Начитавшись Твиттера, Вова решил стать оппозиционером. Для этой важной задачи он экспроприировал у сестрицы-студентки МАрхи лист ватмана и рейсфедером жирно вывел: «Долой коррупцию!», «Демократия должна быть демократичной!», «Церковь – оплот лицемерия!».
На листе еще оставалось достаточно места, и, подумав, недрогнувшей рукой он добавил: «Игорь Кириллович – казнокрад!».
Игорь Кириллович был директор предприятия, на котором Вова изволил трудиться.
- Очуметь! – на пороге комнаты материализовалась упомянутая сестрица, сжимая в руке свежий номер «Антенны». – Ты что, с этим на работу пойдешь?
- Ага, - ответствовал Вова, загоняя в глубь подсознания предательскую дрожь в коленках.
- На хрен? – поинтересовалась сестрица, втыкая в уши пуговки плеера.
- Что значит «на хрен»? – возмутился Вова. – Во-первых, что это за выражения? А, во-вторых, у человека должна быть активная гражданская позиция! Вот кем ты хочешь стать после института?
- Дизайнером, - неуверенно произнесла сестрица, пролистывая журнал.
- «Дизайнером»! – передразнил Вова. - Вот все вы так – только деньги вас интересуют. Нет, чтобы пойти… ну, скажем, в пенсионный фонд, людям пользу приносить.
- Ой, а ты прямо в пенсионном фонде работаешь! – парировала сестрица. – Ну-ну.
Вова досадливо молчал, не чувствуя в себе сил доходчиво объяснить несознательной родственнице всю мелкость и приземленность ее жизненного кредо.
- А этот… Кириллович, - сестрица заглянула в ватман, - он кто?
- Директор.
- А он узнает, что ты про него написал?
- Естественно.
- И что тебе будет?
- С работы выгонят. Хотя… может быть, побоятся, - с надеждой добавил Вова, - сейчас такие времена…
- Какие времена? – задала тупой вопрос сестрица, что-то переключая на плеере.
- Какие! Ты вообще знаешь, что в мире делается?
Сестрица наморщила лоб.
- Этот помер… который на Луну летал. И еще… хи-хи… принца Гарри в Сети выложили с голым…
- Я не об этом! – перебил Вова и уже приготовился произнести вводную лекцию, но тут у политически необразованной девицы зазвонил телефон, и она умчалась.
Местом проведения акции Вова, как помещение, обладающее наибольшей проходной способностью, избрал столовую
Первой импровизированный плакат увидела раздатчица.
- Это что ж такое?
- Выражаю свой протест, - гордо сказал Вова.
- А, - понимающе кивнула она, - ну, выражай. Тебе компот налить?
Следующим был старый конструктор из их отдела Зиновий Маркович. Подслеповато щурясь, он некоторое время переводил взгляд с надписей на их автора, потом изрек:
- Это ты чего, Михеев, к новогоднему спектаклю готовишься? Что-то не смешно. В прошлом году лучше было. И имя-отчество убери. А то еще подумает… Совсем у молодежи ума не стало.
И, сокрушенно качая головой, Зиновий Маркович удалился поедать оплаченный гуляш.
Постепенно столовая заполнялась народом. Люди делали большие глаза, смеялись, крутили пальцем у виска.
- Слабовато, Михеев, - сказал Толик Круглов из 3 отдела. – Ты это, того… в фонтан бы купаться слазил, что ли. А так - не внушает.
Вова стоически сносил извечный народный скепсис по отношению ко всему прогрессивному, периодически прихлебывая компот из бедных сухофруктов.
Он ждал, когда придет она. Но вместо нее появился Первый Заместитель по фамилии Абросимов.
- Пойдемте, пообщаемся, - сказал он, подходя к Вовиному столику.
- Куда? – испугался Вова.
- Ну, хотя бы, ко мне в кабинет. Вы же хотели что-то высказать? Так выскажите.
В кабинете Первый указал Вове на стул. Он сел, лихорадочно скучивая и раскручивая плакат, с тоской думая, просто ли его уволят или с занесением в личное дело.
И она не пришла…
- Где ж Вы, Михеев, таких лозунгов нахватались? – укоризненно спросил Первый. – «Церковь – оплот лицемерия». Это же черт знает что такое!
- А она разве не оплот лицемерия? – попытался сохранить лицо Вова.
- Да мне все равно, чей она там оплот! Другое дело, что среди работников есть верующие. И Вы своими лозунгами оскорбляете их чувства. А это отражается на производительности труда…
- Чувства? – ехидно уточнил несгибаемый Вова.
- Хулиганские выходки, - отрезал Первый. - Люди ходили сегодня обедать по три раза – только, чтобы посмотреть, чем дело кончится. Ну, и потом… далась Вам эта церковь! Вы сами какой веры?
- Я – атеист, - с гордостью произнес Вова.
- Ну, вот видите. Скажите, если ваши близкие смотрят какую-нибудь передачу, которая, на ваш взгляд, является образцом глупости, вы что, делаете замечания?
- Делаю, - подтвердил Вова.
- И как они реагируют?
- Они говорят, что… в доме два телевизора, и они имеют право вести себя как хотят, - сконфужено признался Вова.
- Ну, вот видите, - повторил Первый, хотя Вова решительно ничего вокруг не наблюдал. Во всяком случае, хорошего. – Но это ладно, - Первый махнул рукой, - главное… я даже не знаю, как начать. Игорь Кириллович… Вы же имели в виду нашего директора, не так ли? И откуда у вас такие сведения? Вы ловили его за руку?
- Ну… - замялся Вова, - все же вокруг говорят…
- Да мало ли кто что говорит! Вот, к примеру, завтра ко мне придет один из сотрудников и скажет, что у вас СПИД.
- Это нарушение, - хмуро сказал Вова. – Вы не имеете права увольнять человека только по причине наличия у него ВИЧ-инфекции.
- А я не буду вас увольнять. Я просто расскажу всем желающим услышать, что он у вас есть. Это же не преступление. Это просто сплетни. Такие же, как и те, которыми занимаетесь Вы.
Вова подавленно молчал.
- Идите, - сказал Первый.
- Куда?
- В медсанчасть. Возьмете больничный в связи с нервным истощением, вызванным систематическими свехурочными из-за нехватки кадров. Глядишь, еще премиальные выпишут, - явно довольный шуткой, Первый рассмеялся.
- Зачем тебе это было нужно? – спросила она, быстро черкая в карте.
- Ты уже в курсе? – вяло поинтересовался он.
- Спрашиваешь! – она присвистнула. – Все только об этом и говорят. Ты теперь герой дня без галстука. И без пиджака.
- Ты же сказала, что я трус. Что я только в Инете могу дискуссии разводить.
Она усмехнулась, заполняя больничный лист:
- Ты думаешь, теперь мое мнение изменилось?
- Не знаю, - честно сказал он, - во всяком случае, мне бы этого хотелось.
- Радуйся, что Абросимов так снисходительно к тебе отнесся. Сейчас бы уже летел впереди собственной трудовой книжки.
- Устроился бы, - сдержанно сказал он.
- Устроился… Что ты хотел доказать? Что ты - дурак? Ну, это я и так знаю, - она примиряющее щелкнула его по затылку.
- Что я люблю тебя…
- Это старая информация…
- Какую ты хочешь новую?
- Как Юлька? Сдала сессию? – как обычно, увела она разговор.
- Сдала, - он вздохнул. – На одни тройки. Лежит на диване. Говорю: «Почитала бы книжку». А мать: «Ей мужа нужно искать, а не мозги сушить».
- Может быть, она и права…
- Сходим сегодня куда-нибудь? – безнадежно спросил он.
- Сегодня не могу. Таньку Иванову муж снова из дома выгнал, сегодня ко мне переехала, нужно помочь ей устроиться.
- У нее же двое мелких! Как же вы в «однушке» разместитесь?
- Да как-нибудь, - она убрала карту на стеллаж. – В понедельник на выписку. Что ж ей на улице ночевать?
Абросимов курил, нетерпеливо стряхивая пепел в открытое окно «Мазды».
- Почему так долго?
- Кабинет закрывала. Вера пораньше отпросилась.
- Долго ты будешь ее прикрывать?
- Ну, Саш… - она положила ему на плечо голову. – У нее же мать парализованная, ей тяжело.
- К тебе? – он обнял ее за талию, вдохнув аромат новых духов и почувствовав болезненный укол ревности – духи были не его.
- Сегодня не могу. Таньку Иванову муж снова из дома выгнал, сегодня ко мне переехала…
- Сколько ты будешь с ними носиться? – раздраженно перебил он. – Танька, Вера… Ты же не мать Тереза!
- Саш, ну, что ты, в самом деле! – она отстранилась и заглянула ему в лицо. – Что-нибудь случилось?
- Случилось… - протянул он. – То ты не знаешь, что твой Михеев выкинул.
- Он не мой…
- Не твой, но дарит тебе подарки, - заметил он.
- Какие подарки? Коробку конфет к восьмому марта. Ты еще как взятку классифицируй.
- И классифицирую, - вконец разозлился он, - если он не прекратит к тебе таскаться. Тебя куда? До метро?
Танька Иванова пудрила синяк под глазом. Двое детей трех и шести лет смотрели на диване «Лунтика».
- Олежка звонил, - заискивающе сообщила Танька. – Обратно зовет. Как считаешь, Катюх, возвращаться?
- Ну, это тебе самой решать, - она поставила воду для сосисок.
- Говорит, в дупель был, не соображал, что творит, - живописала Танька.
- Четвертый раз? – уточнила она.
- Ну, Катюх… - протянула Танька, - строга ты. Потому и мужика себе хорошего не можешь найти. Кстати, Абросимов небось заехать хотел? – с интересом спросила она.
- Может, и хотел.
- А ты что?
- А я – как видишь.
- Дура ты, Катюха, ой, дура. Такому мужику отказывать. Я б ради такого дела на лестнице бы посидела.
- С детьми?
- Ну, на худой конец можно было бы к Олежке обратно поехать. Говорит, 11 роз купил, свежих, на Киевский специально таскался… - мечтательно округлила глаза Танька.
- Врет.
- Ну, хоть бы и врет. Нет в тебе, Катюха, романтики. И за что только тебя мужики любят?
- А они меня любят?
- Спрашиваешь! Вон Михеев что ради тебя учудил…Только я б на твоем месте на Абросимова ставку делала.
- Абросимов женатый, - напомнила она, заваривая чай.
- Так, где наша не пропадала! Залети!
- Не мой метод.
- Да, ну, тебя! Так и профукаешь свое счастье. Останутся тебе одни Михеевы…
Вова смотрел программу «Время», одновременно читая «Новую газету». Рука все время предательски тянулась к телефону, но он твердо приказывал ей вновь ложиться на джойстик ноут-бука.
Наконец, в половине первого ночи он не выдержал.
- Катя, - робко попросил он. – Зайди в «Фейсбук», посмотри, что я там написал.
- Вов, - неумолимо ответила она, - я спать ложусь. Чего и тебе советую.
- Ты не веришь в меня, Катя, - решительно сказал он. Банки из-под пива, покачиваясь, батареей высились за спинкой кресла. – Но я докажу тебе… Не сейчас, но докажу… - он встал с кресла, и мир поплыл у него под ногами.
- Я подожду, - сказала она и повесила трубку.
«Если бы все, что мы чувствуем, можно было бы выразить словами, не хватило бы земного шара, чтобы сложить написанное. Поэтому чаще всего мы просто молчим», - прочитала Катя в «Фейсбуке» и долго смотрела на экран.