"- Но я… в некотором роде… замужем.
- А мы ему не скажем!".
Sic.
Они сидели в комнате втроём: она, Геннадий, друг семьи отец Александр. Мужчины спорили, она в сторонке держала на коленях кошку Марусю. Слова проходили мимо ушей. Несколько раз её тоже спрашивали о чём-то, отвечала невпопад... Впрочем, ни существо спора, ни её собственное существо, тихое, уютное после портвейна и чая с печеньем, не противилось течению времени. Каким-то чувством, шестым, наверное, Анна знала: не просто так всё, и вечер не просто вечер. И спор мужчин о тайне, которую можно рассказать, но только без слов, и только один раз, тоже возник именно сейчас не случайно.
На часах без пятнадцати семь. Солнце уже почти ушло за высокие крыши домов. Тот свет, который ещё оставался в воздухе, сгустился и окутал всех троих: и кошку, и стол с чашками и пустыми стаканами, и всю их с Геннадием небольшую комнату. Так бывает на иконах. Нужно зажечь свечку, каждому, три штуки, перед каждым поставить, лениво и спокойно думала Анна, поглаживая кошачью шёрстку, жёсткую, короткую...
- Вот скажите, бога никто не видел, - так в Библии?
- Так. Никто и никогда. Это в Евангелии от Иоанна, - согласился отец Александр. – Безусловно, так.
Геннадий засмеялся, снисходительно, как будто выкашливал застрявший в горле смех:
- А как же он с Адамом общался и Евой?
- Ну, это... нужно таинственно понимать. Совсем не обязательно, что Адам и Ева могли видеть Его.
- Ну, ладно. А вот Авраам и сын, они шли вечером по дороге – и встретили?
Отец Александр улыбнулся. Он мельком посмотрел на женщину с кошкой. Глаза наполнились светом:
- Кого-то встретили...
- То есть, как это – "кого-то"? Там же ясно сказано...
- Умствуешь, - твёрдо сказал отец Александр, - это всё умственная недостаточность наша. Мы говорим словами, а ведь слова не могут отразить в полной мере те вещи, те явления, которые принадлежат не только этому миру.
- В какой-то мере принадлежат, - возразил Геннадий.
- Вот "в какой-то" и отражают. И в о-очень незначительной. Вообще, сказано: Бог есть дух.
Слово смешное: дух... дуууххх. Анна и кошка поглядели друг на дружку... уууххх...
Кошка Маруся недавно прошла стерилизацию. Попонку она сняла самостоятельно, разодрав её зубами и когтями. И теперь деятельно порывалась зализывать швы. А хозяйка не давала:
- Ну, что ты делаешь? Ума нет совсем? Сказано тебе, нельзя! Значит, нельзя. Вот доктор заругает нас... А, что?
Отец Александр улыбался, глядя на неё. Геннадий:
- Аннушка, ты не сварганишь ли ещё чаёчку нам с отцом Александром?
- Не нужно, я пойду уже.
- Ну, по стаканчику?
- По стаканчику можно.
- Тогда Маруську подержи.
Анна поднялась, Геннадий принял у неё вахту. Кошка тут же устроилась у него на коленях и принялась активно вылизывать бритый животик, навёрстывая упущенное.
- Если он есть дух, как тогда понимать троицу?
- А что не так?
- Ну, как же. Бог – дух. Сын – тоже... И ещё, здрасте-пожалуйста, святой дух. Как так, если это всё – дух?
- Умствуешь. Умствуешь, ох...
Отец Александр прислушивался к звукам на кухне.
- Пойду, помогу, - сказал он. – Женщинам помогать нужно!
…А почему отец Александр.
Был диспут, тема – "Есть ли бог?". Он встал и заявил:
- Полно умствовать! Не говорите, чего не знаете!
На него зашикали. Но он ничуть не смутился. Только стальные нотки прорезались и укрепили обычно мягкий басок:
- Есть у Агнии Барто: "Мы с Тамарой ходим парой, мы с Тамарой – санитары". Неправильно! Надо – "пароходы": "ходим парой – пароходы".
Зал грохнул…
- А санитары-то?!
- Санитары…
Задумался.
- Мы… мы носили в сани тару! Мы с Тамарой – санитары!
И поверх негодующих агниепоклонников закончил:
- По формальным признакам – легко! Это и любой дурак… А вы попробуйте вот как. Бог есть, потому… потому, что я его не видел! Следовательно, и не исказил, в меру своего убожества. В силу недосягаемости! В силу недосягаемости своей существует нечто, единственное, что не переделать, а переврать – временно, и это – Бог. А вы: пароходы… то есть санитары.
- Тебе самому санитаров!
Чуток не побили тогда его.
И с того самого вечера – отец Александр.
…Сейчас он, войдя в кухню, не говоря ни слова, подошёл к Анне со спины и крепко обнял. Не сопротивляясь, она шепнула:
- Гена...
- Он с кошкой разговаривает.
- Вот, ты что думаешь, они какие? Ты думаешь-думаешь, а они совсем не такие, совсем-совсем, - Геннадий низко склонился над кошкиным пузечком, волосы свесились – ух, защекочу! – Главное, ты же всё знаешь. Да? А сам: ну, это они... с другими. Со мной... всё не так, ведь я же какой? Я не такой. А на самом деле... и ты такой, и всё-всё-всё такое же точно. А? Котя! И получается, я вру. А?
Маруся смотрела на него снизу вверх. Кошачьи глаза показались Геннадию жестокими. Она всё понимает, подумал он. Неужели понимает? Он увлёкся и наклонился чересчур низко... и едва успел отдёрнуть нос.
- Ну-ну! Ты не это... не того, лапой-то! - предостерёг. – Шутки Мишутками, а...
Кошка Маруся не сводила с него опасно поблёскивающих глаз. Уши она держала сторожко. Усы подёргиваются...
- А вот попробуй-ка, повторяй: шутки Мишуткамишуткимишуткамишу...
Кошка улыбалась в усы, очень довольная. Приятное такое, убаюкивающее шу-шу-шу... Она оставила боевые замашки и растянулась на боку, лапы во все концы.
Жёстко и нежно отец Александр мял в больших горячих ладонях груди, чувствуя, как зарождающиеся под его ласками, крохотные соски наливаются силой и растут, словно почки на ветке весной. Он тяжело и страстно задышал Анне в затылок и шею – голые от поднятых, сбитых в крепкий узел волос... Она стояла, не двигаясь, опустив руки вдоль бёдер.
"Мой муж мертвяк. Он хороший человек. Он любит меня... по-своему…".
- Ох, как же я тебя хочу, - шептал ей прямо в зардевшееся угольком ушко, маленькая рубиновая капелька в мочке дрожит, - люблю, люблю тебя...
Отец Александр был опытен с женским полом. Его умелость и бесцеремонность выдавали вторую, главную натуру служителя духа...
Женщина рванулась, отец Александр без труда удержал.
- Гена!
И замолчала... Сопела носиком и хватала за руки. Он рывком завернул платье на спину. То, что в соседней комнате сидит муж и может в любую минуту войти сюда, только придавало разврату особенную, пряную и гадкую прелесть, которая собственно и делает игру, и флирт, и даже "это", – развратом.
Нет того слаще для них, проклятущих, чем вот так, на лету, для мужа сюрпризом, взять – и совокупиться на рогах спящего джинна...
Наклонилась, руки в стол. Мужчина навалился, подталкивая её, снизу вверх. Пальцы тисками сжали запястья. Не вырвешься.
- А, - гавкнула неосторожно...
И закусила губу... Мягко. Только стол поскрипывает. Отец Александр мычит басом сквозь зубы. А джинн спит... А вот и чайничек закипел. Бегом к плите:
- Чай, чай…
Отец Александр, не спеша, размеренной походкой уходит в сторону ванной. Там щёлкает задвижка.
Ах... Муж, объелся груш. Вовремя. Ничего не скажешь.
- Скоро?
- Уже завариваю. А где Маруська?
- Весело спит на диване, - рапортует муж
- Весело... как? Весело спит... Ой, какая прелесть!
Анна мотает головой, хохочет, как ненормальная. Коша весело спит! Нет, ну надо же! Заразившись её весельем, Геннадий тоже начинает смеяться своим сухим, вздрагивающим смехом. Он не понимает, что такого смешного нашла она в его словах, он просто рад, что ей весело. А то в последние дни какая-то зажатая ходит, сама не своя.
Через минуту-другую к ним присоединяется своим мягким, раскатистым басом вернувшийся из ванной друг семьи отец Александр – посвежевший, бодрый, помолодевший.
Только Маруся не принимает участия в общем веселье. Она спит на диване, вытянув длинные лапы.
2013.