Моему деду, извечно деловому человеку, однажды показалось, что если купить живых уток и прилично их откормить, то можно через месяц-другой спокойно есть домашнюю утиную шурпу и лапшу. Возможно, причина такого странного для горожанина решения крылась не столько в гастрономических пристрастиях и стремлении сэкономить, сколько в извечной тоске бывшего деревенского жителя по своей земле, огороду, живности.
Сказано – сделано!
Дед купил трех больших белых уток. Одного не учел, что жили они с бабушкой не в избе с широким скотным двором, а в коммуналке-времянке с фанерными перегородками. Ввиду отсутствия стационарного птичника пришлось временно разместить птиц под кроватью.
Уточки славно питались из корытца у обеденного стола, пили из эмалированного таза в углу и омерзительно гадили по всей комнате. В итоге жилье превратилось в птичий двор и по виду и по запаху.
- Не война-чать на дворе, со скотиной вместе спать, - робко подняла бабушка голос в защиту прав человека. Соседка возмутилась появлением блох в добавление к привычным клопам. Кто-то из друзей пальцем у виска покрутил. Словом, через три дня мучений дед сколотил клетку и выпер уток на улицу.
Полегчало, но тут опять незадача. Птицу надо охранять от воров. Двор у двухэтажной коммуналки открытый. Не углядишь.
Бабушка еще месяц кормила уток и ночью при каждом шорохе на дворе соскакивала и подбегала к окну, охраняя собственность. В конце концов, она заявила, что утки жиреют исключительно за счет ее здоровья, и тем подписала птицам смертный приговор.
День казни выдался теплым и солнечным. На синем небе ни облачка, легкий ветер играет пока еще не пыльной зеленью на деревьях. В такой день нужно бросать все домашние дела и бежать в парк, на озеро, в "Детский мир". Нужно радоваться жизни, получать подарки, играть и беззаботно веселиться.
К сожалению, именно в такой замечательный день дед решил казнить уток. Бабушке тоже не отойти. Ей ощипывать уток и готовить мясо к закладке в морозилку.
Дед приготовил свой плотницкий топорик, чурбан и печальное действо началось. Он вытаскивал по одной утке из клетки и на чурбане рубил им топором длинные шеи. Руки деда, топор, чурбан и трава вокруг были забрызганы кровью и залеплены пухом. Утки умирали не сразу. Утиные безголовые тела еще некоторое время хлопали крыльями и дергали лапами. Одно тело даже побежало, из шеи брызгая кровью на траву.
Я от всего этого ужаса спрятался подальше в кусты и сидел там, дрожа и плача без слез и звуков. Утиное мясо есть не стал. Да и у деда оно как-то не пошло.
Так и раздали утиные тушки соседям почти за бесценок.