Тело не ощущалось, состояние полёта и мягкого покачивания, и свет, слабо пробивающийся через сомкнутые веки напоминали сны из детства. Валентин криво улыбнулся (или рассказы переживших клиническую смерть). Но он-то жив, и это бесспорно. Звуки сирены, истошно и как-то безнадёжно завывающей прерывались и возникали вновь. Свет толчками проникал сквозь веки и тут же пропадал, вес тела внезапно навалился всей тяжестью, и от неожиданности он застонал.
Глаза приоткрылись, но видеть лучше не стал, всё те же невнятные пятна света и теней, но добавились призрачные видения фигур. Спина его похолодела, не замечая того, он прохрипел вслух:
"Где я"? Голос дрожал и явно слышался в нём страх. В голове мелькнуло: умер, таки. Всё, как и рассказывали: тоннель, свет, ангелы (или, кто там у них…).
Расплывчатое пятно, склонившееся над ним произнесло приятным женским голосом: "Как вы? Что-то беспокоит"? И не дожидаясь ответа: "Вас везут в приёмное. Раз очнулись, значит ещё станцуем". В голове зашумело, мысли закружились перебивая друг дружку: скорая, приёмное, свет, скрежет, свет, крики… И он снова потерял сознание.
Свет, бесконечная белая труба, он нёсся по ней, но не плавно как прежде, а рывками, иногда сопровождавшимися еле слышными матами, невидимых им людей, хлопаньем дверей. Попытка открыть глаза успехом не увенчалась, что-то не тяжёлое, но плотно лежавшее на лице лишало его этой возможности. Не привыкший ко всяким неудобствам и притеснениям, моментально рассердившись на не видимых людей, он попробовал было поднять руку и сорвать… Всё поплыло и провалилось.
Голоса не видимых ему людей переругивались, не по злобе, но по привычке установившейся за много лет (от куда он понял, что говорящие знакомы долго, объяснить было трудно, но такое пришло ощущение). Вдруг наступила пауза, и более низкий голос заорал: сестра, новенький очнулся! Вокруг появилось несколько человек, оживлённо переговариваясь, громким полушёпотом. Что-то коснулось лица, не ожидая этого, Валентин содрогнулся весь, испытав неподдельный ужас. Не выдержав наступившей паузы, он прохрипел, голос чужим для себя: "Свет, включите ради, Бога, свет".
Появилось едва различимое пятнышко, и густой баритон неожиданно близко спросил: "Вы, что-нибудь видите? Видите, или нет"? Он кивнул, проглатывая комок в горле, предчувствуя недоброе. Да, слабое пятно света...
Не смотря на все старания докторов зрение не восстановилось, его выписали, почти через два месяца, предрекая полную слепоту. Злой на всех и вся, проклиная бездарей и рвачей, ни сколько не стесняясь в смачных эпитетах, покидал клинику. Сотрясая воздух, он грозился засудить доктора, больницу, всё здравоохранение вместе с министром, за то, что его ослепили. Убедив себя в виновности медицины и милиции, которую он сам приплёл в выдуманную им историю с напавшим на него хулиганом.
Но в душе он знал, что никакого хулигана не было, что врачи делали всё, что могли, не взяв никаких денег с него, возможно что из-за влиятельного родства, но не взяли. Он с омерзением вспоминал шавку, которую пнул, идя через проходной двор. Как та, взвизгнув и согнувшись отлетела в сторону, плелась за ним, поджав хвост и сотрясаясь. Как он опасливо оглядывался на неё, боясь, что та укусит подкравшись. И очень отчётливо, перед глазами стояло то, как спускаясь по лестнице на свою улицу, он снова почувствовал псину за собой, и как с остервенением замахнулся ногой … дальше был полёт и тьма, вой сирены и собачий вперемешку. И в собачьем ему слышалось ликование, пока он не потерял сознание.
Прошло полгода, как и предупредили врачи, Валентин полностью ослеп. К нему прикрепили соц. работника, но больше двух недель та не смогла сносить его вздорный характер, и после скандала, с привлечением родственника из милицейского ведомства, который ничем не помог, ему наняли прислугу. На удивление, Валентин довольно скоро смог сам делать многое по дому, но на улице его водили под руку, и прогулки длились не долго, и были всего два раза в неделю. Его злила зависимость от посторонних. Ему казалось, что приходящие домработницы его обворовывают. Не трудно догадаться, что долго никто не держался.
За год, он отбил от себя, тех немногочисленных знакомых, которые пытались как-то помочь ему. Каждый раз разъяряясь от их жалости и своей беспомощности. И чёрт с ними, и их сопливым сочувствием, глаза то мне не вернут. И крыл матом всех подряд, включая сбежавшую жену, которая собственно, устав терпеть его нападки и злобу, ушла ещё раньше, до несчастного случая.
Джэки появилась у него довольно неожиданно. В воскресенье его разбудил настойчивый звонок по телефону, проклиная «тарахтелку» он добрался до трубки и рявкнул: "Слушаю, вас"! В ответ девичий голосок, представившийся Наташей (какое оригинальное имя, криво ухмыльнулся, Валентин), но нотки голоса не позволили ему нахамить, или как-то подколоть говорившую. Воображение рисовало красивую обладательницу этого голоска, и он так увлёкся этим, что не сразу сообразил, что с той стороны ждут от него ответа. Замявшись, и покраснев, что с ним бывало крайне редко, он что-то промычал в трубку, типа - не знаю, даже, а что от меня требуется? Девушка терпеливо повторила сказанное, из чего следовало, что его приглашаю в Международный фонд помощи инвалидов потерявших зрение (в голове злой искоркой мелькнуло – слепых, а то разводят канитель тут).
В понедельник за ним приехала машина, микроавтобус, в котором находилось ещё несколько человек. В разговоре он не участвовал, но понял, что их везут знакомить с собаками-поводырями, привезёнными то ли из Германии, то ли из Голландии.
Ему было безразлично, собак он не любил… Точнее, просто ненавидел. Тут же вспомнил проклятую шавку, из-за которой ослеп, видимо лицо его побледнело, кто-то участливо поинтересовался не плохо ли ему, но от этого по-настоящему затошнило. Еле сдерживаясь, он спрашивал себя: "Зачем и куда я еду"? И тут же признался, ему хотелось ещё раз услышать тот голос, из телефонной трубки. Почему-то он был уверен что девушка будет там.
Собака ему не понравилась (ещё бы), но разговоры по дороге в Фонд, он слушал внимательно, даром что не проронил ни слова. Люди, лишившиеся зрения раньше него, делились мнения, и если верить им, собаки намного облегчали их жизнь. Получив огромный пакет корма, сумку со всякими приспособлениями и средствами гигиены для собаки, и пакет для себя лично, Валентин был доставлен домой. Девушки он так и не увидел… не услышал. Оказалось, что она офисный работник, и к тому же инвалид-колясочник.
Первое время, они гуляли не вдвоём с собакой, хотя и прошли курс привыкания, с ними находился кто-то из Фонда. Но вскоре, приспособившись друг к другу, они уже не требовали контроля инструкторов. Радуясь обретённой возможности передвигаться самостоятельно, Валентин, на время забыл о своей неприязни к «гавсикам». Но к хорошему привыкаешь быстро.
Влажный нос ткнулся в руку. Валентин вздрогнул непроизвольно, Джэки, подожди, рано ещё. Собака просилась во двор, причём поскуливая, выказывая срочность своей нужды. Вставать не хотелось. К тому же «раскручивало» суставы, на непогоду. - Терпи, кому сказал! Прикрикнул он на не перестающую жалобно скулить Джэки. Но та не унималась. Кряхтя и чертыхаясь он поплёлся выпроваживать её на улицу, и тут, забыв что не прибрал вчера её поводок, он запутался и упал. Под истошный вой собаки.
За короткий миг, он прожил то потрясение, годичной давности, когда потерял зрение. Панический страх, заглушивший боль от ушибов, злость и ярость вскипевшие в нём, обрушились на Джэки, подошедшей к нему, и лизнувшей в лоб. Не видя, но чувствуя где находится животное, он с размаху нанёс удар кулаком.
Перед глазами мелькнуло бледное лицо бывшей жены, молча сносившей приступы его ярости. Второй удар пришёлся в пустоту, но он всё продолжал и продолжал молотить воздух, изрыгая ругательства, пока в дверь не позвонили. Поднявшись и убедившись, что ничего не повредил, но только ушибся, пошёл узнать кого там принесло. А принесло инспектора из Фонда, который предоставил ему собаку. Мгновенно осознав всю ситуацию, Валентин приготовился соврать, ещё не зная что, и лихорадочно перебирая варианты, так как представления не имел о том, насколько сильно пострадала собака и что с ней. В руку ткнулся влажный нос, пальцев коснулся язык. В горле запершило, он еле проглотив комок, сказал, что они как раз собирались на улицу, он он споткнулся и упал, при этом налетев на собаку.
Инспектор видимо ничего не заподозрил, так как Джэки стояла рядом с Валентином, и никакой неприязни не выказывала.
Он только отвёз их в поликлинику и лечебницу, где ничего чрезвычайного у пострадавших не обнаружили.
Второй раз он ударил её просто так, размышляя о своей жизни, а так как эти размышления имели свойство заканчиваться вселенских масштабов жалостью к себе, а отыграться не было на ком, но так хотелось, то он пнул Джэки. Так и повелось: чуть что, он бил собаку. Почему она терпела ему? Кто знает. Может обучена была, может жалела его. Кто ж поймёт, что на уме у животного… Потёмки.
На улице, он не выказывал своего отношения к поводырю. Но гуляя однажды в сквере, он услышал, как мальчик видимо указывая на него, что-то говорил маме. Та шёпотом объяснила ему, что это слепой и его поводырь, и ещё что-то, что расслышать он не сумел. Но мальчик не шептал, он говорил вголос: "А я говорю, он её обижает, он бьёт её, я чувствую это, а она добрая и прощает ему. Злой он". Стараясь придать беззаботное выражение лицу, Валентин с содроганием и ненавистью размышлял, как малый смог понять по мирно лежащей у его ног собаке, о том, что он её обижает. Зверёныш.
И вот, сегодня он убил Джэки. Он и не хотел этого, просто пнул, по обыкновению, но или сильнее чем обычно, или так попал, но собака только охнула, совсем по-человечьи и через пару минут затихла. Чувствуя недоброе, он втайне ждал, что она оклемается и приползёт лизнуть ему руку. Растерянно ощупывая пол, ползая на четвереньках, он сам того не замечая плакал, и тихонько звал: "Джэки. Джэки, где ты… "Пока не наткнулся на бездыханное тело. Ткнувшись пальцами в шерсть, он почувствовал липкое и тёплое. Забыв про слепоту свою, он поднёс руки к глазам. Вопль раздавшийся из его гортани, поразил его самого, той горечью, безысходностью и тоской бесконечной...
Вызванные соседями скорая и милиция, проникнув в квартиру, после того, как он не отзывался и не открывал, застала Валентина в петле, сделанной из собачьего поводка. А Джэки, лежала в луже своей крови, и казалось не дышала.
… Джэки! Джэки-и-и! Звонкий девичий голос, наполненный радостью и любовью к собаке, звал её из-за сиреневого разложистого куста. Собака, летела через газоны, безошибочно угадывая место, где находилась Ната. Ей не обязательно было видеть своего Друга, она чувствовала запах, слышала, как поскрипывают песчинки под колёсами её коляски. Собака улавливала биение сердца девушки, выдававшее её с головой. Джэки была счастлива.