МУРАВЬЁВ-АМУРСКИЙ
Памятник ему изображён на пятитысячной купюре. Но жизнь и деяния его известны не всем. Этот человек узаконил границы России и Китая по Амуру, основал Благовещенск, Хабаровск, Владивосток. Вернул в состав России Приамурье, Сахалин, Камчатку, Хабаровский край и Приморье. Возродил Забайкальское казачье войско, создал Приамурское, Сахалинское, Уссурийское войска, Сибирскую флотилию, ставшую матерью Тихоокеанского флота. Решая межнациональные отношения, он внёс вклад и в развитие культуры Сибири.
ВЫЕЗД В СИБИРЬ
Николай Николаевич выехал из Петербурга в Иркутск в январе 1848 года. На дорогу ушло почти три месяца. Он ехал с супругой Катрин де Ришемон. Познакомился с ней на водах, в Лотарингии, где лечил раненую руку. Он удивил её знанием французского языка. Расставаясь, попросил разрешения писать. Она подумала, так из вежливости, уедет – забудет. Но он стал писать, а через год сделал предложение и пригласил в Россию. Катрин пошла к гадалке Ленорман. Она предсказала Наполеону императорство, Рылееву – виселицу, Полине Гебль - счастье с русским кавалергардом Анненковым. «Выезжай, не раздумывая. Будешь за ним как за каменной стеной» - заявила предсказательница
В Петербурге её встретили его брат и сестра, увезли в Тулу, где Муравьёв был губернатором. Далее всё, как у заграничных принцесс, выходивших замуж за русских царей, – крещение в православие, венчание в церкви. Только скромнее. Так Катрин Ришемон стала Екатериной Николаевной Муравьёвой.
Николай I знал Муравьёва по запискам о войне с Шамилём, где тот предложил ценные советы по защите границ России. Муравьев на Балканах освобождал от турок Варну, на Кавказе воевал против Шамиля, защищал крепости Сухум-кале, Туапсе, бывал в Севастополе. В новой встрече в Туле в 1846 году он говорил царю не только об этом, но и о Дальнем Востоке и об «уничтожении крепостного права без потрясений России»! Всё это так заинтересовало царя, что он предложил ему пост генерал-губернатора Восточной Сибири. Царь понял, что этот человек, имеющий широкий кругозор, знающий цену жизни и смерти, необходим на столь ответственном посту. На Дальнем Востоке надо было не только воевать, но и уметь избегать конфликтов с Китаем, Японией, налаживать с ними дружбу.
Известие об этом назначении вызвало кривотолки. Мол, царь не мог назначить выскочку, которому всего 38 лет. Он имел в виду других Муравьёвых. Позже один из них станет Муравьёвым-Карским, а другой за подавление восстания в Польше – Вешателем. Но царь назначил именно того, кого хотел!
КРАСНОЯРСК
Вечер 28 февраля 1848 года - конец дня, месяца и конец зимы. И в то же время - начало новой эпохи Сибири. На правом берегу Енисея его ждёт большая толпа. Муравьёв выходит из кошёвки. К нему подбегает человек.
- Кто вы и что это за люди? – спрашивает Муравьёв.
- Я гражданский губернатор Енисейской области Падалка, а это – почётные граждане Красноярска. С утра ждём-с.
- Делать нечего – с утра ждёте? Передайте, никого не приму.
- Но люди от чистого сердца…
- Ещё раз повторяю: принимать не намерен!
Падалка сконфуженно оборачивается и машет людям, мол, расходитесь.
В своём кабинете Падалка докладывает Мурьёву о золотых приисках.
- Они в упадке, истощились. Сейчас раздаём их как казённые остатки.
- Прииски ещё не выработаны, а их продают за взятки.
- Ваше превосходительство! Сенатор Толстой неверно изложил суть. Всё делается законно, документы подписаны Государём.
- Не прикрывайтесь подписями царя. Он не может знать, что подлинно, что подделано. А я разберусь в этой гнусной спекуляции. Вы свободны.
Падалка пятится спиной из своего кабинета. Генерал-губернатор берёт перо: «Красноярск. 28 февраля 1848 г. Всеподданейший рапорт. С сего числа вступаю в управление Восточной Сибирью и в командование здешними войсками».
Утром стук в дверь, входит его племянник, адъютант Василий Муравьёв.
- Господин Машаров из Канска спрашивает, когда ждать Вас?
- Навёл справки?
- Он самый удачливый в поисках золота, по кличке таёжный Наполеон. Заведует постоялыми дворами, питейными заведениями.
- Раструбит потом: у меня губернатор гостевал. Скажи Наполеону, минуем его остров. А сейчас объезд войск и мест заключения…
ИРКУТСК
В Иркутске встреча с офицерами, чиновниками, депутатами думы, купцами прошла тревожно. В ожидании люди говорят: «В Красноярске не принял подношений. Отказался увидеть купцов, золотопромышленников». «В Канске не заехал к Машарову». «Не любит он богачей». «Дак с кем дела делать будет?»
Дверь в залу распахивается неожиданно. Все замирают, в воздухе – электричество. Муравьёв выходит не сразу, а после паузы. Шаг быстрый, взгляд острый. Правая рука на перевязи. То ли рана обострилась от морозов в пути, то ли не хочет отдавать честь. Он среднего роста. Волосы светло-русые, курчавые.
Бригадный генерал волнуется, представляя военных. Выслушав рапорт гражданского губернатора Пятницкого, Муравьёв глядит на чиновников, никому не кивая - они плохо помянуты в отчётах ревизии сенатора Толстого. Приняв хлеб-соль от горожан, он сделал сдержанный поклон и ушёл в кабинет.
- Что делать, расходиться или…
- Но каков – ни слова никому и руки не подал.
- Так ведь раненый – рука на перевязи.
Неожиданно дверь распахивается, и адъютант приглашает столоначальников.
- А как остальные?
- Все свободны!
Вечером в купеческом собрании пересуды: «Столоначальников принял за десять минут». «Представляете, прошёл мимо Тюменцева, а он – важнейший в Главном управлении». «То-то он раскраснелся, как рак». А Горному столоначальнику Мангазееву сказал: «Надеюсь, вы не станете служить со мной». «И Пятницкому велел подать прошение об увольнении».
- Я не из тех Муравьёвых, которых вешали. В случае чего, сам буду вешать! - заявил он. И сходу начал борьбу против махинаций золотопромышленников и купцов, решавших всё с помощью взяток.
Отказавшись от «благ», получаемых его предшественниками, Муравьев вёл аскетический образ жизни - работал допоздна, вставал в 5 утра. Выпив чаю с ромом и закусив сухарём, выходил в простой шинели, без охраны, посещал рынки, магазины. «Столица Сибири погрязла в разврате и взяточничестве», убедился он.
ДЕКАБРИСТЫ – ЦВЕТ СИБИРИ
Через полгода Муравьёв проводит совещание в своём кабинете.
- Положение богатейшего в России края ужасающее. Я имел представление после ревизии Толстого, но увиденное заставляет думать, искоренимо ли у нас лихоимство? Махинации золотопромышленников пресекли, хотя звенья цепи вели в Петербург к самым высоким лицам. Имена оглашать не буду, но Государь их теперь знает. Не менее сложно с откупным делом. Винокурение и солеварение отделим от казны и передадим в частные руки.
Ко мне толпами едут делегации бурят, тунгусов, якутов. Их притесняют и свои родоначальники, и наши чинуши. Для этого я ввожу специальный отдел во главе с Бернгардом Струве. Уверен, что он защитит инородцев.
(«Струве - мальчишка, только что окончил Царскосельский лицей», - говорили о нём. В Иркутском музее есть фото команды Муравьёва тех лет. Вокруг него - сплошь молодые лица! Корсаков, Буйвид, Струве. Да и сам молод).
И последнее. Пятницкий донёс царю, что я бываю у Волконских, Трубецких, Бестужевых, других декабристов.
Донос в Сибири дело страшное. Мой прадед Степан Воинович Муравьёв в 1734 году проплыл от Архангельска до Таймыра. Хотел дойти до Чукотки. Но в Пустозёрске встретился с князем Долгоруким, сосланным Анной Иоанновной. Узнав об этом, императрица разжаловала прадеда.
Сейчас другие времена, но после доноса мне пришлось написать Государю: «Декабристы, искупив заблуждение своей юности тяжёлой карой, принадлежат к числу лучших подданных. Никакое наказание не может быть пожизненным, ведь цель наказания – исправление, а это вполне доказано ими. По своему образованию, нравственным качествам декабристы составляют цвет Сибири».
Послав письмо, я беспокоился, как отнесётся к нему Государь. А Он сказал: «Благодарю. Нашёлся человек, который понял, что я не ищу личной мести этим людям. Удалив их отсюда, я вовсе не хочу отравлять их участь там». Теперь я могу использовать декабристов для выполнения особо важных миссий, которые предстоят при освоении новых пределов. У них чистые руки и чистые души.
ЯКУТСКАЯ ТРАГЕДИЯ
Муравьёв знал, что кратчайший путь к Тихому океану - по Амуру. Но по Нерчинскому договору 1689 г. русским запрещено плавать по нему. Помня совет царя об осторожности с китайцами, Муравьёв в 1849 года поехал на Камчатку не по Амуру, а через Якутск и Охотское море. Прежние главы Восточной Сибири не покидали Иркутска. Пестель, отец декабиста, правил из Петербурга. А Муравьёв решил посетить Камчатку и Сахалин.
В экспедицию взял жену и её 23-летнюю подругу виолончелистку Элизу Христиани. Они познакомились ещё во Франции. Её игрой восхищались Генрих Гейне, Жорж Санд, Иоганн Штраус. А Мендельсон и Оффенбах посвятили ей свои опусы. На гастролях в Петербурге Василий Муравьёв, выпускник Царскосельского лицея, преподнёс ей цветы.
Василий Муравьёв стал адъютантом своего дяди, генерал-губернатора. Тот пригласил её на гастроли в Иркутск. В долгом пути в Сибирь Василий и Элиза полюбили друг друга. После успешных концертов в Иркутске она выступала в Кяхте, Верхнеудинске. Когда Василий погиб на Байкале, Элиза осталась в Иркутске, подружилась с супругой генерал-губернатора Екатериной Николевной.
Жить без музыки Элиза не могла и выступала на сценах и в домах Волконских, Трубецких, других друзей. Узнав о поездке Муравьёвых на Камчатку, Элиза сказала Екатерине Николаевне, что хочет составить ей компанию. Та ответила: «Путь - на край земли, но если ты поедешь, буду рада поддержке». На лошадях доехали к верховью Лены, а по ней поплыли на карбасах.
У Ленских столбов Муравьёв, листая журнал, восхитился строками и прочёл вслух:
- Вы ничего не видали, не видев Лены весною. Вообразите разлив вод, которому впору гомеровское выражение: поток-океан, упёршийся в утёсы и отражающий вершины в своём зеркале. И всё дико, и всё дико…
- Кто автор? – спрашивает Элиза.
- Бестужев-Марлинский.
- Это брат Николая Бестужева?
- Он самый. Все Бестужевы талантливы. Но как вы догадались о нём?
- На концерте в Кяхте он преподнёс букет, а когда я заехала к нему в Селенгинск, его брат Михаил попросил исполнить «Пассакалью» Генделя. Представляете, такая глушь, и вдруг эта просьба.
- А что, Элиза, если я попрошу то же? – говорит Муравьёв.
- С удовольствием. Пусть древние скалы услышат божественную мелодию.
Супруги Муравьёвы, Бернгард Струве, казаки охраны, гребцы, слушают виолончель. На скалах ещё белеет снег, на берегу тают льдины. Дует студёный ветер. Косынка на голове Элизы колышется под его порывами.
В Якутск Христиани прибыла больной. Под угрозой не только её поездка, но и жизнь. Через несколько дней она умирает. Похороны проходят в Троицком соборе. Старенькая фисгармония играет «Аве, Мария». Ксёндз-поляк читает молитву на латыни. В прощальном слове Муравьёв говорит:
- Мадемуазель Элиза первой из европейских музыкантов прибыла в Сибирь. Нашла поклонников своего таланта в Иркутске, Кяхте. Нашла и личное счастье. Но, к сожалению, оно оказалось столь же кратким, как её жизнь. Теперь она упокоилась вдали от Франции, в вечной мерзлоте. Но вечной будет и любовь к ней всех, кто слышал божественную игру этой женщины с божественной фамилией Христиани! Её имя навсегда войдет в историю Сибири.
Прибыв в Охотск, свита Муравьёва на пароходе достигла Камчатки. В Авачинской бухте он приказал установить батареи. Полгода спустя экспедиция Муравьёва, преодолев 8 тысяч вёрст по тундре, таёжным рекам, морю, через Аян, Якутск, по льду Лены вернулась в Иркутск. Главный вывод после путешествия – необходимо срочно заселить и укрепить гигантские восточные просторы России.
КАЗАКИ – ОПЛОТ ОБОРОНЫ
По Амуру ходили Поярков, Хабаров. В 1685 году император Китая Канси выступил против России. Глава тунгусов Маньчжурии Гантимур перешёл на сторону русских и поселился на левом берегу Амура. Канси потребовал возвратить Гантимура, но русские не выдали его. Тогда цинские войска сожгли Албазин и другие казачьи станицы на Амуре. Между прочим, Гантимур был потомком Чингисхана и предком Кандинских, живших в Нерчинске и Бянкино.
Другое направление удара китайцев – на Селенгинск, грозило захватом Прибайкалья. Помочь китайцам решил монгольский хан Очирой. Его войско в 1688 году спустилось по Селенге. Но путь преградила крепость Селенгинск. Обороной командовал сосланный сюда украинский гетман Многогрешный, побеждавший турок и поляков. Не сумев взять крепость, монголы двинулись к Байкалу. Но в узкой пади хребта их уничтожили наши казаки. С тех пор и до наших дней её называют Убиенной падью.
В 1727 г. в Селенгинск послали Абрама Ганнибала – «для построения крепости на новом месте». В это время тут оказался Савва Ругузинский, закладывая город Кяхту. Именно он в 1704 году привёз в Россию арапчонка и подарил его Петру I. Вот была встреча!
После Буринского трактата 1728 г. и основания Кяхты казаки охраняли границы с Китаем от Саян до Амура. Среди них были не только русские, но и полки бурят, тунгусов. На границах стало спокойнее. Казаки стали сеять хлеб, выращивать скот. Дошло до того, что их стали переводить в горнозаводские рабочие. Однако в 1823 году был создан Забайкальский городовой полк. Штаб и три сотни – Верхнеудинске, 4-я сотня в Чите, 5-я в Нерчинске.
Но Албазин и другие станицы, основанные ими, уничтожены китайцами. Пользуясь малочисленностью русских в Охотском море, англичане и французы добывали там рыбу, котиков, били китов.
Ещё в Туле Муравьев сказал царю: «Амур должен стать стратегическим каналом для защиты Дальнего Востока». Николай I согласился: «Трудно защищать Амур из Кронштадта». Но где набрать людей для защиты границ? И Муравьёв решил создать регулярное Забайкальское казачье войско, резко увеличив его численность и боеспособность. Казаки покорили Сибирь. А с 1728 года, после основания Кяхты, защищали границу от Саян до Амура. Вместе с русскими на заставах служили казаки-буряты и тунгусы.
17 сентября 1852 г. Муравьёв доложил царю о своих планах: «Забайкальское казачье войско должно состоять из 4-х Русских конных полков, 2-х Бурятских и 12 пеших батальонов. Сейчас оно окончательно образовано и в нынешнем лете было в сборе по батальонам и сотням».
Это и другие его письма, опубликованные во 2-м томе книги Барсукова «Граф Муравьёв-Амурский», поражают не только содержанием, но и количеством. Яркое свидельство огромного кропотливого труда. Генерал-губернатор доверял своей команде, но писал секретные документы сам, несмотря на рану правой руки. Эти строки ярко говорят о ходе создания казачьего войска!
«Я лично осмотрел 12 пеших батальонов, 12 русских сотен и 3-ю Бурятскую бригаду конного войска, - докладывал Муравьёв, - Все батальоны встречали меня в колоннах по 25-35 рядов. Большинство в меховых папахах, летних казачьих чекменях, а некоторые в суконных. Конники держали равнение в строю и на рысях, строили лаву по три сотни и ходили в атаку…
Вне строя были пешие батальоны, в крестьянской одежде. Горнозаводские крестьяне довольны переводом в казаки. Жили в бараках и плетёнках, часть – в своих домах по деревням. Были и сотни из малолетков и слабых здоровьем. Но за две недели сборов вид и осанка их стали изумительны. Казаки громко выражали благодарность и желание служить. Их осанка, строй, движение заставляли забыть, что это крестьяне, и думать, что я нахожусь перед бывалым войском».
«3-й Аргунский батальон, двигаясь скорым шагом, сделал правильно поворот направо. Равнение в строю – весьма порядочно. Казаки без ружей, которые скоро поступят из Иркутска… Но в штабах – почётные караулы с ружьями, в полной форме. Они делали «на караул», «на плечо», «к ноге», маршировали хорошо».
Муравьёв вручил полкам знамёна 1800 года, хранившиеся в штабе войска, представил к повышению в званиях и наградам большой список среди них – генерал-майор Запольский, есаул Хилковский, командующий Бурятской бригадой старшина Бородлевский… Все – поляки. Особо выделен последний.
«Равнение их (бурятских казаков, - В.Б.) было так хорошо, все движения исполнены так отчётливо и чисто, что я остаюсь теперь в полном убеждении, что Бурятская бригада Забайкальского казачьего войска ни в коем случае не отстанет от всех русских бригад… Командующий 3-й Бурятской бригадой войсковой старшина Бородлевский сверх того успел приобрести любовь и доверие бурят-казаков (до того начальниками были буряты). И я дерзаю просить ему чин подполковника и назначение командиром 3-й бригады Забайкальского войска».
Позже Муравьёв доставил казаков-бурят в Петербург, где они на Марсовом поле поразили всех прекрасной выправкой и джигитовкой.
Увидев фамилии поляков, я вспомнил, что они со времён Ермака участвовали в освоении Сибири. И решил провести особое исследование о роли поляков, которые шли в Сибирь не только как ссыльные, но и как покорители.
«Неурожай в Нерчинском округе затруднил питание, но казаки сами добывали пропитание. Жили в бараках и плетёнках, а часть местных – в своих домах по станицам. И за две недели сбора – вид и осанка новобранцев стали изумительны. В будущем году сбор пройдёт 25 мая – 25 июня». (Имелся ввиду 1953 г. – В.Б.)
В конце Муравьёв написал царю о «неприятном случае»:
«При формировании 1-го пешего батальона в нём оказалось 70 семейств раскольников, сосланных ещё при Екатерине II. Один из них – Овчинников, недовольный тем, что его принудили стать казаком, поднял руку на бригадного командира и схватил того за эполеты. По конфирмации наказного атамана он прогнан сквозь строй чрез тысячу человек три раза, и наказания не перенёс. Строгий пример этот был необходим для упорных, хотя и немногочисленных раскольников».
Дикий случай потряс меня. Какая сила духа помогла раскольнику трижды пройти сквозь строй. Кожа клочьями, кровь ручьём! Но он не попросил прощения и умер от плетей! Я с детства знал многих семейских, как в Забайкалье зовут староверов. В «Житие протопопа Аввакума» читал, как они жгли себя, борясь за право молиться по-старому. Помню строки Некрасова о них: «Воля и труд человека дивные дивы творят». Работал и дружил с учёным Фирсом Болоневым, писателем Исаем Калашниковым. Исай рассказал, что его отец Калистрат Калашников остался жив в 30-х годах, так как, несмотря на пытки, не подписал признание в шпионаже. И потому я считаю семейских особой породой россиян.
Удивило, но Овчинникова поддержали его друзья. «Один отказался от военной одежды и осмелился дерзко выразиться о Высочайшей особе Вашего Величества. Третий раскольник показал упорное одобрение действий первых двух, - писал Муравьёв, - и я перевёл обоих в Якутский казачий полк». В 1856 году семейские Мухоршибири и Тарбагатая припомнили ему это. Но нашла коса на камень! Муравьёв каким-то чудом в буквальном смысле поставил их на колени, но, поняв, что дело может кончиться общим восстанием, обошёлся без расправ.
Замечаете, как звучит у Муравьёва слово упорный. Сибиряки и сейчас употребляют его как упрямый, упёртый, вредный.
Для защиты границ генерал-губернатор решил заселять новые станицы местными солдатами-штрафниками. Выглядело это дико. В Иркутске, Муравьев распорядился вылавливать женщин лёгкого поведения, выстраивать по росту напротив шеренги штрафников. Каждый из них подходил к стоящей перед ним невесте и вёл в церковь. После венчания и праздничного стола новобрачные проводили первую брачную ночь в общей казарме. Затем их отправляли в казачьи станицы на Амур, Уссури. Получив бесплатно по одной лошади, лес на строительство дома, сохи, бороны, топоры, лопаты, молодожёны обзаводились хозяйством, детьми. Как ни странно, браки оказались крепкими. А куда денешься? Бежать некуда.
Тем временем экспедиция Невельского исследовала низовья Амура, на которые китайцы не претендовали. Первое плавание по Амуру Муравьев решил провести весной 1854 года. Петербург выделял мало средств. Муравьёв придумывал несуществующие должности, писал в отчётах, что у него не сто, а 150 чиновников, а казачьему войску добавил полтысячи мёртвых душ. Нынче это называют приписками, но они шли только на Амурское дело.
КАНДИНСКИЕ
И тут его поддержали кяхтинские купцы Сабашников, Боткин, Молчанов и другие, собрав на сплав пять миллионов рублей. Их заботила не только личная нажива, но и будущее Сибири. Иркутские купцы заявили: «А что мы хуже?» и внесли столько же. Среди них Белоголовый, Кузнецов, Сибиряков, Трапезников.
Пока достраивались баржи и лодки, Мишель Волконский убедил Муравьёва съездить в Бянкино, к Кандинским. Генерал-губернатор не жаловал их: у главы рода Хрисанфа Петровича была дурная репутация. Но Волконский сказал:
- В прошлом Хрисанф Петрович разбойничал, но после острога взялся за ум, построил две церкви, внёс на сплав полмиллиона, поставил лес на постройку судов, двадцать коров, полсотни овец. Так что медаль «За усердие», звания Коммерции советника, Почётного гражданина вручены ему справедливо.
Встречая гостей, Хрисанф Петрович преподнёс хлеб-соль и представил своих племянников Ксенофонта и Василия Кандинских, их кузину Марию. Муравьёв наклоняется к пятилетнему мальчугану: «Как тебя зовут?» Тот прячется за деда.
- Они у нас диковатые, в этой глуши. Это мой внук Витя.
«Диковатый» мальчик станет известным врачом, будет служить на Чёрном море с будущим адмиралом Макаровым. Там переживёт и опишет психическую болезнь - синдром Кандинского. В Бянкино был и художник Василий Сильвестрович Кандинский. Позже он познакомится в Лондоне с Герценом, станет распространять «Колокол» и «Полярную звезду». В 1866 году у него родится сын Василий, знаменитый основоположник абстракционизма.
За ужином Ксенофонт читает стихи:
К востоку витязь полунощный,
Туда, где властвовал Чингис,
Послал отряд казаков мощный:
«Возьми Амур и укрепись!»
И вся Сибирь из рода в род
Прославит Ваш поход.
И мы воскликнем все тогда:
«Ура, наш Муравьёв, ура!
- Спасибо. Вы упомянули Чингиса, а гляжу на вас, и мне кажется, что я - среди чингисидов? Извините, но отчего у всех вас восточный облик?
- Тут слово Марии Алексеевне, - улыбается Хрисанф Петрович, - она у нас – летописец рода.
- Летописец - громко, но кое-что нашла. Однако вы устанете слушать.
- Ну, что вы, мне это очень важно. Прошу вас, - говорит Муравьёв.
- Род наш из Западной Сибири, с реки Конда, отсюда и фамилия. Наши предки вогулы жили в Пелыме. Оттуда высланы воеводой в Мангазею, затем в Якутск. Став православными при Иване Грозном, они приняли русское подданство, женились на русских. Дед Алексей Петрович сослан в Нерчинск. Здесь женился на бурятской княжне с Онона, которая была потомицей князя Гантимура.
- Вы потомки Гантимура? В гербовниках он - потомок Чингисхана. Так ли это?
- Покорив Маньчжурию, Китай, Корею, Чингисхан всюду назначал родичей наместниками. А Гантимур был потомком Чингисхана. Когда русские появились на Амуре, он подружился с ними. Императору Канси это не понравилось. Он стал преследовать Гантимура, ушедшего на Амур. Маньчжуры сожгли Албазин, осадили Нерчинск и заставили подписать договор. А царь Алексей Михайлович удостоил Гантимура титула князя, и его потомки стали дворянами…
Когда Мария Алексеевна умолкла, реакция Муравьёва удивила всех. Узнавая новое,
Муравьёв вскакивал, быстро ходил. А тут он почему-то умолк, глядя в окно. Хрисанф Петрович вопросительно смотрит на Марию. Та пожимает плечами. Наконец, Муравьёв поднимается, берёт бокал, оглядывает всех.
- Услышанное потрясло меня. Вы перелистали страницы истории не только своего рода, а всего Востока России. И я с истинным почтением предлагаю выпить за замечательный род Кандинских!
После ужина хозяева убеждают Муравьёва остаться у них, передохнуть от хлопот, тревог. Волконский обещал проследить за подготовкой сплава.
Пятнадцатилетний сын Марии Алексеевны Фёдор ведёт гостя в спальню. Муравьёв оглядывает комнату с коврами, постелью и китайским халатом на кресле.
- Здесь очень уютно, - говорит Муравьёв, - а ты, Федя, чем занимаешься?
- После смерти тяти уехал в Кяхту, служу приказчиком.
- Знаешь ли Сабашниковых, Боткиных?
- Конечно, даже живу у тех и других.
- Это одни из лучших кяхтинских купцов. До того в Туле имел дело с выжигами. Они так и норовили надувать покупателей, и всё решать взятками. И потому я не взлюбил их. А в Сибири они совсем не такие. Уверен, Сабашниковы, Боткины, Кандинские дадут России немало замечательных людей.
В это время доносятся звуки рояля, играющего бетховенскую «К Элизе». Федя говорит, что это играет мама, и, пожелав спокойной ночи, уходит.
- Боже мой, здесь на краю земли слышу «К Элизе». После смерти Христиани это любимая мелодия жены.
ПЕРВЫЙ СПЛАВ
Утро 9 мая 1854 г. На берегу Шилки толпа людей. На реке - под парами пароход «Шилка», сзади десятки барж, лодок. Над павильоном красочное панно, изображающее Амур до океана. На нём – главные события Забайкалья:
В лете 1851 года – образование Забайкальского края».
В лете 1852 года – вручение знамён Забайкальскому казачеству.
В лете 1853 года на Шилке и Уде добыто 170 пудов золота.
В лете 1854 года – первый сплав по Амуру.
Муравьёв благодарит Ксенофонта и Василия Кандинских за стихи и рисунки, а также Хрисанфа Петровича, Марию Алексеевну, прибывших из Бянкино. Приглашает их в сад, где играет оркестр и выстроился большой в три ряда хор. «Откуда столько музыкантов, певцов?» - удивляется Муравьёв. «Из каторжных, - говорит Волконский, - их столько, что можно поставить оперу».
Сплав задержался из-за пушек, которые пока не дошли до Шилки. Когда их доставили, сразу началась погрузка. Один ствол уложили не очень мягко, и он проломил дно баржи. Пушку тут же вытащили, а в баржу стали чинить.
- Скоко же весит она? - удивляется грузчик, - Поди, сто пудов!
- Мало даёшь – двести! – говорит капонир.
- Где ж делали такую махину, как везли сюды?
- На Урале, милок. В гору тянули полсотни лошадей, а на спусках пред санями быка привязывали. И, тормозя, он погибал. Вот эта пушка сожрала пять быков.
- Бедные животины! Куда ж их девали?
- Кучера свежевали и в котёл. Никогда стоко мяса не ел, как в этом пути. Так что пушечки не простые, кровью помазаны.
- А скоко крови прольют, когда стрелять станут. Ведь агличане Амур, Сахалин, Камчатку хотят занять.
14 мая протоиерей Симеон Боголюбский при стечении народа вручил Муравьёву икону Знамения Божьей матери. Её невредимой нашли в сожжённом Албазине. Великая святыня стала путеводной звездой в первом сплаве.
На пароходе «Аргунь», построенном в Шилке, Муравьёв возглавил флотилию из 77 барж и плотов, груженных пушками, порохом, и доставил их в устье Амура, а часть – на Камчатку, где ещё в 1849-м установил две батареи.
КРЫМСКАЯ ВОЙНА НА КАМЧАТКЕ
20 августа 1854 года англо-французская эскадра - 6 военных кораблей. Французский фрегат «Ла форт», 60 пушек, и фрегат «Президент», 52 пушки, вошли в Авачинскую бухту в окружении нескольких катеров. А четыре корабля поменьше оставили перед входом в бухту. Интервенты думали, что русские от одного вида «Ла Форта» и «Президента» оробеют и поднимут белый флаг.
Ведь в Малой губе, в глубине бухты, стояли лишь две шхуны - «Аврора» и «Двина», по две пушки, и 347 казаков в гарнизоне. Но они отразили штурм интервентов. Особую роль сыграли батареи, установленные Муравьёвым на Сигнальной и Никольской горах в 1849-м и только что усиленные новыми пушками, ядрами, порохом, доставленными прямо из устья Амура.
Как же во-время подоспели они на Камчатку! Тут помог боевой опыт Муравьёва, воевавшего на Кавказе и Чёрном море! Ещё до подхода вражеской эскадры артиллеристы пристреляли пушки. И метким огнём убили адмирала Прайса и сбили в воду флагманский флаг.
И именно та уральская «пятибычья» пушка могла сделать это. Французы тоже стали стрелять, но пушки, не приспособленные к стрельбе вверх, лишь окружили оба корабля дымовой завесой. Матросы подняли на борт мёртвого адмирала Прайса, а капитан «Президента» на буксире увёл горящего флагмана из-под огня. Когда вражеские корабли покинули бухту, наши матросы на шлюпке подобрали вражеский штандарт с «Ла Форта».
Три дня ушло у интервентов на похороны адмирала и ремонт фрегатов. И 24 августа они высадили тысячный десант. На этот раз малые корабли шли под самыми скалами. А два главных открыли огонь, подняв пушки жерлами вверх, усилили заряды. Под прикрытием огня матросы-десантники поднялись на Никольскую гору, но русские солдаты картечью и штыками скинули их в море. Более трёхсот интервентов погибло на этот раз.
Известие о победе дошло до Иркутска 6 ноября 1854 года, а в Петербург – лишь к Новому 1855 году. Вести доставляли курьеры. По улицам столицы Сибири под колокольный звон провезли знамя англичан, взятое на Камчатке.
Полгода спустя Муравьёв узнал, что корабли, затопленные при входе в бухту Севастополя, сдержали штурм с моря. Но враги высадили десант в Евпатории и по суше прошли к Севастополю. В их армии не только французы, англичане, турки, но и алжирцы, тунисцы, сардинцы, зуавы. Путь им преградили Волынский, Камчатский и Селенгинский редуты. Как же было приятно ему, что за Севастополь сражались наши земляки – камчатцы и селенгинцы! Они первыми приняли бой.
В соседней батарее воевал артиллерист Лев Толстой, описавший оборону Севастополя. Её возглавил адмирал Павел Нахимов, друг Николая Бестужева. Доставка боеприпасов прекратилась. Дошло до того, что дети и подростки стали собирать французские ядра и фугасы, которыми был осыпан город. Они называли это сбором грибов. Связи с Петербургом не было. О смерти царя севастопольцы узнали от… противника. До Иркутска новости ползут ещё дольше. Как же нужен телеграф!
ФЛОТИЛИЯ БЕСТУЖЕВА
В 1857 году Муравьёв доверил Михаилу Бестужеву возглавить сплав.
- Назначаю вас адмиралом, - серьёзно сказал он и вручил кортик в ножнах и двуствольный пистолет, - Точно такие же вручил адмиралу Невельскому. А икону Знамения Божьей матери священники преподнесут в день отправки.
Флотилия Бестужева была меньше, чем в первом сплаве – шестьдесят барж и лодок. На них мирный груз - провианты и товары купцов Зимина и Серебренникова, которые наняли Бестужева. Чтобы его семья в Селенгинске не испытывала нужды без него, купцы внесли задаток. Строительство барж задержало сплав. Упустив паводок, караван с трудом шёл по мелям и 15 июля прибыл в Усть-Зею.
На левом берегу Амура у большого шатра стоит свита генерал-губернатора. Рядом с ним Волконский, Буйвид и высокий горец в черкеске с газырями.
- В чём причина задержки? – спрашивает Муравьёв.
- Они вам известны, во-первых, маловодье, во-вторых, плохая оснащённость, канаты износились, якоря пообрывались, из-за чего арьергард отстал…
Узнав об этом, Муравьёв повысил голос, но Бестужев сказал:
- Я, конечно, виноват, но разговаривать в таком тоне, извините, не позволю.
От изумления у всех вытянулись лица, а горец вперил в Бестужева горящие глаза и положил руку на кинжал. Муравьёв помолчал и через силу выдавил:
- Я, разумеется, не прав. Полтора месяца тут, а всё из рук вон плохо. «Пароходы «Амур» и «Лена» - на мели, да и вы…
Испытавая неудобство от оправдываний Муравьёва, Бестужев сказал:
- Мальянга говорит, Амур нынче как никогда мелок…
- Он вёл и нас! Кричал: «Лево давай», «Право давай», - изобразив, как тунгус поднимал руки, Муравьёв улыбнулся. Все облегчённо вздохнули. Лишь горец настороженно смотрел на Бестужева.
- Да, извините, не представил своего адъютанта: Сандро Дадешкилиани.
Тот слегка качнул головой. Бестужев сдержанно кивнул в ответ.
- Ну, хорошо, швартуйте баржи, а обедать приходите ко мне. - Сев на подведённого коня, Муравьёв вместе с адъютантом поскакал вниз по Амуру.
- Прекрасно скачут. Откуда этот горный орёл?
- Недавно с Кавказа, - сказал Волконский, - Его старший брат Константин, хозяин Сванетии, зарезал князя Гагарина, когда тот хотел арестовать его. казнили, трёх его братьев выслали в Польшу, а Сандро – в Иркутск. Увидев его, Муравьёв подошёл к нему и сказал: « Я был другом Вашего отца. Сражался с ним против Шамиля. Отец умер у меня на руках. Сделайте мне честь – примите должность адъютанта», - и обнял его. У Сандро задрожали губы, блеснули слёзы…
- И нет теперь более преданного человека. Видели, как он взялся за кинжал?
- Но и вы хороши, - усмехнулся Мишель.
- Виноват, не сдержался. Как думаешь, обойдётся?
- Уже обошлось – он ведь пригласил на обед.
- А у вас как? – Бестужев обратился к Буйвиду.
- Распёк, отстранил от плаванья. За то, что набрал холостых переселенцев.
- А можно набрать семейных?
- Откуда, в основном ведь больные да немощные. Даже жениться не могут.
- Надо агитировать семейских.
- Год назад Муравьёв прибыл Тарбагатай, а они взбунтовались. Вспомнили того, кого сквозь строй прогнали.
- Живу рядом с семейскими, знаю их – сказал Бестужев, - Это такие трудяги - всё Забайкалье хлебом снабжают. Надо только найти подход.
За обедом Муравьёв спрашивает Бестужева:
- Не найдётся ли у вас баржи на строительство? Тайга рядом, но рубить, подвозить некому. Буйвид набрал таких, которые топоры держать не могут.
- Станичники решили, - сказал Бестужев, - на тебе, Боже, что нам не гоже. А у нас есть опыт переселения общин. Кроме семейских у нас есть меннониты, духоборы, молокане. Они в Америку нацелились. Вот бы переселить сюда?
- Я не против, но как их доставлять? Вон по этапу арестанты год-два идут. А нам надо срочно укрепить устье Амура и Сахалин, пока их не заняли англичане.
ГОСТИ ИЗ АЙГУНЯ
Вечером шатёр, освещённый изнутри фонарями, похож на мраморный дворец. Устроен приём в честь китайцев из Айгуня, прибывших с разрешением нового сплава русских. На столе вазы с чёрной и красной икрой, фруктами, лагун с бутылками вина во льду. Огромный осётр почти во всю длину стола. Шатёр полон запахом пряностей и дорогого табака.
Муравьёв, сидящий в центре, усадил двух гостей напротив, по правую руку от себя - Бестужева. Слева – Дадешкилиани, Волконский. На торце стола – переводчик Епифан Сычевский. Этот крещёный бурят долго служил в русской духовной миссии в Пекине.
- Прошу передать амбаню, - начал Муравьёв, - что нынешний сплав возглавляет один из самых именитых людей России. Его отец Александр Бестужев руководил Академией художеств, старший брат Николай – историограф флота, художник, писатель. Другой брат – отважный воин, погиб на Чёрном море.
Пока драгоман переводил речь китайцам, Бестужев, испытывая неловкость, попросил Муравьёва завершить словословие. Тот ответил, что он не сказал ни слова неправды, и что это необходимо для дипломатии. И добавил:
- Командир флотилии Михаил Александрович учился в Морском корпусе с известными адмиралами, в том числе с Путятиным. А последние тридцать лет жил в Сибири. Это очень известный и уважаемый человек, производит тарантасы-сидейки, учит детей, пишет книги. И посему надеюсь, что амбань достойно примет адмирала нашей мирной флотилии и окажет ей всяческое содействие.
В ответной речи китаец, выразив благодарность Муравьёву за прекрасный приём, заверил, что высокочтимый амбань обеспечит самых опытных лоцманов.
После этого Муравьёв предоставил слово Бестужеву.
- Высокочтимые гости! Под одним шатром – сыны разных народов – русские, китайцы, грузин, бурят. Как писал Пушкин, от пламенной Колхиды до стен недвижного Китая. Символично то, что мы находимся в том историческом месте, где в 1644 году впервые вышел на Амур русский казак Василий Поярков, а позже Ерофей Хабаров. Именно их дело продолжает почтенный Николай Николаевич Муравьёв. Пользуясь случаем, скажу гостям, что он – выдающийся военный и дипломат, воевал в Болгарии, Польше, на Кавказе. Мне приятно узнать, что досточтимый амбань решил помочь нам лоцманами. Позвольте провозгласить тост за дружбу народов России и Китая!
БЛАГОВЕЩЕНСК. МАЙ 1858 ГОДА.
Доставив в целости, сохранности весь груз, Бестужев зазимовал в Николаевске-на-Амуре и весной на пароходе «Амур» добрался до устья Зеи.
- Хао! – говорит Муравьёв, увидев Бестужева, - Ввиду особых событий приветствую вас по-китайски. Благодарю за успешное плавание.
Далее он рассказал, как трудно шло утверждение договора. Задержка вышла и из-за перевода его с русского на китайский и монгольский языки. На вопрос, зачем текст на монгольском, Муравьёв ответил:
- Воды Амура питают Онон, Керулен, Аргунь и другие реки Монголии! А из Айгуня отбыл, чтобы придать вес переговорам. Толочь воду в ступе дипломатической демагогии не желаю. Сейчас, когда англичане и французы вторглись в Китай с юга и могут войти в Китай по Амуру, затягивать заключение договора опасно. А после него Китай за счёт России обезопасит себя с севера…
После подписания договора прошли торжества в Усть-Зее. В них приняла участие делегация Китая, прибывшая из Айгуня на пароходе «Амур» и джонках.
- Шестнадцатого мая 1858 года, - заявил Муравьёв, - подписан Айгунский договор. Отныне граница России и Китая пролегает по Амуру! Великая река стала естественной границей между нашими державами! А станица Усть-Зейская отныне - город Благовещенск!
На закладке храма крестный ход возглавил архиепископ Иннокентий.
- Какой высокий! Прямо богатырь, - удивляются люди.
- С Аляски прибыл! На десяти языках молебны проводит!
Архиепископ поднимается на деревянный помост и, оглядев толпу начал:
- Господь помог нам совершить вековое дело! Граница по Амуру открывает не только водный путь, по которому шли первопроходцы, но и широкую дорогу православной вере к землям, освоенным русскими казаками два века назад. - Торжественно освящая строительство храма Благовещенья Пресвятой Богородицы, архиепископ заявил, - Пусть этот храм, первый на возвращённой амурской земле, станет форпостом православной веры на пути к Великому океану! Не время и не место оценивать твои усилия и подвиги, Николай Николаевич. Их вполне оценит будущее потомство. Тебя никогда не забудет православная церковь, всегда благодарящая создателей даже одного храма. А ты, богоизбранный муж, открыл возможность к устроению тысяч храмов во всём неизмеримом бассейне Амура!
Завершая молебен, архиепископ поднимает над собой большой крест с позолотой и драгоценными камнями и форсирует голос:
- Ещё молимся мы за державу российскую, за процветание ея-я! Господи, помилуй! Господи, помилуй! И благослови на-а-ас!
Среди русских стоят грузин Дадешкилиани, буряты Доржи Табунов и Сычевский, гиляк Позвейн, манегр Мальянга. Рядом с ними дауры, тунгусы, солоны. Они шевелят губами, повторяя слова архиепископа.
- И все они - россияне, соотечественники, - дрогнувшим голосом говорит Бестужев, - И сколь будет стоять земля русская, столь будут жить вместе разноплеменные сыны и дочери её.
Китайцы отметили Айгунский договор иллюминацией в Пекине. Торжества прошли в Благовещенске, Чите, Кяхте, Верхнеудинске, Иркутске.
- Европа смотрит на нас с завистью, Америка с восторгом, - говорил купец Белоголовый на торжестве в Иркутске. - Не все могут представить, как приобрести реку почти в четыре тысячи вёрст и пространство в миллион квадратных вёрст, не порезав пальца. А это более Англии, Франции, Италии вместе взятых!
26 августа 1858 г. в Иркутск доставлен царский рескрипт о возведении Муравьёва в графское достоинство с титулом Амурский.
ХАБАРОВСК
Муравьёв, Дадешкилиани, топограф Венюков, капитан Дьяченко поднимаются на утёс над устьем Уссури, впадающей в Амур. Муравьёв говорит:
- Амур здесь – не река, а море. Только течение выдаёт реку. А как далеко можно подняться по Уссури?
- Почти до конца, - отвечает Венюков, - А там до океана – рукой подать.
- Смотрите, идолище, - показывает в кусты Дьяченко.
Подойдя к нему, Сандро открывает дверцу небольшого сруба. Там деревянный истукан. Перед ним на столике - сухари, плошки с рисом, сахаром.
- Совсе как у бурят, - говорит Муравьёв, - только здесь не бронзовый бурхан, а деревянный божок. И хоть мы христиане, давайте отдадим ему уважение.
Он складывает ладони перед лицом, потом кладёт серебряную монету. То же делают его спутники. «За Амурское дело готов молиться Христу, Будде, Магомету и шаманским духам!»
Спустившись чуть ниже, услышали стук топоров. Потом лесорубы сели на перекур. Когда свита вышла из леса, все вскочили на ноги. Муравьёв машет рукой, мол, вольно, садитесь. Спрашивает имя бригадира, тот отвечает:
- Евдоким, а по-старому Илкан.
- Выходит, ты крестился. А знаешь, что такое Илкан?
- Илкан, точнее, Ильхан – властитель мира, - смущённо говорит он.
- Не стесняйся своей нации, - говорит Муравьёв, - мои предки тоже из татар.
- Вы из татар?! – удивляется Илкан, - Хабаров – татарин, я и вы…
- Как говорят, поскреби русского, и увидишь татарина. А с чего Хабарова в татары записал?
- А с того, что хабар по-татарски – весть!
- Как ты здесь оказался?
- Узнал хабар про Хабаровку, поехал за хабаришком, пока хабарщики не расхапали.
Взрыв смеха над поляной.
- Ох, и мастак ты на прибаутки. А я не понял, чего ты нахабарил?
- Проще простого: хабар по-татарски весть, хабаришка – удача, а хабарщики – хапуги. Выходит так: узнал весть про Хабаровку, поехал за удачей, пока хапуги не захапали, – довольный смехом друзей, он спросил, - А не Хабаров ли назвал пролив у Сахалина Татарским?
- Не он, а француз Лаперуз. Тот считал, что за Уралом вся земля татарская, - сказал Муравьёв и, прощаясь, пожелал, - Ну, молодцы, удачи вам. К зиме будет первая улочка. А главные проспекты пройдут по гривам вон тех трёх холмов!
ВЛАДИВОСТОК
Июнь 1859 г. В густом тумане идёт трёхмачтовый пароходо-корвет «Америка». Чтобы не столкнуться с кем-то капитан Болтин то и дело даёт гудки, звонит в колокол. Муравьёв спрашивает, где они плывут. Капитан отвечает:
- Прошли Сахалин, пролив Лаперуза.
- Да, Лаперуз великий мореход, первым нанёс на карту Сахалин и Tartar golf, то есть Татарский чулок.
- Причём здесь татары? – спрашивает Болтин.
- Для европейцев все, кто восточнее Руси – татары. Без учёта сотен племён за Уралом и в Сибири. У французов слово tartar значит и нечто далёкое, глубокое, вроде преисподней. Отсюда – провалиться в тартарары. Там живут неведомые рыбокожие племена, гоги и магоги, люди с пёсьими головами. Но татары каким-то образом тут наследили тут. Например, Сахалин – от слова сахал: борода. Есть слово аксакал – белая борода.
- Но и китайцы наследили: Сучан, Тетюхе, Даубихе. Откуда?
- Оттуда же, откуда пролив Лаперуза, Де Кастри. Проплыли и назвали. Потому я за русские имена – залив Петра Великого, остров Путятин…
- Полустров Муравьёва-Амурского.
- Вообще-то я был против, скажут, сам себя нанёс на карту. Но моряки сказали, раз есть названия в честь Невельского, Корсакова, Ванина, почему не быть их командующему и другим Муравьёвым. Они помнят моего деда Степана Воиновича и отца Николая Назарьевича, капитана первого ранга.
- Простите, - сказал Болтин, - а где служил ваш отец?
- Начинал горным инженером в Нерчинске, доставил в Петербург первую партию серебра и его перевели на флот. Ходил в Индию, Африку, Америку, Англию, командовал линейным кораблём. Дело шло к адмиральским эполетам, но стал попечителем Московского университета, потом губернатором Новгорода.
- Вот послужной список! – восхищается Болтин.
- Помимо того писал книги, четырнадцать томов. Плодовит и как глава семейства: семнадцать детей было. Правда, девять умерли в младенчестве, но восемь осталось. А мне, к сожалению, бог не дал потомства. Кавказские раны… Но что-то больно разговорился. Выйду, прогуляюсь.
На квартердеке, кормовой палубе, матросы отдыхают после вахты. Один спрашивает усатого боцмана, как он в плен попал.
- Шли в Охотском море в таком же тумане. И вышли на «Ла Форт». Пушки в два ряда по бортам. Втрое выше нашего корыта. Наш капитан, чтоб не сдать его в плен, приказал спуститься в шлюпки и зажечь пороховой погреб. Только «Ла форт» подошёл - взрыв. Осерчали французы, но подобрали нас и по кораблям рассовали. После Камчатки у них матросов не хватало. Тут мы и сгодились.
Обогнули Африку, до Франции дошли. Хотели меня в дом колодников сдать, но матрос Себастьян, я его Севой звал, на постой к себе взял. Такелажничал, корабли чинил. На их картавом языке говорить научился. – Видя, что матросы не верят, сказал, - Не смейтесь. У них много наших слов – револьвер, пистолет, рикошет, табак, у нас штаны, у них - панталоны, а шапка – шапо. И имена схожи. Я вот Емельян, а у них Эмиль. Я хошь пленный, а дома так не жил, как там. Вином у них всё мамзели торгуют. И всем как барину улыбаются. – Эмиль встал, плечами повёл, могучим торсом вильнул и под новый взрыв хохота изобразил мамзель.
- Молодец, Эмиль, а расскажи, как в Амур с Невельским вошёл.
Услышав генерал-губернатора, все разом встали.
- Вольно! Садитесь! Рассказывай.
- Вообче-то с Казакевичем вошёл. Невельской на корабле был. Долго мыкались, устья нет и нет. Карты старые, на них Сахалин – полуостровом означен. Плывём вдоль матёрого берега. Вдруг вёслами течение почуял. Черпанул ладонью – вода пресная! Так и вышли на устье Амура.
- Ну, молодец, Емельян! На таких, как ты, Сибирская флотилия держится. А скоро она родит Тихоокеанский флот. Я отдал распоряжение занять бухту Золотой Рог и заложить пост Владивосток.
- Во, здорово, – говорит Шершнев, - Владивосток! Владей Востоком!
К концу пути туман расходится. В его разрывах появились скалы.
- Слава Богу! Видна земля. Вот теперь попрошу штурвал.
- Давно предлагал, Ваше превосходительство!
- Штурвал в тумане – не игрушка. Да и здесь - только под вашим взором. Ну и где бухта Золотой Рог? Эта что ли?
- Нет, это остров Путятин, - говорит капитан, - А бухта Золотой Рог на кончике полуострова Муравьёва-Амурского.
- Вот ирония судьбы – и тут противустоять Путятину.
- Позвольте не согласиться, - возразил капитан, - не противустоять, а вечно стоять рядом!
Миновав остров Путятин, пароходо-корвет выходит к полустрову Муравьёва-Амурского. Киты плещутся, пуская фонтаны. Стаи чаек над ними. Муравьёв за штурвалом выглядит впечатляюще. Как будто всю жизнь водил суда. Капитан даёт гудок, капониры дают залп из пушек. Гулкое эхо разносят кононаду по пустынным берегам. Емельян Шершнев дирижирует руками, и моряки троекратно кричат: «Вла-ди-вос-ток! Вла-дей Вос-то-ком!» Звучит Амурский марш…
«МЫ, ГРАФ, ТЕБЯ НЕ ЗАБУДЕМ!»
В январе 1861 года улицы и площади Иркутска полны народа. Оркестр Редрова играет Амурский марш, сопровождавший генерал-губернатора во время его путешествий. Люди прощаются с графом Муравьёвым-Амурским.
14 лет пробыл Николай Николаевич на посту генерал-губернатора Сибири. Мог бы и ещё, но заявил: «После десяти лет на высоком посту человек покрывается мохом. И толку от него мало. Переслуживать – преступление». И, несмотря на уговоры, оставил высокий пост.
Муравьёв ввёл преподавание русского языка в бурятских школах. Пригласил в свою команду выпускника Казанского университета Доржи Банзарова. Бурятский учёный установил место рождения Чингисхана на реке Онон, в Забайкалье, а не в Монголии, как считают монголы, разгадал тайну Чингисова камня, сделав перевод первого монгольского текста на основе уйгурского языка.
В свите Муравьёва оказался и крещёный бурят Епифан Сычевский, написавший труд «Истинные границы Китая», указав их по… Великой Китайской стене!
Муравьёв открыл тибетского врача Бадмаева. Тот вылечил его от болезни печени. И он направил восточного лекаря в Петербург. Так в столице появилась первая тибетская лечебница, ставшая известной на всю Европу и весь мир.
Особое внимание Муравьев уделял религии - тесно сотрудничал с архиепископами, построил десятки православных храмов. Добился нового Положения о буддийском духовенстве, по которому хамбо-лама утверждался Высочайшей грамотой царя. Поначалу он настороженно относился к шаманству. Однако увидев, что инородцы все дела проводят с молебнами, стал принимать шаманские напутствия перед своими поездками. «За амурское дело, - говорил он, - готов молиться Будде, Христу, Магомету и шаманским духам».
Огромен вклад Муравьёва-Амурского в развитие культуры. При нём в Иркутске появились первые газеты. Он открыл здесь же первый в Сибири театр. Создал оркестр под управлением Редрова, исполнявший полюбившийся всем Амурский марш. Губернатор пригласил в Иркутск виолончелистку из Франции Луизу Христиани и флейтиста Антона Совле из Голландии. Это были первые гастроли иностранцев в Сибири. Такого взлёта культуры доселе Сибирь не знала.
Муравьёв помогал художникам – англичанину Томасу Аткинсону, шведу Карлу Мазеру, поляку Леопольду Немировскому. Среди русских мастеров Муравьёв особо выделял художника-декабриста Николая Бестужева. Его брат Михаил провёл сплав по Амуру в 1857 г. Бестужевы, Волконские, Трубецкие учили детей грамоте, искусству. Сыновья купцов Белоголовый, Боткин, Сабашниковы, учившиеся у декабристов Борисова, Поджио, Юшневского, стали известными врачами, издателями. Неслучайно Муравьёв называл декабристов гордостью Сибири.
«После молебна в Вознесенском монастыре графа выносят на руках соратники, на улице перехватывают крестьяне, затем - инородцы. Им и выпало на долю сказать последнее прости, вспоминал Б. Милютин, Мы, граф, тебя не забудем!»
Тронулись повозки. Все стояли со слезами на глазах, без шапок, кто крестился, кто бежал сзади».
Умер Николай Николаевич в 1881 году в Париже. От гангрены, из-за давней кавказской раны. Похоронен на кладбище в Монмартре при огромном стечении народа. Посмертная его слава полна драматизма, как и его жизнь.
В 1891-м, пятиметровая бронзовая скульптура работы Опекушина доставлена поездом из Петербурга в Одессу, оттуда южными морями на Дальний Восток. Там по озеру Ханка, реке Уссури в Хабаровск. И 30.5.1891 г. её установили на высоком утёсе Амура. В 1925-м скульптуру графа сняли, освободив пьедестал для памятника Ленину. А 30.5.1991-м, ровно через сто лет, памятник ему в Хабаровске восстановлен на прежнем месте.
В 1991 году прах Муравьёва-Амурского самолётом доставлен из Парижа и торжественно захоронен во Владивостоке. 22.6.2012 года над могилой установлен памятник. Теперь Николай Николаевич видит со склона горы бухту Золотой Рог, в которую он вошёл в 1859 году.
И в Иркутске, где Муравьёв прожил с 1848 по 1861 год, нужен памятник ему. Как уроженец Иркутской земли, потомок инородцев, провожавших графа, предлагаю установить памятник Муравьеву-Амурскому в Иркутске, бывшей столице Восточной Сибири, чью славу, как и всей России, вознёс Николай Николаевич.
Владимир Бараев,
Лауреат премий «Литературной России» и
Союза журналистов Москвы. Член Байкальского
писательского союза (Улан-Удэ).
ОТ АВТОРА
Поиск и находка потомков Николая Бестужева – одно из моих достижений. На их основе написаны книги «Высоких мыслей достоянье», «Древо Кандинских», сценарий «И чувства жар, и мыслей свет». Главные герои её - братья Бестужевы: Николай, Александр, Михаил.
Французская линия возникла сама собой. Удивительна судьба Элизы Христиани, первой виолончелистки, приехавшей из Парижа в Сибирь. В 1848-49 годах она выступала в Иркутске, Кяхте, Верхнеудинске и умерла в Якутске. Её подвиг, к сожалению, забыт. Интересны образы Луизы Антуан, возлюбленной Николая Бестужева, Бернгарда Струве, чиновника особых поручений генерал-губернатора, деда известного ныне во Франции издателя.
Давние культурные связи России и Европы видны без раскопок – дворяне той поры с детства знали французский, женились на француженках: Трубецкой на Катрин Лаваль, Анненков на Полине Гебль, Ивашёв на Камилле Ле-Дантю. Когда эти женщины добровольно последовали за сосланными в Сибирь мужьями, Некрасов воспел их вместе с Волконской и др. в поэме «Дедушка» и «Русские женщины». Были и более безмятежные браки: уроженка Лотарингии Катрин стала женой генерал-губернатора Сибири…
Декабристы были выдающимися людьми. В последние годы их имена пытались опорочить демагоги разных мастей. Но как говорил Муравьёв-Амурский, декабристы составляли цвет России. Пушкин писал: «Не пропадёт ваш скорбный труд и дум высокое стремленье». А Лев Толстой писал: «Декабристы всегда интересны и вызывают самые серьёзные мысли и чувства».
Вл. Бараев.
Владимир Владимирович Бараев родился в Иркутской области, вырос в Бурятии. Окончил философский факультет МГУ имени Ломоносова. Заслуженный работник культуры, лауреат премий «Литературной России» и Союза журналистов Москвы. Многократный чемпион МГУ, Бурятии, Целинного края по метанию диска. Победитель международных встреч. Потомок шаманов.
Будучи заместителем редактора журнала «Байкал» В. Бараев опубликовал в 1967-68 гг. Стругацких «Улитка на склоне», главу из книги А.Белинкова «Поэт и толстяк» (о Юрии Олеше), рассказ Ионеско «Воздушный пешеход», статьи «Летающие тарелки: миф или реальность», «Боги приходят из космоса». Подготовил публикацию «Зойкиной квартиры» М. Булгакова, но после бюро Бурятского обкома партии был уволен. Жил в Целинограде, на Кубани. В итоге оказался в Москве, работал в журналах «Журналист», «Коммунист», «Буддизм», «Атомиум», на телестудии Останкино, в Госдуме РФ.
Автор книг «Высоких мыслей достоянье» (о Бестужевых), «Древо: декабристы и семейство Кандинских», роман «Гонец Чингисхана» (номинант премии «Большая книга» в 2008 г.), роман «Альма-матер. Под бременем познанья и сомненья» (о МГУ), «Улигер о детстве» (журнал «Байкал» № 1 и 2. 2011) и др.
К. Маковский. Портрет графа Муравьёва-Амурского. 1863 г.
Подписание Айгунского договора 16 мая 1858 г.
Бараев Владимир Владимирович. vbaraev@yandex.ru. 8-916-364-32-99