Тихая радость

Марина Фадеева
Сколько себя помнит Аришка, она всегда стремилась быстрее покинуть суету большого города, скученность огромных высотных коробок, выматывающих тебя в жаркое время года сухостью и пыльностью мертвого воздуха, загазованного обилием машин.
 А зимой…Да разве найдешь ты где зимой в городе такие высоченные (аж дух замирает!) снежные горки, с которых несешься на больших деревянных санках во весь опор!

То ли дело у бабушки в деревне! Как только заканчивались последние школьные деньки и начинались каникулы, Аришка летела «на крыльях» туда, где сердцем и душой прикипела с рождения…
Как же здесь душеньке вольготно! Никто тебя домой не загоняет – гуляй, хоть до позднего вечера,
 вплоть до тех пор, как лениво потянутся домой сытые стада коров, степенно несущие в себе целебную силу земли…
А кругом  стога свежескошенного сена стоят, как купола…Запрыгнешь с разбегу на один из них и смотришь на небо – а оно, как в планетарии - все перед тобой распахнутое, манящее.
И звезды сразу складываются в причудливые таинственные фигуры… Разве в городе такое чудо возможно рассмотреть!

А еще любила Аришка забраться на самую верхушку горы, у подножия которой расположилась деревенька, и оттуда, с высоты, созерцать местные красоты…
Стояла и смотрела на бескрайние, протянувшиеся до самого горизонта луга, любовалась золоченым куполом церквушки и наблюдала, как вырисовываются в высоком небе очертания облаков в виде фантазийных замков и неведомых зверей, как срываются их лохматые тени в зеркальную гладь пруда…

А деревенька  вся, как на ладошке – махонькая, где десятка два деревянных срубов с приземистыми крышами, с побеленными известкой мазанками
 и  похожими на сказочные избушки бабки Ёшки, погребушками,
 притулились друг к дружке…
Чуть поодаль, через дорогу -  родник с холоднющей водой, словно из хрусталя переливчатого. Брызги так  и завораживают, так и играют на солнце всеми цветами радуги!

А вокруг колоды стоят вековые ветлы–исполины, стволы необхватные, высоченные. Бабушка говорила, что лет по триста им, не меньше…
Но что интересно, как пойдешь к роднику–то,  зашелестит листва, ветвями,
 словно изможденными жилистыми кистями затрясет, да и заплачет, будто девка разнесчастная - так и закрапает на тебя капель с ветвей…
Даже в жаркий день роняет ветла свои печальные слезы…
Бабушка на то Аришке сказывала, что, мол, потому те дерева кручинятся, что давным-давно заключены в них были души  грешниц, которые страсти и смуту сеяли по свету…
Горделивы они были своей красотой, но счастья никому не приносили:  сердца холодны, расчетливы, а кровь горяча, да только все от Мамоны:

Есть поверье – души грешных обретают тело древа…
Те, что страстью жили спешной от несдержанности чрева…
Наказанье за беспутство было для блудниц ужасным –
Огнедышащие чувства под корой огнеопасны…
Жадно ветлы вековые тянут скрюченные ветки…
Слезы капают скупые скованных в древесной клетке…
Почему горят леса? Может это небеса, души грешных
Очищая, снова к жизни возвращают?
И когда огонь пожарищ пепелит порока завязь,
Сучья, в пепел превращаясь, шепчут тихо: «Каюсь, каюсь…»

И правда,  не раз и не два вспыхивали те ветлы, словно кто-то изнутри их воспламенял, но люди тушили всем миром, ведь рядом дома – займутся огнем, особенно в сухую, ветреную погоду – выгорит вся деревня!
 А спилить никто не решается:  говорят, начинают стенать и скрипеть эти дерева, будто по живой плоти человеческой острием задеваешь…Сколько еще им, неприкаянным, маяться!
Много разных историй знает бабушка.  Аришка же – страсть как сказки да старинные легенды любит слушать!

-  Бабуль, а Боженька справедливый? Он всем помогает?

-  Справедливый, Аришенька…

-   А почему же бабка Клавдея постоянно сетует: « За что ты меня оставил,
Боже?»

-   Боженька никого не оставляет, Ариша…Это мы от него отходим денно и нощно…
 В словах, в поступках своих…Оно ведь как бывает: человек хороший, но по недомыслию, неразумению своему творит иногда непотребное…
Господь и посылает ему напасти-испытания, чтобы остановился он,
 заглянул в душу свою…
Видно, скопилась там темнота непроглядная, плохо душе без светлячка-то Божьего, неуютно, вот и одолевают её происки лукавого…
В темноте-то ведь все кошки серы…
Вот и бабке Клавдее невдомек, что давно уже Бога в душе не носит…
В церкву ходит и посты блюдет, да ведь не то грешно, что в уста, а то, что из уст выходит словами нехорошими, да мыслями темными…А всё почему?
Жалко её, Клавдею-то: всю жизнь бобылихой, безмужницей век коротает…
Как в детстве лицом - то окривела - нелюдимкой стала, своего счастья нет,
  а на чужое смотреть больно…

Крепко запали в душу Аришке бабулины слова…Иной раз разозлится по какому поводу, что уже готовы сорваться с губ напраслины обидные,
и всплывет в памяти
светлым облачком Боженька с фонариком – вот-вот затухнет огонек!
 Аришка сразу к груди сильно – сильно ладошки прижмет, аж зажмурится от натуги – как боязно ей потерять Боженькина светлячка!

А к бабке Клавдее все же как-то осмелилась зайти Аришка, на порог только ступила, та брови сурово нахмурила:

-  Чего надобно?

Аришка и протяни ей полную плошку отборной малины:

-  Угощайтесь, бабушка! Сама насобирала…

Бровки-ежики так домиком и сложились на морщинистом лбу старушки, и руки задрожали…Гладит заскорузлой ладонью по  Аришкиным волосам,
 а у самой слеза по впалым щекам течет тягучая…

-  Спасибо,  милая… Погодь…Нат-ко тебе вот… - и угощает Аришку медовым пряником.

«Вовсе не злая она, бабка Клавдея…Это от одиночества сердце её зачерствело,
от беспросветности…Все люди добрые, только непонятые, теплом обделенные…
Вот пойду завтра и помогу ей грядку прополоть,
а то вон как сорняками зарощена… То - то она обрадуется!» - улыбалась Аришка, возвращаясь домой.

Бабушка Аришки, что птаха ранняя, сызмальства привыкла подыматься на зорьке, когда еще деревенька дремотной ленцой окутана…
Как только выгонит в пятом часу скотину со двора, начинает бабка чугунками и ухватами греметь, да печку налаживать – накормит она сегодня любимую внучку и оладьями на топленом маслице, и яичницей в глиняной плошке…

А к обеду  на столе, как на скатерти – самобранке появятся и наваристые щи в чугунке, и картоха в сметане с пеночкой,
 с малосольными огурчиками и квашеной капусткой из подпола…

Зимой же заберется Аришка с утречка на горячую печку и слушает,
 как  весело, живехонько потрескивают дрова в печурке,
 отражаясь горящими языками в оттаивающем морозном окне,
 да  как с посвистом,  похлеще соловья - разбойника,
 завывает призывно ветер в трубе…

За окном вьюжит, бьет мелким крошевом в стекла, беснуется метель,
 а в избе уютно, тепло,  неспешно постукивают ходики.
У Аришки под боком мурлычет кот Васька, подрагивая усами от аппетитных запахов, доносящихся из кухни…
И так на душе безмятежно и спокойно станет, что снова тебя разморит, разнежит, да и задремлешь ты, обласканная благодатной чистой  светлой любовью…

И сквозь сладкую дрему услышит Аришка бабулин голос, как складно,
 да ладно поет она песню о молодой пряхе:

В низенькой светелке огонек горит…
Молодая пряха под окном сидит…
Молода, красива, карие глаза…
По плечам развита русая коса…
Русая головка, думы без конца…
Ты о чем мечтаешь, девица – краса?

И увидит Аришка чудный сон, словно заглянет в сказку о царе Салтане.
Ловко крутится веретенышко, с каждой минуточкой округляются,
добреют его бока. И сидит у окна справная красавица…
 Разрумянившееся солнце в ставенки, с любопытством поглядит,  подивится на такую спорую работу, да от щедрот своих вплетет в серебристую пряжу нити –лучики…

И сердце, будто материнской лаской наполнится, душа развернется во всю свою необъятную ширь и затеплится в ней тихое счастье – какое-то нездешнее, незыблемое, которое никуда и никогда не уйдет, сохраняя свое семя,
 Богом данное на долгие-долгие лета…