, как и я, только, что расстался с последними ребятами из своей части.
Он докурил, и мы вошли в вагон. Я оделся, и мы присели за столик.
Да,- вздохнул он, - А есть нечего.
- Сей час где-нибудь остановимся, возьмем перекусить, да уже и до Ворошиловграда недалеко.
Вскорости поезд остановился. Мы вышли на перрон. Как его зовут, я не знаю. Просто у солдат и без имен все нормально, поэтому мы выпустили из виду знакомство. Я видел по эмблемам, что он связист. Вопросами о службе докучать не стал. Спросил, чем он занимался до армии и чем думает заниматься дальше. Оказалось он шахтер, как и большинство его земляков. Внешность его была не внушительная, даже немного смешная. Выше среднего роста, с чуть великоватой головой и полным лицом, волосы темные. Речь в отличие от внешности была чистой со средним тоном.
Подойдя к киоску, мы договорились, что будем покупать. Толпа перед киоском росла. Люди выскакивали из вагонов, купить поесть. Но было понятно, что последние не успеют. Но они все равно настойчиво ожидали. Мы купили пирожков, пряников, колбасы.   Решив, что чаю нам принесут, воду мы брать не стали. Только мы вошли в вагон, поезд тронулся. Те, что не успели скупиться, бежали к поезду с пустыми руками.
 Мужчина, его очередь подошла как раз при отходе поезда, схватив под мышку колбасу и бутылку воды, быстро завертывая пирожки, бежал за поездом, который набирал скорость. Два пирожка выпали из свертка. Мужчина ловко запрыгнул на подножку и вошел в вагон. Он улыбнулся, погрозившей ему молодой женщине, вероятно жене и отдал ей покупки. Проводница принесла нам чай. Мы с аппетитом жевали еще горячие пирожки и колбасу, запивая отличным горячим чаем. Потом по второму стакану мы выпили вприкуску с печеньем.
- Нормально, теперь и до дома потерпеть  можно.
Я молчал. Я знал, куда я еду. Светлана сейчас жила в Ворошиловграде у своей двоюродной сестры, которая снимала с мужем времянку. У них был маленький ребенок. Я писал Светлане, что обязательно приеду. Я не мог не приехать. Я обязательно должен ее увидеть, ведь я ждал этого целых два года. Она не говорила да, но и не говорила, нет, хотя для меня это не имело значения.
В любом случае я бы приехал. Я знал точный адрес. А остальное? Язык до Киева доведет.
Светлана работала в каком-то институте лаборанткой.   
  Вот и конечная. Мы со связистом - шахтером вышли из вагона, и пошли на привокзальную площадь. Здесь мы остановились.
- Ну, давай земеля, мне на автобус и в поселок. Он протянул мне руку. Это был последний солдат из всех тех, с которыми я ехал на дембель, а прощались мы точно, так как я прощался с Серегой. И он наверно так же как с последним из его части. Мы так и не познакомились.
Я крепко пожал ему руку.
- Удачи тебе, - и мы расстались. Я  пошел на автобусную остановку, чтоб узнать, каким маршрутом добираться. Одна из женщин с любезностью объяснила солдатику, как доехать. Оказалось, что это не так уж и далеко. Я запомнил, на какой остановке выходить. Выйдя из автобуса, я спросил у выходящих, где проулок, в котором жила Светлана. Оказалось, улица под таким же названием недалеко от остановки по небольшому склону вверх параллельно этой, а проулок метров через сто, уходит влево от улицы тоже вверх. Я легко нашел улицу и вошел в проулок. Глядя на номера домов, я подошел к большому, по нашим сельским меркам, дому. Он стоял по левой стороне улицы, которая шла вдоль склона, поэтому левая сторона домов была выше. Заборчик был штакетный, но ворота и калитка добротные, металлические с узором. Левее от ворот метрах в пяти была хлипкая калитка из штакетин, на болтающихся завесах и закрывалась она накидыванием кольца из проволоки  на столб забора и на крайнюю штакетину калитки. За этой калиткой была тропинка, слева от которой росла пышная сирень, а в глубине двора стояла небольшая, но опрятная времянка. Я догадался, что именно здесь живет Светлана с родственниками. Я открыл калитку и пошел к времянке, оглядываясь на дом, чтобы если оттуда кто-то выйдет, спросить, туда ли я попал. Когда я подходил к времянки, из ее дверей вышла девушка лет двадцати двух. Я знал, что сестра старше Светы. Девушка сразу догадалась, кто я и я понял кто она.
- Здравствуйте, а Свету можно.
- Здравствуйте, вы как я понимаю Саша.
- Да.
- А я Люда, Светина двоюродная сестра.
Как я волновался, я не знал, что будет дальше, но девушка добродушно улыбалась.
- Проходите, Света сейчас придет, она пошла в магазин. Света нам про вас рассказывала.
Мне сразу стало легче. Значит, как бы там не было, меня здесь ждали.
Девушка провела меня через маленький коридорчик в комнату, в которой справа у  окна стоял стол, по бокам у стенки стояли стулья, в правом углу перед столом стоял шкаф. Слева у стены шифоньер и койка. Посередине был довольно широкий проход. На койке сидел парень постарше меня лет 23х с ребенком на руках. Он, улыбаясь, встал с койки, держа на одной руке ребенка, которому было не больше годика.
- А, Светкин жених! Здорово! Он протянул мне руку. От такого простого обращения мне стало еще легче. Видно, было, что парень простой и сам не очень давно отслужил.
- Проходи, освобождайся. – Он провел меня в следующую комнату. Люда осталась хозяйничать у стола.
- Вон туда ставь чемодан, он показал на дальний правый угол, где стоял гардероб.
- Китель снимай, вешай сюда на вешалку, а то упарился, небось. Ботинки там, у входа сними, тапочки обуй.
Я все сделал, как он сказал.   
-- Присаживайся, Светка сейчас придет.   
Хотя приняли меня по домашнему, мне все равно было не по себе.
Парень был веселый и шутил.
- Разнуздался? Теперь человеком себя чувствуй, здесь ни армия и давай знакомиться, хотя я с тобой заочно уже знаком. Письма твои чуть ни каждый день из ящика вынимаем. Тебе ни лень было писать?  Он, разговаривая, протянул мне руку: - Серега.
- Саня.
- Знаем. Я тоже своей из армии письма шуровал.
- А в конце службы одно в месяц,- перебила его Людмила.
Это в конце, я знал, что скоро домой, зачем же бумагу переводить. А еще я знал, что ты от меня никуда ни денешься.
Они смотрели друг на друга и улыбались.
- И вот результат, - Серега на руках подкинул улыбающегося ребенка и поцеловал.
Я расслаблялся. Серега меня понимал и поступал так, чтоб я себя легче чувствовал, ведь он сам отслужил всего три года назад. И вообще он был веселый и простой.
В комнату вошла Света, она улыбалась. Увидев меня, она лишь немного покраснела. Она отдала покупки Людмиле и остановилась в растерянности. А я вообще стоял как остолоп.
Серега молодец выручил.
- Встречай гостя! Пацан из-за тебя черт знает, откуда прикатил.
Света подошла ко мне. Она стала еще красивей. Все в ней было прекрасно.
- Здравствуй Санька.
Она назвала меня так, как меня звали дома, как меня звали мои друзья которых она знала. Так меня ни называли уже два года.
- Идите в ту комнату, там поворкуйте, пока Людок стол накроет, - опять выручил Серега, видя мою растерянность.
Я стоял, не зная, что делать. Я был очарован и смотрел на нее, потеряв дар речи. Я стоял спиной к двери, ведущей в дальнюю комнату. Света легонько коснулась моей руки и прошла мимо, легко потянув меня за руку. Мы вошли в другую комнату и стали за дверь. Света стояла рядом со мной и улыбалась. Я смотрел в ее голубые глаза. Я не понимал, что со мной происходит. Передать этих чувств я просто не могу. Я был полон блаженства и вдохновения, я был в какой-то невесомости, потеряв дар речи и понятия времени. Я был счастлив как никогда. А она улыбалась.
- Здравствуй Саня. Очнись.
Но я оставался где-то там, в том блаженстве и невесомости, стоя перед ней и тоже улыбаясь.
Вот она моя Света стоит рядом, держит меня за руку, и я смотрю в ее голубые смеющиеся глаза. 
- Санька ты где, очнись.
Дальше все получилось само собой. Светлана немного ниже меня. Я легонько обнял ее, она пошла мне навстречу, чуть приподняв голову. Я поцеловал ее. Это было мое счастье. За такой миг 
в армии я бы отдал все. Мы стояли, обнявшись, и целовались как когда-то около общаги под ее окном, под огромным пышным каштаном. После длительного нежного поцелуя, я прижал ее чуть сильней. Мне хотелось прижать ее со всей силы, но я боялся сделать ей больно, этой хрупкой, прекрасной любимой девушке. В армии я огрубел и окреп, а она нежная и хрупкая. Я просто не нахожу с чем ее сравнить. Ведь все цветы, все деревья, всю красота природы  и вообще все, она для меня затмила своей красотой. Закрыв глаза, прижав ее к себе, прижавшись щекой к ее волосам, я шептал ей на ушко: - Света, Светочка, миленькая как я тебя люблю, как я за тобой соскучился.
От волнения мой шепот дрожал, по спине тоже пробегала дрожь, ноги подкашивались. Какое это было счастье. Наконец-то я дождался этой минуты. Значит не зря я ехал сюда. Все осталось так же, как было до армии. Мы точно так целовались, хотя она не скрывала, что у нее есть дома парень. Теперь он в армии, и она также не скрывает, что она его ждет. Но у меня ни возникает, ни обиды, ни ревности. Я ее люблю и мне все равно, лишь бы быть с ней рядом, лишь бы смотреть в глубину ее голубых глаз, гладить ее волосы и шептать ей о своих чувствах. Она знала, что я ее действительно люблю, и ради нее готов на все. Ее подруги тоже ей говорили об этом. Они видели, как я на нее смотрю. Они знали, что я могу всю ночь простоять под ее окном, и они были на моей стороне, я им нравился. Светлана говорила, что я ей тоже очень нравлюсь, но не более.   
Я продолжал ее обнимать. Мне не хотелось выпускать ее из своих объятий.
- Эй, голубки наворковались!? Выходите, надо в магазин сбегать, дембель обмывать надо.
- Пошли Саня, - шепнула Света. Но я не мог ее отпустить. Она улыбалась.
-  Пойдем, еще вечер впереди, я никуда не денусь.
Она это произнесла тихо и нежно, как будто успокаивая ребенка.
Я отпустил ее, взял китель, и мы вышли в комнату, где были Серега и Люда.
- Так, сходите в магазин, купите,- Серега немного помолчал, глядя на меня, - Купите коньячку, дембель обмывать по-настоящему надо. Светка не обижай Санька. Вам не понять, а там в Чехии, я слыхал, не то, что девчат, там без увольнений два года и заборы с колючей проволокой как на зоне. Так, что ты не очень брыкайся.
Он разговаривал с ней как с родственницей, а мне было неудобно, когда он сказал, не брыкайся.
Это ведь девушка, которая для меня самая, самая, самая, от которой я без ума.
Мы со Светой вышли, взявшись за руки. Но я не мог пройти вот так мимо сирени. Я обнял ее, и мы укрылись в этом пушистом цветущем и пахнущем укрытии. Мне казалось, что я никогда не смогу нацеловаться. Я целовал и шептал ей, что она самая прекрасная девушка, и что я ее очень и очень люблю. Глядя на нее, я опять был где-то в невесомости. Она,  улыбаясь, шептала, чтоб я опять очнулся, потому, что надо идти. Мы шли по дороге, останавливались, целовались, потом шли, потом опять останавливались и опять целовались. Так же мы возвращались из магазина.
-Мы думали, что вас уже не дождемся, - шутил Серега. Стол уже был накрыт.
Все уселись за стол. Серега открыл коньяк и начал разливать по рюмкам.
- Мне немного, - предупредил я.
- Мне тоже, - сказала света.
Но Серега на это не обратил никакого внимания. Налив полные рюмки, он поставил бутылку и стоя произнес короткий тост.
- Ну, дембель за тебя! Будь здоровым и веселым, не унывай, хвост трубой, - он еще что-то хотел сказать, взглянув на Свету, но, не сказав, одним глотком перевернул рюмку в рот. Потом произнес. У-уф! И сев, начал закусывать. Все выпили стоя и тоже усевшись, начали закусывать. Так как я давно не пил, в голове появилась плавность и легкость, которая расплылась по всему телу. Я, уже не стесняясь, закусывал, смелей смотрел на Светлану и был не так скован. Вообще я всегда очень общителен и разговорчив, Света об этом знала, но сейчас я был скован, попав в непривычную обстановку, ведь два года не был среди гражданских. Выпив, я немного расслабился и успокоился.
Все закусывали, Серега опять наполнил рюмки.
- Ну, что теперь за вашу встречу. Сам помню, как к Людке прикатил, поджилки дрожали. Как бы там не было дальше, а солдата надо уважать, - это он обращался к Светлане.
Мы опять выпили, и я включился в разговор. Сереге было интересно как там сейчас в армии. Ведь всего три года назад он так же пришел домой и у него свежие воспоминания об армии, о которой ему было интересно поговорить. Он рассказывал о своей службе, я о своей. Но он прекрасно понимал, что нельзя затягивать разговор надолго.  Он знал, что я хочу побыть наедине со Светланой, иначе какого бы я сюда перся, и зачем бы писал ей чуть ли ни каждый день.
Девушкам Серега не налил, сказав: - Вам хватит, а мы с Саньком еще по рюмочке.
 Он разлил оставшийся коньяк и мы выпили. Потом Серега пошел смотреть, спящего ребенка, а Люда начала убирать со стола. Мы со Светой пошли в другую комнату и уселись на кровать. Я, стал немного посмелей, а она осталась такая же улыбающаяся и очень, очень красивая. Я смотрел на нее, подносил ее руки к губам и целовал ее ладони.
- Светочка, Светка, Светланочка как я тебя люблю.
Она улыбалась как-то не то, чтобы отрицательно, а как бы с сомнением. Отводила лицо в сторону, потом опять смотрела на меня и шептала: - Санька.
Я понимал, что она еще что-то хочет сказать, но боясь меня обидеть, умолкает.
Когда находишься рядом с любимым человеком, то хочется, чтобы время тянулось вечно, а оно
наоборот пролетает незаметно. Уже вечерело. Города я не знал и никогда в нем не был. И вообще
я давным-давно нигде не был.
- Мы пойдем в город? - Спросил я.
В этом случае мы очень похожи. Она веселая, компанейская и тоже непоседа как и я.
- Конечно, пойдем.
Мы начали собираться.
- Все правильно, - одобрил Сергей,- Веди его в город, погуляйте, развейтесь, а то он там в казармах одичал, того и гляди на людей начнет кидаться. Вон на тебя как смотрит, как будто съесть хочет, - он весело засмеялся.
Мы со Светланой собрались и вышли из дома. Уже смеркалось, мы опять остановились около сирени. Вечерний аромат, которой просто благоухал.
Я был счастлив, что все так получилось, что у Светы хорошая сестра и отличный веселый, понимающий меня зять, и Света относится ко мне также как тогда, когда мы с ней расстались после армии.
Я опять обнял ее и нежно поцеловал в губы. Тот, кто любит, меня поймет, как это прекрасно и неповторимо. Действительно хочется сказать: -  Остановись мгновенье ты прекрасно.
Два года я находился в очень тяжелых условиях, и эта любовь давала мне силы. После тяжелого дня по команде: - Отбой!- я просто валился от усталости с ног, упав на койку, блаженно вздыхал, обнимал подушку, закрывал глаза и шептал: - Светочка, Любимая, - и засыпал.
И вот после двух лет разлуки, я стою в пышном благоухающем кусту сирени, целуя ее, шепчу: - Светочка, любимая.
 Она в моих объятиях. Я ее нежно прижимаю к своей груди, чувствую ее упругую грудь, целую ее глаза ее волосы и продолжаю шептать ей о своих чувствах.
Светлана тоже целует, обнимает и шепчет: - Саня успокойся, я никуда ни денусь, нацелуешься.
А я все целовал и не мог нацеловаться, шептал, и мне казалось, что этого мало, а вдруг она не слышит, как бьется мое сердце, а вдруг она не слышит, как я ее люблю.
Но она все слышала.
Пойдем Санька, а то так до утра и простоим.
Мы вышли из калитки, и пошли в сторону центра. Мы брели по освещенной яркими фонарями улице.  Солдат и девушка. Я останавливал Свету, целовал, потом легко брал на руки и нес. Она весело смеялась, обхватив меня обоими руками за шею. Так веселясь, целуясь и балуясь, мы пришли в парк. Там было много народа, в основном парами различного возраста. Мы присели на лавочку, но нам не сиделось и мы пошли вглубь парка, потом туда, где меньше огней и меньше людей, хотя они нам совершенно не мешали. Когда впереди никого не было, мы брались за руки, и как когда-то, там в Крыму, весело смеясь бежали по аллее. Потом шли в центр парка и сидели около большого фонтана. Время летело незаметно, и остановить его было невозможно. Народа в парке становилось все меньше, потом остались кое-где одинокие пары. Я никак не мог насладиться поцелуями. Я целовал ее руки, губы, плечи, гладил ее волосы и подолгу смотрел в ее веселые голубые глаза. Это было самое прекрасное, что я имел, когда либо. Я опять брал ее на руки и нес. Она улыбалась. Мы разговаривали, потом она, улыбаясь, сказала
- Саня если ты надолго останешься со мной, тебе это быстро надоест.
Я даже представить не мог, что она мне может надоесть.
- Ты, что Светланка, разве ты можешь надоесть.
- Конечно, могу, - смеялась она.
- Не знаю, но наверно нет.
 Мы шли в ту сторону, откуда заходили в парк. Я читал ей стихи. До армии я ей стихов не читал и не писал. Писать и усиленно учить чужие я начал в конце первого года службы. Это получилось просто само собой. Стихи и сказки я любил с детства. Я знал все стихи школьной программы. И вот когда я писал Светлане письма, мне показалось, что лучше будет, если я их буду писать стихами. Я сначала даже не понимал, что они у меня через пень – колоду. Это были кое-как зарифмованные слова. Поняв это, я начал брать в библиотеке литературу о поэзии и стихи русских классиков. Вот тогда я и узнал, что поэзия это целое искусство. О строфах, стопах, долях и рифмах я знал еще со школы, но я даже не представлял какая это малость. Я рассказывал об этом Светлане. Сейчас я понимал, какие они были корявые, мои первые послания в стихах, мне было стыдно, и я точно знал, что пройдет время и мне будет также стыдно за эти стихи, которые я ей посвящаю сейчас. Но, я ей читал Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Блока, Есенина, Рождественского, Высоцкого. Теперь я их знал столько, что мог рассказывать до утра и дольше. Мне казалось, что Светлане со мной очень хорошо. Я остановил ее под фонарем, посмотрел  ей в глаза, потом нежно поцеловал и спросил.
- Тебе со мной хорошо?
- Ты очень хороший Санька, но, - и она замолчала.
Я опять ее поцеловал.
- Зачем я тебе Санька?
Я пожал плечами и ответил:- Я люблю тебя.
- Саня ты просто не знаешь девчонок. У тебя до меня никого не было, ты ни с кем не встречался.
Ты хороший, красивый, сильный завтра у тебя таких Светок столько будет, даже еще лучше.
Поверь мне, от них отбоя не будет, и ты меня забудешь.
Я был обижен.
- Свет не надо так говорить, я тебя понимаю, ты меня не любишь, ты ждешь из армии его и хочешь меня успокоить. Но разве я виноват в том, что я люблю. Это ведь зависит не от меня, а быстрей, наоборот, от тебя, это ведь ты такая.
- Какая Санька? Она улыбалась.
- Пойми, этого словами не передать, это где-то там внутри, ни в голове даже, а где-то в сердце.
- Санечка, ты просто выдумал меня, а меня такой нет.
- Есть Светочка, - я обнял ее, прижал к себе и целовал, целовал и целовал, шепча: - Есть Светочка, вот ты рядом, я обнимаю тебя, целую, я счастлив только от того, что вижу тебя, слышу. Ты знаешь, когда я получал от тебя письмо, я целовал его, зная, что ты держала его в руках. Я перечитывал его и носил с собой до тех пор, пока не приходило следующее, и когда мне было трудно, я доставал письмо, смотрел на него, вспоминая тебя, и мне становилось легче. Бывало сидя в танке за рычагами, ожидая команды, а так можно было просидеть и час и два, я доставал твое фото и любовался тобой. Не проходило наверно минуты, чтоб я о тебе не думал. Всегда когда я закрывал глаза, я видел тебя Светочка. А сейчас ты рядом со мной и я счастлив. Я не знаю, что будет завтра, и не хочу знать. Я знаю, что я тебя люблю.   
- Чудной ты Санька, но ведь меня могло бы и не быть вообще, если бы я ни поехала к вам учиться.
- Нет Свет, такого быть не могло. Ты была у меня и до того как мы познакомились, я видел тебя в своих мечтах, я знал какая ты еще до того как мы встретились.
- Вот я тебе и говорю, что ты меня такую придумал, а я не такая.
- Нет Света ты еще лучше.
Я опять брал ее на руки и долго нес, глядя на нее и целуя. Она, обняв меня руками за шею улыбалась. Потом мы шли в обнимку, останавливаясь и целуясь. Так мы пришли домой.
Мы стояли в темном коридорчике, обнимались и целовались. Я впервые расстегнул молнию, которая шла от подбородка к груди, и поцеловал ее в шею, потом грудь чуть ниже шеи. Без ее разрешения я не то, что, я дохнуть на нее не смею. Я целовал ее шею. Потом мне стало стыдно, только от того, что я захотел дотронуться до ее груди просто поверх свитера и я застегнул назад молнию.
Светлана мне никогда не врала. Из ее писем я знал, встречается она с кем или нет, как она живет и о ее подругах. Не врала наверно потому, что знала, что я ее люблю. А она хорошая и добрая, поэтому не могла обманывать того, кто ее любит. Мы стояли, обнявшись и шептали.
- Санька, скоро уже утро, пойдем спать.
Мы потихоньку прошли в дальнюю комнату, закрыв за собой дверь, включили свет. Койка была, приготовлена ко сну и было постелено на полу.
- Где ты будешь спать?- спросила Света.
- Мне все равно.
- Тогда я на полу.
Я выключил свет, разделся и лег в постель. Было темно и Светланку не было, видно, но я знал, что она уже улеглась.
- Света, - шепнул я.
- Что?
- Я люблю тебя очень, очень.
Воцарилась тишина. Я счастливый моментально заснул.

21 мая

Проснулся я рано, только начинало светать. Светлана спала. Я лежал и смотрел на нее. Я любовался ею. Потом я потихоньку встал, достал блокнот и ручку, опять улегся и, глядя на Светлану начал писать.

Не могу описать,
Все так мило и просто,
Светлых локонов прядь,
Невысокого роста,
Руки, губы, глаза,
Улыбаешься мило,
Не влюбиться нельзя,
Ты мне сердце разбила.

Правда или вранье
Радость с нежною грустью,
Только сердце твое
Мне стучит: - Пусто, пусто.

Я полежал, подумал, глядя на свою спящую любовь: - А может? Нет, я знаю, что она меня не любит. Ну и что, я к этому отношусь спокойно. Главное я ее люблю. И я опять писал.


Я к тебе в незнакомый город,
После долгих армейских двух лет.
Я влюблен, я силен и молод
И преград никаких мне нет.

Я маршруты менял, отставал, догонял,
Я минуты считал, я судьбу умолял.
Страх меня опьянял, я боялся, но знал,
Что на риск я пойду любой,
Лишь бы рядом побыть с тобой.

И в награду ты рядом,
И не надо
                судьбы иной.

Я улыбался глядя на спящую красавицу и послал ей воздушный поцелуй.

Я с поезда в автобус,
Летит дороги нить,
Кручу огромный глобус,
На нем прекрасно жить,
Девчонкой любоваться,
Резвиться по дождю,
С ней весело смеяться,
Крича: - Люблю! Люблю!

Весь мир в любви прекрасен
Когда она со мной.
Два года не напрасно
Я ждал, когда домой.
Преодолевши робость,
До одури целую…
Не зря крутил я глобус,
Не зря бежал автобус
В мечту мою родную.

Я пишу, глядя на Светлану. Она лежит на боку, повернувшись в мою сторону. Ее светлые волнистые волосы раскинуты по подушке. Я любуюсь ее спокойным личиком, которое настолько правильно и красиво, что я не могу передать. Я знаю, что такое переживаю ни один я. Где-нибудь, в другом месте, точно так же, какой-нибудь парень, приехавший к девушке после двух лет армейской разлуки, счастливый любуется ею, зная, что она его не любит, но счастлив потому, что она хорошая и не отказала ему во встрече, зная, как он в нее влюблен. Я знал, что не один я такой счастливчик. Я не знаю какое чувство испытывает тот, кого ждут и любят, у него все козыри на руках, а у нас, у тех кого не любят, а мы влюблены до безумия и нам даден шанс быть рядом, наслаждаться объятиями и поцелуями с любимой.
Время подошло к семи. Я слышал, что в соседней комнате уже проснулись.
Светлана тоже открыла глаза. Она посмотрела на меня и улыбнулась.
- Ты давно проснулся?
- Да.
- Почему не спишь?
- Тобой любуюсь.
- Санька ты чудак. Что ты во мне нашел? Чем другие хуже? Открой глаза Саня.
Я пожал плечами и, улыбаясь, послал ей воздушный поцелуй. Я лежал поверх одеяла в брюках. Мы смотрели друг на друга и улыбались.
-Хороший ты Санька, очень хороший, но я тебе не нужна. Зачем я тебе такая? Ты мне очень нравишься, но я тебя не люблю.
Последние слова она произнесла с нежностью, чтоб не обидеть меня. Но разве я могу, на нее обидится, тем более я это знал.
- Ну и что. Главное то, что я люблю тебя.
- Чудак. Ладно, отвернись, я оденусь.
Я отвернулся. Светлана встала и оделась. Когда я повернулся, на ней было легкое летнее в голубых цветочках на белом платье, кое-где с светло-розовыми пятнышками других цветков.
Света убрала свою постель. Я заправил койку. Она подошла ко мне. Сейчас она не улыбалась, а смотрела на меня с такой нежностью, и как-то не с состраданием, а с понятием моих чувств. Мне  показалось, что мои чувства проникли в нее, и она полностью восприняла то, чем сейчас жил и дышал я. Она смотрела мне в глаза, спокойно и нежно и проникалась всем тем, что было в моей душе, в моем сердце.
- Са-нь-ка, - произнесла она растерянно-тихо, немного растянув.
Я понял, что мои чувства передались ей, и она все понимает. У нас обоих появились на глазах слезы. Чтоб скрыть это друг от друга, мы обнялись и так стояли, пока не успокоились и из глаз      
не исчезли слезы и нежная грусть. Мы освободились от объятий. Мы уже были спокойны и улыбались. Я начал опять осыпать ее поцелуями и шептать.
- Светка милая моя, любимая, ты сама даже не знаешь, какая ты хорошая, я это понимаю каким-то совершенно непонятным мне чувством, я даже объяснить не могу. Это или откуда-то из вне, или наоборот из глубины моей души, из ее недр, о которых я не имею никакого понятия. Противостоять этому невозможно.
- Эй, молодежь, выходи строиться! - Это шутил Серега.
- Чем сегодня будем заниматься, - тихо спросила Света.
- Сначала сходим в банк, снимем деньги.
 Я ведь служил заграницей, а там все деньги на руки не выдавали, часть из них шла на счет, и у меня накопилось там больше ста рублей. Действительно у танкистов не так как в пехоте. У нас рядовой механик-водитель со вторым классом получал как у них зам.ком.взвода, а последние пол года у меня был первый класс, и нам половину жалования переводили в Союз на счет. И теперь у меня была книжка, по которой я мог в любой части Союза получить деньги. Меня это очень радовало, потому, что откуда у солдата деньги. Если нам высылали из дома в конверте, то их изымали при проверки писем, а то, что наши письма проверялись и перечитывались, от нас даже не сильно скрывали. А здесь почти целое состояние для солдата и я смогу покупать Светланке любые лакомства.
- Пошли, - шепнула Светлана.
Я освободил ее из объятий, и мы вышли в комнату, где были Людмила с Серегой.
- Ну, как выспались? - смеялся Серега.
- А он не спал.
- Что тобой любовался?
Светлана пожала плечами, а я покраснел.
- Ну ладно, любовь любовью, а пожрать надо, - он шутил просто по-деревенски.
Люда накрывала на стол.
После завтрака мы со Светланой пошли в город. Проходя через железнодорожные полотна  перед вокзалом, мы наткнулись на патруль. Обходить через переход было далеко, мы решили перейти напрямую. Когда мы перешли через несколько колей, нас заметил патруль и ожидал нас там, куда мы направлялись. Подойдя к патрулю, я полностью как это положено в армии, по полной форме, с отданием чести отрекомендовался. Это я умел делать, в учебке этому так надрессировали, что никогда мордой в грязь не ударишь. Там тренировались, подходя к столбу и рапортуя по полной форме. Теперь это выглядело красиво и четко. Я слышал от ребят, что даже если ты уволен, в запас, но еще не стал в военкомате на учет, патруль может забрать в комендатуру, а там шутить не любят. К тому же я нарушаю, переходя в неположенном месте. Лейтенант тоже четко представился по всей форме и попросил документы.
Просмотрев документы, он спросил,
- Почему переходите в неположенном месте, знаете, что вас за это может милиция наказать?   
- Товарищ лейтенант, но вы ведь своих в обиду не дадите.
Лейтенант улыбнулся и хмыкнул: - Молодец. Где служили?
- В Ц.Г.В. товарищ лейтенант!
- Ну и как?
- Не мед, товарищ лейтенант!
- Наслышан.
Солдаты, которые были с ним, разглядывали меня как картину. Все с иголочки, знаков отличия полная грудь, все с документами. Погончики, лычки, нарукавный знак обрамлены каёмочкой. Форма подогнана, брюки чуть расклешены, ботиночки переделаны на высоком каблуке. Видно было, как они завидовали, глядя на этого дембеля. Знали бы о нашей службе, вряд ли позавидовали.
- Ну, сам ладно, а девушку тащишь под поезд, - кивнул лейтенант на Свету.
Она стояла рядом простая, скромная с легкой улыбкой.    
- Невеста?
- Так точно. Разрешите идти?
- Идите.
Я взял Свету за руку, и мы пошли. Я оглянулся. Патруль стоял на том же месте, они смотрели нам вслед и разговаривали. Я понимал, что солдаты завидовали мне. У меня дембель, да еще служил в таком месте. Это конечно престиж.
Мы пришли в банк, простояли огромную очередь и, получив деньги, пошли за покупками.
У мороженицы мы купили эскимо. Как оно мне нравится, на палочке в шоколаде. Как давно я не наслаждался этой прелестью. То, что мы покупали в дороге, это совсем ни то. Здесь свободно, без толкотни бери, сколько хочешь. Мы сели на лавочку, ели мороженое и улыбались. Я смотрел на Свету, и любовался ею.
- Санька, глаза просмотришь.
- Неа, отвечал я, и когда выпадала возможность, снова целовал ее. Доев, я сходил и купил еще ей и себе..
- А много не будет?
- Светочка я так давно ни ел такие лакомства, и разве это много.
- А, что в армии мороженого нет?
Я засмеялся.
- Чего ты смеешься?
- Светочка, там двадцать грамм масла и два кусочка сахара к чаю, это самый прекрасный десерт. Это все, что перепадает солдату на сутки из такого рациона.
- Но в магазинах продавали конфеты, печенье?
- Ну откуда у солдата деньги?
- Родные высылают.
- Но там ведь деньги другие.
- И, что вот так два года ничего вкусного?
- Да нет в получку, хоть она небольшая, мы ходили в киоск, покупали печенье, воду сладкую.
- А яблоки или, что-нибудь такое?
- Светочка, это армия, там самое вкусное это праздничный обед. На праздники нам готовили либо плов, либо макароны по флотски и это было за счастье, а так борщ из кислой капусты, который есть только с голодухи, или суп в котором, как мама говорила:- Бубина за бубиной гоняется с дубиной, на второе каша голимая, хорошо, если еще подлива на комбижире, а так просто на воде.
- А котлеты, отбивные, гуляш, яичницу?
- Какую яичницу? – Засмеялся я, - Про это все забудь.
- Как!?- удивилась она.
- Просто, это Света армия, а ни дом отдыха. Там компот за счастье.
- А в увольнения вы ходили?
- Какие увольнения, - я опять засмеялся, - Я ведь тебе писал, высокий забор и сверху колючая проволока.
Света о чем-то задумалась. Я, обняв, целовал ее губы, глаза, щеки, волосы. Потом улыбаясь, смотрел, как она серьезно задумалась над тем, что услышала. Она смотрела на меня с лаской и нежностью и жалела меня. Я не люблю, когда меня жалеют. Я привык к жесткости. До армии в селе тоже не мед. Там с десяти лет учат косить, пилить, копать, рубить, управлять хозяйство, самостоятельно запрягать лошадей. А к пятнадцати ты это все делаешь уже самостоятельно.
С первого класса полностью все летние каникулы работаешь в колхозе.
Света продолжала так же смотреть на меня, потом глубоко вздохнула:- Да, Санька.
Я смеялся:- Света, все нормально.
Мы поднялись с лавочки, и пошли в магазин. Магазин был большой с различными отделами.
- Света, смотри, что будем покупать.
Она пожала плечами.
Я повел ее в кулинарный отдел, и мы начали выбирать торт.
- Смотри, какие красивые, давай вон тот большой возьмем.
- Он же дорогой.
- Ну и, что, зато вдоволь наедимся и Серегу с Людой накормим.
Нам подали коробку с тортом, перевязанную шнурком. Мы купили еще сладкой воды, сосисок
И подошли к винному отделу. Здесь мы купили большую бутылку марочного вина и бутылку столичной. В отделе фруктов, купили мандарины.
- Сань, мы денег много потратили.
Мне было приятно это слышать, я чувствовал себя чуть ли ни героем. Как хорошо, что нам деньги перечисляли в Союз. Хотя там была чуть ли ни каторга, зато теперь я чувствовал себя человеком.
Я мог угостить свою любимую всем тем, чего она пожелает. А она обыкновенная скромная девушка, которая все понимает и жалеет меня. Хоть я и не привык к жалости, но все равно как это приятно. Мы шли домой, устраивать пир. Люда увидев покупки, тоже возмутилась, а Серега одобрительно посмотрел на меня, подмигнул и так, чтобы не видели девушки, показал большим пальцем над сжатым кулаком, мол, все классно, молоток, девушки любят сладкое, а нам за дембель полагается по маленькой.
Мы соорудили праздничный стол и начали пировать.  Мы пили, закусывали, разговаривали. Было весело. Я чувствовал себя намного легче. Они были простые, и с ними было легко. У Сереги язык был хорошо подвешен. Он знал много анекдотов и историй, особенно про армию, что было как раз в тему. Рассказчик он был тоже хороший. Я конечно не отставал. Все весело смеялись. Хотя мы с Серегой понимали, что девчата ни все понимают в армейских анекдотах.
- Слышь Санек, ты на нашу Светку все глаза проглядишь, дома на девчонок смотреть нечем будет.
- Мне кажется, он на них смотреть не будет, - сказала Люда, - Я смотрю на него, для него наверно других и не существует.
Я немного смутился. Света смотрела на меня, улыбаясь. Ей было приятно, что ее так любят, что я ничего не замечаю вокруг, что для меня есть только она. Она мне говорила, что к ней никто  так не относился как я.
После застолья Люда с Сергеем собрались, собрали ребенка и куда-то пошли. Люда дала нам задание, готовить ужин. Мы остались одни и долго целовались. Потом Света достала продукты.
- Ты что будешь делать?
- Тебе помогать.
-Я понимаю, что помогать, но,что ты умеешь делать?
- Не знаю, что скажешь.
- Она засмеялась: - А если я скажу, картошку чисти.
- Буду картошку чистить.
- А ты умеешь.
Теперь я засмеялся и пожал плечами, потом взял сетку с картошкой, взял кастрюлю, налил воды, сел на стул.
- Скажешь, когда хватит, и начал чистить картошку. Я это умел делать еще до армии. И когда в учебке, другие попавшие со мной в наряд на кухню, не знали, как нож держать в руках, я ловко снимал тонкий слой шкурки острым ножом. Я ловко чистил картошку и бросал в кастрюльку с водой. Света довольно улыбалась. Она возилась с тестом, а я, начистив картошки, стал прокручивать через мясорубку мясо на фарш. Когда я это закончил, то работы мне больше не нашлось. Помыв и вытерев руки, я подошел к Светлане сзади и, не мешая ей, положив руки  на плечи, целовал шею, волосы и плечи. Ей было приятно, она отводила голову назад, и я лицом утопал в ее пышных волосах. Я вдыхал запах ее волос с еле слышным запахом духов и опять повторял ее имя, и все нежные слова которые только знал. Приготовившись к ужину, мы пошли в другую комнату, там, у задней стены стояли два кресла. Света села в одно, я в другое. Но мне так было неудобно  обнимать и целовать ее. Я отставил свое кресло и стал перед ней на колени. Она засмеялась.
 - Поднимись, это не хорошо передо мной на коленях, да и вообще Сань никогда не становись перед женщинами на колени. Это тебя унижает.
- Светочка я ведь перед тобой.
- И передо мной не надо. Ты хоть знаешь, какие бывают девчонки? Ты вот вбил себе в голову, что я единственная. Санька, таких как я сплошь и рядом. Вот приедешь домой, знаешь, сколько у тебя их будет? Ты про меня забудешь.
- Нет, Свет, тебя я никогда не забуду, это я точно знаю.
- Нет, Санька, ты просто нас не знаешь. А чтоб меня забыть, когда приедешь домой начни с девушками встречаться и отбрось свое стеснение. Вот увидишь, они сами будут тебе на шею вешаться, а потом узнаешь, что в это же время они и другим парням на шею вешаются,  тогда ты поймешь, какие мы и меня забудешь.
- Нет Свет, не забуду.
- Вот ты опять заладил. Любишь, я понимаю, думаешь, мне плохо от того, что ты меня любишь? Таких девушек нет. Все хотят, чтоб их любили и я тоже. Знаешь как мне приятно, что ты даже домой не поехал, после двух лет, а сразу ко мне. Да это любой приятно, и любая гордиться будет.
Только Санька я не твоя, я принадлежу другому. А ты у меня очень, очень хороший, я даже не могу сказать кто. Мне с тобой очень, очень хорошо, но вместе мы не будем.
Я сам прекрасно понимал, что вместе мы быть не можем. Что я могу ей дать? У меня ничего нет. А для того чтоб жениться, надо что-то иметь. Ведь это огромная ответственность. А что я могу дать любимой девушке, если у меня даже профессии никакой нет и учиться надо. Надо в институт поступать, а потом пять лет учиться. Какая девушка будет тебя ждать? Я знал, что если я буду добиваться ее, то возможно она останется со мной. Вообще я в достижении конкретно намеченной цели, очень упрям, если мои понятия нравственные и духовные с ней совпадают.   
Но как я могу любимую девушку обрекать на нищету или на навязывание своего. По крайней мере, если тоже самое,  с другим, но любимым. С милым рай в шалаше. А я? Во первых нелюбимый, а во вторых, Что я могу ей дать? Ни-че-го. Поэтому я просто слушал ее правильные рассуждения.   
- Гуляй Саня, загуляй так, чтоб земля из-под ног уходила, выбирай самых красивых. Вот увидишь, у тебя все получится, и ты очень быстро в нас разочаруешься. 
Я слушал ее и молчал. Что я мог сказать, если все, что я знаю о девушках, это то, что было с ней. В общем, получается ничего. Но я ее люблю.
Я смотрел в ее глаза, целовал ее руки, потом поднялся, поднял ее с кресла, обнял и нежно целовал губы, глаза, шею. Какое это прекрасное ощущение счастья, когда в твоих объятьях любимая девушка, о встрече с которой ты мечтал два года почти поминутно.
Мы целовались. Потом сели в кресла и разговаривали, глядя друг другу в глаза.
И я и Света прекрасно знали, что врать или лукавить, нельзя, это против совести. Я этого не мог потому, что безумно ее люблю, а она тоже не могла, зная, как я ее люблю.
Пришли Серега с Людой и с ребенком.
Света с Людой начали готовить на стол, а мы с Серегой сидели и просто болтали.
Все вместе мы поужинали, опять под выпивку. Они знали, что завтра я уезжаю домой в Крым.
Поужинав и немного посидев, мы со Светой опять пошли в город. Мы бродили по улицам, потом пошли в парк, сели у фонтана. Время не просто проходило быстро, мне казалось, что оно просто пролетает. Обнявшись, мы разговаривали. Перед армией мы встречались чуть меньше четырех месяцев. За это время у нас оказалось много общих знакомых. Света хорошо знала моих друзей, особенно тех которые, после того как я ушел в армию, ходили к девчонкам из их общежития.
Я знал Светланиных подруг и расспрашивал как было после того как я ушел в армию.
- Саня, я тогда, когда ты ушел, тоже скучала. С тобой было очень хорошо, ты простой веселый и не приставал как другие. Потом когда прошло месяца три, все как-то начало сглаживаться. Тем более шло лето. Море, танцы и всегда найдется кто-нибудь, чтоб поухаживать.
Я рассказывал о службе, о танках, к которым очень привык за два года. Мне даже казалось, что я как механик водитель чувствую эту огромную махину, и когда я ей управляю, мы становимся одним целым. Я рассказывал об ученьях, о полевых выходах, о подводных вождениях. Все это происходило далеко от части,  в горах на полигоне, куда мы добирались своим ходом не менее 12 часов. Этого добра там было навалом, иногда даже надоедало. Было такое, что пришли с учений, две недели пробыли в части, еще танк на хранение как положено ни поставили, а нас опять по тревоге в 3.00. Мне было, что рассказать и о службе, и о любви, и о стихах, и о том, как с нетерпением я ждал писем, и как я был счастлив, их получая.
Потом мы встали, и гуляя по парку продолжали рассказывать друг другу о этих двух годах разлуки.
Я целовал свою любимую, брал на руки, носил по аллеям и кружился под фонарями.
- Ты ведь завтра пойдешь меня провожать?
- А как же, - удивленно ответила она, - И не просто провожать, еще и ехать вместе с тобой часа два буду в поезде. Твой поезд проходит через станцию, от которой мне недалеко до дома. Поеду, проведаю родных.
Я был счастлив. Завтра Света будет ехать со мной два часа в поезде. Это еще до утра, потом на вокзал и в поезде я буду вместе с ней.

22 мая

Мы шли домой. Время уже перевалило за полночь.   
Придя, мы опять стояли в темном коридоре и целовались, крепко прижимаясь, друг к другу всем телом. Днем я так не мог, мне было стыдно.
Потом мы тихо прошли в комнату. Моя постель была приготовлена, на полу тоже было постелено.
Мы выключили свет, поцеловались, потом раздевшись, улеглись по своим местам.
Я лежал возбужденный, с огромным желанием быть с ней рядом, но я не знал, как это сказать или сделать. Я вообще ничего не знаю. Единственное то, что слышал от парней, которые еще до армии спали с женщинами. А в нашем взводе такие были. Юрка, он из Одессы, городской шустрый. Городские вообще в этом деле попрогрессивней, а тем более из Одессы. Генка перед армией уже был засватанный, оставался ночевать у подруги и при родителях спал с ней. Еще я знал то, что читал в книгах. Это был весь мой багаж познаний
Я ничего не знал, но мне очень хотелось полежать с ней рядом.
Мы лежали молча и тихо.
- Света, - прошептал я дрожащим голосом, не зная, откуда набравшись смелости.
- Что.
- Иди ко мне.
- Она молчала.
У меня перехватило дыхание, но я все равно прошептал: – Тогда хочешь, я к тебе приду.
Она опять молчала.
Я слез с койки и лег рядом с ней. Мы лежали рядом. Потом я,  преодолевая страх и робость, обнял ее и начал целовать.
Впервые в своей жизни я дотронулся до девичьей груди. Впервые поцеловал грудь. Впервые погладил тело девушки. Я понимаю, какое это счастье, когда это в первые, и когда это впервые не просто, а именно с любимой девушкой. Я млел от счастья и стыда. Мне казалось, что сердце       вот-вот выскочит наружу. Светланка тоже обнимала меня и целовала. Не зная, что делать, я, целуя ее в губы, лег на нее, целовал и целовал губы, шею, потом набравшись смелости, начал целовать грудь. Мной овладела страсть. В голове было непонятное ощущение, как будто там бегали мурашки, по телу пробегала дрожь, во мне смешалось все, любовь, желание, страсть еще какие-то чувства, которых я не в состоянии передать, потому, что я им не знаю названия. Но все это было просто неповторимо. Но вдруг произошло то, что называют оргазм. Мне стало настолько стыдно, мне и сейчас стыдно, когда я это пишу, я краснею, и у меня горят уши.
Я лег рядом. Света так и осталась лежать на спине. А стыд меня поражал все сильней и сильней.
Я встал и лег на койку. Я притих как мышонок и не помню, как заснул.
Утром, когда рассвело, мне стало еще стыднее. Я не знал как себя вести, мне хотелось просто исчезнуть.
Но Света вела себя просто.
Я подумал о том, что у нее это не впервые. Ведь насколько она старше меня, хотя на самом деле моложе, ей только будет двадцать. Я все тот же мальчишка, хотя возмужал и окреп в армии. Но армия у меня отобрала два года гражданской жизни, которую Светлана провела среди молодых и свободных парней и девчат. А я за высоким забором с колючей проволокой по верху, не то, что, не общаясь с гражданскими, но и не видя их.
Я старался не смотреть на Свету. Мне казалось, что я  ее сильно обидел.
Мы убрали за собой постели и пошли умываться. Пока я чистил зубы и умывался, я понемногу приходил в себя. Стыд проходил, тем более Серега уже шутил и приглашал к столу.
Мы сели за стол. Стол конечно по сравнению с армейским был шикарный.
Позавтракав, мы опять уединились в «своей» комнате. Мне опять стало стыдно, но преодолевая стыд, я привлек Светлану к себе и начал целовать. Как я за ней соскучился, ведь проснувшись. Я еще ни разу ее не поцеловал. А ведь сегодня мы расстанемся. Я опять ей шептал все самые  хорошие слова, которые только знал. Время опять пролетало. Пора собираться. Я собрал свои пожитки, Света ехала без ничего. Мы вышли к Сергею и Люде.
- Ну, мне пора, огромное спасибо за гостеприимство.
- Все нормально Санек. Служили, знаем. Ты главное не расстраивайся.
Он, наверное, имел в виду Свету.
Я протянул ему руку.
- Счастливо солдат. Все равно ты молодчина. Не многие вот так из армии вместо того, чтоб домой ехать, поедут туда, где даже не знают, ждут их или нет. Если надумаешь приехать, мы всегда тебе будем рады. Когда Светка рассказывала, как ты ей пишешь, я говорил.
- Подожди, дай ему только дембеля дождаться, рванет он совсем в другую сторону. А она говорит:
- Он приедет, вот увидите.- Она в тебя верила. Я до самого последнего не верил, пока сам тебя не увидел. Ты свое слово сдержал. Крепко тебя наша Светка зацепила. Ничего держись, все будет нормально. Сейчас домой, там родные, друзья, работа и оно попустит. 
Я вздохнул и пожал плечами.
Они проводили нас за калитку, и мы со Светой пошли на автобусную остановку.
У меня билет был куплен еще вчера, когда мы гуляли по городу. Добравшись до вокзала, мы зашли в кассы, купили билет Светлане и вышли на перрон. Почти сразу подошел поезд. Меня еще раз проверил патруль. Мы зашли в вагон, нашли мое место, оставили чемодан и вышли на перрон. Объявили отправление поезда. Поезд тронулся, все пошли в вагон. Проводница тоже вошла в вагон, а я со Светой остался в тамбуре. Через два часа мы расстанемся, я знал, что не навсегда. Я знал, что я ее еще увижу независимо от того, нужен я ей или нет. Мы стояли в тамбуре. Что я еще мог делать, кроме того, что нежно ее обнимать и, целуя, шептать ей о любви. 
Время пролетело почти мгновенно. Светлане оставалось ехать минут десять.
- Светочка, милая моя Светка как я не хочу, расставаться с тобой.
Она молча смотрела на меня, в ее глазах тоже была печаль.
- Я к тебе еще приеду. – Сказано это было просто, но Света знала, что так и будет.
- Санька, какой ты хороший.
- Нет, я нехороший, просто я тебя люблю.
- За что Санька?
- Ты очень хорошая, простая, красивая, в тебе все настолько прекрасно, что я даже передать не могу.
- Санька, ты мой Санька, глупый ты. Приедешь домой не забудь, что я тебе советовала на счет девчат, обещай мне что так и будет. Обещаешь?
Я кивнул. Как я мог ее ослушаться. Да я и так прекрасно знал, как бы я ее не любил, мне все равно придется ходить на танцы, быть в компаниях и конечно встречаться с девушками.
Мы стояли и целовались. Поезд начал замедлять ход и остановился. Стоянка была две минуты, но ее почти не было, поезд, остановившись, сразу начал потихоньку двигаться. Мы поцеловались на прощанье.
- До свиданья Светочка! Помни, я люблю тебя! Стоит тебе только позвать, и я буду рядом.
- Ты очень, очень хороший Санька, не обижайся на меня.
- Ты, что Светланка, разве я могу!
- До свиданья Санька.
Поезд потихоньку набирал скорость, Света шла по ходу поезда и махала рукой. Я, стоял на подножке, и тоже  махал ей. Так мы махали до тех пор, пока не скрылись из вида. 
- Я люблю тебя Светка, - сказал я просто в никуда и пошел в вагон на свое место.
Я залез на верхнюю полку. Здесь было нормально, никто не мешал. Я умостился поудобней, подложил под голову подушку, достал блокнот, ручку и задумался. Потом начал писать.

Моя мечта с твоей мечтой
Не очень сходятся.
Мы бродим в парке под луной,
А звезды в небе хороводятся.

Я счастлив, на руках  несу
Любимую,
Свою весну, свою красу
Неповторимую.

А сердца стук от поцелуя
Грудь разрывает.
Твоя мечта, мою мечту
Не согревает.

Ты шепчешь мне: - Не плачь, наплюй,
Все образуется.
А я шепчу: - Люблю, люблю,
Не позабудется.

Моя мечта, ты, только ты.
Но, где-то там с другим твои мечты.

Я лежал и смотрел в окно. Мы только расстались, а я уже соскучился. Она где-то там за окном идет домой. Я опять про себя повторяю ее имя.

Не могу описать,
Все так мило и просто.
Светлых локонов прядь,
Невысокого роста.

Руки, губы, глаза,
Улыбаешься мило.
Не влюбиться нельзя,
Ты мне сердце разбила.

Правда или вранье.
Радость с нежною грустью.
Только сердце твое
Мне стучит:- Пусто, пусто.

Я лежу думая только о ней. Как прекрасно, что я сделал именно так как сделал. Какой я счастливый. Ведь это просто неповторимо, после долгих двух лет ожидания, вот так встретиться и провести время с любимой. Я вспомнил парк, наши поцелуи, потом наше прощание.

Помнишь в парке фонтан,
Скамья, ты и я,
Белым цветом каштан
И мелодия вальса.
Наслаждался
Я взглядом твоим.
Нелюбим.
Я прошу:- Поцелуй.
- Не хочу.
Я молчу,
Глажу светлую прядь
И ладони целую,
Не устану шептать
Как безумно люблю я…

Скоро брызнет рассвет.
Ты мне шепчешь - Пора.
 Это было вчера,
А сейчас тебя нет.

На прощанье сказал
- Позови, прилечу.
Уплывает вокзал.
                Я молчу.

Я лежал на верхней полке. Колеса мерно отбивали ритм моего сердца тук – тук, тук – тук, тук – тук, и уносили меня от нее все дальше и дальше. Но я точно знал, что  еще увижу ее. Не знал, буду еще целовать и обнимать ее, но точно знал, что еще увижу.

Заканчивалась дембельская весна 1973го года.
                Саня.

А. М. Щагольчин.