«АВТОПОРТРЕТ»
Странно видеть отклик на книгу, вышедшую три года назад. Я прочёл её давно. Но, не увидев рецензий на неё, решил написать эти строки. Книга интересна тем, что в «Автопортрете» Войновича многие увидели и другие лица и даже собственные судьбы и обстоятельства жизни.
На 880 страницах книги Войновича «Автопортрет» (М., 2010) - вся его жизнь, от рождения в Душанбе, службы в армии, всенародного признания его песни «На пыльных тропинках далёких планет» и кончая его изгнанием из СССР в 1080-м и возвращением в Россию в 1990-м. К сожалению, книга прошла почти незамеченной. С особым вниманием прочёл главы о 1968 годе, когда вышел в свет «Байкал» №1. «Пражская весна» началась в январе этого года. Новый руководитель КПЧ А.Дубчек ратовал за «социализм с человеческим лицом». А закончилась вводом советских танков в Прагу.
«Чтобы у нас, не дай бог, не случилось чего-нибудь подобного, пишет Войнович, власть решила нанести удар по собственным инакомысящим. По принципу бей своих, чтоб чужие боялись. Наказания посыпались, как горох. По редакциям были разосланы чёрные списки. Публикации останавливались - книги в издательствах, повести, рассказы, статьи в газетах и журналах… сценарии в кино, спектакли в театрах. Секретари Союза писателей вызывали, корили в политической близорукости и незрелости, угрожали».
Боже, как всё знакомо! В «Байкале» мы опубликовали две повести А. и Б. Стругацких, главы из книги А.Белинкова о Юрии Олеше, статьи «Боги приходят из космоса», «Летающие тарелки – миф или реальность». По «Байкалу» ударил залп «Советской России», «Науки и религии», «Огонька», «Литературной газеты». У меня «забодали» сборник очерков и рассказов, по которому я хотел вступить в Союз писателей. Дело кончилось тем, что меня уволили, и мне пришлось покинуть Бурятию.
Тогда преследовали Солженицына, Ростроповича, Войновича, Шемякина, и нанесли упреждающий удар по таким, как я. Гонения коснулись не только писателей и не только в Москве. Пьесы Войновича, шедшие по всей стране, были запрещены. Театр Маяковского отказался ставить пьесу Войновича. Смоленский театр был разогнан. Подвергся критике новосибирский театр «Красный факел». К этому приложил руку Анатолий Иванов. В статье «На что тратите таланты?» он корил постановщиков пьесы Войновича за то, что «они взялись ставить спектакль по повести антисоциалистической и порнографической». Обком запретил пьесу. Но учёные Академгородка выразили недовольство, и обком разрешил ещё пять спектаклей.
«На своей статье Анатолий Иванов сделал карьеру, писал Войнович, его статья воспринималась идеологическими начальниками как глас народа. После этой публикации Иванова перевели в Москву, сделали главным редактором «Молодой гвардии», кем он и оставался до самой смерти».
Стукачество стало системой. Войнович приводит диалог, тех лет:
- Вчера видела Толика. (Далее назван известный поэт).
- Он стукач?
- Откуда я знаю. Он дружит с Журавлёвым.
- Значит, стукач. Потому что Журавлёв стукач.
- А мне Коричев говорил…
- И Коричев стукач…
72 академика подписали письмо, полное гнусных обвинений и клеветы против создателя водородной бомбы Сахарова, и исключили его из Академии наук, Войнович написал резкий ответ. Западные газеты напечатали его. А в 1980-м он выступил против высылки академика в Горький. «И именно этот отклик был воспринят как последняя капля в терпении советской власти».
На заседании Союза писателей трое начинали свои речи слово в слово: «Мне по роду своей службы приходится постоянно читать антисоветскую литературу». На что Войнович съязвил: «Я думал, что я пришёл на собрание своих коллег, а здесь - какие-то странные люди, которые постоянно читают антисоветскую литературу и до сих пор на свободе». Тут он понял, что «Союз писателей давно превратился в карательный орган, в придаток КГБ ещё более мерзкий, чем сам КГБ». «Союз писателей пополнялся людьми, имевшими сомнительное отношение к литературе: чиновниками, полковниками и генералами КГБ, МВД и общеармейскими, включая… маршала авиации Александра Покрышкина… А кроме него, сотни генералов, полковников, не имевших и признаков литературного таланта, составляли основную массу в Союзе писателей, занимали в нём руководящие посты и угождали власти сочинением романов, воспевавших советскую власть… В брежневское время они пошли в литературу толпой. Сам Брежнев за свою не им написанную трилогию получил Ленинскую премию. Вот почему бездарные уничтожали талантливых».
Особенно остро реагировали писатели в погонах на книгу Войновича о Чонкине. ГлавПУР Министерства обороны запретил её как клевету на Советскую армию, а когда эту книгу опубликовали на Западе, Войновича обвинили в предательстве. И он познал круги травли, пройденные Пастернаком после публикации за рубежом его «Доктора Живаго».
Кроме постоянной слежки топтунов, прослушки телефона, морального воздействия на совещаниях, была попытка и физического устранения Войновича. В 1973 году Войновича отравили в «Метрополе». Его борьба с топтунами читается как детектив. А я, как и все сибиряки, которые всегда помогали гонимым, болел за автора, радовался его победам.
Летом 1973 года Войнович познакомился с физиком из Дубны Валей Петрухиным. Безалаберный внешний вид, простецкая, не свойственная учёным лексика. У меня тоже есть в Дубне знакомые физики, о которых я писал, и знаю, что все они очень яркие неординарные личности. Недаром они поддерживали песни Галича, Вознесенского, Высоцкого. Этот Валя предложил Войновичу поехать на море на его «Жигулях». Чтобы избавиться от хвоста, они заранее загрузили его вещи в машину и договорились встретиться утром на другой стороне Тимирязевского парка. Хорошо знаю его, т.к. много гулял здесь с догом Блэком. В ненастье тут можно заблудиться. Войнович по утрам бегал там. Топтуны привыкли к его пробежкам. И Войнович в трико, майке убежал и исчез. Представляю, какую взбучку получили топтуны. Их могли даже уволить. Ведь их подопечный ушёл из поля зрения на целый месяц.
В приложениях к «Автопортрету» опубликовано письмо в ЦК КПСС Председателя КГБ Ю.Андропова (с. 844). Там пишется: «В результате проведённых Комитетом госбезопасности специальных мероприятий получены материалы, свидетельствующие о том, что в последние годы Международная писательская организация ПЕН-клуб систематически осуществляет тактику поддержки отдельных проявивших себя в антиобщественном плане литераторов, проживающих в СССР… Французским национальным ПЕН-центром были приняты в число членов Галич, Максимов, Копелев, Корнилов, Войнович»…
Названные специальные мероприятия – не что иное, как слежка топтунов, прослушивание телефонов, перлюстрация писем, доносы стукачей и т.д. То есть Андропов официально признаёт всё вышеперечисленное. Боже мой! Сколько же людей в Москве и по всей стране занимались этим! А до того давали клятву, учились, получали зарплату, премии, повышения в звании. Дата письма не указана. Судя по всему, это 1975 год. Цитирую дальше:
«В настоящее время Войнович встал на путь активной связи с Западом… и с другими антисоветски настроенными представителями эмиграции (Струве, Максимов, Некрасов, Коржавин-Мандель), через которых стремится публиковать свои произведения на Западе, а также постоянно встречается с аккредитованными в Москве иностранцами».
Сейчас все они реабилитированы. Как и Войнович. У них берут интервью, издают книги. Но какой чудовищный вред нанесли их гонения репутации нашей страны! Кто бы подсказал тогда нашему руководству о последствиях этой травли. Но не нашлось мудрых, а главное, смелых людей. Впрочем, стоп! О чём речь? Эти смельчаки были бы объявлены диссидентами и уволены.
Тупая, упёртая, негибкая политика властей и лично Хрущёва, Брежнева, Андропова, а также весьма далёких от литературы и искусства деятелей типа Суслова. Я не случайно выделяю Суслова. Именно он определял кадровую политику и гонения писателей и всех деятелей культуры тех лет.
Не сумев понять требования эпохи, он продолжал политику вековой давности – не пущать и сечь. Он и ему подобные нанесли непоправимый урон репутации партии и правительства СССР. Не только перед зарубежьем, но и перед собственными гражданами. Вспомните, с каким трудом проходили на экран лучшие фильмы тех лет, как трудно было режиссёрам и актёрам выезжать за рубеж на фестивали и даже на получение завоёванных наград. Так же фильтровались тогда все граждане, выезжающие за рубеж.
Миллионы сидели в тюрьмах и лагерях в тридцатых годах. Миллионы охраняли их. Я застал тех, кто пытал и расстреливал тогда. Пятеро моих родичей погибли в 1930-х – два деда и трое дядей. Ещё больше осталось топтунов послевоенных лет, которые вели наружное наблюдение, прослушку телефонных и обычных разговоров, пользуясь новейшей техникой. Поколения ветеранов КГБ живут и здравствует сейчас. Но бывших гэбэшников не бывает. Воспитывая своих детей и внуков, они растят своих духовных наследников, влияя на моральную атмосферу общества.
Войнович спросил человека, побывавшего в застенках у нас и у немцев, чем отличались сотрудники НКВД от гестаповцев, и услышал: «Немцы пытали своих жертв, чтобы узнать правду, а наши выбивали ложные показания». Он считает, что кагэбэшники в основном люди ущербные и обидчивые, так как они знали, что люди всегда презирали филёров всех времён и народов.
Книга Войновича злободневна и сейчас!
Но хватит об этом. Да и не все они такие. Недавно автор романа «Харбин» Е. Анташкевич, ветеран КГБ, улучшил представление о своих коллегах. Советую всем прочесть «Автопортрет» Войновича. В нём узнал так много интересного о писателях. Приведу некоторые эпизоды.
«Мерзко прозвучало на съезде партии выступление Шолохова, пожалевшего о временах, когда таких, как Синявский и Даниэль, просто расстреливали. Веяло 37-м годом». Войнович послал записку в президиум совещанияв ЦДЛ с предложением взять на поруки Синявского и Даниэля. Сергей Михалков, прочитав её, сказал: «Какие поруки? Слава богу, у нас есть КГБ». «Автор гимнов всех времён и режимов, говорил, что совесть его по ночам не мучает. «Естественно. То, чего нет, болеть не могло», писал Войнович».
Даже любимых и близких по духу друзей не щадит его острое перо. Виктор Некрасов, автор «В окопах Сталинграда», – «ужасный пьяница и матерщинник… был одним из лучших советских писателей, очень добрым и очень скромным человеком, чистый и благородный по происхождению». «Виктор Конецкий, повидавшись с ним в Париже, написал довольно гнусный отчёт».
Директор издательства «Советский писатель» Николай Лесючевский – «тупой, ничего не смыслящий в литературе бюрократ и доносчик. В 30-е годы был тайным экспертом НКВД. Оценивал достоинства арестованных Николая Заболоцкого, Павла Васильева, Бориса Корнилова. Рецензии заканчивал словами Вышинского: «Таких писателей надо расстреливать как бешеных собак».
Многие знают, как ныне знаменитая писательница чуть ли не случайно пробилась в литературу, вручив рукопись издателю, который выходил из здания. А, оказалось, её отец Аркадий Васильев был общественным обвинителем на процессе Синявского и Даниэля, после чего стал секретарём партбюро Московской организации СП. Издатель не мог не знать этого. А Груня Воробьёва стала успешной писательницей - Дарьей Донцовой.
У Войновича много ярких зарисовок из Центрального Дома литераторов. Писатели сидели группами. Михаил Светлов, Павел Антокольский, Ярослав Смеляков. А за соседним столиком – Сергей Васильев, Сергей Смирнов, Леонид Соболев, походивший на Твардовского. Какой-то пьяный сказал Соболеву: «Ты, Твардовский, молодец!» «Я не Твардовский. Я - Соболев!» «Ну и х… с тобой! – сказал пьяный».
Владимир Максимов после публикации в «Тарусских тетрадях» считал себя гонимым гением. Более всех ненавидел успешных Евтушенко, Ахмадулину и Аксёнова. И вот к нему подошёл в ресторане ЦДЛ Евтушенко: «Володя, почему мы вы меня не любите?» Максимов послал его и попросил отойти. «Вы, Володя, напрасно со мной так говорите, я ведь владею приёмами карате». Тот ответил: «Я не знаю, Евгений Александрович, каким приёмам вас обучали в КГБ. Я плохо воспитан, приёмов не знаю, но могу е…нуть бутылкой по голове». Дело доходило до драк. В одной из них погиб мой друг поэт Юра Смирнов. Его нашли на ступенях входа в ЦДЛ с улицы Поварской.
Чтобы представить накал борьбы в оттепель шестидесятых и то, как она переросла в раскол писателей в девяностых годах, прочтите «Автопортрет». Книга так остра и в ней столько перца, что оказалась не по вкусу и левым и правым. В результате огромный фолиант не получил ни одной премии, которые вручаются в последние годы пачками. После острых, точных уколов Войновича это невозможно. Левые считают его антисемитом. Правые – евреем. Фамилия кончается на «ич». А он – серб. Как некогда известный певец Вуячич и нынешний футболист Вукович. И трудно найти более русского по духу, остроте слова писателя, чем Владимир Николаевич Войнович.