Глава 14. РОКОВОЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ
Ты не был там, откуда она –
Считай, что тебе повезло.
Б.Г.
- А вот ещё есть одна нехорошая привычка – разбрасываться крошками от пирога, сидя на чужом плече. И другая – чистить зубы чужой серёжкой, - сказала я, стряхивая вышеупомянутые крошки.
- Вечно эти Овны преувеличивают и паникуют сверх меры, - ответил пан Мышъ, в порядке твоя серьга, я просто попробовал её на вкус.
- Ну и как?
- Аурум натуралес. Не сомневайся.
- Как раз насчёт аурума сомнений нет. Если бы был другой металл, мои аллергичные уши давно уже распухли бы каждое с пельмень размером. Вопрос скорее о крошках.
- Ну, что там какие-то крошки по сравнению с мировой революцией! – быстренько отмазался пан Мышъ, - если хотите знать, у меня имеются смягчающие обстоятельства. Бабулины пироги с кизилом были такие вкусные…
- Баба Катя всегда бесподобно готовила тёртый кизил. А в этой жизни и методику выпекания пирожков освоила, - подтвердила Марина, - и не только её.
- А что ещё? – залюбопытствовали мы.
- Она выучилась на доктора и была искренне любима и уважаема своими пациентами.
- Стало быть, мы теперь коллеги! – обрадовались мы.
- Интересно, жалела ли бабуля о том, что пошла в медицину? – ехидно спросил Марек.
Мы с Маринкой дружно прыснули и покосились на Сашу.
- Ой, и кто бы ещё прикалывался, - ответствовал мой супруг с запорожского экрана, напомните-ка мне лучше, кто пишет и поёт жалостливые песни о тяжкой врачебной судьбе…
- И что это, интересно, за песенки такие, прошу пана? – заинтересовались Кошмарские.
- И кто здесь захотел услышать наше пение? – грозно спросили мы с Маринкой.
- Не так уж плохо вы и поёте, - ответил дипломатичный дедушка Пеля, - а кто у нас автор песен?
- Мы тут намедни посмотрели одну юмористическую передачу на день медработника, и там была одна неглупая пародия на доктора Розенбаума. Что смогли, запомнили, но большую часть Катерина дописала, - объяснила Маринка.
- И что?
- И с тех пор поют, - вздохнул Саша.
- Как?
- Жалостливо…
Надо ли говорить, что по многочисленным просьбам зрителей пришлось исполнить новый гимн нашей загубленной профессии:
ОДА НА ДЕНЬ МЕДРАБОТНИКА
(2 и 3й куплеты посвящены начальству совершенно другого медучреждения и к нашим, белым и пушистым, отношения не имеет).
1) За столом задремал терапевт молоденький,
Уронив голову на фонендоскоп.
Не буди ты, начмед, ваше благородие,
Так как пил он вчера вовсе не сироп.
Припев:
А пациент всё прёт и прёт
И жить спокойно не даёт.
Темно в глазах у докторов.
Живи, приятель, будь здоров.
2) Дремлет он как дитя, улыбаясь благостно.
Так расслабился, что видит сладкий сон,
Как красотка–начмед скачет полем радостно,
А за нею спешит игуанодон.
Припев.
3) Видит он главврача в золочёном гробике.
Для чего жизнь прожил – только бог поймёт.
Спи спокойно дружок, ваше благородие.
Твоё место займёт новый идиот.
Припев.
4) Санитарка вчера, оборзев по-новому,
Обучала его жить и «працювать».
Ты хоть в школу сходи, дура бестолковая,
А потом поучай, в бога, в душу, в мать!
Припев.
5) Видит он медсестру в кружевном халатике
И коллег-баловней, окруживших стол.
Щедро роздал господь им ума и практики,
Но с зарплатой, увы, номер не прошел.
Припев.
6) Заменила её клятва гиппократова,
О которой ему часто говорят.
Мол, не ешь и не спи, соблюдая свято, но
Ведь не был главврачом доктор Гиппократ.
Припев.
7) Крепко спит терапевт, жизнью измордованный,
И детей в институт не отправит он.
Не его в том вина, что стране балованной
Мил не он, а тупой офисный планктон.
Припев:
А пациент всё прёт и прёт
И спать спокойно не даёт.
Темно в глазах у докторов.
Держись, коллега, будь здоров…
- Не нравится мне вариант с игуанодоном, - после длительного молчания произнёс Антек, - не стал бы он есть вашего начмеда, он травоядный был.
- А кто вам сказал, что он собирается её есть?
- Оригинальное у вас начальство, - после ещё более длительного молчания обронил Збышек.
- Ну, да ладно, не нравится ясновельможному панству игуанодон – пущай будет «Жуткий скорпион», - щедрой рукой раздала варианты я.
- Всё равно, бедная зверушка, - скорбно ответил Збышек.
- Матка боска, неужели в вашем мире всё так запущено? – ужаснулась Эльжбета.
- Всё намного страшней, - ответили мы, просто в одной маленькой песенке обо всём не споёшь.
- Тогда зачем вы пошли работать по этой адской специальности? – Ванда с Ядзей пытались что-то понять в сложившейся ситуации.
- Ну, я, допустим, за компанию с Катей и Сашей, - первой ответила Марина, да и в нашем посёлке городского типа только одно градообразующее предприятие – санаторий Министерства Обороны.
- Оборона страны – святое дело. На неё всегда тратили большие деньги.
- Почему, папенька? – паненки продолжали любопытствовать.
- Потому, что тот, кто не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую. Не помню, кто сказал, но сказал мудро. Кстати, санаторий панам жолнежам отнюдь не помешает.
- Кто бы сомневался, что не помешает. И кто бы знал, чем закончится его славная история…
- И чем же она закончилась? – Кошмарские были готовы к любому ответу.
- Заканчивается. Именно сейчас самый дерибан и происходит. Не знаю, что и делать, - печально сказала Маринка.
- Тебе как раз ничего и не пришлось делать в этом смысле. Через некоторое время ты сменила профессию, поднялась на другой уровень и прервала с нами все связи.
- Что, и не попыталась вытащить вас из нищеты?
- Увы. Бедным родственникам в вашем обществе помогать не положено…
- Бог с ней, той, которая сошла с пути истинного. Она уже получила своё. Будем считать, что закрученный паненкой Мариной узел распутан, - подытожил пан Кошмарский, - жаль, что такой ценой. Увы, за ошибки иногда приходится слишком дорого платить. И хватит об этом. Займёмся делом.
- Аминь, – кротко согласились мы, - поехали дальше.
- Всё-таки я не могу понять причину, по которой пан Александр «пошёлвмединститут», - продолжил недоумевать практичный Збышек, - зачем он это сделал, если профессия лекаря в ваше время настолько неблагодарна?
- Дело обстоит не совсем так, - ответил обстоятельный дед Пеля, - на момент выбора Сашей профессии она такой неблагодарной ещё не была. Врачи ценились и пациентами и даже в чём-то государством. Более того, с нами соседствовали три семьи докторов и жили они неплохо.
- Вот я и насмотрелся, и поверил наивно, что можно нормально прожить с врачебным дипломом, - печально кивнул Саша.
- И пошёлвмединститут! – восторженно завопили мы с Маринкой. Несмотря на всю траурность темы, природную весёлость мы пока не растеряли.
- Ну, я – понятно. А ты, Екатерина, как решилась на подобную глупость? – задал провокационный вопрос мой мстительный супруг, - ведь у тебя в роду сплошные врачи. Ты-то уж должна была сориентироваться…
- Причём тут какая-то ориентировка? – пожала плечами я, - прекрасно видела и понимала, что профессия эта сложная, насмерть выжигающая нервную систему и прочие составляющие здоровья, да, кроме того, требующая тяжелейшего обучения и неимоверной пожизненной самоотдачи и не приносящая никаких доходов. Ну и что? Тогда все люди жили примерно на одном уровне, даже малых доходов хватало на сносную жизнь, и сейчас, работая в тех условиях, я не находилась бы в таком плачевном состоянии.
- Всё равно не понимаю твоего мазохизма, - Саша продолжал подливать масло в огонь.
- Ну что ты за глупости говоришь, - возмутилась я, - у меня прадед, прапрадед и мама были отличными врачами. Я, сколько помню своё детство, сопровождала маму на дежурствах в областной больнице и другой судьбы, чем медицинская практика, себе не искала.
- Но ведь ты же могла взять пример с отца и стать учительницей, - возразила Жанна Павловна.
- Вот уж куда меня меньше всего влекло, так в педагогику. Мало, что это именно тот случай, когда один корнеплод другого не слаще, так данная профессия ещё и требует качеств, которых у меня никогда не было и никогда не будет.
- Ты у нас слишком свободолюбива, - снова заметила Жанна Павловна.
- Не скрою, это так. Кстати, не вижу в данном качестве ничего плохого для окружающих. Ведь тот, кто привык ценить свою свободу, никогда не покусится на чужую. А учитель должен уметь гнуть и давить волю ученика. Пусть с добрыми намерениями и благородной целью, но давить. В этом я никогда не смогла бы перешагнуть через себя. А без прессорных качеств в школе делать нечего. Особенно в современной школе. Ученики не поймут учителя, который их не давит. Загонят, заплюют насмерть. К сожалению, пришло время торжествующей дебильности. Да и папа однажды в шутку сказал: «Пойдёшь в пединститут – выгоню из дома».
- Так бы и выгнал, - хмыкнула Жанна Павловна.
- Нет, конечно, были бы талант и желание – никто бы не помешал, да и как бы ещё помогли. Папа с радостью передал бы мне все свои наработки. Но он был против, и не зря. Не тянет меня укрощать волчат и шакалят, считаю, что человек должен быть человеком в любом возрасте.
- А каково было мнение Ильи Анатольевича насчёт медицины? – не унималась моя дотошная свекровь.
- Что работа в тепле и в белом халатике…
- Ага, - захихикала Маринка, - особенно, когда заставляют грести снег в мороз по гололёду или листья в дождь…
- Или гоняют по участку, – вторил Саша, - в эпидемию гриппа минимум с тройной нагрузкой и без права на больничный…
- Или дура–начальница с людоедскими наклонностями, - добавила я, - безработица, голод, безнадёга, врачебная зарплата…
- Или сторожить зимой нетопленный корпус, - уже расхохоталась Маринка, - без воды и с заклеенными розетками…
- А зачем их заклеивать? – изумилась Ванда.
- Ради экономии электричества.
- И много они сэкономили на ваших жизнях?
- Украли больше, - подытожила я, - да хватит уже обсуждать эту тему. Медицина мне нравилась всегда, даже сейчас, несмотря ни на что. Да и куда мне было ещё идти при имеющихся проблемах со здоровьем? Если бы не мама и её коллеги, я бы давно существовала не в том, а в этом мире.
- Да, тёща была редким человеком, - подтвердил Саша, - её до сих пор помнят сотрудники и пациенты. Даже через десять лет после ухода из нашего мира.
- Так пани Эужения работала врачом в областной больнице? – спросил Марек.
- Да, врачом–дежурантом. После обеда она оставалась единственным терапевтом на полторы тысячи больных.
- Многовато у неё было работы, - заметила Жанна Павловна.
- Да, немало. Она принимала всех вновь поступивших, осматривала всех тяжёлых, делала обходы, проходя за смену немало километров. И почти никто из коллег не знал, что доктор Иванова Евгения Антоновна преодолевает такое расстояние на протезе.
- Матка боска, как же это?
- Очень просто. У мамы не было ноги.
- О, майн гот, - изумился герр Пауль, - как же она работала?!
- Сбивая культю в кровь.
- Что же с ней произошло? – заинтересовались слушатели, - потеряла ногу на войне?
- Нет, в действующей армии мама не служила. Тут совсем другая история. Страшная и, можно сказать, даже мистическая. И очень серьёзный узел в истории моей семьи.
- Так давайте же его распутаем! – в один голос воскликнули все.
Почему бы и нет. Распутывать – так распутывать. Ясь бойко заколдовал над свежереанимированным компьютером, а мы приготовились со вниманием отслеживать события.
Привычные степные просторы на сей раз были заменены на небольшую, уютную, хоть и небогато обставленную комнатку. В свете коптилки можно было различить худенькую черноволосую женщину, склонившуюся над кроваткой, где крепко спали две белокурые девочки. Женщина вздохнула, поправила одеяло, беззвучно отошла и присела на табурет в углу комнаты. Снова вздохнула – её явно что-то сильно беспокоило.
- Узнаёшь, Катажина? – спросила Эльжбета.
Худенькая, с резкими движениями нестарая женщина, с восточным разрезом глаз. Волосы чёрные, гладко зачёсаны, с ровным пробором. Помнится, как приучала она меня к такому пробору в детстве. До сих пор не могу волосы от него отучить, хоть и делаю это вот уже более сорока лет.
- Как не узнать, - вздохнула я, - бабушка Клавдия Митрофановна собственной персоной, на тот момент ещё явно Шабаршова. Мамина мама. Дама суровая и непреклонная. Иногда даже сверх меры. А спящие девочки – это Женя и Ираида – её дочки.
- Странно, Катрин, ты никогда не говорила, что у тебя есть тётка по матери, - удивилась Марина.
- Не есть, а была, причём давно и недолго. Тёткой стать не успела. Бедная девочка умерла от скарлатины совсем в юном возрасте.
- Боже мой, несчастное дитя, - вздохнула Эльжбета, - такая милая и так сладко спит…
- Тогда детская смертность была высокой. И сейчас, увы, всё возвращается на прежний уровень.
- На данный момент этот печальный факт никому не может быть известен, - заметил Маркиз, а бабушка Клава чем-то сильно встревожена. И тревога эта явно связана с детьми.
Да, тревога ощущалась явственно. Клавдия вновь и вновь прокручивала в памяти свой недавний визит к гадалке…
В затемнённом помещении с единственным источником света – чадящей церковной свечкой – сидела рыхлая старуха в ярком и не очень стиранном платке. Старуха, пожёвывая затухающую папироску и почёсывая бородавку на носу, шлёпала на стол одну за другой засаленные карты.
- Ты мне, яхонтовая, не перечь, говорю тебе всю правду. Смотри сама. Будет у твоей старшей дочери беда в 25 лет. Большая беда, смертельная. Какая беда и чем закончится, не спрашивай – не знаю. Карты о таком не говорят. Два пути перед ней будут – жить или помереть. Так будет, золотая. Если живой останется – жить будет долго. Правду говорю.
- А младшенькая как?
- Всё, не спрашивай меня больше ни о чём. У самой дети. Не железная я…
Гадалка молча приняла оплату и так же молча проводила гостью. Судя по всему, тётка она была добрая. Не стала пугать бедную женщину, которой суждено было вскоре гарантированно потерять младшую дочку, а через несколько лет, возможно, и старшую. Тяжело, ох как тяжело быть квалифицированным экстрасенсом!
Клавдия не находила себе места. Что имела в виду старая гадалка? Какая беда ждёт Женечку? Почему старуха упорно не хотела рассказывать о судьбе Ираиды? Ждёт ли её тоже беда, или гадалка просто капризничает? Нет, не замечена была вещунья в капризах ранее, зачем ей это сейчас? Подруги её шибко хвалят – говорят, что предсказывает верно, всё сбывается. А если и у неё сбудется на беду? Клавдия вздохнула. Значит, муж всё-таки не вернётся в семью. Она сняла со стены свадебную фотографию. Хорош подлец, всем вышел. Красавец, умница, талант. Конечно, не по ней, не пара они были, но ведь любовь слепа. Артист он. Поёт и танцует отлично. Зачем только мы, бабы, любим таких? Красивый мужик – не твой мужик. На такого хозяйка всегда найдётся. Не надо было отпускать его на курорт. Лечился он там или нет, но роман с заезжей ленинградкой закрутил всерьёз. Конечно, куда нам тягаться с утончённой Хаечкой. Если здраво подумать, она больше подходила Антону, чем резкая и своевольная Клавдия. И от выплаты алиментов девочкам они не отказывались. Отказалась Клавдия. Из принципа. И по наущению подружек. Теперь, конечно, жалеет, а тогда…
Жизненным принципом бабушки Клавы всегда была колоритнейшая фраза: «Ты моему ндраву не перечь!» Вот и осталась одна с двумя детьми. Антон с Хаей хотели забрать Женечку, уж очень отец её любил. Даже выкрасть пытались, но Клава была начеку. Не отдала. Моё! Да и как же можно отдать родное детище в чужие руки, пусть даже родному отцу и в столичный город? Ничего, вырастет при матери. Проживём, как все живут…
- Да, перспективы были у тёщи, - прокомментировал Саша, - переехала бы в Питер – имела бы шанс и до 25-ти лет не дожить в блокаду.
- А какова дальнейшая судьба деда Антона? – спросил Марек, - он-то хоть остался в живых в ту войну?
- О его судьбе не известно ничего. После войны много раз подавались запросы, но никаких следов Антона Шабаршова найдено не было. Он мог уйти на фронт, эвакуироваться, и это ещё далеко не худшие варианты.
- Господи, какие же худшие? – изумился Антек.
- Я была в семидесятых годах на мемориальном Пискарёвском кладбище и видела бесконечные ряды могил. Братских. Там закопан весь цвет города Ленинграда, его истинная элита в нормальном смысле этого слова. Причём, массово и без особого учёта. Учитывать было уже некому. Там бесполезно кого-то искать. Дед наверняка погиб. Остался бы в живых – обязательно разыскал бы после войны если не жену, то любимую дочь. Вот такая печальная история. Одна из многих печальных историй в нашей жизни…
- Мужайся, Катажина, такова наша работа на данном этапе. Нам приходится разбирать в основном печальные и страшные истории, - сказал Кошмарский.
- Спасибо, дядюшка, утешили…
- Прошу пани, - вежливо вмешался Яська (малый всё больше и больше начинал соответствовать нашей компании. Молодец. Взрослеет и не только – ещё и заметно умнеет), - а вы не пробовали поискать питерских родственников в интернете? Там столько всего можно найти, если постараться…
- Да старалась я, старалась, Ясенька. По данным питерского телефонного справочника, в городе есть три человека по фамилии Шабаршов, причём, если судить по именам и отчествам, - родственники. И не просто родственники, а представители трёх поколений одной семьи.
- Ну вот, и прекрасно!
- Что же тут прекрасного, - вздохнула я, - даже если мы и родственники, то где гарантия, что окажемся элементарно нужными друг другу. Короче, я не решилась…
- Может быть, и напрасно, - заметила моя свекровь.
- Может быть, - я не спорила, - теперь поздно о чём-то говорить…
- Опять вы, бесхвостые, отвлекаетесь, - напомнил Маркиз, - мы что здесь, языками болтать собрались?
- И языками в том числе, - подколола кота Марина.
- Какие вы всё-таки несерьёзные, - вздохнул пан Мышъ, - одним словом, бесхвостые…
- Ой, кто бы ещё говорил, - прокомментировала Жанна Павловна, - можно подумать, вся мудрость человечества заключается в ваших хвостах…
Хвостатые на провокацию не ответили, и мы продолжили просмотр давних событий.
Дети спокойно спали, не догадываясь о своей участи, коптилка догорала, а Клавдии всё не спалось. Думались и думались одна за другой тяжкие мысли…
Вдруг в окно тихо постучали. Клавдия вздрогнула от неожиданности. Кто бы это мог быть? Она приоткрыла ставню:
- Кто там по ночам шастает? Детей напугаешь.
- Апа, дай поесть. Умираю с голоду. Папы нет, мамы нет, не поможешь – умру, однако…
За окном, шатаясь, еле держался не ногах старый-старый казах. Измождённый, грязный, изголодавшийся, в лохмотьях. Даже резкая Клавдия не смогла отказать в помощи. Бабуля при всём своём жёстком характере человеком была скорее добрым, чем злым.
- Подожди, у меня тут немного кашки осталось, дети не доели.
Бедный старик с жадностью набросился на немудрёное угощение.
- Да подожди ты, горюшко, не хватай так. Никто не отнимет. На-ка вот, водичкой запей, а то живот схватит с голодухи…
- Ой, спасибо, теперь живой буду. А ты как?
- Обойдёмся. Я тут немного пшена нашила…
- Бабушка Клава тоже хорошо шила? – осведомились паненки.
- Да, у моих бабушек были золотые руки. В отличие от внучки. Я так и не научилась толком шить. Глазомер подвёл.
- Ничего, ты зато вяжешь хорошо, - утешила моя подруга, - а откуда взялся пожилой абориген?
- Вестимо откуда, с кочевья. На тот момент в Семипалатинске царил один из близких друзей и соратников Лёвы Троцкого. Приказы свежеиспечённым администратором издавались ещё те.
- Какие?
- Я же сказала – ещё те. Например, о запрете рождественским ёлок для детей или о сдаче скота аборигенским населением.
- Как же так, они же кочевники. Они ведь без скота погибнут!
- И гибли на радость подлому троцкисту. Нашим людям в то голодное время было совсем не сладко, но заработанного бабушкой мешка пшена хватило на полуголодное существование, а нашим восточным друзьям пришлось очень плохо. Каждое утро на улицах находили по несколько трупов. Люди гибли от голода, а в лохмотьях были зашиты золотые десятки.
- Неужели нельзя было купить на них еду? – не унимался Марек.
- Можно было бы купить, да только нечего. Еды не было.
- Матка боска, несчастные люди, - вздохнула пани Эльжбета, - а что дальше произошло с твоими родственниками?
- Они продолжали жить. Небогато, как уж получалось. Бедняжка Ираида скончалась-таки от скарлатины, бабушка отбросила бесплодные надежды и вышла замуж повторно.
- На сей раз хоть удачно?
- Да как сказать. Дед фамилию имел Ласкавый, но характером был крут – такой и нужен был Клавдии Митрофановне. Происходил он из чистокровных малороссийских куркулей и сбежал в Сибирь с семьёй от раскулачивания. Жена в нелёгкой дороге умерла от тифа, и вдовец с двумя дочками Юлей и Ниной влился в нашу семью.
- И как?
- Жили да жили. Скорее, выживали. Какая жизнь могла быть в голодное время. Выживали, выживали – и выжили.
- Девчонки хоть не дрались?
- С Женей мирились, а между собой не то, чтобы враждовали, скорее нездорово конкурировали. И одна из них испортила-таки жизнь другой. Но это было потом, во взрослой жизни. А пока вместе играли, вместе болели малярией, тогда все ей болели. Дед Ласкавый мужик был хозяйственный. Взял в аренду бахчу, и мама на всю жизнь научилась наедаться арбузом с хлебом. Короче детство Евгении ничем не отличалось от детства большинства советских детей. При всём недоедании девочкой она росла шустрой и смышленой.
Жара. По пыльной дороге костлявая старенькая лошадёнка везла убогую телегу с каким-то мусором.
- Тляпки белём! Тляпки белём! – протяжно кричал возчик – старый китаец, - цто у вас, девоцки? Белу тляпки, возьми конфету.
- Дядя Ходя, почему одна конфетка, тряпочка была не одна…
- Я вам сицяс показу ходю, - поднял кнут рассерженный тряпичник. И зря.
- Ходя, Ходя, соли надо? Русской свободы надо?! – восторженно вопили пакостные подружки, пока не устали. А дома дочку отчитала строгая мама: «Я тебе сколько раз говорила – не бери ты у тряпичника эти тянучки, зубы испортишь. Да и варит он их неизвестно из чего и как. Видела, какой он грязный и сопливый! Может, это он нас…ал!»
- Да ладно вам, тётя Клава, ругать Женичку, - вмешался в воспитательный процесс худощавый молодой парень, - ну, любит она сладкое, как ребёнку и положено. На вот лучше шоколадку…
- Спасибо, дядя Аркаша!
- И этот туда же, - всплеснула руками Клава, - зачем балуешь девчонку? Зачем деньги тратишь, студент? Ты учишься, молодой ишшо, тебе кушать надо…
- Ничего страшного, тётя Клава, я уже большой, а Женечка ещё маленькая, ей расти да расти. Она у нас шоколадница, правда?
Девочка благодарно кивнула. Отвечать было некогда.
- Хватит вам баловаться. Женя, успеешь доесть свою шоколадку. Мойте руки – и за стол. Обедать пора. Борька, брысь отсюда!
Пожилой охотничий пёс с длинными ушами, опять же, шоколадной масти, сделал грустные глаза и нехотя вылез из-под стола. Отошел он, правда, недалеко, и сел у порога с загадочным видом.
- Да пусть собачка посидит, поучаствует. Боря у нас хороший, правда, Боря? – заступился и за пса добрый квартирант.
- Мама, он ведь не гавкает и на стол не лезет. И мышек хорошо ловит, - добавила Женя.
Борька заступничество явно одобрил, но близко не подходил.
- Хватит вам болтать, суп стынет. Женя, разбуди быстренько дядю Аркадия.
Бабушкин брат Аркадий, тёзка доброго квартиранта, был великим специалистом в области сна. Дрыхнуть он мог всегда, везде и при любых условиях, даже на уроке в школе, где он работал учителем. В свободное от сна время играл на скрипке. Поэтому родня любила то время, когда он спал, и делать это не мешала. Но надо было иногда и обедать…
Женя вприпрыжку забежала в спальню:
- Дядь Аркаш, дядь Аркаш, вставай, кушать пора! Ой, ма-а-ама!!
Вбежавшие в комнату увидели мирно спавшего дядюшку, на груди которого сидела немного испуганная крыса. Большая, тощая и обиженная. Она только что намеревалась попробовать дядюшкин нос на вкус, но ей помешали. Проснувшийся дядя Аркаша изучал незваную гостью и толком не понимал, проснулся ли он, или ещё нет. Произошла немая сцена, которую разрешил визит великого мышелова Бориса. Потом все пошли обедать…
- Что это было? – философски спросил Саша со своего экрана и засмеялся вместе со всеми, - ну и родня у тебя, Екатерина.
- Бывает и хуже. Скорее всего, у дяди был гипотиреоз, да кто тогда занимался теми щитовидными железами. Вот откуда его знаменитая сонливость, а не от плохого характера. Человеком он был как раз добродушным. Даже слишком.
- А тот милый юноша, квартирант Аркаша, он выучился на педагога? – полюбопытствовал пан Тадеуш, - из него должен был получиться неплохой учитель.
- К сожалению, не получился.
- Почему же?
- Опять из-за слабого развития профилактической медицины в то время. Никто не знал, что бедный мальчик страдал туберкулёзом. Скорее всего, это была последняя стадия чахотки. Один раз он выпил холодной воды после бани, простыл и погиб от горлового кровотечения.
- Какая жалость. Это всё несправедливо! Ну, почему всегда умирают лучшие? – возмутилась Марина.
- Как говаривала моя соученица Лейла Цижба: «А хороших людей машины сбивают…»
Мудрую восточную поговорку народ одобрил, и мы продолжили свои исследования истории семьи.
- Получается, у пани Эужении осталось две сестры? – поинтересовалась Лизавета, - так ведь?
- И так и не так, - ответила я.
- Странно ты рассуждаешь, Катажина, - пожала плечами тётушка, - как это у человека одновременно могут быть и не быть родственники?
- Очень просто. После Ирочкиной смерти родители решили взять на воспитание девочку из многодетной и ещё более бедной семьи.
- И что же произошло с этой девочкой, о которой ты ни разу при нас не вспомнила? Неужели бедняжка тоже умерла?
- Ни в коем случае. Осталась при жизни и полном здоровье и даже имеет шанс здравствовать до сих пор.
- ???
- Смотрите сами. Об этом рассказать невозможно.
Та же комнатка, или похожая, но нисколько не богаче. За столом сидит девочка лет двенадцати с ложкой в руке. Красивая, как немецкая куколка, и примерно с тем же интеллектом. Девочка кушает, глядя в пространство огромными немигающими голубыми глазами. Много кушает.
- Хрёстинька, хлеб остался! – сообщает она через некоторое время.
Бабушка молча подливает в тарелку дымящееся варево.
- Хрёстинька, суп остался!
Бабушка отрезает ломоть. После некоторых повторов странная красавица извещает:
- Хрёстинька, ср…ть хочу!
- Фу, - поморщились паненки, - террибл инфант! Ужасный ребёнок!
- Булемия, воловий голод, - покачал головой пан невропатолог Саша, - у бедняжки явно прослеживается серьёзная психопатология. Подобные проблемы с психикой периодически встречаются у истинно писаных красавиц с идеально пропорциональными чертами лица. Я бы назвал это «синдромом блондинки». Козлик, не обижайся, это не в твой огород камешек, - быстро добавил он, обращаясь ко мне.
- Да я, как бы, и не обижаюсь, - пожала плечами «пани Катажина», - я как раз не блондинка, а чистой воды белобрысая. И уж никак не расписная красавица. Вы, надеюсь, заметили, что пресловутые блондинки из анекдотов от рождения все сплошь брюнетки и шатенки, но высветленные пергидролем и крашеные. Среди них нет ни одной с натуральным блондинистым оттенком, и выглядят они довольно неестественно.
- Интересно, зачем им нужна подобная маскировка? – тряхнув золотыми локонами, спросили паненки Кошмарские.
- Не знаю, не знаю, - покачал головой дядюшка, - возможно, натуральные блондинки выглядят привлекательнее в глазах мужчин, а, может быть, умнее.
- А заметили ли вы, папенька, - прокомментировал Збышек, - что ещё ни одна блондинка ни разу, будучи в здравом уме, не перекрасилась в брюнетку…
Все захихикали, но тему продолжать не стали ввиду её скучности и полной бесперспективности.
- Правильно ли мы поняли, что юная блондинка недолго гостила в семье пани Клавдии? – спросил пан ксендз.
- Правильно, - согласилась я, - ввиду всё той же бесперспективности в смысле умственного развития.
- Что-то ты опять загнула, - вздохнул «пан Александр», - давайте уж смотреть дальше. Кто за нас будет делать нашу работу, царь германский, что ли?
Продолжение http://www.proza.ru/2013/12/01/1951