В прежние времена всё было иначе. Солнце в небе светило ярче, рыба в реках играла шибче, травы дружней колосились и чудные дела творились в Диком Поле.
Ехал как-то степью молодой казак Остюк на добром коне. Спешил передать наказ атамана дальним дозорным. Путь недалёк, день светел, конь резво бежит, но случилась беда. Налетели лихие басурмане с кривыми саблями. Деваться некуда - либо биться насмерть, либо в полон идти. Жизнь дорога, да только неволя казаку хуже смерти. Рубился Остюк отчаянно, всех врагов одолел, а коня уберечь не смог. Пал Игрунок.
Закручинился Остюк. Не плачут казаки, крепко сердце в кулаке держат, но тут не стерпел - скатилась в ковыль непрошеная слеза, а на душе легче не стало. Друга потерял. Да и что за казак без коня? Так, недоразумение.
Однако горюй – не горюй, а поручение атаманово исполнять надо. Нахлобучил Остюк шапку на голову и двинулся в путь. Только пятками степь мерить не то, что копытами. Вроде и поспешал, а уж солнце садится, и хоть все глаза прогляди жилья не видно. Придётся в степи ночевать.
Только подумал, а уж стемнело. Вдруг видит, впереди словно огонёк мигает. Не иначе, какой добрый человек костерок развёл. Обрадовался Остюк, откуда и силы взялись! Быстрей зашагал и вскоре очутился, где надобно.
Видит - сидит у костра глубокий старик, в шкуры овечьи кутается, за спиной у него шатер разбит, рядом кони пасутся. Да какие! Один вороной, другой – белей пуха лебяжьего, третий, не то гнедой, не то огненный. Гривы шёлковые на ветру играют, хвосты чуть не до земли. А стать – хоть образа пиши.
Поздоровались. Пригласил старик казака к огню, чаем травяным напоил, лепёшкой угостил, ни о чём не спрашивая, не допытывая. Немного погодя говорит:
- Знаю, добрый человек, устал ты с дороги, да только у меня уж совсем сил не осталось. Одолела хворь. Уважь старика, посторожи коней ночку. В долгу не останусь.
Удивился Остюк стариковской доверчивости, начал отнекиваться:
- Что ты, дед, кони не знают меня, слушать не станут.
Закашлялся старик, потом отвечает:
- Станут. На то есть узда заговоренная. Одному накинешь на шею, все смирнёхоньки будут. Куда захочешь пойдут за тобой. Не фыркнут даже.
Прямо в руки казаку узду вложил, сам в шатёр ушёл. Остюк и рта раскрыть не успел. Сидит у костра чурбан чурбаном, то на коней посмотрит, то на шатёр. Узду в руках мнёт.
Покашлял старик в шатре, покряхтел, да и затих. Глядит казак на огонь, дивится - откуда посреди степи ветки такие крепкие взялись? Горит костёр давно, а не прогорает. Тут стал его понемногу смаривать сон. Борется казак со сном, вдруг, глядь, сидят по бокам две безобразные старухи. Беззубые, сквозь ветхие лохмотья руки грязные, костлявые просвечивают, лохмы нечёсаные по плечам свисают. Курят старухи трубки да посмеиваются.
Не успел Остюк умом пораскинуть кто такие, да откуда взялись, как та, что по правую руку села прогнусавила:
- Видный казак, а глупый.
Другая поддерживает разговор, словно Остюка тут вовсе нет:
- Да… Другой бы уж за семь верст коней свёл, а этот сидит печерицей* да в костёр пялится. Боится грех на душу взять.
- А чего бояться? Старик уже пожил своё. Зачем ему кони? Сам еле живой, всё равно не усторожит. Не этот, так другой сведёт.
- Ну, так другому и счастье!
Расхохотались обе в голос и тотчас сгинули, словно и не бывали.
Встрепенулся Остюк, подумал: «Никак задремал я, а кони то?» Огляделся в тревоге, всё в порядке. Стоят на месте, траву щиплют, на него глазами косят. Тут сон с казака разом слетел. Смотрит он на коней, любуется, сам думает: «А и впрямь, что если украсть? Старику они – лишняя обуза. За такими добрый уход нужен, а старый не сегодня-завтра помрёт. Пропадут почём зря».
Прямо наваждение какое-то на казака нашло. Подошёл он к вороному коню, накинул на шею уздечку. По холке погладил. Смирно конь стоит, только в глазах у него словно укор видится.
Опамятовался казак. «Что ж это нашло на меня, непутёвого? Как же можно старика обидеть? Он мне доверился словно дитя малое, а я его обману? Кем я буду после этого, как людям в глаза посмотрю?» Сам себе ужаснулся Остюк. Снял побыстрей уздечку и снова к костру сел на прежнее место.
Тут опять начали его думки о краже одолевать. Уж больно хороши кони! Век бы на них любовался. В скором времени и старухи объявились. Сидят напротив, трубками дымят, посмеиваются.
Немного погодя одна и говорит:
- Эх, хорош вороной! Ночкой тёмной полмира на нём скради, никто и не заметит!
Вторая поддакивает:
- А белый-то, красавец! Сам атаман бы позавидовал такому коню. Решайся, Остюк! Когда ещё такая удача выпадет?
- Решайся, казак, дело говорим! Думаешь, дождёшься награды от старика? Как бы не так! Жадней его во всём Диком Поле нет!
- Во-во. Всей награды будет спасибо да лепёшка на дорожку.
Хихикнули дружно, да сгинули, словно ветром развеяло.
«Эх, - подумал Остюк, - была, не была! Решусь!»
Подошёл он к гнедому, хочет узду на шею накинуть, а не выходит, не даётся конь. Ушами прядает, фырчит, уворачивается.
Слетел с казака морок. Вернулся к огню, опять сам себя корит жестоко за слабость минутную. Так всю ночь и промаялся, борясь со сном, да с самим собой. Показалось ему ночное бденье хуже боя с басурманами.
А чуть утро забрезжило, новый страх одолел: вдруг помер старик в своём шатре? Давненько его слышно не было.
Вошел казак в шатёр, а там всё в коврах дорогих да в золоте. И добрая сабля лежит на виду без ножен – хоть сейчас бери. Чудится казаку за плечом шёпот мерзкой старухи: «Чего стоишь? Бери саблю, руби старого дурня, всё твоё будет!».
- Да сгинь ты, наваждение проклятущее! – воскликнул в сердцах казак, и поскорей принялся старика за плечо трясти, - вставай, дед, утро уже. Не могу больше оставаться, в путь мне пора!
У самого в голове одна мысль вертится: «Бежать надо скорей от соблазна, хоть и сил нет на ногах стоять. Подальше бежать».
Закряхтел старик, поднялся, глянул на Остюка. Глаза добрые, чистые и у казака от сердца отлегло. Дышать легче стало. Словно тяжесть с плеч свалилась, на душе легко-легко сделалось.
Вышли из шатра, старик говорит:
- Сослужил ты мне службу, век не забуду. Бери любого коня в награду.
- Нет, - мотает головой Остюк, сам под ноги смотрит, - не возьму. Не серчай, дед, заслуги моей нет. Не добрый я человек. Зло умышлял. Еле сдержался. Скорей уходить мне надобно. А ты больше не доверяйся так первому встречному, а то беды наживёшь.
Глянул на деда исподлобья и замер в удивлении. Вовсе и не беспомощный старик перед ним стоит. Хоть волосы седые и брови, и одежда та же, а чувствуется - в обиду себя не даст.
- Эх, Остюк, - говорит незнакомец, - не знаешь ты кого повстречал, да и не надобно. Одно запомни крепко: нет у человека ни врага злее, ни друга, ближе, чем совесть. А кем она человеку будет – он сам выбирает. Твоё счастье, что не поддался на уговоры Зависти и Подлости. Век бы себя корил. Испытывал я тебя. Бери любого коня смело, не робей.
Казак и смотреть на коней не хочет, так на всю жизнь запомнил.
- На что мне такие кони? С вороным вором станешь, с белым зазнайкой. Гнедой шибко норовист - не по мне.
Засмеялся старик молодо и задорно:
- Всё равно не отпущу без подарка!
Вложил пальцы в рот, свистнул, у казака аж уши заложило. А старик хлопает в ладоши, смотрит вдаль и кричит:
- Э-ге-гей!
Видит казак – бежит по степи конь серый в яблоках, белогривый, прям к нему. Мать честная, да это же Игрунок, живой!
Подбежал конь, мордой в плечо тычется, соскучился. Обрадовался казак – не выразить в словах. Обернулся, старика поблагодарить, а его и нет!
Ни шатра, ни коней, ни кострища, только степь чистая кругом, да вольный ветер.
* Печерица – гриб, полевой шампиньон