Я люблю тебя, ты любишь меня

Мария Кравченко 2
Господин Энштейн как-то сказал: «Можно жить так, словно чудес не бывает, а можно думать, что все в этом мире чудо…» И тут каждый решает сам, что ему выбрать. Я честно признаюсь, мне второй вариант нравится больше, но я его не выбирала.
Он меня выбрал.

Утро каждого  дня начинается традиционно: носом к оконному стеклу. Что там, какой он, новый день? Двух одинаковых не бывает! И пусть там, за окном дождь или солнце, пурга или иней, вот он – новенький, неизведанный, полный чудес день. Он там, а я тут? И начинается… ванная, кухня, умыться, одеться, глотнуть кофе… быстрей, быстрей…,  он же ждет!

Первое чудо – гарантированное! То есть – постоянное, но каждый день – новое. Я его «унюхала» много лет назад  – вышла из самолета в северном порту и… 
Воздух! Им не дышать… его пить положено или есть большой ложкой. Прохладный, необыкновенно чистый, с ароматом вечных льдов и охапкой тундровых привкусов.  Если слушать себя внимательно можно заметить, как с первым глотком утра душа наполняется этим миром, и ты сам на один короткий миг становишься вселенной, в которой мечты превращаются в новую реальность.  Волшебство.
Я люблю тебя! - говорю я на выдохе. И это самые правильные слова для начала дня.

Чудо второе меня всегда смешит. Оно не всегда деликатное: то в спину толкнет (Что столбом стоишь?), то волосы взлохматит (У-у, ты какая!), то в рукав залезет и ну щекотать… Ветер  –  то еще чудо! Озорничает, значит соскучился. Ветер в моем городе существо разумное: с шумных подростков шапки сорвать (в воспитательных целях) – это он горазд, а вот во двор ворваться,  где старички живут – ни-ни.  И детские сады стороной облетает, ну, может иногда, тихой поземкой подкрадется, чмокнет детишек в щечки, чтобы румянцем цвели и айда в тундру, на простор! В городе он ночью хозяйничает: наметет  свежие сугробы поискристей, помягче, чтобы бабули с дедушками любовались, как внуки в этой снежной перине кувыркаются. А сам из-за угла подглядывает, умиляется переливам детского смеха.
Я давно поняла – Ветер с Городом в сговоре. Мы для них – словно дети, которых положено беречь, закалять и воспитывать. А уж от глупостей излечивать, их любимое развлечение.
Была у меня такая придурь: ляпну не подумав, потом хожу-маюсь, вдруг обидела человека, вдруг это бедой обернется. То есть, занималась самоедством. Чуть всю себя не съела. И вот однажды, шла я с визитом в одну важную организацию. По этому случаю – плащик светленький, туфельки на шпилечках, реснички… все как положено. Солнце светит,  люди улыбаются, а я иду и грызу себя, по поводу и без.   И тучка-то была с пятак, а сыпануло вдруг сверху крупными каплями, вихрь ветра подхватил песок, швырнул не глядя.  И осталась я стоять посреди дороги как пугало. Волосики ладно, их причесать можно, но лицо и плащик в шлепках налипшего  песка. Честное слово,  я слышала, как город хихикал. Это было так неожиданно и так нелепо, а главное непонятно, что дальше-то делать? Домой бежать переодеваться – на встречу опоздаю, а в таком виде вообще никуда нельзя. Никогда бы не поверила, что недоумение может быть таким мощным.  А потом выглянуло солнце,  за пару секунд высушило скромные осадки и песок нежно осыпался, вернув мне изначальный приличный вид. С тех пор я боюсь самоедством баловаться. Я же знаю, на что эти двое способны  – мой Город и мой Ветер.

Третье чудо совсем рядом. Ива! Лет тридцать назад посадил ее добрый человек в  углу двора. С двух сторон высокие стены Ивушку от мороза и ветра защищали. Выросла она красавицей,  но не плакучей. Уж, каким чудом она ветер ловит-приманивает, непонятно, (не иначе ворожит, красавица),  только танцует ива все время: то в вальсе кружит длинными ветвями, то отчаянно плещет ими в ритме танго. Летом – изумрудно-зеленая, серебристая зимой, кружит-завораживает.  Всем своим видом она говорит: «Эй, смотри на мир проще, живи – танцуя. Танцевать – это так весело!» Я делаю вид что соглашаюсь, поднимаюсь на цыпочки и шагом медленного фокстрота перехожу дорогу, заворачиваю за угол дома. Во-первых, иву обижать неохота, но главное – дорога посыпана мелкой галькой, и каблуки моих модных сапожек вязнут в ней по самые пятки. Походка   в раскоряку – зрелище не для слабонервных. Так что на цыпочках – однозначно лучше. Забавно, но по удовольствию, эти пять шагов слоу фокса стоят двух часов фитнеса.

Следующее чудо – утреннее путешествие по городу. Поэтому и выскакиваю из дома ни свет ни заря. В принципе, я иду на работу, но каждый день другой дорогой. Просто иду, куда душа зовет. Я ей доверяю. И Город показывает мне удивительные события, красивые, поэтичные картинки такой совершенной композиции,  какую может создать только природа. Человек конечно в этом создании тоже участвует: дома строит, вон – скамейки в сквере поставили… Но сначала это  все отдельно, а пройдет дня два и появляется между ними своеобразная гармония, органичность. Ну не знаю, может кто-то этого не видит, кому-то неинтересно. Мне Город их показывает.

Вон – голуби на карнизе воркуют, любовь…
Солнце спряталось за куполом церквушки, и теперь вместе сияют золотом в  полмира. Господне благословение.
Тени деревьев строго расчертили сугробы сиреневыми (чистой воды аметисты)
полосками-иероглифами, можно читать, можно любоваться…
Дедушка ведет внука в садик. Одинаковые тулупы перехвачены солдатскими ремнями, одинаковые пушистые ушанки, валенки… оба говорят басом.
Деревья вдоль дороги в жемчужной дымке инея…
Мой город.
Его построили те, кто бежал от царской неволи, для кого свобода дороже всего. Ни холода, ни голода не убоялись. Рыбу в студеном море ловли и песни складывали. А уж как Север их проверял… Не согнулись, не сломались. Настоящие работяги. В пятидесятиградусный мороз от седьмого пота тужурки паром исходят. Кормили Россию рыбой, снабжали углем воркутинским, теперь вот газ и нефть добывают.  Я думаю, их мужество покорило сердце северной земли, и она  позволила построить этот Город.
Да, не Рио де Жанейро, не Париж, не Токио… здесь нет небоскребов и архитектурных ансамблей. Зато каждый дом, как первенец – долгожданный, любимый. Они одинаково прекрасны: и первые деревянные дома стандартной советской архитектуры и современные монолиты. В них живут пра-правнуки первых переселенцев. За каждым леденцовым окошком – свет любви  к жизни. Когда-то давно Михаил Жванецкий ехидно пошутил: «Где, в Нарьян-Маре?» да, мой любимый, именно в Нарьян-Маре, в Красном Городе на белом песке цветут ромашки долгое полярное лето и самые красивые рассветы, очень-очень высокое небо и много жизни.  В этом городе творческих людей в три раза больше, чем населения. Я думала, у меня с арифметикой нелады, а оказалось, что  каждый взрослый или ребенок талантлив и в пении и в танцах,  и в живописи. Я про литературное творчество  не говорю – это у них на генетическом уровне, от классиков и прадедов. Когда-то для рыбаков, которые нанимались в артели, важнее заработка было наличие хорошего рассказчика. Так что тут такое мощное литературное поле, поэтическая аура, и не захочешь, а ямбом заговоришь, про такую-то  красоту.
С каждым шагом сил все больше, больше радости, больше уверенности в себе, в других людях, в мире.

Утреннее путешествие плавно перейдет в дневное, оно в вечернее… Ой, как много надо успеть… а на сладкое –  звездами налюбоваться. Ах, какие у нас тут звезды, снега и олени. Особенный мир.
 –Я люблю тебя.  А ты любишь меня, я знаю!
P. S. Это только между людьми любовь бывает неразделенной. В других случаях она всегда взаимная.