Адвокат Владислав Воробьев произнес пламенную речь в защиту злостного неплательщика алиментов. Он говорил о слабости здоровья подзащитного, необходимости ухаживать за старушкой-матерью, о преследовании бедняги со стороны начальства. Воробьев играл голосом, а он был басовит, тембрист и звучен Он так увлекся акустическими модуляциями и живописной интерпретацией жизненного пути нарушителя закона, что сам стал верить в безгрешность подзащитного. В зале сидели две или три тетушки в косынках и безучастно слушали Плевако местного разлива. В конце речи адвокат чуть не поперхнулся. В дверь зала ,вернее комнатушки, заседаний просунулась ухмыляющаяся рожица. Это был Мишка Похмелкин, одноклассник и закадычный друг по Питерскому юрфаку. Воробьев с еще большей энергией и чувством закончил речь, дабы предстать перед другом во всем блеске искусства красноречия.
Судебное заседание позади. Однокашники обнялись.
- Ну что, - проникновенно произнес питерский гость. – В «Массандру», имея в виду магазин и одновременно распивочную на улице Карла Маркса – одной из центральных улиц Симферополя.
- Вне всякого сомнения, мой друг, - высокопарно ответил Владислав, не до конца выйдя из состояния артистического подъема. – Мой долг организовать нашу встречу на высочайшем уровне. Можно открыть саммит и в «Массандре». Ведь именно там, в ранней юности были заложены основы нашего мировоззрения.
Друзья степенно, но широким шагом направились к злачному месту. Через несколько минут они окунулись в прохладу и застоявшиеся ароматы питейного заведения.
Проглотив по паре стаканов алуштинской мадеры, приятели приступили, как и положено, к воспоминаниям о шаловливых загибах студенческой жизни. Коснулись и пестрого шлейфа событий постстуденческого бытия.
Воробьев доложил другу, как он поначалу погрузился в пучину зашибания большой деньги, но здесь, в Крыму желающих сделать то же самое, но менее утонченными, не столичными, методами, оказалось слишком много. Он быстро понял , что это не его степь. Потом купил машину по случаю, но она быстро вышла из строя. Будучи прожженным гуманитарием, чинить машину не умел.
- И знаешь,- продолжал он, - я безумно устал от этого железа. Раз починил, второй раз. Не сам, конечно, а местные умельцы-крохоборы. Но через пару лет плюнул на это дело. Загнал кому-то по-дешевке. И стал свободным человеком. Увлекся рыбалкой. И, как это ни странно, в этом плебейском занятии нашел себя. Обычно рыбачу на Азове, в укромных, безлюдных местах, наедине с Вселенной. Здесь, на природе, охотясь за бычками и ставридой. Там я чувствую себя как рыба в воде. И никакого железа кроме рыболовного крючка. И только тогда (Мы выпили по третьему стакану) я открыл в себе что-то новое. Меня потянуло к вечному. И поскольку , как говорят, вначале было слово, я, размышляя, стал строить всякие силлогизмы, пассажи и сюжеты. И увлекся. Как-то вернувшись с рыбалки, я записал одну из своих фантазий. Прочитал. Записанное мне понравилось. Потом были еше опыты. В конце концов, это стало чуть ли не главным моим занятием.
Потом познакомил одного более или менее интеллигентного коллегу с результатами своего творчества. Вид у коллеги был растерянный. Это ты, говорит, написал или Чехов? Признавайся. Явно Чехов. Почти, говорит. Как «Дом с мезонином» или «Дама с собачкой». По глазам, говорит, вижу, что ты мне Антон Палыча подсунул? Кончай, говорит, волынку.
И что же, мой друг? Я завязал с этим делом. И вот уже месяца три не был на рыбалке и рассказов больше не пишу.
Воробьев вздохнул, разлил еще по стакану и с робкою надеждой, глядя мне в глаза, произнес: «Может, ты почитаешь. Неужели так похоже на Чехова? Хорошо, конечно, что не на Пупкина. И все же. Что-то здесь не то. Надо вникнуть. Помоги мне выпутаться из этой истории. Ты ведь парень образованный, столичный дэнди, можно сказать. Вот и решай.
- А где у твоя рукопись? – интересуюсь я.
- А у меня она всегда с собой. Здесь, в портфеле.
Мы проглотили еще по стакану. Еле-еле добравшись в дремучем подпитии до своего пристанища, я осознал, что забыл у Славки забрать рукопись для экспертизы.
Утром звонит Владислав. У тебя, говорит, рукопись или нет? Я, говорит, проснулся в каком-то подъезде, у черта на куличках, а портфеля нет. А там рукопись, черт ее подери. Говоришь, и у тебя ее нету. Вот так история. Ну ладно: проблема решена путем ее снятия. Кончилась моя карьера инженера человеческих душ. Теперь буду работать под Куприна или Бунина. Приезжай. Обмоем это дело. У меня трехлитровый бутыль коньяка из Коктебеля.
После того, как мы отпили треть бутыли, я посоветовал Владислову закосить под Федора Сологуба: под Мелкого беса или Змия-Дракона.
Славка спросил: «Какого Змия? Зеленого?" и быстро согласился.