14 дней после ареста на одном из первых допросов Анны, которая опять была здорова, она проговорилась, что её сын Отто был женихом Трудель Бауманн.
Тогда Анна ещё не понимала, что упоминание чьей -либо фамилии было опасно для этого человека. Потому что педантично проверялись все следы знакомых и родственников, с целью «выжеть следы нарыва».
Допрашивал её комиссар Лауб - маленький толстенький человечек, любивший тыкать костяшками своих пальцев в лицо допрашиваемого. Сначала он оставил это сообщение без внимания. Долго и утомительно допрашивал он Анну о друзьях и коллегах сына, спрашивал о вещах, которые она не могла знать, но знать была должна, спрашивал и спрашивал, а в промежутках внезапно хлестал костяшками в лицо.
Комиссар Лауб был мастером таких допросов, без смены он выдерживал 10 часов, которые допрашиваемый тоже д.б. выдержать.
От усталости Анну качало на её табуретке. Едва выздоровев, со страхом за судьбу мужа, о котором она ничего не знала, состыдом, побиваемой как невнимательная школьница, всё это скаывалось на её внимании, рассеянности.
И опять комиссар бил в лицо.
Анна тихинько застонала и прикрыла лицо руками.
«Уберите руки!» - заорал комиссар.
« Смотрите мне в лицо! Ну, живее! Когда в последний раз вы видели т.н. невесту вашего сына?»
«Это было давно, я уже и не знаю, когда. Более 2-х лет...О! Не бейте меня! Подумайте о своей матери! Вам бы ведь не хотелось, чтобы её били.»
И опять она получила пару подсчёчин.
«Моя мать не продажная тварь, как вы! Ещё одно упоминание о моей матери, и япокажу вам, как я умею бить! Где жила эта девчёнка?»
«Я не знаю! Однажды мне муж рассказал, что она вышла замуж. Она, наверное, переехала.»
«Ах вот что, ваш муж её видел. Когда это было?»
«Я не знаю точно. Мы тогда уже писали открытки.»
«И она стала вам помогать?»
«Нет! Нет!«, - закричала Анна. С ужасом она поняла, что проговорилась.
«Мой муж»,- поспешно добавила она, «встретил Трудель на улице. Тогда она ему и рассказала, что вышла замуж и больше не работает.»
«Ну, и дальше? На какой фабрике она раньше работала?»
Анна назвала адрес фабрики.
«И дальше?»
«Это всё. Это действительно всё, что я знаю, господин комиссар!»
«Вы не находите несколько странным, что невеста сына перестаёт посещать его родителей, ни разу к ним не заходит?»
«У моего мужа всегда был такой характер! К нам никогда никто не приходил, а с тех пор, как мы стали писать открытки, и подавно.»
«А тут вы опять врёте! С Хеффками вы возобновили контакт как раз, когда стали писать открытки!»
«Да, это так! Это я забыла. Но Отто это не понравилось, он разрешил только потому, что это мой брат.» Она посмотрела с грустью на комиссара и решилась спросить:» Могу я теперь тоже задать вам вопрос, господин комиссар?»
«Спрашивайте», - промычал комиссар.
«Это правда... я думаю, что вчера утром я видела жену брата в коридоре... Это правда, что Хеффков тоже арестовали?»
«Опять вы лжёте!» Удар, и ещё один. «Жена Хеффкэ находится в другом месте. Вы не могли её видеть. Это вам кто-то нашептал. Кто ?»
Анна мотает головой. »Нет, никто не нашептал. Я её видела издалека. Я не была уверена, что это она.» Анна вздыхает. «Значит Хеффки тоже сидят, хотя они совершенно не виноваты и ничего не знали. Бедные люди!»
«Бедные люди! Ничего не знали! Это вы все так говорите! Но вы все преступники, и пока я - комиссар, я буду рвать вам до тех пор кишки наружу, пока не добьюсь правды! Кто с вами в камере?»
«Я не знаю фамилии женщины. Я зову её Бертой.»
«Как давно она в вашей камере?»
«С вчерашнего вечера.»
«И так, она вам нашептала о Хеффках. Признайтесь наконец, Квангель, иначе приведут Берту, и я её буду бить в вашем присутствии, пока она не сознается.»
Анна мотает головой.» Скажу ли я да или нет, господин комиссар, вы её будете бить. Я повторяю, что видела жену брата внизу в коридоре...»
Комиссар посмотрел ей с язвительной улыбкой в лицо и неожиданно заорал:» Говно вы ! Все вы говно! И я не успокоюсь, пока вы все, как говно, не ляжите в землю! Все! Ординарец, приведите мне Берту Куппкэ!»
Час избивал обеих женщин комиссар, хотя Берта Куппкэ сразу же призналась, что рассказала Анне о Хеффках. До этого она сидела в одной камере с женой брата Анны. Но этого комиссару было мало. Он хотел знать каждое слово их разговора. Везде ему виделся заговор, поэтому не переставал бить женщин. В конце концов рыдающую Берту опять увели в камеру, и Анна осталась единственной жертвой комиссара. Она устала до такой степени, что еле слышала голос комиссара, его она видела расплывчато, и боль от ударов перестала чувствовать.
«Что произошло, почему невеста перестала вас посещать?»
«Ничего не произошло. Мой муж не любил посетителей.»
«Вы же сознались, что он согласился с посещениями Хеффков.»
«Хеффки были исключением, потому что Ульрих — мой брат.»
«А почему Трудель больше не приходила?»
«Потому что этого не хотел мой муж.»
«Когда он ей это сказал?»
«Я не знаю! Господин комиссар, я больше не могу. Разрешите мне пол-часа отдохнуть. Четверть часа!»
«После того как скажешь, когда он девчёнке запретил приходить?»
«После того как мой сын погиб.»
«Ну, вот! И где он это сказал?»
«У нас в квартире.»
«И какую причину назвал?»
«Потому что не хотел посещений. Господин комиссар, я больше не могу! Хотя бы 10 минут!»
«Хорошо, через 10 минут мы сделаем перерыв. Какую причину ваш муж назвал, почему Трудель не должна была больше приходить?»
«Потому что он этого не желал. Тогда мы уже задумали писать открытки.»
«Ах вот что, он эту причину Трудель назвал?»
«Нет, об этом он ни с кем не говорил.»
«Тогда какую причину он назвал?»
«Что он не хочет общения. О. Господин комиссар!»
«Если вы мне назовёте истинную причину, я допрос на сегодня сразу закончу!»
«Но я вам уже всё сказала!»
«Нет, не всё! Я вижу, что вы мне врёте. Если вы мне не скажите правду, я вас ещё 10 часов буду допрашивать. И так, что он сказал?»
«Я не помню. Он был в ярости.»
«Почему же?»
«Потому что я Трудель оставила у нас переночевать.»
«Но ведь он потом ей запретил, или сразу выгнал?»
«Нет, только утром.»
«И утром ей запретил?»
«Да.»
«А что его привело в ярость?»
Анна решила признаться. « Я вам скажу, господин комиссар. Больше я никому этим не наврежу. Этой ночью я приютила и старую еврейку Розенталь, которая позже выпрыгнула из окна. Поэтому он разозлился, тогда он Трудель вместе и выгнал.»
«Почему Розенталь у вас спряталась?»
«Потому что она боялась оставаться одна в квартире. Она жила над нами. Её мужа увели. Поэтому она боялась. Господин комиссар, вы мне обещали...»
«Один момент, мы у цели. И так, Трудель знала, что вы спрятали еврейку?»
«Но ведь это не запрещалось.»
«Конечно, запрещалось! Порядочный ариец не принимает еврейскую свинью, а порядочная девушка идёт в полицию и об этом докладывает. Как Трудель оценила то, что у вас ночевала еврейка?»
«Господин комиссар, я больше ничего не скажу. Вы всё в свою сторону поворачиваете. Трудель ничего не нарушила, и она ни о чём не знала!»
«Но о том, что еврейка у вас ночевала, она всё -таки знала!»
«В этом не было ничего плохого!»
«Об этом мы думаем по-другому. Завтра я её допрошу.»
«О, Боже мой! Что я опять наделала!», - заплакала Анна. «Вот я и Трудель столкнула в несчастье. Господин комиссар, не трогайте Трудель, она ведь беременна!»
«Ах, вот оно что, вы это знаете, хотя два года её не видели! От куда же вы это знаете?»
«Но ведь я вам уже говорила, господин комиссар, что мой муж её встретил на улице.»
«Когда же это было?»
«Пару недель тому назад. Господин комиссар, вы мне обещали маленький перерыв. Пожалуйста, только маленький перерыв. Я, действительно, больше не могу.»
«Только ещё один момент! Сейчас мы закончим. Кто же начал разговор, Трудель или ваш муж, тогда как они были в ссоре?»
«Они же не были в ссоре, господин комиссар.»
«После того как он запретил ей к вам приходить?»
«На это Трудель не обиделась, она же знала моего мужа!»
«Где они столкнулись?»
«Я думаю, на Малой Александер штрассе.»
«Что делал твой муж на этой улице? Ты же сказала, что он всегда ходил только до фабрики и обратно до дому.»
«Это, действительно, так.»
«А что он делал на Малой Александер штрассе? Относил открытку, не так ли?»
«Нет, нет!» - закричалаАнна, побледнев. «Открытки всегда разносила я! Всегда я одна, не муж!»
«Почему же вы так побледнели, фрау Квангель?»
«Я не побледнела. Хотя, да. Потому что мне плохо. Вы хотели же сделать перерыв, господин комиссар!»
«Один момент, только выясним. И так, ваш муж относил открытку и при этом повстречал Трудель Бауманн? Что она сказала, узнав об открытке?»
«Но она же обо всём ничего не знала!»
«Открытка у мужа, когда он повстречал Трудель была ещё в кармане или нет?»
«Её уже не было.»
«Видите, фрау Квангель, мы приблизились к финалу. Скажите мне только, что Трудель Бауман сказала, когда узнала об открытке, и мы на сегодня закончим.»
«Но она же не могла ничего сказать, ведь у него уже не было открытки.»
«Подумайте хорошенько! Я вижу, что вы лжёте. Если вы упрётесь, мы будем здесь сидеть до утра. Почему вы хотите себя так напрасно мучить? Завтра же я сразу скажу Трудель, что она знала об открытке, и она мне это подтвердит. Зачем же вам создавать трудности, фрай Квангкль? И так, фрау Квангель, что Трудель сказала по поводу открытки?»
«нет! Нет! Нет!» - закричала Анна, вскочит с табуретки. «Я больше ничего не скажу! Я никого не выдам! Вы можете говорить, что угодно, вы можите меня забить до смерти: я не буду больше говорить!»
«Сидите спокойно» - сказал комиссар и ударил отчаянную пару раз.
«Когда вы имеете право подняться, определяю я. И когда допрос будет закончен, тоже определяю я. Теперь мы хотим дело с Трудель довести до конца. После того как вы мне признались. Что она совершила государственную измену.»
«Я в этом не признавалась!» - вскричала в очаяньи, в конец измученная Анна.
«Вы сказали, что не хотите Трудель выдавать. Я от вас не отстану, пока вы не признаетесь, в чём вы её не хотите выдавать.»
«Я это ни зачто не скажу!»
«Ах, фрау Квангель, как вы глупы. Вы же понимаете, что завтра я за пять минут вытяну всё из её носа. Беременная же не выдержит долго такого допроса. А я ей ещё пару раз поддам...»
«Вы не смеете Трудель бить! Вы этого не смеете! О Боже мой, почему я назвала её имя!»
«Но вы его назвали! И вы облегчите её положение, если во всём сознаетесь. Ну так что, фрау Квангель? Что Трудель сказала об открытках?»
И позже добавил:» Я мог бы это узнать от самой Трудель, но мне хочется, чтобы вы мне это сказали сейчас. Я от вас не отстану! Вы должны усвоить, что вы передо мной просто грязь. Вы должны усвоить, что все ваши намерения, держать язык за зубами, для меня говно. Вы должны усвоить, что вы ничто, с вашими речами о верности. Спорим, фрау Квангель, что через час, я вырву из вашего рта признание. Спорим?»
«Нет! Нет! Нет!»
Но, конечно, комиссар Лауб узнал, что хотел, и не прошло и часа.