Альма-матер Под бременем познанья и сомненья. Рома

Московскому университету
имени М.В. Ломоносова
и его выпускникам
всех времён
и народов!

«ALMA-MATER:
ПОД БРЕМЕНЕМ ПОЗНАНЬЯ И СОМНЕНЬЯ»
Роман-воспоминание о МГУ, 1950-55 гг.

Эта книга о Московском университете 1950-55 годов, когда его двенадцать факультетов ютились на Моховой и Герцена. В 1953 г. шесть из них переехали на Ленинские горы. Учёба на философском факультете началась в год выхода труда Сталина «Марксизм и вопросы языкознания». Ещё в силе постановление ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград», идёт борьба с «низкопоклонством перед Западом». Смерть Сталина почти не меняет ситуацию. Продолжается борьба против генетики, кибернетики и других проявлений буржуазной идеологии. Но «Под бременем познанья и сомненья» происходит и прозрение…
Из 145 выпускников философского факультета 1955 года - 30 докторов наук, 60 кандидатов, один академик (Владислав Лекторский). Пятеро работали в ЦК КПСС. Курсами старше учились Александр Зиновьев, Мераб Мамардашвили, Лен Карпинский, Юрий Карякин, Юрий Левада, Раиса Титаренко, вышедшая замуж за студента юрфака Михаила Горбачева, будущего Генерального секретаря ЦК КПСС. Курсами ниже учились Нелли Мотрошилова, Пиама Гайденко, Вадим Межуев, Эрик Соловьев.
Из гуманитариев МГУ тех лет стали известными Алексей Аджубей, Ирина Скобцева, Алла Демидова, Ия Саввина, Владимир Лакшин, Натан Эйдельман, Валерий Осипов, сценарист фильма «Неотправленное письмо», Эдмунд Иодковский, автор песни «Едем мы, друзья», Александр Аскольдов, режиссер фильма «Комиссар», писатели Лев Аннинский, Игорь Волгин, Лариса Васильева, Лев Колодный, Станислав Рассадин, Наталия Иванова.
На естественных факультетах МГУ учились будущие открыватели новых элементов в Дубне, покорители микромира и космоса…
Лермонтов писал: «История души человеческой… едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа». Работая над книгой, я опирался на дневник, лишь иногда расширяя записи по воспоминаниям. Воссоздавал прошлое, ничего не приукрашивая. Ведь жизнь даёт сюжеты, которые не надо придумывать. Этот путь дал возможность показать свою жизнь и моих сокашников, создать картины Московского университета начала пятидесятых годов прошлого века. Они поразительно связаны с нашими днями.






ПОСТУПЛЕНИЕ В МГУ
30 июля 1950 г. Прибыл в Москву 28 июля поездом № 41 Чита-Москва, в 16 ч. Ехал из Улан-Удэ семь дней вместе с Герой Носкиным, Володей Сергеевым. Они поступали в ЛЭТИ и ЛГУ. В Улан-Удэ нас провожали одноклассники Витя Арбузов, Нёма Беркин, Лёня Беспалов, Миша Убугунов, Женя Мысин. Все они поступали в Иркутские вузы – университет, Горный, Сельскохозяйственный. Виталий Гончаров, Павел Гуревич и Олег Ярыгин выехали в Свердловск. На последней перед Москвой остановке, в Александрове, мы зашли в вокзальный ресторан и, пожелав друг другу успеха, выпили бутылку хереса. В Москве Гера и Володя поспешили на пересадку в Ленинград, а я поехал в МГУ с Серёжей Никифоровым.
Впервые увидел Москву пятилетним в толстом альбоме - Кремль, виды столицы, станции метро, эскалаторы. Тогда я уже умел читать, и, прочёв по слогам слово Подмосковье, понял его буквально – под землёй. И вот я в реальном подземелье - на станции метро «Комсомольская». Серёжа Никифоров повёл меня по переходу второго этажа. В тоннеле что-то щёлкнуло, оттуда послышался гул и выкатился зелёный поезд.
Выйдя на «Охотном ряду» к Манежной площади, я впервые увидел башни и стены Кремля. Серёжа завёл меня в приёмную комиссию философского факультета на Моховой 11 и поехал к себе в Вешняки, где учился в ВКШ.
Секретарь комиссии И.С. Тимофеев, высокий, стройный, с колодками орденов на лацкане, удивился, что я приехал чуть не за день до экзаменов. Я сказал, что вызов пришёл поздно, и. Он спросил, почему я решил поступать на философский. Я ответил, что мой отец был на лекции по философии в Доме медика, затем взял с собой меня. Лекция понравилась мне, и я послал документы в МГУ. Илья Семёнович спросил о родителях, школе, учителях. Я сказал, что отец член партии с 1928 года, директор Ильинского санатория, мать – медсестра. После узнал, это было собеседование.
Мне дали направление в студгородок на Стромынке, предупредив, что надо пройти санобработку на Ярославском вокзале. Там попросили раздеться, взвесили - 72 кг, измерили рост - 185 см.* Осмотрели голову, бельё и отправили под душ. После недели в поезде я с удовольствием помылся. Мне выдали моё пропаренное, ещё горячее бельё и справку. Одевшись, я увидел в зеркале почти детское лицо с пухлыми щеками и короткой причёской.
* За пять лет учебы я вырос до 190 см, а после МГУ – до 194 см.
На Стромынку поехал на трамвае, который, как и метро, троллейбусы, увидел впервые. В общежитие прибыл, когда дирекция студгородка уже закрылась. Дежурная ввела в комнату на первом этаже, в которой много кроватей, сказала, что я могу занять любую из них. Заняв койку у окна, я увидел человека, лежащего в углу. Мы познакомились. Его зовут Виталий Татаринов, поступает на филологический. *
Наутро меня поселили в комнате 415. Там со мной четверо: Владислав Белянов из Куйбышева, Саша Сухарев из Мордовии, Адольф Сергеев из Удмуртии и Виктор Беляев из Башкирии. Все хотят поступить на философский. Окно выходит в большой зелёный двор. Общежитие поразило своими размерами - квадратное здание на целый квартал. По длинным коридорам можно пройти насквозь весь этаж. На противоположной от Яузы стороне – улица с милым названием Матросская Тишина.
1 августа 1950 г. Сегодня писали сочинение. Дали пять тем: «Образ Ленина в советской литературе», «Сталин – наше знамя боевое», «Горький – обличитель империализма», «Образы коммунистов в советской литературе послевоенных лет», «Война и мир» - героическая эпопея». Выбрал вторую.
Долго не мог начать. Первые московские впечатления, знакомства не давали сосредоточиться. Окна Круглого зала, где битком сидели мы, выходят на Манежную площадь и улицу Герцена. Хорошо видна рубиновая звезда на Троицкой башне. Смотрю на неё и думаю, вот я пишу, а Иосиф Виссарионович в Кремле. Отвлекали искры, треск за окнами, когда срывались с проводов троллейбусные штанги. Несколько раз подходил худенький, шустрый паренек из приемной комиссии и говорил: «Что сидишь? Пора начинать».
Лишь через полтора часа взял себя в руки. Написал четыре листа. Перечитать не успел. Могут быть ошибки, описки. Третьекурсник Б. Грушин взял у меня мои листы. Позже он станет социологом, проведёт в «Комсомольской правде» первые социологические опросы: «На Марс с чем?» и др.
23 сентября 1950 г. Большой перерыв в записях из-за того, что начал новую толстую тетрадь, но она исчезла в Ленинской аудитории во время факультетского собрания. Вернулся с перерыва, а её нет. Так жалею об этом. Там описано, как я сдавал экзамены и прошёл конкурс 10 человек на место.
Поступал на общих основаниях. Никакой «национальной» квоты, как у некоторых, не было. Написав сочинение на 4, сдав литературу, историю,
* В.Татаринов стал поэтом, автором многих известных песен.
Немецкий на 5, я почувствовал нечто вроде подстраховки. Перед сдачей географии меня и трёх абитуриентов увели в другую аудиторию. Экзаменатор с благожелательной улыбкой слушал меня, а в конце задал дополнительные вопросы, один об Австралии, другой - о Румынии, и попросил назвать и показать на карте известное нефтерождение. Я показал Плоешти. Но, может, с подстраховкой я ошибаюсь. Тот же экзаменатор «забодал» девчонку из Ульяновска. Она не смогла перечислить по порядку все моря вдоль Северного Ледовитого океана, получила 4 и не добрала одного балла. Так жалко её. Очень милая славная девочка с золотистыми косами. Смешливая, с открытым характером. Она сказала, на будущий год поступит обязательно.
Сразу же послал телеграмму в Улан-Удэ, учителям. Это оказалось для них сенсацией. Считаясь середняком, я вдруг оказался первым из нашей мужской школы № 1 и первым из Улан-Удэ, кто поступил в МГУ.
«Улан-Удэ СШ № 1 Ивану Петровичу Арскому, Антонине Леонидовне Бестужевой-Ларионовой, Петру Александровичу Сыренову, Леониду Григорьевичу Пастернаку, Фруме Владимировне Цинкер. Сочинение 4, литература 5, история 5, география 5, немецкий 5. Прошёл конкурс, зачислен студентом МГУ. Спасибо вам! Владимир Бараев».
Родителям телеграфировал: «Прошёл конкурс, зачислен без общежития. Разгружаю яблоки на вокзалах»… Бестолковый текст обрадовал и обеспокоил их, они подумали, что я живу в залах ожидания. А мы с Гаврилой Лихошерстных ночами разгружали яблоки на Киевском и Ярославском вокзалах. Впервые в жизни наелся их.
Из пятерых соседей по комнате 415, на философский поступили лишь я и Саша Сухарев. Слава Белянов и Адольф Сергеев, не добрав по баллу, были приняты на экономический. Но для этого им пришлось досдать математику. Я помогал им, в школе у меня было неплохо с математикой. *
Все мои одноклассники поступили, куда хотели. Кроме Олега Ярыгина. Не пройдя по конкурсу в Свердловскую консерваторию, он на пути в Улан-Удэ бросился с идущего поезда. Об этом мы узнали позже. Красивый парень, талантливый музыкант, не выдержал «позора».

* Владислав Белянов, окончив МГУ, работал в ЦК КПСС, потом редактором «Экономической газеты». А.Сергеев преподавал в Уральском политехническом институте. А.Сухарев стал доктором философии, ректором Мордовского университета.

Трагично оборвалась жизнь и другого выпускника СШ-1 Вадима Зоркальцева. Окончив школу с медалью, он поступил в МГИМО, поехал отдыхать в Крым. Высокий, с красивыми чертами лица, он походил на Маяковского. Все сулили ему большую судьбу. Женщины любовались им. Он поднялся на скалу, взмахнул руками, ласточкой вошёл в воду и врезался в подводный камень.
ТАЙНИНКА
В той же утерянной тетради писал, как искал жильё и поселился на Тайнинке, по Ярославской железной дороге. Со мной на даче жили однокурсники Илья Немцов, Коля Уманец, Юра Марков, Коля Стяжкин. В переполненных электричках удивлялся, видя на деревьях яркие яблоки вдоль дороги. Мне, сибиряку, это в диковинку.
О названии посёлка хозяева дачи говорят, будто Иван Грозный велел прорыть подземный ход из Кремля к Александровой слободе, но прорыл только до станицы Тайнинской. Так появился посёлок, а для нас станция Тайнинская. Хозяева дачи живут на Смоленской площади, сюда приезжают раз в неделю, смотрят, всё ли в порядке. Недавно хозяйка принесла кипу нарезанных бумаг из уборной в глубине двора. И, показав портрет Сталина, увиденный там, велела не допускать этого впредь. (В 2005 году в КНДР за то же осудили человека, за газету с портретом Ким Чен Ира).
Портреты в аудиториях факультета развешены без всякой системы. В одной из них – Ломоносов в парике, напротив него – Сталин в форме маршала, на других стенах – Шверник в галстуке, Плеханов с пальцем у лба.
Ора Полехина спросили, откуда у него такое имя? «В честь Октябрьской революции». Кирилл Бардин, редактор «Трибуны спортсмена», усмехнулся: «Но мы же говорим – Великая Октябрьская революция». Позже узнал, что Ор – древнеславянское языческое имя.
15 октября 1950 г. Из дома пишут: заказали новое пальто, обещают прислать к празднику. Но пока не очень холодно. Мёрзну только по пути с дачи на станцию, а на Ярославском вокзале ныряю в метро. От Охотного ряда до МГУ близко. Так что обхожусь. Но в дождливые дни промокаю и мёрзну. Однажды зашёл погреться в ЦУМ. Там увидел Эмму Федькову с Юрой Сафоновым. «Чего форсишь, пора надеть пальто». Я кивнул и отошёл. Позже они, узнав, что пальто нет, жалели меня.
Из-за задержки страничек перевода комсорг группы Галя Старостина поручила Вале Сычёвой подтянуть меня по немецкому языку. В воскресенье поехал к Вале. Миновал памятник Пушкину в начале Тверского бульвара, памятник Герцену во дворе Литинститута и нашёл нужный дом. Запачкав туфли на дачной дороге в Тайнинке, я вытер их на улице. Зайдя в подъезд, увидел витую мраморную лестницу. Квартира, которую снимала Валя, такая шикарная, что я оставил туфли у порога. Снял и мокрый пиджак, повесив на вешалке. Вали почему-то не было. Хозяйка усадила на диване в комнате. Оглядываю её и поражаюсь богатейшей обстановке. Ковры на полу, картины на стенах. Дубовый стол на витых ножках, в шкафу сервизы фарфоровой посуды с золотой росписью, статуэтки на тумбочках. Прошли века, но здесь живут, как говорил Герцен, «патриции Тверского бульвара».
Дверь тихо открылась, вошла девочка и говорит: «Подождите немного, тётя Валя скоро будет». Сказав это, она встала у двери как на посту. Я понял, что ей поручено следить, как бы я чего-то не взял. Когда Валя пришла, хотел сказать, что удивлён надсмотром, но не стал. Высокая худенькая сокурсница, похожая на арийку, Валя окончила школу с золотой медалью, лучше всех выступала на семинарах и считалась потенциальной отличницей. Что она и доказала позже. Валя предложила чай, но я отказался, хотя и замёрз. Занятие продлилось недолго. Не стал обременять её, ведь всё мог делать сам. А Старостиной сказал, что помощь не нужна.
На самом деле тот визит оскорбил меня, поселил неуверенность в общении с коренными москвичами. Плохо, не по сезону одетый, я был принят как плебей и почувствовал комплекс неполноценности.

НАКАЗАНИЕ ПОЦЕЛУЯМИ
29 октября, 1950 г. Прошёл курсовой смотр художественной самодеятельности. Первая группа выступила с «Песней первокурсников» на стихи Ильи Немцова и музыку Ашота Аракеляна. Удивительно светлая, бодрая мелодия.
Песня первокурсников лети, лети вперёд!
Как символ нашей дружбы и как мечты полёт…

Лёва Спиридонов спел на французском «Песню докеров», Боря Бобров читал монолог Бориса Годунова. «Как жалок тот, в ком совесть нечиста», - произнёс он, сползая с кресла. Феликс Прудников и Коля Стяжкин хохотали, изображая это.
Я выступал со стихами Цыдена Галсанова.

Исполинской цепью скал озеро окружено
И зовут его Байкал, глубже всех озёр оно.
Глубока его вода, до таинственного дна
Не спускалась никогда даже рыба ни одна…

Далее от волнения забыл слова и, смутившись от улыбок сокурсников, выбежал из зала, вышел на Манежную площадь, дошёл пешком до Ярославского вокзала, сел на электричку и поехал на Тайнинку.
7 ноября участвовал в параде физкультурников на Красной площади. Тренировались в ЦПКО. Шли дожди. Шлёпая по лужам, мы промокали с головы до ног, но я не простыл. Сказалось то, что я привык к холоду. Не имея пальто и куртки, я ходил в костюме, а по утрам и вечерам стало прохладно.
Накануне парада нам выдали светлозелёные хлопчатобумажные свитера и такого же цвета шапочки. Форма не шла мне. Праздничный день оказался пасмурным, холодным, вот-вот пойдёт снег. Перед входом на Красную площадь, мы остановились рядом с колонной МГПИ. Там одни девчонки в белых свитерах и шапочках. И я впервые услышал ехидные выкрики против МГУ:
«Тоже мне, университетские светила!» Мне было непонятна неприязнь девчонок пединститута. Позже  узнал, что в МГПИ поступали в основном не проходящие по анкетным данным в элитные вузы - дети гонимых и репрессированных родителей. Среди них стал известным Булат Оуджава.
Дело дошло до личностей. «Смотрите, Змей Горыныч!» - показала на меня одна из красавиц. А её полногрудая подруга усмехнулась: «Какой Горыныч? Очковая змея!» А вон тот, - кивнула она на толстяка, - просто Пузач!»
Услышав это, здоровяк подошёл к ней, обнял и начал… целовать. Одна из полногрудых белоснежек бросилась на выручку, но второй парень тоже обхватил и стал целовать её. Как ни бились, ни отмахивались красавицы, парни продолжали целовать их, пока наша колонна не двинулась вперёд. Меня поразил такой способ наказания. Если бы девчонки не кричали против МГУ и не оскорбили меня, я бы, наверное, заступился за них. Но я и мои сосед растерялись от неожиданности, и никто не остановил их.
Когда мы отходили, девчонки стали укорять подруг, чего они не вступились за них. «Мы думали, вас поздравляют знакомые». В итоге девчонки оказались довольны. Они быстро пришли в себя и начали красить губы, а подруги даже позавидовали: «Жаль, нас обошли поцелуями!» Взрыв смеха раздался в колонне белоснежек.
Проходя по Красной площади, мы не увидели на мавзолее Иосифа Виссарионовича. Он отлучился ненадолго. Это расстроило нас.
Тайнинка, 11 ноября. Перед праздником в Ленинской аудитории на Моховой 9 прошло торжественное факультетское собрание. Особенно запомнилось чтение стихов «Коммунисты, вперёд!» Крепкий коренастый черноволосый солдат в гимнастерке читал так здорово, что, казалось, будто он на передовой призывает всех в атаку. Ему аплодировал весь зал. Это был четверокурсник Карл Кантор, который поступил в МГУ, после армии. Потом в более узком кругу услышал, как Кантор читал Маяковского. Он открыл лирику поэта, которого я знал лишь как глашатая-горлопана, и искреннюю любовь к Маяковскому, который открылся для меня по-новому.
21 ноября 1950 г. Родители прислали пальто. Добротное, из чёрного сукна. Очень хорошо смотрится. Без пальто испытывал не только холод, но и неловкость от сочувствия сокурсников. Родители продали трофейное пианино «Otto Horn. Breslau». Жаль, на нём я научился играть, подбирал песни.
Тайнинка, 27 дек. 1950 г. Завтра 28-го меня судят. 23 октября меня поймали с просроченным сезонным билетом. Он кончился за два дня до того, я знал это, но не было денег обновить. Стипендию выдавали вечером. Поэтому оформили гораздо более высокий штраф и передали в Мытищинский суд.
8 января 1951 г. На суд поехал в спортивной куртке. День был холодный, ветреный. Зашёл в суд, стою, постукивая туфлями. Сказал, что в тот день выдавали стипендию вечером. Показал прежнюю сезонку и новую. Перерыв между ними составлял два дня. И меня оправдали – освободили от штрафа.

ПОИСК СВОЕГО ГОЛОСА
Первое время я не очень-то готовился к семинарам, так как часто ходил с Колей Стяжкиным в железнодорожный клуб, во дворе левее Ленинградского вокзала. Билеты там стоили дешевле, чем в «Метрополе», а главное, там шли трофейные фильмы - «Индийская гробница», «Судьба солдата в Америке», «Девушка моей мечты», «Тётка Чарлея»…
Восполняя пробелы в кино, я понял, что пора начать заниматься. Неплохо подготовившись к семинару по марксизму-ленинизму, я поднял руку. Александр Иванович Ацаркин глянул на меня и кивнул головой. Почему-то я стал говорить, почти крича, как на митинге. Мои товарищи с удивлением слушали, как я надсаживаюсь. Александр Иванович дал выговориться и сказал, достаточно. В конце семинара он отметил выступления Виталия Кузнецова, Люси Георгиевой, а меня не упомянул.
Позже в тёмном дворе он нагнал меня левее памятника Ломоносову, и сказал: «Вы тоже выступили хорошо». И поспешил вперёд. Меня эта похвала расстроила, он отнёсся ко мне как к нацмену, который не достоин публичного признания: «Хорошо, хоть по-русски говорит неплохо». Но я понял: не стоит кричать, становиться на котурны. Надо говорить своим голосом.
Из-за тесноты на Моховой, где тогда ютились не только гуманитарии, но и физики, химики, другие естественники, было трудно найти место в читальнях, и я уходил в кино, театры, на концерты и футбол. Самарец Коля Стяжкин болел за «Крылья Советов» и я с ним. «Гуля! Сделай сенокос!» - кричали мы форварду Александру Гулевскому на стадионе «Динамо». «Крылышки» стали первой командой, за которую болел я.
Впрочем, я ходил не только в кино, но и в театры, консерваторию. Впервые попал в Большой театр на оперу «Берег бурь» эстонского композитора Густава Эрнесакса. Тяжеловесная постановка о трудной доле рыбаков приморского селения. А опера «Князь Игорь» понравилась больше. Тем более что арии и «Половецкие пляски» хорошо помнил по передачам радио.
Запомнился торжественный вечер памяти Грибоедова в Большом зале консерватории. Меня поразило, как горячо, вдохновенно говорил докладчик, совершенно не глядя в текст доклада. Я сидел в партере недалеко от ближайшей к сцене двери. Во время аплодисментов вспыхивали юпитера, а я закрывался от яркого света. Позже увидел в киножурнале «Новости дня», как я прячу свое лицо за программкой, и пожалел о том, что меня почти не видно, и о том, что я портил кадры торжества.
Так как в МГУ было тесно, я ходил в Ленинскую библиотеку. Однажды, увидев в здании Дома Пашкова писателя Василия Яна, я сказал, что мне нравятся его «Чингисхан» и «Батый». «Вы, наверное, из Бурят-Монголии, - улыбнулся он, - Понятно, почему вас заинтересовали мои книги». Потом спросил, где я учусь, а после здоровался со мной как со старым знакомым.
Однажды он сказал, что рукопись его «Чингисхана» читала Августа Дмитриевна Корнакова. «Купчиха из Кяхты, она долго жила в Монголии, хорошо знала язык и обычаи монголов. После того, как хунхузы убили её мужа, она переехала в Москву к дочери Катерине, известной актрисе, жене Алексея Дикого. Писатель Пильняк описал её судьбу в рассказе «Старый сыр». При знакомстве с Василием Яном, видимо, произошла, как считают буддисты, «прямая передача энергетики» - полвека спустя в книге «Древо Кандинских» я написал о А.Д. Корнаковой, а полвека спустя - роман «Гонец Чингисхана».
На первом курсе в газете «Московский университет», затем в книге «На вахте мира» (Профиздат) появилась статья за моей подписью о Сталине. Она произвела впечатление на моих родных, знакомых. Ученики Улан-Удэнской СШ-1 Гена Ким, Олег Югов, прочитав её, решили поехать в Москву и поступили в МГУ и МАИ. Позже по проторенной дороге в МГУ поступили выпускники СШ-1 Саша Кузичев, Юра Буданцев, Володя Частных, Олег Меркулов, Миша Бродский…
«Владимир Бараев, студент МГУ». Этот титул, впервые увиденный в многотиражке и книге, впечатлил меня. А так как статья писалась не мной, а с моих слов, я решил попробовать, смогу ли сам. Попробовал и вошёл во вкус. Так решилась моя судьба – я решил стать журналистом.
Эдик Струков по поручению партбюро записывал, кто, чем увлекается и чем может помочь. Я сказал, что хочу сотрудничать в «Трибуне спортсмена». А Ричард Косолапов сказал: «Немного рисую», и стал художником стенгазеты «За Ленинский стиль». Другим художником был аспирант Александр Зиновьев, и Рик вместе с ним делал карикатуры, которыми любовались все после выхода номеров. Однажды Рик изобразил меня, выступающего на собрании, когда я признался в использовании шпаргалки на экзамене по высшей математике. Прилично овладев дифференциалами и интегралами, я получил полновесную четвёрку. Но, решив очистить совесть добровольным признанием, сказал о шпаргалке. Ричард сделал шарж не для газеты и подарил мне.
Меня удивило полное сходство с оригиналом. Я подписал его «Кающийся Бараев». Увидев, как Рик рисует, я поразился тому, как медленно ползущее перо точно изображало объект. Эти портреты порой сопровождались эпиграммами. Одна из них – Эдику Струкову.
 
Что за очки! И лоб, как купол!
Как ни гляди – очарованье.
Но почему безмерно глупо
За этой формой содержанье?

Язык Ричарда, как и перо, был очень острым. Но тут он переборщил – Эдик не был глупым. Просто подошла рифма под «купол».
Поиск своего голоса шёл и в спорте. Осенью записался в парашютный кружок. Медкомиссия строгая, Ричарда отсеяли после вращения в кресле. У меня же вестибулярный аппарат оказался в порядке, а близорукость скрыл с помощью линзы, зажатой между пальцами. Прошёл занятия по изучению и укладке парашюта, и чуть было не прыгнул с аэростата на аэродромчике между Тайнинкой и Перловкой.
Перед вылетом прыгали с 3-метровой вышки. Очки я снял, чтобы меня не отстранили, но прыжки отменили из-за тумана. Во второй раз поехали на Новослободскую улицу, не спали в ДОСААФ всю ночь, ждали звонка с аэродрома на Савёловской дороге, но что-то случилось с самолётом АН-2, и мы ни с чем вернулись по домам. Но, может, меня сберёг Бог. Неизвестно как кончились бы для меня настоящие прыжки без очков.
Зимой начал бегать вечерами по Ярославскому шоссе между Мытищами и Лосиноостровской. Заиндевелый на морозе, осыпанный снегом, я спрашивал прохожих: «Это какой город?» И говорил, мол, бегу из Сибири.
Потом Гриша Квасов, тёзка по росту, уговорил меня играть в баскетбол. Мы обыгрывали сборную пятикурсников и аспирантов, за которых выступали капитан сборной философов Коля Бочкарев, Петя Рачков и Мераб Мамардашвили. Мераб играл не очень хорошо, но яростно, самозабвенно.
Однажды на факультет пришла моя кузина Зитта Хогоева. Вообще-то её звали Зина, но после фильма «Индийская гробница» её стали звать Зитта, потому что она хорошо изображала танцы из этого фильма. Найдя меня, она попросила выйти на улицу. Немного встревожившись, не случилось ли что, спросил, в чём дело.
- Ничего страшного. Тётя Надя (Хогоева) написала, что ты поступил в МГУ, и попросила зайти, узнать, как ты живёшь.
Сказал ей, что всё хорошо, спросил, как у неё дела. Зитта сказала, что учится в Литинституте, снимает комнату на Лосиноостровской. Маленькая хрупкая, не очень похожая на бурятку, она выглядела экзотично  в модной шляпке и пальто. Дала свой адрес, сказав: «В случае чего, заезжай».
Заехал к ней, когда у меня перед стипендией кончились деньги. Она напоила чаем, угостила хлебом с маслом, дала денег. Тут я узнал, что она подрабатывает редактированием, а иногда пишет рассказы за каких-то туркменов. Очень удивившись, я спросил:
- Неужели они могут стать писателями?
- Ещё как. Уже начали публиковаться.
- С твоей помощью? Но как им не стыдно? Да и тебе тоже.
- Какой же ты наивный, - усмехнулась она, - кстати, если хочешь заработать, могу свести тебя.
- Быть литрабом? Никогда!
- Ты пишешь что-нибудь?
- Начал в стенгазете.
Так же без предупрежения на факультете появился давний друг нашей семьи Василий Епифанович Писарев. Он заглянул в аудиторию. Я обрадовался, вышел к нему. Он приехал с женой Машей в город Озёры, на юге Подмосковья, где живут её родители. Кроме них ко мне приезжал Серёжа Никифоров, мой первый «проводник» в Москве. Мы сходили с ним в театр Пушкина на Тверском бульваре.
Новый год встретили на Тайнинке - Немцов, Уманец, Марков, Стяжкин и я. Читали стихи Силакова:
Усталая скотина плуг волочит,
Ацаркин тоже, видимо, устал.
И мы устали…
В воображении студента
Рисуется столовой идеал.
За хлеба кус, за жалкую монету
Готов он целый день читать…
Хохотали над этими и другими строфами. Потом Коля Стяжкин сказал Уманцу: «Ведёшь себя, как Ирина Бугримова, изнасилованная львами!» Допились до того, что мы с Колей, обнявшись, стали на брудершафт поливать киселём головы друг друга.
На зимних каникулах ко мне заехал Гера Носкин из Питера. Ожидая меня, он прочёл в стенгазете «За Ленинский стиль» статью профессора Дворянкина, где тот отметил меня среди лучших на экзамене по биологии. Другие визитёры как бы проверяли, правда ли я поступил в МГУ.

ОТЛИЧНО - ПО ЛОГИКЕ
В мае, готовясь к экзамену, услышал часов в пять утра удивительную мелодию. Она доносилась из-за Ярославского шоссе. Я полетел на неё, как мотылёк на свет огня. Пересёк шоссе, большое поле, залитое туманом, и увидел стадо коров и пастуха, играющего на рожке. Мелодия походила на ту, что звучит в первом концерте Чайковского, но звучала по-другому.
Пастух играл, почти не прерываясь. Я стоял и слушал как заворожённый. Солнце ещё не поднялось из-за леса. Коровы на лугу щипали свежую траву. С цветущих яблонь падали капли росы и лепестки цвета. Волны тумана таяли под лучами солнца. Райская картина.
Вернулся домой в восторженном настроении, поехал в Москву на экзамен по логике. Принимали Митрофан Алексеев и человек в гимнастёрке - ассистент Александр Зиновьев. Сидя рядом с доцентом, он задал дополнительный вопрос по силлогизмам и предложил поставить «отлично».
Когда проводился «добровольно-принудительный заем», мы подписались на размер стипендии, по 290 р. (Кстати, эти займы весной и плата за учёбу осенью выбивали из колеи всех, кто жил на стипендию). Списки всех сдавших вывешены у деканата. Поразила сумма 12 тысяч рублей напротив фамилии декана А.П. Гагарина. Такова его зарплата. А профессор Ц.А. Степанян внёс 70 тысяч. Позже узнал: с учётом гонорара за книгу.
Первый курс окончил неплохо. Зимняя сессия: биология – отлично, высшая математика – хорошо, история древнего мира – хорошо. Жаль, срезался у Пикуса. Он с юмором говорил басом: «Жители Шумера брились каменными бритвами». Весенняя сессия: логика – отлично, диамат – хорошо, немецкий – отлично. Выезд на летние каникулы осложнился. В кассе потребовали пропуск на въезд в погранзону. Показываю штамп постоянной прописки, мол, еду домой, но билет не дали. Пришлось брать справку о том, что я учусь в МГУ, ехать в Мытищи за справкой о жительстве в Тайнинке. Потом на Ленинградский проспект, где дважды выстоял огромные очереди.
Торопясь с оформлением пропуска, я сел в электричку, которая не останавливается в Тайнинке. Двери в тамбурах тогда не закрывались. Поезд немного сбавил скорость, и я решил прыгнуть. Спрашиваю у стоящих в дверях: «Вы не выходите?» Те изумились, уступили место. Я прыгнул, упал, едва не врезавшись в столб. Разбив локти и колени, побежал, хромая, домой. Так я чуть не погиб из-за собственной глупости и нелепых реалий того времени. *
* Позже Г.Носкин сказал, что точно так же он и два Володи - Ильин и Сергеев, прыгнули вслед за мной, когда по пути из Питера в Улан-Удэ, заехали ко мне. Я забыл об этом и удивился: «Ну, ладно, я, балбес, а вы-то что?» «Хотели доказать, что мы не трусы».

СКАЧКА ПО НОЧНОЙ ТАЙГЕ
Отец встретил меня на станции Селенга, почти у Байкала, отвёз на Ильинку. Мы переехали из двухэтажного дома в одноэтажный, у водонапорных бочек, на месте бывшей теплицы. Там две комнаты, кухонка, небольшой дворик с пристройкой у стены дома, где летом можно спать. Грядки овощей, малина вдоль забора, стайки для свиней, коровы, курятник. Пололи и окучивали картошку в поле. Ловили рыбу на Селенге, собирали овощи в огороде. До чего же вкусными были первые огурцы и помидоры!
Отец сказал, что они вкусные, потому что выросли на грядках из земли бывшей теплицы, а туда землю привезли с берега Селенги. Высокая трава росла на пригорке в трёх местах. Конюх Петро Коробов скосил её над одной ямой, вскопал землю и стал собирать крупную картошку. Потом отец вывез из других ям много возов земли для теплицы, где стали выращивать овощи для санаторских детей.
Отец сказал, что круги появились на месте шаманских юрт. Я удивился, почему шаманы жили на пригорке, где всегда дуют сильные ветры. Отец сказал, что ветер не пускает злых духов в юрты. Когда шаманы откочевали, на месте юрт стали расти трава, конопля, крапива. Отец добавил, что юрты притягивают солнечную энергию и образуют пласты чернозёма. «А точно, что здесь жили шаманы?», - спросил я. Отец сказал, что знает шаманские места ещё по Ангаре, но тут же замял разговор. *
Нынче санаторские косили на Таловке, а в прошлые годы – за селом Югово, на правой стороне Селенги, откуда рукой подать до Байкала. Чтобы
* Пока я учился в школе и МГУ, отец уходил от вопросов о «шаманских корнях». Я тайком копал те ямы и убедился, что круги чернозёма вокруг них в два раза шире диаметра юрт. За пределами кругов были песок и галька, а внутри – толстый слой чернозёма. Со временем люди вывезли из них почти всю землю на свои огороды, на их месте образовались ямы, заваленные мусором. Именно здесь трофейный битюг Развод надорвался, вывозя из грязи большую телегу с картошкой. Петро Коробов бил его кнутом, что конь не сдох. Так был осквернён один из кругов. Но земля из других шаманских ям продолжала кормить жителей и больных санатория.

заработать, мы с отцом и Валериком вошли в бригаду косарей. Они уже были там. Выехал на Карьке, вредном монгольском коне, который не хотел ехать из дома. Карька хорошо знал меня. На него я впервые сел верхом, когда мы приехали с Кумыски. Весной на поляне он сбрасывал меня, прыгая из стороны в сторону, а иногда резко тормозил, и я летел через его голову. Но я ловил коня, снова вспрыгивал на него и продолжал родео.
Более покладистые кони – Соловко, Гнедко, трофейные Развод и Бежинка, были всегда заняты. Поэтому я чаще ездил на Карьке. Недавно запряг его в плуг и стал окучивать картошку, ведя плуг между рядками. Лемех отворачивал землю надве стороны. Следя, чтобы он не зарывался вглубь, я нажимал на рукоятки плуга сверху, и колёсики приподнимали лемех. Я очень устал на жаре, ещё тяжелее пришлось Карьке. Оводы жалили нас, но я окучил десять соток, выделенные нам.
В этот раз Карька, поняв, что я еду далеко, пытался сбросить меня, но я сидел в седле уверенно. И после нескольких ударов кнутом, он тронулся в путь. Проехали до Троицка три километра, село длинное – пять километров. В центре – толстые стены и башни православного монастыря, построенного в XVII веке. Сейчас в нём психдиспансер, заполненый больными со всей Восточной Сибири.
Проезжая у монастыря, вспомнил, что именно здесь везли в ссылку протопопа Аввакума, декабристов, большевиков, других политических ссыльных. Тут же проезжали будущий адмирал Макаров, цесаревич Николай, Чехов. Антон Павлович восторгался красотами Забайкалья, увидел здесь и Швейцарию, и долину Псла, и Звенигородский уезд. Встретив бурятку верхом
на коне, он пытался купить у неё трубку, дымящуюся во рту, но она, стегнув коня, гордо ускакала вдаль.
Проехав после Троицка киометра три, повернул к станции Таловка. Тут пришлось пережидать проходящий пассажирский поезд. Пользуясь этим, Карька решил повернуть назад. Пришлось снова «уговаривать» его кнутом. Пассажиры смотрели на меня и смеялись. Карька мал ростом, мои длинные ноги чуть ли не достают до земли. Я не стал изображать из себя «гордого бурята» и с улыбкой помахал им, они ответили тем же.
Пока шёл поезд, я вспомнил, что здесь ходили бронепоезда атамана Семёнова, отступали колчаковцы и каппелевцы, трижды проезжал полковник русской армии Маннергейм, будущий президент Финляндии. И наши будущие маршалы Блюхер, Рокоссовский. В 1945-м, после победы над Германией, тут шли эшелоны на войну с японцами. Я подходил к ним, когда они иногда останавливались здесь. А сейчас на восток идут эшелоны  с танками, пушками.
Помощь братской Корее в войне с США. Такой вот полустанок Таловка.*
За железной дорогой самая трудная часть пути – вверх по речке. По ней можно подняться на перевал через хребет Хамар-Дабан и спуститься к Иволгинскому дацану. Пока ехал, стало темнеть. Чуя волков и медведей, а они там были и есть до сих пор, Карька храпел от страха, вставал на дыбы, пытался повернуть назад и лишь под кнутом скакал вперёд. Один раз он помчал так, что ветви чуть не сбили мои очки. Я мог потерять не только их, но и глаза. И даже выпасть из седла. Сбросив меня, Карька тут же умчался бы домой. С трудом перевёл его на шаг. Двустволку повернул стволом вниз, чтоб не задевать ветки.
После часа езды во тьме, боясь проехать мимо костра, где сидели санаторские косари, я выстрелил, потом крикнул и, услышав ответные крики, выехал к костру. Отец и брат Валера ждали меня, нервничали. Отец сказал, что лучше бы я остался дома, ехать ночью по тайге опасно. Спрыгнув с седла, я дал Карьке кусок хлеба, погладил его по шее: «Спасибо тебе! Не сердись за кнут, но не надо упрямиться». К нему подошёл Соловко, и они ушли в кусты.
Косили с рассвета. В полдень - перерыв из-за жары. Вечером гребли подсохшее сено. Однажды днём я наловил целое ведро крупных хариусов. Они
здесь жирные, крупные, до килограмма весом. Нас было человек десять, и всем хватило на обед и ужин. Но позже такого клёва не было. То ли погода испортилась, то ли я выловил хариусов, но не поймали ни я, ни Колька и Гошка Лобановы. Не оказалось рыбы и выше по течению.
Не знаю, сколько платили косарям, но мы что-то заработали.
На обратном пути остановились у мельницы, не доезжая до станции. В узком месте между горами, Таловку перегородили плотиной, в долине образовалось озеро. По нему плавали утиные выводки, а у водопада крутилось большое деревянное колесо, вращающее жернова. Красота необыкновенная!

* Станцию Таловка узнала вся страна, когда через неё стали отправлять стройматериалы с Транссиба на трассу БАМа. Летом их везли по восточному берегу Байкала, через Татаурово, Баргузин в Северобайкальск. Зимой спрямляли путь по льду. Тогда жители Таловки, Троицка, Югово обзавелись холодильниками, стиральными машинами, мебелью, украденными со складов, охраняемых жителями этих сёл. Некоторые обнаглели так, что собрали и поставили здесь щитовые финские дома, предназначенные бамовцам.
Пока отец говорил с мельником, я зашёл в небольшой сруб. Внутри всё осыпано мучной пылью - бревенчатые стены, пол, сами жернова. Мельница гудела от скрипа колес, скрежета жерновов. Мука, сыпавшаяся из-под жерновов, была горячей от помола. Эти звуки, запахи и вся обстановка навсегда врезались в память. Позже я нарисовал по памяти эту мельницу, плотину, озеро с утками.
В итоге накосили с отцом и Валерой 6 возов сена, (таловское сено не в счёт, оно для санаторских лошадей), свезли и сметали его на сеновале. А дома я репетировал Толю Бирюкова по русскому языку. Получив переэкзаменовку на осень, он пересдал на 5. Его мама, главбух санатория, Евгения Александровна дала 200 рублей. Отец добавил и купил билет в мягкий вагон поезда «Хабаровск - Москва». Впервые ехал в таком комфорте.
В купе – пожилой портной Лев Соломонович с женой и Валя Александровская с дочерью Юлей. Валя – жена дипломата из Токио. Красавица-певица, вынужденная бросить сцену, меняла кимоно каждый день. На остановках все с удивлением оглядывали белолицую Чио-Чио-сан в сопровождении длинного телохранителя-японца, т.е. меня.

ПЕРЕДЕЛКИНО
Москва, 30 авг. 1951 г. Эти дни - в поисках жилья. Нынче с ним ещё хуже. Скорей бы сдали здания на Ленинских горах. Пока ищу квартиру, живу на Стромынке, сплю валетом на одной койке с Гаврилой Лихошерстных. Угощаю всех медвежьим салом, вареньем. Андрею Могилёву понравился шикарный швейцарский сыр. Повар санатория Василий Иванович Юй Чже-чен дал в дорогу большой, как футбольный мяч, шар. Медвежье сало, похожее на студень, ребята попробовали, но есть не стали. Я жарил на нём картошку и рассказал, как отец убил медведя, когда тот подошёл к дому.
- Так ты у нас  настоящий таёжник! - воскликнул Могилев.
- Какой таёжник! – смеётся Гаврила, - небось, охотиться, косить не умеет.

Смеюсь вместе со всеми, но показал свои снимки – с косой в руках, ружьём, убитым утками. И ребята решили, что я всё-таки парень из тайги.
На пивзаводе им. Бадаева разгрузили вдвоём с Гаврилой пульмановский вагон - 50 тонн ячменя! Очень устали, хотя заработали хорошо. Но от колючих зёрен и пыли, совсем не такой, как на Таловской мельнице, чесались несколько дней, хотя дважды ходили в баню.
8 сентября 1951 г. Нашли дачу в Переделкино. Она рядом со станцией, надо пройти вдоль полотна вперёд по ходу. Выпуклый «романтический мостик» через речку Сетунь. Родник на берегу. Вода в нём очень вкусная, струится тонким ручейком из круглой бетонной чаши и стекает в речку. *
Наша дача трёхэтажная, с учётом мансарды и подвала, где летом живут люди. Мы на первом, точнее, на втором этаже. Со мной в комнате Ричард Косолапов и Коля Стяжкин. В соседней комнате два Володи - Турков и Силаков. Напротив нашей комнаты – братья Марковы, Юра и Володя, который поступил на наш факультет. В большой проходной комнате – Феликс Прудников и Игорь Константинов, наш староста. Он курсом выше нас. Половину стоимости квартплаты, как и на Тайнинке, нам оплачивает деканат. Во дворе
в сарайчике до холодов будут жить скульптор с женой. Как-то мы расшумелись, хозяйка дачи Лида попросила: «Ребята, пожалуйста, тише. Тут живёт автор памятника Павлику Морозову». **
Говорят, писатели живут недалеко - Чуковский, Твардовский, Фадеев, Павленко, Пастернак, Катаев, Константин Симонов с Валентиной Серовой.
Получив штамп новой прописки, мы узнали, что живём в посёлке Лукино Кунцевского района Московской области. Странно, станция Переделкино, рядом писательский посёлок под тем же названием, и вдруг - Лукино.
При Иване Грозном тут была усадьба князя Лукина, по имени которого назван посёлок. Но всё равно мы считаем, что живём в Переделкино. Как ни странно, и здесь, как на Тайнинке, рассказывают легенду о подземном ходе в Кремль. На холме за Сетунью - кладбище, за ним храм и развалины усадьбы Колычева.*** Справа от нашей Киевской ветки - станция Баковка Белорусской ж/д. Там дача Будённого и завод, выпускающий презервативы.
Электрички переполнены. Почти всегда ездим стоя. Недавно на Киевском вокзале еле зашёл в тамбур, ехал, держась за дверной косяк левой рукой, а правая, с чемоданчиком, висела над шпалами. Но на Москве-Сортировочной вышел, так как мог выпасть. Как ни следил за карманами, вытащили авторучку. Лишился её, зато сохранил жизнь.

* Позже В.Катаев написал книгу «Святой колодец», имея в виду этот ключ.
** Памятник пионеру скульптора И.Рабиновича был в Краснопресненском парке.
      *** После реставрации здесь разместилась резиденция патриархии.
22 сентября 1951 г. Важное событие – меня назначили корреспондентом «Трибуны спортсмена» и избрали в курсовое бюро ДОСААФ. Эта организация создана из бывших Досарма, Досава и Досфлота. «Трибуне спортсмена» в прошлом году вручили грамоту и вымпел как лучшей газете МГУ. Это происходило в Колонном зале Дома Союзов, на балу всех 12 факультетов МГУ. Сумею ли оправдать доверие?
4 октября 1951 г. Четверг. Мои заметки пользуются успехом. Особо оценил их наш курсовой профорг Слава Дровенников. Комсорг Галя Старостина удивлена. Феликс Прудников поражается моим многоточиям. Я описал, как Щедровицкий руководит игрой наших баскетболистов. «Резче темп! Резче темп! - кричал Юрий Щедровицкий». Официально его зовут Георгий, но друзья называют Юрой.
Главный тренер МГУ по баскетболу Александр Наумович Давидсон, увидев меня на одной из игр, пригласил в центральную секцию. «С вашим ростом надо обязательно заняться баскетболом всерьёз». Я согласился и начал ездить на тренировки к 6 утра. Для этого встаю в 4.30, бегу в темноте по холоду на первую электричку. Естественно, без еды и чая. На ходу успеваю лишь сполоснуть лицо в роднике и сделать три глотка воды с ладони. **
12 октября 1951 г. Пятница. Лекция по всеобщей истории. На доске написано: «Сегодня в 15.00 состоится заседание старостата. Вызываются тт. Айзенштадт, Бараев, Оруджев». (Все за прогулы).
На станции «Челюскинская» состоялось первенство МГУ по стрельбе из боевой винтовки на 50 м. Впервые взяв в руки легендарную трехлинейку, я выбил 33 из 50. Помогли занятия в школе стрельбой из малокалиберки. Мой результат оказался лучшим в команде. Фронтовик Степан Питолин, с боевым опытом, выступил хуже.
 
* Так я оказался в сборной МГУ. Познакомился с геологами Женей Долгиновым, Андреем Книппером, (ныне академик), будущим лауреатом Госпремии Эмилем Ершовым (мехмат), филологами Сашей Аскольдовым, ставшим режиссером фильма «Комиссар», Валерием Осиповым, сценаристом будущего фильма «Неотправленное письмо» и автором романа «Факультет журналистики», Эриком Пырьевым, сыном кинорежиссера. За физфак играли два брата-близнеца - Гелий и Радик Казариновы, похожие друг на друга, как два атома. Позже они работали в Подлипках, в ЦНИИ-58 у Героя Социалистического Труда В.Г. Грабина вместе с моим другом-одноклассником Герой Носкиным. Тарас Прокопович был известен не только как баскетболист и рекордсмен МГУ по метанию диска, но и сильный проферансист.


ВОСКРЕСНИК НА СТРОЙКЕ МГУ
28 октября 1951 г. Воскр. Мы с Игорем Константиновым поехали на воскресник на строительство высотного здания МГУ. Из электрички видим, как оно поднимается буквально на наших глазах. Задание прозаичное – сбор камней, хлама между аллеями перед главным входом в университет, копали ямы, сажали деревца. А вокруг ревут бульдозеры, экскаваторы, стучат отбойные молотки. Тут же устанавливаются фонари, вкручиваются лампы и плафоны, укладывается асфальт. А самое главное происходило за забором.
Искры электросварки сыплются с верхних этажей, где копошатся фигурки людей. Некоторые забрались на шпиль и даже на звезду, обрамленную громадным венком из золотых колосьев, которые верхолазы поднима.т и крепят с помощью кранов. Невольно вспомнился портовый гул в «Челкаше» Горького. Но разница в том, что там люди жалки и ничтожны, а тут они управляют гигантскими машинами, которые безропотно слушают их.
Моему земляку Гене Киму, поступившему нынче на физфак МГУ, повезло. Он работал в самом здании и сумел подняться до шпиля. Его оттуда выпроводили, проверили документы и отпустили только внизу.
Как же интересно всё! Мы будем гордиться тем, что были не только свидетелями, но и участниками строительства дворца науки! *
9 ноября 1951 г. Пятн. Встретили 34-ю годовщину Октября всей группой на квартире подруги Гали Старостиной у площади Восстания, в переулке, где особняк Л.П. Берия. Хозяйка квартиры с гордостью говорила, что её «сосед» сейчас на торжественном заседании в Большом театре. Группа собралась в полном составе. Все были веселы. Дурачился Слава Дровенников, Эдик Струков встал на колени перед Ниной Тимофеевой, Гриша Квасов запутался в длинном тосте. Потом словачка Дарина Куклинкова начала спорить с ним и назвала демагогом. Он расстроился, но, главное, он недавно порвал с Диной

* Ректор МГУ академик А.Н. Несмеянов в 1947 г. предложил построить на Ленинских горах корпуса для естественных факультетов. Архитектор Б.М. Иофан хотел возвести здание в десять этажей на краю Ленинских гор, однако его отстранили, и стройку довёл архитектор Л.В. Руднев. Главное здание отнесли на полкилометра, оно выросло до 32 этажей. Высотные здания МГУ, МИДа, гостиницы «Украина», «Ленинградская», а также здания у Красных Ворот, на площади Восстания и на Котельнической набережной обошлись во столько, сколько выделили на восстановление всего Сталинграда. 10 млн. рублей ушло только на переселение сёл на месте будущих зданий МГУ.

Барановой, считавшейся «первой красавицей». А тут выяснилось, что к нему неравнодушна Валя Сычёва, а он совершенно спокоен к ней. Она весь вечер грустила.
27 ноября 1951 г. Утром на тренировке по баскетболу получалось хорошо. Её вёл мастер спорта Борис Федотов, юрист, играющий за «Динамо» (Москва). В компании сильных баскетболистов играть гораздо легче. Такие пасы выдают, что трудно не забить! Давидсон сказал Васе Хачатурову, что через год, если всерьёз возьмёмся, все мы будем играть за сборную МГУ. Это услышал и передал мне Феликс Прудников.
Мне поручили вести кружок по изучению винтовки у девчонок нашего курса. Их около двадцати. Буквально все впервые держат её в руках. Вести трудно, опаздывают, не приходят вообще. Зачем согласился? У меня ведь и так полно работы – стенгазета, баскетбол, лыжи, стрельба.
21 декабря 1951. Пятн. Вчера вернулся с лыжных сборов в Фирсановке. Жили на чьей-то даче пять дней. В сборную философов вошли Лен Карпинский, Юра Щедровицкий, Степан Питолин, Толя Зотов, Толя Сотсков, Игорь
Константинов, Регина Фадеева, Рая Стеклова, Люся Вьюшина, Рика Рабинович, а с нашего курса – Вена Арсёнкин, Игорь Чарских, Слава Самборский, Алла Герасимчук и я.
Обежали все окрестности до Планерной и Крюково. В Середниково увидели усадьбу, где жил юный Лермонтов. Вечерами пели, рассказывали о своих местах. Вена об Алтае, я - о Байкале… Аллу кто-то назвал Сольвейг, за лёгкий бег на лыжах. Однажды возвращались домой на лыжах в сумерках. Погода была необычно мягкой, бежалось легко. Почему-то вдруг повеяло весной. И от избытка чувств я начал на ходу читать, крича во всё горло, стихи Чимита Цыдендамбаева:

Листает ветер шумную листву поэм зелёных.
Хороша весна в Тарбагатае!

Алла Герасимчук, шедшая сзади, спросила, что это за Тарбагатай. Я сказал, что это село южнее Улан-Удэ. Там живут семейские староверы. Их сослала Екатерина II. Они стали пахать, сеять, превратив те места в хлебородные. О них рассказал Некрасов в поэмах «Дедушка» и «Русские женщины», посвящённой жёнам декабристов. «Воля и труд человека дивные дивы творят». А о Тарбагатае Некрасов написал: «Страшная глушь за Байкалом». Семейские встретили декабристов как собратьев по несчастью. Они поразились зажиточности и гостеприимству староверов, описав в своих воспоминаниях их радушие и истинно русскую стать.
Переделкино. 31 декабря 1951 г. Сегодня предстоит попойка. Будут только свои, а это даст возможность Стяжкину и Туркову раздеться чуть не до кальсон и говорить всякие тосты. Игорь Константинов  начнёт петь арии Мефистофеля и Мельника, Прудников - острить, Силаков – хихикать.
Юра Марков хотел пригласить Зину Мажирину, но Игорь, как староста, наложил вето. Юра обиделся и сказал, что в знак протеста они с братом уснут до начала Нового года и будут спать всю ночь.
2 января 1952 г. Всё почти так и было…
11.1.52. В тот раз не дал дописать Феликс. Только начал, он зашёл ко мне. Не хочу, чтобы кто-то знал о дневнике. И потому пишу наедине или на лекциях. Феликс пал в моих глазах. Получая посылки из Узбекистана, он ни с кем не делился и ел кексы, урюк, другие фрукты по ночам. Когда все ложились спать, в темноте слышался шорох бумаги и хруст фруктов. Шуршит как крыса! И Гурий Якунин на Стромынке, получив посылку с печёным гусем, хранил его за окном и тоже ел по ночам… Много позже я узнал, что отец Феликса, полковник, посылал ему 900 р. в месяц. Феликс - закрытый, себе на уме, но всегда выручал, давая в долг. Силак сочинил на него эпиграмму: «Душой хитрее, чем добрей, замаскированный еврей».
Так вот, выпили крепко. Турков произнёс тост за меня и мои успехи в газете. Я сказал, что ещё в детстве хотел написать книгу «Правда среди неправды», и напишу её. Марковы действительно «из принципа» легли спать. Из марчатника, как мы назвали их комнату, идёт запах потных носков и одеколона, которым они протирают ноги.
У Коли Стяжкина есть выражение – до дна. Если он берётся за что-то, будь то футбол, научная проблема или доклад, доходит до дна. Например, высшую математику изучает не только по лекциям Тумаркина, но и по книгам Лузина, Берманта, Фихтенгольца. Вот так же «до дна» он и выпивал. Знание высшей математики пригодилось Н.И. Стяжкину, когда он занялся математической логикой и стал известным учёным. Индекс его цитирования за рубежом был высок.
Экзамен по новой истории - отлично. Толмачёв доволен мной. А по латыни – хорошо. Так жалко! Знаю не хуже других, но Богоявленский не простил моего смеха над его стихами. Он писал о стройках коммунизма и читал нам вслух. Однажды он срифмовал: ГЭС и бульдорез! Я не мог удержаться и заразил смехом всю группу. Отношение латиниста ко мне изменилось.
Однажды я перевёл латинское изречение «Si vis pacem, para bellum» как «Хочешь, не хочешь, готовься к войне». Все засмеялись, но Богоявленский не оценил шутку и, нахмурив мохнатые седые брови, поправил: «Хочешь мира, готовься к войне». Запомните это, товарищ Бореев!» Когда Эмма Федькова уточнила мою фамилию, он сказал: «А его, как ни назови, он ничего не знает». И всё равно он - милый старик, хоть и не простил моего смеха. Но и я хорош. Как можно смеяться над творчеством 80-летнего старца!
Богоявленский читал свои стихи и логикам. Они слушали его более деликатно. Дело дошло до того, что, к обоюдному удовольствию, занятия латынью превратились в семинар поэзии и воспоминаний. Он рассказал о дружбе с Мережковским, о том, что его стихи и переводы публиковались в «Вестнике
Европы». Он читал их, и они были хороши, гораздо лучше сихов о ГЭС. После 1917 года Богоявленский бросил писать, но позже вернулся к стихам.

СОЛНЕЧНОГОРСК - ЗВЕНИГОРОД - МОЖАЙСК
Переделкино. 27.1.52. Воскр. Живу на даче один. Все разъехались по домам. А мне ехать далеко и дорого. Холодно, морозы навалились. Дров мало. Хозяева в октябре уехали, их невестка Лида приезжает, топит раз в неделю. Однажды пошёл сильный снег, поднялся сильный ветер, погас свет, пришлось зажечь свечу на тумбочке. Лежу под одеялом, читаю, а ветер воет за окном. Вероятно, в такую пору Пастернак написал знаменитые строки:

Мело, мело по всей земле, во все пределы.
Свеча горела на столе, свеча горела…

Тут вошла хозяйка Лида, села на кровать, спрашивает, не холодно ли мне. Показалось, что она сейчас задует свечу и ляжет рядом. Но, увидев, как я отодвинулся, она усмехнулась и вышла. Ей за тридцать, она недурна, хотя и сухощава. Живёт с мужем неважно, он её поколачивает. Она заходит в чулан, где хранятся наши продукты, берёт топлёное масло из жестяной трёхлитровой банки, которую прислали мне. Оно быстро убывало, пока я не догадался, что не без её помощи, но говорить ей не стал. Жалко её, но я не мог «погреться» с ней, хотя стоило лишь протянуть руку. Володя Турков не растерялся бы. Живя в прошлом году в соседнем посёлке Чоботы, он подружился с хозяйской дочкой, которая обучила его любовным премудростям.
Вчера в электричке смотрел, как играют в буру и очко. Двое мужиков предлагали сесть с ними, перед выходом дружески похлопали меня и вышли в Суково (ныне Солнцево). А утром увидел, что у меня нет кошелька. Вот суковцы! Хотел купить ботинки. Старые прохудились, из правого почти торчат пальцы. Может, в спортклубе выдадут лыжные ботинки в поход. Да и демипальто плохо греет. На станцию утром и обратно вечером – только бегом. Но снег лезет в раскрытую пасть ботинка.
Из-за этого настроение портится. Иногда раздражаюсь по чепухе. Ребята удивляются: ты что, не с той ноги встал? Не все понимают, в чём дело. Особенно Игорь Константинов. Он единственный сын зампреда облисполкома в Пензе, который учился в ВПШ, а Игорь с ним - как у Христа за пазухой.
А Ричард всё видит и понимает. Живёт не очень. Отец в тюрьме, посадили, обвинив в растрате, которую он не совершал. Рику не дали золотую медаль. Но и с серебряной медалью его дважды не зачислили: «Из-за нехватки мест в общежитии». Придирались и к двум месяцам оккупации в 1943 году, и к имени Ричард. В 1950-м декан Гагарин, узнав, что он поступает третий раз, зачислил его. Клавдия Ивановна тянет сына одна. У нас Серёжа Дурындин, Саша Сухарев, Ира Криштопа живут на одну стипендию. А мне всё-таки присылают. Но деньги за проданное пианино кончаются.
Нынешний набор резко отличается от нашего. Лишь один год разница, но все одеты гораздо лучше, у них почти нет ветеранов войны, больше юнцов и девиц. Кстати, они мои ровесники. Я ведь пошёл в школу на год раньше и потому моложе всех на курсе. Жаль, не приехала девочка из Ульяновска, не добравшая балла год назад.
12.2.52. Вт. На каникулах прошёл 200 км по маршруту Солнечногорск-Звенигород-Можайск. На складе не было ботинок 44 размера. Но, к счастью, нашлись старые, чуть меньше. Они туго, но вошли. Кстати, я и сейчас хожу в них. Нас было 9 человек – четверокурсники Коля Алексеев, Толя Коршунов, Рика Рабинович, Римма Раковская, Нина Трунова, Марина Данилова. С нашего курса Володя Лосев и я. Был единственный не философ - физик Юра Кривенков. Продукты получили на базе в Малом Бронном переулке на 11 человек. Но вполне справились за двух лишних, которые не пошли в поход.
Однажды девчонки услышали моё насвистывание полонеза Алябьева и удивились, что я знаю эту редко исполняемую вещь. Потом стали просить исполнить другие мелодии. И я охотно проводил «концерты по заявкам».
В пути ночевали в случайных деревенских избах, подходя к ним порой очень поздно, в темноте. Поразила нищета деревень. Но как охотно принимали люди! Мы кормили их и оставляли им продукты.
В Звенигороде пошли в баню. На обратном пути к нам, вернее, к Нине Труновой стал приставать здоровый пьяный мужик. Юра Кривенков что-то сказал, а тот подошёл к нему, двумя пальцами согнул и сломал его очки. Тогда я подсёк его ноги, он упал на бок, но тут же вскочил и с рёвом бросился на меня. Увернувшись от его кулаков, я сделал переднюю подсечку. Он врезался лицом в оледеневший тротуар. Мы не стали ждать, когда он встанет, и пошли. Вдруг Володя Лосев заметил, что мужик идёт за нами.
Я сказал ребятам, чтобы они шли дальше, а сам на этот раз гораздо сильнее уложил его мордой об лёд. Оставив его, пошли в клуб, где остановились вместе со студентами МАИ. Мы были далеко от входа, на сцене.
Вскоре мужик зашёл в клуб, сел у входа, выискивая нас, и узнал меня. Лицо его было сильно разбито. Свежие ссадины кровоточили. Я подошёл к нему, как ни в чем не бывало, даже улыбаясь. Увидев, что я не боюсь и что нас тут много, он ушёл, зловеще усмехаясь. Мы с Володей пояснили маёвцам, в чём дело. Те сказали, что если он приведёт дружков, отобьёмся. Но всё обошлось. Володя Лосев спросил, где я научился приёмам, сказал, что на сугробах в Сибири. А он потом рассказывал в Москве, как я лихо расправился со здоровенным мужиком.
На Бородинском поле с удивлением увидел обелиск воинам Сибирской дивизии и Селенгинского полка, сражавшимся здесь в 1812 году с Наполеоном. Сказал спутникам, что есть портрет Лермонтова в форме офицера Селенгинского полка, а я вырос на Селенге, и потому горжусь подвигом земляков.
Переделкино. 21.2.52. Четверг. С 12 по 17 февраля болел, простыл из-за плохой обуви. Больным выступал в лыжной гонке на 15 км. Прошёл за 1 час 35 минут. Плохо. Победил Степан Питолин - 1.20. Толя Коршунов – 1.31.
Не оправившись от болезни, 17 февраля пошёл на тренировку по баскетболу. Сказал Давидсону, что ходил в поход, потом болел. Он не стал загружать. Попросил только размяться и побросать в кольцо.
19 февраля в лыжном кроссе на 10 км в Сокольниках установил личный рекорд – 43 минуты. Лыжи и обувь выдали на базе. Погода чудесная – солнце, мороз 15 градусов. Летел как на крыльях, сильно работая палками. Это на три минуты выше 2 разряда и всего на две меньше первого. После меня: Самборский – 48 минут, Бобров – 50. Я на целый круг обогнал Алика Оруджева, который страшно удивился, услышав мой крик «Лыжню!»

ЛЕКЦИИ СТРОИТЕЛЯМ
В тот же день, 19 февраля, вечером поехал на стройку МГУ, выступил в общежитии строителей о 34-й годовщине Советской армии. Дважды, в разных комнатах. Среди строителей много участников Отчественной войны, с колодками орденов и медалей. Боялся, что они примут скептически, мол, что может сказать этот юнец. Но слушали с интересом, внимательно, задавали вопросы, спорили друг с другом.
Один спросил, не слишком ли мы успокоились, не получится ли как в 1941 году? Я попытался разубедить представление об атомной войне как о чем-то неизбежном. В Корейской войне США хотели применить её, но не осмелились. Сказал о том, что «корейские» танки Т-34 оказались лучше американских. Живя у Байкала, я видел, как их везли на Восток эшелонами.
Наши МИГи-16 побеждали истребители США F-16, Сейбры, а «Летающие крепости» резко сбросили вылеты, так как мы сбивали их и в воздухе и зенитным огнём с земли. Сказал, что корейцы и китайцы называют наших летчиков Иль-Ю-шин. Тогда я не знал, что среди них, воевали трижды Герой Советского Союза Александр Покрышкин и мой одноклассник Володя Шабалин. Он летал в китайской форме, и друзья в шутку называли его Ша-ба-линь. Из 57 Героев Советского Союза 22 получили звёзды в Корее. Володи Шабалина среди них нет, но наверняка он получил какие-то награды.
В другой комнате спросили, что такое аристократия и аристократы, и сами начали спорить. Я дал им выговориться и сказал, как следует понимать это. То есть вел себя как преподаватель. Прощаясь, они просили придти меня ещё раз. Я был рад, что беседы прошли хорошо, и люди были довольны.
Меня проводили два ветерана войны: «Тут можно заблудиться». Видимо, я им понравился. От них узнал, что здания физфака и химфака строят заключенные. Живут рядом, в отгороженных бараках. Прохода к ним для посторонних нет. Зеки довольны тем, что им доверили такие важные объекты, и обещали за хорошую работу сбавить сроки и даже освободить после завершения стройки. Позже узнал, что руководил стройкой Герой Социалистического Труда генерал А. Комаровский, строивший на Урале ядерный центр «Маяк». Героя получил за создание первой атомной бомбы.
Горы кирпича, глины, стройматериалов вдоль временных деревянных настилов. Дул холодный ветер, разнося какой-то дым, а главное здание МГУ как всегда в свете прожекторов, полыхает сполохами электросварок. Мимо пропыхтела «компаша», груженная мешками с цементом, кирпичом, снуют ЗИСы, ЯАЗы, уральские полуторки, минские грузовики с трубами, балками, листами железа. Время к полуночи, а работа не утихает. Люди трудятся по сменам, круглосуточно. Мои спутники показали на 25-й этаж, где все окна горели светом, чётко выделяясь среди тёмных этажей. «Утром и мы пойдём туда, будем укладывать паркет, красить стены».
А выше полыхала огромная звезда в золотом венке!
Дошли пешком до трамплина, там попрощался с ребятами и сел на троллейбус. Съехав к Киевскому вокзалу, я электричкой добрался до Переделкино. Домой прибежал за полночь.

НИНА ТРУНОВА
Переделкино, 25.2.52. Пнд. Письмо из дома. С деньгами трудно, взяли 700 р. в кассе взаимопомощи. Здоровье у мамы и папы хорошее. Он пишет, что по-прежнему ведёт кружок по истории ВКП(б). Мама тоже посещает и даже выступает. Молодцы.
22 и 24 февраля посмотрел фильм «Советская Бурят-Монголия». Хороши виды Байкала, Селенги. Но многовато о сельском хозяйстве. Улан-Удэ можно было бы снять лучше, но доволен, посмотрел родные места.
Вчера устроили вечеринку участников турпохода. Собрались у Марины Даниловой в Столешниковом переулке. Нина Трунова ещё в гипсе. В конце похода она упала на спуске и повредила ногу. Думали, перелом, но оказалась трещина в голени. Ей трудно ходить: на одной ноге валенок, на другой – бот. Но пришла со Сретенки. Впервые увидел её после похода. Она как всегда спокойная, скромная. Глаза с грустинкой, но красивые, выразительные.
Вечеринка прошла очень мило. Выпили немного, но я опьянел от усталости. В тот день играл в баскетбол, поесть до встречи не удалось. Прощаясь, Нина попросила всех звонить и назвала телефон. Мне показалось, что она просила, прежде всего, меня.
27.2.52. Среда. Моховая 11. Вчера после соревнований в Фирсановке позвонил Нине. Из телефона-автомата на метро Киевской. Она почему-то не узнала меня. Видимо, мой голос по телефону звучит не так. Спросил, как она. Говорит, скучает по факультету. Я сказал, что после вечеринки чувствовал себя плохо. Ночью не мог уснуть и потому пробежал 10 км за 52 минуты. Но всё равно мы заняли 6 место, обыграв физиков. Говорили долго, пока я не услышал стук монетой в стекло.
3.3.52. Пнд. Моховая 11. Только что на перерыве встретился с Ниной. В коридоре много народу, иду быстро, и вдруг неожиданно увидел её. «А вот Володя идёт! - улыбаясь, воскликнула она, - Ну, как дела?». Я пожал ей руку, сказал: «Дела неплохи», и почему-то как бы по инерции отошёл от неё. Даже не спросил, как её здоровье. Так нехорошо. На следующем перерыве постараюсь найти её и поговорить.
10.3.52. Воскр. 6 марта наша немка Вера Александровна Розова пришла нервной, раздражённой. Эмма Федькова и Люся Милосердова чуть опоздали, т.к. покупали ей подарок к 8 марта. Она разворчалась на них за это, а на меня за то, что не подготовил странички перевода. Очень милая старушка, выпускница Смольного института, была нам как мать, но скорее как бабушка. Рассказывала об учёбе в Смольном институте, как они смотрели сквозь решетку на питерцев, завидовали сверстницам, гулявшим на воле.
Ко мне относится с пристрастием. Сначала думала, что я слишком избалован в детстве, вертлявый, несерьёзный. А, узнав, что я прошёл по конкурсу, получив на вступительных пятёрку по немецкому, поняла, что я могу заниматься лучше, и стала ещё строже. Её удивляют мои срывы в занятиях, пропуски. Но в итоге она, можно сказать, полюбила меня.
Когда мы вручили ей шикарно иллюстированное издание «Мёртвых душ», она смутилась, растрогалась и ушла с хорошим настроением.
Вчера прошла лыжная эстафета на первенство факультета. Наш курс претендовал на 1 место, но подвели девчонки. 1-й этап выиграл Игорь Чарских, а Женя Воробьева после него пришла последней. Приняв у неё эстафету, я пробежал 5 км за 25 мин. Обошёл Толю Коршунова. Но Галя Белякова тоже подкачала и снова пришла последней. Веня Арсенкин, лучший лыжник нашего курса, вывел нас на 3 место из 5. Лыжня была сырая. Жаль, не участвовала Алла Герасичук.
После эстафеты поехал к Рике Рабинович, где вновь собралась наша тургруппа. Нина гипс сняла, но пока ещё хромает. На этот раз было лучше, чем у Марины Даниловой. Мама Рики приготовила салаты и чудесный пирог. Пили коньяк, вино. Я не опьянел как в тот раз, так как хорошо поел. Пели, танцевали под патефон. Проводил Нину до Сретенки. Шли под снегом, нам было хорошо.
12.3.52. Вторник. Моховая 11. В коридоре висит приказ декана Гагарина о вынесении благодарности с занесением в личное дело всем сотрудникам «Трибуны спортсмена». Мы снова победили на университетском конкурсе стенной печати. Ребята поздравляют меня: «В этом успехе – и твоя доля».
17.3.52. Понед. Вчера была переигровка по баскетболу с экономистами. Василий Хачатуров подал протест. В тот раз мы выиграли 3 очка, а вчера проиграли 4. Вася - председатель профкома экономического факультета. Ветеран войны, одной руки нет, а у Давидсона нет ноги. Но энергии у обоих столько, что не каждый здоровый сделает, сколько эти инвалиды войны.
К сожалению, я играл мало. Лёва Спиридонов, наш капитан, выпустил Гришу Квасова, Алика Роганова, Толю Калиничева, албанца Учи-Альфреда и Бочкарёва. Они, конечно, опытнее, но сам Лёва играет неважно. Прямолинейно до примитива. И в жизни такой же.
22.3.52. Суб. Библиотека им. Ленина. Пишу доклад «Главная экономическая задача в строительстве коммунизма». С ним выступлю на Трёхгорке.
25.3.52. Втор. 18 ч. После обеда наша 2-я группа поехала на 5 троллейбусе на Трёхгорку. В клубе нас уже ждали. Играла музыка, молодые ткачихи, прядильщицы, ученицы танцевали, пели в ожидании нас. Потом прошли в зал. Выступали вперемешку с работницами. Виталик Кузнецов, затем Гридасова (Трёхгорка), которую готовила Эмма Федькова, Юра Сафонов, инженер Самохин, прядильщицы Герасимова, Матвеева. Гриша Квасов.
Очень лихо вёл конференцию наш Леон Тер-Саакянц: *
- Сейчас выступит участник великой освободительной борьбы с фашизмом, представитель Польской народной республики Александр Орловский!
- Слово предоставляется Станиславу Сурме, активному распространителю стахановского опыта в Польше!

* Каким-то чудом Леон Тер-Саакянц реинкарнировался в облике Дмитрия Быкова, известного писателя и тележурналиста. Они очень похожи чертами лица, комплекцией и наступательной манерой говорить.
Конференция затянулась, поэтому выступили не все, в том числе и я. Трёхгорцы были очень довольны. Мы тоже.
5.4.52. Суб. Женя Воробьева, Шура Милосердова, Зуля Тажуризина, Матбуа Ахмедова прислали записку Коле Мокроусову, профоргу, о помощи Саше
Сухареву, у которого тяжёлое положение. Он действительно похудел, побледнел. Коля в перерыве сказал об этом. Все скинулись, кто сколько мог. Больше всех дал Саша Орловский – 25 рублей, Здислав Цацковский – 10. Я - 5. Другие столько же, а кое-кто по три. Серёжа Дурындин не смог. Он удивлённо смотрел на сбор денег и, наверное, думал, как же Саше хватило духа сказать. Но Саша не просил. Девчонки заметили и решили помочь. А сами, бедняги, тоже живут туго. А я до сих пор хожу в лыжных ботинках, полученных для похода. Скоро и они развалятся от весенней грязи и сырости. И так хотелось бы обновить одежду и обувь.
7.4.52. Пнд. Читальный зал. Вчера выиграли важнейшую встречу у баскетболистов 3 курса. Лёва Спиридонов, Гриша Квасов, Анюр Каримский много забили с моих подач и подборов под щитом, а мне и Вале Лазутке, к сожалению, пасовали мало. Но я всё же забросил четыре мяча. В игре Лёвка жуткий индивидуалист…
Пока писал это, вдруг подошла Нина Трунова поздоровалась и спросила, не занято ли место напротив меня. Она, как бы оправдываясь, смутилась.
8.4.52. Вт. Я перестал писать. Нина открыла том академика Павлова, а я – Ленина. Время от времени поднимал глаза и смотрел исподлобья. Потом чувствовал её взгляды. Наконец, наши глаза встретились. Мы оба улыбнулись, а я тихо спросил: «Что ты смотришь на меня?» Она смутилась и сказала: «Интересно, как ты творчески осваиваешь и шевелишь губами». «До меня мысли доходят не сразу, и чтобы ухватить, проговариваю их шёпотом».
Тут подошёл Игорь Константинов и предложил поехать домой электричкой 9.41. Я кивнул головой. В вагоне он спросил, с кем это я разговаривал? Я ответил: Нина Трунова, четверокурсница, ходил с ней в турпоход.
- Вовка! Видел бы ты, как она на тебя смотрит! Ты явно нравишься ей.
- И она мне. Она такая умница! Музыку любит и знает!
- Да ты, вижу, влюблён в неё!
- Что ты! Просто нравится и всё.
- Нет, не просто, но она старше тебя на два курса! Дело не в этом, конечно, но у вас ничего не будет.
Общение с Ниной продолжилось, когда ей понадобились «подопытные» в проверке памяти. Она удивились, как много цифр запоминал я в длинных рядах, и сказала: «Никто не побил твой рекорд. Это говорит о твоих способностях в математике».
12.4.52. Ср. Письмо из дома. Почти месяц не было. Я начал беспокоиться, и не зря. Мама серьезно болела, сделали операцию, удалили опухоль матки. Бабушка Ляляй, мать моей мамы, тоже заболела, все хлопоты по хозяйству на папе. Роза и Валерик учатся в Улан-Удэ, папа снимает им квартиру, возит продукты. До разъезда полтора километра пешком, да и в городе не близко. Деньги за пианино кончились, родители залезли в долги. Ответил на письмо. Но рассказал не всё. Знали бы они, как часто я хожу в кино, больше занимаюсь спортом, стенгазетой, чем учёбой!
Посмотрел сегодня итальянский фильм «Песни на улицах». Тема та же, что и в «Похитителях велосипедов», «У стен Малапаги», «Мечты на дорогах» - жизнь бедняков. Калеку-тенора играет и поёт Лючано Тайоли. Смотрел «Песни на улицах» много раз, напевал, насвистывал мелодии, чем удивил Алика Оруджева и Феликса Прудникова, которым фильм тоже понравился.

ПЕРВОМАЙ 1952-го
Переделкино, 19.4.52. Суб. 16 апреля начались репетиции физкультурного парада. Нас выстроили по росту во дворе МГУ, на Моховой 11, и ровно половину, менее рослых, отправили домой. Кто-то из оставшихся начал шутить. Но его тут же одёрнули. А мы поехали на центральный аэродром, бывшую Ходынку. Маршировали по взлётной полосе среди пассажирских и военных реактивных самолётов. На тренировке был секретарь ЦК ВЛКСМ Н. Михайлов. Секретарь МГК комсомола Кузнецов выступил с речью.
- Вам выпала высокая честь представлять миллионы молодых людей нашей Родины, вас будут приветствовать наши вожди и зарубежные гости…
Командовал репетицией какой-то полковник. Когда наша колонна подошла к колонне ДСО «Наука», он попросил отодвинуться и крикнул в микрофон:
- Запомните, МГУ не имеет никакого отношения к «Науке»!
Взрыв смеха. Полковник крутит головой, не понимая, в чём дело. Он из тех, кто говорит: «От меня до следующего столба». На Ходынке дул ветер, и я, одетый легко, простыл.
На даче мёрзну, на улице похолодало, а топить печь нечем. В начале апреля замдекана Кочуров распорядился привезти нам машину дров, но они быстро кончились. Я заболел и лежу. Можно загнуться без горячей еды и чая. Во время половодья снесло «романтический мостик» у нашей дачи. Переходим Сетунь по высокому железнодорожному полотну. Это не только неудобно, но и опасно. Можно попасть под поезд. Придётся, несмотря на температуру, ехать в Москву.
Переделкино, 22.4.52. Вт. В субботу пошёл на станцию и увидел уникальное зрелище. В канун пасхи со всех окрестных посёлков и с обеих сторон платформы к церкви шли толпы старушек с куличами. На железнодорожном мосту целые цепи белых платочков. Такая паника поднималась, когда приближались электрички. Было страшно за старушек, которые сходили со шпал на косогор. Двое из них упали и покатились под откос.
Поразило множество людей, идущих в собор. А колокола звонили весь день и всю ночь. Откуда столько набожных? Чего стоит наша атеистическая пропаганда, если до сих пор люди продолжают верить в бога!
В Москву не поехал, оказывается, на станции есть нечто вроде ресторанчика, где часто бывают писатели. Заказал суп, котлеты, горячий чай. А в воскресенье поехал с Риком в Москву, и неожиданно попали на дневной спектакль «Ревизора» в Малом театре. Билеты с рук – 21 рубль. Теперь до стипухи не хватит, но ничего. Хлестаков – Афанасьев, городничий – Каюков. А вечерами играет Игорь Ильинский, причём, то Хлестакова, то городничего. «В зависимости от самочувствия»…
28.4.52. Пнд. Актовый зал на Моховой 11. 24 апреля вдруг обрушилась летняя жара – 23 градуса! Почки на деревьях раскрылись разом. В нашей усадьбе распустились кусты сирени, зацвели яблони. А я ещё чихаю, кашляю, побывал у врача.
27-го после бани у Киевского вокзала попал на эстафету на приз газеты «Московский университет». Она проходила от Киевского вокзала до высотного здания на Ленгорах. У нас отличился Феликс Грецкий. Он приехал с юга, где тренировался вместе с сильнейшими спринтерами страны. Победил там самого Каракулова! На 400 метрах Феликс обошёл двоих. Нашему Анюру  Каримскому достался самый трудный этап – 1100 метров. Грамоты вручали у нового здания, которое уже почти готово. Победили физики, 2 – мехмат, 3 – химики. Философы заняли почётное 6 место. Филологов сняли за нарушение при передаче.
Вчера вечером прошла ночная тренировка парада. Собрались в 20.30 во дворе на Моховой 11, построились на улице Герцена. Юрист Лёня Плешаков предложил побороться с ним. Он тяжеловес, 110 кг, чемпион МГУ по самбо. Мы начали хватать друг друга за руки, но комсорг колонны попросил успокоиться. Как только он удалился, Лёня посадил меня на плечи и нёс от улицы Герцена до посольства США.* Там снова подошёл комсорг:
- Ну что вы, в самом деле? Выросли под два метра, а ведёте как дети!
Я спросил, как зовут комсорга? Лёня ответил: «Это Миша Горбачев». **
У гостиницы «Москва» довольно долгая остановка. Стояли, пели. «По морям, по волнам», «Провожала меня мать», «Эй, комроты, даёшь пулемёты», «Взвейтесь соколы орлами», «Дальневосточная, опора прочная»…
От музея Ленина пошли мимо «Стереокино» на Охотный ряд, а оттуда на Красную площадь. Тут завели «Ну-ка, солнце, ярче брызни!» И так мощно звучали наш хор у Исторического музея:
Физкультура! Физкультура! Ура! Ура! Будь готов!
Когда настанет час бить врагов, от всех границ ты их отбивай…
Шли чётко, мощным шагом, все высокие, стройные. И люди у гостиницы «Москва» и на Манежной площади махали руками, кричали, любуясь редким зрелищем.
3.5.52. Суб. Моховая 11. Этот первомай – самый незабываемый в моей жизни. Я увидел Иосифа Виссарионовича Сталина! Перед праздником, словно предчувствуя это, послал телеграмму домой: «Первомайский привет с Красной площади!»
В то утро проснулся раньше других, выглянул в окно. На улице свежо и ярко. Солнце играло росинками на листах сирени, бузины. Вдоль Сетуни слышались трели первых соловьёв. На березах трещали скворцы. Сделали зарядку с Игорем, помылись у родника, надели новые белые футболки, которые выдали накануне, и пошли на электричку. На станции Суково вошло много физкультурников в майках – «Локомотив», «Пищевик», «Урожай»…
* Тогда посольство США находилось на Моховой 13, напротив Кремля.
** Позже Горбачёв станет Генеральным секретарём ЦК КПСС и Президентом СССР, а Лёня Плешаков газетчиком. Его интервью в «Комсомолке», «Огоньке» будут изучать на факультетах журналистики как классику жанра.
Доехали до Калининской (ныне станция метро Алексанровский сад). побежали по улице Грановского во двор Моховой 11, оттуда поехали в «Сокольники» - окончательный пункт сбора нашей колонны. Примерно через час вернулись на метро Охотный ряд со знамёнами спортклуба МГУ. Выстроились в колонну и более часа наблюдали военный парад.
Перед нами прошли танки, пушки, бронетранспортеры, мотопехота. Над головами пронеслись реактивные истребители новых марок и узкие длинные бомбардировщики Ту-4, очень похожи на американские «летающие крепости». Те же четыре мотора, пушки, пулемёты, торчащие из кабин и хвоста. Американцы с балконов и крыши своего посольства на Моховой 13 снимали фотоаппаратами и кинокамерами. Нас тронули с места неожиданно, и мы очень быстро вышли на Красную площадь. Мы с Гришей Квасовым  - правофланговые, оказались ближе всех к мавзолею.
Увидев Иосифа Виссарионовича, я больше никого и ничего не замечал. И хотя правофланговые должны смотреть вперёд, я косил глазами на трибуну мавзолея, а потом невольно повернул голову. То же было и с Гришей, шедшим впереди.
- Теперь можно и умереть! – воскликнул Гриша у Спасской башни.
- Зачем умирать? Теперь надо жить и работать! – вскричал я.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ… КО МНЕ
29.5.52. Чтв. Моховая 11, Круглый зал. Не вёл дневник почти месяц. Готовился к экзаменам. За это время произошло событие - в меня влюбилась первокурсница Лена Ойцева. В апреле она приехала с двумя подругами-юристками к нам. Мы с Риком проводили  их от Переделкино до Востряково, где они, как и мы, живут на даче.
В лесу ещё лежал снег, но уже журчали ручьи, светило солнце, пели птицы. А у меня в голове звучал первый концерт Чайковского. Я напевал, насвистывал его всю дорогу. Лена и её подруги  удивлялись моему слуху. Ту прогулку запомню навсегда – яркий солнечный день и концерт Чайковского! Теперь он будет ассоциироваться с весной и пробуждающейся природой.
Недавно, выбежав на зарядку, увидел парочку в лесу. Он дремал на спине с закрытыми глазами, а она - боком к нему, щекотала его былинкой. Она ещё была в плену ласк, и так смотрела на друга! Глаза затуманены истомой. Наткнувшись на них, я извинился и побежал дальше. Меня поразили её бёдра, высокие, пышные.
Перед 1 мая голосовали, приглашать ли девчонок. Мы с Игорем Константиновым - за, Турков, Прудников - против. Володя поставил условие – найти радиолу или патефон. Феликс согласился, т.к. был уверен, что музыки не найдём, а если найдём, девчонки не приедут. Рика и Коли Стяжкина дома не было, но они были бы против. Музыки не нашли, но Лена и две её подруги-юристки, Рита и Вера, приехали. Явились прямо с парада на Красной площади в белых футболках, туго обтягивающих груди и талии, весёлые, нарядные, пахнущие духами.
После тостов на даче спустились к Сетуни, пошли вдоль неё. Когда устали, Лена села на берег, ниже того места, где я увидел парочку, и опустила ноги в воду. Она очень фигуристая, ноги красивые. Не уступит бёдрами той девице. Я сказал, что она может простыть. Лена тут же вынула ноги. На них тонкие капроновые чулки, которые заметны лишь на пальцах.
Впервые увидел такие чулки. Вероятно, тогда они только что появились. Я вытер её ноги, отжав воду со стоп. Лена благодарно приникла к моему плечу. Я тут же отодвинулся, чтобы не увидели ребята.
В это время вниз по течению проплыли две жабы, одна на другой. Гребла нижняя жаба, а самец, вцепившись в неё, крепко держал подругу за шею. Лена с любопытством смотрела, потом глянула на меня и, ничего не сказав, покраснела. Выручил только что прилетевший соловей. Сев на дерево, он стал яростно щёлкать.
- Ты знаешь, о чём он поёт? – спросила Лена.
- Зовёт подругу.
- Он извещает, что занял место. А ты не хочешь застолбить его?
- Здесь много людей, – смутился я и проговорился по Фрейду,
- Но можно уйти в лес.
- Нехорошо покидать ребят.
Лена улыбнулась и вздохнула, мол, какой непонятливый. Потом запела:

Всё стало вокруг голубым и зелёным.
В ручьях забурлила, запела вода.
Вся жизнь потекла по весенним законам.
Теперь от любви не уйти никуда, не уйти никуда…

Она пела негромко. Голос душевный. Её могла услышать Валентина Серова, певшая эту песню в фильме «Сердца четырёх». Она часто гуляет здесь. Но для меня, выпускника мужской школы, выросшего на Ильинке, где не было сверстниц, девочки были существами с другой планеты. А у Лены явно бурлила плоть. И я оробел, испугался.
После того, встречая меня на факультете, Лена останавливась как вкопанная, вспыхивала, строила грустное личико, закатывала глаза. Несколько раз присылала мне с Игорем то ветку черёмухи, то букет сирени.
5.6.52. Чтв. Сдал немецкий на отлично! Текст из «Диалектики природы» был очень трудным. Там оказалась непереводимая идиома Partizip-zwai. Удачно справился и со статьей из «Neue Zeit». Вера Александровна похвалила меня.
14.6.52. Суб. История СССР - отлично. Экзамен трудный – половина группы получила хорошо. Вопросы: 1. Разгром Пермского наступления Колчака. 2. Рост культуры СССР в послевоенный период.
Готовлюсь к марксизму-ленинизму, главному в этой сессии экзамену. Но отвлекаюсь. Читаю «Бурю» Эренбурга, стихи Исаковского.
10 июня был на закрытии сезона в Большом зале консерватории. С Игорем Константиновым, Феликсом Прудниковым, Леной Ойцевой и её подругой по даче юристкой Ритой. Дирижировал молодой выпускник консерватории Евгений Светланов. Он исполнял свою симфонию. В перерыве со сцены вынесли чуть ли не половину стульев и пюпитров.
Интересно, что можно исполнить таким малым количеством инструментов, недоумевал я и поразился, когда объявили Пятую симфонию Чайковского. Я знал её по радио, но живьём слушал впервые. Несравнимо!
После концерта Лена закатила глаза, обмахиваясь платочком, мол, так ей плохо. Это продолжалось и в электричке. Когда Рита вывела её в Востряково, Феликс сказал: «Ничего особенного, просто она хотела узнать, как ты, Володя, отнесёшься к этому». Игорь скептически хмыкнул и выбежал проводить их.
23.6.52. Пнд. Марксизм-ленинизм – отлично. В ночь на субботу сидел до 5 утра. Спал всего 2,5 часа, поехал в Москву, почти весь день сидел во дворе на Моховой 11 и читал. В аудиторию зашёл в 5 вечера. Взял билет. Вопросы: 1. Ленинско-сталинское учение о партии. 2. Сталинская конституция о политической и экономической основе СССР. Сажусь за стол, и показалось – ничего не помню. Совсем! Но собрался с мыслями, начал писать ответ.
Василий Иванович Злобин слушал, глядя на меня, прижав карандаш к щеке, и кивал головой. После экзамена он сказал, что мой ответ был наголову выше, чем у Струкова, который в другой подгруппе отвечал накануне на тот же билет. Потом добавил: «Бараев был одним из самых лучших в группе». *
27.6.52. Птн. Вопросы на историческом материализме: 1. Сущность и характерные черты государства и права. 2. Расцвет социалистических наций и советской культуры, национальной по форме, социалистической по содержанию. Отвечал уверенно. Хорошо ответил на дополнительные вопросы.
Тажуризина, Милосердова, Резенова, слышавшие меня, страшно удивились, когда Нестеренко поставил «хор». Я начал оспаривать, а он, виновато улыбаясь, сказал, что в течение года я пропускал занятия, мало выступал на семинарах. Надо было сказать, что я пропускал по болезни, но растерялся. Жаль! Ведь впервые шёл на повышенную стипендию.
Нину Трунову встречаю редко. Всегда приветливо улыбаемся друг другу. Продолжаю удивляться её глазам, улыбке. Но прав Игорь, вряд ли у нас что-то будет. Недавно ехал в электричке, вспомнил о Нине, и вдруг возникла мелодия на стихи Исаковского:
Мы с тобою не дружили,
Не встречались по весне,
Но глаза твои большие
Не дают покоя мне…
Потом вдруг услышал по радио песню Мокроусова на эти стихи. Но моя мелодия подошла к стихам Исаковского: «Хорошо весною бродится / По сторонке по родной, / Где заря с зарёю сходится / Над полями в час ночной»…
Весна буйствует ароматом сирени и черёмухи. Но особенно поражает цветенье яблонь. Прав Исаковский: «Поглядишь, глазам не верится, / Вдаль
на целую версту / То ли белая метелица, / То ль сады стоят в цвету!»
Но сады цветут не на версту, а вдоль всей Киевской дороги. И такие чувства охватывают душу, что она невольно поёт. Потому и родилась мелодия.
* С удивлением и радостью увидел фото В.И. Злобина в книге В.Димова «Университет Ломоносовых» (М. 2003, стр. 301, фото № 142). Знакомый пронизывающий взгляд, очки в руках. Его фамилия не указана, а подпись гласит: «Отбор талантов начинается на вступительных экзаменах». Спасибо Владимиру Димову! Любопытно, что сын Злобина стал известным бизнесменом и политиком, который жил и работал в США. Видел его в теледиспутах.
ЗИНОВЬЕВ СТАВИТ ОТЛИЧНО
29.6.52. Ехал в Москву в электричке и напевал свою песню на стихи Исаковского. На этот раз экзамен принимали заведующий кафедрой логики Виталий Иванович Черкесов и уже знакомый мне Александр Александрович Зиновьев. Черкесов – земляк Косолапова – уроженец станицы Ново-Аннинской Царицинской губернии. Но никаких тёплых чувств между ними не было. Ричарду больше нравился Зиновьев. В войну он летал на штурмовике. За 30 вылетов на «летающих гробах», как порой называли самолёты-штурмовики, представляли к званию Героя Советского Союза. Но особисты не дали хода награде из-за его прямоты и резкости суждений. А главное, он не прогибался перед ними.
И вот я отвечаю на вопросы, выпавшие в билете. Выслушав меня, Зиновьев спросил, как я понимаю соотношение диалектической и формальной логики. Вопрос – на засыпку. Недавно в Круглом зале происходила острая дискуссия по этой теме. К счастью, Рик пригласил меня с собой, и я запомнил, спор между Черкесовым и Зиновьевым. Оказавшись меж двух огней, я решил проскользнуть между Сциллой и Харибдой, с помощью шуток.
- Разделение логики на формальную и диалектическую отметил ещё Лермонтов. В «Герое нашего времени» он писал: «Чтобы выучиться диалектике, надо опрокинуть в уме своём все школьные правила логики».
Вижу, Черкесов напрягся, неужели у Лермонтова есть такое? Он явно не знал этих слов. А в глазах Зиновьева – проблеск улыбки. Он понял, что шеф впервые слышит эти слова Лермонтова. И дружески подмигнул мне, мол, действуй так же. И я продолжил:
- Лермонтов имел в виду женскую диалектику, когда надо опрокинуть в уме своём все школьные правила логики. Например, «Человек полюбил меня, но я замужем и, следовательно, не должна его любить». Но это обычная логика. А есть и особая, женская диалектика: «Я не должна его любить, ибо я замужем, но он меня любит, следовательно…» Далее рассудок говорит не рассудок, а глаза, язык, сердце, чувства. - Почувствовав уход в сторону, я вернулся к теме, - Сейчас развивается математическая логика, дальше могут появиться физическая, химическая, биологическая логики. Так разрастётся целая роща ответвлений. Эти ветки колючи, как и те, кто их взращивает. Если хотите, могу продолжить.
- Нет, не надо, - сказал Черкесов и глянул на Зиновьева, не хочет ли он сказать что-то. Александр Александрович улыбнулся:
- Очень к месту цитата Лермонтова, и о разветвлении логики любопытно. Я думаю, можно поставить отлично.
- Вполне, - согласился Черкесов.
Мне показалось, доцент придёт домой и станет листать «Героя нашего времени». Но эти слова почти в конце – в главе «Мэри». Но пусть прочтёт весь роман, подумал я, это будет полезно.
Я был очень доволен оценкой. Тем более, что она войдёт в диплом. Позже Черкесов стал одним из ярых критиков Зиновьева. Но уже тогда показалось, что Виталий Иванович не только уважал, но и как бы опасался Александра Александровича.

ДО СВИДАНЬЯ, ПЕРЕДЕЛКИНО!
Перед каникулами вспоминаются эпизоды из жизни в Переделкино.
В марте меня вызвали в Кунцевский военкомат для постановки на военный учёт. На медкомиссии нас раздели догола, осмотрели на первом этаже и отправили нагишом по лестнице на второй этаж. Было холодно и стыдно голыми красоваться перед врачами и медсёстрами.
На кладбище, в солнечный осенний день, увидели могилу известного актёра Малого театра Шмаги, а недалеко от неё доску с эпитафией:

Покойся, прах души нетленной
В сени обители святой.
Ударит час конца Вселенной,
И мы увидимся с тобой».

Прочитал эти строки, и тут же раздались удары колокола…
Зимой, вечером, у тёмного кладбища услышали удивительный голос. Какой-то тенор пел русские песни («Метелица», «Ах, ты душечка»), арии из опер. Пел явно профессионал, но чувства так переполняли его, что он не боялся мороза.
Изучить писательский посёлок не удалось. Зимой уезжали в МГУ на рассвете, возвращались затемно. Поэтому, где живут знаменитости, не знали. Недавно познакомился в электричке с поэтом Цырен-Базаром Бадмаевым. Он живёт рядом с дачей Твардовского вместе с земляками, студентами литинститута Цыденжапом Жимбиевым и Солбоном Ангабаевым. Зашёл к ним в гости. Цырен-Базар говорит, что они выпивают с Твардовским, знакомы с Маршаком, Долматовским. Получая стипендию и гонорары, устраивают пирушки. Мне хотелось бы увидеть этих корифеев литературы, но некогда искать их, а пути наши не пересекаются. Их возят на персональных машинах через Можайское шоссе на Кутузовский проспект, а мы ездим на электричках по Киевской дороге.
 Осенью 1967 года, приелетев в Москву от журнала «Байкал», я побывал у Чуковского, и удивился, что его двухэтажный дом находился в пяти минутах от нашей дачи, где мы жили целый учебный год.
Но дачу Будённого на Баковке посетили. Недавно, после жаркого дня, решив искупаться, мы перелезли через забор, зашли в пруд. Плескаясь в тёплой, чистой воде, мы боялись, вдруг застрочит пулемёт. Жители поселка рассказывали, что в 1937 году Семен Михайлович открыл огонь по тем, кто приехал арестовывать его. Говорят, он стрелял прямо с балкона дачи. Потом позвонил Сталину. Тот спросил: «Часок продержишься? А я пришлю свою охрану». И прислал, чем спас Будённого. Но мы вели себя тихо, никто не услышал нас, и мы ушли довольные полуночным купанием.
Хозяина нашей дачи ребята почему-то звали Живоглот, а прежнюю хозяйку в поселке Чоботы, на той стороне железной дороги, - Крысоловка. Между тем, внучка «Живоглота», Света Щербинина, была хорошей девчонкой. Уезжая на каникулы, я отдал ей свою сезонку, она заменила моё фото, приклеила своё, дописала букву «а» к моей фамилии и «до дна» использовала её.
Нынешнее Переделкино сильно изменилось. Тихий посёлок стал чуть ли не международным центром литераторов – проходят встречи, семинары писателей, концерты бардов и менестрелей. Но посёлок раздирает борьба за новый передел. Писатели трёх расколотых союзов грызутся за дачи, а люди, далёкие от литературы - за приватизицию своих коттеджей.
Идут атаки и на прошлое посёлка. Писатель Сергей Лукницкий в книге «Переделкино. Дворец Дожей» переименовал посёлок Лукино в Лукиницы. Для чего? Видимо, для того чтобы сблизить свою фамилию с названием старинного села и  написать: «Отсюда и берёт начало род Лукницких».
Говоря о происхождении Переделкино, он пишет, будто Иван Грозный пожелал венчаться в церкви бояр Колычевых, но «тёмный народ не понял своего счастья  и отказал в венчании Государю на седьмой жене при живой шестой. Царь осерчал, приехал, в церкви венчался, а народу учинил передел, отсюда и название села пошло. А передел потом долго ощущался в этих местах: всех мужиков – от грудных младенцев до столетних старцев – повелел царь своим опричникам оскопить».
Если и было так, то село называлось бы Оскоплино, а не Переделкино. Да, страшен был царь во гневе, но в столь жуткую расправу верится с трудом, особенно после «переименования» Лукино в Лукиницы. И это сделал человек, боровшийся за духовную экологию Переделкино. Доктор социологических наук Сергей Лукницкий написал книгу «Есть много способов убить поэта», посвящённую Николаю Гумилёву, основанную на многолетних поисках его отца Павла Лукницкого. Заслуги отца неоспоримы, но «переименование» Лукино в Лукиницы бросает тень на сына…
Нагнетаются страсти и по телевидению. В декабре 2008 г. один из каналов ЦТ посвятил передачу мистике Переделкина. Мол, это место не только вдохновляет писателей, но и доводит до беды. Тут водятся вампиры, лунатики, а некая мифическая рулетка одних заряжает вдохновением, а других доводит до самоубийства. Доказывая это, перечисляют фамилии и даты смерти Александра Фадеева в 1956 году, Всеволода Кочетова – в 1973-м, Геннадия Шпаликова – в 1974-м.
В памяти осталось светлое Переделкино. Тихое, солнечное, уютное в любое время года. Сухие осенние листья клёнов. Заснеженные, сверкающие на солнце деревья на берегах Сетуни. Даже зимние холода в дачном доме не омрачают воспоминаний. Аромат сирени, яблонь, соловьи весной и в начале лета заглушают мрачные воспоминания.
Позже, переехав в Москву, я привозил сюда свою семью, возлагал цветы на могилы Пастернака, Чуковского. Бывали и у дачи, где мы жили в 1951-52 учебном году, но заходить почему-то не хочется.

КОЗЕЛЬСК И ДОРОГОМИЛОВО
1-21 июля 1952 г. провёл в военном лагере под Козельском. Потом работал кровельщиком в Дорогомиловском студгородке. Вместе с Гаврилой Лихошерстных и Серёжей Дурындиным. Август провёл в спортлагере. Записи в Козельске и Красновидове не вёл, писать при всех неудобно. Да и прочесть могли. Поэтому восполняю пробел воспоминаниями.
В Козельск на военные сборы в Кантемировскую дивизию везли в теплушках. Туда и обратно. Жили в палатках. Мне и Грише Квасову, как самым высоким, вручили ручные пулеметы Дегтярева. Очень длинные, тяжёлые. Сапог 45-го размера мне не досталось, и я единственный ходил в ботинках с обмотками. Зато с гордостью говорил: запомнил эту экипировку времён первой мировой войны. Однажды на привале полковник Бицоев сказал: «У тебя ноги как обнажённые». Я не обиделся и вместе со всеми смеялся его шутке.
Мы в полной выкладке совершали марш-броски, форсировали Жиздру. Стреляли из боевых винтовок, автоматов, пулеметов.
Более половины сборов шли дожди. Пришлось сушить портянки под собой. Питание жуткое – кислые щи, толстые синие макароны, жидкий, полусладкий чай. Однажды Юра Марков поперхнулся, чихнул и обрызгал сидевших напротив. Боря Воронович отодвинул алюминиевую миску, а я вытер свои очки и доел щи. Мне явно не хватало еды. Я похудел с 80 до 72 кг. После лагеря услышал, что мне и Грише Квасову, с нашим ростом, полагалось две порции, но мы об этом не знали.
Однако Козельск не стал для меня «злым городом», как его назвали мои предки. Я легко переносил трудности, преодолевал полосы препятствия, с удовольствием стрелял. Метая гранаты, установил своеобразный рекорд – бросил три гранаты одну за другой так, что они одновременно оказались в воздухе, но все попали в окоп. Как же я удивлялся тому, что Ивановский, Лекторский, Воронович и другие не могли добросить гранаты до окопа. Но где они могли научиться этому, ведь они росли в узких арбатских дворах.

В Дорогомилово ездили со Стромынки. Работа опасная – чинили крыши на 7-этажных домах студгородка. Мы расписались в том, что прошли курс по технике безопасности, и будем пользоваться страховочными верёвками. Разводили костёр под большим баком, топили в нём битум. Верёвок не было, мы поднимались на крышу по пожарным лестницам на торцах зданий. С помощью лебёдки поднимали вёдра на крышу, размазывали горячую жижу и клеили на них рулоны рубероида. Особенно опасно было клеить края, где не было перил. Вверх я поднимался почти бегом, обратно спускался ещё быстрее - используя руки, перескакивал через края лестницы как орангутан.
Когда битум кончился, мы поехали на нефтеперегонный завод в Люберцы. В бассейне ароматических углеводородов ломами откалывали тяжёлые липкие комья и грузили в кузов машины. Запах одуряющий. Недаром там работают заключённые. Женщины, увидев нас, стали звать: «Идите к нам!» И мат-перемат! Меня, желторотого юнца, это шокировало.
В конце июля было жарко. Мы уставали от жары и постоянной опасности упасть с высоты. Я заработал на туфли и на житьё. Гаврила и Серёга тоже.

ТАНЕЦ МАЛЕНЬКИХ ЛЕБЕДЕЙ
Август в Красновидове - тренировался в сборной МГУ по баскетболу.
Женская команда - биологи Валя Бакрадзе, Нина Лукьянова, Майя Балашова (мехмат), химички Дина Барышникова, Вера Брусникина, юристка Ира Гуляева, физик Аля Ларионова, экономисты Оля Бречко, Римма Самар, Межинская, Давыдова, геологи Эрна Прохорова и Галя Рябых.
Мужская команда - физики Гога Астахов, Вадим Бирюков, Антс Коорт, Лёва Логунов, Саша Чижов, геолог Женя Долгинов, философы Вл. Бараев, Толя Калиничев и Лев Спиридонов, юристы Юрий Матвеев, Юрий Оксюкевич (он же играющий тренер), филологи Боря Попов, Вл. Этов, экономист Женя Широков, пятеро с мехмата - Дима Банный, Эмиль Ершов, Владик Писаренко, Гена Ситников, Елизаров. Имена восстановил по фотографиям.
В спортлагере узнали о предстоящем осенью 1952 года XIX съезде партии. Увидев новое название – Коммунистическая партия Советского Союза - КПСС, я сказал: «Теперь большевики будут капээсэсовцы». Лёва Спиридонов возмутился: «Только такому, как ты, могла прийти в голову эта чушь!»
Гена Ситников сказал: «Когда вышел труд Сталина по языкознанию, на мехмате обязали учесть его. И один студент написал курсовую «Проблемы развития математики в свете труда Сталина «Марксизм и вопросы языкознания». Филолог Володя Этов тоже откликнулся на этот труд, написав курсовую «Взаимоотношения фольклора и надстройки».
Тренировались в охотку, кормили гораздо лучше, чем на военных сборах. По вечерам гуляли в Берёзовой роще, о которой сложили песню: «Берёзовая роща всегда прекрасна ночью. / Здесь тихо бродят пары при луне». Пели на мелодию «С Одесского кичмана бежали два уркана», но песня звучала очень мило. На берегу Москвы-реки, у костра пели «Глобус», «Весёлый Роджер», «Пират, забудь про паруса», «Четыре зуба», «Бандьера росса», рассказывали анекдоты и истории.
Ночами подбрасывали девчонкам в постель колючки репейника. А однажды по идее Бори Попова выкрали у гимнасток чёрную комбинацию, нарисовали зубной пастой череп с костями и повесили над их палаткой как пиратский флаг. Потом набили спортивный костюм тряпками, травой, приделали голову, закрыв «лицо» спортивной шапочкой и, скрестив руки, усадили на стул в центре палатки баскетболисток. Ночью одна из девчонок увидела сидящего «парня», поднялся визг. Но далее таких шуток не заходили. Отношения с девчонками были чистые. Почти все, как я, - не целованные.
Смотр самодеятельности выиграли баскетболисты. Постановщик Дима Банный набрал группу из пяти почти двухметровых парней. Самым маленьким, 188 см, был я, в центре. Справа - Юра Матвеев, Антс Коорт, слева - Лёва Логунов, Елизаров. На вопрос «Почему пять лебедей, а не четыре, как в балете?» Дима ответил: «Потому что в баскетбольной команде - пятеро».
Мы надели балетные пачки из ивы и осоки, украсили головы венками из листьев, водяных лилий и под звуки адажио из «Лебединого озера» на аккордеоне выплыли из кустов к костру, помахивая руками, а потом начали «Танец маленьких лебедей». Спортсмены встретили номер рёвом восторга. И долго потом вспоминали его. Не знаю, повторялся ли танец в последующие сезоны, но мы были первые в истории МГУ лебеди, исполнившие танец в Красновидово.
Однажды мы с Валей Бакрадзе как-то отстали от всех и, оказавшись вдвоём, пошли вдоль Москвы-реки. Было темно, туман покрыл берега. Шли, болтали о том-сём. На каком-то спуске я поддержал её за руку, а она взяла меня за талию. Устав, мы присели под стогом сена. Приникнув спиной к стогу, она смотрела в небо. Вечерняя заря еще не угасла, её глаза и лицо были видны. Гордый грузинский профиль, прямой нос, тёмные кудри. Она тихо зашептала что-то непонятное, а потом сказала, что это стихи Шота Руставели и перевела их на русский. Я в шутку спросил, точен ли перевод, Валя засмеялась, потом утихла и, приклонив голову к моему плечу, сказала, что ей холодно. Тут бы мне приобнять её, но мною овладела неловкость, переходящая в трепет. Я вскочил на ноги, подал ей руку, и мы быстро пошли к лагерю. Засыпая, я с грустью подумал: «Вот и прошло лето, а я так и остался нецелованным».
Ричард Косолапов говорил: «У «Танца маленьких лебедей» один недостаток – краткость». Так же быстро прошло лето. В последние дни августа по утрам было прохладно. Вода в Москве-реке стала холодной, по ней плыли волны тумана, но я, изображая сибиряка, на виду у всех плавал после общей утренней зарядки.
В заключение после долгих сомнений решил рассказать о том, что не записал ранее, но запомнил до деталей. После Красновидово на спортплощадке во дворе МГУ, на Моховой 11, прошёл смотр итогов летних сборов. Разбитые на два состава баскетболисты начали игру. Стараясь изо всех сил, я носился, прыгал как бешеный. Но у меня не шли мячи. Я наглухо прикрыл Володю Этова, не дав забить ему ни мяча, но сам забил лишь два раза. Тренер Юрий Оксюкевич успокоил: «Зато хорошо сыграл в защите».
Огорчённый относительной неудачей, недовольный собой, я пошёл на итоговое собрание баскетбольной сборной. Слушая отчёт Оксюкевича и выступления ребят, я написал записку о том, что тренировки в Красновидово проходили плохо, и послал её главному тренеру Давидсону. Наум Моисеевич зачитал текст. Раздались возгласы возмущения: «Безобразие! Всё было хорошо!» «Кто написал записку?» «Подписи нет», - сказал Давидсон. Боря Попов предложил: найти анонимщика по цепочке! К счастью для меня, этого не сделали. Но все догадались и так. Я сидел сзади красный от стыда.
Официального разоблачения не последовало. Ни тренеры, ни ребята не упрекнули меня. Но дело кончилось тем, что я был «выдвинут» из сборной МГУ. О том, как тренеры не любят выносящих сор из избы, известно и в наши дни. Вспомните, как за споры с тренерами, острый язык и интервью в печати вылетели из «Спартака» Андрей Тихонов, Саша Аленичев, Егор Титов.

НАИЦЕНТРЕЙШИЙ ЦЕНТР
28 сентября 1952 г. Суб. Новый учебный год вновь начался с поиска квартиры. Нашёл её на улице Горького 16/2. В доме на углу Пушкинской площади - Елисеевский магазин, музей Николая Островского, Дом актёра. Рядом гостиница «Центральная» и кинотеатр «Центральный». Мы между ними - в наицентрейшем центре.
Предложил Ричарду Косолапову поселиться со мной. А он уже собрался в Клязьму, куда переехали бывшие переделкинцы. Провёл его под арку с Пушкинской площади, во дворе - налево, в полуподвал. Там комната 2х3 метра. Мы с ним - на широкой кровати левее двери. Хозяйка «тётя Шура» - на диванчике у окна, выходящего во двор. В соседней квартире поселились Алла Герасимчук и Рита Песковская. Как однокурсницы оказались там, не помню. То ли я им подсказал, то ли они мне.
Съездили в Переделкино, выписались. В Кунцево снялись с военного учета. А с пропиской сложнее – улица Горького, правительственная трасса. Потребовались характеристики и справки из МГУ. Неделю поработал с Гаврилой и Серёжей Дурындиным в Дорогомилово, где остались дырявые крыши. Из-за всего этого я сходу отстал в учёбе.
Как хорошо, удобно теперь. Встаём за час до занятий, доходим до Моховой за 15 минут. Так непривычно после двух лет езды в электричках и метро. В нашем дворе живёт шахматист Тигран Петросян. На углу ВТО каждое утро вижу артиста Михаила Названова. Почти такой же высокий, как я, но более представительный. От него так и веет аристократом. ;Увидев его, хочу поздороваться, но не решаюсь, хотя он точно заприметил меня. У дома № 9 по улице Горького видел садящегося в машину поэта Анатолия Софронова.
Магазины вокруг – самые лучшие. Хлеб берём в булочной Филиппова. В Елисеевском гастрономе есть всё, даже байкальский омуль!
- Касса! - кричит продавщица, - Перебейте майору яйца в яичный порошок!
В зале - хохот. Деньги есть, покупаем, что хотим. Недавно пришла посылка из дома – кедровые орехи, копчёный омуль, сало, чёрная осетровая икра. Сало, омуль съели сразу, орехи щёлкаем, а икра плесневеет в окне. Видимо, придётся выбросить. Почти восстановил вес – 78, 5 кг.
2.10.52. Чтв. Простыл. В поликлинике МГУ дали освобождение. Утром пропарился в Палашёвских банях. Сходил на Моховую, там увидел перевод из дома – 200. Получил на главтелеграфе К-9. Купил экмолин с пенициллином Розе от ангины. Отправил с Главпочтамта на Кирова. Маленьких ящичков не нашлось, пришлось взять большой, заполнить бананами. Они ещё не видели такой экзотики. (Жаль, они сгнили в пути).
Затем пошёл на просмотр фильма «Композитор Глинка» в театре киноактера на улице Воровского (ныне Поварская). После кино провожали Иру Глебову, Эмму Федькову - Саша Орловский, Виталик Кузнецов и я. Прошли от площади Восстания до Манежной, через Красную площадь, Москворецкий мост. По Пятницкой улице зашли в какие-то дебри Замоскворечья. Пересекли Садовое кольцо по диаметру. Обсуждали фильм, спорили. Виталька как-то неловко, угловато ухаживал за Ирой. Между прочим, она одна из самых красивых на курсе и на факультете. Милое обаятельное лицо, светлые волосы. Мы с Сашей смеялись над Виталькой. Проводив их до дома, разошлись. Я сел на «Аннушку». Пересекая Сретенку, посмотрел в сторону дома Нины Труновой. Вспомнил, как провожал её после вечера туристов. Тогда шёл снег, а сейчас было тихо, тепло. Мне стало грустно.
4.10.52. Суб. Продолжаю болеть. Вчера посмотрел две серии фильма «На дне». Тарасова, Масальский, Грибов потрясают, как и сам Горький…
В среду к нам зашёл Максим Хитынов. Мой земляк из Иркутской области, строитель МГУ. Он увидел меня однажды, узнал во мне земляка, подошёл, представился. Приглашает на стройку, обещает провести в высотное здание. Максим старше и меньше меня. Более монголистый, грубее. Познакомил его с Риком. Хочет поступать в МГУ. Мы посоветовали на философский. Он задумался. Приходит выпивший. Зарабатывает много. Как-то сел рядом с лежащей тётей Шурой, наклонился к ней и, дыша перегаром, стал говорить что-то. Я сделал ему замечание, а тётя Шура шикнула на меня, мол, не мешай говорить. Бедная старушка была явно довольна тем, что нашёлся мужик, который обратил на неё внимание. 
5.10.52. Воскр. Сегодня открылся XIX съезд партии. От Колонного зала доносятся «Вихри враждебные веют над нами» и другие революционные песни. Утром весь философский факультет выехал на Ленинские горы.
Воскресник в честь съезда был более тяжёлым, чем прежде. Копали ямы для посадки лип, выгребали и выносили глину. Многим трудно не только это, а даже просто воткнуть лопату в вязкий грунт. С утра моросил дождь. Кое у кого сразу появились мозоли. При всём, при том, настроение у всех было хорошее. Сейчас у меня болят руки, плечи, спина. А каково тем, кто впервые взял в руки лопаты.
7.10.52. Вт. С удивлением услышал в речи Сталина слова: «Буржуазия выбросила знамя демократии за борт». Их я читал у Розенталя в брошюре ВПШ ещё весной. Одно из двух – либо Розенталь писал текст этой речи, либо те, кто готовили её, дословно перепечатали места из этой лекции. Вряд ли простые смертные доберутся до этой брошюры, но делать так нельзя.
10.10.52. Пятн. 12.30 ночи. Вернулся с вечера «Наше лето», которое философы провели совместно с историками. Весело, с песнями, шутками рассказывали о летних походах. Из-за того, что все факультеты рядом, любые вечера превращаются в общеуниверситетские.
Видел химиков Декартова и Матова, землячку Гету Архинчееву (мехмат), юриста Лёню Плешакова, других знакомых по парадам, военным сборам, спортлагерю и соревнованиям. Столько их теперь! Увидев меня, Матов сказал друзьям: «Вот – центровой из «Танца маленьких лебедей»!
Это - один из лучших вечеров за всё время учёбы.
15.10.52. Ср. Вчера ездил в МЭИС, где три команды МГУ сражались против трёх команд МЭИСа. Позвал Боря Попов, он в 1-й сборной. В женской команде появилась яркая личность – Роза Ахаладзе. Перевелась из Тбилиси, где играла за университет и «Науку». Высокая, стройная, умная, изящная в игре. И одета необычно: черные атласные трусы, жёлтая кофточка, тогда как у всех майки. Девчонки победили благодаря прекрасной грузинке, она забила большинство мячей.
- Какие у неё глаза, волосы! - сказал мэисовец, сидевший рядом.
Ещё больше ему понравилась Оля Бречко, он стал спрашивать о ней. Ответил, что она с экономического факультета, и характером очень славная.
Обратно ехали большой гурьбой на 46-м трамвае – Эмиль Ершов, Владик Писаренко, Юра Матвеев, Нина Лукьянова, Роза Ахаладзе. Валя Бакрадзе познакомила меня с ней. Роза миловиднее Вали. Эмиль попросил слова песни у Иры Сакун, она стала напевать, а он записывать. Люди с улыбкой и симпатией смотрели на нас.
Сегодня на Стромынке обсуждали фильм «Композитор Глинка». С докладом выступил Гриша Квасов. Говорили долго. Галя Старостина поставила жирную галочку в Дневник комсорга, в котором писала что-то.
19.10.52. Воскр. Открылось первенство МГУ по баскетболу. Первая игра с экономистами прошла неудачно. Бочкарёва, Мамардашвили, Ананьева не допустили из-за отсутствия медсправок. Я предупреждал всех, они обещали, но не успели. «Эх. Мераб, Мераб!» – говорю ему. Он виновато улыбается: извини. Стартовый состав - Гриша Квасов, Лева Спиридонов, Петя Рачков, Учи-Альфред и Юра Ситнянский. Юра первокурсник, но играет в сборной МГУ. Я и Толя Калиничев подключились позже. Могли бы выиграть. Но Вася Хачатуров так подготовил своих, так руководил ими в ходе встречи, что мы проиграли 47:58. Мой вес вырос до 80 кг.
Накануне не спал ночь. Встречал на Ярославском вокзале сотрудницу Минздрава из Улан-Удэ, с которой отец отправил посылку и деньги. Явился в 2.30, но выяснил, что поезд пришёл вчера. Папа напутал в телеграмме день её приезда. Обратно шёл мимо высотного здания у Красных ворот, там свернул на Садовое кольцо. Дул ветер, моросил дождь. От кинотеатра «Форум» прошёл до Каретного ряда до Петровки и Страстной площади.
В одном из переулков встретил выпивших с гармошкой. Они во все горло пели разухабистые песни. И такой кабацкой стариной повеяло. Домой пришёл в 3.40. На путь от площади трёх вокзалов ушло 50 минут.
21.10.52. Вт. Ночное путешествие окончилось простудой. 37,5*, но слабость - на все 40. Вчера нашёл в общежитии ВПШ на Миусской площади Елизавету Андреевну Константинову. Она участница лыжного перехода Улан-Удэ – Москва 1937-38 года. Взял посылку и деньги. Пошёл в третий раз на «Прелюдию славы». В кинотеатр «Центральный» у редакции «Известия». *
Милый мальчик Роберто Бенци в роли юного дирижера превосходен. Много музыки – Бах, Бетховен, Вебер, Моцарт, Лист. Особенно понравилась увертюра к опере Россини «Вильгельм Телль», которую услышал впервые.
25.10.52. Суб. Неделю назад вышел № 3 «Трибуны спортсмена». В ней моя передовица и статья, в которой я раскритиковал секретаря комитета комсомола факультета Мишина и завотделом военно-спортивной работы Алексея Павлова.
Её поместили внизу газеты, где, не то, что прочитать - увидеть трудно. Но заметили. Дима Авраамов сказал, что спортивная газета не имеет права критиковать комитет комсомола, а Лёва Спиридонов заявил, что нельзя так писать о Мишине: «У него туберкулёз последней стадии. Как идеолог он очень силён. Пишет диссертацию о речи Сталина на XIX съезде партии. И Павлов вовсе не бюрократ, роющийся в бумагах».
Лёва пришёл к Соловьевой, а Иза сказала: «Ты же сам говорил, что «Трибуна» никого не задевает. А как задели, возмущаешься».
Однако Павлов начал суетиться, записывает расписания игр по б/б, волейболу. Она довольна реакцией и в то же время нервничает.
27.10.52. Пнд. Вчера произошла сенсация. Философы стали выигрывать у юристов, чемпионов МГУ! Я пришёл, не думая выступать. Слаб после болезни. Мы повели 12:2, а к перерыву 38:18. Их лучшие игроки и тренеры

* Кинотеатр «Центральный» позже снесли. Там я впервые увидел поэта Марка Лисянского, читавшего перед сеансом свои стихи «Дорогая моя столица». Тогда они ещё не были положены на музыку. А полвека спустя эта знаменитая песня стала гимном Москвы.

Юрий Оксюкевич и Борис Федотов перед встречей заявили, что играть не будут. Но после перерыва разделись. Они-то и внёс перелом. Федотов перехватывал пасы, пасовал, забивал сам. Его держали двое – Учи-Альфред и Рачков, но ничего не могли поделать.
Когда Учи получил 4 фола, вышел я. В начале зал был пуст, а во втором тайме зрителей набилось как на лучшие игры мехмата и геологов. Люди сидели и стояли вдоль стен, толпились у дверей. Мне поручили держать Федотова, я несколько раз перекрывал его броски, он принёс всего 6 очков, но другой играющий тренер Оксюкевич и «чиграши», как мы называем маленьких игроков, используя пасы Федотова, забивали и сравняли счёт.
Весь зал болел за слабых. Особенно геологи, физики, химики, главные конкуренты юристов. Но пороху не хватило. Мы проиграли три очка.
В раздевалке поругались. Удивил Гриша Квасов. Всегда мягкий, спокойный, он вдруг обрушился на Учи-Альфреда за индивидуализм, а тот не менее резко, с албанским акцентом, стал обвинять его в личной неприязни…
2.11.52. Воскр. Сегодня была «заруба» с биологами. Шли очко в очко, и проиграли 57:58. Всего одно очко! Но было много сомнительного – останавливались часы, за которыми следили секретари биологиня Валя Бакрадзе и наш Валя Лазутка, которому она нравится. Пользуясь этим, она могла приписать своим очко. Мы написали протест.

БОЛЕЗНЬ И НЕЛЕЧЕБНОЕ ГОЛОДАНИЕ
5.11.52. Ср. После игры и горячего душа прошёлся без головного убора и заболел. В поликлинике МГУ поставили диагноз – разлитой бронхит. Сижу дома. Вот бестолочь! Как же так! В Сибири легко переносил 40 градусов мороза, а тут простываю при ноле.
В праздничном номере «Трибуны» написал передовицу и две заметки об играх с юристами и биологами. Печатала Вероника Киселева. Ей трудно – статьи поступили поздно. Статью об игре с биологами доводил у неё дома, на Горького 29. Непривычно было: впервые диктовал, вернее, рассуждал вслух, а она быстро стучала на машинке.
С заметкой об игре с юристами – конфуз. Не докончив абзац, попросил её написать самой. И она выдала: «Самоуспокоенность и самоуверенность философов после первого тайма (и это в игре с чемпионами!) кончилась поражением». Вторая вставка: «Исправив эти ошибки, философы выйдут на одно из первых мест». Это мы-то, которые из года в год занимают 10-12 места! Из-за болезни я не посмотрел окончательный вариант, а Иза Соловьева, не прочитав, подклеила в таком виде. Как же неловко стало, когда я пришёл на фак и увидел эти перлы. Иза тут же заклеила их, напечатав новые вставки.
1 ноября подошёл Николай Алексеев и предложил записаться в литобъединение. Я так удивился, начал отказываться: «С чего ты взял, что я смогу?» «Я прочитал твои первые статьи и с тех пор слежу за тобой». Далее Коля сказал, что в литобъединение входят многие философы – Миша Грисман, ставший Курганцевым, Толя Емельянов, Валентин Сидоров, филологи Валерий Осипов, Саша Аскольдов, Светлана Козлова, Виталий Татаринов, Эдмунд Иодковский. Эдмунд написал поэму «Ощущение высоты» о стройке высотного здания МГУ. Но я считаю себя не готовым к столь серьёзному шагу.
6.11.52. Чтв. Вчера по радио передавали увертюру к «Севильскому цирюльнику». Я был дома один и начал дирижировать. Зная, где находятся инструменты в оркестре, я обращался к ним, когда надо было звучать им.
Кончив дирижировать, вышел, несмотря на «разлитой» бронхит, и пошёл вниз по Тверскому бульвару. И всё насвистывал, напевал мелодии. Далее вышел к консерватории. Осмотрел афиши: 10 ноября – «Бетховен, сонаты». Оттуда по Герцена пошёл в университет. Подходя к факультету, стал вспоминать турпоход. И так захотелось увидеть ребят. Вхожу во двор и, как в сказке, желание осуществилось: наткнулся на Марину Данилову, Рику Рабинович, Колю Алексеева и Юру Кривенкова.
- Ну, как музыка поживает? – спросил я.
- Что, что? Я не ослышалась? – воскликнула Марина.
- Да, да, как звучит музыка?
- Хорошо, - расцвела она, - Недавно с Ниной вспоминали поход, как ты всю дорогу насвистывал мелодии, и так чудесно было!
- Володя, - сказала Рика, - почему ты не ходишь в консерваторию? Тебе стоит подумать о музыке серьёзнее, вплоть до того, чтобы заняться ею…
Я мог бы сказать, что нет денег, но промолчал. После этого зашёл на фак, стал смотреть стенгазеты. Подходит Миша Грисман:
- Скажи, кто так блестяще пишет в «Трибуне» передовицы?
- Не знаю, - ответил я. Неудобно говорить, что автор я.
- Ну, ничего, спрошу у Кирилла Бардина, - сказал Миша.
Шёл домой под снегом, дома почувствовал плохо, лёг. Утром Рик сказал:
- Ночью ты стенал, хрипел грудью. Не ходи сегодня на занятия.
Вечером Алла Герасимчук, принесла конфет и письмо отца с факультета.
- Чего заболел? – улыбнулась она, - Знаешь, протест на игру с биологами удовлетворён, я приду на переигровку. И вы выиграете!
Алла и Рита красивы, но отношусь к ним как брат. Однажды я вошёл в их коридорчик и увидел, как Алла, склонившись над тазом, по пояс голая, моет голову. Я обомлел, увидев тугие, пышные груди. Услышав скрип двери, она закрыла их руками, вскрикнула, я извинился и тут же вышел. Подумал, как же мешают ей такие груди. Но в Фирсановке она бегала быстрее всех. И кто-то именно за лёгкий бег назвал её Сольвейг. Недавно Алла пришла и сказала:
- Давай-ка пойдём на улицу, нельзя лежать весь день в подвале.
С нами пошла Рита Песковская. От свежего воздуха закружилась голова. Улица Горького вся в праздничных огнях. Снег, выпавший накануне, тает, на тротуарах грязь, слякоть. Хотели отправить телеграммы с телеграфа К-9, но там много народа. Пошли на Охотный ряд, отправили оттуда.
Потом Алла спросила, не тяжело ли мне, и предложила пойти на Красную площадь. Часы на Спасской пробили полночь. Народу на площади полно, особенно у мавзолея. Ждать смены караула не стали и пошли домой.
Иду сзади и слышу, как Алла Герасимчук шепчет Рите:
- У меня есть такой дневник, который я не показываю даже тебе.
- Неужели ты пишешь о неприличном? – пошутил я.
- Вот какой! Больной, а всё слышит, - сказала Алла, и мы рассмеялись.
Однажды Алла и Рита провели психологическое тестирование и с помощью приборов установили, что у Рика художественный тип, а у меня – мыслительный. Я расстроился. Мне казалось, наоборот. Может, они ошиблись? Рик был доволен тестом и позже часто вспоминал о нём, а я оспаривал его.
10.11.52. Пнд. Вчера был самый тёплый за полвека день в Москве +12 градусов. Все растаяло. 35-летие Октября прошло как никогда пышно. Жаль, из-за болезни не попал на парад. 7 ноября был на Стромынке со своей группой в 406 комнате, где живут Мелкумян, Немцов, Пошехонов, Цацковский, Орловский, Дурындин. Часть кроватей вынесли в коридор, принесли столы, стулья. Стало просторно и уютно. Нас было 20. Наши красавицы Ира Глебова и Валя Сычёва ушли к каким-то своим поклонникам. Шура Милосердова пригласила весёлую землячку из Тамбова, Коля Мокроусов – застенчивую милую подругу, москвичку. Сели по обыкновению «через раз», но девушек не хватало, и я оказался между Борей Бобровым и Сашей Орловским.
Тосты за Сталина, за дружбу, за родителей, за нашу группу и курс. Боря Бобров произнёс тост за процветание ДОСААФ. Он председатель курсовой организации. Я сильно опьянел, танцевал, пел, шутил, прыгал сверх меры. И вся Стромынка гудела. Над нами плясали так, что качалась люстра. Женя Воробьёва лихо станцевала цыганочку – подёргивая плечами, покачивая бёдрами! Потом Слава Дровенников вдруг начал петь песню Сигизмунда Каца на стихи Анатолия Софронова.

Золотом жарким горит небосвод,
Улицы все заливая лучами.
Солнце над башнями кремлёвскими встаёт
И к Маяковской спешит с москвичами…

Коренной москвич, Слава, служил на флоте, но несмотря на матросскую форму, выглядел смешно. Пел с огромным чувством, старанием. Все подхватили припев:

Здравствуй, столица! Здравствуй Москва!
Здравствуй московское небо.
В сердце у каждого эти слова,
Как далеко бы он не был.
Здравствуй, моя столица!
Здравствуй, Москва!

Когда Слава запел новый куплет: «Как ты прекрасен, как ты хорош, в шуме своём замечательный город», я не выдержал и засмеялся, другие тоже, настолько забавно он пел. Не сразу поняв, в чём дело, Слава тоже засмеялся, а потом обиделся. Мне стало неловко.
Расстроившись, я решил пойти домой. Меня отговаривали, но без четверти три я вышел и за 1 час 15 минут дошёл до Пушкинской. Шёл, не чувствуя усталости. А утром, встав с постели, едва не упал. Пятки распухли так, что два дня я не мог ходить.
12.11.52. Ср. Продолжаю болеть, t нет, но бронхит обернулся кашлем, болью в боку, общим недомоганием. Позавчера ушёл с лекции Трахтенберга по Фихте. Не знаю, как буду сдавать историю философии.
Прошёл турнир по шахматам 2-го курса. Участвовали Мосолов, Мелкумян, Садов, Бараев, Бобров, Могилев, Суслов, Пошехонов, Мокроусов, Голиков, Бабаев. Играли после занятий в пустых аудиториях, а некоторые на Стромынке. Грозой всех неожиданно оказался Боря Бобров, которого мы ещё в Переделкино включили в группу тупаков. Играет основательно, долго обдумывая и просчитывая ходы, но без фантазии, остроты. Он уверенно шёл без поражений, но я посчитал обидным проигрывать ему и решил дать бой. Меня он всерьёз не принимал, перед этим я проиграл одному из лидеров Могилеву и… слабаку Голикову.
Я избрал ферзевый гамбит, всё время делал неожиданные для него и рискованные для себя ходы. Но они вывели его из равновесия. Боря начал нервничать, а я стал диктовать свою волю. Решив обострить игру, он обменял коня и слона на мою ладью, затем отдал коня за три пешки. Но это не спасло – его нервы и позиция были расшатаны, и за три хода до неминуемого мата он сдался. Это было его единственное поражение. Боря был удивлён, расстроен. Спросил, откуда я знаю ферзевый гамбит, я сказал, что играл в школе. В итоге I место – Бобров 8,5 очка, II – Бараев - 8, III – Могилев – 7,5. Если бы не проигрыш Голикову, стал бы чемпионом курса.
Невольно вспомнил Улан-Удэнский Дом пионеров на Ленинской. Жарко натопленную круглую печь, обитую чёрной жестью. Необычные, красного, вместо белого цвета лаковые шахматы. И руководителя кружка Николая Ивановича Олзоева. Он приехал из Москвы, где стал чемпионом среди перворазрядников. Спасибо ему! В соседнем танцевальном классе постоянно звучала полька Рахманинова.
18.11.52. Вт. Запись в постели. Лежу пластом. 13 ноября, почувствовав себя лучше, поехал на матч МГУ-СКИФ. На метро до Курской, оттуда по закоулкам – к черту на кулички. По ветру и морозу. СКИФ – спортивный клуб института физкультуры. А полное название – ГЦОЛИФК – Государственный центральный ордена Ленина институт физкультуры. (Ныне РГУФК – Российский госуниверситет физической культуры, позже РГАФК - академия.)
В учебном корпусе и в общежитии – крепкие ребята и девушки, будто сошедшие с плакатов. Но удивительно, все наши команды, кроме первой женской, выиграли. Удивился, как это СКИФовцы проиграли обычному вузу.
Впрочем, почему обычному? МГУ – не только «величавая крепость науки», но и сильный спортивный центр. Химик Радик Хомутов играл за волейбольную сборную Союза в Берлине. Юрист Борис Федотов – центровой московского «Динамо», ездил в Хельсинки. Барьерист Юрий Петров (физик) и спринтер Феликс Грецкий (философ) - в числе лучших легкоатлетов страны.
Юля Гиппенрейтер – мастер спорта по слалому, вместе с мужем Вадимом, знаменитым фотографом, входит в сборную СССР по альпинизму…
Поездка в СКИФ кончилась обострением болезни. Прошлую ночь не мог уснуть. Ворочался, мешал Рику, стал читать «Бурю» Эренбурга. И вдруг вздрогнул от позывных радио и голоса диктора: «Московское время 6 часов». Заснул в 7.30.
Ночь на 22.11.52. 1 час. Кажется, прихожу в себя. Завтра кончается освобождение. Пора на занятия, но серьёзное читать не хочется. Алла Герасимчук принесла журнал «Пионер» за 1938 г. Разглядывал в нём рисунки Смехова, в которых спрятаны фигуры людей, животных. Потом стал переводить Гейне… Мой долг – 50 страниц. Не могу уснуть, надо выписать снотворное.
Беспокоит зимняя сессия. Будут – педагогика, русская литература и история философии. Причем за два курса – от древних греков до Канта и Гегеля, а также французские материалисты и Гоббс, Локк. Придётся отбросить всё и начать готовиться.
И с деньгами провал. Надо выкупить готовый пиджак, а у меня долг 100 р. Рику не выслали денег. Мы жили на деньги для пошива моего пиджака. После стипендии он купил шапку за 300 р. А деньги ему так и не пришли. Видно,
что-то случилось дома. Мы доели «пиджачные», и во время болезни я голодал. Пил чай раз в день. Просить, занимать в долг стыдно и трудно, но занял у Аллы Герасимчук. Многие тоже стреляют. Бедняга Ира Криштопа подошла в буфете и попросила 30 копеек, но я не смог дать. У меня было лишь на бутерброд и стакан чая. Мне стало так неловко.
Выручает тётя Шура. Видя, что у нас ничего нет, она стала приносить из буфета МАДИ, где работает уборщицей, куски хлеба, а иногда остатки колбасы, котлет. Она оставляла это в миске на окне, прикрывая тарелкой. Хлеб, колбаса, котлеты были порой подмочены чаем, соусом. Сначала я брезговал, потом не выдержал и понемногу начал. Ричард упирался, но последовал моему примеру.
Недавно мне прислали из дома 100. Мне хватило бы до стипендии 24 ноября, но пришлось делиться с Риком, не могу же я, как Прудников, есть тайком. И денег снова нет. Если, не дай бог, будет «удовлетворительно» хоть по одному из экзаменов, считай – прощай университет, так как с тройками лишают стипендии. А без неё пропаду. А родителям сообщить не решусь. Взвесился в бане – похудел до 78,7. Но выручают кедровые орехи, которые мы щёлкаем с Риком. Они сытные.
Рик толковый, способный малый. Отец – донской казак. Ричардом его назвала мама. «Хотела, чтобы во всем Хопёрском районе ни у кого не было такого имени». Научился читать в три с половиной года. Ещё до школы прочёл всех классиков, начал рисовать. Он и сейчас делает карикатуры и шаржи. Очень точные, тонкие, язвительные. На редкость честный, скромный, даже застенчивый. Спокойный, ровный в поведении, острый на язык. Недавно рассуждал и сомневался, может ли у него быть настоящий друг? Значит, меня он другом не считает.
23.11.52. Воскр. Ночью уснул в 4, спал до 10. Читаю Канта и «Анти-Дюринга». В 16 ч. пошли с Риком в столовую МГУ. Народу там даже в воскресенье полно. Один студент ел стоя. Стула у стола не оказалось, и он осторожно, чтобы не расплескать суп, поднимал ложку от тарелки. Проели последние деньги и пошли на Моховую 9.
В читальном зале взял Слепцова «Трудное время». Понравилось очень. Теперь надо прочесть Крестовского, Минаева, Решетникова. В читальне душно, читал на балюстраде, под центральной лестницей, у портрета Ломоносова. Меня увидели Лия Веселова и Наташа Говорова, подошли, спросили, как чувствую. Лийка, маленькая, симпатичная девчонка, как и Наташа, играющая в баскетбол, бросилась ко мне как сестренка! Это так тронуло! Они позвали меня в Круглый зал, где логики решили послушать на радиоле сонаты Бетховена.
Когда переходили улицу Герцена, грянул салют в честь Дня артиллерии.* Полюбовавшись салютом, поднялись в Круглый зал. Пока люди собирались. Лия стала играть на пианино Словацкую польку, польский краковяк. Наташа * Тогда День артиллерии скользил по воскресеньям, пока не утвердили 19 ноября - начало наступления под Сталинградом.
Говорова, Неля Пономаренко и другие носились по залу как дети. И вдруг - едкий запах и вздох разочарования. Витя Першин, хороший парень, но полностью слепой, забыв перевести переключатель с 220 вольт на 125, включил и сжёг предохранитель радиолы.
Вернулся в аудиторный корпус, взял «Критику чистого разума» Канта и снова сел на балюстраде. Подошла Эмма Федькова: «Наконец, выздорвел!»
Сказал, что после болезни болят суставы, что отстал безнадежно, боюсь, как сдам экзамены. Она успокоила, всё будет хорошо…

ТУРИЗМ - ГЛАВНЫЙ ВИД СПОРТА
26.11.52. Ср. Вчера в аудитории 82 на Моховой 11 прошёл вечер туристов МГУ. У портрета Ломоносова все стены, колонны снизу доверху были увешены фотомонтажами, картами, схемами маршрутов, текстами песен. Встретил знакомых по спортлагерю со всех факультетов. Помимо своих видов спорта они ходят в походы. Туризм в МГУ – чуть ли не главный вид спорта. Увидел Нину Трунову, Толю Коршунова, Николая Алексеева, его однофамильца Никиту, Кирилла Бардина.
Первое место заняла группа Ваккара, прошедшая по Саянам, то есть по Бурят-Монголии и Иркутской области. Всех поразили снимки, показали на экране с помощью кинопроектора. Поход длился 37 дней. Пройдены места, где никогда не ступала нога человека. (Ну уж! Там есть охотники!) Подвели карты, и группа сбилась с пути. Пять парней и две девушки голодали, и чуть не погибли. Похудели на 10-15 кг каждый. Но выстояли. Помимо спортивной цели они выполнили задания Института географии Академии наук СССР. Уточнили расположение рек, хребтов, собрали гербарии, образцы пород.
В конкурсе туристских песен наш Кирилл Бардин удостоился третьей премии, хотя овация зала на нее была самой сильной. В целом же I место заняли химики, II – философы, III - географы.
1.12.52. Пнд. Как по расписанию, зима вступила в свои права. Окно нашей полуподвальной квартиры завалило наполовину. Пришлось отгребать снег. Он шёл весь день 30 ноября. Москву не узнать. Наклонные стены Кремля в Александровском саду залеплены снегом. Вид у Кремля просто сказочный! Зубцы и бойницы оторочены бахромой, как на рисунках Васнецова. Липы согнулись под тяжестью снега. На улицах стало гораздо тише, уютнее. Нахмурился Герцен в белой шапке, с трудом разглядывая Манежную площадь.
31.12.52. Среда. 18.58. Последняя запись в году. Вот-вот прозвучат сигналы точного времени, и наступит Новый 1953 год в Улан-Удэ. С Новым годом, дорогие мои мама, папа, Роза, Валерик! А где застанут «роковые сигналы», не знаю.
Приглашали 1. Игорь Константинов в Клязьму, где живут бывшие переделкинцы. 2. Максим Хитынов и Саша Астахов - в общежитие строителей МГУ на Ленгорах. 3. Чучины - на Таганку, где был позавчера, доставив Кузьме Петровичу подарок отца - омуль и сало. 4. На бал-маскарад в клуб МГУ на Герцена, где будут многие наши.
(На Новый год нас с Риком пригласили Алла Герасимчук и Рита Песковская. Потом пошли с ними на Красную площадь.)
2 января 1953 г. Птн. Прыгаю в ярости в своей комнате, достаю железку под потолком, строю перед зеркалом «волевые» рожи, таращу глаза.
Сегодня на экзамене по педагогике от волнения не смог говорить. Заикался, тянул слова. М.Т. Смирнов удивленно, с сочувствием смотрел на меня. «Что вы так волнуетесь? Если не можете начать с первого вопроса, отвечайте на второй». Но я отложил билет и попросил перенести экзамен на завтра. Он сказал: «Просто не понимаю, у вас такая хорошая зачетная книжка. Последняя сессия - почти вся на «отлично». Ну, хорошо, приходите завтра с другой подгруппой».
3 января я отвечал спокойно, уверенно, и МТС сказал: «Вынужден поставить «хор» лишь за то, что вы пришли во второй раз». Литературу и историю философии сдал на «хорошо». Это первая сессия, на которой у меня не оказалось ни одного «отлично». Простуды, тренировки, игры в баскетбол, выходы в кино, на концерты, работа в стенгазете. Как был близок к краху!

ОЯТСКИЙ КРАЙ И ЛЕНИНГРАД
25 января выехал в турпоход по Оятскому краю. В группе были второкурсники Володя Башилов (начальник), Никита Алексеев, Андрей Брушлинский.* Третьекурсники Вл. Бараев, Лев Спиридонов (комсорг) и 4-курсница Эля Коржева. Её отец архитектор, проектировал аллеи, зелёные насаждения вокруг высотных зданий МГУ.

*Андрей Брушлинский стал профессором, директором Института психологии. В 2009 г. убит грабителями у своего дома на юго-западе Москвы.
Выехали с Савеловского вокзала, через ночь вышли в Пестово, далее: Подборовье – Сидорово – Мягозеро – Подпорожье. Прошли севернее Валдая к реке Оять, притоку Свири, соединяющей Онежское и Ладожское озёра. На границе Карело-Финской АССР ночевали в избушках вепсов, народа финно-угорской группы. Они похожи на русских, почти обрусели. Поразила жуткая нищета, убогость деревушек. Низкие избы, входя в которые, мне приходилось сгибаться вдвое. Сарайчики на сваях, чтобы звери не разорили запасы. И сами бедняги вепсы живут как звери или как первобытные люди.
Когда я начал говорить об этом, Лёва назвал причиной ошибок подбор кадров. Я возразил, что точно такие же беды в Подмосковье, Сибири, а это доказывает порочность системы управления. Лёва вскипел:
- Я хорошо знаю деревню. Жил, работал там, ходил за сорок километров за картошкой, пока отец служил в армии. Кстати, он говорил, что Москву спасли сибиряки, твои земляки. А ты несёшь, чёрт знает что. Нельзя обобщать и трогать систему!
Решив унять спор, Володя Башилов и Андрей Брушлинский запели «Четыре зуба». («А женщина-врач хохотала, в ней голос Маруси узнал»).
Чтобы выкроить больше времени для Ленинграда, мы на попутных машинах поехали до Лодейного Поля, сели на поезд и 3 февраля прибыли в Северную столицу. Устроились в общежитии ЛГУ, на Университетской набережной. Легко, без всяких писем и звонков. Между нашими вузами тёплые, дружеские отношения. Дули ветры, город тонул в сыром сумраке.
Наслышанный об интеллигентности ленинградцев, я удивлялся грубости не только в трамваях, автобусах, но и в театрах, музеях. Потом понял, что истинные питерцы почти вымерли в блокаду, и Ленинград заселили люди, прибывшие после войны из разных областей. Нас принимали по одёжке - мы были в куртках, телогрейках, лыжных ботинках. В Кировском театре оперы и балета, который питерцы называют Мариинкой, гардеробщик брезгливо бросил наши куртки в угол на полу.
Слушали «Травиату». Узнали, что в театре есть тенор мой однофамилец Фёдор Бараев, русский. Ребята предлагали познакомиться с ним, но я отказался. Были в Эрмитаже, Русском музее. Впервые видя многие картины, которых не знал даже по альбомам, понял, до чего я тёмен. Представления не имел, что это за «Отдых по пути в Египет», кто такие Вирсавия, Мария Магдалина, Иоанн Креститель. Сказывалось строгое атеистическое воспитание.
5 февраля без вина, отметили моё 20-летие, и 7-го прибыли в Москву.
18.1.53. Поздно вечером к нам завалился Максим Хитынов. Получил зарплату и выпил. Стал приглашать нас в коктейль-холл на улице Горького. Рик отказался, а я пошёл из любопытства. Ведь о нём пишут в «Комсомолке» как о сборище стиляг и фарцовщиков. Ничего страшного не увидел.
Сели за столик с милой парочкой, которые тихо ворковали, глядя друг другу в глаза. Потом на их место сели военные. За соседним столиком один напевал тенором арии из опер. Никакой музыки, как ни странно, не было. Никто не буянил. А вот Максим вдруг забузил, вызвал администратора и стал говорить: «Почему нет горячих блюд? Мы, сибиряки, не можем без них. Я в войну Москву защищал!» Кое-как успокоил его, боясь, что у него потребуют документы и увидят, что он не мог воевать. Ушли в пятом часу утра, он взял такси, а я пошёл домой. Благо, он рядом.

НЕПРИЯТНОСТИ ИЗ-ЗА ГАЗЕТЫ
24.2.53. Вторник. 15 ч. Вчера вывесили «Трибуну спортсмена» с моей заметкой о «По Оятскому краю». Зашёл посмотреть. Много фотографий. Я печатал их с Элей Коржевой у неё дома. Большая комната, высокие потолки. Эля была красива в сиянии красного света. На одном снимке я улыбаюсь с вытаращенными глазами. Пока смотрел газету, подходили ребята.
Андрей Брушлинский: «Поздравляю со статьей. Очень живая, тёплая».
Володя Башилов: «Хорошо, что не развёз: «Мы шли, упала шишка».
Рика Рабинович: «Молодец, заметка исключительная!»
Илюша Немцов: «Это – фактически очерк».
Володя Лосев: «Не ожидал, что ты можешь так писать!»
Я был рад, доволен. Но Лёва Спиридонов, не поздоровавшись, атаковал:
- Как можно писать: «Белоручки, боящиеся высунуть нос из Москвы»? Одни из них писали дипломы. Другие не могли пойти по здоровью, третьи – по вине спортсовета, который не успел оформить документы желающих.
- Я имею в виду не пишущих дипломы, а тех, кто боится покинуть Москву.
- А теперь главное: аполитично цитировать песни «Весёлый Роджер» и «Четыре зуба». Они ведь рядом с рассказиками Зощенко!
- Эти песни поёт весь университет. И мы пели их в походе.
- Вы пели, а я нет! Тоже мне: «Люди Флинта песенку поют»! Но куда они зовут? Ты идёшь за ними, и тебя заносит, как с критикой колхозной системы.
Поняв, что спорить нет смысла, я поблагодарил его за критику и пошёл домой. Чувства сложные. Нравится его принципиальность, убеждённость. Приятно было услышать о сибиряках, но как он о песнях и Зощенко! Отец выписывал журнал «Октябрь», и я в числе первых прочёл повесть Зощенко «Перед заходом солнца». Она понравилась. Я не понял, за что её ругал Жданов. Может, у меня нет вкуса или партийного понимания литературы?
27.2.53. Пятн. 11 утра. Дома, на Горького 16/2. С прошлой субботы снова болею. На занятия не хожу. Вчера по пути в поликлинику встретил Валю Сычёву и Дарину Куклинкову. «Ты же должен лежать, почему ходишь?» «Есть повод погулять», - ответил я, не сказав, что иду к врачу.
На собрании по итогам сессии меня песочили. Галя Старостина сказала: «Экзамены сдал с трудом. И сейчас плохо относится к учёбе. У него нет воли». Я расстроился. И хандрил!
Ночь на 28.2.53. Вчера зашёл на факультет, прохожу мимо газеты и вижу, что в моей заметке вычеркнуты строки, о которых говорил Лёва. Но я крупно жирно написал поверх: «Кто из них не поднимал тоста в конце турпохода:
Мы пьём за яростных, за непокорных,
За презревших грошевой уют!
Вьётся по ветру Весёлый Роджер!
Люди Флинта песенку поют!
Лёва, конечно, узнает мой почерк, но эти строки нашей университетской песни готов и буду отстаивать на любых бюро и собраниях! *
* После МГУ Л.Н. Спиридонов работал в МГК комсомола, в ЦК КПСС. Потом назначили главным редактором «Московской правды». В 1977 г. он вручил мне грамоту лауреата премии Союза журналистов Москвы, председателем которого был. Меня выдвинули за очерки о нефтяниках Тюмени, строителях БАМа, золотоискателях Чукотки и Колымы.

СМЕРТЬ СТАЛИНА
4.3.53. Среда. Снова простыл – 38,2*. Но это чепуха в сравнении со страшной вестью – тяжело заболел Сталин. Услышал по радио в 9 ч. Пошёл в университет, а там никто не знал о страшной новости. Сказал Лёве, Гале Старостиной, Эдику Струкову. Тем временем новость быстро разлетелась по университету. Начав лекцию по политэкономии, Соколовский повторил призыв партии и правительства теснее сплотиться вокруг ЦК. В университете необычно тихо. Студенты мехмата и других факультетов вышли на балюстрады верхних этажей, спрашивают друг друга, останавливают идущих с газетами, столпились у репродуктора, который пока молчит.
Сверху всё походит на встревоженный рой пчёл. Сейчас на лекции по ПВО мало людей. Многие не пишут, только Лёва что-то скребёт в тетради. Каждый из нас отдал бы жизнь всего лишь за час жизни Иосифа Виссарионовича. И так хочется верить в то, что ему станет легче.
5.3.53. Пятн. 23.30. Сегодня здоровье Сталина ухудшилось. Без четверти шесть проснулся, стал ждать радио. Когда включили Красную площадь, послышались порывы ветра на Спасской башне, крики ворон, тревожные, противные.
После перезвона курантов и боя часов – бюллетень о состоянии здоровья, которое «продолжает оставаться тяжёлым». В университете включен репродуктор над балюстрадой. Из него все время льётся музыка. Сонаты, симфонии. Недавно Ричард пришёл из университета и сказал:
- Иду по Горького, холодно, ветрено. Вдруг сверху вниз на огромной скорости промчалась машина. Посмотрел на часы – 9 часов 55 минут. Так тревожно стало.
А у меня – 38,6*. Но пройдет.
10 марта 1953 г. Вторник. В ночь на 6 марта из-за болезни спал крепко. Утром Рик толкает меня в бок. Слышим по радио: «От Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза. 5 марта в 9 часов 50 минут вечера после тяжёлой продолжительной болезни скончался…» Тут Рик сжал мне руку.
Тётя Шура застонала и заплакала. Потом неожиданно спокойно вздохнула: «В баньку сходить, что ли». Выслушав медицинское заключение, мы пошли в университет. Улицы увешены траурными флагами. «Как будто заранее приготовили», - буркнул Рик. У Моссовета удивила липа, увешенная сосульками. Ещё вчера их не было, а сегодня ветви нагнулись под их тяжестью. Словно застывшие слёзы, подумал я.
В 7 утра на факультете уже были люди. Безудержно рыдающий Тимофей Джумарин, один из наших слепцов, стоял на месте и шатался как раненый медведь. Из репродуктора доносилось: «Стальное единство и монолитная сплоченность рядов партии – главное условие её силы и могущества».
Обращение повторялось после перерывов на траурную музыку. Лекцию в Круглом зале по советской литературе никто не слушал. Со второй части я ушёл, многие тоже. Снял стенгазету с заметкой о турпоходе, уж больно не к месту наши улыбающиеся лица, особенно моё, с вытаращенными глазами. Купил траурную «Правду» в киоске и пошёл на Красную площадь. Она полна людей, молча стоящих у мавзолея.
В 10 часов в Большой психологической аудитории состоялся траурный митинг. Выступили секретарь партбюро факультета Войшвилло, секретарь бюро ВЛКСМ Мишин, от нашего курса – Тоня Курганова. Новый декан Молодцов, сменивший Гагарина, с трудом выговаривал слова. Лица в зале печальные, напряжённые. Время от времени слышатся всхлипывания девчонок. Блестят глаза Лёвы Спиридонова, наклонил голову Гриша Квасов. Закусила губы, чтобы не расплакаться, Лена Чулкова, но слёзы текут по щекам ручьями. Утирается платком Нонна Филимонова…
После митинга вышли к памятнику Ломоносову. Проход на Моховую 11 перекрыт. Прошли дворами через Грановского и Герцена. Во дворе главного здания студенты стояли на балконах, крыше, сидели на подоконниках громадных окон Актового зала. А те, кто внизу, стояли на лавочках, урнах, каких-то ящиках. Кое-кто залез на деревья, на памятники Герцену и Огареву, стоя в обнимку с ними.
В тот же вечер 6 марта, показывая милиционерам и солдатам паспорт с пропиской на Горького 16, я прошёл в проезд МХАТа. Напротив театра один солдат, увидев, что я бегу, задержал и хотел скрутить руки, но офицер, глянув в паспорт, махнул рукой: «Ладно, иди». Подойдя к Пушкинской улице, я  пролез под колёса грузовика, выждал момент, когда отвернулся постовой и втёрся в очередь. Перед Колонным залом, услышав крики, оглянулся и увидел, как с крыши четырёхэтажного дома, спускается парень по заледенелой водосточной трубе, но соскользнул и рухнул вниз. Стук был таким сильным, что стало ясно, он погиб.
В Колонном зале поднялся на второй этаж. Всюду ковры, венки. Уютно, пышно. Аромат хвои, цветов. Гроб сильно наклонён к ногам, градусов на 20. Сталин лежал как живой, будто уснул ненадолго. Он был величественен и даже красив. Удивили руки - они не сомкнуты, а опущены вниз. Из-за этого говорили, что Сталин как бы благословлял провожающих его или крестился как великий грешник. Вроде бы Сталин сам попросил о таком расположении рук. Позже узнали о его сухой левой руке, и всё стало ясно.
7 марта я решил провести Рика и наших соседок Аллу Герасимчук и Риту Песковскую. Но Рик где-то задержался, а Рита сказала: «Всё равно не пройдём, просто вчера тебе, Володечка, повезло». Но мы с Аллой пошли. Снова выручила прописка по Горького. Паспорта показывали на каждом углу. Удалось пройти с Горького в Георгиевский переулок, который выходит к Колонному залу. Далее нас не пустили. Мы свернули во двор налево.
Не найдя выхода на Пушкинскую, поднялись по чёрной лестнице до крыши дома, откуда вчера упал парень. Посмотрели из чердачного окна на «Метрополь», здание Госплана, Кремль. Людей не видно, но слышен глухой шум людского потока. Шарканье ног, кашель. Голубые лучи прожекторов, направленные на Колонный зал для съёмок хроники, неподвижно, мёртво уставились в небо. Стоящая рядом Алла была загадочной, таинственной.
Спустились, прошли в соседний дом, фасадом на проезд МХАТа. Но прохода не нашли. Поднялись на третий этаж, постучали в дверь. Вышел хмурый мужчина в носках. Алла спросила: «Не знаете, как выйти к Колонному залу?» Мужчина, не сказав ни слова, закрыл дверь. Я посоветовал Алле не спрашивать, как выйти, а просить разрешения пройти.
Позвонили в другую дверь. Женщина в шали и фартуке - провела через длинный коридор, открыла дверь на лестничную клетку с другой стороны дома. «Подождите здесь до часу ночи, когда будет меньше народу», - посоветовала она. Наивно думать, что людей убавится, но спасибо ей.
Решив не ждать, пошли вниз, но отшатнулись, увидев внизу милиционеров, зашедших погреться. Поднялись под чердак, увидели там группу сидящих людей. Милая девушка сказала, что они с подругой из Ленинграда, с боем сели в поезд, хотя у них были билеты. А сюда пропустили как земляков милиционеры из Ленинграда. Пока сидели, к нам присоединились люди из Одессы, Киева, Горького. Каким же  чудом пробились сюда?
В нашем тесном кругу помимо горя и желания увидеть Сталина появилось и что-то тёплое. Я даже удивился этому и предложил всем начать по двое спускаться вниз. В голове зазвучало напряжённое шествие Монтекки и Капулетти из «Ромео и Джульетты» - противостояние кордонов и толпы.
Позже узнал, что 5 марта 1953 г. умер композитор Сергей Прокофьев. Он жил в проезде МХАТа дом 6 (ныне Камергерский переулок), через который мы проникали в Колонный зал. Сейчас там музей композитора. Возможно, та женщина, которая провела нас через коридор, была как раз из квартиры Прокофьева. Так что тема «Монтекки и Капулетти» возникла у меня не случайно. Из-за печального совпадения с кончиной вождя о смерти композитора не сообщили в газетах, возникли сложности с его похоронами.
Помог председатель Союза композиторов Тихон Хренников, входивший в состав комиссии по похоронам Сталина. 6 марта он прислал машину, которая доставила гроб Прокофьева в Союз композиторов на улицу Готвальда, ныне Чаянова. Ночью возле гроба дежурили Арам Хачатурян и другие соратники, друзья и родственники Прокофьева. Похороны прошли 7 марта на Новодевичьем кладбище.
В 2007 г. я пришёл в дом № 6, познакомился с директором музея-квартиры Сергея Прокофьева Г.П. Сухаревой. Галина Петровна попросила рассказать сотрудникам музея о том, как мы проходили в Колонный зал через их дом. Мой голос на плёнке хранится в анналах музея-квартиры...
Выйдя на проезд МХАТа, мы с Аллой прошли направо, подлезли под грузовик и попали в колонну людей на Пушкинской улице.
8 марта, хорошо зная путь, я в полдень повёл Рика. С Моховой прошли в Георгиевский переулок, оттуда через двор в уже знакомый подъезд и в проезд МХАТа. Там пролезли под тот же грузовик и втёрлись в очередь. Так я три раза побывал в Колонном зале и трижды попрощался со Сталиным.
Удивительно, но я не запомнил никого из стоящих у гроба. Как в мае прошлого года видел на мавзолее только Иосифа Виссарионовича, так и тут. Рик тоже не обратил внимания на Почётный караул, но сказал, что Сталин был седой, белый, а вокруг - серебристое сияние.
В день похорон 9 марта мы вышли во двор Моховой 9 и от памятника Ломоносову увидели траурную процессию от Колонного зала, мимо гостиницы «Москва» на Красную площадь. Гроб вынесли из Колонного зала на Охотный ряд. Его держали четыре полковника, а члены Политбюро держались за поручни впереди и сзади них. Я влез в кузов грузовика, стоявшего в ряду с другими поперёк Моховой у Манежа.
В 11.57 послышался далёкий тонкий вой гудка одного из заводов. Видно там спешили часы. Он одиноко плыл над омертвевшей Москвой. В 12.00 к нему присоединились другие гудки. И началась необычайная и страшная траурная симфония гудков, ревущих разными голосами. Все сняли шапки и замерли. Студенты, аспиранты, преподаватели стояли у памятника Ломоносову и на пригорке возле него. Люди видны в раскрытых окнах аудиторий, на крыльце и даже на крыше университета. Траурный митинг слушали в аудиторном корпусе, Моховая 9, на балюстраде. Выступили Маленков, Молотов, Берия...
После похорон началась лекция по психологии. Гальперин читал медленно, траурным голосом. Вдруг раздались рыдания. Сверху побежала Галя Морозова, закрывая лицо платком. Её удивило: Сталин умер, а все, как ни в чём не бывало, слушают лекцию. Странно, но в дни траура я не проронил ни слезинки…

ПОЧЕМУ НУЖНО ВЕСТИ ДНЕВНИК
25.3.53. Ср. Утром шёл мокрый снег. На асфальте каша, но в воздухе весна. В Большой психологической аудитории, которую мы называем БЭПС, Гальперин уже стоял на кафедре, когда я вошёл и под взглядами всех, поднялся на задний верхний ряд, где мы сидим с Лёвой, Гришей.
Лекции по психологии – самые интересные для меня. Говоря о сущности и явлении, Пётр Яковлевич говорит: «Типичность – это сущность, а не статистическое среднее. И потому она является основной сферой партийности. Философской основой теории бесконфликтности становится непонимание того, что жизнь надо отображать в борьбе противоположностей, в борьбе нового со старым».
Сегодня Гальперин говорил о трудности перед каждым человеком, в том числе и писателем, выявлять собственную сущность и умение оставаться самим собой. Если вы хотите стать писателем, надо каждый день писать для самого себя, чтобы выработать свой стиль.
Когда вы пишете письмо домой или другу, вы, не желая расстраивать близких, порой скрываете болезнь или нехватку денег, рассказываете только о хорошем, и тем самым приукрашиваете свою жизнь. В дневнике же легче писать обо всём так, как есть на самом деле. Вот почему нужно вести дневник. Такие ежедневные упражнения помогут вам выработать свой стиль.
- Каждый начинающий писатель, – говорит Гальперин, - хочет писать красиво, но, берясь за перо, невольно подражает Толстому или Шолохову…
- Спорное мнение, - шепчу я Лёве и вижу, что Галя Старостина смотрит на меня. Недавно она подошла и сказала мне, что на собрании не учла, что я много времени  трачу на спорт и стенгазету. Порой в ущерб занятиям.
- Прочитав твои последние статьи, поняла, что ты занимаешься этим всерьёз, продолжай в том же духе. Нам кажется, именно в этом твоё призвание.
Меня тронуло её признание, и я почему-то рассказал о сенокосе в тайге и таловской мельнице. Потом я пожалел о своём откровении. «Нам кажется»! Значит, она говорила с Могилёвым, Струковым, другими членами партии, советовалась, что делать со мной. Потому и подошла тогда и выразительно посмотрела сейчас. «Нам кажется», «Есть мнение» - ягоды одного поля. И такие кислые они для меня.
Сегодня проиграли филологам 31:44. Они играли плохо, но мы ещё хуже. Валерий Осипов сказал после игры: «Давидсон хотел взять тебя в сборную, но ты что-то… Тебе надо больше работать с мячом». Я сказал, что болел, не тренируюсь совсем. Он покачал головой: «Жаль. У тебя и рост, и прыжок».
На Моховой 9 поднялся на 4-й этаж, где расположен мехмат. Вижу Владика Писаренко и Гену Ситникова. «О! - О!» У меня в руках «Пролегомены» Канта, а у них тома Лузина и Фихтенгольца. «Вы, философы, в облаках витаете», - говорит Владик. «А вы, как черви, в дифференциалах роетесь», - смеюсь я. «Но нет, - возразил Гена, - мы иногда такие кореша заламываем!» И, увидев сверху Женю Широкова, добавил: «А вот экономисты, действительно, как черви, роются в пузе политэкономии».
1 апреля 1953 г. Среда. Лекция по ПВО. Седой полковник доцент Николаев читает лекцию о дегазации. А я, следуя совету Гальперина, веду дневник.
Курс в полном сборе. Из-за специализации это становится реже. Сегодня явилась шумная девичья компания психологов. Она оттеснила с насиженных мест трёх богатырей Квасова, Лазутку, Спиридонова. Они пересели ко мне. На правом крыле - дружный коллектив логиков.
По радио объявили о снижении цен на продукты. Но нужно снизить и на театры, кино, концерты. Чтобы сократить разрыв между материальными и культурными потребностями. Сколько студентов, которые не ходят в театры.
На перерыве вышли на крыльцо. Стою с Гришей, Заидом Оруджевым, Витей Вазюлиным. Солнце печёт так, что от земли в палисаднике идёт пар. И там зацвели жёлтые цветочки, похожие на одуванчики. Нежные, мелкие, без единого листка. Когда все вышли из аудитории, я стал ходить по трубам палисадника. Эмма Федькова, Виталик Кузнецов последовали за мной.
Юра Марков с Борей Бобровым курят в сторонке. Юра, как школьник, держит сигарету в кулаке, а Боря – открыто, солидно, с хитрой улыбочкой. Гардеробщица вышла на крыльцо и, как бы извиняясь, сказала: «Ну, ребята, пора в зал!» и зазвонила школьным колокольчиком. Как в деревенской школе.
7 квiтень 1953 рiк. Вiвторок. Откуда-то появился украинский календарик. К чему бы это? Вчера на заседании спортсовета заслушивали отчёт редактора «Трибуны» Изы Соловьевой. И хотя мы три года подряд занимаем первое место в смотре спортивной печати МГУ, перед заседанием она очень волновалась и даже попросила об освобождении «по причине нервного истощения». Но нас больше хвалили, чем ругали. Иза сияла от волнения и радости. И в конце попросила снять вопрос о самоотводе. «Очень приятно слышать», - сказал Лёва Спиридонов.
Перечисляя представленных к благодарности, она не назвала мою фамилию. Вена Арсёнкин спросил: «А как же твой заместитель?» Лёша Павлов хмуро глянул на меня. Не может забыть моей критики. А Лёва вдруг улыбнулся: «Я думаю, что и Володя достоин». «Ну, конечно, - облегчённо вздохнула Иза, - надо поощрять всех».
Я был удивлён тем, что она не назвала меня. Но уж больно много щипали её за мои статьи - Павлов, Спиридонов. А ведь я заказываю, делаю и другие материалы. Кроме того, много пишу сам. Даже её отчетный доклад делали вместе. Какая же трусиха!
8.4.53. Среда. Сегодня в Клубе на улице Герцена прошёл спортивный вечер МГУ. Он должен был состояться в Колонном зале 10 марта, но из-за траура перенесён. После вручения кубков, грамот по видам спорта огласили решение Спортклуба МГУ о присуждении философам первого места по итогам смотра спортивной печати. Самарин сказал, что оно присуждается «Трибуне спортсмена» третий год подряд.
Так как Иза Соловьева заболела, на сцену вышел я. Под музыку «Туш» и аплодисменты я так рьяно пожал руку Самарина, что он подул на неё, вызвав смех в зале. Я смутился из-за бестактной неосторожности и быстро спустился вниз.

«Я ИМЕНИ ЕЁ НЕ ЗНАЮ»
24 квитня 1953 рiк. Не хотел участвовать в параде, тратить время на репетиции. Но Гриша Квасов уговорил. Первые репетиции прошли в Парке Горького. Там я увидел первокурсницу, которую ранее не замечал. На вид почти школьница, но высокая, стройная, симпатичная. Волосы каштановые, заплетены в тугие косы. Но самое главное – большие ясные глаза. Цвета их определить не могу, так как они ослепляют блеском, от которого замирает душа, и я не вижу ничего, кроме обжигающего огня. Ходит в зеленоватом пальто, на голове серо-зелёный полушалок.
2 травень 1953 р. Понедiлок. 1 мая выдалось солнечное. Мы с Ричардом поехали на метро до Сокольников, традиционное место сбора МГУ. Подходим к колонне философов, которые образовали круг и пели песни. Ищу её глазами и увидел рядом с Наташей Акиевой, Галей Нечаенко.
Вернувшись на Охотный Ряд, долго стояли у Колонного зала, пели, играли в жучка, хлопая по ладони отвернувшегося, фотографировались. Один снимок прекрасен: Лиля Гольден, Илья Немцов, Эдик Гирусов, Вл. Бараев, Лёня Плешаков, Юра Матвеев. Жаль, почему-то отошёл Миша Горбачёв. *
Как и в прошлом году пронеслись самолеты, прошли танки, бронетранспортёры. Как и тогда, мы быстро оказались на Красной площади, прошли у мавзолея. Но о Сталине даже не вспомнил. Думал, как бы снять Её.
Между Спасской башней и храмом Блаженного я попросил Рутю Киппер ** сфотографировать меня с первокурсницами. Высокая блондинка, она почти не наводила на резкость, торопилась щёлкать, т.к. у Кремля снимать нельзя. А на Кремлёвской набережной попросил Нелю Мотрошилову снять первокурсниц ещё ближе, почти в упор. Сам постеснялся - чтобы не выдать себя. Прошли Каменный мост, нас осталось мало, мне хотелось, чтобы путь продолжался и дальше. Но на Гоголевском бульваре, после метро Дворец Советов *** «моя» девушка с подругой свернула на улицу Фрунзе. На прощанье
они с милыми улыбками помахали нам.
Мы дошли до Пушкинской площади, поели и поехали в Горки Ленинские. Вечером группа собралась на Стромынке. Снова раскрытые окна, песни из окон и со двора, качающиеся абажуры. Тосты за Варшаву, Севастополь, Улан-Удэ, МГУ! Потом я подошёл к распахнутому окну и сказал: «Следующий Первомай мы встретим вместе!»
Наш наицентрейший центр превратился в море огней, а улица Горького –
в реку с водопадами и фонтанами цветных мозаик и бликов, которые текли вверх и вниз мерцающими волнами. Всё это отражалось в глазах людей.

* Лиля Гольден стала профессором, матерью телеведущей Елены Ханги.
** Позже Рутх Киппер стала «лицом Эстонии» - диктором телевидения Таллинна.
*** Метро Дворец съездов - ныне Кропоткинская.
И мне так захотелось увидеть её, но где? Университет закрыт. Тёмные квадраты окон слепы на фоне огней.
Ночь на 14 мая 1953 г. Вернее, 4 утра. Вчера досаафовцы выпускали номер своей газеты. Меня пригласили как «опытного работника печати». Согласился на это, увидев снимки членов кружка по изучению винтовки, среди которых была Она – на занятиях и у памятника Ломоносову. Последний я взял «в качестве гонорара» за помощь. Сейчас положил перед собой это фото и смотрю на неё. Она всегда такая разная, по-новому привлекательная.
16 травень. Суб. 2 часа ночи. Когда же кончатся муки? Так хочется открыться, сказать: «очей прекрасных огонь я обожаю». Но маска на мне такая, что она не догадывается. А мне кажется, что «нежной страстью сама ко мне пылает». Вчера у нас с Риком выдалось свободное время перед началом кино. Мы пошли по Тверскому, через Суворовский на Гоголевский. Обошли памятник, я вглядывался в лица прохожих и сидящих на лавочках. Кругом свежая зелень, цветы, дети, смех, беготня. Рик ничего не знает, но начинает догадываться.
17 травень 1953 г. Вчера подошёл к Юре Ситнянскому, с которым играю в баскетбол, спросил кто у них комсорг, и услышал в ответ: Свириденко. Видел эту фамилию в списке первокурсников, но подумал, что она Цыганкова или Левашова. А имя спросить постеснялся. «Я имени её не знаю, но я хочу узнать».
18 травень 1953 г. Понедiлок. 5 утра. Не могу спать. Напеваю про себя: «Постiль бiла. Стена нiма. И сон не береться: Чорнi очи, бiле личко На думцi снуеться». Украинские песни слышал в детстве на Верхней Берёзовке, под Улан-Удэ. Там жили семьи Усатенко, Андрусенко и Балацких. Они пели вечерами на лавочке у дома. С гор лилась таёжная прохлада. Особенно хорошо звучали грустные песни. Однажды я увидел у дяди Фили Балацкого и его брата Паши слёзы на глазах от воспоминаний о рiдной Украiне.
Дома у нас был большой том Тараса Шевченко. Прочитал «Катерину», другие поэмы и стихи. Любовался рисунками Шевченко. В поезде после первого курса один парень запел по-украиски, я поддержал, а он поразился: «Откуда знаешь нашу мову? В тебе шо, хохлацка кровь?»
19.5.53. Вт. Сижу на лавочке во дворе Моховой 9. Вышел из столовой между первым и вторым блюдами. Там жуткая духота. Здесь в тени легче. Подошёл Володя Турков, который ушёл с философского на географический.
- Привет Владим Владимыч! Ты так посолиднел, что я решил обратиться по имени и отчеству. А когда станешь ректором Улан-Удэнского университета имени Чингисхана, тебя и вовсе не узнаешь. Впрочем, извини, может, что-то случилось? (Уверяю, что он сказал именно эти слова).
Я ответил, что всё в порядке, просто устал от жары. Когда он отошёл, я удивился, неужели я так изменился? Вчера взял в буфете столовой под аркой два молока, себе и Рику, несу в дальний зал. В узком проходе почти столкнулся с ней. От неожиданности не успел уступить дорогу, потому что она раньше шагнула в сторону и улыбнулась. Я тоже улыбнулся и чуть не выронил тарелку со стаканами. Подхожу к Рику, он спрашивает о чём-то и удивляется, что я не слышу его.
20 травень, середа. 6 вечера. В читальне полупусто. Мало кому охота сидеть здесь, когда за окнами бушует зелень, белые облака яблонь в Александровском саду. Приехал после экскурсии на завод «Серп и молот», зашёл сюда, ищу и не могу найти Её. Потом увидел в углу у окна и «успокоился». Возле меня сидит компания филологичек, такие все вертлявые. Сейчас поглядывают на меня, что-то говорят друг другу. А я боюсь пропустить её.
2 ночи. Дома. Когда я стал укладывать книги, филологички тоже засобирались. Смотрю, Она берёт книги и раньше меня подходит к столу выдачи, где образовалась очередь. Я оказался через человека от неё. Она стояла полуоборотом, не оборачиваясь ко мне, в отличие от филологичек, которые продолжали стрелять глазками. И столько трепетного напряжения в её глазах. И так хороша она в своем лучшем сине-голубом платье. А, может, у неё есть и более лучшие. Она с таким вкусом одевается! Я смотрел на неё. Но, отворачиваясь, чувствовал на себе её взгляды.
Ночь на 22 мая. Москва засыпает, усталая от жары. Недавно сидел на Тверском бульваре. На лавочках пары. Смех, вздохи, поцелуи. Вчера получил зачёт по русской философии без сдачи - зачли мои выступления и доклад. С Deutsch было интереснее. Узнав, что я пришел с «Манускриптами», Вера Александровна усмехнулась: «С каких это пор вы стали гениальным? Это произведение Карла Маркса не переведено на русский».
Увидев, что слова выписаны лишь на одном листке, она сказала: «Без слов не приму!» «Вера Александровна! Я знаю текст, вы хоть чуть послушайте!» Она вздохнула: «Горе мне с вами», надела очки и показала абзац. Я перевёл его без запинки. Она удивилась, дала ещё три абзаца, а когда я справился с ними, похвалила за интерес к трудному тексту. И зачла мне сразу 54 страницы.
Сегодня «объяснился» с ней. Последнее время не могу оторвать от неё своих глаз. Сижу в читальне, исподлобья смотрю на неё, а когда она поднимает глаза, не отвожу взгляда и продолжаю смотреть. И при встречах смотрю прямо в глаза, и она тоже. У меня останавливается дыхание, и я, наверное, бледнею. Напряжение спадает только после того, как прохожу мимо.
Так вот готовлюсь к зачёту по марксизму-ленинизму, а она – к средним векам, потом выхожу к памятнику Ломоносову, становлюсь у перил, смотрю на башни Кремля, зелень Александровского сада. Воздух настолько прозрачен и чист, что видны лица людей у Исторического музея.
Стою, жду её. И она не замедлила – пришла, села и целый час не поднимала головы. Правда, при этом она не читала, а вертела книгу в руках, вычерчивала босоножками фигуры перед собой. А я курил сигареты и смотрел на неё. Наконец, она тронула подбородком плечо и глянула на меня. И я увидел, как она вздрогнула, когда наши взоры пересеклись. Теперь она хорошо поняла всё. Но от этого ни ей, ни мне не легче.

ЕЁ ЗОВУТ ЮЛИЯ
24 травня 1953 р. Недiля. 9 ч. Читальный зал на Моховой 11. Все дни под знаком лета – 25-30 градусов! И сегодня будет так же. Шёл сюда и видел, как дворники поливают улицу Горького, Охотный Ряд, Моховую.
Вчера узнал её имя! Народу во время выдачи стипендии как всегда полно. К тому же была суббота. Обычно я нахожусь среди наводящих порядок, а на этот раз встал как все, чтобы дольше побыть рядом с ней. Её загораживали то Панкрушев, то Иванов. Но я смотрел на неё, а она тут же отводила глаза. Смущались оба. Потом, словно сговорились, и стали смотреть поочередно. Часто выходил в коридор или во двор, очередь была громадная. Но меня это не пугало. Наоборот, хотелось, чтобы она не кончалась, и мы подольше были рядом. От кассы она отошла раньше подруг, и они отдали ей свои сумки, портфели. Тут подошла ещё одна:
- Юлечка! Возьми, пожалуйста, и у меня!
Пишу, а сердце выстукивает: Юля, Юлия, Юлечка! Какое прекрасное имя!
На «Динамо» открывается первенство Европы по баскетболу. Лия Веселова была на тренировочной встрече 1 и 2 сборных СССР. С восторгом рассказывала об Алачачяне, Коркия, о прибалтах: «У них такой кладос - из 100 очков забивают 98!» Давидсон раздаёт билеты членам сборной МГУ и кое-кому из факультетских команд. А я выпал из обоймы.
2 червень 1953 р. (2.6.53). 12 часов дня. Три дня лежал дома. Простудил горло, выпив у «Метрополя» холодной газированной воды. Заболели ноги, хожу, как на ходулях, не сгибая их. Врач-терапевт Шерер сказала:
- Что-то вы часто болеете. Надо беречь себя! У вас, кроме ангины, симптомы ревмокардита и нервного возбуждения.
Увидев, что я покраснел, она вздохнула с улыбкой:
- Ну, ничего, бывает. Но не надо так переживать.
Не видел Её три дня, а кажется – вечность. Вчера вечером Рик очень осторожно, деликатно, желая успокоить, сказал:
- Слушай, Володя, хоть я не знаю предмета твоего обожания, но мне кажется, не стоит так расстраиваться. Если с её стороны нет тенденции к взаимности, то знай себе цену. Возьми себя в руки, ведь иначе провалишь экзамены.
- Нет, Рик, она совсем не… Нет, не буду ничего говорить. Давай оставим!
- Страстный ты человек, Володя, я даже и не думал…
Перед сном вспомнились слова одной женщины, соседки по вагону, в котором я ехал поступать в МГУ. Она с грустной улыбкой, ни с того, ни с сего, сказала, глядя на меня: «Вот влюбится этот молодой человек, и всё у него пойдёт прахом!»
8.6.53. Пнд. Решив попасть на финал первенства Европы по баскетболу, 4 июня я пошёл в деканат, чтобы узнать адрес Гриши Квасова. Достал ему билет, но дозвониться не мог. Записал его адрес на улице Фрунзе и неожиданно догадался глянуть в список первокурсников. И выписал: «Свириденко Юлия Константиновна. 1933. Украинка, рабочая. Серебряная медаль. Место рождения - Сталинская область Буденновский р-н, шахта Чулковка. Московский адрес: Волхонка 5/6 кв. 104.»
Со стадиона вернулся усталый от жары и ярких впечатлений. 5 июня я оказался перед двумя томами физики, то есть двумя третями объема. Том механики одолел ранее. Изнемогая от духоты, читал весь день в «Кафе» (Кабинете философии). В 10 вечера пришёл домой, лёг, но не мог уснуть.
Встал, вышел прогуляться по Тверскому бульвару, но вдруг заметил, что иду по Суворовскому, потом Гоголевскому бульвару, сворачиваю на улицу Фрунзе и выхожу на Волхонку. Дом № 5/6 такой большой, столько в нём подъездов, арок, подворотен – запутаешься. Обошёл его вокруг по Ленивке, Лебяжьему переулку, вышел на площадь у Боровицких ворот, постоял у Большого Каменного моста через Москву-реку. Начал крапать дождь. Народу – ни души. Пошёл обратно по бульварам. Троллейбусы уже не ходят – второй час ночи. Промок сильно, но дома переоделся, стал читать, сидел до 6 утра. Поспал два часа и пошел в университет.
Группа сдавала физику плохо. Пятёрок почти нет, шестеро получили двойки, среди них «партийные товарищи» - Сухарев и Тер-Саакянц. Все в ужасе. А я в полном безразличии взял билет и стал спокойно готовиться. Так же спокойно отвечал. И, видимо, моё спокойствие, на фоне общего мандража, произвело впечатление на профессора Фаталиева. Я говорил, словно цедя сквозь зубы. Халиль Магомедович уставился на меня бычьими глазами, от которых цепенеют все, и внимательно слушал. Наконец, очнулся и сказал: «Ну, что ж, хорошо» и вывел в зачётке «хор».
Я вышел в том же меланхолическом состоянии, без обычной улыбки, и все подумали, что у меня неуд. Каково же было удивление, когда я сказал «хор». Ира, Матбуа, Эмма не поверили и заглянули в зачётку.
На другой день всей группой поехали в Серебряный Бор. Лучшие места на пляже заняты с утра. Мы поднялись на лодках вверх по течению Москвы-реки. А там чудесные пейзажи – церковь в Троице-Лыкове, пригорок в буйной зелени, овраг, выходящий к реке, лужайки с коровами, козами, дети с удочками. А над всем кружил тополиный пух. Сташек Сурма взял с собой аккордеон, мы пели, танцевали, купались, пили пиво, ели бутерброды. Все сразу загорели, некоторые обшелушились. Отдохнули чудесно.

ПЕРВОЕ ПИСЬМО
9 червень. Вiвторок. «Ой ты, дивчiна, чаровнiченько, / Причарувала мое серденько»…  Эх, Юлия Константиновна! Хоть и узнал я о Вас многое, дела у нас не продвинулись ни на шаг. Мы одногодки. Тебе, наверное, война помешала или ты робiла на шахте, потому и – «рабочая»! А её постоянная подруга – тоже украинка, Роза Владимировна Черткова. Тёзка моей сестрёнки по имени и отчеству. Они живут вместе, как мы с Ричардом. Среди её подруг – Тамара Бекаревич. Она почему-то стала здороваться со мной. А однажды, когда я подошёл к почтовому ящику, сказала: «Вам ничего нет!» и улыбнулась. Значит, и Юля знает меня.
11 червень 1953. Чтв. Вчера пришёл в университет рано, часов в 8. Занял место в Круглом зале и пошёл за книгами на Моховую 9. Встретил её с Розой на Герцена. Мы посмотрели друг на друга. У неё удивительно выразительная полуулыбка. Вернувшись обратно, увидел, что Роза сидит рядом со мной. А Юля в центре зала, полуоборотом ко мне. Тут вошли Юлик Харламов, Тамара Воронина и Галя Морозова. Галя села ко мне и попросила рассказать об органическом строении «Капитала». Я удивился, с чего это золотая медалистка, одна из лучших в 3-й группе, подошла с таким вопросом, но я стал рассказывать и раскрыл ей строение.
В обед Юлик сказал: «Давайте сменим меню». И предложил сходить в столовую Исторического музея. Мы пообедали, прошлись по Красной площади, Александровскому саду. Я невольно вспомнил о поступлении Гали в МГУ.
Мы уже начали учиться, когда в «Комсомольской правде» вышла статья о том, что её, золотую медалистку, москвичку, ошибочно не зачислили на философский. Машинистка ректората пропустила в списке её фамилию. Критике подверглись ректорат и наш деканат, который не осмелился побеспокоить академика Несмеянова. Только после той статьи её зачислили на факультет. Она стала героиней, но ничуть не задирала нос.
Вернулись через два часа, сели, и я продолжил «лекцию». Между прочим, Галя чем-то походит на Юлю, такая же темноволосая, кареглазая. И фигуры почти одинаковые. Галя даже стройнее и чуть выше ростом. Но, почему-то не чарует меня так, как Юля. Слушая меня, Галя улыбалась, не кокетливо, но и не совсем просто. Со стороны могло показаться, что мы любезничаем.
Юля, конечно, видела, как мы вернулись, как начали говорить. И я заметил, что она стала беспокойно перелистывать страницы тетради, вырывать и рвать на части листочки, а потом долго смотреть в окно. Хотя я говорил с Галей, не заметить этого не мог. И мне вдруг захотелось подойти к ней и как-то успокоить или написать ей записку. Окончив «лекцию» Гале, я вышел в коридор, увидел в почтовом ящике перевод из дома, пошёл на телеграф, получил деньги. И тут меня осенило - не отладывая, написать задуманное. Сел за стол посреди зала и начал строчить.
«Юлечка! Не обращай ни на что внимания. Отбрось все тревоги, сомнения, занимайся спокойнее. Сейчас экзамены важнее всего, тем более тебе, комсоргу. После экзаменов мы обязательно встретимся. А сейчас наберись спокойствия, заставь себя заниматься. Мне тоже трудно, в голову ничто не лезет. Я полон тобой. Ты во мне - с репетиций парада. Может быть, мне не стоило писать это сейчас, но я не могу спокойно видеть того, что происходит с тобой. Поверь, со мной творится то же самое. Ты не подозреваешь, что я знаю о тебе всё, что можно было узнать – и то, что ты с Донбасса, и что живёшь на Волхонке, и то, что…
Нет, сейчас не время! Юля! Занимайся! Приходи сюда. Меня не будет до конца экзаменов. Нам нельзя видеть друг друга, особенно после этого письма. В людях я почти не ошибаюсь, и я думаю, что ты такая, какой мне кажешься. Очень прошу извинить меня за это письмо, но ничего лучшего придумать не мог. Жду твоих отличных отметок, а ещё больше – конца экзаменов. Володя Б. 10 июня 1953 г.»
Написал черновик сразу, без всяких мук творчества. Но, переписывая, от волнения начал делать помарки, исправлять их. Рвал листки. Потом бумага показалась плохой, и к тому же вдруг кончилась. Попросил у старушки, сидевшей рядом, листочек, она дала сразу полтетради. Вдруг слышу женщину с правой стороны: «Молодой человек! Вот у меня получше. Возьмите, пожалуйста». Милые соседки давно заметили, как я пишу, нервничаю, комкаю листы, которые горкой лежат рядом. Я смутился, раскраснелся ещё больше, но женщина протянула мне двойной лист очень хорошей тиснёной бумаги и добавила: «Пожалуйста, только пишите!»
Написав окончательный вариант, я заклеил конверт, отнёс в урну скомканные листы, поблагодарил милых соседок и услышал напоследок:
- Не расстраивайтесь, всё будет хорошо. Счастья вам!
- И вам тоже, - ответил я, заливаясь краской. У выхода обернулся и увидел, что они смотрят вслед. Я махнул им рукой, они тут же с улыбкой вскинули руки.
На всё ушло часа два. Когда вернулся на факультет, Круглый зал почти опустел. Юлик, Галя, Тамара ещё сидели. Галя шутливо сказала: «Так-то вы, молодой человек, занимаетесь!» Я ответил, что ходил домой, читал там.
Смотрю, Юля одна. Когда мои друзья ушли, я решил подойти к ней со словами:  «Юля, возьми это. Только прочти позже». Но, конечно, не хватило духа! Когда она уходила, я склонился над книгой, не смея поднять глаз. Сердце стучало так, что она могла услышать его, проходя рядом. Подождав ещё немного, вышел в коридор и положил конверт в почтовый ящик.
Идя домой, останавливался, стоял. Может, вернуться, забрать письмо? Вдруг всё нарисовано моим больным воображением, и, прочтя его, она будет смеяться, показывая подругам. И всё же я дошёл до дома, лёг и от перенесённого нервного напряжения сразу уснул. Проснулся в шесть утра. Лежу и думаю, ещё не поздно пойти на факультет и взять конверт. А какой-то чертик, беснуясь, шепчет: «Не возьмёшь, не возьмёшь!» Лежал до девяти утра.
Рик ушёл, а я начал представлять, как она поднимается, заходит в коридор, берёт конверт, читает и недоуменно отвечает на вопрос Розы: «Знаешь, какой-то чудак написал вот это» и подает конверт. Роза читает, смеётся, и Юля рвёт мое страстное, дерзкое, безрассудное письмо.
Потом в воображении встает другая картина: глаза её вспыхивают волнением, счастьем, лицо полыхает огнём. Хочется ликовать, радоваться.
Ночь на 14 июня. 3 часа. Какое безумство! Что я наделал? После письма не могу заниматься, будто оно написано мне. Перед политэкономией - два дня и три тома «Капитала», десятки работ Ленина, Сталина, материалы XIX съезда. Позавчера, чтобы успокоиться, отвлечься, я трижды ходил в кино. Не помогло. Сидел в зале и думал, что у меня произошло что-то очень важное, непоправимое.
Вчера поехал на Стромынку, к Гавриле Лихошерстных, целый день и полночи в его комнате проявлял плёнки, печатал снимки с парада. Потом оказался в 407-й комнате на вечере немцев, которые собрались на пиво. Манфред Бёрнер играл на аккордеоне и дирижировал. Там были Хайнц, Фриц Кумпф, Кури Коушиль и их земляки с других факультетов. Пели не только немецкие, но и русские песни, армянскую «Ласточку», грузинскую «Ой, Светлана, Светлячок». И так красиво, на два-три голоса.
- Вот не думал, на войне, - сказал Гаврила, - что через десять лет буду жить с немцами, пить пиво и петь песни.
За окном уже светло. В голове не мозг, а медуза, которой всё равно, сдам я или не сдам экзамен. Снова вспомнилось предсказание: «Вот влюбится этот молодой человек, и всё пойдет прахом!»
14.6.53. Воскр. 9.30 утра. Страстной бульвар, жду открытия читальни. В ней я впервые увидел книгу о Сталине с моёй статьей. Позже я узнал, что почти все дома на углу улицы Пушкинской и Страстного бульвара в прошлом веке принадлежали Московскому университету. Здесь была книжная лавка Ширяева, с которым дружил Пушкин. Здесь была редакция Михаила Каткова, который печатал Достоевского, Фета, Тютчева и никому неизвестного Льва Толстого.
16 ч. Районная читальня. Сколько девушек, но ни одна не идёт в сравнение с Юлей. И вдруг вошла одна, похожая на неё фигурой, ростом, такая же темноволосая и даже в красной кофте, в какой видел Юлю в последний раз. Я вздрогнул, как она нашла меня? Неужели Рик сказал? Когда девушка повернулась лицом, увидел симпатичную девушку, но это была не Юля. И не смог больше заниматься. С утра шло неплохо, а сейчас вышел из колеи.
17.6.53. Ср. Вчера после экзамена по политэкономии подошёл Илья Немцов, который работает завотделом в редакции «Московского университета», и сказал, что газета проводит конкурс на лучший материал о летнем отдыхе. «Если напишешь, возьму тебя к себе в редакцию». Но я отказался и сказал, что конкурс провалится. Он удивился отказу, расстроился прогнозом. Он посылает рассказы в журналы и газеты, и всюду – отказ. Сначала мне кое-что нравилось, потом разуверился в его способностях, и слушать рассказы, которые он читал вслух, не стал.

ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ
Ночь на 20 июня. 3.30. Только что вернулся с Волхонки. В её большом доме уже не горели огни. Полюбовался с Каменного моста Кремлём, ночными огнями, бликами на Москве-реке. Домой вернулся через Манежную площадь и Горького. Шёл небольшой дождь, капая с деревьев. 18 июня был вынужден пойти на фак, т.к. конспекты лекций по психологии у нас с Ниной Тимофеевой - на двоих.
Юля появилась в полдень, потом вышла, а вернувшись, села напротив меня. Я  старался сидеть спокойно, но в голову лезли фразы из моего письма «Юлечка, занимайся. Мне тоже трудно. После экзаменов обязательно встретимся»… Ёрзал как на иголках, грыз пальцы, трепал чёлку так, что она встала ершом. Потом вскочил и буквально убежал из зала, задевая столы и роняя стулья. Интересно, что подумала она и все? Я не видел её почти десять дней. И вот – такой фортель!
Сейчас вдруг вспомнил, что видел её с моим однокурсником Гурием Якуниным. В коридоре, в читальне. Потом он провожал её и Розу домой. Последовав за ними, увидел, как они зашли на Каменный мост. Пройдя под мостом на другую сторону, я потерял их из виду. Побежал по Лебяжьему переулку, Волхонке, но…
Выходит, я в роли третьего лишнего? И сегодня меня осенило: Гурий мог перехватить мое письмо, и Юля ни сном, ни духом не знает о нём! Но до чего нелепо то, что Гурий, этот бегемот в штанах, коренастый, большеротый, с жабьей улыбкой, посмел надеяться на её взаимность! Он почти на голову ниже меня, ростом с неё, и на пять лет старше, а выглядит и того больше.
Он чуть ли не единственный парень в группе психологов, в которой столько хороших девчонок. Чего бы не выбрать одну из них? Так нет, положил глаз и нацелился на первокурсницу.
23.6.53. Вт. Я похудел, осунулся. Экзамены сданы, а радости никакой. Политэкономию и психологию сдал на «хорошо». Пётр Яковлевич Гальперин с сожалением, почти извиняясь, поставил мне «хор». Мне было неловко перед ним. Мы так хорошо говорили с ним после лекций, он внимательно выслушивал мои ранние детские воспоминания об Ангаре, на берегу которой стоял я, когда мне было полтора года. Они интересовали его, видимо, в связи с докторской диссертацией о детской памяти. Он так хорошо относился ко мне, а я подвёл его и срезался.
Ночь на 25.6.53. После получения летней стипендии и подписки на очередной Государственный заём Гриша Квасов предложил отметить окончание 3 курса. Согласились Леон Тер-Саакянц, Боря Бобров и я. В гостинице «Москва» большая очередь. В «Национале» тоже. Пошли в кафе «Артистическое» в проезде МХАТа, в том доме, через который я проникал на Пушкинскую во время проводов Сталина, сели в уютном закутке. Выпили, душевно поговорили. Провозгласили тост за успешное окончание курса, потом – «каждый за свое». Тут я чуть было не проговорился о Юле. А Гриша попросил: «Где бы ты ни был, будешь у меня на свадьбе!»
В последний раз видел Юлю за день до экзамена по психологии. Сижу в кабинете философии, читаю «Доминанту» Ухтомского. И тут входит она с Тамарой Бекаревич. Читать больше не смог. А Тамара два раза подходила ко мне. Первый раз спросила: «Как экзамены? Небось, все пятёрки?» Я ответил: «Нет, четвёрки». Во второй раз попросила сделать фотографии с парада, где есть она с Юлей. Потом решил подойти и вручить Юле фото, где я сижу вполуоборот с книгой. Я написал на обороте: «Юля! Пока остаюсь для тебя таким, каким ты видела меня в читальне, когда я «не замечал» тебя. Знай, что я буду думать о тебе летом!»
Но тут в зал вошёл Гурий. Увидев меня, он даже не кивнул. Более того, прищурил глаза, будто взял на мушку прицела. В последнее время он неотступно пасёт её. И я не подошёл к ней.
Перед самым отъездом пришёл на Моховую, попрощаться с Юлей хотя бы взглядом. Обошёл читальни, все этажи, поднялся даже на мехмат, под стеклянным потолком, но не нашёл её нигде. Постоял во дворе у Ломоносова, у ворот посмотрел в сторону Волхонки, хотел, было, пойти туда, но времени было мало, и пришлось отправиться домой.
Иду вверх по Горького, на душе такая тоска, боль. И вдруг налетел сильный  ветер, поднял вихри пыли, мусора, бумаг. Зазвенели и посыпались стекла с телеграфа К-9. Люди стали отбегать от стен под деревья, которые трепетали листвой, качались ветвями и стволами. А потом грянул гром, хлынул ливень.
Невольно подумал, не от моей ли душевной бури налетел неожиданный вихрь? Вдруг взыграли духи моих шаманских предков! Иначе чем объяснить эту странную символику?

К сожалению, многие события 1952-53 гг. остались за кадром. Среди них находки архелогами МГУ берестяных грамот в Новгороде, открытие факультета журналистики. А в политике - дело врачей. После разоблачения «врачей-убийц» Лидию Тимашук наградили орденом Ленина. (Позже её лишили ордена).
В магазинах и на улицах оскорбляли евреев. Однажды я осадил парня в троллейбусе, который кричал о «проклятых жидах», и услышал в ответ: «А ты, татарин, молчи! И до тебя дойдёт дело!» Стало ясно, что после евреев такие вот парни, продолжат борьбу за «чистоту» России и возьмутся за нацменов.

ПОЕЗД ИДЁТ НА ВОСТОК
27.6.53. Суб. Поезд Москва-Владивосток. 5.00. Не успел опомниться, как поезд помчал меня через всю страну. Отчалил из столицы вчера вечером. Вагон общий, у меня место боковое, у всех на виду. Вытянуться из-за роста не могу. Но после хлопот с пропуском, покупкой билета рухнул и уснул. Билет помогла купить Зитта Хогоева через знакомую в воинской кассе. Поэтому еду среди солдат, матросов. Женщин нет. Лишь один солдатик везёт в Приморье молоденькую жену, на вид школьницу, фигуристую, красивую. Сержант, сосед по купе, смотрит на неё и говорит: «Зачем везёт беднягу. Ох, и хлебнёт она лиха!» И начал предсказывать, как её будут «стебать» и комвзвода, и ротный. Потом пойдёт по рукам…
Теснота, духота. От жары за окнами и дыма папирос. (Тогда разрешалось курить в вагонах.) Писать при всех неудобно. Когда я достал дневник, авторучку, сержант насторожился: «Что пишешь?» Ответил, курсовую работу. «О чём?» «О Китае». Сержант успокоился. Но, не теряя бдительности, продолжал заглядывать через плечо. Перед сном - одна история за другой. Кто, кого и сколько раз имел в отпуске. И смех, мат-перемат.
Мелькнул столбик - 370 км. А до Улан-Удэ - более 5000. Все спят.
Ночь на 29.6.53. 1 час. Вечером проехали Свердловск, шёл дождь. И вдруг вышло солнце. Город встретил трёхъярусной радугой, крутой и яркой!
Мне назаказывали всякой экзотики. Боря Попов – «кривой бурятский нож» и рога изюбря. Тетя Шура – омуль и орехи. Кирилл Бардин – охотничьи лыжи на меху. Восьмилетняя сестренка Нели Пономаренко – живую белочку. Валя Близненкова – беличий хвостик. (Она и Неля - одногруппницы Рика).
А что привезти Юле? Скоро Кунгур, который славится слониками, медведями из уральских самоцветов. Может, вазу или шкатулку из малахита? Сегодня докурил первую в жизни пачку папирос. Пусть она будет последней. Пора взять себя в руки, а то рассупонился. Подумаешь, страдания!
Перешёл на третью полку. Там удобнее, можно вытягивать ноги. Купил в дорогу большой батон белого пеклеванного хлеба, на 1,5 кг, полкило сыру, разрезал его на семь кусков, по числу дней в пути, и ем, когда никто не видит, запивая кипятком. Сержант спрашивает, что это я ничего не ем, ответил, что обедаю в ресторане. А сам ухожу в соседний купейный вагон, стою в коридоре. Отдыхаю от дыма, духоты, мата, соседей.
1.7.54. Ср. Познакомился в соседнем вагоне с милой девочкой, окончившей школу. Едет к родителям во Владивосток. На ней поолудетское платье, с воротником, как у матроса. Её зовут Лена. Она, как и Юля, с Донбасса, украинка, но светловолосая. Стоим, говорим. Потом её позвали в купе, пить чай, она заглянула туда, сказала что-то и тут же пригласила меня.
Их купе на северной стороне, там прохладнее, уютнее, чем в нашем общем вагоне. Я стал отказываться, но мне налили чаю, предложили пирожки, бутерброды. Я поел немного, сказав, что сыт, хотя у меня закружилась голова от аромата и вкуса пирожков. Они расспрашивали о МГУ, я отвечал, меня слушали с интересом. Потом начали петь. И вдруг соседки попросили Лену спеть. Она засмущалась, говорит, давайте споём вместе. Но подруги настояли, чтобы она спела соло. И она начала.

Над туманами, над туманами,
Огни терриконов горят…

Голос у неё действительно хороший, она не нажимала на него, пела негромко и очень задушевно. А припев пели все вместе:

Мой Донбасс, мой Донбасс,
Цвети, мой прекрасный Донбасс!

Слова песни очень простые, но мелодия, нежный голос, искренность чувств навсегда врезались в память. Потом стали петь украинские песни. «Чёрние бровi, карiе очi», «Нiчь яка мiсячна, зоряна ясная», «Кто с любовью не знается, тот горя не знает». Они с удивлением слушали, что я подпеваю, знаю слова и мелодии. Тут я признался, что у меня подруга украинка. Потом в коридоре рассказал Лене о Юле. Она внимательно слушала, как я фактически объяснялся в любви к Юле, что у нас всё непросто и неясно.
2 июля 1953 г. Чтв. 7 утра московское время. 12 – местное.
Промелькнули 5023 км. Вчера проехали Красноярск. Он обдал нас гарью, копотью. Асфальт на перроне как тесто. А в пути одно мучение, наш цельнометаллический вагон прогрелся на солнце до самых рессор и колёс, вентиляторы вращаются на полную мощность, но не спасают от жары. Выйдешь в тамбур – измажешься копотью, забьёшь волосы паровозной сажей и углем. А поезд мчит по тайге, горам, через реки. Грохочут встречные составы, ревут приветственные гудки, дребезжат раскалённые тормозные колодки, пыхтят отдыхающие на полустанках паровозы.
Вот и 5223 км. Проехали Иркутск. Поезд идёт у Байкала. Мы с Леной из раскрытых дверей тамбура любовались им. Он встретил нас морской свежестью, таёжной прохладой, гулом тоннелей, прибрежными скалами, окутанными вечерним туманом. Неестественная прозрачность поражает всех, кто видит Байкал впервые. Но ещё больше удивляет синева. Нигде нет такой синевы, без всяких полутонов и примеси голубизны. Эта синева – одна из самых ярких черт нашего чуда природы.
И неужели я не покажу Юле этой красоты? Моя фантазия рисует картины будущего. Мы живем над Байкалом. Высоко на скалах стоит наш дом, который я построю, став писателем. Там будет тепло даже в осенние бури и зимние морозы. Мягкий электрический свет освещает гостиную с картинами, коврами на полу. Мы сидим у камина, а наш сын играет на рояле…
Неожиданно хорошо понял, что такое художник. Едем вдоль Байкала. Стою в тамбуре, любуюсь красотой родных мест, стараясь запомнить самые яркие пейзажи. И во мне зреет не конкретный образ Байкала, а нечто обобщенное, которое трудно передать словами, красками. И я понял, почему почти все полотна Левитана - «Над вечным покоем» и др., не были копиями конкретных мест. Но как трудно изобразить Байкал! Неслучайно я не знаю ни одной картины, которая создала бы обобщённый образ Байкала.
Меня не встретили ни на станции Селенга, как в прошлый раз, ни в Улан-Удэ. Несмотря на раннее утро, Лена вышла на перрон. Она сказала, что не могла уснуть. Прощаясь, я пожал ей руку и увидел её глаза, полные слёз.
- Пусть у вас с Юлей всё будет хорошо! Я завидую ей! – сказала она и чмокнула меня в щеку. Я так растерялся, что не поцеловал её, а только сжал её плечи руками и напел: «Кто с любовью не знается, тот горя не знает».
У выхода с перрона оглянулся и увидел, что она машет мне, смахивая слезы. Шёл и удивлялся, что она так разволновалась? Ведь я не пытался очаровать, увлечь её. Мне было приятно и в то же время грустно: «Вот если бы Юля так полюбила меня!»

КАНИКУЛЫ ЗА БАЙКАЛОМ
Ильинка, ночь на 8.7.53. Приехал в Улан-Удэ 3 июля рано утром. Телеграмму посылал из вагона в Кирове, но, видно, почтовики берут гроши себе. Так же было с женой дипломата два года назад, которую не встретил муж.
С вокзала пошёл пешком. Автобусов ещё не было. Иду по городу, удивляюсь деревенской тишине, пению петухов, лаю собак, бабам с коромыслами у будок, где выдают воду по талонам, по копейке за ведро. Тишина нарушилась, когда по улице поехал грузовик Союзпечати со свежими номерами газеты «Бурят-Монголой Унэн». На Ленинской улице вывески прибиты необычно низко, книги в магазине выставлены по-свойски, на подоконниках.
 Пришёл на Первомайскую 13, к тёте Лёле, дяде Боре, у которых жил в 6-8 классах. На Ильинку поехал пригородным поездом вечером. Зашёл не в калитку, а перелез через забор с другой стороны. Смотрю, мама возится у печи в центре двора. Подхожу и, чтобы не напугать прикосновением, кашляю. Она оборачивается, вскрикивает от радости, зовёт папу, Розу, Валеру. Обнимаю их, они - меня. Смотрят, какой я стал, и говорят, что я вырос, похудел. Два года не виделись! Сестрёнка и братик тоже выросли. Розе 16, Валере 14. Сестрёнка - прямо невеста, красивая, стройная, а Валера – крепыш, вряд ли догонит меня ростом, но будет сильнее.
За несколько дней снова увидел, как «моется золото» для того, чтобы я учился в Москве, изучал философию, ходил в консерваторию. Собирают все крохи, чтобы кормить свиней, кур, кроме того, пасут, доят корову. И деньги доходят в виде чистых бланков почтового перевода и не пахнут ни навозом, ни потом. Недавно увидел маму в ночной рубашке из марли. Это так поразило меня, что я чуть ли не закричал: «Ну, что ты ходишь так? Простынешь!» На деле мне стало стыдно, неловко, что она, экономя на всем, сшила рубашку из марли.
Я, как и Роза, и Валерик, с детства помогал по хозяйству. И сейчас кошу сено с папой по утрам. А с Валерой ловим на Селенге бревна, которые упускают на сплаве лесозавода. За полдня можно поймать штук десять. Они длинные, толстые, годятся на дрова и на строительство. Но с лесозавода приезжают и забирают их, если не увезти вовремя. Но сколько уплывает в Байкал, тонет там и по пути!
14.7.53. Вт. 16 ч. Поезд Наушки-Иркутск. Еду домой, на Ильинку. Три дня провёл в Улан-Удэ. Встретил одноклассников - Геру Носкина, Володю Сергеева, Виталия Гончарова, Витю Арбузова, Женю Мысина, Мишу Убугунова. Купались на Селенге, играли в баскетбол на «Динамо», бродили по городу, фотографировались. Зашли к Леониду Григорьевичу Пастернаку, нашему любимому географу. Тут мы узнали, что он троюродный брат поэта Бориса Пастернака. Родом из одной деревни.
Леонид Григорьевич преподавал в Иркутске, на монголрабфаке, учил будущего вождя МНР Цеденбала. Перед войной Леонида Григорьевича репрессировали. Отсидев в ГУЛАГе, в 1946-м стал преподавать у нас, в мужской школе № 1. Однажды на уроке он спросил, кто читал Сетона-Томпсона. Я единственный из всех поднял руку, и Леонид Григорьевич, уйдя от темы, стал говорить со мной о Виннипегском волке, о Лобо, Крэге, кутенейском баране и других героях его рассказов о животных. Мы особенно любили его за подобные отходы от темы.
В воскресенье попал с Герой Носкиным на концерт Михаила Александровича в театре оперы и балета. Впервые оказались в этом шикарном здании. А ведь мы участвовали в субботниках при его строительстве, выносили из котлована камни, мусор. Стены театра уже высились, но крыши не было, и над нами сияло открытое небо. А теперь – это один из лучших театров Сибири и Дальнего Востока: снаружи – Тадж Махал, а внутри большой зал с партером, амфитеатром, балконами. И прекрасная акустика.
Билеты достать невозможно, но тётя Надя (Надежда Андреевна Хогоева, кузина моей мамы, зав. постановочной частью театра оперы. У неё на Каландаришвили 2, я жил, учась в пятом классе) провела через служебный вход. С удовольствием послушал знаменитого тенора. Увидел элиту города.
Был в гостях у тёти Нади, у Носкиных, Абыковых. Николай Аржеевич Абыков, министр здравоохранения, спас нас в годы войны. Отца по доносу исключили из партии как «сына кулака и шамана», сняли с поста директора санатория на Верхней Березовке. Мы жили на плодопитомнике, затем переехали в город, на улицу Шмидта, потом на Смолина 13. Голодали, мёрзли. Именно тогда у нас умерла самая младшая сестрёнка Света. От истощения ослабла, заболела и умерла. Самая красивая, умная из нас! Николай Аржеевич осмелился назначить отца директором Ильинского санатория, где мы живём до сих пор. Говоря тост, я сказал:
- Мы, Бараевы, хорошо помним обо всём, благодарим Николая Аржеевича за то, что он спас нас в трудное время.
Потом Рева (Ревомир), сын Николая Аржеевича, поставил чудесную пластинку. «Скажите, девушки, подружке вашей», - пел Лемешев, а я смотрел на Уду, Селенгу (Абыковы после Дома специалистов получили большую квартиру в деревянном доме у слияния этих рек) и еле сдерживал слёзы. Слушал несколько раз подряд. Вспомнились Нина Трунова, Юля…
24.7.53. Пятн. Ильинка. Вчера провёл в клубе беседу о Московском университете. Было неловко перед врачами, медсёстрами, сотрудниками санатория, которые знают меня с детства.  Но выступил неплохо. Рассказал об истории МГУ, но больше о нынешних днях и строительстве новых зданий на Ленгорах. О том, что 1 сентября они откроют двери. А мы, студенты, ходим на воскресники, выступаем перед строителями. Когда я говорил, в клуб вошла собака и легла у входа. «Вот ещё один слушатель пришёл» - сказал я. Все обернулись и засмеялись.
Показал большой альбом со снимками нового МГУ – высотное здание снаружи и внутри, мраморные колонны, лестницы, аудитории. Всё это здесь, в таежной глухомани, как сказка! В зале была Галя Иванова, дочь бывшего главврача нашего санатория Надежды Александровны. Они живут в Улан-Удэ, Галя учится в Иркутском инязе, сейчас приехала на Ильинку погостить.
Как и Неля Аксёнова, она не принимала меня всерьёз, а тут вдруг пришла послушать и даже задавала вопросы.
27.7.53. Пнд. Ильинка. Ездили с отцом и Валерой на сенокос в Ловцову падь, напротив села Ильинка. Падь названа в честь воеводы Ловцова, основателя Баргузинского и Верхнеудинского острогов. Если пройти вверх по пади, можно выйти к аэропорту Улан-Удэ. Приехали в «американке» на мягких шинах, а там запрягали Карьку в волокуши, когда свозили скошенное сено. Жара, пауты *, оводы - днём, комары, мошкара - вечером. А ночью очень прохладно. Спим у костра. Вдруг слышу храп, топот Карьки прямо у моей головы, увидел волка, который крадётся к нам. Отец выстрелил, раздался визг. Попал! Утром увидели кровь на траве, а волка нет, убежал помирать.
В другую ночь в моё ухо залез толстый мотыль. Я проснулся от боли и…  грохота, так как он скрёб мою барабанную перепонку. Сам вытащить не мог. Отец спичкой вынул мотыля, конечно, раздавив его.
      Перед возвращением решил пройтись с ружьём до железной дороги. Иду по густой тайге, вдруг шум крыльев – огромный глухарь взлетел. Выстрелил в   угон, но не попал, так как он скрылся за ветвями. Вышел из тайги, вижу, отец с Валерой едут ко мне. Подхожу, а отец ругается. После выстрела они подумали, что-то случилось. Валера сел на Карьку без седла, поехал искать, но конь сбросил его, он потерял сознание. Слава богу, Карька не убежал. Валера пришёл в себя, но влезть на коня не смог и кое-как дошёл до отца. Лицо в ссадинах, глаза заплаканные.
Окучиваю картошку, поливаю огород, бегаю на Селенгу, купаюсь. Как финишные ленточки рву паутину на звериных тропах. Дышу таёжным воздухом, Байкальскими ветрами. Плаваю через бурную протоку на другую сторону реки. Бегаю по Ахреевскому острову, в чём мать родила. Пытаюсь кричать как
* Пауты – крупные сибирские оводы. В центре России не знают такого названия.
Тарзан, но не получается. А сейчас пасу коров. Жители санатория по очереди пасут их. Сегодня и завтра наша очередь, и эту запись сделал на пастбище, следя за коровами, которые так и норовят зайти на хлебное поле.
28.7.53. Вт. Ильинка. 10 утра. Ещё одна запись пастуха. Выгнал коров в семь утра. Они наелись, легли под берёзы, пережёвывают жвачку. Скоро погоню домой.
18 июля были в гостях у Зугеевых, которым отец устроил дачу в бывшем доме Семёновых, в лесу, у пионерлагеря. Николай Иванович и Екатерина Александровна – близкие друзья нашей семьи. Она - Заслуженный врач, он – писатель, пострадавший во время гонений на эпос «Гэсэр». Выпил водки, шампанского, и у меня сильно расстроился желудок. 4 дня после этого мучался животом. Думал, дизентерия, но обошлось. После полуголодного состояния в Москве и поезде желудок не справился с обильной домашней пищей и непривычным количеством спиртного.
Отец приготовил подарок – полное собрание сочинений Ленина! Поставлю все 53 тома на этажерку в общежитии. Пятикурсники поселятся в новом здании, а мы – на Стромынке! Жильё будет дешевле, чем на дачах и частных квартирах.
Ночь на 30.7.53. 0.30. Не могу уснуть. Лежу и думаю, как покончить со своей нервозностью, постоянными болезнями, бессонницей?
В Улан-Удэ услышал анекдот: Берия стоит перед своим портретом и спрашивает его: «Что будет дальше?» А портрет отвечает: «Меня снимут, а тебя посадят».
5.8.53. Среда. Ильинка. 3 и 4 августа была жара – 37 градусов. Неслыханная для Забайкалья. Набираюсь сил, здоровья. Вместо чая пью парное молоко, до двух литров в день. Ем первые огурцы, малину. Её вызрело много – по два бидона собираем каждый день. Варим варенье во дворе. Аромат на всю улицу. Собираемся на Кочевную за черникой. Это на правом берегу Селенги, в 30 км от Байкала.
Интеллектуальная жизнь на последнем плане. Но читаю Чехова, Маяковского, журнал «Огонек». Устраиваю Розе и Валере «музыкальные беседы». У них хороший слух, память. Знают почти все мелодии, а когда не могут сказать, откуда и кто автор, я называю их. Несмотря на физическую усталость, мучает бессонница. Порой кажется, что во дворе кто-то ходит и заглядывает в окно.
Ночь на 12.8.53. Отдых почти на исходе. До отъезда неделя. А у меня вдруг заболели суставы и так, что не могу бегать, тренироваться. Но косить сено продолжаю. Встаем в 6 утра и косим до завтрака.
8 и 9 августа снова ездили в горы. Косили по распадку с утра до полудня, когда сходила роса, к вечеру гребли, метали копны. Трава высокая, густая, но очень мешают коряги. Их не видно, и коса то и дело вонзается в них. Приехав домой, взвесился в санатории и узнал, что похудел с 79,7 до 78,4 кг.
Никак не напишу доклад о строительстве коммунизма, с которым надо выступить в клубе санатория. Утром шли косить к железнодорожной будке, недалеко от речки Пьяной. А перед глазами вдруг встали искрящиеся снежные дали под Звенигородом, Бородино и грустные глаза Нины Труновой, а затем – глаза Юли. Ведь с Ниной тоже многое связано. Взять хотя бы песню в честь неё.
17.8.53. Пнд. Ильинка. Вот и осень! Вся долина Селенги залита туманом. Вчера искупался и почувствовал боль в ногах. Видимо, простыл в тайге, когда бродил в холодном болоте. Как же баскетбол, лыжи?
14 августа выступил с докладом о коммунизме. Народу было больше, чем на рассказе о МГУ, который понравился всем. Цитировал Маяковского. «Коммуна: всё моё – твоё, кроме зубных щёток». А от себя добавил: «И кроме жён и детей». Этим пугали враги коммунизма. Ответил на вопросы о деле врачей, похоронах Сталина. Но после лекции остался какой-то осадок.
20.8.54. Чтв. Лет шесть назад в санаторий приехали геологи, пришли к отцу, чтобы он показал горячую воду. Он повёл их на Селенгу, мимо шаманских ям, спустился к берегу. Он видел, как мы, пацаны, грелись в тёплых лужах, пахнущих тухлыми яйцами, после купания в холодной реке. Геологи снимали поиски фотоаппаратами и привезли  снимки, где отец, бродя в сапогах по отмели, показывает горячие ключи. Позже они пробурили скважину, и из неё хлынула мощная струя горячей воды. Измерили температуру – 77 градусов. На берегу образовалось небольшое озеро тёплой воды, в котором сразу стали купаться, мыться и дети, и взрослые.
Вскоре тут появились деревянные корыта, сколоченные из толстых досок и даже настоящие ванны. А чтобы ими не пользовались чужие, хозяева построили будки с замками. Говорят, что скоро здесь построят лечебницу. Но предприимчивые хозяева ванн уже начали сдавать их на прокат. Сколько людей вылечилось! Но были и те, кто губил здоровье, принимая ванны погорячее и дольше, чем можно.
Видимо, по фамилии одного из геологов, источник назвали Питателевским, но местные жители и приезжие называют его Ильинским. Медики обследовали воду источника и убедились, что он лечит не только температурой, но и высоким содержанием целебного радона и сероводорода. Эта вода лечит сосудистые, костно-суставные, женские, кожные и другие болезни.
Вскоре здесь открыли лечебницу с врачами, санитарками, ванными комнатами. А на высоком месте, у шаманских ям, появились шесть длинных двухэтажных домов. Их построили мясокобинат, мелькомбинат, суконная фабрика, ЛВРЗ, судоремзавод и другие предприятия Улан-Удэ. Слава Ильинского курорта стала такой, что тысячи пациентов приезжали сюда со всех концов страны, от Москвы до Владивостока. Я сам лечил здесь суставы, травмированные спортом. Воды было так много, что её провели к огромным теплицам, где китайцы выращивали самые ранние в Бурятии овощи.
В 1990-х годах курортное управление Бурятии приватизировало скважину и назначило за воду такую цену, что никто не мог оплачивать её. Чтобы никто не посягал на целебную воду, глава курортного управления распорядилась замуровать скважину. Горячая вода пробила новое русло на дне Селенги. Предприятия  разобрали построенные дома. Так из-за жадности, недальновидности чиновников лечебница погибла! Люди выступали в газетах, по телевидению, обращались в минздрав Бурятии, в Народный хурал республики и к президенту Бурятии Потапову. Но никто палец о палец не ударил, чтобы спасти положение и восстановить лечебницу. В 2008 году я приезжал сюда. Вместо шести двухэтажных домов осталось лишь два. И их наверняка скоро разберут местные жители. Стёкла уже выбиты, вырваны рамы, двери. Смотреть на это без боли невозможно. Да простят мне этот «всплеск журналистики», но лечебницу надо восстановить за счёт тех, кто принял решение забить скважину…
22.8.53. Суб. Ночью проснулся от жара. Простыл 18 августа, проехав на ветру в Троицкий монастырь и обратно, 10 км на велосипеде. Потом уснул и увидел сон: Толстый шмель садится мне на руку. Мохнатые крылья щекочут кожу. Почему-то не сгоняю и смотрю, как он вонзает жало, но не пьёт кровь, а впрыскивает в меня что-то. Шмель становится меньше и превращается в пустой мешочек. Тут я спохватываюсь, отрываю его, но поздно – от ранки поползли червячки и медленно приближаются к сердцу и мозгу. Просыпаюсь в поту, щупаю руку, на ней ничего нет, но она напряжена, как и весь я. Ну, и сон, думаю. Что влил этот шмель? А вдруг шмель – это я! Передаю людям то, что мне «вкололи» в университете, и делаю «идеологические инъекции»! Стало так неприятно. Говорить родителям о дурном сне не стал.
Авторитет нашей семьи на Ильинке и в городе вырос после моего поступления в МГУ и этих лекций. Главврач санатория А.И. Холукшанов написал хороший отзыв. Кроме Зугеевых, нас приглашали Холукшановы, Яжиновы.* Их дети младше меня, дружат с моим братом Валерой, но им ставят в пример меня. Мы провели ответный приём. На нем были все они и Галина Васильевна Кузьминова, дочь Анастасии Фортунатовны Вильгрубе, которая эвакуировалась из Ленинграда, и осталась тут. Галина Васильевна – одна из лучших «англичанок» Улан-Удэ, кроме английского, знает и немецкий. Спросила, как мы изучаем языки, я рассказал, что особое внимание уделяем первоисточникам, и прочитал несколько строф из Гейне:

Ein neues Lied, ein besseres Lied,
O, Freunde, will ich euch dichten!
Wir wollen hier, auf Erden schon,
Das Himmelreich errichten…

Потом спел песню о Лореляй: «Ich weis nicht, was soll es bedeuten, das ich so traurich bin». Это произвело впечатление на моих родителей и всех присутствующих. Галина Васильевна сказала:
- Поздравляю вас, Евдокия Прокопьевна и Владимир Иванович, что вы воспитали такого сына! Хорошо, что дети, выросшие на Ильинке, поступают в лучшие вузы страны. Верю, что и другие последуют примеру Володи!
Тут я назвал среди тех, кто рос в санатории, моих друзей Геру Носкина (ЛЭТИ), Нодика Сельверова (МФТИ), его сестру Нелю, их кузена Гену Шамбуева (УПИ). «О них мы ещё услышим». И предложил выпить за них. **
* Павел Тихонович Яжинов – министр здравоохранения БМАССР, бывший главврач Ильинского санатория
** Позже Г.В. Носкин участвовал в создании «Бурана». Г.М. Шамбуев работал на космос в «почтовом ящике» Свердловска. А.Б. Сельверов в Сарове под руководством академиков Ю.Б. Харитона и А.Д. Сахарова участвовал в создании и испытаниях водородных бомб. Стал орденоносцем и лауреатом Государственной премии СССР

СТРОМЫНКА
Начало учёбы на 4 курсе в тени: у меня исчезла толстая тетрадь с записями в сентябре 1953 г. Вышел из читальни, вернулся – её нет. Её мог стащить Гурий Якунин, чтобы узнать, как у меня дела с Юлей. А, может, кто-то начнёт писать лекции. Там описаны перипетии в поезде Владивосток – Москва, связанные с амнистией 1953 года, слухи, анекдоты о Берии, набросок новеллы «Полёт шмеля», того самого – «идеологического». Страшно расстроился и боялся вызова «кое-куда». С той поры стал вести дневник в записных книжках, нося их с собой.
Жалею записи об открытии новых зданий МГУ на Ленинских горах, о первых встречах с Юлей. Но сохранился блокнот, в котором записывал, когда и как выступал в соревнованиях, сколько спал, какие фильмы, спектакли смотрел. По нему восстановил ряд событий.
В поезде Владивосток-Москва ехал 23-30 августа. В нашем вагоне «Улан-Удэ – Москва» оказались землячки – Юля Назарова, Галя Харун, Надя Угрюмова, красавица из Татаурово, ехавшая в Ленинград, милая бурятка Луиза Иванова, мои однокашники по СШ-1 Миша Стоянов, Володя Берёзкин, студент МЭИ. * Мы хорошо пели, рассказывали анекдоты, истории. Из компании выделялся Володя. Выглядел как стиляга - брюки-клёш, шляпа. В школе был милым мальчиком, прекрасно пел на смотре самодеятельности в Доме пионеров. Он «уломал» одну из девиц, несколько раз заводил в купе кондуктора, которому дал денег, а потом рассказывал, как всё было. Она услышала, что он хвастает, и стала плакать. Мне стало жалко её.
На станциях и в поезде наводили ужас амнистированные. Один из них ходил пьяный по вагону с финкой, грозя зарезать кого-то. Полуголый, весь в татуировках. Я хотел выхватить нож сзади, но ребята остановили меня. Потом кто-то скрутил и выбросил его на ходу поезда из дверей тамбура. Где-то
на Урале увидели на перроне группу зеков, арестованных за свежее преступление. Сзади гордо шёл со связанными руками мальчик лет 12. Когда их ввели в товарную теплушку, он обернулся и закричал: «Спасибо великому Сталину за наше счастливое детство!» Как же сложится его судьба? **
* После окончания  МЭИ В.Берёзкин конструировал первую в мире Обнинскую атомную станцию, получил за это солидную премию, но почему-то ушёл из науки. Став художником-графиком, коллекционировал антиквариат. Его друзьями стали Максим Шостакович, Таир Салахов, Игорь Моисеев, Галя Брежнева, известные актёры, кинорежиссёры.
 * Эти события ярко показаны в фильме «Холодное лето 1953 года». У нас, на Байкале, лето было как никогда жарким, а грабежи стали обычным явлением. Осенью моя мама отказалась отдать бандиту сумку с грязным бельём Розы и Валеры, которое она везла из Улан-Удэ на Ильинку. И тот ударил ножом в голову, чуть не пробив череп. Но, даже истекая кровью, мама не отпустила сумку. А бандит убежал.

В нашем вагоне едет Саша Попов, студент Уральской консерватории. Об Олеге Ярыгине и его гибели он не знал. О моих руках сказал: «Они у тебя как у Рахманинова». Он видел где-то слепок его рук. Спросил, играю ли я на фоно, я ответил, что нет, но учился у Веры Борисовны Шестаковой, Саша сказал, что она очень хороший педагог, и добавил:
- Жаль, что бросил музыку. Твоими руками можно брать такие аккорды.
10.9.53. Чтв. Стромынка. Поселился на 4 этаже, в комнате 481. Окно - на мост через Яузу. Нас семеро – Ричард, я, Гриша Квасов, Володя Силаков, Валерий Швец, перешедший в МГУ из Киевского университета, третьекурсник Коротаев и аспирант Батырбек Аманалиев. Он писал диссертацию «Философские взгляды акына и композитора Токтогула Сатылганова». «Какая философия может быть у акына? - сказал Коротаев, - ведь он поёт о том, что видит». Аспирант изумился, но отвечать не стал. Он пострадал за «воспевание» феодально-ханского эпоса «Манас», и потому промолчал. Коротаев - неприятный тип, без чувства юмора и вообще, не наш.
- В столовой за столом, – говорю ребятам, - сидят грузинка Роза Ахаладзе, негритянка Лили Гольден, Герой Кореи Ким и я, бурят. И тут подходит донской казак.
- Он что, в лампасах? - удивляется Швец - Кто это?
- Ричард Косолапов, - показываю я. Когда смех утих, Коротаев говорит:
     - А я сегодня румына видел.
- Да ну? - сказал Рик. Все грохнули.
- Чего вы смеётесь? – обиделся Коротаев, - Румын что, не человек?
Соседство с Коротаевым, глухого к юмору, неприятно и опасно. И тут не до смеха. Говорит о безобразиях на факультете, в университете, Москве. В чём-то прав, в чём-то нет. Сначала спорили, потом поняли – вдруг он специально провоцирует, чтобы донести.
Когда Аманалиева перевели в другую комнату, мы приютили Володю Пономаренко, одноногого инвалида войны. Он не прошёл на философский по конкурсу, жил без прописки. Мы сжалились, пустили его. Он приехал из Баку, хорошо говорит на азербайджанском, грузинском, армянском. И все кавказцы принимали его за своего. Он устроился сторожем на Стромынке, потом «пошёл на повышение» - стал работать в высотном здании на Ленгорах.
Юля с Розой, Тамарой – в 472-й комнате, недалеко от нас, окном во двор. Вижу её утром и вечером, и на факультете. Но всё по-прежнему, и я понял, что моё письмо не дошло до неё. В умывальню она ходит в светлом атласном халате, а иногда в тонких кофтах. И я увидел, какие у неё тугие груди, крутые бедра и узкая талия.
Общий туалет, умывальня – неприятное обстоятельство. Противно видеть, как справляют нужду знакомые люди, противно самому делать это на виду всех. В то же время однажды ночью я зашёл в женский туалет. Он отличатется от мужского лишь отсутствием писсуаров. Оглядев всё, я сказал: «Вот здесь она писает, моет руки». И это было мне не противно, ведь здесь бывает она!
Душевых нет, моемся в бане на берегу Яузы. Рика удивил Швец, который грубой рогожной мочалкой тёр своё лицо. Однажды в бане вдруг увидел в окне старого китайца. Остановился на улице и смотрит сверху. Банщица, увидев его, вздрогнула и сказала: «Ой, дядя Вася, опять ты напугал меня». Спрашиваю её, кто это? «Наш сторож. Ещё в первую мировую привезли на фронт окопы копать, да так и остался».
Меня как «земляка» сторож, которого звали Василий Иванович, как нашего Юй Чжечена на Ильинке, стал приветствовать кивком, но когда я попытался заговорить, он молча отошёл. Банщица-старушка говорит, он не общается даже с земляками-китайцами, которых очень много на Стромынке.
Студент-китаец в читальне на Стромынке смешно чихает и смущённо улыбается. В зале поднялся смех. Все устали. И чих, как искра, взорвал зал.
Коля Фундовный проспал и, накинув пальто, выбежал из общежития на Стромынке, и только у трамвая увидел, что он в кальсонах.
Три года назад я видел здесь пару слепых. Он вёл подругу, держа её за плечи. Оба всегда улыбались, проходя длинные коридоры общежития по кругу. Нынче снова увидел их, но их водит за руки маленькая дочь. Они по-прежнему улыбаются, зато у двухлетней дочери взгляд напряжённый, почти суровый. Она уже поняла беду родителей, стеснялась их или хотела побегать, как все в её возрасте, но…
Кстати, в университете много слепцов. Только на нашем курсе четверо – Виталий Белозерцев, Тимофей Джумарин, Ростислав Орлов, Витя Першин. Они сидят в первом ряду аудиторий, записывают лекции, прокалывая иголками толстые листы бумаги. Звук игл напоминает стук птичьих клювов. Тимофей потерял зрение от взрыва гранаты, которую хотел разобрать. Синие шрамы ранений видны на лице.
Наш философский факультет, после отъезда физиков, химиков, биологов и других естественников на Ленинские горы, переселился в глубь двора Моховой 11. (Сейчас в этом здании - факультет психологии МГУ.) От нас рукой подать до улицы Горького, гостиницы «Националь». Рядом – здание 1-го Мединститута. Когда-то он был факультетом Московского университета, и остался здесь. Из окон нашего коридора видно, как привозят и выгружают трупы, как студенты препарируют их, а в перерыве едят, даже танцуют рядом с ними. В подвалах прежнего здания наши психологи тоже потрошили трупы. Однажды спустился к ним и увидел в раковине человеческую руку под струёй из крана. Её размораживали после морга.
В новом здании более крутые лестницы, высокие потолки, аудитории гораздо светлее, просторнее. Но факультетские собрания проходят в Ленинской аудитории на Моховой 9. В читальных залах стало свободнее, а в столовой под аркой по-прежнему тесно. Сюда может зайти любой с улицы…
Рик, умница, сказал в прошлом году, когда мы жили на Горького: «Заниматься вовсе не трудно. Просто сядь и всё тут!». Тогда эти слова – мимо ушей, а дошли только сейчас. В самом деле, садись и работай! Составил распорядок дня на каждый день недели в соответствии с расписанием. Буду чётко придерживаться его. Надо доказать всем, что я могу стать отличником и одним из лучших на курсе.
12.9.53. Суб. Анюр Каримский сидит на лавочке у Большого театра, в тенниске, с книгой в руках. Спрашиваю, ты чего тут? «А я живу недалеко». Он стал москвичом, женившись на Нине Петровой. На первом курсе он ухаживал за красавицей москвичкой Галей Захаровой, но получил отворот. Тогда он, недолго думая, стал ухаживать за Ниной. И вот теперь почти не ездит в Татарию, он – москвич. (Позже он станет видным американистом).
Володя Тлостанов тоже женился на сокурснице Вале Добрыниной и стал москвичом. Но в Нальчик ездит. Его отец – председатель Президиума Верховного Совета Кабардино-Балкарии. Там Эльбрус, Военно-Грузинская дорога и прочая экзотика Кавказа. И я бы мог приударить за москвичками - Галей Морозовой, Женей Воробьевой, Нелей Пономаренко, и стать москвичом. Так нет, влюбился в дочь шахтёра.
Перед Валей Добрыниной я виноват. Однажды она с усмешкой сказала: «Как интересно жить, когда есть такие, как Силаков, Лосев, Бараев!». «Но лучше было бы, если бы не было таких, как Добрынина!» - парировал я. Володя Лосев пожал мне руку. Но позже стало стыдно за хамство. Легко быть остроумным, не соблюдая рамок приличия.
19.9.53. Суб. Думал, что на собрании по итогам III курса и летних каникул в центре внимания буду я. Но огонь на себя вызвал Гриша Квасов.
- Летом я прочитал лекцию для ткачих Кишиневской фабрики, переписывался с китайцами, у меня есть связи с Америкой. Экзамены весной я сдал на отлично, несмотря на то, что ко мне нечутко отнеслись в прошлом году. Это, как говорил Ленин, не воспитание, а костоломание. - Тут Гриша сглотнул комок в горле, но усилием воли продолжил. – Особенно поразил Спиридонов. Он жёсткий нехороший товарищ, у него мало такта и чуткости, и он ведёт себя грубо. В трудную минуту меня поддержали люди, которые не были прежде близки. Я впервые столкнулся с таким несчастьем. Сейчас я излечился от душевного надлома. Сумел выйти победителем и докладываю, что я готов нести любую общественную нагрузку, дайте мне людей.
Слушая это «Я, я, я», вдруг подумал, что Гриша похож на Мечика из «Разгрома», и тоже мог бы бросить товарища. А выдержал бы он пытки? Наверное, стал бы плакать и, спасая себя, начал бы говорить. Но Лёва Спиридонов не оставит, а при пытках умрёт, но не выдаст. Вообще-то иногда от выступлений Гриши тошнит – «патока на сахарине». А не похож ли на Гришу? Он, как и я, чрезвычайно эмоционален. Ему, как и мне, не хватает чувства меры, простоты в выражении чувств.
Обсуждение получилось бурным. «Ты нас не так понял», «Мы желаем тебе добра». Растроганный Гриша тут же сказал, что в ближайшее время организует выход в Большой театр, потом поездку в Ясную Поляну.
Оказалось, весной на экзамене Гриша взял билет и, увидев, что не знает одного вопроса, тут же поменял его. Экзаменатор отвернулся в сторону. В аудитории готовился Виталий Кузнецов, который не видел или сделал вид, что не видит. Гриша сдал на «отлично», получил повышенную стипендию. Но осенью вдруг признался об этом на собрании, которое я пропустил. Там-то и началось, а потом продолжилось выяснение.
Когда речь дошла до меня, Сухарев сказал, что я привёз хороший отзыв о лекциях, но сессию сдавал трудно и т.п. Я выступал, волнуясь, сказал, что летом мы как шмели разлетелись во все концы. Но, увидев настороженные глаза Лёвы, остановил «Полёт шмеля», не стал говорить об идеологических инъекциях. Сказал о том, с каким интересом слушают люди живое слово, как важно при этом быть искренним, простым в выражении мыслей, чего не хватает мне и многим из нас. В итоге выступил неплохо. Слава Дровенников сказал: «Володя ищет себя. Этот поиск отражается в его статьях. Но тебе, Володя, не надо распыляться, серьёзнее отнесись к учебе».

СВАДЬБЫ ЮРИСТОВ И ФИЛОСОФОВ
25.9.53. Птн. В буфете на Стромынке шум: «Почему нет винегрета?» «Извините, на свадьбу отдали». «Какую свадьбу?» «А вон в диетзале». «Свадьба в диетзале – это здорово! Но мы-то причём?»
Позже узнал, что это была свадьба нашей психологини Раи Титаренко с юристом Мишей Горбачёвым. А мой одногруппник Эдик Струков женился на юристке Лиле Григорьевой. Так вот роднились юристы с философы. Лиля знала Горбачёва и могла быть на той свадьбе. Супругам Горбачёвым выделили одну комнату, вместе с Мерабом Мамардашвили и его женой. А Струковы жили рядом, в отдельной комнате на том же первом этаже. Не знаю, пригласила ли Раиса своих одногруппниц Нину Трунову, Рику Рабинович, Люсю Вьюшину. Их могло не быть, так как Рая держалась скромно и мало общалась с подругами. Впрочем, всё это надо уточнить. Лучше всего у самого Михаила Сергеевича Горбачёва.
Между тем, 5 декабря на Ленгорах – свадьба Игоря Константинова и Лены Ойцевой! А ведь я - главный виновник этого. Она вздыхала обо мне, а я отказался. Игорь стал утешать её, и утешил – довёл дело до свадьбы. На свадьбе будут философы, однокурсники Игоря. Со стороны невесты - подруги юристки Рита и Вера. А я не пойду точно. Неловко будет и мне, и Лене с Игорем. Да и на подарок нет денег. Силак сочинил стихи, где я запомнил лишь одну строку: «Константинов, гэнэрал, что в полон к Элен попал».
26.9.53. Суб. Читальный зал на Стромынке. Во имя учёбы решил бросить лыжи, баскетбол, но Гриша уговорил выступить на первенстве МГУ по лёгкой
атлетике. Соревнования шли на стадионе «Труд», у метро «Сокольники». Стадион на Ленгорах не успели сдать. Впервые взяв в руки диск, метнул с места на 28 м 08 см. Копьё – 37.42. Ядро – 10.92. Чемпионом в толкании ядра стал философ Алик Бельский – 12.75. Среди призёров – физик Володя Мадуев. Он боксёр, но его, как меня, попросили закрыть «баранку». Узнав, что я толкал впервые, он сказал: «Для начала неплохо! А диск пойдёт лучше. Обязательно возьмись за него».
1.10.53. Чтв. Рик сказал: «Вот учимся, учимся мы, и у тебя нет родственников. А стоит закончить, их станет полно. Будут писать, поздравлять, просить протекции при поступлении в вуз, устройстве на работу».
20.10.53. Пнд. 11 октября попросили выступить за МГУ на соревнованиях ДОСААФ Ленинского района. Граната – 63.25. Лучший результат в районе. 17-18-го нас возили первенство Москвы в автобусе сборной МГУ в Краснопресненский парк и Сокольники, на стадион ЦДСА. Стрелял из малокалиберной винтовки на 50 м – 80 из 100. Пробежал 8 км за 37 минут. А с гранатой провалился. Сорвав руку на разминке, метнул лишь на 48 м. На 15 м хуже, чем неделю назад. Но доволен стрельбой. Ведь без единой тренировки. Вес – 82,5 кг. Это рекорд.
24.10.53. суб. После занятий на Моховой философы заполнили булочные и магазины на Горького и Охотном ряду. Было поздно, возле Стромынки не успели бы купить. Усталые, но весёлые шумно входим в метро, пассажиры улыбаются, глядя на нас. Говорим, смеёмся, вдруг вижу, одна девушка смотрит на меня неотрывно, но как только я глянул на неё, она смутилась, отвела глаза. В Сокольниках вышла и поднялась на лестницу с другой стороны. На площадке, увидев меня лицом к лицу, буквально вспыхнула, зарделась. То же повторилось наверху. И славная, красивая, между прочим. Идём на трамвай, она – за нами. И только там, дождавшись, когда мы отъезжали, она проводила меня взглядом и пошла обратно в метро. Вот это да! Видимо, специально вышла проводить.
Вот если бы так на меня смотрела Юля! Пишу ей о том, как впервые увидел её, как начал страдать. Уже две тетрадки написал, сколько будет ещё?
30.10.53. Пнд. 22 октября в 5 утра встретил на Казанском вокзале дядю Максима Хунданова с женой Валей, дочерью Тамарой и сыном Колей. Им 5 и 4 года. Дядя Максим - двоюродный брат моего отца. Участник войны с Японией. После демобилизации не вернулся к тёте Наде Хогоевой, женился на другой кузине моей мамы. Они живут во Фрунзе, столице Киргизии. *
* Отец тёти Вали чекист Николай Тарантаев женился на дочери кяхтинского купца Немчинова. Так что тётя Валя – полубурятка, полурусская. Её дядя Немчинов владел пароходством на Байкале. Мать Антонина Ильинична Немчинова была кузиной Юлии Бармы, вышедшей замуж за Рокоссовского. Так что через Валентину Николаевну Тарантаеву мы, Бараевы – родичи маршала. Буряты фиксируют такие родственные связи. Мать тёти Вали по заданию ГПУ в 1929 г. поехала в Харбин. Там её арестовали, и Тоня Немчинова погибла под пытками. Жена Рокоссовского наверняка с радостью приняла бы племянницу, но она жила в Варшаве, где её муж К.К. Рокоссовский стал министром обороны Польши.

Весь день ушёл на поиск квартиры, сначала по их адресам, потом по моим. Ездили в Марьину Рощу, Царицыно, Переделкино. И только на улице Горького 16 тётя Шура, бывшая наша хозяйка, обещала найти квартиру. Они заночевали на Ярославском вокзале, в комнате матери и ребенка. На другой
день устроились у соседей тёти Шуры. Через пять дней, вчера, проводил их.
Тома и Коля – крепкие, пухлощёкие дети. Понравились хозяину квартиры и соседям. И Хундановы очень довольны. Выпили на прощанье «столичной».
Мой фельетон «Оригинальный Боря» в газете «За ленинский стиль» пользуется успехом. Возле него всё время толпятся люди. «Да, попасть в такую заметку!» «Кто это писал? – спрашивает первокурсница и читает вслух: «Владимир Бараев». Все, кто знают Боброва, умирают от смеха. А я просто процитировал то, что говорит он, общаясь с нами, и на собраниях.


ОБЪЯСНЕНИЕ В ЧЕТЫРЁХ ТЕТРАДЯХ
5.11.53. Чтв. Вечером 4 ноября у входа на факультет я вручил ей четыре тетради. «Юлечка! Я прошу тебя, прочти это!» - сказал я. Она остановилась в недоумении и, удивлённо глянув на тетради, сказала: «Ну, хорошо».
16.11.53. Пнд. Неделю пробыл в больнице. А попал туда, т.к. после вручения послания долго бродил по улицам. Шёл дождь, дул ветер. И я простыл. На Стромынку приехал поздно и сразу лёг. Ночью спал плохо. Рик говорил, что я стенал. Он подавал мне воду. Утром просыпаюсь, никого в комнате нет. На столе записка Рика о том, что он вызвал врача.
Я бы поспал ещё, но будил беспрерывный хохот проходящих мимо. Мне казалось, все как-то узнали о моем объяснении и смеются надо мной. Выглянув за дверь, я увидел, что она вся оклеена названиями газет. В начале учебного года мы наклеили на дверь комнаты названия газет, которые выписываем – «Правда», «Комсомольская правда», «Литературная газета», «Советский спорт» и др. А ночью кто-то добавил «Труд», «Известия», «Трибуна люду», «Штандар млодых», «Neues Deutchland»… Шутники заклеили дверь снизу доверху.
Пошёл в туалет, а это мимо 472-й комнаты. Хорошо, что все уехали на лекции. Меня шатало. Вскоре пришла врач. Измерив температуру – 38,7, она послушала грудь и сказала: «У вас острый бронхит, вам надо лечь в больницу». Хотела вызвать санитаров с носилками, но я спустился в больницу на первом этаже сам. В палате сделали укол, дали порошки. Я уснул. Разбудили, когда принесли обед. Поел хорошо. Аппетит у меня не пропадает даже во время болезни. Лежу, вижу очень красивые коричневатые байковые одеяла с крупными светлыми цветами. И подумал, что у нас с Юлей будут такие же – мягкие, приятные на ощупь.
Температура держалась четыре дня, но интенсивное лечение, на удивление хорошее питание, добрые врачи и медсестры быстро поставили меня на ноги. Рик, Гриша приходили ко мне, приносили фрукты. И 12 ноября меня выписали. (Как же хорошо лечили в студенческой больнице на Стромынке!)
В первый вечер после выписки иду с Риком, Гришей в столовую и вижу, как навстречу идёт Юля. Я взволновался так, что взял Рика и Гришу под руки. Она была на высоких каблуках, и показалась необыкновенно высокой, яркой. Глаза её не просто сияли, а горели, она смотрела на меня и улыбалась. Не обратить на неё внимания было невозможно. Но мои друзья, обеспокоенные тем, что я взял их за руки, не заметили её. А я не посмел не то, что остановиться, а даже улыбнуться или хотя бы кивнуть. Эту встречу не забуду никогда. Даже если у нас ничего не получится.
21.11.53. Птн. Стромынка. Вчера в клубе шёл «Франц Шуберт». Прекрасный фильм. Но настроение испортило то, что Юля пришла со Славой Ендовицким, своим сокурсником. И вообще наши отношения стоят на месте. Начал здороваться с Юлей дней десять назад. Вижу ежедневно, но разговора пока не было.
29.11.53. Воскр. Вчера играли со сборной аспирантов и пятикурсников. Выиграли со счетом 52:24. Большинство мячей забил я. Странно, ведь болел, не тренировался. За них выступали Мамардашвили, Бочкарев, Арчил Ильин и другие. Арчил Ильин – мой земляк. Его отца репрессировали, но Арчилу чудом удалось поступить в МГУ. Он стал доктором философии, профессором, преподавал на Кубе, в ГДР, где читал лекции на немецком языке. Пользовался авторитетом в МГУ и за рубежом. Так что я не первый бурят в МГУ. Кроме того, на истфаке учились Роза Хабаева и Геля Маркизова.*

* Геля Маркизова стала знаменитой после того, как её сфотографировали на руках у Сталина. Этот снимок стал олицетворением счастливого детства в стране Советов, но через год после той съёмки её отца расстреляли, мать тоже погибла, а Гелю спасли родичи, дав ей другую фамилию. Выйдя замуж, она стала Энгельсиной Чешковой. В 2006 г. она умерла. Одна из её дочерей живёт в Англии, другая в США.
Их родители тоже были гонимы. Они, как и Арчил, жили не в Улан-Удэ.
     10.12.53. Ср. Вчера выиграли у филологов, наших принципиальных соперников 58:39. А у них ведь игроки сборной МГУ – Боря Попов, Володя Этов, Валерий Осипов, который советовал мне больше работать с мячом, и другие сильные ребята. Но Лёва, Гриша, я были в ударе. И наши «чиграши» - Юра Ситнянский, Толя Калиничев, Алик Роганов, прекрасно делая дриблинг, обводили, как хотели, забивали сами, хорошо пасовали «столбам», то есть Грише и мне. Но сегодня мы проиграли мехмату 40:66. Сказалась усталость
после вчерашней игры. Впрочем, счёт достойный. Там ведь Игорь Ермаков, игрок первой сборной МГУ, и мои друзья Владик Писаренко, Гена Ситников, Эмиль Ершов. Они явно метят в чемпионы.
12.12.53. Суб. Стромынка. Красный уголок. Так здесь называют длинный стол в торце коридора. Стол для охотников, выжидающих дичь, и девиц, которые выходят себя показать, на других посмотреть. Отсюда видно, кто, куда, с кем идёт. Рик и Гриша ни разу не сидели здесь и вряд ли будут.
Перевожу «Lohnheit und Kapital» Маркса для страничек, и вдруг слышу, кто-то бежит по коридору. Слава Ендовицкий в пальто стучит в 472-ю комнату, кричит в дверь: «Скоро начинается концерт в клубе!» Через пять минут возвращается в костюме. Заходит, но тут же выходит расстроеный.
Через некоторое время появляется Юля и идёт в комнату 464, где живут наши девчонки Дина Баранова, Лена Чулкова, Лия Веселова. Зачем, спрашивается? А показать, вот, мол, я здесь, не пошла со Славой!
14.12.53. Пнд. Окончательно определился с темой курсовой работы. Как и в прошлом году – по Китаю. А год назад выбрать тему помогла… Галина Уланова. Увидев в Большом театре балет Глиэра «Красный мак», я был так очарован образом Тао Хоа, созданным Галиной Улановой, танцами китайцев и наших моряков, исполнивших «Яблочко», что решил взяться за Китай.
Впервые услышал о Мао Дзе-дуне в 1939-м. Мне было шесть лет, мы жили на Верхней Березовке. После сражений на Халхин-голе наш санаторий принял раненых. Все врачи, медсестры и отец, как директор санатория, получили военную форму. Хорошо помню склад, где хранилось обмундирование, удивительно приятный запах ремней, портупей, новых сапог. Гимнастерка, галифе, будённовка так шли отцу. Он с удовольствием носил форму. И тогда я услышал, как отец говорил В.Е. Писареву  о том, что антияпонскую борьбу возглавляет Мао Цзе-дун.
В 1949 году на экзамене по географии в 9 классе, отвечая на вопрос Леонида Григорьевича Пастернака о Китае, я рассказал о победах Народной армии, которой руководит Мао, и получил пятёрку. Сейчас огромный интерес к Китаю. Я пишу о диалектических противоречиях по трудам Мао Цзе-дуна. Многие на факультете взялись за работы по его трудам. Кроме меня – Игорь Константинов, Юлик Харламов. Мы подписались на собрание сочинений Мао Цзе-дуна. В прошлом году я получил за курсовую отлично. И нынче надо бы так. Над моей кроватью висит большой портрет Мао Цзе-дуна.
26.12.53. Суб. На днях состоялся разговор с Юлей. А до того шла переписка: она написала мне ответ на моё послание, а я – ответ на ответ. А, как говорил Пушкин, которого читаю сейчас к экзамену по эстетике, «письмо не может заменить разговора». И вот, наконец, она сама предложила поговорить. Мы вышли из общежития и пошли вдоль берега Яузы. Впервые увидел её в шикарной цигейковой шубе, красивых тёплых сапогах. Уверенная в себе, улыбка ироничная, даже снисходительная. И вообще выглядит потрясающе – гранд дама! А я – в потёртом пальто, стоптанных туфлях.
Юля сказала, что июньское письмо до неё не дошло, о моих переживаниях ничего не знала. А то, что она якобы страдала, мне показалось. А чего нервничала, когда я «любезничал» с Галей Морозовой? Но вдруг она, как и я, писала кому-то письмо и потому рвала бумажки  и волновалась. Ну, да ладно.
Странно, но эта встреча не сблизила, а разделила нас. Во-первых, на период до и после разговора с глазу на глаз. Во-вторых, из-за смущения, робости я сразу поставил себя в рабское положение. Плебейское чувство неполноценности сковывало меня, я говорил с придыханием, тушевался.
Полная чувства превосходства, она продолжает принимать знаки внимания от Гурия Якунина, Славы Ендовицкого, от моего сокурсника Димы Авраамова. Правда, Дима и Юля встречаются как комсорги, но он явно тает при ней. И тут являюсь я с объяснением в четырёх тетрадях.
У неё могут быть друзья и в Донбассе, Киеве. Недавно узнал, что её дядя по матери И.С. Сенин - зампред Совмина Украины, член Политбюро ЦК Компартии Украины. Об этом «проговорилась» Тамара Бекаревич, с которой я стал общаться раньше, чем с Юлей. Сенины, наверняка, помогают ей. Может, потому она так хорошо одевается? Но и отец, шахтёр, неплохо зарабатывает. А этот «в Киеве дядька» недавно появился в киножурнале. Видел его и в «Правде» - среди гостей из Киева, снятых на открытии гостиницы «Украина» в Москве.
Это - последняя запись 1953 г. Сколько не записано важного за год! Арест, суд, расстрел Берии и его сообщников. После исчезновения дневника опасался писать об этом. Вспоминаю разговор о том, кто из наших девушек мог бы заинтересовать Берию. Их оказалось много. С нашего курса – Мила Глаголева, Ира Сергеева, Женя Воробьёва, Валя Пушкова, Дина Баранова, Галя Захарова, Валя Лентина, Наташа Говорова, Мила Георгиева, Ира Глебова, Лена Чулкова, Галя Морозова, Алла Трусова, Валя Сычёва…
Мы отбирали их, пытаясь представить вкус Берии. Швец сказал: «А вдруг он ценит толстые ноги?» «Тогда первыми будут Любимова и Любинецкая», - сказал я. (У них самые широкие бёдра на факультете). Не меньше красавиц было на других курсах – Таня Снегирёва, Нина Трунова, Инна Просина, Юля Свириденко, Неля Мотрошилова… Неля походила на Марийку Рокк.
Сколько красавиц было у философов! А сколько их и сейчас в МГУ!
3.1.54. Воскр. Мои страдания отразились на учёбе. Несмотря на выходной, сегодня сдавали экзамен по русской эстетике. И я провалился. Узнав об этом, Гриша Квасов пошёл к З.В. Смирновой, поговорил с ней. После этого я увидел её у стенда «За ленинский стиль», читающей мою разгромную статью о «творчестве» Ильи Немцова и Гария Немченко.
5.1.54. Сегодня пришлось идти на Волхонку, в Институт философии Академии наук СССР, где работает Смирнова. Во дворе и внутри старинного здания сохранился дух дворянской усадьбы. Тихо, уютно. Она слушала и смотрела на меня с любопытством, но ничего не сказала о моих статьях, которые прочитала в «Ленстиле» и «Трибуне». Задав несколько дополнительных вопросов, она поставила «хор».
6.1.54. Среда. Читальня на Стромынке. 13.30. Готовлюсь к марксистко-ленинской философии. Этот экзамен труднейший за все годы. На нём, как навоз, всплывут глупые люди и халтурщики, вроде меня. Вечером иду с Юлей на итальянский фильм «Вернись в Сорренто», в кинотеатр «Орион» на Преображенке. Когда я приглашал её, она согласилась как бы нехотя.
9.30 вечера. Встретил в коридоре Тамару Бекаревич. «С кем ты идёшь в кино?» - спросила она. Услышав, что с Юлей, она как-то растерялась, мол, почему без неё, потом сказала: «Молодцы». С какой-то грустью, так как хотела пойти с нами, и в то же время с радостью, вот, мол, не пропали её хлопоты. Она намекнула, что уговорила Юлю пойти в кино. Спасибо тебе, Тома!
9.1.54. Фильм так себе – трафарет, но мелодии и слова песен прекрасны!

Надо мной тихо звёзды мерцают
И листвой шелестит ветерок.
В тёмном небе луна проплывает,
Словно лилии белый цветок.
Наполнил душу мне
Голубой свет луны,
Я в ночной тишине
Вижу дивные сны.
Расцвёл цветок любви
В сердце верном моём
Он чудесным огнём
Загорелся в крови…

10.1.54. Воскр. Не написать ли рассказ о своих сокурсниках? Не злой, а добрый, светлый. Столько ведь хороших людей вокруг! Чтобы люди, о которых я напишу, узнали себя, чтобы никто не обиделся, что я недооценил, не так изобразил их. Чтобы каждый был благодарен за то, что я сумел показать самое хорошее в его личности. Ведь этим я помогу им!
13.1.54. Так одиноко, пусто на душе. Так хочется иметь друга, не обязательно девушку, можно и юношу, который был бы мне по душе. Помогал, советовал, поддерживал. Рик умница, но возле него не согреешься. Лёва Спиридонов – слишком жёсткий, прямолинейный. Гриша Квасов ближе их, но очень уж похож на меня – такой же впечатлительный, ранимый. Где ты мой друг? Юля или кто-то другой?
14.1.54. Вчера сдал философию на «хорошо». Сегодня понял, что я отношусь к Юле не так просто, как к Тамаре, Розе, и потому всё натянуто. А надо бы проще, и Юля, наверное, сразу переменилась бы тоже.
16.1.54. Юле поставили «хорошо». Тамара сказала, что она критиковала преподавателей за скучные лекции, за либерализм на экзаменах, и вот ей отомстили.
17.1.54. Воскр. Только вернулся из 472-й комнаты. Сидел с Розой и Тамарой почти два часа. Говорили в основном они, причём без умолку. Рассказывали о себе, Юле. Говорили о литературе. Мол, нет у нас настоящих писателей. Я слушал, улыбался, и вдруг Роза сказала, что я молчалив. «О-о, ты меня не знаешь», - говорю я. И тут с катка вернулись Юля с румынкой Ляной. Такие румяные, весёлые. А я почему-то сразу ушёл.
Ночь на 18.1.54. Принял таблетку люменала, потом ещё одну, но не могу уснуть. А уже 3 часа. Хочу создать критико-социалистический реализм. А философский факультет для меня – лаборатория исследования студенческой жизни. И не только её. Всей страны.
У нас многие начали создавать теории – Юра Иванов, Витя Першин со своим «процессивным обобщением». Костеловский считает, что недоразумения в научных спорах происходят, оттого что люди находятся «в разных логических рядах». «Прежде чем спорить, надо выяснить понятия».
Юра Щедровицкий считает, нет смысла расчитывать на каких-то идеальных людей, надо выращивать их из обычных юношей и девушек. Но особенно отличился Гаврила Лихошерстных - стал защищать теорию относительности, которая считается буржуазной. *
Жаль, что я на четвёртом курсе, на нисходящей стадии, а Юля - на восходящей. К сожалению, я не записываю массу интересного. Ни того, как встретил Новый год, ни того, как мы с Юлей «воссоединились». Ни слова об экзаменах, которые меня не волнуют. Мне всё равно, как я сдаю их. Но мне
нужен друг, нужна помощь. Роберто Бенци в фильме «Призыв судьбы» нашёл её от отца, а от кого найду я? Юля! Сможешь ли ты понять меня и стать другом? Но что за вопрос? Ты же её совсем не знаешь. Правда, в людях я не ошибался. И после «воссоединения» всё говорит в её пользу. И я ничего не могу сказать о ней плохого.
     20.1.54. Вчера вечером ходил на прогулку со девчонками 472 комнаты. Тихо было на Яузе, Матросской Тишине, свежий снег, ясный морозный воздух. Настроение было хорошее. И вдруг Юля, Неля, Ляна почему-то ушли

* После МГУ он написал трактат в 600 страниц. Не сумев напечатать его, он кинул портфель за ворота посольства США на Садовом кольце. Его арестовали, но, убедившись, что ничего секретного в портфеле нет, отправили в «Кащенко» и после долгих экспертиз отпустили. Гаврилу исключили из партии, уволили с работы. Но позже  восстановили в партии, дали работу. Учли, что он участник Великой Отечественной войны, имел награды. Горжусь тем, что среди нас нашёлся «безумец», бросивший вызов тогдашней официальной идеологии!
от нас с Розой, Тамарой. Я чуть было не сказал: «Что это Юля корчит из себя жареную курицу?», но сдержался. Настроение испортилось. Чтобы скрыть это, я начал петь и насвистывать из «Вернись в Сорренто». Девчонки удивились, как я запомнил слова и мелодии…
Не хочется идти в поход. Не лучше ли сесть за рассказ о студентах? 15 дней – это очень много. И к Блантеру сходил бы, показал мелодию своей песни. Записал бы её на ноты и опубликовал.
Так что произошло у нас с Юлей? Я начал сомневаться в ней. И хотя эти
сомнения шевелились на дне души, она могла почувствовать их и стала важничать, ходит как жена министра. Поздороваешься, а она холодно кивнёт головой и проходит мимо. Как глупо я чувствовал в эти минуты! Отношения натянулись, стали близки к официальным. И тут - неожиданное сближение с её подругами. Я довольно хорошо узнал «попрыгунью» Тамару, спокойную добрую истинную сибирячку Нелю и Розу, ближайшую подругу Юли.
     Оня вылядят неплохо. И мне показалось, что обитатели комнаты не очень дружны, и что в этом в какой-то степени виновата Юля. Может, она несколько высокомерна, а это не нравится подругам?
Ну, что ж, решил я, коли так, пошла она к чёрту! Плюнул на всё, но на душе стало тяжко. И началось: «А был ли мальчик-то? Может, его и не было?» Вдвойне тяжело стало оттого, что я раскрылся перед ней в своих записях, доверив ей так много сокровенного, что стал чувствовать себя перед ней совершенно оголённым…

«НЕНАВИЖУ Я ФИЛОСОФОВ» *
21.1.1954. Чтв. Ненавижу я философов и все это философское заведение – сборище лицемеров, дилетантов, карьеристов. Эти профессора и доценты, почти все недостойные своего звания, их подхалимы, деканатские крысы
вызывают у меня чувство глубокого презрения. Очкастые пузатые жабы преют на заседаниях, рожают и не могут родить ни одного учебника, а зарплату получают тысячами и гонорары сосут от издательств, где выходят их брошюры об очередных трудах Сталина. Сверкая лысинами и очками, они переливают из пустого в порожнее свои хилые мысли. Так появился анекдот: «Самая оригинальная мысль – кратчайшее расстояние между цитатами».

* Вынесенное в заголовок написано в этот день и дважды подчёркнуто. Это говорит о начале моего прозрения и отчуждения от будущей профессии.
А колхозники, живущие в чёрных избах, без радио и электричества крутятся в вечном адском круге – посевная, сенокос, жатва, снегозадержание. Грязные, с грубыми руками, в валенках, телогрейках с заплатами. И что получают? Не рубли и копейки, а трудодни, которые оплачиваются хилой натурой. Разрыв между городом и деревней, между умственным и физическим трудом приводит к тому, что москвичи презирают деревню, фыркают на колхозников, видя их в Москве: «Фу! Какие грязные, как от них пахнет!» А как они будут другими, живя в скотских условиях?
Система оплаты у нас полна противоречий. Вот вы, философы, кричите: «СССР – могучая колхозная держава», пишете о принципе материальной заинтересованности, а надо просто повысить зарплату колхозникам до уровня шахтёрской! Всего-навсего! А пока эта «могучая колхозная держава» - просто фикция, гниль! Народ из колхозов бежит, парни не возвращаются из армии
Хорошо, что на Сентябрьском пленуме ЦК поставлен вопрос о колхозах. Может, теперь положение колхозников изменится?
А что сделала для улучшения их жизни наша литература? Писатели спят? Лишь Галина Николаева попыталась приблизиться к истине, но социальной заостренности в её «Жатве» нет. Она не сумела или испугалась показать этот «недосмотр»? Сделав упор на личные качества руководителей, как Лёва Спиридонов в споре со мной, она обходит главное – необходимость переустройства колхозной системы. И не только её. А тут ещё - теория бесконфликтности. Вот же кретинизм! У нас всё хорошо! У нас нет плохого, лучшее борется с хорошим. Просто диву даешься! Как же далеко историческое от логического. То есть у нас какая-то иная логика развития. Так ещё сто лет с лишним назад считал Чаадаев. И я согласен с ним.
«Ненависть к философам» никак не касается моих сокурсников и друзей по факультету. С большинством из них  у меня самые хорошие отношения. Многие говорят со мной очень откровенно. Видно, я чем-то располагаю к себе. Мне говорят о своих радостях и горестях такие разные люди, которые не разговаривают друг с другом. Например, Макаров и Лихошерстных, Оруджев и Мокроусов. Из-за этого могут подумать о моей двуличности. А это, ей богу, не так. Умение располагать к себе поможет мне стать «инженером человеческих душ».
Серьёзное соседствует с комичным. Коля Мокроусов рассказал, как пришёл в комнату с кулебякой, а Фундовный спросил, что это, сколько стоит. Мокроусов сказал: «Это бандероль, в буфете семьдесят копеек штука». Фундовный пошёл туда и вернулся насупленный. И все захохотали, представив, как он попросил бандероль. А ещё Коля рассказал, что Эсмеральда Гасанова хочет перейти на физический. «А что, не нравится философский?» «Конечно, уже четыре года учусь, а здесь ничего нет», - стучит себя по лбу. Все, кто был в комнате, легли от смеха.
Когда я рассказал об этом Оруджеву, он кисло усмехнулся: «Из-за этой мартышки я с трудом попал на факультет. Она приехала по направлению, а я – без. В приёмной комиссии меня уговаривали забрать документы». Потом он сказал, что Эсма вместо немецкого сдавала турецкий язык, который почти не отличается от азербайджанского. «И вообще, она позорит нацию», - заключил он. (Позже Эсмеральда Гасанова и Заид Оруджев стали докторами наук, но, работая в Баку, продолжали ненавидеть друг друга.)
 В записной книжке вклеена записка:
«Дорогой Володенька! Мы все тебя очень любим, а я в особенности. Ты такой хороший, милый. Самый лучший в нашей группе. Только не думай зазнаваться, а то мы разлюбим тебя. Оставайся всегда таким, каков есть. С горячим приветом Ж.В.»
Записку прислала на семинаре по русской философии Женя Воробьева. После она сказала, что написала её по поручению Шуры Милосердовой, Матбуа и Зули Тажуризиной. Когда я читал её, они смотрели на меня и улыбались. Я был ужасно смущён и сделал вид, что рассердился, махнул рукой и отвернулся. Это была их реакция на мое «безумное» выступление на семинаре, когда я сказал, что не надо идеализировать русских философов, делать из них революционеров. *
Вспоминая о Московском университете 1830-х годов, К.С.Аксаков писал: «Мы мало почерпнули из университетских лекций и много вынесли из университетской жизни». То же можно сказать и о наших 1950-х годах. Хотя у
нас есть замечательные профессора и преподаватели, не все оставят у меня добрую память. Это относится, прежде всего, к преподавателям истории русской философии. В лекциях Иовчука, Щипанова, Васецкого постоянно говорится об «элементах», «зачатках», «тенденциях», «догадках». «Белинский вплотную подошёл к пониманию абсолютной и относительной истины», у
* Многих провозглашали материалистами с явной натяжкой. Но не было в русской философии тех лет таких имён, как В. Соловьев, С. Булгаков, С. Трубецкой, И. Ильин, А. Лосев, Н. Лосский, Н. Федоров, Ремезов, Розанов…
него есть «тенденция к сочетанию материализма и диалектики». Короче, русские философы «прилизываются» под марксистов.
Когда Щипанов сказал: «Радищев критиковал взгляды Пифагора», Ричард усмехнулся: «Это всё равно, что критиковать взгляды дикаря». Но дикарь здесь не Пифагор и не Радищев, а Щипанов. Однажды Васецкий сказал: «Русский, а, следовательно, великий ученый». Мы думали, он оговорился, но потом он несколько раз говорил так. Философские воззрения декабристов он подаёт так, что они не вызывают никакой симпатии. А цитата Ленина «Страшно далеки они от народа», которая возносится на щит, подрывает интерес к декабристам, таким разным и ярким.
23.1.54. Суб. Физика – хорошо. Хотел написать Юле письмо, но ночью вдруг решил дать ей странички из этой записной книжки. Пусть будет, что будет. Или - или…
В турпоход придётся идти. На комсомольском бюро факультета меня назначили комсоргом, выдано снаряжение, оформлены документы. Глеб Пондопуло говорил, что поход высшей категории трудности будет тяжёлым, принцип единоначалия должен соблюдаться неукоснительно, но и роль комсорга принижать нельзя. Ну, ладно, пусть появится ещё один эмпирический материал для будущей книги о студентах МГУ. Между тем, меня мучает бессонница, и на сердце какой-то холод, стойкий, усталый. Уже нет того жара, и я вроде бы остываю. О, ужас, неужели всё так и кончится?
14.40. Читальня на Стромынке. Юля и Тамара получили сегодня отлично, Роза пошла позже и, наверное, получит то же. Молодчины! А у меня завтра последний экзамен - физика, пришёл позаниматься, но не знаю, смогу ли. Мне тяжело, Юлечка, поверь! Что-то вроде надрыва, кризиса, отчего меня физически бьёт дрожь.
17.00. Зашёл из читальни в комнату. Валера Швец говорит, Роза спрашивала меня. Вышел, увидел её в коридоре.
- Хотела попросить распилить багет, но увезу так. Впрочем, зайди.
- Знаешь, Володя, я не увижу тебя пятого февраля, поэтому решила вручить это сейчас, - и подала толстый альбом в футляре, покраснев при этом.
Я так удивился, растерялся, пролепетал: «Что ты, зачем? Большое спасибо!» Распечатал футляр. А внутри большой альбом «Московский университет» с фотографиями новых зданий на Ленгорах.
Тут открывается дверь, входят все остальные, приехав с Моховой. Весёлые, радостные после удачи на экзамене. Повесили пальто, а Тамара загадочно улыбается, переглядываясь с Нелей, достает из тумбочки толстую синюю книгу и говорит:
- Встань, Володя! Вот так. Желаем тебе вырасти ещё выше, раздаться вширь, сдать экзамен на отлично, удачно провести поход! И вручает том Станиславского. Неля тоже подарила книгу. Я разволновался ещё больше, пролепетал: «Спасибо!»
- Ах, какие вы молодцы, - сказала Ляна, - а мы с Юлей не догадались.
Юля что-то сказала, но я не расслышал. У неё такой вид, будто она стала что-то подозревать в наших отношениях с Розой. Иначе с чего бы мы оказались в комнате наедине вдвоём, смущённые, покрасневшие. Но я подумал об этом, лишь выйдя, когда к ним зашли Гена Ватьян, Володя Репкин и начали решать какие-то комсомольские дела. Вернулся в читальню и вот – «занимаюсь». Не знаю, что, как будет теперь у нас.
24.1.54. Воскр. До отъезда менее суток, а Юля уехала домой раньше, не попрощавшись. Поэтому пишу сопроводительное письмо к страницам из дневника, с 13 по 23 января. У меня сохранилась часть черновика.
«Сейчас 5 утра 24 января. А я ещё не ложился, собирался в дорогу. Устал очень и от экзаменов, и оттого, что не спал почти сутки. Через три часа еду на Казанский вокзал. Поезд в 9.10. Отосплюсь в пути. Вся наша жизнь такая суматошная. И всё же интересная, чудная вещь!  Всякое предвосхищение выводов неуместно. Ты поймёшь, когда прочтёшь всё до конца.
Хотел дать всю записную книжку, но не увидел тебя. Поэтому прошу извинить, что посылаю лишь некоторые листки, хотя это, может быть, будет неприятно тебе. Но слишком велико желание объяснить моё поведение, которое могло показаться тебе странным. Есть одна просьба – вернуть эти листки после каникул. Никакого ответа не надо. И ещё одна просьба, более важная. Давай, Юля, встретимся после каникул, если не как друзья, то, как товарищи или хорошие знакомые».

ВПЕРЁД К ЯМАНТАУ!
Турпоход по Южному Уралу III категории трудности достоин повести. Нас было 9 - Володя Башилов, начальник группы, Вл. Бараев, комсорг, Никита Алексеев, Толя Калиничев, Вл. Костеловский, Валерий Швец, Неля Мотрошилова, Нина Лазунина и Шурильник (Саша Пименов - физик). Все с 3-го курса, кроме четверокурсников - меня, Швеца и Костеловского.
Выезд 24.1.54 с Казанского вокзала. Поезд Москва – Челябинск. В пути - Рязань, Куйбышев, Уфа, Усть-Катав, Вязовая. Далее – узкоколейная железная дорога доставила в Челябинскую область. Мощный горный кряж, с которого текут реки Урал, Белая, Ай, Юрюзань. Южный Урал встретил нас морозами 40-45*. На лыжи встали в Арше. Далее – Николаевка, Махмутово, Рудник, Миндяк, Илонгаз, Ямантау, Кинель, Бугуруслан.
«Вперёд к Ямантау!» - Башилов сказал.
И тропкой звериной отряд зашагал.
Леса вдоль отрогов толпящихся гор,
Урала родного могучий простор…
Из-за неточной карты заблудились в первый же день, когда встали на лыжи. Башилов и Калиничев пошли на разведку и исчезли. Ожидая их в клубе, мы не спали. Они появились в три часа ночи. Неля Мотрошилова на радостях обняла и прижалась ко мне! Она была в светлом шерстяном свитере. Почувствовав её груди, запах духов, я вздрогнул. Мне было приятно, но я не осмелился ответить тем же. Взяв её за плечи, едва не оттолкнул из-за неловкости перед спутниками.
Всё-таки первое прикосновение девушки, и какой – «сама Марийка Рокк» обняла меня! Видимо, Неля выразила лишь радость за благополучный исход. Но вдруг она заодно проверила, как я отреагирую на её жест.
На следующей ночёвке в избе у подножия Ямантау старушка-хозяйка глянула на меня и сказала: «А гроб-то тебе большой делать». Спокойно так, ни с того, ни с сего. Мы посмеялись, но позже я вспомнил её слова.
На другой день успели подняться к перевалу у вершины Ямантау. Подъём одолели с трудом. Хорохорясь как сибиряк, я чаще других торил дорогу по целине. Глубокий снег проваливался под моими узкими лыжами. И здесь, на первой холодной ночёвке, выяснилось - установить 10-местную палатку нельзя. Володя Башилов не проверил её в Москве.
Ямантау по-башкирски Плохая гора. Вариант – Дурная башка. Её высота 1640 м. Кроме беды с палаткой, у нас оказалось 8 спальных мешков вместо 9. Как комсорг и как самый длинный, я отказался от мешка, он мне был мал. На мне - нижняя китайская рубашка «дружба», ковбойка, пиджак и ватная телогрейка. Она удобна в пути, но не спасает от холода и ветра на стоянках. А тут предстояла морозная ночь. Вот уж, действительно, дурная башка! Как можно идти в поход в такой одежде?
Никогда не забуду долгую ясную ночь на 1 февраля 1954 года - огромные мерцающие звёзды, тонкий серп луны и мороз за 40*. Мы нашли остатки сруба на перевале у Ямантау, развели огонь на бревнах, а те от тепла стали погружаться в снег, и вскоре опустились так, что пришлось разгребать снег. Чтоб не мёрзнуть, я всю ночь пилил ножовкой брёвна, колол дрова, а когда уставал, становился над огнём, грея ноги, спину. От меня шёл пар. Устав, я начал петь из фильма «Вернись в Сорренто».
Может быть, обо мне вспоминая,
Тёплой ночью грустишь обо мне,
И ласкает тебя, дорогая,
Нежным призрачным светом луна…

Не ласкал меня тонкий серп луны, не грели воспоминания, но я пел:
Любимая, далёкая, ты помнишь обо мне.
Я никогда тебя не забываю,
Ты здесь, со мною в сердце, дорогая!
Цветок, твой дар, храню я…

Под утро Швец дал мне свой стёганый ватный спальник. Он грел плохо. Укрыв спину шерстяным одеялом, я лёг ногами в сугроб и поспал около часа. Утром натопили воду из снега, сварили кашу с тушёнкой, попили какао. Масло откалывали топориком. Окаменевшее, оно разлеталось как лёд.
Вид с Ямантау грандиозный. Вокруг - горы. Внизу - бескрайние снежные просторы, недалеко озеро Чебаркуль, в которое 15 февраля 2013 года упал метеорит. Если люди были в это время на Ямантау, то его взрыв мог ослепить и осыпать их осколками.
В Интернете пишут, будто внутри Ямантау сооружён целый город, с запасами продовольствия, на случай ядерной войны. Тоннели 30-метровой ширины, длиной 500 км (!) уходят в подземелье. К ним ведёт железная дорога, на вершине - вертолётная площадка. На южном склоне - горно-лыжная база, куда прилетает Путин. Фантастика? Нет! В 1976 году я был внутри подобной горы в Синегорье, где ставились турбины Колымской ГЭС, способные выдержать прямое попадание водородной бомбы.
1 февраля, пройдя выше, по гребню, мы начали спуск, но к концу короткого дня заблудились. Я стал выбиваться из сил. Из-за бессонной ночи и того, что торил путь. Мне это запретили. Я пошёл сзади, но Костеловский, начав торить путь, вручил мне большой чугун, который он нёс не в мешке, а в руке. Он был тяжёлый, круглый, в нём варили кашу, кипятили чай на всю группу. А на моей спине - рюкзак с тяжёлой палаткой, которую нельзя выбросить, надо вернуть на склад в Москве. Шёл во тьме как «курва с котелком», а чугун то и дело выскальзывал из руки. Увидев это, Валера Швец, взял чугун и стал смотреть за мной, помогая вставать: «Держись, Володя, может, придётся идти до утра». А я думаю, ещё одной холодной ночёвки не выдержу - замёрзну. И тут Костеловский кричит: «Идём вправо, оттуда запах навоза!»
Вскоре мы вышли на санный путь. Но сколько продлится он? На Урале и в Сибири, дороги протяжные. Идём, идём, наконец, слышим собачий лай. Выходим к селу Машак, которое на карте обозначено в другой долине. Поднимаюсь на крульцо, вхожу в тёмные сени и… теряю сознание. Я очнулся через сутки. «Ночью и днём бредил, бормотал невнятное», как записано в путевом блокноте, который поочередно вели все. Очнувшись, увидел над собой встревоженные глаза Нели, Толика, и говорю:
- Хорошо, что Костеловский учуял навоз! *
Неля засмеялась, а Толя Калиничев крикнул в соседнюю комнату:
- Володька ожил!
      Толя сказал, что я сутки не ел, не пил, не выходил на двор. Врача в Машаке не было. Измерив t - 38,5, Неля дала лекарство. Ребята решили отправить меня в Москву. Наутро нашли лошадь, положили меня в сани с сеном, завернули в одеяло, накрыли шубой и повезли на станцию Вязовую.
      Перед отъездом Швец сфотографировал меня рядом с туристами из Уфы, с которыми мы познакомились, подружились. Они подарили нам 2 кило масла, пшённую кашу в брикетах, две фотоплёнки. Мы тоже подарили что-то.
     Никита проводил меня до Вязовой, посадил на поезд и вернулся к группе. В поезде, 3-5 февраля, провёл в болезненной дрёме. Еду, чай мне подавали.      

* Когда Костеловский в 1982 году уехал за границу, Рик сказал, что тот «поехал на запах навоза». Неля Мотрошилова стала доктором философии, ведущим специалистом Института философии Академии наук СССР, редактором 4-томной «Истории философии: Запад-Россия-Восток». Толя Калиничев стал оперативным работником КГБ. По «свойской внешности» он мог быть «топтуном».
Я ел, пил. Как ни странно, в Москве проболел недолго. И уже 14-го играл против физиков.
       В таких походах люди раскрываются до дна. Удивили, в хорошем смысле, почти все. Стойко переносили трудности, холод, усталость. Лишь Никита часто канючил: «Устал, есть хочу, давайте остановимся».
     - Брось ты! - говорил Швец, - У Володи желудок длиннее, а он терпит.   
Кстати, Валера удивил тем, что он, чуть не впервые встав на лыжи, шёл уверенно. Он не просто компанейский парень, но и сильный духом человек.
Путешествие без меня проходило так же трудно. Снова сбивались с пути, ночевали в случайных местах, к счастью, не под открытым небом. Все ругали Башилова, но не зло, а по-свойски. В наших злоключениях больше виноваты плохие карты. Когда мы сказали о них в Москве, нам ответили: «Карты специально делают так, чтобы дезориентировать шпионов». Но сколько ребят пострадало от этого! После летних и зимних походов почти на всех факультетах появлялись некрологи о гибели туристов и альпинистов. Некоторые блуждали и погибали именно из-за неточных карт.
Вспоминая о походе, поражаюсь, как легкомысленно мы отнеслись к экипировке. Без палатки и спального мешка, без свитера, в китайском белье, я спасся лишь тем, что всю ночь пилил и рубил дрова, а когда уснул, сунул ноги в сугроб. И я горжусь тем, что выстоял.

БЛАНТЕР, КАЦ
7.2.54. Воскр. 5 февраля, вернувшись из похода, сходил в баню, пропарился. Возвращаюсь, а меня пригласили в 472-ю комнату Неля Портнягина, Люда, Ляна Филипп. Они провели каникулы в Москве, далеко ехать до Сибири и Румынии. Отметили мой день рождения. Я ещё слаб, но выпил слегка. Остальных и, главное, Юли не было.
8.2.54. Пнд. Встретились вчера с Ричардом без особых эмоций. Он сказал, что дома в Брянске ел, спал, ничего не читал и лишь два раза сходил в драмтеатр. Соскучился по учёбе, университету. Потом сказал, что я умею подмечать в людях плохое, говорить афоризмы, которые ему нравятся. Я смутился от этого признания. Услышать от него что-либо лестное, даже еле заметную похвалу, можно редко. Но после паузы я в том же пасмурно-повествовательном тоне сказал:
- А этому критицизму я научился у тебя.
После неожиданной взаимной откровенности мы пошли в стромынский клуб на концерт певца Геннадия Пищаева и трубача Тимофея Докшицера.
Сегодня ходили с Риком в Музей изобразительных искусств. У картины о Парижской коммуне я рассказал ему о своём ответе на уроке географии в школе: «Промышленность Франции была развита слабо, потому что там часто проходили революции, мешающие развитию хозяйства». Я не был готов к уроку. Леонид Григорьевич Пастернак улыбнулся: «Н-да. Оригинально», и поставил двойку. Рик засмеялся.
11.2.54. Чтв. Узнал в Союзе композиторов адрес композитора Блантера. Я чту его не только как автора песен «Катюша», «Золотой огонёк», но и как автора замечательного футбольного марша, который я услышал по радио весной 1950 г. Он живёт над книжным магазином напротив Моссовета. 8 февраля явился к нему. Он открыл дверь в майке, с полотенцем на шее. Лепечу: «Извините, Матвей Исаакович, не могли бы вы послушать мою мелодию?» Он назначил встречу в Союзе композиторов.
Возвращаюсь на Стромынку, вижу Клару, сестру Геры Носкина, а он поднялся ко мне. Бегу наверх, встречаю по пути Юлю, на ходу улыбаюсь ей и бросаюсь к Герке. «О-О!». Проводил их в Ленинград, вернулся домой, зашиваю дырку в кармане пиджака. Слышу робкий стук в дверь. Или мне показалось? Но чуть позже стук более громкий. Кричу «Да!» В двери Юля: «Можно тебя?» «Конечно! Заходи!» «Нет, лучше выйдем на улицу».
Через некоторое время встречаемся внизу. Она в своей шикарной шубе. Свежая, отдохнувшая после каникул дома. «Ну, как получила моё письмо?» «Да. Потому и хочу поговорить». После этого она, как мне показалось, без волнения, подчёркнуто спокойно продолжила.
- Ты обвиняешь меня в том, что я корчу из себя жареную курицу, хожу важная, как жена министра. – Тут она усмехнулась, - Н-да-а. Мне кажется, что теперь ты можешь объясниться перед кем–то ещё…
- О чём ты, Юля?
- Такой способ объяснения в виде записей почти неотразим.
- Ты думаешь, что я могу написать кому-то ещё? Ну, нет!
В общем, все кончилось «миром и согласием». Я рассказал о турпоходе, о визите к Блантеру. И мы вернулись на Стромынку весёлые и довольные.
12.2.54. Пятн. Союз композиторов СССР на улице Готвальда (ныне Чаянова, недалеко от Новослободской). Матвей Исаакович задерживается. Хожу, читаю объявления - консультации по инструментовке, обсуждение оперы Кирилла Молчанова «Заря». Переписал из стенгазеты «Советский композитор» статью Р.Глиэра. Оказывается, он киевлянин.
«Кто не упивался весенней порой ароматом фиалок, жасмина, сирени, лип и каштанов, кто не любовался весенним разливом, превращающим Днепр в необозримое море, тот не поймет, как можно быть влюбленным в чудесную украинскую природу. Моя первая любовь к украинской девушке с лучистыми глазами и задорным серебристым смехом связана с воспоминаниями о бодрящем запахе сосновых лесов, окружающих сплошным кольцом вечно молодой город Киев. Такого опьяняющего аромата сосновых игл, покрывающих обогретую солнцем землю, в наших северных лесах не ощутишь».
Боже, как мне понятно это! Смотрел балет Глиэра «Красный мак» в Большом театре с Галиной Улановой. Без ума от его концерта для голоса с оркестром. А теперь, после такого признания любви к «украинской девушке с лучистыми глазами», Рейнгольд Морицевич стал ещё ближе, почти как родственник. Вечером написал набросок телефонного разговора с Блантером.
«Уважаемый Матвей Исаакович! Это всё тот же студент. Очень прошу извинить за назойливость, но я хочу встретиться с Вами. Прослушивание займет минут пять. Готов придти снова в Союз композиторов, к Вам домой или туда, где Вам удобно».
На другое утро звоню Блантеру, женский голос отвечает: «Уехал за город». Я расстроился, но тут же заказал в будке Мосгорсправки домашний адрес Сигизмунда Каца. Без отчества, даты и места рождения женщина не принимала, но я упросил её. Перед Новым годом Кац выступал на Стромынке вместе с Фатьяновым, Табачниковым. Через полчаса получаю листок: «Кац Сигизмунд Абрамович, родился в 1908 г. в Вене. Домашний адрес…»
Поднимаюсь  на второй этаж двухэтажного домика в переулке близ Арбата. Милая молодая женщина, не спрашивая, кто там, открывает дверь. Говорю, что я студент МГУ, хотел бы видеть Сигизмунда Абрамовича, она с улыбкой: Пожалуйста! Пока я раздевался, он вышел и радушно пригласил в комнату. Очень живой, молодой. Выглядит моложе своих сорока шести лет. Говорю, что до сих пор под впечатлением от его выступления на Стромынке. Особенно понравились его песни «Сирень цветёт», «Заздравная», «Шумел сурово брянский лес». Он расцвёл, оживился. Я сказал, что хочу показать свою мелодию песни на слова Исаковского. «Пожалуйста!» - сказал он. Но я так разволновался, что не смог напеть.
- А можно изобразить свистом?
- Пожалуйста, я не боюсь никаких звуков, - улыбнулся он.
Когда я засвистел, он тут же подхватил мелодию на рояле и сказал:
- Странно, думал, будет нечто восточное. А у вас мелодия - русская.
- Так ведь она на стихи Исаковского.
- Всё равно, если вы будете сочинять дальше, советую использовать национальные мотивы. Вот, смотрите, у Модеста Табачникова.- Сигизмунд начал играть его «Песню пой, друже!»

Отчего сияют наши взоры,
Песня дружбы рвётся из души.
Хороши вы, Ленинские горы,
Чудо хороши!
А вот теперь, слушайте, в припеве явно проглядывает полонез:

Песню пой, друже!
Нас весна кружит,
Счастье нам служит,
С нами вечно дружит!
Тут он сказал: «Чувствуете, полонез?» и пропел ещё два куплета:

Учат песни парни из Варшавы,
Хор у нас не малый, не большой.
Запевает бас из Братиславы,
Очень хорошо!
Есть ещё у нас одна невеста,
Тонкая, как юная лоза.
Это Илянэ из Бухареста,
Чёрные глаза… *

     И каждый раз Сигизмунд с особым удовольствием пел припев. Увлёкшись, он исполнил всю песню. Меня очень удивило, с каким жаром он цитирует друга. Табачникова я особо ценил за песню об Одессе «У Чёрного моря».
В конце я сказал Кацу, что мне нравится его песня на стихи А. Софронова, и напел: «Золотом жарким горит небосвод, улицы все заливая лучами».
- О! Я попросил Анатолия Владимировича сделать припев, он написал: «Здравствуй, столица! Здравствуй, Москва! Здравствуй, московское небо». Я сочинил музыку, предложив быстрый темп.
- И получилась замечательная песня, - сказал я, - одна из лучших о Москве. Особенно ярко её подаёт оркестр Лундстрема. Там так поют трубы!
В порыве благодарности за эти слова Сигизмунд Абрамович сел за рояль и вместе с женой исполнил всю песню от начала до конца. Получился прекрасный дуэт!
Когда я уходил, он предупредил, намекая на мой рост: «Осторожнее на лестнице, внизу низкая притолока». Я поблагодарил и, спускаясь, всё-таки стукнулся. И подумал, какой он внимательный, славный человек!
15.2.54. Пнд. Вчера играли с физиками на Ленгорах. Зал там гораздо больше, выше, чем на Моховой. Мы выдохлись быстро. После похода и болезни я был слаб, но в защите сыграл неплохо. Проиграли со счетом 32:56.
Позавчера в комнате 472 прошла вечеринка. Перед ней ездил с Юлей в центр за вином «Юбилейным». Всю дорогу говорили. Она - об оккупации, о Розе, Тамаре. Я - о встрече с Кацем, о том, как записываю лекции. На вечеринку впервые в ту комнату пришёл Ричард. Девчонки возбудились больше
* Весёлая задорная песня Модеста Табачникова была очень популярна, часто исполнялась по радио. Ныне она совершенно забыта. Но вдруг её исполнят при экранизации этой книги, если кто-то возьмётся за неё. Там упомянуты друзья из Китая, Болгарии, других стран. А Илянэ из Бухареста – это же Ляна, подруга Юли. «Тонкая, как юная лоза».
обычного. Рик произвёл на них впечатление, хотя показался молчаливым. Ляна хотела пригласить Гришу, но он был в университете.

ТАЙНЫ ЧААДАЕВА
16.2.54. Вт. Решив узнать о русских философах больше, взялся за чтение Чаадаева. Ведь именно он нашумел с «Философическими письмами», но наши преподаватели говорили о Чаадаеве сдержанно. Чем он не угодил им?
Запись в моём дневнике: «Тайны Чаадаева: 1. Происхождение фамилии. 2. Почему не знал женщин? 3. Загадка «вопрекизма». 4. Чем возмутило царя «Философическое письмо?» Ответы на вопросы кратки. Но они помогли понять ход давнего поиска, и я воссоздал ход поиска.
Фамилия происходила от Чагадая, внука Чингисхана. Это имя писалось - Чагатай, Чаhадай, Джагатай. Он владел большим улусом в Средней Азии, Афганистане. Когда я рассказал об этом Ричарду, он посоветовал быть осторожнее с монгольскими корнями, т.к. фамилия могла произойти от Чегодаева. «А Чегодаев от Чаhадаева», - возразил я и добавил, что женой чемпиона мира по шахматам Рауля Капабланки стала княгиня Ольга Чагодаева. «А управделами Совнаркома СССР был Я.Е. Чадаев», - добавил Рик.
Позже узнал об актрисе театра «Эрмитаж» 1920-х годов Чадаевой и о нынешнем видном критике, литературоведе Алине Чадаевой.
Раскопки родословия Петра Чаадаева не открыли связи с монголами. Правда, Чаhадай очень следил за одеждой, и Пётр Чаадаев одевался с особым изяществом. Его предок, видимо, был баскаком в Нижегородской губернии, женился на русской. Оттуда и Чаадаевы. И все Баскаковы тоже потомки монголов. Из того же Поволжья, из Симбирской губернии, происходят представители другой «татарской» фамилии – Тургеневы. (Между прочим, героя моего романа «Гонец Чингисхана» зовут Тургэн, по-монгольски – Быстрый).
Хулагу, племянник Чаhадая в 1258 г. покорил Персию, Багдад. А Аргун, главный полководец Хулагу, проводил рейды по Кавказу. *
          
Родители Петра умерли рано, оставив его с братом «младенцами в колыбели». Детей воспитывала сестра матери Анна Михайловна, дочь историка
* Имя Аргуна сохранилось в названиях реки, ущелья и города в Чечне. Никому, кроме монголов, не удавалось покорить Афганистан, Иран, Ирак. А во время «жёлтого крестового похода» в 1260-м монгол Китбуга захватил Сирию, Газу. Среди русских много Аргуновых – крепостные живописцы, архитекторы, историки. В Москве есть улица Аргуновская, названная в честь живописца Якова Ивановича Аргунова
князя М. Щербатова. Будучи сиротами, братья нужды не знали. В Москве жили на Старой Басманной улице, за Красными Воротами, а летом - в имении
тёти в селе Алексейцево Дмитровского уезда. Гостили в усадьбах богатых родичей Щербатовых, Шаховских. В своё Нижегородское имение не ездили,
но оттуда шли подводы со снедью.
      В пансион Московского университета Чаадаев поступил в 1807 году, 13-летним. Там подружился с Грибоедовым, Трубецким, Якубовичем, Якушкиным. Пётр одевался и танцевал как никто другой. Когда ворона капнула на его шинель, он бросил её оземь и пошёл дальше. Чаадаев был не столь богат, сколь горд. Его единственный известный мне портрет не передаёт блеска, о котором писали современники. В юности у него были густые волосы, а тут лысый, желчный, усталый от подвигов и жизни человек. *
     Поражала способность Чаадаева «одним взмахом глаз» понять и объяснить то, чего не видят другие. Зная главные языки Европы, он по первоисточникам судил о происходящем в мире. Обладая «магнетическим притяжением», собирал вокруг себя самых разных людей в своём доме и в салонах.
Окончание университета в 1812-м совпало с нашествием Наполеона. Пётр начал службу в Семёновском полку, сражался на Бородинском поле, отличился под Кульмом под командованием «бога авангарда» Милорадовича. Вскоре – на груди кресты. Не только российский, но и прусский. В 1813 году, «увлекшись красотой гусарского мундира», Чаадаев перевёлся в Ахтырский полк и в нём вошёл в Париж. Заведя связи с великими князьями Николаем и Константином, генералами Раевским, Волконским, он ни перед кем не выслуживался. Более того, однажды осадил генерала Ермолова, когда тот плохо отозвался о Грибоедове.
В 1817 году гвардии ротмистр Чаадаев, проходя службу в Царском Селе, близко сошёлся с юным Пушкиным. Дружба оказала такое влияние на юношу, что некоторые провозгласили Чаадаева чуть ли не создателем поэта. Другие заявляли, что без Пушкина Чаадаева знали бы только как автора «Философических писем».  Михаил Жихарев назвал эти мнения оскорбительными для
обоих друзей. Он писал: «Чаадаев был самый крепкий, самый глубокий и са-
мый разнообразный мыслитель, когда-либо произведённый русской землёй;
   
* 16.1.2009 г. я увидел два портрета молодого Чаадаева в телепередаче Игоря Волгина. Спасибо ему. Я бы назвал эту передачу первым в XXI веке серьёзным исследованием мыслителя, который будоражит многих и сейчас.

Пушкин самый великий её поэтический гений… охотно подчиняется величавосумрачному гению мысли». Чаадаев первым познакомил царя Александра со стихами Пушкина. Когда он решил выслать поэта на Соловки, Чаадаев добился через Карамзина замены ссылки на Север, ссылкой в Молдавию и Крым. Возможно, что-то родилось бы у Пушкина и на Соловках, но на юге он создал такие шедевры, которые и сейчас восхищают нас.
19.2.54. Птн. Нашёл знаменитые «Философические письма» не сразу. В читальных залах на Моховой Чаадаева перехватывают с утра. И вот сегодня зашёл в читальню на Стромынке и спокойно взял старинную книгу Гершензона «Чаадаев. Жизнь и мышление». Первое «Письмо» Чаадаева, написанное на французском, не понравилось. Эпиграф «Да приидет царствие твое» и призыв облечься в одежды смирения ввели меня в тоску. Но, может, это маскировка? Ниже зацепила мысль: «У каждого народа бывает период бурного волнения, страстного беспокойства… Это - эпоха сильных ощущений, широких замыслов, великих страстей народных. Народы мечутся возбуждённо, без видимой причины, но не без пользы для грядущих поколений».
Здесь речь о том, что век спустя назовут пассионарностью.
Чаадаев пишет: «Свирепое и унизительное иноземное владычество… унаследовала наша национальная власть… Мы живём одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мёртвого застоя… Мы принадлежим к числу тех наций, которые… существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок».
«Стоя между Востоком и Западом, упираясь одним локтем в Китай, другим в Германию, мы должны были соединить в себе два великих начала духовной природы… Но исторический опыт для нас не существует… Общий закон человечества отменён по отношению к нам. Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его… ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и всё, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили… Если бы дикие орды, возмутившие мир, не прошли по стране, в которой мы живём, прежде чем устремиться на Запад, нам едва ли была бы отведена страница во всемирной истории».*
 «Великий государь… провёл нас победоносно с одного конца Европы на другой; вернувшись из этого триумфального шествия чрез просвещенные
* Дикие орды – монголы. Мог ли написать так человек, знающий о своих монгольских корнях? Выходит он не считал себя
страны мира, мы принесли с собой лишь идеи и стремления, плодом которых было громадное несчастие, отбросившее нас на полвека назад».*
«В нашей крови есть нечто, враждебное всякому истинному прогрессу. Мы жили и продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдалённых поколений, которые сумеют его понять». «Когда же мы свергли чужеземное иго… мы подпали ещё более жестокому рабству».
Как мог Николай простить эти строки? Царь знал, что Чаадаев начал службу в Семёновском полку, который поднял мятеж в 1820 году. Имея высо-
кий чин царского адъютанта, Чаадаев был послан к Александру I с сообщением о мятеже, но прибыл в ставку царя позже курьера союзников.
      Это произошло не из-за любовной истории. Все знали о равнодушии Чаадаева к женщинам. Александр грубо отчитал его, потом сменил гнев на милость, предложил звание флигель-адъютанта, но Чаадаев, отказался от этой милости и в чине ротмистра подал в оставку. Возродив давнюю дружбу с друзьями по Московскому университету Николаем Тургеневым, Иваном Якушкиным, с братьями Муравьёвыми-Апостолам, Чаадаев стал членом Союза благоденствия и Северного общества декабристов.
      Не проявляя особой активности в тайных союзах, он в 1823 г. распродал библиотеку и уехал за границу. В Германии познакомился с философом Шеллингом, который заразил его «мистической философией» и «революционным католицизмом». Встречался в Риме с Николаем Тургеневым и двумя его братьями. Летом 1826 года, когда только что повесили пятерых декабристов, он поехал на Россию. На границе его арестовали, но вскоре отпустили.
Вернувшись на родину, Чаадаев увидел, что по словам Герцена, «высшее общество пало и стало грязнее, раболепнее с воцарением Николая». Для него, как для Чацкого, «Дома новы, но предрассудки стары». Кое-кто говорит, что Чаадаев походит на Чацкого. Грибоедов поначалу назвал главного героя «Горя от ума» - Чадский. Но позже убрал прозрачный намёк, чтобы не испортить жизнь прототипу. А Чаадаев ушёл в затворничество. Писал важный труд. О нём узнали ещё до публикации. Рукопись распространилась в списках. В 1836-м он опубликовал её в «Телескопе», после чего был сразу поставлен под полицейский и врачебный надзор… Какую кашу заварил Чаадаев! Герцен в Вятке, куда его сослали, прочитав «Телескоп», писал, что это письмо потрясло всю мыслящую Россию.
Поразила реакция студентов Московского университета. Я знал их вольнолюбие, а они выступили с протестом против «безумца» Чаадаева, против профессора университета Н. Надеждина, редактора «Телескопа», и против своего ректора А. Болдырева, по совместительству цензора, разрешившего выход журнала. Но его фраза «Мнение есть падение» стала крылатой. Всё
это результат расправ над декабристами, над студентом Полежаевым, отданным в солдаты, и над Герценом и Огарёвым. Надеждина выслали в Усть-Сысольск, ректора Болдырева уволили. Чаадаева объявили сумасшедшим.
На письмо откликнулся Пушкин. Согласившись, что разделение православия и католицизма отъединило нас от Европы, Пушкин возражал против внеевропейского понимания России, но ниже написал: «Многое в вашем послании глубоко верно… Наша общественная жизнь – грустная вещь… Циничное презрение к человеческой мысли и достоинству – поистине могут привести в отчаяние… Вы хорошо сделали, что сказали об этом громко. Но боюсь, как бы ваши исторические воззрения вам не повредили». Пушкин не знал о реакции царя, но предчувствовал беду. Министр просвещения граф Уваров, автор знаменитой триады «Православие, самодержавие, народность», внушал общественности мысль «Россия – не Европа».
Как тут не вспомнить книгу экс-президента Л. Кучмы «Украина – не Россия». Часть украинцев отвергла её идеи, как и действия тогдашнего руководства «самостийного» государства на разрыв братских народов.
Краевский поддержал Уварова, призвав «стряхнуть с себя иго чужеземных, не свойственных нам обычаев и мнений, Мы – не европейцы и не азиаты. Мы – русские, обитатели шестой части света, называемой Россией».
Когда магистр Неверов назвал поступок Чаадаева гнусным, Белинский заявил: «Что за обидчивость такая! Палками бьют – не обижаемся, в Сибирь посылают – не обижаемся, а тут Чаадаев, видите, зацепил народную честь – не смей говорить: речь - дерзость, лакей никогда не должен говорить!»
На возражение Неверова, что в Европе есть тюрьмы, в которые запирают оскорбляющих то, что весь народ чтит, и прекрасно делают, Белинский, бледный как полотно, ответил, что там есть и гильотина, которой казнят тех, кто находит это прекрасным».
Яркость и воздействие личности Чаадаева было мощным и до «Философических писем». Недаром Чацкий у Грибоедова был сначала Чадским. Отчаянный вызов Чаадаева перерос в спор о прошлом и будущем России, достигший апогея в полемике западников и славянофилов. Он писал:
«Я предпочитаю бичевать свою родину… огорчать, только бы её не обманывать». Вот почему Чаадаев высмеял царь-пушку, из которой стрелять нельзя, а царь-колокол без языка назвал олицетворением немой страны.
В. Димов в книге «Университет Ломоносовых» пишет о моде на Чаадаева, возникшей в МГУ в 1969 году, после ареста одного студента, читавшего Чаадаева и отправленного за это в психушку. Позже тот студент уехал в США и стал преподавать в известном университете…
Пытаясь понять тайны личности и «вопрекизма» Чаадаева, я не разгадал их. Но поразило предвосхищение Чаадаевым проблем Востока и Запада, о которых позже писал Киплинг, предчувствие Гумилёвской пассионарности, спор с Пушкинским стихотворением «Клеветникам России». У Чаадаева Россия, упираясь одним локтем в Китай, другим - в Германию, дремлет в мёртвом застое. А у Пушкина Россия готова встать против врагов «От потрясенного Кремля,/ До стен недвижного Китая,/ Стальной щетиною сверкая».
Почтение Чаадаева к «революционному католицизму» напомнило о декабристе Лунине, который на каторге в Сибири стал католиком. Несмотря на гонения  царя против католиков, иезуитов, лютеран и других «иноверцев», католичество приняли профессор Московского университета С.Печерин, дипломат И. Гагарин, выпускник Петербургского университета С.Джунковский, писательница С.Свечина и представители древних дворянских родов Голицыны, Одоевские, Толстые. Их увлекли неизвестные мне тайны или иллюзии католицизма. Но, по-моему, измене православию способствовали католические мессы. Представьте высокие своды готических соборов, вспомните божественные мелодии Баха на органе и неземную «Аве, Мария» Шуберта. А прихожане не стоят в храмах, как у нас, а сидят в удобных креслах…
Некоторые из русских, например, Печерин, Джунковский, были лишены гражданства России. За это Запад обвинил её в отсутствии свободы вероисповедания. Подобные обвинения живы до сих пор. Кстати, Лермонтов не случайно назвал «Героя нашего времени» Печориным, лишь на букву изменив фамилию реального Печерина. Статьи молодого профессора Московского университета, где раскрыты его взгляды на жизнь, Лермонтов наверняка читал в журналах. Характеры, судьбы литературного героя и реального человека совпадают во многом.
Интерес к личности Чаадаева проявляется порой самым неожиданным образом. Так в романе А. Варламова «Купол» (М. 2009) действие происходит в городе Чагадай, защищённом от мира неким мистическим куполом.
Понять Чаадаева и русских философов мне помог профессор МГУ Фёдор Гиренок: «Русская философия возникает за пределами философии. Как литература. Это возникновение, конечно, нелепо. Но её родоначальники - Чаадаев и славянофилы – этого не замечали, ибо они сделали предметом своих размышлений не мысль о бытии, а мысль о России».

ДОВЁЛ КОМСОРГА ДО СЛЁЗ
21.2.54. Воскр. В четверг играли с биологами, опять же на Ленгорах. Заруба шла очко в очко, но в конце уступили – 43:46.
В письме домой, отвечая на укоры, что стал учиться на четвёрки, написал, что часто болею. Хотел закалиться в походе, но простыл. И вложил свою фотографию с кислой миной, сделанную Швецом на Урале. Но, бросив конверт в почтовый ящик, понял, что это ещё более расстроит родителей.
Между тем, начался новый семестр, а я не приступил к занятиям, не начал курсовую, затягиваю сдачу страничек. А долг вырос до 700 рублей. Надеюсь на химеры – гонорар за песню, публикацию в «Крокодиле», «Смене».
Недавно стал ходить по пустой комнате, мыча сквозь зубы что-то, потом оделся, пошёл в Сокольники, побродил по аллеям, обошёл каток. Вернувшись домой, даже улыбался, шутил, тем более, что увидел Никиту, Шурильника, Башилова, которые пришли к Нине. Хорошо сидели без вина, за чаем.
22.2.54. Пнд. 13 часов. Ричард с утра лежит в постели. Ждёт открытия столовой, прочитал в «Литературке» рассказ К. Лапина «Алёнка». Перед этим спросил меня, стоит ли читать. Я сказал, что прочёл колонку и отложил. Он взял и начал. Сначала тоже недоумевал, потом утих, а, кончив, сказал: «Сюжет хороший, но… прочитал, ничего особенного. Кончается фразой «Жаль, что не принято знакомиться вот так запросто, на улице, с человеком, который тебя заинтересовал». И ради такой сентенции – целый рассказ?
23.2.54. Вт. Сошлись на том, что форма рассказа оригинальна. А самое интересное, что после прочтения подумали об одном и том же: можно написать в такой форме рассказ о первой любви. Я представил свой рассказ в виде дневника. И Рик сказал буквально то же самое! Здорово, не правда ли?
24.2.54. Ср. Моховая 11. Комсомольское собрание группы. Галя Старостина делает доклад, но никто не слушает. Всем скучно. Потом – выступления.
Милосердова: Ты ни разу не была на Стромынке. Тебя совершенно не волнует, как мы живем. Что ты сделала для того, чтобы узнать это? Ничего.
Сухарев: Анализ успехов только по оценкам это - поверхностный подход.
Квасов: Каждый человек что-то ищет, сталкивается с чем-то трудным, у каждого бывают кризисы. А ты подходишь к нему не как к человеку, а как к объекту воспитания. В прошлом году ты мне дала почитать дневник комсорга. Там пометки: «Бараев требует постоянного внимания», «Кормилицына сидит в КФ», «Оруджев учится на четверки». «Казарцев исправился». Читал и плевался! А после не удивился, когда Галя вонзила мне нож в спину.
Потом слово взял я.
- Ты, Галя, призываешь к сплочённости, но всё делаешь формально. Людей не знала, не знаешь и не хочешь знать. Не болеешь за них, делаешь всё старательно, но бездушно. А старшие товарищи не подают примера. Чего стоят постоянные пикировки Тер-Саакянца и Дровенникова…
- Володя, не трогай коммунистов, - сказал Сухарев, - мы сами разберёмся.
- Ах, простите, - усмехнулся я, - вернусь к комсомольцам. Смотрел, как все реагируют на речь Гали, и увидел, люди поднимают головы лишь тогда, когда слышат свои фамилии. Обо всех у тебя стойкое мнение, которое переходит из доклада в доклад. Каждому приклеен ярлык. В этом смысле, ты не человек, а комсорг, в плохом смысле слова. И в том, что в группе нет настоящей дружбы, виновата и ты…
Тут Галя разрыдалась и выбежала из аудитории. Наступило гнетущее молчание. Валя Сычёва пошла за ней и привела её, заплаканную, минут через десять. Когда она вернулась, Могилев, как коммунист и старший по возрасту, решил успокоить её и сказал, что Галя заслуживает критики, но добросовестно работает, и потому, Володя, критикуя, надо выбирать выражения. Сухарев обвинил меня в излишней остроте критики, отсутствии личной инициативы. А на самом деле, хотел сказать: «А кто ты такой, чтобы критиковать так?»
РАСКРЕПОЩЕНИЕ ЛОГИКОВ
После окончания пошёл на собрание логиков. Сравнить с нашей группой и узнать, как оценят Ричарда. Услышал лишь конец доклада Рика, зато обсуждение - полностью.
Галя Нечаенко: Четыре года сижу рядом с Чарских, Айзенштадт, Силаковым, и не знаю, как они будут находить общий язык с людьми. Игорь полностью отдался лыжам, но ты же не в физкультурном институте учишься. Роза абсолютно ничем не интересуется. А Володе Силакову надо работу с людьми поручить, чтобы он сблизился с ними… Галя нашла смысл жизни - в служении людям, и так рада этому – от счастья не надышится.
Наташа Акиева: План работы неплохой, но ты, Ричард, разрабатывал его один, а нас не привлекал, не заинтересовал. В итоге мы мало помогали тебе.
Ростислав Орлов: Журавлев заменяет недостаток своих знаний «силой творчества своего ума». Мы не интересуемся работой НСО.*
Лия Веселова: Качество работы отдельных лиц зависит не от комсорга. Аркадий Борбот, Роза Айзенштадт, увиливают от общественной работы.
Коля Стяжкин: О своей помощи Розе. О недооценке Журавлёвым творчества Писарева. Предлагает усилить работу НСО, заслушать о состоянии курсовых работ.
Аркадий Борбот: Я не совсем гадкий, а, может быть, совсем не гадкий. (Это он в пику Ричарду использовал его построение фразы).
Лёня Журавлёв: О прилизывании русских философов… Какой из Писарева философ, диалектик? Он просто литературный критик. Сила творчества моего ума, может, не так велика, но марксизм нельзя делать в одиночку.
Ким Суханов: Мы констатируем лишь факты. А оценки работы нет.
* НСО – научное студенческое общество.
Глеб Пондопуло, комсорг курса: Инициатива – это значит не только хорошо работать, но и дерзать, искать, пробовать, ошибаться. Работа в некоторых группах формально выглядит хорошо, но в ней нет огня, жизни. Примерно так выглядит группа в докладе Ричарда. Он метко, остро критикует пороки
товарищей, но не сумел показать их роста. А если не хочешь роста, не берись за критику. Перелома можно достигнуть только пробуждением личной активности, инициативы каждого.
После выступления Пондопуло его начали критиковать за неконкретность. И это стало своеобразной формой защиты Ричарда, показало, что его уважают, и он пользуется авторитетом, что коллектив в группе есть.
Неля Пономаренко: Глеб, твои абстрактные рассуждения, ничего не дают.
Наташа Акиева: Легко неконкретно критиковать с высоты Олимпа, а мы мало знаем о жизни, учёбе «начальства».
В итоге понял, что группа логиков показалась мне гораздо сплочённее нашей. Более того, она самая дружная на курсе. И в этом заслуга Ричарда, хотя сам он так не считает.
***
Тут стоит вспомнить предысторию. Философский факультет Московского университета был в числе первых трёх при создании его Ломоносовым в 1755 году. Но в 1855-м закрыт царём Николаем I. А восстановлен по решению Сталина в январе 1942 года. Когда под Москвой фашисты потерпели первый крах, Сталин взял на вооружение идейное оружие - марксистско-ленинскую философию. Прежде всего, были созданы кафедры марксизма-ленинизма, диалектического и исторического материализма, политэкономии, истории философии. И только потом - кафедра логики чуть ли не наравне с кафедрами иностранных языков, физкультуры и спорта. Это сказалось на подборе преподавателей и наборе студентов.
На нашем курсе первые три группы были набраны из участников войны, коммунистов, комсомольцев, медалистов, детей ответственных работников. Они могли писать курсовые работы по диамату, истмату, политэкономии, истории философии. Особое положение занимала 5-я группа - психологи. Настолько особое, что позже был создан отдельный факультет психологии.
А 4-ю группу логиков скомплектовали из набравших меньшее число баллов, из попавших в годы войны в оккупацию или детей осуждённых. Так отец Ричарда Косолапова, участник войны, награждённый боевыми орденами и медалями, был осуждён за растрату, которую совершили его подчинённые, и отбывал срок на Севере. Его сына многолетнего отличника подрезали в 10 классе, поставив хор по химии. Он получил не золотую, а серебряную медаль. Но и с ней ему дважды отказывали, зачислив лишь в третий раз.
Логики писали курсовые работы только по логике. Когда Ричарду не разрешили писать курсовую по политэкономии, он вместе с Лёней Журавлёвым пошёл к ректору Петровскому. Его кабинет был на втором этаже правого крыла здания на Моховой, 11. Иван Георгиевич принял их сразу. Узнав, в чём дело, он попросил зайти к проректору Сапрыкину. Всё решили тихо, без всякого приказа. И логики стали писать курсовые работы по любым выбранным темам. Попасть к ректору в наши дни не то что студенту, но и преподавателю, декану без предварительной записи нельзя. Такое сейчас невозможно.
***
Самым значительным логиком был Валентин Фердинандович Асмус. Обрусевший немец, выпускник реального училища в Киеве, почти ровесник Константина Паустовского, Михаила Булгакова, Рейнгольда Глиэра, он, как и они, пережил «десять переворотов». Его могли расстрелять белые, петлюровцы, поляки, бравшие Киев. Большевики тоже не доверяли ему. Не разрешив преподавать философию в Киевском университете, они позволили читать лекции по логике Авиценны, Бэкона, Гоббса, Декарта, Гёте, Канта…
В 1928-м Асмус переехал в Москву. Работал в Институте Красной профессуры, МИФЛИ, МГУ. В 1935-м вступил в Союз писателей СССР. В 1940-м стал доктором философии. В начале 1941 года прочёл лекцию по логике в Совете Министров СССР. Слушая её, Сталин наверняка вспомнив, как изучал логику в духовной семинарии и, может, именно тогда подумал создать кафедру логики в МГУ. В 1943-м Асмус стал лауреатом Сталинской премии 1-й степени. Как и другие авторы «Истории философии». он отдал деньги в фонд обороны. В 1947-м вышел его учебник «Логика». По ней учились поколения студентов. В том числе и А. Зиновьев. Её трудно было взять в читальных залах и в библиотеке. Она всегда была на руках.
Но нападки на Асмуса шли постоянно. Сначала его называли философской тенью Бухарина. Потом обвиняли в беспартийности его «Логику». Наклеивали ярлык космополита. Придирались к тому, что позже сын стал православным священником. Асмус находился в хронической опале. Особенно беспардонно на него нападал член парткома, участник Великой Отечественной войны доцент Войшвилло. Своими ушами слушал его горячие до истерики выступления против Асмуса. Но цитировать их не хочу.
У меня парадоксальная догадка: острота борьбы между группировками логиков, накал страстей в дискуссиях объяснялись тем, что таким образом логики привлекали внимание к своим проблемам, чтобы поднять престиж логики. Одним из главных борцов за раскрепощение логики после смерти Асмуса стал Зиновьев. Своими острыми книгами, статьями он поднял авторитет не только логики, но и всей нашей философии.

ПЯТНА ЛЕОПАРДА
25.2.54.Чтв. Сегодня пахнуло весной. Солнце, капель, грязь. В столовой на Стромынке солнце «выхватывает» яркими пятнами лица, тарелки, салфетки. Из-за пятен света и теней она стала похожей на шкуру леопарда. И настроение мое такое же «пятнистое» - шалое, бурно-весёлое, но готовое сорваться в истерику.
«Красный уголок» в коридоре общежития. Завидую тем, кому улыбается Юля. Вернее, ревную. Хочу, чтобы она улыбалась только мне. А когда она идёт и смеётся с подругами, хочется узнать, что радует её, и разделить эту радость. Вот сейчас она ходит по коридору с однокурсником Борисом. Доносятся слова вроде «критикуют комсомольцев за безынициативность» и др. Меня тошнит от этих слов. Не знаю, как она на посту комсорга. Но странно, встречаясь с ней, не спрашиваю о делах. А она, наоборот, всегда спрашивает, что пишу сейчас, как у меня с песней. Интересуясь, делает это искренне, иногда шутит. Кстати, она умеет тонко и к месту подколоть. Это я заметил во встречах, беседах в их комнате.
Между тем, на нашем курсе – событие: вчера Миляна Любинецкая родила дочку. Первый ребенок на нашем курсе. За несколько дней до того спрашивал ее: «Ну, Мила, когда же день рождения?» «Ой, Володя, не знаю. Сама устала ждать». Вид у неё был страдальческий. Помимо полного живота, опухшие веки, отёкшее лицо. И вот родила! Её муж Слава Самборский ходит гордый, довольный.
Лекция Фоминой по истории философии. Думал, думал о том, как я мог довести Галю Старостину до слёз, и понял, что я не чувствую силы, вернее, резкости своих выступлений, статей. Недаром, Гаврила однажды сказал, что я как маленький ребёнок, пробующий свои силы, но ещё не осознающий их, больно бью по щекам. И потому Боря Бобров не здоровается со мной, Лёша Павлов и Илья Немцов держатся со мной весьма сухо, официально. Долго дулся Лёва Спиридонов.
Надо бы извиниться перед Галей, даже может быть письменно. В самом деле «Кто ты такой?» Имеешь ли моральное право критиковать? Конечно, нет! Выделяешь лишь чёрные пятна и выпускаешь когти. Тоже мне, леопард!
Вчера садимся со Швецом в трамвай, берем билеты, за нами вбегает Арсен Макаров. Я говорю Валере: «Идём вперед, там легче без билета проехать». Арсен услышал это, взял билет, прошёл к нам и говорит:
- Как тебе, Володя, не стыдно? Ты получаешь двести из дома, стипендия – триста. А у уборщицы с семьей – четыреста. Как хватает совести ездить без билета?
- Причем здесь уборщица? Тихо ты, - говорю я, - сейчас контролер войдёт.
- И хорошо – заплатите штраф! – говорит Арсен.
У клуба Русакова дверь распахивается, и, как по заказу, входит контролер.
Мы с Валерой показываем билеты. Тот смотрит, надрывает и подходит к Арсену. Он показывает и с удивлением смотрит на нас.
- Как это вы провели контролёра? Билеты ведь у вас старые.
- На, посмотри номер моего билета и свой.
Он глянул, убедился, что номера отличаются лишь на единицу. Лицо его вытянулось, но извиняться не стал, а с досадой махнул рукой и отошёл. Люди вокруг с интересом слушали, и, поняв, засмеялись.
У Сокольников Арсен выскочил вперёд нас, у входа в метро оглянулся. Мы весело помахали ему, а он отмахнулся, мол, идите к чёрту. А мне стало неловко. Посадил человека в лужу. Ну, как после этого относиться к такому, как я? Но и ему урок.
28.2.54. Воскр. «Красный уголок». 22 часа. Вчера ездили в колхоз «Третья пятилетка» по Казанской ж/д. Пригородное хозяйство освобождено от зернопоставок. Главное – овощи, мясо. Внедрены экспериментальные проекты теплиц с паровым отоплением и с употреблением использованного тепла соседних предприятий. За счёт этого и дифференциальной ренты рентабельность высокая. В колхозе семь Героев Социалистического Труда, в том числе и председатель Петриков. С нами беседовал главный агроном Евгений Иванович Шевьёв. Многие узнали о сельском хозяйстве ещё кое-что, кроме эпитетов квадратно-гнездовой и торфо-перегнойный. Гости и хозяева остались взаимно довольными.
Вернувшись домой, пробыл в 472 комнате с 10 вечера до часу ночи. Хотел уйти раньше, но девчонки не отпускали. Рассказал им о шутке Эдика Струкова. Гурий Якунин сидел в комнате расстроенный. Эдик спрашивает, в чём дело. «Да вот до стипендии ещё полмесяца, а у меня всего 15 рублей». Эдик посочувствовал, а сам пошёл на почту, взял бланк оплаты за телевизор, заполнил его и написал: «Студент Якунин! Вы обязаны внести плату за телевизор 15 рублей. Если в течение трёх дней вы не оплатите, будет поставлен вопрос о Вашем выселении».
Гурий пошёл на почту, подает бланк и ворчит:
- Я не смотрю телевизор, он - у директора. И вот, отдаю последние рубли.
Ему сказали, что они не берут со студентов. Гурий вернулся и говорит:
- Эдик, там тебя милиционер ждёт.
Ребята смеются столь примитивному ответу. Я рассказал девчонкам о том, как Голиков ждал перевод на 200 рублей. Кто-то заполнил на почте бланк, не мелочась, на 1000 рублей и положил извещение на его подушку. Валька страшно обрадовался, удивился, как много. Побежал на почту, подал извещение. Контролер порылась в коробке. Потом вышла, вернулась с милиционером. Вальке пришлось объяснять, что он не при чём, это ребята подшутили.
1.3.54. Пнд. Валя Близненкова просит принять участие в капустнике к 8 марта. «Ты же так хорошо написал зимой! Давай, а!» Но я отказался. Это не просто. Сейчас нужны веселье, добрый юмор. А сколько времени уйдёт.
6.3.54. Суб. Сегодня на курсовом бюро (меня там не было) Галя Старостина стала говорить, что «она любит людей», что «Бараеву нравится приклеивать ярлыки, он ведь занимается литературным творчеством». Это было сказано с намерением вызвать усмешки или даже смех, но этого не произошло. А она фактически выдала мое признание ей в прошлом году. Вот и будь откровенным с такими людьми. О её шпильке узнал от Рика. Вернувшись с бюро, он спросил: «Володя, какую часть романа ты пишешь?» Я удивлённо глянул, и тут он сказал о её выступлении.
7.3.54. Воскр. На курсовом активе обсуждаются характеристики для военной кафедры. Дело очень ответственное – в нескольких строках отобразить «сущность человека». Пишут не только комсорги, парторги, но и члены бюро, потом вычищаются на спец. заседаниях. Особенно долго обсуждали характеристики Квасова, Казарцева, Силакова, Швеца.
Грише написали: «Занимается прожектёрством, увлекается фразами, но слова расходятся с делом. Начатые дела не доводит до конца». Ничего себе! Это уж слишком. В числе «спорных личностей» оказался и я. Ричард присутствовал на обсуждении и сказал, что кое-кто говорил обо мне нелестно. Но в итоге получилось чересчур положительное: «Способный студент, но занимается недостаточно. Хорошо справляется с работой в стенгазете, которая ему нравится. Хороший, отзывчивый товарищ».

НЕОЖИДАННЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК
Вчера вечером сидел в 472-й комнате. Все какие-то раздражённые, колючие, особенно Роза. Она постоянно отпускает шпильки в сторону Юли, мол, она плохо отдежурила по комнате, и потому Роза, как староста комнаты, заставила её дежурить ещё раз. И мне, как старосте, посоветовала поступать так же в своей комнате. А Юля усмехается, великодушно прощая совсем небезобидные уколы.
Когда я сидел, зашёл Герд Людвиг, их однокурсник, весёлый, остроумный. По радио зазвучала песня «Зачем тебя я, милый мой, узнала». Роза тяжело вздохнула. Герд спросил, в чём дело? Она ответила: «У меня эта песня вызывает некоторые ассоциации». И опустив глаза, нервно теребила скатерть.
- Может, тот человек не знает об этом? – сочувственно спросил Герд.
- Не то чтобы не знает, а как-то так, - она неопределённо пожала плечами.
Я догадался, что «он» - это я! И покраснел.
- А кто исполняет песню? – спросила Юля, пытаясь разрядить обстановку.
Тут Тамара попросила меня принести альбом «Московский университет», который Роза подарила мне. Я замялся, потом сказал, что не могу дать, и покраснел снова. Там она написала чересчур витиевато, и мне не захотелось показывать дарственную надпись. Юля снова разрядила обстановку какими-то словами.
Боже мой! Я ничем и никак не давал Розе повода для таких слов, полунамёков в присутствии всех. Что может подумать Юля? Я ушёл и поехал за билетами в кино. Взял на 9 вечера четыре билета, два нам с Риком и два - для Юли и Тамары. Возвращаюсь, встречаю Юлю у почты, куда она ходила отправлять телеграмму. На улице грязь, слякоть, ветер не сильный, но какой-то по-весеннему тревожный. Я пригласил её в кино, а она говорит:
- Что же ты раньше не сказал? Неля заказала билеты ребятам.
Глядим друг на друга. Глаза её горят, но с какой-то грустью. Какие глаза были у меня, может сказать только она. Но узнаю ли это когда-то? Наверное, они были полны тоски и отчаяния! Мне так хотелось быть с нею в тот вечер! Я так расстроился. Надо было, уходя, предупредить о билетах.
Но не в кино её надо приглашать, а в театр или ресторан. И преподнести цветы и хотя бы небольшой подарок! Но денег нет.
8 марта 1954. Пнд. Моховая 11. День пасмурный, идёт снежок, дует ветер. Приехал рано. На факультете праздничная обстановка. Все улыбаются. Поздравляют девушек с праздником, кое-кто несёт цветы. Занятия начались минут на десять позже. Девушки из 472-й комнаты преподнесли Вере Александровне Розовой собрание сочинений Шиллера на немецком языке в 12 томах! Лейпцигское издание! Вот молодчины! Все девчонки их группы получили книги «Наша Советская Родина» с цветными картами, фотографиями.
19.00. Библиотека МГУ им. Горького. На факультете сейчас идёт банкет профессорско-преподавательского состава, аспирантов и сотрудников. На Стромынку ехать не хочется, там грязь, опилки. Ремонт затянулся. Девчонки в 472-й готовят чай, наверняка ждут нас, но мы с Риком вернёмся поздно.
15.3.54. Пнд. Вчера была удивительная погода – солнце, теплынь. С утра поехали с Риком на метро Сокол, где собрались желающие пойти на выставку скульптора Эрьзи. Из-за огромной очереди к нему сумели побывать в церкви Всех Святых. Я впервые в действующем храме. Впечатления контрастные – и дикость, варварство (нищие у входа, кликуши, истово молящиеся на улице), и потрясение красотой икон, запахом ладана, церковным пением.
Эрьзя приехал из Аргентины, где жил долгие годы. Огромные скульптуры из красного дерева очень самобытные, уникальные - Бетховен, лешие, русалки. Сидящий в коридоре полуподвала сторож-старик спокойно смотрел на проходящих, а в ногах дремала лохматая пожилая собака. Только покинув выставку, узнал, что это был сам Эрьзя. У подъезда шумели какие-то люди:
- Долой Манизеров и Томских, которые затирают Эрьзю!
После выставки поехали на Моховую. Манежная площадь залита музыкой репродукторов на гостинице «Москва». Краски яркие, как на картинах Юона.
Через два часа в зале на Моховой началась игра с баскетболистами журфака. Она оказалась очень трудной. Зрители больше болели за них. Их крики, рёв давили на психику. Я играл неровно. Первый тайм в нашу пользу – 35:26. Во втором они несколько раз настигали нас, но мы снова отрывались. Игра длилась долго и, казалось, никогда не кончится. У них разыгрался Крутоус, юркий чиграш, выступающий за сборную МГУ. Я думал, что он латыш или литовец, и потому делал ударение на «о», а он – хохол. Он-то, Крутоус, и сравнял счёт на последних секундах 60:60. Ничья в баскетболе редкая вещь, и мы впервые зафиксировали её в этой встрече.
Вообще команда философов нынче выглядит лучше. 4 марта мы победили экономистов 52:49. Правда, 11-го проиграли геологам 35:50, но они – чемпионы МГУ. Там – Пуся, Чехович, Долгинов, Книппер - игроки сборной.
После игры пообедали с Риком в столовой под аркой, прогулялись по Герцена, Тверскому бульвару, вернулись на Моховую, позанимались два часа в Горьковской библиотеке. Потом сели на троллейбус № 11 и поехали в театр Советской армии. Впервые был там. Фойе, зал понравились, но пьеса «Извините, пожалуйста!» - так себе. Можно подумать, что село страдает от таких негодяев, как Калиберов и Мошкин. Точка зрения Лёвы Спиридонова.
19.3.54. Птн. Ночью не мог уснуть от хандры. Во-первых, финансы - кроме 500 в КВП откуда-то набежало еще 300. Куда уходят деньги, непонятно. Не пью, не курю, одежду не покупаю, а долг растет. Во-вторых, неясно, как дома восприняли мои письма о болезни. В-третьих, курсовая стоит на месте и странички не перевожу.
В среду стою с Юлей в коридоре, она рассказывала о сдаче ГТО по лыжам, подходит парень, кажется, Николай, из МИФИ, их поселили здесь после переезда наших студентов на Ленгоры, бесцеремонно вторгся в разговор как старый знакомый, начал говорить что-то, а я ушёл. А через некоторое время, вижу, она разговаривает с Гурием. Она, конечно, не виновата, но настроение испортилось. А тут ещё подумал, что Роза сейчас мучается. Я это вижу и почему-то чувствую вину, хотя ни в чем не виноват.
21.3.54. Воскр. Сегодня у Розы Чертковой день рождения – 21 год. Думали, гадали с Риком и решили подарить овальное зеркало. Дороговато, но…
«Пусть жизнь твоя будет такой же ясной и чистой, как это зеркало! - написал я на открытке, - И чтобы в конце большой интересной жизни ты смогла бы взглянуть в него такими же молодыми глазами, с той же чистой совестью и сознанием того, что сумела отдать все свои силы народу! Вл. Бараев, Р. Косолапов». На обороте выцарапал на дереве: «Розе в день рождения! 21.3.54». Покупал, писал это и чувствовал, как приятно не только получать подарки, но и делать их!
22.3.54. Пнд. Роза так рада! Ожила, расцвела. То и дело слышен её смех. Боже мой! Вдруг ей показалось, что я неравнодушен к ней? Как объяснить, что меня волнует не она? А, главное, что подумает Юля? Встретив её после того несколько раз, я здоровался с ней, а она сухо кивала в ответ, без обычной улыбки.
Утром проснулся в 6.30 и не мог уснуть. Солнце яркое, весеннее. В 8 побежал на зарядку. Во дворе уже полно народу. Сделав несколько кругов, подошел к беседке. Там Пакальнис, Боря Малинчик машут гантелями, филологички выгибают позвоночники, машут ножками.
Вижу, Арсен Макаров выходит с двухпудовой гирей. Худой, высокий, он с трудом несёт её. Приветствует, благодарит меня за то, что уступил свою койку его брату, приехавшему в гости. (Я временно перешёл в 478-ю, напротив своей комнаты. Там – Алик Оруджев, Фриц Кумпф и др.)
Тут выбегает стайка второкурсниц – Рита Лебедева, Эля Комарова, Света Терехова, Петушкова, Пиама Гайденко, Алла Наринская. Веселые, милые.
- Алла, Пиама! – кричу я, - Вы ли это? Даже не верится!
- Представь себе! – смеются они и машут рукой. *
Арсен, извиваясь под гирей, опускает её и говорит:
- Володя! А хорошо бы написать о том, как мы делаем зарядку. Смотри, сколько нас. «А что, подумаю», - говорю я и иду домой. У дверей вижу Юлю.
- Ой, Володя. Ты уже закончил, а я только иду.
- Ой, молодчина, что вышла!
- Да, попробую начать, только кеды надо купить.
Поднялся в комнату, смотрю сверху, как она бежит. Груди так и колышутся вверх-вниз. Потом она пошла домой. Я взял мыло, зубную щётку, полотенце и пошёл в умывальню и снова оказался лицом к лицу с ней.
- Ты уже? – удивляюсь я.

* Психолог Алла Наринская, окончив МГУ, работала в центре подготовки космонавтов, тренировала Гагарина, Титова… В хроникальном фильме о первопроходцах космоса она навсегда вошла в историю. Пиама Гайденко стала видным историком философии, автором прекрасной книги «Трагедия эстетизма» (о Кьеркегоре). Она, как и Алла Наринская, не жила на Стромынке, но приезжала к подругам.
- На первый раз хватит, - улыбнулась она.
На обратном пути вижу цветущую Розу, идущую из столовой.
- Ой, что-то мы каждый раз на этом месте! – улыбается она.
- Ты хочешь сказать, к чему бы это и чем всё кончится? – отвечаю я.
- А что, в самом деле, - смеётся она.
Иду и думаю, что зря так шучу, давая повод для надежд. В столовой поел и увидел Юлю в очереди у кассы, она изучала меню. Я тронул её за локоть.
- Юля, можно тебя на минуточку?
Она удивлённо глянула на меня и отошла со мной.
- Ну, как чувствуешь после зарядки?
- Очень хорошо, даже здорово! Теперь буду наших девочек агитировать.
- Молодчина! Ты почувствовала, какой воздух во дворе, и как душно в комнате после этого? И вообще, мир становится другим!
Она как-то странно посмотрела на меня, мол, искренне ли я говорю?
- Ну, всё, приятного аппетита тебе!
Специально подошёл к Юле, чтобы дать понять, что отношусь к ней по-прежнему.

ПРОТИВ ЗАНУДСТВА
26.3.54. Птн. Конференция по сентябрьскому пленуму ЦК. А в аудитории идёт ликвидация весеннего авитаминоза - все накупили и едят быстрозамороженные сливы. Смешно так. В коридоре толпа у свежего номера «Ленстиля». Он интересный зубастый. Каждый выход – событие. Его ждут, читают, обсуждают. Номер неплохой. Карикатуры с дискуссии по логике смешные, особенно Черкесов и Ильенков. Их рисовали Александр Зиновьев и Ричард Косолапов. Кроме того, три фельетона и моя большая статья о персональном деле Овсепяна. Название не очень – «О личном и общественном».
Виталик Кузнецов: «Как поклонник твоего таланта жду от тебя только шедевров, а эта статья». Лена Шубенкова более резка: «Ну, Бараев, ты пал в моих глазах!» И хотя сказано по-свойски, шутливо, ясно, что на этот раз я не оправдал её ожиданий. Наша красавица Мила Глаголева посоветовала: «Володя, надо лучше работать над текстом, а то подорвёшь свой авторитет». Женя Воробьева назвала статью талантливой, но делаю скидку на то, что она давно как бы «подмигивает» мне. Глеб Пондопуло: «Написал хорошо, только вот «слова, как пузыри из пивной бутылки» - это грубовато. Ричард: «Не обращай внимания, Володя, статья нормальная. А пузыри из бутылки – цитата из «Клима Самгина», а Глеб, видимо, не читал его».
Рик то и дело перечитывает «Самгина». Однажды удивил меня тем, что придумал за Клима обидные слова о «Сикстинской мадонне», когда тот не нашёл их: «Лучшее в этой картине – ангелочки»…
30.3.54. Вт. В стенгазете общежития вышла моя заметка «Стромынские зори». О том, как философы делают зарядку. Начало лирическое, неплохое, но потом сбился на призывы к занятию спортом. И вообще, трудно выдерживать одно настроение, один дух, и получается эклектика.
Вчера прошло бюро по работе в общежитии, отчитывались старосты комнат. Зуля Тажуризина выступила по-деловому. А когда начал я, все оживились, стали смеяться. Говоря о борьбе за чистоту и порядок, я сказал:
- Главное наше оружие – не нотации, а шутки, иронические подколы. В результате Силаков перестал класть хлеб, сахар под подушку, где прятал их вместе с мылом, зубной щеткой. Реже ложится в постель в верхней одежде. Однако пережитки «деревенского идиотизма» ещё есть – порой ходит заросший, его трудно уговорить пойти в парикмахерскую, но в баню стал ходить чаще, чем раз в полгода.
- Студент Квасов терпит от нас одни убытки. Приходя домой, он не обнаруживает в тумбочке чай, сахар. Виновные пока не найдены, но поиск продолжается. Трудно отучить Швеца от курения и постоянного вранья по мелочам. И всё же он стал меньше курить, врать и реже спать до полудня.
- Сложнее с единственным студентом не нашего курса – Коротаевым. Когда мы начали подшучивать над ним, он и ухом не повёл - юмор для него слишком тонкая материя. А если серьёзно, то лучше заселять комнаты однокурсниками. Сейчас староста Бараев поставил своей целью увлечь всех утренней зарядкой, но тщетно. Студент Косолапов считает, что спорт существует лишь для сгонки веса, а так как излишний вес ему не грозит, то и делать зарядку не надо.
Обсуждение проходило в тёплой обстановке. Однако, Юлик Харламов сказал, что я чрезмерно увлекаюсь остротами, «образностью», сгущаю краски, не только сейчас, но и в газетных статьях.
- Зачем, например, сравнивать чью-то речь с пузырями из пивной бутылки, а Арсена Макарова - с куклукслановцем?
- Там имелась в виду его шапка-колпак, - уточнил я. Все засмеялись.
- Все равно, эти перлы раздражают и вызывают обратный эффект, - сказал Витя Ивановский, - Это у тебя, Володя, острота ради остроты.
- Пожалуй, справедливо. Но так я выступаю против занудства в общественной работе. Можно говорить более строго, но будет скучнее, - сказал я.
Легко критиковать, вот тут не то, там – не так. Но как трудно дается мне писанина. Рик пишет прямо на чистовик, как и рисует. Ему помогает чувство меры. А мои тексты пестрят исправлениями. Сначала набрасываю всё, что есть, что хочу показать, а потом отбираю, складываю кубики абзацев, цитат.
Надо учесть, что критикуют Харламов, Ивановский, которые не пишут.

АПРЕЛЬСКИЙ ДЕНЬ, ИЗМЕНЧИВЫЙ, НЕВЕРНЫЙ
3.4.54. Суб. 17 ч. Утром по радио звучал первый концерт Чайковского. И Рик сказал: «Послушай, сколько весеннего в нём!» В прошлое воскресенье мы с ним и Неля Пономаренко поехали в Переделкино и прошли до Востряково. Было пасмурно, в лесу много снега и грязи. Ручьи ещё не пробились из-подо льда. В одном месте мы разломали палками лёд, сдерживающий талую воду. И поток прорвался, хлынул, образовав водопадик с большой шапкой пены. Мы радостно закричали тому, что посодействовали весне.
А впервые проделали этот путь два года назад, когда провожали востряковских девочек. Тогда я насвистывал первый концерт, а потом сказал Рику, что теперь буду вспоминать эту прогулку, слушая Чайковского. Рик, наверное, забыл об этом, а, может, не забыл, а просто напомнил мне те слова.
Через два часа – редколлегия газеты «За ленинский стиль». Юра Суворов будет рецензировать последние три номера. А мне надо подготовить план своей работы. Просят написать в первомайский номер: 1. О Сереже Дурындине. 2. О Наде Говоровой. 3. О романтике учёбы на факультете.
4.4.54. Воскр. Скатерщиков, преподаватель эстетики, сказал на лекции, что художник не использует весь материал, увиденный и изученный им. Но он подспудно, в подсознании содействует творчеству. В качестве примера привёл поездку Чехова на Сахалин, мол, он не использовал её в своих рассказах. Но у него в «Дуэли» появился герой, похожий на виденного на Сахалине дьякона, и есть эпизод с «гордой буряткой», которую Чехов увидел у Байкала. Она сидела верхом и, стегнув коня, гордо умчалась вдаль.
Но вспомнил эту мысль не из-за Чехова. Составляя список использованной литературы для курсовой работы, я вписал и те, которые не цитирую. Если мой руководитель Н.Г.Сенин спросит, почему, я использую доводы Скатерщикова.
Тему курсовой работы изменил. Не «Роль крестьянства в китайской революции», а «Независимая и самостоятельная линия пролетариата – необходимое условие обеспечения его гегемонии в Китайской национально-колониальной революции». С курсовой работой горю, но, странное дело, совсем не волнуюсь. Успею!
15.00. Так трудно идет статья о Дурындине! Серёжа – донской казак из Новочеркасска. Но никаких контактов с Ричардом и никакой обоюдной тяги, хотя Рик тоже из казаков, с Хопра, Царицынской губернии. Он – аристократ, а Серёга - простой парень, смуглый, скуластый. В нём явно проглядывает ногайская, а, значит, монгольская кровь. Хан Ногай был чингизидом.
Серёжа очень много курит, причём самые дешёвые ядовитые сигареты «Памир», «Байкал». Спит, укутываясь с головой в простыню. Однажды я попытался открыть его лицо, но не смог, так как простыня буквально обмотана вокруг головы. Удивительно, как не задыхается! Выходя во двор, он с удовольствием впитывает солнце, весенний воздух. Но курит одну сигарету за другой. Серёжа прост, неприхотлив, не лезет в споры. Со всеми в добрых отношениях. С ним можно сидеть и, не говоря ни о чем, молчать. И это не в тягость ни ему, ни сидящему рядом. Выступать на семинарах и собраниях не рвётся, но если скажет, то коротко и в самую точку. Учится ровно, без троек, пятёрок столько же, сколько четвёрок.
О любви к нему, как о любви к народу, говорят все, даже Заид Оруджев. Работяга, пахарь по натуре. Будет хорошим преподавателем. Когда я сказал Рику, что «о любви к Сереже, как о любви к народу», он засмеялся. А вот как написать, как выразить всё это в статье?
5.4.54. Пнд. 12.00. Моховая 11. С семи до девяти утра маялся «юношескими грезами». Будто целую девушку. Груди упругие, плечи – шёлковые, запах волос дурманит. Она млеет, я - в упоении, мне жарко и стыдно.
14.00. Но это была какая-то абстрактная девушка. Вчера к Юле в «красном уголке» подсел тот парень из МИФИ. И сидел долго-долго, как мы с ней накануне. Она, может, не при чем, но могла бы сказать, что ей нужно заниматься, или встать и уйти. А, может, ей с ним приятнее, чем со мной? Получишь такой импульс, и два-три дня – в ауте. И главное, не могу скрыть этого перед ней и другими. Боюсь, напишу ей об этом, и все полетит к чёрту.

Весна любви напоминает нам
Апрельский день, изменчивый, неверный,
То весь он блещет солнечным теплом,
То вдруг нахмурится сердитой тучей…
Ковентри Патмор (?)
Интересно, как она поведёт, узнав, что мои родители живут, мягко выражаясь, не очень шикарно. Я столько рассказывал ей о Байкале, Селенге, тайге. А, увидев наш дом с огородом, курятником, стайками для коровы, свиней, она может придти в ужас. О Господи! О чём ты? Дойдёт ли до того? Кроме того, она наверняка знает, что такое домашнее хозяйство. У них на шахте должны быть приусадебные участки.
18.00. Вывешен свежий номер «Ленстиля». Перед этим шёл по коридору с концовкой статьи о Сереже Дурындине. Увидев меня, Юля мило улыбнулась и зашла в 61-ю аудиторию. Открываю дверь, а там лишь двое - Юля с Идой Варакиной. Спрашиваю, нет ли у них карандаша, чтобы поправить опечатки. Юля протягивает его. Вычитал, поблагодарил, вышел и увидел карандаш у себя в руке. Поворачиваюсь, а Юля, смотревшая вслед, вдруг захлопнула дверь и держит изнутри. Толкнул несколько раз, стою, жду. Дверь медленно открывается, а в щелке - смеющиеся глаза! Протягиваю карандаш, а она озорно улыбается! Мне стало так хорошо от её шутки!
6.4.54. Вiвторок. 12 ч. Лекция по Тимирязеву. Группа Горобецкой вывесила фотомонтаж о своём турпоходе. Пёстро, неумело, но столько любви в оформлении! А мы всё тянем. Швец задерживает фото.
Зашёл в кабинет философии, а библиотекарь Александра Ивановна стала жаловаться на то, как студенты варварски относятся к книгам – рисуют, подчёркивают, вырывают страницы, а то и уносят и не возвращают их. Уличённых мало, среди них Б. Малинчик и ещё двое. Она хочет, чтобы я написал о них. И Дима Авраамов, видимо, с её подачи, просил ударить по ним и другим «негодяям».
8.4.54. Чтв. «Холод, стойкий, усталый» снова окутал душу. Ничего-то у нас не выйдет. Я не смогу освободится от предвзятости и болезненной ревности, а ей это надоест, и мы разойдемся. Моя любовь разгорелась и, не находя ответа, чадит, тухнет, отравляя душу ядом. Забыть всё сразу не смогу, буду терзаться, мучаться, не спать ночами. Но ничего плохого о ней никому не скажу, как и хорошего тоже. Просто постараюсь забыть. И только, может быть, на склоне лет «пролью слезу» о своей чистой юношеской любви, о муках, которые испытывал.
На перерыве подошла Неля Мотрошилова, улыбнулась и как член комитета комсомола факультета предложила создать спортотдел «Ленстиля». И вот – материальный след беседы: я – редактор, корреспонденты – Соловьева, Зятькова, Марина Потемкина, Ваулин, Гецко, Корис, Дробницкий, Ендовицкий, Чулкова, Самборский. Половину предложила она, остальных я.
20.00. Стромынка. Встретились с Юлей на лестнице.
- Добрый вечер! – сухо говорю я. Она так же холодно кивает, чуть шевельнув губами. Не оборачиваясь, быстро иду вниз с видом человека, «окончательно решившего». И у неё вид – непроницаемый. Всё. Точка!
20.15. Сижу в читальне, а строчки расползаются, как грязь под ботинком.
9.4.54. Пятн. 10.00. Моховая, кабинет философии. Вчера ушёл из читальни. Вышел на улицу. Вечер ясный, но холодно, ветрено. Прошёл вдоль Яузы, вернулся. Постирал рубашку, носки, сходил с Риком в буфет. Уснул в 11, но около полуночи отчего-то проснулся. А Валера Швец говорит, приходила Юля. Увидев, что я сплю, попросила не будить, но посмотреть том Станиславского. Поискали на этажерке, но не нашли. А книга лежала в тумбочке. Утром сделал зарядку, иду в умывальню в красной майке и встречаю Юлю.
- Юля, ты приходила вчера, а книга - в тумбочке. Я занесу.
- Спасибо! - сказала она, - Володя, тебе привет от Тамары.
- А ты поздравила её от нас с Риком?
- Ну, конечно, - улыбнулась она.
- Ты не говори ей, но вечером мы подарим берёзовые ветки с листочками.
- Ой, молодцы!
Нет! И я ничего не решил, и она – совсем не «твёрдо решившая»!
10.4.54. Суб. Страдает и Симонов по Серовой. Настоящий мужчина, большой писатель, а ведь и его терзает хандра. В свежей «Литгазете» опубликован цикл «С тобой и без тебя». И Серова, бедняга, порой бывала злой, грустной. Однажды она шла в Переделкине, не видя никого перед собой. И мне показалось, что ей очень плохо. Любить – значит страдать. Восторгаться, любоваться, мучиться сомнениями. Верить и не верить в счастье.
Первый час ночи. Ребята в комнате спят, я вышел в коридор, сел в «красном уголке». С улиц доносятся звуки аккордеона. А я решил взяться за перо и воспроизвести то, что пригрезилось.
…Всё произошло непонятно быстро. Она долго не могла понять, как это случилось. Он тронул её за плечи. Она прислонилась головой к его груди. Было темно, и только сквозь листву пробивались лучи света из распахнутого окна. Радиола играла мелодию танго. Грудь его была тёплой под шёлковой рубашкой. Ей приятно чувствовать его мускулистые руки на своих плечах. Он обнял её робко и нежно. И она, не выдержав, первой поцеловала его. Он посадил её на свои колени. Они долго сидели так, забыв обо всём на свете, не глядя друг другу в глаза. Их не было бы видно, если бы они не сияли от волнения, стыда. Томная слабость, дрожь. Дыхание частое-частое. Как будто они не могли надышаться от счастья. Подул ветерок.
- Ты не простынешь? – тихо спросил он. Накинув на неё пиджак, он почувствовал, что её плечи трясутся.
- Ты что? Плачешь?
Она не отвечая, прижалась к его груди и действительно плакала.
- Это я так. Не знаю, почему, - прошептала она.
О, Господи! Даже в грёзах не решаюсь поцеловать ее!
11.4.54. Воскр. 6 часов вечера. Моховая 9. Читальный зал аудиторного корпуса. Сижу там, где год назад мы «не замечали» друг друга, а потом переглядывались, и я вёл свой дневник. Пишу курсовую. Только сегодня начал. С утра здесь была Юлина подруга Неля Портнягина. Днём вместе пошли в столовую. Вернулись и увидели Юлю у выдачи книг. Она улыбнулась так мило, чудно! И такие у неё глаза!
12.4.54. Понед. Стромынка. Володя Силаков пишет и бормочет вслух:
- А имплицирует В, В имплицирует С, С имплицирует D…
- Вова, что такое импликация? – спрашиваю я.
- Импликация – логическая операция, аналогичная конъюнкции.
- Вова, вот кончишь ты университет, - говорит Ричард, - и если будешь читать лекции, как сейчас, тебя не возьмут преподавателем в вуз. А пошлют в  среднюю школу, но и оттуда выгонят через месяц. И где будешь работать?
- Иди к чёрту! – машет он и поясняет мне, - а конъюкция – это логическое соединение двух сложных высказываний с помощью союза «и».
- Ты неисправим в силу своей силаковской сущности, - негодует Рик.
Нет, это невозможно передать. Смешно, как в кинокомедии.
13.4.54. Вт. Бессонница мучает. Засыпаю не сразу, ворочаюсь до трёх ночи. Утром просыпаюсь рано, дремлю. Сегодня оказался в трамвае с Юлей. В метро ехали, болтали. Больше говорила она. Может, от смущения?
14.4.54. Ср. 14 ч. Моховая 9. Читальня аудиторного корпуса. Сонливость навалилась! Хочу уехать домой, но… Уже было так - приезжал, ложился и не мог уснуть. Вставал, но в Стромынской читальне тесно, а в красном уголке и в комнате не позанимаешься. Нет, никуда не поедешь!
20.15. Очень хорошо поработал над курсовой. Без отрыва. Пишу и думаю, что бы написать ей к 1 мая. Но сначала надо разделаться с курсовой.
Ричард рассказал, как в троллейбусе мальчик сказал: «Мама, вон солнышко выглянуло! Купи мне мороженое!» Перед этим она, видимо, сказала: «На улице холодно, вот станет теплее». И он поймал её на слове. Милая сценка.

НЕУДАЧИ В ГАЗЕТЕ
15.4.54. Чтв. Всех записали в Бригадмил - бригаду содействия милиции. В воскресенье первое дежурство у «Ударника». Заметку о романтике учёбы не смог сделать. Взялся накануне сдачи номера, но не успел.
18.30. Спецкурс по русской эстетике. Голова болит страшно.
16.4.54. Птн. И сегодня голова болит. Переутомился с курсовой.
В свежем номере «Ленстиля» - извещение: «Член комсомольского отдела В. Бараев халатно отнесся к подготовке важного материала о работе факультетского бюро ВЛКСМ и сорвал его написание». Это написала Аэлита Ниранен, сокурсница и подруга Володи Маркова. Но как можно сорвать то, чего не было в плане? Кроме того, я уже назначен редактором спортотдела. В редакции есть не умеющие писать - Мосолов, Кормилицына, Ниранен. Их раздражают мои успехи, и они клюют меня при первой возможности.
В ГУМе купил фетровую шляпу. Рик помогал выбирать. Она идёт мне.
18.4.54. Воскр. Стромынка. Солнце с утра! Весна бурлит. Двор кишит студентами, играющими в футбол. За ними, как собака, спущенная с цепи, бегает комендант, пытаясь отнять мяч. Когда это удалось, ребята, смеясь, подбежали и выбили мяч.
Днём, поиграв во дворе в волейбол, пошёл в клуб на концерт украинских артистов. Боялся, что он будет такой же официозный, как вчера в Актовом зале на Ленгорах, но зашёл, с трудом втиснулся в двери. В зале духота, народу полно. Вдруг вижу, передо мной – Юля. Она заметила меня, улыбнулась. Так и стояли рядом. Несколько раз коснулся руками её плеч, когда кто-то выходил из зала. Руки у неё пышноватые, но крепкие. Концерт хорош, как никогда! Дело не в том, что рядом была Юля. Он действительно прекрасен!
19.4.54. Пнд. В стромынской газете меня продёрнули в числе старост, получивших на последнем обходе тройки.
В комнате перед сном придумывали псевдонимы - Автандил Венеридзе, Антон Мочевой, Сима Лифчик, «болгарский» поэт Stefan Gopoff…
Вчера «боролись с хулиганством» - Теодор Гладков, Анюр Каримский, Юлик Харламов, Лёва Спиридонов, Лёня Журавлев, Рик Косолапов и я. Когда нас инструктировал начальник 96-го отделения, раздался звонок. Выслушав вопрос, сказал:
- Лучше всех! Вот  только женщину ограбили вчера.
- Да не тронули, только сумку вырвали, а там деньги, часы.
- Сегодня два наряда выделил, да студенты МГУ помогут.
Он сказал нам, что к пивной то и дело подъезжают иностранцы на дипломатических машинах, пьют пиво, заводят знакомства, но нам не надо обращать на это внимание, а выявлять лишь наших дебоширов.
Мы дежурили на Кадашёвской набережной, у Третьяковской галереи и в Лаврушенском переулке, где вчера ограбили женщину. Заглянули в пивную. Дым, духота, теснота. Что за удовольствие пить там? Задержали четырёх подростков, которые после десяти болтались на улице. Отвели в участок.
В милицейской стенгазете заметка: «Сержант Петров успокоился на достигнутом, и за весь месяц не сделал ни одного задержания». Группа Теодора Гладкова дежурила у кинотеатра «Ударник» и Дома правительства. *
Юлю сегодня не видел. Встретили с Риком Тамару Бекаревич и Иду Варакину, проводили до метро Библиотека им. Ленина. Рик нравится Тамаре.
20.4.54. Вт. 11 ч. Курсовую закончил вчера. На днях взял том записных книжек Чехова. Читаю в метро, в столовой, в общежитии перед сном. Брат Арсена ещё не уехал и спит на моей койке. Я - на кровати Коротаева, а тот вдруг вчера явился. Пришлось уйти в 440-ю.
15.30. Выступил на спецсеминаре с докладом «О соц. секторе народного хозяйства Китая». На перерыве встретил Юлю, поговорили, как ни в чём не
* После повести Ю.Трифонова он стал известен как Дом на набережной.
бывало. Два дня назад я попросил у неё свои странички. Это значило, что я не поверил, что она оставила их дома. Она могла обидеться, но обошлось.
22.4.54. Чтв. Вчера ничего не делал. Ходил в баню, в кино («Верные друзья» в «Орионе»). После обеда читал Чехова. День был жаркий, душный. Меня разморило. Уснул, очнулся в сумерках, потом лежал ещё час в тяжёлой дреме. На душе – «холод, стойкий, усталый». Уже не раз решал порвать с ней, но, встретив, увидев её улыбку, оттаиваю. Потом снова – холод, неверие. В такие минуты веду себя дерзко, вызывающе. Недавно занёс книгу и сухо сказал: «Благодарю вас!». Юля глянула удивлённо. У Розы в глазах мелькнул ехидный огонек, а Тамара и Неля сделали вид, что не обратили внимание. Вышел и подумал, до чего же некрасиво поступил.
Вляпался в дерьмо. Неделю назад Леон Тер-Саакянц показал мне наброски статьи о Славе Дровенникове. Я прочёл и сказал, что она сырая, а он попросил доработать. Не вдаваясь в подробности, я посоветовался с Лёвой Спиридоновым и Гаврилой Лихошерстных. Они не стали возражать. Я написал новое начало, изменил концовку, сделал её хлеще. Леон поставил мою подпись рядом со своей. Когда статья вышла, все стали возмущаться. Факты оказались липовыми. Леон обманул меня, чтобы свести счёты с Дровенниковым. А я доверился и не подумал разобраться. Вполне мог бы подойти к Славе, у меня с ним хорошие отношения, поговорить и хотя бы вскользь мог косвенно выяснить суть.
23.4.54. Птн. 18 ч. Днём пошёл после столовой под аркой через двор, на улицу Герцена. Холодно сегодня, ночью выпал большой снег. Что-то невероятное для конца апреля. Однако с крыш течёт, ветер подхватывает и разбрасывает струи. По улицам, переулкам нельзя пройти, не промокнув, даже идя посередине. Водяная пыль захлёстывает лицо, я то и дело протирал очки. Вышел на Тверской бульвар, дошёл до Горького, спустился до Охотного ряда. И всё думал, что ждёт меня с Юлей. Утром увидели друг друга на факе, но я старался показать, насколько она мне безразлична. Смеялся, шутил с собеседниками, не замечая её. Мое поведение до отвращения глупо.
20 ч. Вчера перед сном провели в своей комнате «теоретическую конференцию». Она носила шутливый характер. Например, когда решили найти каждому самые краткие характеристики, Рик сказал о Грише – «Светлая серость». Так он обыграл его серый костюм, а главное, его суть. Силака назвали «Хомутовый курянин», имея в виду его родное село Хомутово в Курской области. Швец удостоился титула «Жнец-лжец». До меня и Рика дело не дошло, так как я поведал о своем проколе со статьей о Дровенникове.
- Ты подошёл к статье беспринципно, как ремесленник, - сказал Рик, - У тебя получилась не статья, а клеветон.
- Тебе не стоило писать и ставить подпись, - сказал Гриша, - Мне досадно за твою ошибку. Этим ты уронил свой авторитет.
Единственное утешение - слова об авторитете, который, по его мнению, у меня есть, но я его уронил.
- Что-то, Володька, ты вредный стал, - усмехнулась Нина Тимофеева.
- Ради красного словца не пожалеешь и отца, - сказала Эмма Федькова.
На факультетском собрании Валя Лазутка сказал:
- Известный фельетонист нашего факультета Владимир Бараев, систематически опаздывающий со сдачей страничек, пересдающий зачеты, осмелился, не стесняясь в выражениях, весьма вольно критиковать нашего старшего товарища, фронтовика Вячеслава Дровенникова, а также комсорга своей группы Галю Старостину. Нам надо дать понять ему о недопустимости подобного.
Впервые удостоенный такой критики, я не смел поднять глаза, чтобы не увидеть, как на это реагируют Юля и её подруги. Почему-то подумал, прежде всего, о них, а не об однокурсниках.
25.4.54. Суб. Ричард, утешая меня, с улыбкой сказал, что выступление Лазутки – это издержки славы. Ничего себе!
Рик многое знает обо мне, как и я о нём. Мы мыслим похоже, понимаем друг друга с полуслова. Ведь живём вместе уже третий год. Порой фраза, сказанная кем-то из нас, вызывает смех, как реакция на номер анекдота. Я набрался от него «критицизма», и даже, кажется, пошёл дальше. Он много раз удивлялся, как я подмечаю какую-либо черту человека.
У него же научился подкалывать людей, беседуя с ними так, что им трудно соперничать со мной в перепалках. Недавно мы сцепились со Швецом, и я в один миг высказал всё, что о нём думаю и что думают люди. Очень быстро, резко. Он и слова не молвил в ответ и умолк как прострелянный очередью из автомата.
Вчера встречались на Ленгорах с химиками. Это была последняя игра первенства МГУ. Накануне спал плохо, голова болела. А в большом зале играть трудно. Счет 35:52. При всём, при том, я набираюсь опыта. У меня неплохо получается в защите, закрываю броски, перехватываю пасы, а вот попадаю в кольцо хуже. Философы на 9 месте из 12. Чемпионами впервые стали баскетболисты мехмата. Я поздравил моих друзей по Красновидову Эмиля Ершова, Владика Писаренко, Гену Ситникова, Диму Банного.
Сегодня эстафета на приз газеты «Московский университет».
26.4.54. Пнд. Музей изоискусств. Экскурсовод: Богиня победы Ника с острова Самофраки. Статуя сооружена в честь победы Деметрия Полиоркета над египетским флотом в 306 г. до н.э. База статуи (передняя часть корабля) находится в Вене, а сама статуя - в… При коммунизме  люди, вероятно, создадут в одном месте грандиозный музей, где соберут все части разрозненных скульптур.
27.4.54. Вт. Моховая 11. Семинар Н.Г.Сенина. Собрались все наши «восточники» - Юлик Харламов, Нина Тимофеева, Галя Морозова, Валя Добрынина, Вл. Мосолов. Николай Герасимович принёс мою курсовую и говорит:
- Вашу работу я прочёл с большим удовольствием, но, к сожалению, у неё неисправимый порок.
Я догадываюсь, о чём речь: «Много цитат?»
- Да, - улыбается Сенин, - они подобраны удачно, но самостоятельных мыслей в работе о самостоятельной линии пролетариата маловато. Получается как в анекдоте: оригинальная мысль – кратчайшее расстояние между цитатами.
Он посадил меня рядом с собой и начал листать страницы. Нас обступили почти все. А при последних словах сунул свои очки и Мосолов.
 - Но, несмотря на этот популярный ныне порок, - продолжает Сенин, - видно, что вы хорошо поработали. Вспоминаю ваш интересный доклад о крестьянстве.
- А о чём сейчас писал ты? – спросила Нина.
- «Независимая линия пролетариата – необходимое условие обеспечения его гегемонии в национально-колониальной революции», - ответил я.
- Тема звучит громоздко, но товарищ Бараев, раскрыл её сжато, ярко, используя образные выражения Мао Цзе-дуна, и я оцениваю его курсовую работу на отлично.
Для меня и других это было неожиданностью. До того Сенин заставил Юлика и Нину переписать работы. Почему так? Это было первое «отлично» в спецгруппе. Галя Морозова поздравила меня особо.
В перерыве семинара сфотографировались на память с Сениным. Николай Герасимович хороший дядька. Крупный, спокойный, добродушный. Работает в Институте философии. Пишет докторскую о Сун Ят-сене. На вопрос, о чём писать в будущем году, он назвал два направления – вопросы истмата в трудах Мао и история КПК. Что ж, учтём.
Вчера проявил плёнку, на которой снимал эстафету МГУ на Ленинских горах для «Трибуны» и «Ленстиля». Снимки получились хорошие – Неля Мотрошилова, Анюр Каримский, Слава Самборский и др. А также юристка Неля Логинова, вышедшая замуж за геолога Женю Долгинова, физики, химики…
Ко мне продолжают подходить с претензиями по клеветону.
Дима Аврамов: «Как ты мог принять участие в таком пасквиле?»
Андрей Могилев: «Володя, ты стараешься писать необычно. И если бы это было по существу, было бы просто здорово».
Это говорилось на лекции Нарского. После слов Могилева Нарский сказал как будто в поддержку его мысли: «За формой пропадает содержание».

ИСКУШЕНИЕ
28.4.54. Ср. На зарядке во дворе увидел воробья у изгороди на земле. Солнце светит, почки набухают, лопаются, листья распускаются, а воробышек трясёт лапками, потряхивает крылышками. То ли подбили его, то ли отравился, и подыхает прямо на глазах. Склонился над ним, так жалко стало.
Не наша ли с Юлей любовь бьётся в конвульсиях? Сделав круг по двору, решил посмотреть воробышка, чтобы взять его или похоронить, но не нашёл его, зато увидел рядом кота, который облизывал свои лапы и рот.
Курсовую работу диктовал машинистке Лине. Её объявление увидел у входа в столовую МГУ. «Печатаю курсовые, дипломы, диссертации. Оплата по соглашению». Далее - телефон, адрес. Позвонил, согласилась, пригласила к себе. Она живёт на внешней стороне кольца - Садово-Кудринской улице, в полуподвале во дворе, с сыном третьеклассником.
Мужа, видимо, нет. Необычные черты белого лица, тёмные волосы. Лет тридцати, пышная фигура, но с талией. Пока я гадал, кто она, армянка, турчанка, она сказала, что родом из Самарканда. В ней течёт персидская, таджикская и русская кровь. А, увидев на конверте фамилию Нурбаян, я понял, что это чисто монгольская фамилия: нур – озеро, баян – богатое. Только писать надо Баян-нур.  Но в облике – ничего монгольского, скорее – персианка из «Тысячи и одной ночи».
Встретила меня как земляка или давнего знакомого, даже предложила чаю. Но из-за неловкости я отказался. В последние дни, когда поджимали сроки, пришлось диктовать прямо на машинку. А часть текста она печатала из книг и брошюр.
Однажды, увидев, что меня клонит ко сну, она предложила прилечь на диванчик за занавеской. Я лёг и задремал под стук машинки. Не знаю, сколько времени прошло. Когда очнулся, в комнате было темно, за окном тоже. Смотрю, занавеска колыхнулась, и она вошла ко мне. Сделав вид, что сплю, я смотрел из-под ладони, которой прикрыл глаза, на её платье. Оно лёгкое, короткое, лишь чуть прикрывают голые колени. Она постояла, сделала два шага ко мне и остановилась. Я почувствовал её волнение и убрал ладонь с глаз:
- Вы что, кончили?
- Ещё нет, но хочу кончить, - как-то странно, игриво усмехнулась она.
Я вытянул руку, чтобы подняться, а она, поняв это как приглашение, села ко мне и прижалась бедром. Оно было не тёплым, а горячим. Я замер, остолбенел. А она склонила голову и коснулась меня пышными грудями. Кудряшки волос, запах духов опьянили меня. Она взяла мою руку и положила её на свою грудь. Меня как током ударило, я задрожал всем телом.
Моя ладонь впервые коснулась женской груди, да какой! Но когда она стала приближаться своими губами, я остановил её ладонью и, тронув левой рукой за талию, поднялся с дивана. При этом я ощутил, какая у неё тугая грудь, и что на талии нет резинки. Поняв, что она без трусов, я прошептал:
- Не надо! - Видимо, я покраснел, и голос у меня был смущенный.
- Ты что, не целованный? – удивилась она.
Замявшись, я молчал, но она всё поняла и усмехнулась.
- Надо же! Тебе что, девятнадцать?
- Двадцать один.
- Тем более! В твои годы все уже…
- У меня есть девушка, которую я люблю.
- И потому не можешь тронуть другую? А я думала, мужчинам всё равно, когда и с кем. Впрочем, ты ещё мальчик!
Выйдя от неё, я шёл и думал, правильно ли поступил, оттолкнув её? С одной стороны, я остался чистым, не изменил Юле! Поступил по принципу «Умри, но не давай поцелуя без любви». А с другой, вспоминая аромат духов, щекочущие кудри, пышные груди, фигуру, я млел, и у меня начинала кружиться голова.
Приехав на Стромынку, я ничего не сказал никому, даже Рику, так неловко было. На следующий день мы допечатали текст, я поблагодарил, рассчитался за работу. Она взяла недорого, хотя сделала всё, как надо и быстро.
- Если нужно напечатать что, звони, приезжай. А захочешь, звони просто так. - А в дверях сказала, - Не думай, что я со всеми такая.
- Ну, что ты, - наконец-то перешёл на ты и я.
- Просто ты понравился мне. Только оставайся таким же и после женитьбы. Как будет хорошо той, кого ты выберешь! И дай бог счастья тебе! – сказав это, она поцеловала меня в щёку, а я коснулся её щеки.
Я ощутил аромат духов, прикосновение грудей, но лишь слегка тронул её пышные плечи и снова взволновался. Возвращаясь, стал думать, верно ли повёл себя? А как бы отреагировала Юля, если бы я обнял и поцеловал её?
Юлю вижу редко. Позавчера, в воскресенье, воспользовался тем, что надо вручить подарок Тамаре Бекаревич в честь уже прошедшего её дня рождения, зашёл и вручил статуэтку молодого Горького. В комнате кроме неё были Юля, Ляна, Люда. Сидел долго, говорили. Помог Ляне написать упражнение по русскому языку. Неля и Роза приехали откуда-то, а Тамара поехала в театр оперетты.
Смотрел на Юлю и думал, знала бы она, какое испытание выдержал я. Как бы  она отнеслась ко мне, узнав об этом? Я не восхищаюсь собой, не возношу преодоление искушения. Мне даже стыдно, что я чуть ли не жалел о том, что отказался от ласки такой шикарной женщины, но что-то всё-таки свербит в душе. Мелькнула мысль, а что, если бы я познал женщину ради… нас с Юлей? Ведь я совершенно неопытный, наивный юнец. Вдруг «падение» помогло бы более уверенно вести себя с Юлей. Мы начали бы целоваться, между нами произошло бы то, после чего отступать некуда, и мы бы поженились!
В детстве я, оказывается, был наивным солипсистом. Однажды на Кумыске я вышел из бани, смотрю на горы, залитые вечерним солнцем. И вдруг подумал, что, если бы меня не было, если бы я не видел их, не было бы ни этих гор, ни людей. Не было бы всего мира. Нет меня - нет ничего! Тогда мне было всего шесть лет, я ещё не ходил в школу. И вот, поступив в университет, узнав о наивном солипсизме, субъективном мире, данном нам в ощущениях, я понял, что не знаю самых загадочных для меня ощущений – женских губ и объятий.
В двенадцать лет стихийное философствование привело к удивительному открытию. Приехав с Ильинки, жил на Каландаришвили 2, в школу ходил от Селенги до Батарейки на горе. Однажды по пути в школу я, пятиклассник, решил идти, не наступая на трещины на асфальте. Шёл, шёл, а когда вдруг устал от напряжения, перешёл на обычную ходьбу. До чего же легко стало! И я подумал, что многие правила, придуманные нами, мешают жить.
И вот сейчас, на пятом курсе МГУ, я вспомнил о тех трещинах на асфальте, и это привело к мыслям о вреде условностей, которые сковывают людей. Соблюдение догм, придуманных разными нациями, приводит к межрелигиозным войнам и межконфессиональным конфликтам. Тут и крестовые походы, и гонения старообрядцев в России со стороны официального православия. Противоречия католиков, протестантов, лютеран, верящих в одного Христа, жестокая вражда суннитов и шиитов, поклонящихся одному Аллаху.
Далее мысли коснулись государства, морали, политики. Ясно, что и в этих сферах страшно мешают догмы, предубеждения, традиции. В том числе нормы морали. Но без них нельзя, без них нас погубит вседозволенность. И всё же мораль, этика, этикет, эстетика – условности. И марксистко-ленинская философия, превратившаяся в собрание догм, - одна из главных условностей, принятая и узаконенная нашей партией и государством.
Как же далеко увели меня трещины на асфальте!

«АБСТРАКТНОЕ СОБРАНИЕ»
Валя Близненкова просит написать «что-нибудь весёленькое» к комсомольскому собранию курса. Стихи, пародии, дружеские шаржи. Я сказал, что Лёва Спиридонов пишет эпиграммы, она смотрит на меня, не шучу ли я. Потом пошла к нему, а после, когда поняла мою шутку, стала дуться на меня. А о собрании курса хочется написать не «что-то весёленькое», а развить мысль о разнице наших групп и создать их «портреты». Они действительно очень разные.
Так, в первой группе – почти одни москвичи, медалисты, дети важных родителей. В нашей второй и третьей больше провинциалов. Есть и медалисты. В 1-3-й группах главные предметы – диамат и истмат. А в четвёртой группе – логика, и там собрали как бы второсортных. Так в ней оказался Рик, сын осужденного. Пятая группа особая – там изучают психологию и там почти одни девчонки. При комплектовании групп коммунистов распределили примерно поровну.
Это сказалось на характере, лице групп. Почти всё комсомольское руководство курса – из первой группы. Но в ней не чувствуется дружбы. Живя в обеспеченных семьях, они не торопятся к кассе в дни выдачи стипендии. Вряд ли приглашают друг друга в гости, не дружат ни с кем с курса, тем более с «провинциалами». Не умеют бросать гранаты, бегать, не знают физического труда.
Однажды Кочуров, замдекана по хозчасти, послал нас выбивать ковры из библиотеки и кабинета декана. Мы поехали на грузовике в Сокольники, развесили их на деревьях и каком-то заборе, и Боря Воронович признался, что впервые взял в руки метлу и щётку. О том, чтобы поехать после окончания в провинцию, в первой группе и речи нет. Все они думают об аспирантуре, о работе на факультете.
Странно, но характер, облик групп теплеет по мере увеличения их порядкового номера. Я уже писал о том, что наша, вторая, не очень дружна. Но у нас атмосфера всё же лучше, чем в первой. Самые тёплые отношения в четвёртой и пятой группах. Логики самые дружные, но они и зубастые. Благодаря их критике были уволены историчка Гутнова за плохие лекции и «бабушка в пуховом платке», которая неважно вела семинары по истории КПСС.
Пишу и думаю, что об этом не то, что писать, даже говорить нет смысла.
29 квiтень 1954. Чтв. Быстро поднимаюсь по лестнице и вдруг нагоняю Юлю. Если бы увидел раньше, поотстал. Она спрашивает, что у меня будет сегодня? Отвечаю, лекции. Какие? Перечисляю и умолкаю. Идём рядом и молчим. Жутко просто. На следующем перерыве хотел подойти, сгладить впечатление, но…
Похудел с 81 кг до 79. Чувствую неважно, горло болит. Сегодня ворочался с часу ночи до четырёх. Не только Юля, но и вчерашнее курсовое собрание «О романтике в нашей жизни». Оно мало, что дало всем, хотя Харламов сказал, что «выборный актив кое-что получил». Уже эта фраза говорит о формальном отношении пресловутого актива. Поставили галочку и довольны.
Внёс свою лепту и я. Говорить об облике групп не стал. Сказал, что само бюро пасует перед трудностями, когда отменило поездку в колхоз из-за плохой погоды. А ведь многие москвичи представления не имеют, как живут селяне. Им надо бы посмотреть на людей в телогрейках, сапогах, а главное, помочь им… Говоря о романтике, я сказал, что она – во всей нашей жизни. В лекциях, семинарах и в занятиях в библиотеке, когда кое-кто не только читает, но и переглядывается с кем-то. И окончив университет, мы невольно будем вспоминать не какие-то конкретные факты. У каждого из нас сложится свой образ некоего абстрактного собрания, семинара, лекции. Несмотря на то, что они не всегда были интересными, яркими, они составят то, что позже мы назовем романтикой студенческой жизни…
В общем, в результате желания поразмышлять вслух, моя лепта превратилась в жалкий лепет. Тут записано более понятно, но выступление было путанным и даже смешным. Во всяком случае, так я расценил улыбки и смех, когда я говорил об абстрактных собраниях, семинарах. Но нет, Лия Веселова, Наташа Акиева сказали, что я выступил от души, искреннее всех.

МОИ НЕДРУГИ
30.4.54. Птн. Этот список составил недавно на отдельном листке. В него вошли два Льва – Митрохин и Спиридонов, Старостина, Дровенников, Бобров. Все они попадали под мое перо. Кроме них – Мосолов, Сухарев, Прудников, Макаров, Ниранен. Арсен почему-то все время  делает мне замечания. Не так иду, не то говорю и пишу. Потом узнал, что он так же «строг» и к другим. Аркадий Борбот относится ко мне высокомерно, как к чукче, который не может отличить хороший арбуз от плохого. Однажды я купил недозрелый, а он пришёл к нам на Пушкинскую площадь и смеялся.
Бобров после моей статьи о нём считает, что на меня не стоит обращать внимания, но, между тем, всегда опасливо косится, когда я прохожу мимо. Однажды на семинаре он покачивался на задних ножках стула. Я сидел сзади, незаметно слегка подтолкнул ножку, и Боря рухнул на пол. Я успел убрать свою ногу и тут же помог ему встать. Все засмеялись. Боря поблагодарил. Но, видимо, догадавшись о моей «помощи», он стал садиться подальше от меня. Недавно на лекции он сел сзади и, увидев, что я верчусь, сказал с усмешкой: «Володя, у тебя что, свинца в заднице не хватает?». Я тут же ответил: «Добавь его из своей головы». Услышав это, Рик захохотал.
Увидев этот список, Рик перечислил своих недругов: Бобров, Прудников, Константинов. И дописал: «Феликс сохраняет видимость доброжелательства». «Квасов боится моего жала». «Борбот не любит, но иногда заискивает и всегда боится ехидства». «Першин ненавидит»… Странно, но нас с Риком «объединяют» общие недруги - Бобров, Борбот, Прудников.
В школе однажды подумалось, что, если тебе предложат выбрать кого-то одного из класса, кого бы выбрал я. Это было трудно решить. А сейчас без колебаний назвал бы Рика. Потом подумал, если бы из всех людей спасся только я, и мне поручили бы сохранить для истории все известные мне мелодии, сколько бы смог восстановить я?
Максим Хитынов послушал нас с Риком - поступил на философский факультет. Заходит к нам. Недавно, не застав меня, он сказал Рику, что земляк, директор леспромхоза, приехав из Иркутской области, пригласил его в ресторан, подарил ему рубашку. Есть у бурят такая традиция. Рик смеялся, рассказывая, как важно держался Максим, говоря это. Коричневая рубашка не шла ему, а главное, от него несло водкой. А потом Рик сказал, что устал отдуваться за меня перед ним, когда он не застает меня.
3 мая 1954. Понед. «Москва Моховая университет философу Бараеву. Праздником пробуждения сил природы и общества = Мазугеевы». Такую телеграмму получил я от Екатерины Александровны Мазуриной и Николая Ивановича Зугеева. Подпись «собрана» из соединения двух фамилий.
Вчера танцевал с Юлей в клубе на Стромынке. Был выпивший, но в меру. Ни разу не коснулся её груди, держался на расстоянии. Она была весела, смеялась, кружась. И была такой красивой, милой. Как она нравится теперь, как я люблю её! После стольких размолвок, недоразумений - просвет в тучах!
4.5.54. Вт. Сегодня были в Мавзолее. 50 человек с нашего курса.
Возвращаясь с Красной площади, я шутливо толкнул Вано Мелкумяна.
- Володя, не трогай меня, - сказал он, - а то я из твоего бурятского носа сделаю армянский.
 - Вано, будет гораздо хуже, - сказал Ричард, - если он из твоего армянского носа сделает бурятский.
Все засмеялись, так как у Вано нос очень большой.
В национальных республиках есть одна из форм комплиментов: Татьяна Ефремовна Гергесова сказала мне, что я похож на русского. Недавно услышал от Заида Оруджева, что ему тоже говорили, что он похож на русского.
5.5.54. Ср. На улице солнце, теплынь. Сказал Зине Мажириной что-то, а она вдруг набросилась на меня. Странно, у нас всегда были нормальные отношения. Потом понял, она нервничает из-за разрыва с Юрой Пошехоновым. Мне не хочется видеть её среди недругов.
6.5.54. Чтв. Вчера был на заседании кафедры зарубежной философии. Обсуждались тезисы Зиновьева и Ильенкова. Сидели рядом с Юлей. «Надо посещать такие заседания, - сказала она, - Люди умные, солидные, и как здорово острят!»

СОЛНЕЧНАЯ ПОЛЯНА
Ночь с 6 на 7 мая. 2 ч. «Красный уголок». Не могу уснуть, беспокоит какая-то душевная сумятица. Эти дни готовлюсь к докладу по гносеологии. Хожу на лекции, но не записываю их. А после читаю газеты, журналы. Играю в волейбол во дворе. Первенство по баскетболу кончилось. Экзамены на носу, а я не готовлюсь. Лежу и думаю, как переломить свою неорганизованность. В этом я похож на Швеца. Однажды он сказал в ответ на мою тираду, мол, я говорю все точно, потому что сам такой. И он прав.
Надо странички сдать, доклады по гносеологии и Мичурину, монтаж о зимнем турпоходе выпустить. Башилов и Никита так и не сделали, попросили меня. А уж лето на дворе. Надо составить жёсткий план по дням и часам.
Но как рассчитаться с долгами? Написать рассказ, опубликовать песню? Срок сдачи рассказов в «Комсомолке» - 15 мая. Ещё можно успеть. Сейчас пятница 7 мая. В субботу выезжаем в турпоход вдоль канала Москва-Волга. Два дня выпадет. Может, не ехать? Странички надо сдать во вторник 11 мая. Эти дни уйдут на них. Доклад по Мичурину - 14 мая. А как же с рассказом?
7.5.54. Птн. Прочёл в «Огоньке» рассказ Бориса Ласкина «В конце апреля». Ничего так, но в нём не студенты, дети разных народов, а какие-то люди на отдыхе. Написан «подвижно», много диалогов, которые придают живость. Попытаюсь писать более лирично. Что ж, докажи на деле.
8.5.54. Суб. В нашей комнате возникла дикая традиция. В борьбе против неряшливости, договорились не оставлять на стульях и кроватях одежду, а если кто допустит это, бросать всё на дно шкафа, где лежат ботинки, грязное бельё. Так недавно там оказался мой пиджак. А сегодня утром Швец повесил на спинку кровати свои светлые летние брюки и белую рубашку. Когда он уехал, мы с Риком заговорщически переглянулись, и он бросил их на дно гардероба. Силак не выдержал и сказал: «Может, не надо!». Но мы сделали это.
Думали, что Валерка закатит истерику, а он просто обиделся на нас.
- Ну, как так? Я брюки только что выгладил, и рубашка совсем чистая…
Нам стало неудобно. Но ничего, он ведь тоже делал так.
10.5.54. Пнд. Выехало в поход 14 человек. Из первой группы только Володя Тлостанов, видимо, как член партбюро. Из второй – Лёва Спиридонов, Ира Глебова, я. Из третьей – Зина Мажирина, Рая Хафизова, Гаврила Лихошерстных, Юлик Харламов, комсорг курса. Логики, как самые дружные, составили большинство – Ричард, Валя Близненкова, Женя Тер-Григорян, Венька Арсёнкин, Лёня Журавлев, Неля Пономаренко. Выехали на электричке с Савёловского вокзала, доехали мимо Шереметьево до Лобни. Оттуда прошли 10 км до залива, где впервые после зимы искупались. Вода за день нагрелась. День был солнечный, жаркий.
Ночевали у Запретных ворот, * недалеко от пристани Степаньково. Долго
 не ложились спать. Искали дрова, ставили палатки, девчонки рвали цветы. Пока готовили ужин, закатали Нелю в саван и пронесли к берегу и обратно. После ужина пели под аккордеон Арсёнкина, танцевали, плясали.
Мы с Володей Тлостановым по просьбе ребят спели бурятские и кабардинские песни, причем дуэтом. Не зная слов, я подпевал вторым голосом, на ходу подхватывая мелодии, которые слышал впервые. Голоса у нас неважные, но представление о бурятских и кабардинских песнях дали. Нас наградили аплодисментами. Потом стали петь общие, знакомые всем песни. Одна из них – из кинофильма «Первая перчатка», получилась особенно здорово. Пели негромко, задушевно: «Сердцу хочется ласковой встречи и хорошей большой любви».
Какие красивые лица были у всех! Грустные, задумчивые. Одни смотрели
на огонь, другие – на звёзды, третьи – во тьму леса. Все, кроме Тлостанова, неженатые, незамужние. Бедняга Зина Мажирина чуть не прослезилась. Всё
не отойдёт от разрыва с Пошехоновым. А, может, это к лучшему? Юра – парень туповатый, самодовольный. Влюбился в Эмму Цыганкову со второго
   * Тайны названия «Запретные ворота» мы не знали. Как и о том, что канал Москва-Волга чуть ли не устлан трупами зеков.

 курса. Мне тоже хочется «хорошей большой любви», и всем. (Позже Эмма стала доктором наук, в 1974-м исполняла обязанности декана философского факультета МГУ).
У Арсёнкина с Женей, хоть и ладится, но Женя колеблется, стоит ли связывать с ним жизнь? Он ведь и выпить не дурак, и у девчонок пользуется успехом. Бравый алтайский парень, лыжник, аккордеонист. А Неля, высокая, стройная, и характером прекрасная, почему-то не пользуется успехом. Правда, Лёня Журавлёв неравнодушен к ней, но он не нравится ей. И у Харламова с Валей не ладится. Ей по душе Ричард, но он не проявляет чувств.
Так и сидели мы – рядовые и вожаки. И всех уравняли неразделённость чувств, неясность перспектив личной жизни.
Угомонились на рассвете, в четыре утра. Я проснулся в шесть. Володя Тлостанов уже сидел у костра и курил. Когда я вышел из палатки, он показал мне мой ботинок, от которого осталась одна подошва. Перед сном я поставил ботинки у бревна, чтобы посушить их, а оно разгорелось, и огонь сожрал один ботинок. Он чадил так, что разбудил Володю. Посмеялись и решили подвесить подошву у входа в палатку девчонок, а к ногам Арсёнкина Володя привязал связку консервных банок. Я не знал, что он такой хохмач. Когда он привязывал банки, я, как Силак недавно, сказал: «Может, не надо?», но Володя лукаво сказал: «Не бойся. Если что, я скажу, что это  не ты».
Взяв аккордеон, я отошёл в сторону и стал подбирать мелодии. Басовые аккорды левой рукой не трогал, так как впервые держал в руках этот инструмент. А клавиатура знакома по пианино, и потому подбирал неплохо. Играл в основном грустное - адажио из «Лебединого озера», «Рябинушку». Потом начал «Чёрные брови, карие очи». Не только играть, но и петь.

Вы и нiмае, а вы мов тута,
Свiтiте в душу як две зорi,
Чi в вас улiта якась отрута,
Чi, мобыть, вправду вы знахарi…

Затем другие украинские песни…
Нiчь яка мiсячна, зоряна ясная,
Вiдно, хочь голки сбiрай.
Выйди, коханая, працею зморена,
Хочь на хвылiночку в гай…

Вдруг раздаётся звон банок. Венка Арсёнкин выскакивает с криком: «Ну, Бараев! Сейчас я ему!». Тлостанов, смеясь, говорит, что это он привязал. Девчонки проснулись и стали смеяться. Зина спрашивает с прищуром:
- Слушай, Володя, а в честь кого ты пел украинские песни?
- Неужели неясно? - смеётся Ира, - Конечно, в честь Нели Пономаренко.
- Но у неё голубые глаза, - отшучиваюсь я.
Смотрю на Нелю и пожимаю плечами, мол, извини. Она смущённо опускает глаза и смеётся со всеми.
- Володь, а я не знал, что ты играешь на аккордеоне, - говорит Вена.
- Да что ты! Какая игра? Я впервые взял его в руки.
- Не может быть! Но если так, то учись, я помогу!
Наварили столько каши, что не смогли съесть, попили какао, стали петь. Часов в десять пошли вдоль канала, пьяные от свежего воздуха и бессонницы. Из-за жары свернули в лес. А там сыро, лужи, грязь. Я шёл в одном ботинке, но он помогал проходить наиболее грязные места и лужи.
Нас обгоняли катера, моторные лодки. Мы боялись опоздать на свой пароход. Перейдя вброд какой-то ручей, вышли к заливу у Солнечной Поляны. Там нас встретили Юра Марков, Дима Рябов, Алик Зельманов, подъехавшие утром. Увидв нас, они начали орать, прыгать, как дикари. Полуголые, в одних плавках, трусах. Потом стали фотографироваться на фоне «Кузьмы Минина», на котором поплыли в Москву. Это один из последних колёсных пароходов на всей Волге. Перед этим успели искупаться.
На пароходе неожиданно оказались Юля и Роза Черткова. Они приехали этим же утром и купались недалеко от пристани. Обрадованный я сел рядом с ними и Риком на открытой палубе. Начал петь «Солнце скрылось за горою, / затуманились речные перекаты, / а дорогою степною / шли с войны советские солдаты». Арсёнкин  подхватил мелодию, и песня  прозвучала  прекрасно. Юля и Роза пели и удивлённо слушали, как пою я. Им понравилось.
По Москве шёл босиком, второй ботинок положил в урну. Вернулся на Стромынку, надел сандалии и увидел, что тополь за нашим окном буквально за день выдавил нежные листочки. И весь двор расцвёл преобразился.
12.5.54. Ср. Вчера Василий Смыслов стал чемпионом мира! Радости Силакова не было границ, и вся наша комната болела за Васю.
13.5.54. Чтв. Лекция по эстетике в 56-й аудитории. Сегодня проснулся рано и не мог уснуть. В столовой официантка обслуживала медленно, долго ждали её. Я нервничал. Поехал на фак, чтобы передать Лене Чулковой, свой доклад по гносеологии, он ей нужен, но не нашёл её.
В ожидании, чтобы не терять времени, сделал набросок рассказа. Использовал записи из дневника двухгодичной давности. Дал прочесть Рику, он сказал: «Слабовато». Секрет неудачи не только в самоплагиате, но и в том, что я писал чуть ли не механически, без всякого вдохновения. И это отразилось в тексте.
14.5.54. Птн. Семинар Панюшева. Выступил с докладом. Заканчивается обсуждение. Юра Сафонов похвалил за хорошее изложение категории объективной истины, за то, что я правильно сказал об ощущении как основном пункте борьбы материалистической гносеологии с идеалистической.
Но вторая часть доклада получилась хуже. Это произошло оттого, что Панюшев попросил не излагать фрагменты из «Философских тетрадей» Ленина, так как о них пойдёт речь позже. Мне пришлось на ходу выбрасывать большие куски, и стройность изложения потерялась. Во время доклада я то и дело вытирал нос платком. Простыл в походе, когда шли по лесным лужам.
16.5.54. Воскр. 21 ч. «Красный уголок». Позавчера вечером был в 472-й комнате. Зачем-то признался, что до сих пор не сдал странички. Юля с укором сказала:
- Ну, конечно, вы с Ричардом много ходите всюду, ездите за город.
- Всё равно можно было успеть. И вообще я – неисправимый халтурщик.
- Н-да, самокритика украшает человека, - усмехнулась Юля.
Мне стало неловко, но я продолжил признание:
- Написал рассказ, а Рику он не понравился. Тема простая – наша студенческая жизнь, а Гоголь говорил, чем обыденнее, обыкновеннее сюжет, тем гениальнее должен быть писатель, чтобы изобразить простое в образной форме. Выходит, я вовсе не гениален. Потому и не получилось.
- Да что ты, Володя, - сказала Роза Черткова, - не всё сразу! Не получилось сейчас, получится  в другой раз.
А Юля посмотрела на меня и сказала:
- Станиславский говорил, не надо поручать молодым актерам большие роли. Это всё равно, что дать молодому неокрепшему юноше поднять большой вес. Он не возьмет его и надорвётся.
- Ты права, - сказал я, - видимо, мне рано браться за рассказы. Всему свое время, спешить не надо.
Тут вошла Ляна Филипп и спросила, дома ли Гриша? Узнав, что он на месте, сказала, что хочет взять у него лекции по эстетике.
- Это ты сосватал? – спросил меня Гриша после.
- Да нет, Ляна давно по тебе страдает.
20.5.54 Чтв. 12 ч. Наташа Акиева сказала о Грише, что, объясняя что-то, он как бы говорит сам с собой, слушает сам себя, любуется своими фразами, почти забывая о собеседнике.
Делая доклад по Мичурину, я был пойман с поличным. Почти дословно переписал и зачитал статью из «Вестника Академии общественных наук».
- Как у тебя хватило смелости целый час дурачить группу? - сказал Виталий Кузнецов, - выдавая за свой доклад статью Устинова?
Испытал такое же чувство жгучего стыда, как на собрании баскетболистов. Мне было трудно смотреть в глаза моих товарищей. И я ответил:
- Действительно, меня застукали как вора, и мне ничего не остается, как растерянно улыбаться. Воруют обычно, когда чего-то не хватает. Мне не хватило времени. Готовился к докладу четыре дня, прочёл много статей, а когда пришла пора выступать, переписал Устинова. Но, уверяю вас, этот поступок - не моя сущность и не мой стиль. Все прежние доклады были моими со всеми достоинствами и недостатками, остротами, водой, ошибками. Да, я сработал грубо, как это бывает с неискушенными ворами. Даю слово, что никогда не повторю подобного.
Тут раздался сочувственные голоса моих друзей:
- Да, да, Володя, мы верим тебе.
- Доклады делать – не статьи писать, - усмехнулся Могилёв, - В стенгазете можно дать волю фантазиям, а тут – совсем другое дело.
Опытный плагиатор со стажем, Андрей, как и другие, всё время заимствует идеи и мысли из журналов и книг. Но делает всё так умело, что это уже не плагиат и не компиляция, а «творческое обобщение». Да и другие тоже.
Готовясь к зарубежной философии, вычитал у Уильяма Джемса: «Обыкновенные люди – рабы привычки, они всегда делают только то, чему их научили, без малейших отклонений. Они сухи, прозаичны и деловиты в своих замечаниях, лишены юмора, находя разве только грубое физическое удовольствие в подшучивании над кем-нибудь. Они принимают мир таким, какой он есть». Совершив плагиат, я довёл до абсурда то, что делают все, и этим доставил им «грубое физическое удовольствие».

300-ЛЕТИЕ ВОССОЕДИНЕНИЯ РОССИИ И УКРАИНЫ
22.5.54. Суб. 10 утра. Москва готовится к 300-летию воссоединения Украины и России как к самому большому празднику. На Манежной площади строят большой помост для концертов. На стенах домов кумач и «бархат».*
Сдал зачёт по русской эстетике. Сейчас еду на Стромынку, пойдём с Юлей и её подругами в Сокольники. (Пробыли в парке до часу ночи).
23.5.54. Воскр. Утром уехали с Риком в Переделкино. Прошли оттуда лесом до Востряково. Как однажды весной с ним и с Леной Ойцевой и её подругой юристкой Ритой. В этот раз я приглашал Юлю, но она не смогла.
Вечером поехали с Юлей и Ляной в центр. Прошли от Манежной, по
Герцена к Тверскому бульвару, улице Горького до Красной площади. Оттуда уехали на Ленгоры, бродили у Москвы-реки до 11 вечера. На Стромынку вернулись полвторого ночи. Взял у Фрица Кумпфа будильник, чтобы утром не опоздать к поезду, на котором приезжают папа с Розой. Год назад моя сестра упала с брусьев и травмировала почки. Дело кончилось тяжёлой болезнью - пур-пура или гламерулопиелонефрит. Она пережила даже клиническую смерть, и папа привёз её на обследование. **
27.5.54. Четв. Гостиница «Северная». Сижу в вестибюле, жду отца и Розу. 24 мая встал в 5 утра, пошёл пешком на Ярославский вокзал, трамваи еще не ходили. Встретил отца и Розу. В гостинице «Москва» устроиться не смогли, повёз сюда, т.к. год назад здесь легко устроились Хундановы.
     31.5.54. Пнд. Отец побывал на факультете и в нашей комнате на Стромынке. Он понравился ребятам. Рик сказал, что он гораздо красивее меня, с чём я и не думаю спорить. Юля, Роза Черткова, Тамара Бекаревич увидели его у ворот во двор МГУ, где стоит памятник Ломоносову. Было яркое утро.

* Воссоединение Украины и России произошло 8 января 1654 г. Но юбилей перенесли на июнь, чтобы в тёплое время года в нём приняло участие больше людей. «Что хотят, то и воротят!» - ворчали некоторые.
** Вылечить Розу не смогли, болезнь стала хронической, сестра мучилась всю жизнь. Она поступала на биофак МГУ, но, не добрав одного балла, поступила в Бурпединститут. Из-за болезни не вышла замуж, осталась одинокой. А в 1954-м Розе было 17 лет, пора девичьего расцвета совпала с обострением болезни, и мы надеялись на выздоровление.
Мы спускались сверху. Девчонки уступили нам дорогу, я представил их отцу.
Он пожал всем руки, они очень мило улыбались. Он не очень-то выделил Юлю. Позже спросил о ней, он кивнул головой, мол, красивая, как и все.
28-го ходили с отцом по магазинам, купили кое-что Розе. Пообедали на Моховой, в столовой под ректоратом. Потом он пошёл по делам Минздрава, а я отвёз в больницу на Пироговской передачу Розе. Поговорил с ней.
Приехав на Стромынку, стал клеить фотомонтаж об уральском турпоходе в январе. Сидел до часу ночи и утром с 7 до 9. Отвёз на факультет, прикрепил на обычном месте. Вернулся в общежитие, поспал 2,5 часа и поехал на Всесоюзные заочные соревнования по лёгкой атлетике. Толкнул ядро на 11.07. Личный рекорд. А если бы потренировался хоть немного, мог бы дальше. Вечером пошли в кино на «Школу мужества». Сидел между Юлей и Розой, а Рик с Тамарой – за нами.
2.6.54. Среда. Философский ф-т, аудитория 57. Тем же составом 30 мая поехали на речном трамвае на Ленгоры. Играли в мяч, бегали, пели, пили воду, сосали леденцы. Тамара пожаловались, что комары кусают их, а нас почему-то не трогают.
- Знают, гады, кого есть надо, - пошутил я.
- Я бы сказала, - усмехнулась Тамара, - но боюсь, обидитесь.
- Мол, они нами брезгуют? – спросил я.
- Нет, чуть мягче: вас даже комары не любят.
К вечеру вошли в высотное здание, пообедали в столовой. Там Роза и Тамара стали говорить, какой у меня хороший отец. А Юля улыбалась и молчала. Мне показалось, что ей, как и мне, было неловко.
После этого стали спорить, откуда лучше смотреть салют в честь 300-летия присоединения, с Ленинских гор или в центре, и решили поехать на 111-м автобусе к «Ударнику». На правой стороне Каменного моста, откуда лучше виден Кремль, встретил Никиту Алексеева, Нину, Шурильника, моих друзей по турпоходу. Фотомонтаж им понравился: «Его можно представить на конкурс». Во время салюта встречали каждый залп криками.
После салюта я запел «Ты ж меня пiдманула, ты ж меня пiдвела». К нам подбежали совершенно незнакомые люди. Получился прекрасный хор. Потом мы прошли по Манежной, улице Горького. На Маяковской сели в метро и - на Стромынку. Устали – ужас, особенно девчонки на своих каблучках. *
В понедельник 31 мая читал Ленина в беседке во дворе, рядом были неразлучные Матбуа и Шура Милосердова. Возвращаясь, услышал, как Тамара Бекаревич из окна зовёт меня к ним. Поднялся в 472-ю, а они пригласили на обед часа через два. Девчонки купили на рынке мяса, щавеля и другой зелени. После прекрасного обеда и разговоров разъехались. Юля и Роза на Волхонку, к бывшей хозяйке, на её день рождения. Я к отцу.
Вчера узнал, что в докфильме «У истоков жизни» снята не О.Б. Лепешинская, а лоточница с Моховой 9. Ольга Борисовна не могла по состоянию здоровья прибыть на съемку, а наш философ Д.Бабунашвили показал режиссёру лоточницу, которая очень походит на Лепешинскую.
1 июня в аудитории 57 читал статью Козодоева в «Вестнике МГУ» о дифференциальной ренте в колхозном производстве, потом пообедали с Риком в столовой, посидели у памятника Герцену. Затем я с отцом поехал к его другу С.М. Иванову на улицу Левитана, за Соколом. Пробыли там до 8 вечера. **
* 300-летие воссоединения прошло пышно. В свете моей дружбы с Юлей Свириденко оно стало для меня чуть ли не личным праздником. Город Проскуров, где провозглашалось воссоединение, переименовали в Хмельницкий. Во время декады демонстрировался кинофильм «Богдан Хмельницкий. Исполнитель главной роли Н.Мордвинов понравился мне не меньше, чем в фильме «Котовский».
** Соломон Матвеевич Иванов – друг отца со времён строительства ПВЗ в Улан-Удэ. Чистокровный бурят, он при крещении получил такое имя. Когда из Иркутской области сообщили о расстреле моего деда, в 1941-м отца уволили. Соломон Матвеевич, став председателем Совмина БМАССР, помог отцу восстановиться в партии. Позже Иванова пригласили в Москву на работу в Совмине РСФСР.

СТРОМЫНСКИЕ НОЧИ
3.6.54. Чтв. Перед сном Ричард вдруг говорит мне:
- Смотри, какой у него тонкий профиль.
- А если бы у него была такая же тонкая талия, - говорю я.
Гриша Квасов слышит и улыбается:
- Ребята, ну дайте уснуть спокойно.
- Небесно-голубого цвета кальсоны, - не унимается Рик.
- А каков костюм! - добавляю я.
- Особенно цвет – светлая серость.
- Твой язык, Косолапов, - улыбается Гриша, - источает мёд, но не дай бог испить его кому-либо.
Утром едем в метро. Один малый вынул записную книжку, записал что-то.
- Смотри, Рик, мысль поймал.
В это время парень положил книжку во внутренний карман пиджака.
- Опустил мысль вглубь, - говорит Рик.
Идём по Моховой, у входа в «Националь» иностранец достает блокнот и пишет, поглядывая на башни и стены Кремля, на Манежную площадь.
- Рик, о чем он может писать? Наверное, так: «Я вышел из гостиницы. Утро свежее, солнечное, веселые группы студентов спешат в университет. Они все за мир. Я стоял и смотрел на красные стены Кремля».
- Рядом, широко расставив ноги, стоит милиционер, - подхватывает Рик.
- Сколько спокойствия, уверенности в его коренастой фигуре, - говорю я.
- Этот милиционер Петя Водкин тоже за мир. В СССР есть даже такой закон, что если кто-то начнёт агитировать за войну, то его арестуют.
- И вообще в СССР все за мир. - Мы хохочем и идём на факультет.
9.6.54. У девчонок в 472-й комнате есть условные выражения: «По ходу действия» - преувеличить, сочинить, примыслить. «Читать вслух немецкий» - лежать, ничего не делать, даже спать. Мы тоже употребляем разные словеса и выражения. Кранты – конец, каюк, хана. Кемарить – спать. Керять – выпивать. Керя – собутыльник. Кореш – друг. Швец был у Кузи – ходил в ресторан. Хохма – шутка, выходка. Хохмач – весельчак, балагур.
10 червень Чтв. Полночь. Кажется, сегодня - год с того дня, когда я написал ей первое послание, перехваченное Гурием. 7 июня были в саду имени Баумана на Басманной. «Не проходите мимо!» А.Блехман и К*. Юля, Роза, Тамара, Рик и я. Играл оркестр Олега Лундстрема.
11.6.54. На улице жара, духота смертная - 30 градусов. Вчера вечером прогулялись после кино. Смотрели в который раз «Песни на улицах». На обратном пути насвистывал по просьбе девчонок мелодии из этого фильма, а потом они попросили «Краковяк» из «Ивана Сусанина». Исполнил и его.
12.6.54. Суб. Полночь, а во дворе шумно. Сижу в беседке, где зимой делал зарядку. С весны она превратилась в читальню. Здесь светло, все места заняты. Юля и Роза принесли стулья из своей комнаты. Заниматься трудно. Из окон звучат радиолы: «Бе-са-ме», «Над туманами, над туманами огни терриконов горят». Вспомнилась Лена в поезде «Москва-Владивосток», певшая эту песню и плакавшая при расставании со мной. А в других окнах Утесов соревнуется с Вертинским.
Вскоре их начал заглушать живой хор в центре двора. Венка Арсёнкин наяривает на аккордеоне и все поют: «Для тебя, моя родная, - раз-два! – эта песенка простая!» Вдруг послышались голоса протеста. Не против пения, а против того, что комендант просит разойтись: «После полуночи шуметь запрещается!» Венка лихо играет музыку «Туш» и все расходятся.
Но двор не утихает - возбужденные голоса, гул. Из окна звучит «Цветущий май» Цфасмана. Под буйной свежей листвой, на лавочках сидят пары, о чём-то воркуют, как голубки. Им дела нет ни до кого.
Недавно утром, спускаясь по лестнице, ведущей во двор, увидел, как двое стоят на площадке, смотрят друг другу в глаза, а потом начали целоваться, не обращая ни на кого внимания. Возвращаясь с зарядки, я услышал с верхней тупиковой площадки, у закрытой двери на чердак, ритмичные вздохи. Видимо, бедняги не выдержали напора страсти, поднялись туда и отдались друг другу.
Под окнами продолжают шуршать шаги гуляющих. Время от времени раздаются визг, возмущенные голоса. Кто-то опять облил людей сверху. Эта дикая мода распространилась так, что никому не удается пройти сухим.
Грешен и я. Услышав после полуночи «Эй, комроты, даёшь пулеметы!», я выглянул и увидел, что под нашими окнами поют Эрик Соловьёв, Бородай, Шестаков и другие третьекурсники. За неимением обычной воды я вылил на них чайник тёплого кипятка. Разумеется, поднялся возмущённый крик, но кто-то из соседних окон пояснил, что больше не правы они, полуночные певцы. Я же высовываться не стал.
- Володя, а ты не ошпарил их? – смеясь, спросил Рик.
- Нет, вода не очень горячая, и пока летела, наверняка остыла.
Посреди двора стоит бывшая часовня. Часть её используется как гараж, другая как склад столовой, а еще одна – как камера хранения. Над каждой дверью и крылечком горят лампочки. Вечерами здесь собираются студенты с раскрытыми книгами и сидят до поздней ночи. Перелистываемые страницы – словно крылья мотыльков, которые роятся вокруг лампочек и падают, обжигая крылья.
Кто же придумал экзамены в такую прекрасную пору, когда всё цветёт, когда днём такая духота. Кстати, по радио сказали, что такой жары, как сейчас, +31, в Москве не было 74 года.
Роза и Юля берут стулья и кивают мне, мол, пошли. Я корчу гримасу и отрицательно киваю головой, мол, посижу ещё. Они знают, что у меня трудный экзамен - зарубежная философия, и понимающе улыбаются.
Вчера вечером ездили с Риком к Неле Пономаренко. Она живёт на чётной стороне Кутузовского проспекта. Цель визита – выбрать вуз Люде, сестре Нели. Она хочет в иняз, а Неля попросила разубедить её. Мама с младшей дочерью Таней поехали к бабушке. Их отец встретил нас радушно. Очень весёлый, приветливый, он шутил, смеялся. Мы с Риком обрисовали Люде, что её ждёт после иняза – семинары, прием страничек и прочая скукота.
- Лучше на географический, - говорил я, - Экспедиции, походы. Проедешь Хибины и Урал, тундру и Байкал! Увидишь новые места, людей…
Кажется, убедили, но Люда боится университета. И вообще такая застенчивая, неуверенная в себе. После этого пошли на Москву-реку, переплыли на другой берег. Там мальчишки жгли костёр, было уже темно, прохладно. * Мы даже чуток замёрзли. Но, когда вернулись, оделись, почувствовали себя прекрасно. Неля напоила нас чаем. Люда с подругой в четыре руки сыграли вальс Вальдтейфеля, этого чудесного «Лесного черта». Хорошие сестры у Нели, даже лучше неё. А самой лучшей будет Таня, которой не было дома.
14.6.54. Пнд. Беседка во дворе Стромынки. Юля сидит напротив меня. Воробьи чирикают, дети возятся на газонах, где утром скосили траву. И сейчас так приятно пахнет свежескошенным сеном.
Вчера с утра ходили с отцом по магазинам, потом поехали к Розе на Пироговку. Она чувствует лучше, но очень скучает. Каково лежать в палате среди множества больных. На Стромынке сходил в баню, поспал 1,5 часа, вечером пошёл в клуб на «Трансвааль в огне». Думал, будет Юля, но пришли Черткова и Бекаревич, и мы с Риком. После этого до 2 ночи читал в беседке на улице «Материализм и эмпириокритицизм».
17.6.54. Чтв. 8 утра. Вчера получил «хорошо» по зарубежной философии.
*Ныне там Краснопресненский выставочный комплекс.
Достался вопрос о прагматизме. Я успел прочесть Пирса, Дьюи, но лучше всего запомнил Джемса, которого я цитировал выше. Начал с того, что сообщил о происхождении названия учения от греческого слова прагма и его родительного падежа - прагматос – дело, действие. Панюшев при этом почему-то усмехнулся. Видимо, посчитал это необязательным, но кивнул, мол, продолжайте. Далее я сказал, что написание фамилии Джемс пошло после первого издания его трудов в 1910 году, когда его назвали так, а на самом деле надо бы Уильям Джеймс. Тут Панюшев снова усмехнулся, поняв, что я проговариваю известное мне, а о главном не говорю.
Рассказав о прагматическом критерии истинности, согласно которому у Джеймса истинно то, что выгодно, и о потоке сознания, который он выдвинул в противовес ассоцианизму, я перешёл к принципу активности психической жизни и примате в ней воли и интереса.
- Хорошо, - прервал меня Панюшев, - работу «Зависимость веры от воли» вы усвоили, а в чём отличие прагматизма от прагматики?
Тут я, что называется, поплыл. Стал говорить о том, что прагматизм, как учение, возник в США в 1870 гг. А в начале XX века пришёл в Европу…
- Это ясно, а чем прагматика отличается от прагматизма?
Я замялся. Панюшев сказал, что прагматика – раздел семиотики, и перешёл к другим вопросам. Разволновавшись от сбоя, я стал отвечать не очень уверенно и получил «хорошо», хотя расчитывал на «отлично».
Вечером пошёл с отцом и Валей Лазуткой на стадион «Динамо». «Vorwarts» – «Торпедо» 3:1. Впечатлений особых не ожидал. Просто хотел показать отцу стадион, побыть с ним в другой обстановке.
- Смотри, - говорю, - как много народу. Ты ведь впервые здесь.
- Э-э, - улыбнулся он, - я был здесь в 1929 году, когда ещё не был знаком с твоей мамой. Нас привозили сюда с экскурсией.
- Как ты мог не знать её, жили-то в одном селе.
- Но Молька большая – семь улусов в сельсовете. Я сначала жил в двадцати километрах, в улусе Куруса. А когда создавали коммуну, всех свезли в Мольку. Да и тогда познакомился не сразу. Лишь через год, когда она вступала в партию, впервые увидел её. Маленькая, но очень крепкая, пухлощекая, она была комсомолкой, пионервожатой, а я – председателем коммуны «Красная Молька». Жить стали, не зарегистрировавшись. Однажды ко мне пришёл мой друг Прокопий Шулунов, парторг коммуны. Сидим, говорим, а тут из амбара выходит она, и Прокопий понял, что мы живём вместе.
- Чем удивила Москва 1929 года?
- Не смейся, но не Кремлём и не «Динамо». Вышел с поезда на Комсомольскую площадь - столько лошадей, а рядом - кучи навоза.
Мы с Валей Лазуткой засмеялись.
Алик Оруджев ищет комнату. К нему приехала невеста Наима. Решив помочь, я поехал на Горького 16/2. Тётя Шура пустила кого-то, а её соседка, у которой жили Алла Герасимчук и Рита Песковская, сдала комнату Веронике из историко-архивного. Блондинка с пышными грудями и бёдрами, подруга бурятки Луизы Ивановой, встретила меня в уютной комнате как старого знакомого. То ли она спала, то ли не отошла от недавных объятий, но была такой томной, а глаза в поволоке так и притягивали к себе. Я дрогнул и еле удержался от объятий и поцелуев. Ей богу, стоило только руки протянуть.
Пишу это, а меня снова охватило вчерашнее волнение. Я вполне мог бы сходить за тортом, отметить встречу. Ей богу, она явно отдалась бы мне даже без торта. Но, испугавшись «падения», я сразу попрощался с ней.
Шёл и говорил себе: «Как ты мог подумать об этом? Какими глазами смотрел бы на Юлю? Ведь она лучше всех на свете!» Только написал это, смотрю, Юля с милой улыбкой проходит мимо и садится на свое место. Я улыбнулся в ответ и подумал, знала бы она, о чём я пишу сейчас!

ВЬЕТНАМСКИЙ ТАНЕЦ
Расставание перед каникулами омрачило неприятное событие. Знойным вечером во дворе, у камеры хранения неожиданно начались танцы. Из радиолы, принесённой кем-то, звучал быстрый фокстрот, и я увидел Юлю, танцующую с вьетнамцем. Невысокий, ростом с неё, он очень тесно прижимался к ней и тискал её во время кружения. Зная наших вьетнамцев в лицо, я понял, что этот приехал к землякам из другого вуза. Юля улыбалась, кружась, и не делала ничего, чтобы отодвинуться от него. Более того, сама обнимала его плечи и шею. А он смотрел ей в глаза и млел от объятий. Я тут же отошёл в сторону и вернулся лишь после окончания танца. Смотрю, он вышел из круга, наклонился к крану, из которого поливают траву, и ополаскивает возбуждённое лицо. Его земляки что-то кричат ему кошачьими голосами, а он отвечает со смехом.
Увидев меня, Юля улыбнулась и призывно махнула рукой. Тут зазвучал «Цветущий май», и мы пошли танцевать. Я взял её за талию. В рубашке с короткими рукавами я сразу почувствовал её разгорячённые руки и спину, но не стал прижимать её как вьетнамец. Вижу, тот вернулся к кругу и смотрит на нас, вытирая лицо платком и облизываясь, как кот. Спрашиваю, давно ли она здесь, отвечает: «Только что. Шла мимо, и меня пригласили». Но она так возбуждена, и глаза в поволоке, как у Вероники на Горького 16.
Позже понял, что во время «танцевального коитуса» она явно испытала некий всплеск адреналина, и в ней взыграли гормоны-ферамоны. Оттого и блеск, и поволока в глазах. Почувствовав резкий запах, я подумал, что он от вьетнамца, и мне стало дурно. Не закончив танца, сказав, что спешу, быстро пошёл к выходу на улицу. Побежав к Яузе, склонился над парапетом, еле сдерживая рвоту. Вдруг чувствую, кто-то трогает меня за руку. Оборачиваюсь и вижу банщика «дядю Васю», который молча протягивает мне бутылку нарзана. Глотнув воды, я сполоснул лицо, и мне стало легче. Так старый китаец остудил бурятско-вьетнамский конфликт.
На другой день она спросила: «Что случилось? Ты так побледнел», я ответил, что вспомнил о важной встрече. Она недоверчиво покачала головой, но, поняв, что я мог увидеть её с вьетнамцем, не стала распрашивать. С тех пор тот фокстрот, который кончается хоровым выкриком оркестрантов, и «Цветущий май» стали неприятны мне, как и вьетнамцы.

АЛАБИНО. ТАМАНСКАЯ ДИВИЗИЯ
1-21 июля 1954 г. провёл на военных сборах в Таманской гвардейской дивизии. Как, на чём выехали в Алабино, не помню. Но точно не в теплушках. Видимо, в электричке, ведь это совсем близко от Москвы, по Киевской железной дороге. Как и в Козельске, дневника не вёл. Невозможно писать, когда спишь впритык друг к другу, а остальное время – в строю, на стрельбище, занятиях. У меня был небольшой блокнотик величиной с ладонь, в нем записаны лишь адреса. Эти сборы прошли гораздо легче, чем в Козельске. Там мы мёрзли от дождей и сырости, голодали. А в Алабине, наоборот, было жарко, солнечно. Кормили гораздо лучше. Странно, две знаменитые гвардейские дивизии, а отношение к курсантам такое разное.
Однажды, проделав марш-бросок, мы оказались в поле, легли под кустами, пить хотелось. Вдруг кто-то нашёл лужу. Мы побежали к ней. Вода мутная, ещё не отстоялась от колёс бронетранспортёра. Но и другие стали черпать её потными пилотками.
Валерий Швец взял с собой фотоаппарат и сделал много снимков. На одном из них – наш философский взвод. Мы построены в две шеренги. Все строги, серьёзны. В первом ряду, справа налево, лейтенант, старшина, (фамилии не помню), далее наши: Павел Казаков, Эдик Гирусов, Илья Немцов, Витя Ивановский, Дима Авраамов, Слава Лекторский, Коля Фундовный, Вл. Лосев, Анюр Каримский, Вано Мелкумян, Вл. Кусаев, Вл. Мунипов, Витя Воронович, Алик Оруджев, Саша Титаренко, Коля Зубченко, Аркадий Борбот. Второй ряд: Гурий Якунин, Вена Арсенкин, Гаврила Лихошерстных, Слава Дровенников, Гриша Квасов, Вл. Бараев, Саша Сухарев, Глеб Пондопуло, Юра Ульянов, Юра Пошехонов. Стоящие сзади не видны. Очень интересная фотография. Даже как-то по-военному суровая.
Во время ночного боя Володя Тлостанов по-пластунски прополз к «вражеской» траншее и взял в плен языка. Он не знал, кто перед ним, схватил того, кто подвернулся, заткнул рот платком, связал руки и так же ползком доставил к себе. Спустив языка в траншею, он чиркнул спичкой, и мы увидели Юру Казарцева. Он был худощавый очкарик. Странно, он не ругался, а молчал, протирая очки. Мы спросили Тлостанова, не оглушил ли он его. Тот ответил, нет. А Казарцев продолжал молчать. Вид у него был растерянный, он не мог понять, что произошло с ним. Правда, потом дело дошло до партбюро, и Тлостанову как коммунисту сделали устный выговор.
На стрельбище произошло ЧП: Володя Силаков, стреляя из ручного пулемёта, не учёл необычную отдачу - не назад, а вперёд, и чуть не упустил его из рук, не снимая пальца со спускового крючка. Пули полетели в левую сторону. И лишь когда его утянуло вперёд, он убрал палец. Дело чуть не кончилось бедой - пулемёт развернуло так, что он мог убить кого-то в соседней траншее или на опушке леса.
В стрельбе из пистолета ТТ я выбил 28 очков из 30. У столовой во время обеда появился спецвыпуск «Боевого листка»: «Стреляйте, как курсанты такие-то». Среди них - моя фамилия. Он провисел недолго, перед ужином кто-то сорвал его. То ли на память, то ли из зависти.
Запомнилось собрание нашей роты, в которую входили филологи, философы, юристы, экономисты, историки. Ричарду Косолапову поручили выступить о запрещении мата на сборах. За чистоту языка выступили и филологи. Собрание началось вяло, никто не хотел выступать после Рика. И когда один ветеран войны заявил: «Армия без мата рухнет!», дружный хохот поставил точку. После этого Рик пошёл с кем-то на пруд, а юристы решили его побить.  Среди них был комсорг взвода юристов Миша Горбачев. Видимо, он остановил своих ребят от избиения.
Написал письма домой, а потом Юле, Розе Чертковой и почему-то Неле Портнягиной, соседке Юли и Розы по комнате 472. Юле я вложил своё фото в военной форме. Запечатывая письма, я перепутал конверты, и письма Розе и Неле поменялись местами. Это выяснилось осенью, когда Роза ехидно сказала: «Хорошо, что ты не перепутал письма с кем-то ещё». Утешало то, что письма ничуть не повторяли друг друга по содержанию.
В конце сборов перед нами разыграли показательный бой. Небольшая артподготовка, потом атака танков, БТР-ов. За ними короткими перебежками ринулись солдаты. Точными выстрелами они поразили огневые точки, сбили все мишени.
Потом этого гвардейцы-таманцы прошагали мимо нас с песней.

Учат нас герои-командиры,
Что в боях прошли почти полмира!
Не бывали мы в боях суровых,
Но к походам мы всегда готовы.

Показательный бой и проход с песней произвели на нас большое впечатление. Странно, что в песне не было о партии и Сталине, о чем всегда пели раньше. Мы тоже ходили под песню таманцев. Запевал Саша Сухарев.

Ленинских солдат и командиров
Ленинское знамя осеняет,
За честь полка, за наше знамя,
Оно к победе нас ведёт! *
       
*Тогда начали выкорчёвывать имя Сталина. Доходило до абсурда: песню о Матросове, где назывался Сталин, пели так: «Матросова великий Ленин навеки оставил в строю».

А вечерами пели песни, знакомые по турпоходам, спортлагерю - испанскую «Аванти попула, алярикосса, бандьера росса». Репертуар пополнился и военными – «В атаку стальными рядами мы поступью твёрдой идём», «Второй стрелковый храбрый взвод теперь семья моя. Привет поклон тебе он шлёт, моя любимая», Тихона Хренникова. Пели и старинную солдатскую песню «Взвейтесь соколы орлами!» Её хорошо запевал Лёва Спиридонов.
21.7.54 вернулись в Москву, а 27-го сдали госэкзамен по спецподготовке, т.е. военному делу. Я только что купил туфли на толстом микропоре. Войдя в аудиторию, не стал печатать шаг, как делали все. Мягко, бесшумно подошёл
к столу, остановился, качнувшись вперёд, подвели резиновые подошвы, и доложил: «Курсант Бараев для сдачи экзамена прибыл!» Полковники Пуговкин, Кораблев и генерал из госкомиссии усмехнулись, покачали головами. Я взял билет. Вопросы: 1. Десять Сталинских ударов в Великой Отечественной войне, 2. Устройство телефонного аппарата ТАИ-43. 3. Целеуказание по карте с применением дирекционных углов.
Назвав первые восемь ударов, не смог вспомнить 9-й и 10-й, а это - Тисса-Дунай с вхождением в Венгрию, Чехословакию, Югославию, и 10-й – Печенга. Не очень чётко рассказал о дирекционных углах и магнитных азимутах. И в итоге, получил тройку, первую за все годы учёбы. Расстроился ужасно.
       Думал, что лишат стипендии, но не лишили, и все равно было стыдно. Рик смеялся над тем, как я подошёл к столу, и сказал, что тройку я заложил уже таким появлением перед комиссией.
Масла в огонь подлил Лёня Плешаков. Узнав, что у меня «удовлетворительно», он воскликнул: «Жопа! Как же будешь Родину защищать?» Потом обнял и усмехнулся: «Теперь вся надежда на то, чтобы не было войны».
        Несмотря на это, у меня остались самые тёплые воспоминания о наших военных наставниках. Мне и многим нашим нравились полковники Бицоев и Пуговкин. Оба любили и чувствовали юмор. Бицоев – осетин, участник войны. Пуговкин тоже воевал. Высокий, худощавый, он ничем не походил на актёра-однофамильца. Но был такой же юморной, любил анекдоты, весёлые истории. Никогда ни от кого из них мы не слышали мата. Самым крепким «ругательством» Пуговкина было: «О, ясное море!» Они рассказывали о Великой Отечественной войне, а полковник Бабкин - о боях на КВЖД 1929 года, в которых сражался. Позже он стал заместителем декана Института восточных языков при МГУ. Видимо, знал китайский язык?
У генерала Данилова юмор мрачный. «Огнемёты незаменимы в уличных боях. Шарахнешь струю в окно, а оттуда – косточки трещат!» - с улыбкой говорил этот обожженный войной человек.

БРЯНСК
30 июля мы с Риком выехали к нему домой. Его отец Иван Федосеевич, побывав зимой на Стромынке, познакомился со мной, я понравился ему, и он написал, чтобы я приехал к ним. Я не напрашивался. Однако, Рик зная, что мне ехать домой далеко, дорого, предложил провести август у них. Их дом в на Февральской 1, на краю высокого холма, но это - центр города. Дом большой, пять комнат. Мне выделили отдельную комнату. Утром проснулся от стука по крыше. Выхожу, никого нет. Говорю об этом Рику, а он отвечает, что это груши падают. Особенно они стучат при порывах ветра. Попробовал их, такие сочные вкусные!
Иван Федосеевич невысокого роста, крепкий, жилистый, загорелый. Он сказал мне, что с начала войны служил с моим земляком Доржи Цыремпилоном. «Вместе ели, вместе спали, вместе вшей кормили». Они служили в чуть ли не единственном кавалерийском корпусе Красной Армии. Потомки донских и забайкальских казаков с саблями в руках скакали на танки.
Расспрашивать Ивана Федосеевича о его аресте, заключении не стал. О прошлом он говорил неохотно. Но услышав по радио о Шолохове, сказал, как арестовал и отправил его тестя на Урал, но Михаил Александрович начал хлопотать. Из Москвы пришла телеграмма от Сырцова, и тестя вернули. *
После слов о Сырцове Иван Федосеевич махнул рукой, словно рубанул шашкой, и умолк. Было неясно, что выражал этот жест. То ли сожаление о содеянном, то ли огорчение, что дело сорвалось. Скорее всего, шашка обрубила его неожиданное откровение. Стало ясно, почему и мой отец неохотно говорил о прошлом. Он тоже не хотел говорить кое о чём. В нашем семейном альбоме были групповые снимки, где у некоторых выколоты глаза. Так родители хотели защитить себя и нас, детей. Снимки репрессированных при обыске могли стать обвинением. «Хранят память о врагах народа».

* С.И.Сырцов - борец за Советскую власть на Дону. Входил в известную тройку - Сырцов, Шацкин, Ламинадзе. И.Ф. Косолапов знал их лично, но не стал говорить, т.к. они были репрессированы в 37-м, а время реабилитации ещё не пришло.

      В доме шёл ремонт или достраивание. Двое рабочих месили раствор, стучали лопатами, молотками, а Иван Федосеевич смотрел за ходом работы. Я несколько раз брался за лопату, топор, но он почему-то был против. Видно, не хотел утруждать ни меня, ни Рика. Мать Клавдия Ивановна, худенькая, ещё молодая красивая женщина как родного, кормила меня. Днём уходила на работу в облфинотдел, но всё успевала делать с утра и вечерами. Так что с едой не было никаких проблем. В её отсутствие за нами ухаживала бабушка Федосья Георгиевна. Та самая, которая писала: «Московский университет. Ричарду Косолапову». Очень славная, интеллигентная старушка. С юмором вспоминала, как в столовой МГУ на Моховой её чуть не сшиб с ног запах щей. Отношения тёщи с зятем очень хорошие.
Днём мы с Риком спускались к Десне, в дубовую рощу «Соловьи» и купались в тихих, пустынных зарослях. Вода чистая, тёплая, очень спокойная по сравнению с Селенгой и другими сибирскими реками. Несколько раз видели девушку, которая заходила в реку выше по течению и проплывала мимо. Молодая, лишь чуть старше нас, она однажды вышла из воды совершенно голая, с распущенными длинными волосами, и почему-то, не очень стесняясь, прошла за кустами рядом с нами. Эта «Лореляй на Десне» хотела привлечь наше внимание, но Рик и я делали вид, что не замечаем её.
Вечерами смотрели кино в клубе завода Дорожного машиностроения, горсаду и кинотеатре Демьяна Бедного: «Александр Невский», «Записки Пиквикского клуба», «Шведская спичка». Сходили в театр драмы на «Холопку». Роли исполняли Урбан, Чернегова и заслуженный артист Украины Данилов.
Родители Рика просили не разгуливать вечерами. Год назад в Брянске убили и ограбили попа, который собрал деньги на восстановление храма. Его пытали, били по пяткам. Говорят, поп держался стойко, но его убили, нашли и унесли деньги из тайника.
Однажды я предложил Рику пойти в редакцию газеты «Брянский комсомолец». Он скептически отнесся к этому, но согласился. Заходим к главному редактору Леониду Мирошину, представляемся, говорим, что хотим познакомиться с работой газеты. Тот удивленно смотрел на нас, но, убедившись, что мы явились не по чьему-то заданию, а по своей воле, успокоился, спросил, как мы оказались в Брянске. Рик ответил, что живет здесь. Дело было после обеда, редактор, видимо, только что поел, более того, явно выпил, так как в кабинете стоял запах перегара. Он то и дело смахивал ладонью пот со лба, обдувая себя сложенной газетой. Потом протер очки галстуком и позвал к себе ответственного секретаря Юрия Новожёнова.
- Вот, ребята из МГУ хотят познакомиться с нашей работой. Давай, подумаем, какое дать им задание.
- Приходилось ли писать? – спрашивает Новожёнов.*
- В стенгазете, - говорю я.
- Володя публиковался в книге «Великий знаменосец мира», - сказал Рик.
- А в командировку можете съездить? – спросил Мирошин.
- Ну, если доверите, поедем, - отвечаю я, а Рик молчит, усмехаясь.
- Мы не будем навязывать вам какую-то тему, - сказал Новожёнов, - Выбирайте всё, что хотите, и пишите, не думая о жанре, неважно, статья, очерк, репортаж. Напишите о своих впечатлениях от жизни молодежи.
А в конце Новожёнов дал совет: «Хотите узнать правду, не задавайте наводящих вопросов». Ценность его я оценил много позже.
Так мы впервые в жизни оказались в командировке от газеты. Нам выписали удостоверения с печатями, выдали деньги. И 18 августа мы выехали на север в городок Дятьково. От плохой дороги и тряской езды в автобусе он показался нам довольно далёким от Брянска. Захолустный маленький, он был известен лишь своим хрустальным заводом. А название родилось якобы оттого, что когда Петр I проезжал здесь, дети бежали за ним и спрашивали: «Дядь, кого? Дядь, кого?»
В комитете комсомола нас встретили очень дружески. Секретарь Виктор Парамонов сам повёл нас по цехам. Я впервые увидел, как делают хрустальную посуду. Мастер макает стеклянную трубку в расплавленную массу и, вращая трубку вокруг своей оси, начинает раздувать комок жидкого хрусталя, и тот постепенно превращается в некий сосуд. Позже с него срезается
верх и получается стакан, ваза или графин. В другом цехе девушки наносят узоры. Каждая из них проводит лишь одну линию, а другие наносят следующие. В итоге получается очень красивая посуда.
В музее завода бабушка показала множество удивительных изделий, грамоты, призы, награды за победы на различных выставках, в том числе и международных. Потом вдруг сказала: «А теперь я вам спою!» Мы удивились, а она взялась за один из тонких стаканов и стала водить пальцем по его краю. Раздался тонкий мелодичный звук, после этого она начала водить пальцем
* Ю. Новожёнов - отец телеведущего Льва Новожёнова. В 1954-м ему было 8 лет.
по фужеру. Звук оказался более высоким. Это поразило меня. Выходит, на стаканах и фужерах можно играть! Позже я научился делать это.
      Мы поселились в гостинице. Вечером Витя Парамонов повёл нас в парк, где мы оказались на танцплощадке. Местные сразу стали разглядывать меня и Рика. Во время белого танца какие-то девушки пригласили нас. Рик отказался, сказав, что не умеет танцевать, а я пошёл. Девушка спросила, правда ли, что мы из Москвы, из  «Комсомолки». Я уточнил, что мы из «Брянского комсомольца», но учимся в МГУ. Мне и Рику было неловко от всеобщего внимания. И мы ушли. На другой день побывали на других предприятиях, в общежитиях, столовых, на стадионе. Вечером посмотрели в кино «Шведскую спичку» и 20 августа вернулись домой.
Брянск, 22.8.54. Воскр. Накануне переколол почти все чурки, заготовленные на зиму. Хотел хоть чем-то помочь хозяевам. Сейчас завесил зеркало напротив себя газетой, чтоб не мешало отображение. Задёрнул окно занавеской. Клавдия Ивановна выключила радио. Рик в своей комнате. Решили набросать, кто что хочет, потом свести воедино. Меня тянет на очерк, но...
Вечер. Ричард ушел к Наташе. Её мама, учительница Рика, пригласила его к себе. Клавдия Ивановна постирала всё моё бельё, рубашки. А брюки замочила в растворе с горчицей, выстирала, высушила, потом выгладила. Совсем как новые. Я собрал и уложил вещи. Завтра уезжаем в Москву, надо успеть до начала занятий оформить переезд на Ленинские горы, выписаться со Стромынки, прописаться в высотном здании. Интересно, на каком этаже окажемся, куда будут выходить окна?
Очерк получился огромным, рыхлым. Свели кое-как концы с концами, завтра отнесём в редакцию. Что скажут Мирошин и Новоженов? Материала много, но не мы владеем им, а он нами.
23.8.54. Пнд. Поезд Киев-Москва. Утром занесли свой опус в редакцию. А вечером, когда уходили из дома, Клавдия Ивановна стояла на холме и махала вслед, пока мы не скрылись внизу, за деревьями. Это так тронуло меня. Всё время, пока жил у них, она относилась ко мне, как к сыну. Кормила, поила, ухаживала наравне с Риком. Я долго буду помнить, как она, стоя над обрывом, махала нам рукой.
В вагоне интересный старик. Он столько испытал в жизни, но глаза сияют добротой ко всему. Он рад, что жив-здоров, и всем желает того же.
Засыпая, вспомнил с улыбкой Козьму Пруткова: «В тарантасе, в телеге ли / Еду ночью из Брянска я. / Всё о нём, всё о Гегеле / Моя дума дворянская».

МГУ НА ЛЕНГОРАХ
7 сентября 1954 г. Вторник. Поселились с Риком в зоне Г, где живут философы, в блоке 807. Наши окна выходят в южный двор высотного здания, а в коридоре - круглые окна, похожие на иллюминаторы корабля, смотрят на здание физфака. Рик в левой комнате, я в правой. За моей стеной, в соседнем блоке 808, живет Миша Мчедлов, невысокий, спокойный грузин, любитель футбола. Рядом с ним Меджид Эффендиев, бывший игрок бакинского «Нефтчи», а ныне, как и Мчедлов, аспирант философского факультета.
В прихожей слева душевая комната с умывальником, туалет напротив него. В комнате - письменный стол у окна, с белыми шёлковыми занавесками. Рядом высокий книжный шкаф, широкий диван, небольшой обеденный столик, на котором стоит розовый кувшин, два таких же стакана на большом розовом блюде. Как ни странно, они из хрусталя. У кровати – красивый шерстяной коврик, 150 на 100 см. Тёплые байковые одеяла не дадут замёрзнуть даже в лютые холода. У входа - шкаф для белья, а верхнюю одежду можно вешать в прихожей и в комнатном шкафу. Огромные коридоры и холл у лифта и телефонов устланы длинными мягкими коврами. Дежурная Полина Ефимовна Витушкина делала замечания тем, кто ходит не по коврам, мол, привыкайте к культуре, берегите паркет. Она играла роль доброй мамы.
Никогда не жили в таких шикарных условиях. После тесноты в дачных домиках на Тайнинке и Переделкино, в подвальчике на улице Горького, общежитии на Стромынке всё это кажется сказкой. В центре каждого этажа общежития – гостиная с мягкими креслами, диванами, коврами, цветами. Там проводятся собрания, встречи с артистами. Пианино «Красный Октябрь» звучат прекрасно, на них может играть, кто хочет. Я вспомнил то, что играл дома, стал подбирать прежние и новые мелодии.
Столовые, буфеты, кафе - в главном корпусе. Кормят дёшево и вкусно. Хлеб, чай, салаты из капусты в столовой можно брать бесплатно и сколько хочешь. Там же, в центре, - почта, телеграф, ателье, сапожные и другие мастерские, магазины, где продают еду и промтовары. Готовить можно и на кухнях на каждом этаже. *
* Специально подробно описываю, как жили студенты в первые годы на Ленгорах. Теперь вместо консьержек у телефонных пультов дежурят сами студенты, но часто их нет. Исчезли ковры в коридорах, хрустальные приборы в комнатах. В каждой комнате живут не по одному, а по два человека, т.е. по четыре в блоке. В столовых нет бесплатного хлеба и салатов.

Теперь живущим только на стипендию, да и всем нам будет легче. Лифты во всех зонах работают прекрасно. Не помню ни одного случая, когда они застревали бы между этажами. Поликлиника - в зоне Е, напротив нашей зоны. Фильмы смотрим в аудитории 01, рядом с клубом, который находится у западного входа в главное здание. Через него лежит путь к физическому и химическому факультетам, между которыми стоит памятник Ломоносову. Ездим на Моховую, где остались гуманитарные факультеты, на автобусе № 111, который без пересадок, минут за 40 доставляет от высотки к старым зданиям МГУ.
8.9.54. Среда. Вчера Иван Федосеевич прислал два конверта с нашим очерком в «Брянском комсомольце». Название длинное, неуклюжее – «Хорошо работает, но плохо отдыхает молодежь Дятьково». О, ужас! Они не просто сократили, но и отредактировали так, что нам стыдно перед комсоргом хрустального завода Витей Парамоновым и перед Зоей Павлюк, Авой Селецкой. Они потратили с нами столько времени, водили, показывали, а в статье написано от нашего имени, будто Парамонов и члены бюро зазнались, самоустранились от работы.
      Возмущённые этим, мы поехали в «Комсомольскую правду». Завотделом печати Бычков выслушал нас, предложил написать не об этом, а сделать обзор «Брянского комсомольца» с критикой стиля и методов его работы. И в нём рассказать о том, как они выправили нас. Но тут заковыка. Нас послали в командировку, оплатили проезд, суточные, жильё. Мы впервые почувствовали себя журналистами, и вдруг плюнуть в душу Мирошину, Новожёнову, которые напечатали нашу первую в жизни газетную статью. Не свинство ли будет с нашей стороны? Но спасать репутацию дятьковцев, да и свою, надо.
9.9.54. Четв. Проснулся в 5.30 утра, читаю «Овода». Хорошо сказала Войнич: «Не задавай вопросов, и тебе не будут лгать». И ещё: «Что было – смерти. Будущее – мне. Берите его, пока оно ваше, и думайте не о том дурном, что вами когда-то сделано, а о том хорошем, что вы ещё можете сделать».
Записал это, и тут солнце показалось из облаков. Но мы не видим его – загораживает здание зоны Е. Москва в дымке, туман не очень густой. Шпиль и звезда видны. А однажды шпиль пронзил лёгкое облачко, и звезда наверху парила как бы сама по себе.

ОСТАНКИНО: ОЧАРОВАНИЕ ПОДЛИННОСТИ
9.9.54. 4 часа дня. в Останкинском дворце. День тёплый, солнечный, во дворце и парке уютно, тихо. Пишу эти строки у распахнутого окна, из которого льются потоки чистого свежего воздуха. И я вдыхаю аромат благородной русской старины. Во дворе – ярко-зелёная трава, не тронутые желтизной листья деревьев.  Присоединившись к небольшой группе посетителей, мы с Риком прошли по музею творчества крепостных, послушали экскурсовода.
Этот и другие дворцы в Останкино и Марьиной роще достались в наследство графу Петру Шереметеву, когда он женился на дочери князя А. Черкасского. А родовое имение Шереметевых находилось в Кусково, где впервые открылся крепостной театр. Позже его сын Николай перестроил Останкино для нового театра.
Мраморные скульптуры, портреты, пейзажи. Невольно преклоняешься перед великими людьми – художниками Аргуновыми (о них я писал в главе «Тайны Чаадаева»), Прасковьей Жемчуговой, крепостными графа Николая Петровича Шереметьева. Перед портретом великой женщины Прасковьи Ивановны, примы шереметьевского театра, кисти Аргунова, боль защемила сердце от её горькой и вместе с тем счастливой судьбы.
В семь лет она стала ученицей театра. Выросла, расцвела на глазах у Николая Петровича. Простая девица поражала пением оперных партий на итальянском языке. Он влюбился в неё, дал ей вольную и тайно женился на ней в пятьдесят лет, а ей было, кажется, пятнадцать. Перевёз её в свой дом на Воздвиженке (ныне  Новый Арбат, 8). Однако насладиться семейным счастьем не удалось, через два года она умерла. Николай Петрович решил увековечить её имя, переименовав Марьину улицу в Прасковьину и построив в память о ней огромный Странноприимный дом на Садовом кольце, с церковью за фасадом. Больные, увечные калеки находили здесь приют и кров до конца жизни. Этот дом ныне известен как Институт скорой помощи имени Склифосовского.
Но что пела она? Арии из итальянских опер. Тогда ведь не было Глинки и Чайковского. И тут из репродуктора у вахты донёсся голос Козловского.

Как поздней осени порою,
Бывают дни, бывает час,
Когда повеет вдруг весною
И что-то встрепенётся в нас…

Романс Ф. Тютчева относится к другой эпохе, но искренность чувств, подлинность экспонатов, аура Останкина потрясли на всю жизнь. Именно с этим романсом связана моя любовь к малым музеям, не только в Москве, но и в других уголках страны. Я посещал их на Колыме и Чукотке, в Кяхте и Благовещенске, Павлодаре и Алма-Ате.
 И своими статьями способствовал созданию музеев декабристов в Новоселенгинске, Забайкалье, Иркутске. К сожалению, мне не удалось спасти дом декабристов Кюхельбекеров в Баргузине, хотя я ратовал за создание в нём музея Кюхли. Лицейский друг Пушкина провёл здесь вместе с братом Михаилом долгие годы ссылки.
В 1959 году я познакомился с Иваном Семёновичем Козловским на декаде Бурятской литературы и искусства, взял интервью у него и Галины Сергеевны Улановой в Большом театре. Позже мне посчастливилось вживую услышать его пение вальса «На сопках Маньчжурии». Тогда я писал книгу «Древо Кандинских», и мне понадобились точные слова. После войны этот вальс часто передавали по радио. Пианистка Майя Водовозова, внучатая племянница художника В. Кандинского, аккомпанировала ему на его концертах. Она уговорила его придти в Дом художников на Гоголевском бульваре, где проходили вечера потомков декабристов. Иван Семёнович жил неподалёку, в Сивцевом Вражке, и согласился исполнить вальс. А заодно исполнил «Как поздней осенью порою». В своей обычной манере – прикрывая глаза ладонью…
Это тоже очарование подлинности, глубины, искренности чувств поэта Тютчева, композитора Глинки и выдающегося певца Козловского…

МУЗИЦИРОВАНИЕ И ОБЖОРСТВО
10.9.54. Пятн. Вернувшись домой, зашёл в гостиную и начал подбирать романс, услышанный в Останкино. Получилось быстро и неплохо. Потом стал играть украинские песни. «Дивлюсь я на небо», «Чорнiе бровi, карiе очi», Нiчь яка мiсячна», «Ой не свiтi мiсяченько»…
Часами сижу за пианино. Недавно подобрал «Кампанеллу» Паганини. Сначала, правой рукой, затем левой - аккорды. Большой палец и мизинец свободно берут октаву, и перезвон звучит неплохо. Ричард послушал, удивился исполнению и сказал:
- Как прекрасна «Кампанелла»! Тихая, не грустная, не весёлая, а звучит, и будет звучать в веках! – Потом добавил, – Володя, а ты - несостоявшийся маэстро. Музыкант из тебя получился бы гораздо лучший, чем философ.
Начал подбирать Патетическую сонату. Конечно, без нот, которые подзабыл, да и где взять их? Как ни странно, получается неплохо. В гостиную то и дело заглядывают люди, смотрят, кто играет. Увидев меня, удивляются: «Как? Это ты?» Сегодня во время аккордов Бетховена зашёл Петя Скулин, четверокурсник, друг Генриха Волкова, послушал и вдруг заказал «Реве тай стогне Днiпр широкий». Я никогда не играл эту песню, но начал аккомпанировать, на ходу подбирая мелодию. И у нас получился неплохой дуэт, хотя голос у меня слабоват.
Когда приедет Юля, сыграю украинские мелодии. А пока она, как и её подруги, живёт на Стромынке. Ездили к ним с Ричардом 5 сентября на званый ужин. Когда зашёл разговор о женитьбе Безозерцева на Урусовой, Целищев сказал, что это стало возможным, так как Витя Белозерцев не мог увидеть её «красоты».
- Ну, это слишком, - возразил я, - Лера человек неплохой.
- А Гурий хорошо узнал её, и говорит, характер у неё не очень.
- Да, - усмехнулся Ричард, - Гурий - единственный из зрячих уделил ей внимание.
Все рассмеялись, а Рик добавил:
- Но она все равно решила выйти за слепого, чем за такого зрячего.
- И где только вы научились так острить! - воскликнула Роза Черткова.
Мне эти уколы понравились, пусть Юля убедится, что не только у меня такое мнение о Гурии.
14.9.54. Вт. Вчера Юля добилась своего желания – её переизбрали. Комсоргом группы стал Юра Ситнянский, мой друг по баскетбольной команде.
15.9.54. Среда. Сегодня прошло комсомольское собрание группы. Перед ним я написал записку Лёве Спиридонову: «Можно ли рассказать о случае с Галей Старостиной на экзамене?» На весенней сессии она хотела положить билет, т.к. не знала категорического императива Канта. Сигнал «SOS» через Струкова и меня попал к Юре Сафонову.  Он написал ответ, и Галя сдала на отлично. Я бы не стал писать об этом, но, вспомнил, как она осуждала Гришу Квасова, который сам признался в том, что поменял билет, и обвинила его в сделке с совестью. А сама поступила так же, если не хуже. Лёва написал мне: «Т.к. дело касается членов партии (Струкова и Сафонова), то я не могу сказать «Да», ибо надо согласовать с партбюро. Я посоветуюсь, а тебе пока не надо говорить об этом. Ты лучше выскажи свое мнение о её работе как комсорга».
Я всё-таки выступил. Не называя Галю, сказал, что у нас некоторые пользуются шпаргалками. После собрания Эмма Федькова, подруга Сафонова, сказала мне:
- Зачем ты говоришь о шпаргалках, ведь ими пользуются все. И ты тоже.
- Было один раз, но больше не будет.
- Ой, не зарекайся. И вообще это вопрос щепетильный.
16.9.54. Четв. Чехов: «Я умею писать только по воспоминаниям, и никогда не писал непосредственно, с натуры. Мне нужно, чтобы память моя процедила сюжет и чтобы на ней, как на фильтре, осталось только то, что важно или типично». Прочитал это в «Литгазете» и удивился. Я как-то говорил Юле и Розе, что надо писать в дневнике не обо всем, что попало на глаза, а отбирать самое главное. Запоминается не только самое яркое, но и повседневное, будничное. Вот в моём школьном дневнике совсем нет описаний хотя бы одного из уроков, одной из бесед на переменах или по пути домой. А вспоминаются именно такие беседы. А вспомнишь, удивляешься, почему это не записано. Смотришь дневник, а там – где был, что видел, впечатления от прочитанной книги. Это перечисление не годится для творчества. Надо выделять сущность по воспоминаниям, как это делал Чехов. Н.Тихонов процитировал Чехова в статье о Павленко. Выписал кое-что.
1. Писателю необходимо быть умным, но ещё необходимее - сердечным.
2. Что такое маленькая тема? Это небольшой городок, в котором может родиться гений. (Далее приписано: г. Балаганск (место моего рождения).
3. Если писатель инженер души, то его книга – выкройка, проект, расчёт новой души. И если книга никого не создала по своему образу и подобию, то она ничто.
17.9.54. Пятн. Иду вечером по коридору центральной части МГУ. Вдруг ко мне наперерез идёт высокий крепкий человек и серьёзно, молча смотрит на меня. Не сразу узнал, а, узнав, закричал: «Нёмка! Откуда ты?» Обнялись, стали хлопать друг друга по плечам, удивляться, как изменились оба. Нёма возмужал в экспедициях по Сибири. Жил в Улан-Удэ с родителями буквально между рельсами, в бараке. Его отец Савелий Наумович Беркин был железнодорожником. Кстати, таких «евреев-стрелочников» было много вдоль Транссиба. Так, дирижёр Иосиф Забельский родился на станции Мысовая, у Байкала. (Позже он женился на моей кузине Кларе). Мать Нёмы, высокая статная женщина, выше мужа на голову, родила трёх богатырей Нёму, Володю, Гришу. Со старшим, Нёмой, я учился пять лет. И вот он, бывший таким худым, тщедушным, стал здоровым, окреп. Группа студентов географического факультета Иркутского университета побывала в Ленинграде, неделю пробудет в Москве, живя в нашем общежитии на Ленгорах. Затем поедет в Баку, Ашхабад, Ташкент. И всюду их будут принимать университеты.
Пошли ко мне, вспомнили всех наших. Угостил его чаем с бутербродами. Геру и Володю Сергеева он видел недавно в Питере. Женю Мысина, Мишу Убугунова и видит в Иркутске. Я рассказал о земляках в МГУ и других вузах Москвы. (Позже узнал, что после у географов ИГУ не было таких поездок. Но содружество университетов всегда было и сохранилось до сих пор).
18.9.54. Суб. Ну и аппетит у меня! Вчера обедал на семь чеков: два винегрета, суп, печёнка, каша, кофе, арбуз. А ещё хлеб, салат – бесплатно. Но все говорят, что я выгляжу не очень. Валя Близненкова, которая долго не видела меня, так как лежала в больнице, сказала, что я похудел. Я отшучиваюсь:
- Выхожу из детского возраста к юношеской худощавости.
Ричард удивляется, как быстро я ем, и рассказывает Вале:
- Однажды нам принесли суп, я успел только подсолить, поперчить его, смотрю, а его тарелка пуста. Как будто он наклонился и выпил бульон.
Его удивляет и то, как я быстро пью чай и кофе.
- Кофе такой горячий, что я не могу и глотка сделать, а ты пьёшь, - смеётся он, - У тебя роговая корка во рту что ли?
19.45. Запись в столовой. Сколько раз я ел сегодня? Утром в 9 – жареная колбаса с макаронами, каша манная, масло, кофе, хлеб. В 11 дома – хлеб с маслом и чаем. В обед – сметана, пельмени, кофе, хлеб с маслом. Перед семинаром по эстетике, в буфете на Моховой, – борщ с окороком, сырок творожный, чай с сахаром, хлебом. А сейчас в столовой на Ленгорах съел салат
из помидоров, жду суп овощной с мясом и скумбрию с кабачками. Причём ем не через силу, а с удовольствием.
22.30. День кончается чаепитием дома. Съел полукилограммовый батон с изюмом и почти всю стограммовую пачку сливочного масла.
Зверский аппетит объясняется тем, что в последние дни тренируюсь с диском, ядром, копьем. Скоро первенство МГУ. Потому и ем вдвое больше. Видимо, я бурно расту, крепну. Но где взять денег на такое питание?
Смешной случай произошёл недавно на кухне этажа. У нас с Риком два чайника, в одном из них кипятим чай, а в другом, как в кастрюле, варим картошку, макароны, иногда суп. Уборщица, увидев, что я сыплю в чайник соль из пачки, обомлела:
- Что вы делаете?
- А у нас пьют такой чай.
- Где у вас?
- В Бурят-Монголии.
- Вот интересно, а я и не знала!
Пришёл в блок, рассказываю Рику, он хохочет, а я говорю, надо бы сказать, что я пошутил, а он говорит:
- Не надо, пусть думает так.

«РЕНЕГАТ КИТАЙСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ»
19.9.54. Суб. 16.00. Дома. Обедал на Моховой в столовой под аркой. Рядом сидели колхозники из Грузии, приехавшие на ВСХВ. Они пили пиво, чокаясь бокалами. Спросили меня, не китаец ли я. Ответил, что я бурят-монгол, и показал китайца за соседним столом. Они - к нему, тот неплохо говорит по-русски, охотно отвечал на вопросы. Расставаясь с грузинами, он поклонился и сказал с акцентом:
- Китайцы керепка любят Сталина. Мы керепка будем идти по пути СССР!
Грузины были довольны, пытались угостить его и меня пивом, но мы отказались. Китаец говорил вроде бы искренне, но я уловил если не фальшь, то какую-то заученность, примитивизм фраз о дружбе народов.
По радио часто передают китайские песни и пьесы. Недавно услышал диалог. «Почему ты отказывался применять эти передовые методы?» «Я не знал, что они советские». Другие сцены столь же прямолинейны. И это вызывает отторжение. Волшебный образ Тао Хоа тает, улетучивается, и диплом по Мао делать не хочу.
23.30. Был с Юлей на ВСХВ. Ждал её целый час, но верил, что придёт, и дождался. Весь вечер бродили у фонтанов, заходили в разные павильоны. Прохладно, свежо было. Огни иллюминаций, прожектора, отражающиеся в воде, но меня больше ослепляли её ясные глаза!  Доехали на трамвае до метро Ботанический сад, пересели на кольцевую линию. На Комсомольской она вышла, чтобы доехать до Стромынки. А я проехал до Калужской *, и на 111-м автобусе – до Ленинских гор. Ехал и всю дорогу улыбался.
20.9.54. Понед. Спецсеминар по эстетике. Дарина Куклинкова: «Национальная форма и социалистическое содержание в искусстве». Скатерщиков внимательно слушает её. Потом выступают Гриша Квасов, Женя Тер-Григорян, Глеб Пондопуло. Немцов – «Художественный образ в свете марксистко-ленинской теории отражения», Слава Дровенников – «Проблема типического и жизненная правда».
- В консерватории считают, - говорит Слава, - что музыка бывает только плохой или хорошей, а не реалистической или романтической. Отрицают классовость музыкальных произведений.
- Социалистический реализм надо увязывать с социалистическим мировоззрением, - заключает Скатерщиков, - Мировоззрение лежит в основе творчества. Поэтому Есенин и Пастернак не являются соцреалистами. Такой подход позволяет нам отличать Теодора Драйзера от Говарда Фаста, Ромэна Роллана от Анри Барбюса, Лу Синя от современных китайских писателей…
О, Господи! Современные китайские писатели! Да их невозможно не то, что читать, даже слушать. Наверное, сменю тему диплома. «Китай и Мао» не нравятся. Там приходится не столько думать, сколько систематизировать,
пересказывать, излагать. А это скучно. Решил взять самоубийственную тему «О противоречиях социалистического общества». О ней спорят академики, профессора, и вот, почему-то, решил и я. Узнав о моем уходе из спецсеминара по Китаю, Юлик Харламов шутливо назвал меня ренегатом китайской революции.

* Ботаническия сад - ныне метро проспект Мира. А Калужская стала Октябрьской.
На семинаре Бурлак по марксизму-ленинизму я выступил против перегибов в развитии национальной по форме культуры. Сказал, что не стоит переводить на бурятский «Войну и мир» Толстого и «Философские тетради» Ленина, пусть все читают на русском! Если бы так выступил кто-то из русских, его бы обвинили в шовинизме, а я, бурят, - вне подозрений.
Но Валентина Николаевна качает головой, мол, скользкое мнение. Наши члены партии с недоумением смотрят на меня: «Господи, что несёт: не переводить Ленина!» Большинство наших хорошо усваивают, что надо, и будут нести людям отражённый свет. А когда кто-то зажигает свою даже малую свечу – высказывает свою мысль, это настораживает их.
«Московская правда» объявила конкурс на лучшие рассказы и очерки. Премии – от 1000 до 7000 рублей. Не написать ли о друге отца ветеране партии Кузьме Петровиче Чучине? Он, как и Мархоз Петрович Хабаев, строил социализм в Сибири.
«Письмо бурятских товарищей» упоминает Сталин в статье «О политических задачах КУТВ» (Коммунистический университет трудящихся Востока). По-моему «бурятские товарищи» писали об ассимиляции народов на основе марксисткой идеологии. К письму могли быть причастны не только Чучин, Хабаев, но и жена П.А. Сыренова В.И. Хогоева. Валентина Иннокентьевна была делегатом X съезда РКП от Дальне-Восточной республики. Надо написать Петру Александровичу. Если он ответит, использую эти факты в очерке и на семинарах.
Можно поехать на Таганку, где живет Чучин, расспросить об этом. Но лучше написать о чем-то менее скользком? Например, о подавлении кулацких восстаний в Бичуре и Читинской области.
(Позже я узнал, что эта тема ещё более скользкая от крови сотен убитых, тысяч сосланных крестьян и слёз их родичей).
24.9.54 Пятн. Вчера вечером у нас, в блоке 807, впервые были Юля с Розой. Говорили, ели арбуз, смеялись. Ричард был в ударе, острил здорово. Нёма Беркин зашёл, познакомил его с девчонками.
Провожая их, рассказал о сне, который видел недавно. В их комнату подселили девушку с грудным ребенком. Стало тесно. Юля спит на чемоданах, вид изможденный. Говорю им, надо что-то делать. Роза смеётся: «Грудной ребенок? Негде спать? Не хочешь ли ты сказать, что Юле надо куда-то переехать?» Все засмеялись, и только тогда до меня дошла шутка Розы.
НАД ШПИЛЕМ МГУ
27.9.54. Пнд. Чемпионат МГУ впервые проводился на новом стадионе, на Ленинских горах. А до того – на стадионе «Труд» в Сокольниках. Здесь прекрасные раздевалки, клинкерные дорожки кирпичного цвета. А рядом - высотное здание МГУ! Вчера толкнул ядро на 11.80. Личный рекорд. У Гриши Квасова - 10.52. Чемпионом стал биолог Юрий Горбенко – 14.50. Володя Мадуев не выступал. Он на практике в Дубне. Глядя на университет, решил сделать снимок: прыгун с шестом – над шпилем МГУ.*
Результаты по всем видам сильнее прошлогодних. Ирина Турова, поступившая на журфак, пробежала 100 м за 12,2, побив рекорд Н.Герасимовой пятилетней давности. Мать Туровой, тренер сборной СССР, советовала, подсказывала ей. Крупная женщина. Очень гордится своей дочерью.
В субботу собрались в Ясную Поляну, но в автобусе не оказалось мест. Юля позвала меня в Архангельское, куда они поехали с другими третьекурсниками, но Рик уже был там, и я отказался, о чём жалею. Поехали с ним в Донской монастырь. Бродили среди мраморных крестов и памятников, смотрели могилы. День прекрасный, тихий, солнечный. Народу почти не было. Только у стены сидели две девушки, рисуя пейзаж.
Увидели странную картину. Одна женщина разгребала могильный холмик без креста и памятной доски. Доставала цветочные горшочки, вытряхивала из них старую землю, насыпала новую, жирную и зарывала в холмик. Удивило, что она делала всё очень энергично и почему-то улыбалась. Ричард сказал: «Это всё равно, что нести под мышкой гроб и улыбаться». И стал развивать тему, мол, интересное полотно получилось бы, если нарисовать его.
28.9.54 Вт. Вчера проводил Нёму с Курского вокзала. Иркутяне поехали в Сухуми, оттуда в Тбилиси, Баку. Через Каспий в Красноводск. Далее - Ташкент, Ургенч, Хива, Самарканд, Бухара, Фрунзе, Алма-Ата. И потом на Байкал. Там Нёма заедет к родителям в Улан-Удэ. Вот путешествие! Завидую ему. Выпили в ресторане по 200 портвейна и пиво. Ударило в голову. Сказалась усталость после вчерашних прыжков в высоту и метания диска. Да и сплю маловато – по семь часов. Днём сонливость наваливается. Вчера из-за проводов Нёмы лёг в 2 ночи, проснулся в 8.30.

* В 1960 году, став аспирантом, я исполнил свой замысел - заснял географа Андрея Полосина над планкой и над шпилем МГУ.
Прыжки проходили перед диском. Было холодно, ветрено. Я замёрз, устал. Прыгнул всего на 155 см, но зачёт дал. Не стал бы прыгать, но меня попросили, больше некому. Прыгал «ножницами», т.е. перешагиванием. Стиль-примитив. Диск метал с места, как древний грек. Вращение не получается, ведь надо уметь. И всё же метнул на 32.53, дальше Алика Бельского и Гриши Квасова. Юрий Горбенко улучшил рекорд МГУ на три метра – 46.65! Очень крупный, здоровый парень, весом за сто кг, я рядом с ним - тонкая кишка. Ирина Турова побила рекорд МГУ юристки Нели Ивановой в беге на 200 м – 25,7 сек. И победила в толкании ядра – 10.92.
Результаты, конечно, слабые. Но таков - тогдашний уровень. Например, рекорд СССР по прыжкам в высоту у мужчин был 198 см. А сейчас – 2.39)
29.9.54. Среда. Аудитория 42, на Моховой. Тер-Саакянц выступает о войнах, справедливых и несправедливых. Лёва переписывает ведомость об уплате взносов. Дарина Куклинкова чинит кожаную перчатку. Зуля Тажуризина с Женей Воробьевой рисуют мордочки, смеются. Люся Георгиева печальна, что необычно. Казарцев с Кузнецовым шепчутся о чём-то.
Ночь на 3.10.54. Ричард мылся сейчас в душевой, а я, кончив стирать носки в раковине, вышел и выключил свет. Через некоторое время возвращаюсь туда, включаю свет и удивляюсь тому, что он моется в темноте.
- Володя, - отвечает он, - хотел сунуть мочалкой тебе в лицо, но не стал.
- Я вовсе не думал оставлять тебя в темноте.
- Остается радоваться, что рефлексы подавляют в тебе все.
Недавно проводили девчонок, приехавших почти всем составом бывшей 472-й комнаты. Юля, Роза, Тамара Бекаревич, «Илянэ из Бухареста». Поиграл на пианино в гостиной. Они удивились моей игре. Потом стали вспоминать детские считалки, вроде «Катилася торба с высокого горба. В этой торбе – хлеб, пшеница. С кем ты хочешь поделиться?» Рассказывали анекдоты, армянские загадки, смеялись. А когда вернулись в блок, к нам постучал Гурий Якунин и со смущенной улыбкой пригласил к себе на чай. Все молчат, переглядываются. А Рик спрашивает:
- А что у тебя к чаю?
- Хлеб, варенье, песок.
- А какого цвета хлеб? - спрашиваю я.
- Белого, а, кроме того, печенье, масло.
- Гурий, а можно принести сюда? – спрашивает Тамара.
- Давай неси сюда, - добавляет Рик.
Он пошёл, а мне стало жалко его. Днём он попросил у меня на обед, я дал ему пять рублей. И вот, бедняга, наскрёб где-то последнюю мелочь...
Сегодня Юле исполнился 21 год. Подарил ей три тома «Капитала». С трудом нашел их, проехав разные магазины в центре. В поздравлении написал:
 «Подарок слишком тяжеловесен, но нет ничего лучше для думающего философа, чем это гениальное произведение. С точки зрения полезности этот подарок поистине неуязвим. В день твоего рождения, мне хотелось бы сказать тебе, Юля, будь всегда такой же искренней, простой, какой я тебя знаю. Володя. 2 октября 1954 г.» А она не всегда проста, искренна.
Провожая девчонок, нёс тяжёлую сумку, где лежали эти три тома. А, посадив их в автобус, подумал, что подарок, конечно же, громоздок. Это не изящное зеркало, которое мы с Риком подарили Розе Чертковой.
3.10.54. Воскр. По радио звучит «Шехерезада», третья часть «Царевич и царевна». На душе солнечно, как и на улице. Стены зоны Б отражают яркий свет в окно моей комнаты. Облака, легкие, шёлковые, плывут на фоне ясного неба, такого голубого и чистого в своей нежности к людям. Как хороша взаимная любовь небес и людей! И она отражается в стихах поэтов, мелодиях композиторов, которые благодарят за всю эту ласковость всемогущего золотого солнца и луны, звезд.
Но грустно оттого, что рядом нет Юли. Я не могу позвонить ей, пригласить сюда, побыть наедине, поделиться всем, о чём думаю и мечтаю. Вижу её только с Розой, Тамарой. Они хорошие, но мне хочется быть и говорить только с ней одной. Вчера она была хороша, как никогда. Ей так идёт причёска, которую сделали её подружки.
5.10.54. Втор. Рассказ о любви к студентке консерватории. Он увидел её во время антракта на концерте Бородина. Познакомились в электричке, после концерта в консерватории. Живёт в Переделкино, ездит со скрипкой в футляре. Осенняя грязь на тропинке у романтического мостика через Сетунь. Тёмные деревья у кладбища…
Ночь на 6.10.54. 3 часа. После лекции по физике, которую читали на физфаке, Юля зашла ко мне. Впервые оказались вдвоем. Показал ей фотоальбом с пейзажами Забайкалья, снимками родных. Она с интересом разглядывала их. Восхищалась красотами гор и Селенги. Потом возникла пауза, какое-то напряжение повисло в комнате. Мне так хотелось прикоснуться и даже обнять её, но не посмел. И зря. Надо было не только прикоснуться, но и поцеловать. А я – телёнок. Чтобы разрядить обстановку, Юля стала рассказывать о старушке в поликлинике.
- Доченька, - обращается та, - скажи, пожалуйста, связано ли ухо и горло?
Юля объяснила, как связаны ухо, горло и нос. И бабушка сказала:
- Третьодни я кушала и подавилась, а потом у меня ухо заболело. Теперь понятно, что крошка попала туда. Хотела дстать…
Не сумел передать, как она рассказывала. Очень смешно, с юмором. А потом сказала, как провела своё первое занятие пропагандиста. Так же смешно, интересно. Я так не умею. В лифте спускались вдвоем. Хотелось тронуть её, но не посмел. Проводив, долго музицировал в гостиной, выражая игрой невысказанные чувства.
8.10.54. Пятн. 12.30. Вчера в Колонном зале на встрече писателей с молодёжью выступили Симонов, Долматовский, Сергей Васильев, Безыменский, Михалков. Потом выступали рабочие, студенты, библиотекарша из Мытищ и др. Послал записку с просьбой дать слово, но желающих было так много, да и наверняка все они были намечены заранее. Зал был недоволен. Грибачеву устроили обструкцию. Председательствующий извинился и сказал, что все желающие могут прислать тексты выступлений в «Московский комсомолец». Может, написать? Примерно так:
- Хороших произведений о студентах нет. Юрия Трифонова прочли и… забыли. Стихи Маргариты Алигер не очень волнуют. Рассказы Сергея Антонова читать трудно. Из-за тщательно выписанных деталей идёшь, словно по вязкому асфальту. Другие не знают жизни студентов. Я не призываю вас ходить с нами в турпоходы, экспедиции, посещать лекции, лаборатории, но я не видел ни одного из вас в высотном здании, в аудиториях, общежитиях.
Русская литература стремилась пробуждать добрые чувства к людям. Вспомните, как дружили Пушкин и Гоголь, Толстой и Чехов, как Короленко поддерживал молодого Горького. А сейчас бросается в глаза враждебное отношение писателей друг к другу. Вспомните, злую перепалку Шолохова и Симонова о псевдонимах, вспомните, как Лифшиц глумится над Мариэттой Шагинян, какие шпильки всовывает многим критик Трегуб. Эти публичные склоки неприятны молодым писателям, и они не хотят обращаться к вам за помощью и советом…
Молодым нужен не один тонкий журнал «Смена», а несколько толстых журналов. Предлагаю обсудить на ближайшем съезде писателей вопрос о создании студенческого журнала, где мы могли бы пробовать свои силы…
Вряд ли я выступил бы так гладко, как написал здесь, но и такое горячее выступление показало бы ненормальность положения в литературе. Решил послать выступление «О студентах писать трудно» в «Московский комсомолец» и «Литгазету».
Утром, делая зарядку в коридоре, увидел из круглого окна-иллюминатора, как у физфака рабочий косит траву. Спустился вниз, обежал угол нашего крыла и попросил косу. Тот с удовольствием уступил. Я начал косить, потом вытер лезвие травой, поправил косу оселком. Жиг-жиг, жиг-жиг. И продолжил. Рабочий удивился: «Косить можешь. Откуда сам-то?» «Из Бурят-Монголии». «Где это?» «За Байкалом». «А-а».
Когда мне стали поступать конверты и звонки из редакций, дежурная Полина Ефимовна Витушкина сообщала мне звонком с пульта. А если я приезжал с Моховой, она вручала конверты лично в руки. Она, конечно, не знала, что в них отрицательные ответы и отписки, но официальные пакеты вызывали у неё почтение, а заодно и уважение к тем, кто их получал. Среди них был и Илья Немцов. Он продолжает осаждать редакции своими рассказами. Роман с «Комсомолкой» затянулся. Обзор обещали дать, потом попросили обновить, но нам надоело ездить туда.
В конце 1-й книжки - список моих кредиторов: КВП – 500 р. Прудникову – 200. Лихошерстных – 15. Березину – 15. Кимуле – 48. Суворову – 25. Дарине – 100. Оруджеву – 80. Квасову – 50. Чулковой – 50. Мчедлову – 25. Силакову - 25. Многие зачеркнуты как оплаченные. А рядом должники: Говорова - 25, Якунин – 5. Долик – 25. (Адольф Сергеев). У Силака есть оригинальный метод напоминания: «Вот тебе пять рублей, и ты будешь должен 25».

ВИЗИТЫ ЗЕМЛЯКОВ
10.10.54. Воскр. Началось сбываться предсказание Рика – друзья и родичи стали напоминать о себе. Поздравлениями, приездами. Были такие, кто сначала не верили в моё поступление, и до сих пор проверяют, вдруг отчислен. Но большинство доброжелательны. Последние годы Н.И. Зугеев, начав собирать материалы о боевом пути погибшего земляка полковника Борсоева, встречается с его однополчанами в Москве, других городах. И обязательно заходит ко мне. *
Недавно он пригласил меня с собой на станцию Баковка. Когда он записал
всё нужное о Борсоеве, мы поужинали, а потом я сел за пианино. Зная, что хозяйка играет, но стесняется, я предложил сыграть в четыре руки. Она отказалась, сказав, что ничего кроме Собачьего вальса не умеет. Поймав её на слове, попросил начать его. Я присоединился и стал одновременно с ней играть совершенно другую мелодию. Эффект удивил саму исполнительницу, её мужа и Николая Ивановича. «Собачий вальс» неожиданно превратился в весёлую задорную польку.
Однажды мы побродили по ЦПКО, и я пригласил Николая Ивановича на Ленгоры. Его поразило здание МГУ, фойе, столовые, комнаты обежития. И вдруг он попросил показать зачётку. Не меняясь в лице, я сказал, что она в деканате. Он удивился, не поверил, но я всё же не дал её. Я постеснялся того, что в последних сессиях у меня почти нет отличных оценок. Узнав об этом, Ричард сказал: «Теперь гость подумает, что ты троечник». О таком повороте я не подумал и очень жалел потом.
Недавно мне позвонил старый друг отца Н.Б. Пивоваров. Они работал вместе на Кумыске. Я помню его сыновей, которые младше меня. Сейчас Николай Буинович - зампред Совета Министров БМАССР. И вот я зачем-то понадобился ему. Встретив меня в гостинице «Москва», он угостил омулем, забайкальскм салом и мы пошли в ГУМ, где он хотел купить писанино.
Мой отец сказал, что я играю, и попросил меня помочь в выборе. Вовсе не чувствуя себя специалистом, я пошёл с ним. В музыкальном отделе на первом этаже стояли десятки пианино фирмы «Красный Октябрь». Взял аккорды на одном инструменте, сыграл «Кампанеллу» на другом. И обнаглев, грянул на третьем бравурную часть тарантеллы «Венеция-Неаполь» Листа.
Пройдя с десяток  пианино, я не обнаружил особых различий – все звучали хорошо. Странно, но за мной стали ходить люди, чтобы слушать игру. Мне было неудобно от этого и от того, что я играл на полусогнутых ногах. В конце концов, нашёл самую мягкую, по ощущению, клавиатуру и предложил взять этот инструмент. Продавец выписал чеки за пианино и доставку его на

* Позже я помогал Н.И. Зугееву редактировать материалы. Книга выдержала несколько изданий. В итоге Владимир Бузинаевич Борсоев был посмертно удостоен звания Героя Советского Союза. В этом огромная заслуга Николая Ивановича. И я рад, что помог ему.
вокзал, откуда его отправили в Улан-Удэ. *
Как-то увидел на Ленгорах Энгельса Хилтухина. Он родственник поэта Данри Хилтухина. Учится в МГИМО. Хорошо одет, пижонистый. Чего стоит его имя Дели, которое он называет при знакомствах. Волосы чёрные длинные. Блестят от бреолина. Увидев мою короткую причёску, сказал: «Тебя девушки не будут любить. Постригись нормально». Говорит, что шьёт себе смокинг. Высокий, чуть пониже меня, он строен, сухощав, но неспортивен и очень скуласт. Лицо «сурово монгольское», загадочная улыбка. Говорит, что хочет жениться на москвичке. Дай-то бог. Но мне с ним не по пути.
Время от времени заходит и Максим Хитынов. Как ни странно, он успешно сдаёт экзамены. (В итоге он получил диплом и преподавал философию в Благовещенске).

ВЫХОД В КОНСЕРВАТОРИЮ
10.10. 55 Воскр. На Ленинских горах часто выступают знаменитые артисты и музыканты. Вполне можно обходиться выходами в Актовый зал и Дом культуры, но мы слушали концерты и в Москве. Недавно пригласил Юлю в Большой зал консерватории. Выступали молодые скрипачи Виктор Пикайзен и Нина Школьникова, трубач Тимофей Докшицер, Ольга Эрдели (арфа) и др. Школьникова исполнила первую часть моего любимого концерта Мендельсона для скрипки с оркестром.
В антракте девушка ярко, вдохновенно говорила о восточных узорах в музыке Бородина и Римского-Корсакова. После антракта предстояло исполнение «Половецких плясок» и симфонической картины из «Садко». Слушая девушку, я вдруг увидел Рику Рабинович и Нину Трунову. Рика бросилась ко мне:
- Какой молодец, что пришёл! Так рада видеть тебя! - При этом она по-свойски приобняла меня. А Нина улыбалась более сдержанно. Потом, глянув на Юлю, которая читала что-то на стенде, сказала: «А она ничего».
- Ты что, видела её?
- Мы с Рикой сидим в бельэтаже под портретом Шопена, напротив вас.
-  Да признайся, что разглядывала её и Володю в бинокль, - засмеялась Рика. Сказав это, она увидела знакомых и отошла к ним.
* В 2003 году я побывал на квартире покойного Н.Б. Пивоварова, чтобы взять его фотографии для книги «Выдающиеся буряты». Сел за пианино и удивился прежней мягкости клавиатуры и прекрасному звучанию. Судя по всему, его очень берегли или мало играли.
- Странно, что Юля тебе понравилась, - сказал я.
- Почему? – спросила Нина.
- Хотя бы потому, что мы нравились друг другу. Как у вас с Толей?
- Он хотел пойти, но его вызвали в Зеленоград. Преподаёт в МИЭТе.
- Скажи, пожалуйста, как психолог, как друг по походу, пара ли мы с ней?
- Ну и вопрос, – засмеялась Нина, - А впрочем, попробую.
Глянув на Юлю, потом на меня, она прищурилась и сказала:
- Вот так, сразу, трудно сказать, да и боюсь ошибиться. Но вы смотритесь органично, как очень хорошая пара. Так что Бог в помощь!
Вот так Нина, моя первая любовь, как бы благословила меня.
То посещение консерватории помогло написать рассказ «Концерт Мендельсона». Я почти дословно передал, что говорила искусствовед, а главную героиню назвал Нинель Стольникова.

СОКРАЩЕНИЕ ФИЛОСОФОВ
12.10.54 Втор. Как удар грома - философский факультет сокращают. Это вызвано, как нам сказали, «перепроизводством» философов, которых «некуда девать». Правда, позже выяснились другие причины, о которых написано в главе «Подводные камни 200-летия МГУ». Сокращение проходило драматично. Менялись профессии и судьбы не только переходящих на другие факультеты, но и связанных с ними людей. Как у нас с Юлей.
Со 2-го и 3-го курсов переводят на другие факультеты по 30-40 человек. С 4-го – около 15. Не трогают только 1-й курс и наш 5-й. Девчонки из бывшей 472-й, живущие теперь в 448-й комнате, разбегаются. Юля, Тамара, Роза решают, куда перейти. Остаются на факультете Ляна, как румынка, и Неля Портнягина, как психологичка. А разрешают перейти на любой из всех остальных одиннадцати факультетов. Юля выбирает между химическим и биолого-почвенным.
На дежурстве в «Ударнике» посмотрели бесплатно, как дружинники, 2-ю серию  «Бродяги». Радж Капур, красавица Наргис и мелодии из фильма сводят всех с ума. «Сын вора может стать только вором!» - пошутил Струков на семинаре по психологии. Все засмеялись, но Спиридонов возразил: « В колонии Макаренко доказали обратное».

13.10.54. Среда. Меня попросили сообщить лекторам Ленинского РК комсомола о том, что 21 октября состоится заседание лекторской группы. В неё входят Инга Александровская, Бараев, Горцуева, Клара Ким, Новиков, Зина Павлова, Пентковская, Алла Федосова, Ярушина. А всего 45 человек с гуманитарных факультетов.
14.10.54. Чтв. Юля выбрала химфак. Мне это не нравится. Лучше иметь дело с людьми, чем с колбами и ретортами.
Ночь на 16 окт. 3 часа 20 мин. Дорогие люди советские! Может быть, сейчас родился писатель: я окончил рассказ «Стихотворение о первой любви».
Захлебываюсь от радости и удовлетворения – рассказ, кажется, получился. Вот перепишу утром, дам Ричарду, а вечером Юле, если она зайдёт.
16.10.54 Суб. Отказа из МК и ЛГ нет. Это хороший признак, значит, могут напечатать. Переписываю рассказ, а из зоны Б доносится первая часть концерта Мендельсона для скрипки с оркестром. И так хорошо идёт под эту музыку. А ведь это знак, посыл - назвать рассказ «Концерт Мендельсона»!
Ночь на 18 окт. Был на Стромынке. Встретился с Юлей. Она проводила меня до метро «Сокольники», а я проводил её обратно до общежития. Говорили о многом, просто и спокойно. До того, пока ждал её, увидел в коридоре и выписал из стенгазеты филологов стихотворение Клауса Цирмана.

Я Сталина не видел никогда.
И даже голос был мне незнакомым.
Но издали на нас обрушилась беда,
И сердце сжалось неподвижным комом.
И я заплакал, как дитя, как сын.
Ушёл отец. Он так был добр со мною.
И у Кремля склонилось знамя.
Там текст великой клятвы прозвучал.
Наедине я говорю с Отцом.
Он с нами здесь, когда у Мавзолея мы идем,
Нам Сталинская речь слышна.
Наш Сталин жив! Живет в сердцах людей.
А там, где Сталин, там победа!

Переписал стихи как свидетельство времени. Прошло полтора года после смерти Сталина, а Клаус написал и опубликовал их в стенгазете.
Ночь на 20 окт. Не спится, дело в том, что совершенно нет денег. Ричард купил ботинки и 6 томов Ленина. Вот и горим. До стипендии – неделя. Занять не у кого. Питаемся плохо. В столовой выбираем самое дешевое – пшённую или манную кашу, вечерами пьем чай с хлебом. Похудел сразу, да и бессонница мучает. Сегодня печатал фотографии. Очень хороша Юля на факультетском собрании, когда я снял её входящую в аудиторию 02 на Ленгорах.
Рассказ научил меня многому. Во-первых, по совету Рика я стал не выдумывать, а писать как бы о себе. Во-вторых, я понял, что, кажется, способен на лирику. Юле очень понравилось, более того, она сказала, что я могу писать лучше. О, какого высокого мнения она обо мне. Даже страшно потом разочаровать её. Между прочим, ей и Рику понравилось мое несостоявшееся выступление о писателях. Перепишу рассказ и отошлю в МК. Вдруг опубликуют, а нет, пришлют отзыв. Посмотрел на башню, и глазам не верю, - 3.30. Не опоздать бы на семинар.
Ночь на 22 окт. Не спится. Как теперь с Юлей? На будущий год я заканчиваю, а она перейдёт на второй курс. Если мы сойдёмся, где жить, где найти работу? Да и согласятся ли родители, чтобы я остался в Москве?
Дел полно. Лекцию об алкоголизме надо сдать. Статью в «Ленстиль» написать. Зачем я согласился остаться в газете? А тут еще предстоят дежурства в бригадмиле, начинается первенство по баскетболу. И лекцию об алкоголизме написать.
Нехорошо на душе: Диме Авраамову нравится Юля. Она перестала быть комсоргом, но он останавливает её в коридорах, беседует с ней явно не о комсомольских делах. А что, завидный жених, москвич, отличник, член факультетского бюро ВЛКСМ. Гнёт линию, заданную сверху. Далеко пойдёт. Одевается хорошо, выглядит соответственно. Однако чем-то похож на Гурия Якунина. Те же толстые губы, широкий рот. Он будет делать карьеру деловито, шаг за шагом. «На него можно положиться», говорят о таких.
А идущим непроторенным путем труднее. Они нервозны, ведь им приходится преодолевать гораздо большее сопротивление. И рядом с «надёжными» они не внушают доверия. Мало ли что может выкинуть этот малый, который тревожит, доставляет хлопоты руководству своими странными суждениями, нежеланием спокойно глотать то, что преподносится на лекциях.
25.10.54. Понед. Финансовую брешь закрыл Рик. Он съездил к своим «дедам» в Богородское, занял денег. До стипухи хватит. Они, между прочим, меломаны. Когда-то слушали в Москве Беньямино Джильи и Тито Гоби. В субботу вечером ужинаем в столовой с Юлей и Риком. Подходит Матбуа Ахмедова и говорит: «Звонил Лёва Спиридонов, тебе надо ехать на дежурство во 2-е отделение милиции». Дежурил и на другой день. Спекулянтов билетами прижали. Хулиганы, щипачи, надвигая на глаза серые кепки, уходят от «Ударника». Мы вошли в зал и ещё раз посмотрели «Бродягу».
Вчера вернулся домой и вспомнил, что сегодня должен был сдать заметку о логиках. Рика не было дома. Пошёл к Наташе Акиевой. Она только что приехала со Стромынки. «Знаешь, кого я видела там?» и сказала, что говорила с Юлей и позавидовала ей. Наташа тоже хотела перейти на химфак, но ей, пятикурснице, не разрешили. Показал наброски об их группе, обсудили. Кое-что записал.
Вернулся домой, тут же вслед за мной вошли Рик и Лия Веселова, ходившие за кленовыми листьями. Свежие, весёлые, возбуждённые. Лийка поставила несколько веток в хрустальную вазу у Рика и в мою. Жёлтое на фоне красного. Так красиво. Когда она ушла, поговорил с Риком об их группе и сел писать заметку. Писал до 6.30 утра.
27.10.54. Среда. Проспал до полудня. Алик Оруджев пришёл, и мы поехали в редакцию журнала «Вопросы философии». Он хочет предложить им статью «Об источниках противоречий в социалистическом обществе». Взял меня в напарники как человека, владеющего пером и пишущего диплом о противоречиях.
Дежурная Витушкина с придыханием сказала: «Звонят из Ленинского райкома». Инна Владимировна Колосова просит сдать мою лекцию раньше. Хочет обсудить её 4 ноября на собрании лекторской группы. «Надо показать, как следует писать». Там будет 45 старшекурсников разных факультетов МГУ. Но ничего, справлюсь.
28.10.54. Четв. Проводил Юлю с Ленинских гор до Киевского вокзала. Шли быстро, легко, всего за час. Она рассказывала об опытах в лаборатории. Готовя раствор, не нашла щипцов, откусила лед зубами, потом сунула палец в колбу. Лаборант сказал: «Такие способы в нашей практике ещё не применялись», и стал говорить о чистоте опыта, опасности обжечь руки и неточности результатов. Она смутилась и сказала, что не нашла щипцы и градусник. «Не градусник, а термометр», - вздохнул он. Потом она рассказала, как трудно работать на аналитических весах. Я пошутил, что скоро буду разбираться в опытах как химик. У входа в метро я сказал ей:
- Юля, тебе трудно ездить на занятия со Стромынки. Переезжай ко мне, давай будем жить вместе.
- Что ты! Не хочу стеснять вас с Риком, - сказала она, покраснев.
После расставания я сел на троллейбус. Но настроение совсем не испортилось. Правда, я корил себя за то, что сделал предложение столь буднично, без всяких слов признания. Это было неожиданно не только для неё, но и для меня. Причём я сказал это в упор, не смущаясь, не отводя глаз, и даже, кажется, с улыбкой. Боже мой! Не ожидал от себя такого нахальства.
31.10.54 Воскр. Ездил на Стромынку. В комнате были Юля и Тамара. Когда я попросил Юлю выйти в коридор, Тамара тут же встала и, опустив глаза, вышла из комнаты. Мне стало неудобно, а Юля улыбнулась и сказала:
- Вот видишь, теперь выходить не надо.
- Юля, ты могла бы прийти на праздничный вечер в нашу группу? Мы собираемся на квартире Вали Сычёвой.
- Нет, Володя, я буду чувствовать себя неловко.
- Но ты ведь всех знаешь, тебя все знают.
- Нет-нет.
- Ну, ладно, не буду настаивать. Вот прочти это, когда я уйду, - сказал я и положил на стол два конверта, от её мамы и брата Лёни.
Она очень удивилась, увидев, от кого они. И почему-то покраснела.
С Лёней Свириденко познакомился весной, когда он проезжал Москву, поступая в морское училище. Ездили по Москве вместе с ним и Юлей, фотографировались. Осенью он поздравил меня с праздником. Я ответил. Он, видимо, рассказал обо мне маме, показал фотографии. И Елена Петровна вдруг написала мне. Рассказала, как в конце 1932-го встретила шахтера Костю Свириденко, как ей пришлось бросить институт, когда родилась Юля. На Украине был страшнейший голод, как и по всей стране, но муж, работавший на шахте, получал неплохо, и они выжили.
Юля, наверное, забеспокоилась, о чём и как пишет мама, нет ли ошибок. Они есть, но и мои родители не идеально грамотны. Приехав домой, увидел ещё два письма, от её мамы и Лёни. Елена Петровна продолжила свои думы о переходе Юли на химфак, о том, что из-за этого она теряет три года. Но главное, что её беспокоило: «Сможете ли вы удержаться от безрассудства, не вздумаю ли я жениться на другой? А если нет, дождусь ли её за годы разлуки?»
Она написала не совсем так, но смысл был такой. И как же душевно, просто, искренне делилась своими сомнениями. Видимо, я понравился ей по рассказам Лёни, снимкам, моим письмам. Её ничуть не смутила моя азиатская внешность. Она поняла, что дружба наша с Юлей очень серьёзна. Говорить ей о новых письмах не буду, чтобы не волновать её. Она и так поняла, что дела наши зашли далеко, раз уж её мама и брат пишут мне.

ВСЁ МОЁ НЕВЕРИЕ
3.11.54. Среда. Вчера провожал её. На станции Ново-Арбатской сели в центре зала. Шумели поезда, шли люди. А Юля вдруг говорит:
- Володя, извини, но я не люблю тебя.
Увидев, как изменилось моё лицо, она заплакала и уткнулась в платок.
- Я не верю тебе, - сказал я и, впервые обняв её за плечи, почувствовал, как они содрогаются. Тяжело далось ей антипризнание.
Она ничего не ответила.
- Зачем ты говоришь так? Вспомни, как ты улыбалась на вокзале после каникул. Вспомни мои и твои письма, когда я был в военном лагере. Вспомни, как мы сидели на Ленинских горах, как сияли твои глаза!
Вскоре она встала, вытерла слезы и сказала:
- И всё-таки это так.
Мы расстались. А сегодня она не пришла ко мне, как обычно. Я пошёл на химфак, но не застал. После вчерашнего разговора она стала только ближе и роднее. Утром увидел сон. Мы стоим на парапете Ленинских гор, у трамплина, обнимаемся, целуемся. Юля плачет и шепчет:
- Какой же ты, Володенька, высоченный!
- Чего же ты плачешь?
- Я не хочу быть обузой.
- Какая обуза? Что значат четыре года, когда речь идёт о целой жизни! Моя родители расстались на три года, когда мама поехала в Читу в медчилище. А твоя мама пошла на ещё большую жертву – оставила учёбу ради тебя и других детей. И посмотри на себя, братьев и сестру, какие вы! Разве не стоило этого сделать ради вас? Только не подумай, что я призываю тебя бросить учебу и поехать со мной в Сибирь.
Это уже повтор наших вчерашних слов.
Сейчас пишу ответ её маме. Напишу, как ни в чём не бывало. Нечего расстраивать заранее. Завтра факультетский вечер. И в это время мы будем играть с мехматом. На моих играх она не была ни разу. Так что не будет и завтра. Между прочим, завтра – ровно год, как я вручил ей четыре тетрадки с объяснением в любви. Это было у выхода с философского факультета.  быстро, куда глаза глядят. Моросил дождь, дул ветер. Не помню, где и сколько я бродил по Москве, а на утро заболел и слёг в больницу.
В голове звучит какая-то странная мелодия, которую не могу уловить. Скрипки, как во вступлении к «Лоэнгрину», плачут и плачут. Лет через десять я приеду в Москву и услышу эту мелодию вновь. Но без Юли. У меня не будет жены и детей. Состояние такое, что готов сесть на подоконник, и грохнуться на асфальт с восьмого этажа.
5.11.54. Пятн. Вчера произошло небывалое в истории университета: философы выиграли у чемпионов МГУ, баскетболистов мехмата! Встреча проходила в спортзале на Моховой 9. Соперники вышли спокойные, уверенные в себе. Их капитан Игорь Ермаков, игрок первой сборной университета, сидел на лавочке, решив отдохнуть перед игрой с геологами, которая предстояла через день. Зато вышли мои друзья по Красновидову – Эмиль Ершов, Владик Писаренко, Гена Ситников, Дима Банный. Кроме них – «столбы» Елизаров, Розанов. Они повели в счёте, но отрыв не большой, так как играли, не надрываясь. И к перерыву счёт сравнялся.
Лия Веселова, Женя Тер-Григорян побежали через улицу Герцена на факультет, где шёл праздничный вечер, и Лия крикнула на весь зал:
- Сейчас проходит встреча с мехматом, философы играют с чемпионами МГУ на равных! Давайте поддержим их!
Раздались доброжелательные, но скептические аплодисменты. В спортзал пошли далеко не все. Но среди них оказались аспиранты Мераб Мамардашвили, Боря Грушин, Арчил Ильин, Юра Щедровицкий, Коля Бочкарёв.
После перерыва зал оказался забитым до отказа. Узнав о назревающей сенсации, кроме философов пришли экономисты, историки, филологи. Среди наших почему-то оказались Роза Черткова, Тамара Бекаревич, которые никогда не ходили на игры. А чуть позже появилась и Юля в сопровождении… Димы Авраамова. Я увидел их в дверях сразу, как они вошли, так как в это время выбрасывал из-под кольца мяч, забитый нам.
Весь зал болел за слабых, то есть за нас. К сожалению, не играл Юра Ситнянский, перешедший на журфак. В начале второго тайма Игорь Ермаков встал и вышел. Все подумали, в знак протеста против плохой игры. Однако он переоделся в раздевалке и вышел на площадку. С его помощью команда мехмата довольно легко оторвалась от нас. Это успокоило их, и они снова стали играть вальяжно, вразвалочку.
И без того маленький зал из-за наплыва зрителей стал ещё теснее. Пользуясь этим, мы легко блокировали атаки соперников. Я несколько раз накрывал броски Ермакова. Алик Роганов, Толя Калиничев тут же подбирали отбитые мячи и выходили к их щиту, где оказывались я и Гриша Квасов. Они били довольно точно, а когда не попадали, мы с Гришей подбирали мячи и добивали в кольцо. Лева Спиридонов не злоупотреблял прямолинейными передачами и «руководящими» окриками. На меня нашло какое-то странное спокойствие. Я не мог смотреть на Юлю. Игра напряжённая, не до неё. Но однажды, забив мяч, увидел, как она кричит, аплодирует. Пользуясь случаем, Дима обнял её за плечи, а она, якобы не замечая этого, продолжала хлопать в ладоши.
В конце тайма, при счете 47:49, я забил мяч и сравнял счёт. А за секунду до финального свистка вышел один на один против Игоря Ермакова, сделал вид, что хочу бросить, он прыгнул, чтобы перекрыть меня, а когда начал опускаться, я вонзил в кольцо решающий мяч. 51:49. *
Боже мой! Что тут началось! Все бросились ко мне, стали тискать, хлопать по плечам, спине. А я, ничего и никого не видя, стоял в каком-то оцепенении и, как мне сказали позже, даже не улыбался. Юлины подруги тоже поздравляли меня, но я «не заметил» их. Выходя из зала, увидел, что Дима Авраамов тянется с поздравлениями, но я сделал вид, что не вижу его и Юлю. Но руки Мераба и Арчила пожал.
- Ты один сделал игру, - сказал Мераб.
- Я горжусь тобой, - добавил Арчил.
В коридоре и раздевалке друзья по команде продолжали обнимать,

* Игра проходила в зале № 2, более близком к консерватории. Щит тоже северный. Мне так хочется зайти в тот зал. Есть ли там кольца? Сейчас я, конечно, не допрыгну до них – 305 см, но прикоснуться хотя бы к щиту очень хочу.
поздравлять меня и друг друга. А я разделся, зашёл под душ и, отвернувшись от всех, дал волю своим чувствам. Слёзы хлынули из глаз Меня колотила нервная дрожь, но, к счастью, этого не было видно под струями воды.
Позже геологи Женя Долгинов, Пуся, Чехович, Андрей Книппер, сын композитора, Несмеянов, племянник академика, встречая меня в столовой и других местах, благодарили за то, что мы подрезали их главных соперников. А тренер сборной МГУ Александр Наумович Давидсон заявил об отмене игр на Моховой:
- Отныне все игры будут проходить только на Ленинских горах!
Мол, только в малом зале могла произойти такая сенсация.
Почему игра с мехматом оказалась лучшей за все годы? Это произошло благодаря… Юле. Сказалось всё моё неверие в разрыв с ней. Вот бы выиграть у химиков! Во всяком случае, я приложу к этому все силы.
Эмма Федькова сказала, что по университетскому радио передали: «Философы выиграли у мехмата, хорошо используя игроков высокого роста. Два последних решающих мяча забил Владимир Бараев».
     9.11.54. На другой день после игры с мехматом Юля пришла ко мне в комнату. Поговорили хорошо. Я вручил ей свои записи, с просьбой почитать позже, без меня. И был уверен, что теперь она поймет, что я не смогу жить без неё, и она признается, что на Ново-Арбатской сказала неправду.
6 ноября поехал в Москву на вечер нашей группы у Вали Сычёвой. Она теперь живёт в проезде МХАТа, над книжным магазином. Приехав слишком рано, решил пройтись по центру. Вечер тёплый. Напротив Академкниги - большая толпа. Думал, кто-то попал под машину, но люди собрались у новой марки «Волги». Поразило цельное ветровое стекло. Потом по Кузнецкому мосту прошёл к площади Свердлова.
У Большого театра столпотворение – одна за другой подъезжают правительственные машины на торжественное заседание. Останавливаются не у колонн, а у боковых входов во дворе. Все оцеплено милиционерами и людьми в штатском.
Обратно шёл через Охотный ряд по Горького. У почтамта - пробка, от «Националя» до Главтелеграфа К-9 и Советской площади. Водители, торопя регулировщика, начали сигналить. Гудки слились в необычайно редком звучании, а водители улыбаются и сигналят, сигналят. Когда вернулся, все уже сели за стол, и я оказался рядом с Галей Старостиной.
- Ну, Володя, хоть ты и думаешь, что я плохой человек, давай помиримся!
- Что ты, Галя, я вовсе не думаю так.
После ряда тостов Матбуа Ахмедова вдруг встала и сказала:
- Ребята, давайте выпьем за расцвет бурят-монгольской культуры!
Все засмеялись, потянулись к ней и ко мне с бокалами.
- Спасибо! - сказал я, - но переводить «Войну и мир» на бурятский не буду.
Очень хорошо, мило посидели до полуночи. Домой вернулся в час ночи. Утром проспал начало сбора на демонстрацию, но поехал на Калужскую площадь, где пробился переулками к нашей колонне.
Эмблему МГУ с портретом Ломоносова и орденом Ленина на фоне ярких бархатных полос несли Лёва Спиридонов, Здишек Цацковский и ещё двое. Я присоединился к ним и взялся за это довольно тяжёлое сооружение. Когда мы оказались на Каменном мосту, грохнули залпы орудий у Кремлевского дворца. Тут Слава Дровенников спросил:
- Володя, с чем можно сравнить эти залпы? И я скажу, будешь ли ты писателем.
- Упали мешки с камнями, - тут же ответил я.
Слава задумался и сказал:
- Довольно неожиданное сравнение. Ты будешь писателем!
Лёва глянул на нас и рассмеялся, не сказав ничего. Но ясно, он считает нас дурнями. Надо же - сравнил салют со стуком камней в мешках!

НЕУДАЧИ ПОСЛЕ ПОБЕДЫ
10.11.54. Ср. 1 час дня. Дома. На Моховой идёт семинар, а я не поехал, пишу лекцию об алкоголизме, иначе в райкоме грозят выговором.
Вчера две неудачи. Первая - фактически провалил педпрактику.
Семинар у геологов проходил в башне, левее высотного здания, в странной аудитории, где окна – с трёх сторон. Побывал здесь на предыдущем занятии. Преподаватель Инна Леонидовна Юрова весьма неохотно согласилась на моё присутствие. Но я посидел сзади один час. В группе - геоморфологи, петрографы, гидрологи. Большинство листали толстые книги, двое играли в морской бой, другие обменивались записками. Народу было мало. Из 26 – отсилы половина. А у меня - и того меньше - 9. Многие до сих пор не вернулись с каникул.
На этот раз я сидел спиной к Москве-реке, слева от меня – башни обсерватории, проспект Вернадского, справа – биофак, Киевская железная дорога. А впереди, вдали – пустое пространство, за которым - аэропорт Внуково. *
Преподавательница сидела сзади, лицом ко мне, но я плохо видел её из-за солнца. Ребята не подготовились к семинару. Никто не мог ничего сказать о базисе и надстройке. Тогда я стал говорить о том, что общественные науки требуют такой же точности, как и естественные науки. И написал мелом на доске: «Способ производства = производительные силы + производственные отношения. А словами пояснил: «Способ производства – это совокупность производительных сил и производственных отношений».
«Общественно-экономическая формация = производительные силы + производственные отношения + надстройка».
Странно, но студенты начали слушать и записывать.
- Многие категории политической экономии и философии, - продолжил я, - можно изобразить подобными формулами, почти математически. Даже такие сложные категории, как базис и надстройка.
И только я начал рисовать новую «формулу», преподавательница поднялась с места, быстро прошла к столу.
- Товарищи студенты! Я вынуждена заявить, что подобных формул нет ни в одном учебнике. Наш практикант навязывает вам непонятные вещи!
Смотрю на неё. Инна Леонидовна, молодая, красивая женщина, явно возмущена. Спорить с ней невозможно. Она тут хозяйка, она отвечает за идейное воспитание студентов. А тут пришёл я, наговорил, бог знает что, и никакой ответственности за свои слова не несу.
Поняв, что дело зашло далеко, я извинился. Вижу, она готова прервать занятие, а если не удастся, выйти и доложить, куда следует. Она была напугана, но весь её вид выражал решимость выкорчевать идеологические выверты неожиданного вторжения философа-практиканта. Я успокоил её, сказав, что не буду писать формулы, и стал рассказывать о базисе и надстройке. Дело кончилось тем, что Юрова не согласилась и с моими положениями по переходному базису социалистического общества и включением религии в надстройку.
- Религию нельзя включать в надстройку! – заявила она, - Религия - не

* Тогда Москва кончалась буквально за зданиями МГУ.

действующая, а отмирающая часть общественной жизни.
Расстались мы весьма прохладно. Навсегда запомню эту светлую полупустую аудиторию, с окнами с трёх сторон. Я буквально физически ощущал, как меня пронизывают не только лучи солнца и света, но и глаза Юровой.
Ричард сказал, что в его группе биологов слепой кандидат наук Белецкий, выслушав план предстоящего занятия, вздохнул: «Ну, что ж, может, вам удастся заинтересовать их. Они весьма прохладны к гуманитарным наукам».
Однако Рик серьёзно подготовился, и семинар по базису и надстройке, провёл хорошо. Биологи, в основном девушки-ихтиологи, пришедшие в полном составе, слушали внимательно. И Белецкий похвалил Ричарда.

Вторая неудача - в спортзале. После семинара у геологов я пошёл в трёхзальный корпус на игру с историками. В большом зале играть тяжелее, мы стали выдыхаться. Сказалась и усталость после игры с мехматом. И мы проиграли. И кому? Даже в худшие времена философы побеждали историков. У них ведь ни одного игрока из сборной. Более или менее там лишь Б. Кулов, Манин, Бочаров. Но после нашей победы над мехматом, они настроились и победили. Меня и Гришу держали особенно. Били по лицу, пытаясь смахнуть мои очки. Портил дело Спиридонов своими топорными передачами и окриками. Пришёл домой усталый избитый, поцарапанный, злой.
Поздно вечером Алик Оруджев зашёл ко мне и сказал, что Юрова звонила на факультет и пожаловалась на меня. В таком вот настроении мне надо, во что бы то ни стало, закончить лекцию по алкоголизму.
Юлю не видел целых пять дней. Вчера дважды ходил на химфак, днём и вечером, но не заставал. Днем какой-то женский голос спрашивал меня по телефону, но я был на практике у геологов. Вспомнил, что мне надо купить часы её брату Лёне. Между прочим, сам я остался без часов. Сняли в Стромынском трамвае ещё в конце 4-го курса, а я не заметил. Незадолго до того, я увидел в толчее, что ремешок моих часов расстёгнут. Я подумал, случайно, но во второй раз не заметил, и остался без часов.
11.11.54. Чтв. 12.30. Меня вызывают на старостат за вчерашнее отсутствие на семинаре. Сегодня Юля зашла и сказала:
- Я хочу учиться, но этим помешаю тебе.
Не могу понять, искренни ли её слова: Кому нужно это «благородство»? В общем, кажется, всё кончено. Нет никакого просвета в настроении. Густой туман окутал шпиль университета. А мое сердце обволокла чёрная туча. Надо писать об алкоголизме, а мне захотелось выпить.
Почему-то вспомнилось, как в 1940 г. начальник госпиталя на Верхней Березовке покончил с собой: привязал шнурки от ботинок к шее и к спинке кровати, и утром его нашли мёртвым. Тётя Нина Балацкая боялась ходить вечерами возле того дома.
13.11.54. Суб. Мою лекцию обсудили в райкоме. Разгорелся спор о начале, где я говорю: «В жизни очень много радостей. Жалею тех, кто не может пить вино. В разумных пределах оно полезно». Но решили оставить, чтобы не отталкивать слушателей  прямой атакой на любителей выпивки.
Купил часы Лёне Свириденко и написал:
«Дорогой Лёник! Мне очень хочется встретиться с тобой лет через десять. Тогда ты уже будешь мужественным морским волком, которому не страшны никакие океанские штормы. И я с удовольствием пошёл бы в плавание на твоём корабле, а потом описал бы его. И пусть эти часы всегда будут показывать самое точное время!»
Дважды видел Юлю во сне. 1. Моя мама жарит блины, я ем, а она говорит, чтобы я оставил Юле. 2. Юля проходит мимо и делает вид, что не замечает.
Ночь на 17.11.54. Говорили сейчас с Риком, что наши писатели не пишут о «низменных» вещах. А ведь Горький писал о жидких грудях Нехаевой, Толстой - о тайном желании княгини Марии плотской любви.
Вряд ли опубликуют описание того, как юноши в военкоматах вынуждены голыми показываться перед женщинами-врачами и медсестрами. Например, в Кунцевском военкомате мы голые шли с первого на второй этаж, прикрывая руками свой «стыд», а медсестра опускала перед нами глаза.
Ночь на 20 ноября. 1 ч. 20 мин. Приятное для Юли событие – её поселили в зоне Ж, где живут химики. В большой комнате на троих, окнами к Москве, кроме Юли, - Света и Рита Лебедева. Вещи ей помог перевезти какой-то физик, который однажды приглашал её в театр. И всё же мне кажется, что у нас с Юлей ещё не кончено. Позавчера был с ней в консерватории. (У нас с Риком абонемент, но он не мог пойти). Сегодня вечером она приходила ко мне. Я начал говорить, что хочу разрушить барьеры запретных тем. (Развитие нашего с Риком разговора.) Потом показал ей письмо от её брата Лёни, написанное на украинском. Она перевела некоторые неясные для меня слова. Расстались хорошо.
22.11.54. Пнд. Зима пришла. Вокруг университета сугробы и ровные длинные кучи снега, подготовленные для уборки снегоочистителями.
Вечером звонок из райкома. Вера Малькевич сообщила, что послезавтра я впервые буду читать лекцию перед строителями в Новых Черемушках.
Ночь на 27 ноября. Пришло новое письмо от Юлиной мамы. Очень тёплое. Пошёл к Юле, показал его. Сидим, разговариваем, и я вдруг говорю:
- Вот мы с тобой гуляем, ходим на концерты. А не мешает ли это тебе?
- Как мешает? – удивилась она, - Может, я мешаю? Или что-то случилось?
- Ну, это неважно, - смутился я.
- Ах, неважно? – съехидничала она.
- Нет, это важно. Но, может, ты хочешь дружить с кем-то, а я мешаю?
- Ты долго над этим думал, Володя? – спросила она, улыбаясь.
Я умолк. Сидим, молчим. Наконец, спрашиваю:
- Юля, а кто тот физик, который помог тебе перевезти вещи?
- А-а, Саша! А что?
- Может, ты познакомишь меня с ним? Хочу узнать, кто стал твоим другом.
- И ты скажешь, кто я?
- Нет, Юля, не то.
- Он бывает у нас редко. В субботу звонил, пригласил погулять, но я отказалась.
После разговора чувствовал себя глупцом и ушёл противный сам себе.

ДОБРОВОЛЬНЫЙ РАЗРЫВ
Ночь на 30.11.54. Часы на башне показывают 2.20. Вчера ездил с Юлей на Стромынку за её шубой. Бывшая 472-я рассыпалась. Юля и Тамара – на Ленгорах, остались Роза, Неля и Ляна. Да и то переехали в 438-ю.
Когда мы вошли, Ляна запрыгала от радости. По старой памяти «помог по хозяйству» - повесил абажур, прибил на стены портреты, картину «Лунная ночь», которую Юля подарила Ляне.
По пути на Ленгоры безумолку говорили обо всем. Приехав сюда, зашли к Тамаре, которая живет в зоне Е, напротив нас. Она забегает к нам, не столько ко мне, сколько к Рику. В субботу Юля пришла ко мне, а у Рика были Наташа Говорова, Валя Близненкова, Неля Пономаренко.
Затем мы с Юлей ушли в кино. После этого оделись и пошли гулять. Холод был сильный, пришлось спустить и завязать уши шапки. А Юля в шубе не мёрзла. Прошли к трамплину, потом в сторону Ленинского проспекта. Шли быстро. Я рассказывал об уральском походе. Проводил её до зоны Ж, после полуночи вернулся к себе и увидел Валю и Нелю, которые остались ночевать у нас. Спать не хотелось, я пришёл возбуждённый, радостный после прогулки с Юлей. И у них настроение хорошее. Вспомнили прошлогодний поход на Солнечную Поляну и смешные случаи там. За пять лет есть, что вспомнить. Они легли в комнате Рика, а он перешёл ко мне, лёг на полу, на широких подушках от дивана. А я - почти на голых пружинах.
Сегодня Юля по телефону пригласила меня к себе. Взял кусок сала, которое прислали мне из дома. Ожидая, пока сварится картошка, разгадывали армянские загадки, потом пошли в гостиную. Пианино у них расстроено, клавиши западают. И я не стал играть. Картошку с салом ели с удовольствием, продолжали шутить, смеяться. А когда Рита и Света вышли, Юля сказала, что настроение у неё совсем нерабочее. А я сказал, что так и экзамены можно завалить. Она как бы осеклась и после паузы вздохнула:
- Н-да, ты прав, это может случиться. Даже «грюстно» стало.
У лифта, провожая меня, она сказала:
- Знаешь, Володя, вот завтра будет день, - она загнула мизинец, - ты ко мне не придёшь. Послезавтра будет день, - загнула безымянный палец, - ты не придёшь…
- Юль, ты что? А позвонить-то можно?
- Нет, - улыбнулась она, загибая средний палец, - Через три дня будет день, ты не придёшь. А встретимся только тогда, когда я сдам зачёт, а ты сядешь за свой диплом. Только честно, Володь!
- Конечно, Юль!
- Ну, смотри! Отнесись к этому серьезно.
В лифте я подумал, до чего мила, хороша была она, когда по-детски загибала пальцы. Тут надо было увести её на лестничную площадку, обнять, поцеловать. Шёл домой и удивлялся, как подействовали на неё мои слова.
- Что я наделал? – бормотал я, - Мне ведь будет «грюстно» без тебя, Юлечка!
Вернувшись домой, я увидел в комнате Рика – Алика Оруджева. Они оживленно говорили по теме моего диплома. Это так поразило меня, что я молча сел и стал слушать.
- В «Экономических проблемах социализма», - говорил Рик, - у Сталина нет ничего нового о противоречиях социалистического общества.
Алик вздрогнул от радостного удивления и сказал:
- Я тоже думаю так, но боялся говорить об этом.
Далеко не во всём они соглашались. Спорили так, что не сразу заметили меня, главного виновника спора. Наконец, я извинился и вмешался в их беседу.
3 декабря 1954 г. Пятн. Моховая 11. Аудитория 61. Собрание группы по итогам педпрактики. Кроме Валентины Николаевны Бурлак здесь гости с кафедры педагогики: М.Т.Смирнов (МТС) и Иван Савченко.
- Подавляющее большинство получили прекрасные отзывы и отличные оценки, - сообщила Валентина Николаевна, - но преподаватель геологов Юрова не хотела засчитывать практику Бараева и даже позвонила об этом на кафедру. В беседе с ним выяснилось, что ничего страшного в его формулах политэкономии нет. Просто он пытался заинтересовать геологов, так сказать, математическим толкованием общественно-экономических категорий. В итоге Юрова согласилась поставить Бараеву «хорошо».
- Я помню, - сказал Михаил Тимофеевич, - как Бараев сдавал экзамен на третьем курсе. Он чересчур эмоциональный человек. Советую ему, да и другим, научиться сдерживать себя, не торопиться с провозглашением своих теоретических открытий.
- Целиком и полностью согласна с Михал Тимофеичем, - сказала Валентина Николаевна, - Так, например, Бараев заявил о том, что не стоит переводить на бурятский «Войну и мир» и «Философские тетради» Ленина. Тогда я не стала поправлять его, но сейчас советую в будущем быть осторожнее, в хорошем смысле слова. Ведь вас могут передёрнуть и сказать, что вы против перевода Толстого и Ленина на родной язык.
Ночь на 4.12.54. 1 ч. Послезавтра игра с геологами. Решили поехать с Гришей в старое здание, потренировать крюки и прямые броски одной рукой, как делает Женя Долгинов. Недавно смотрел игру первой сборной МГУ с Нефтяным институтом, чемпионом вузов Москвы. Женя блистал именно такими бросками. И наши выиграли. Однако нефтяники очень здорово используют «столбов».* Как только мяч попадал к ним, считай, мяч в корзине. Попросим Лёвку Спиридонова накидывать мячи нам. Но его трудно переделать, он хочет забивать сам. К сожалению, спортзал на Моховой был занят, потренироваться не удалось. А мы почти месяц не держали мяч в руках. Так странно составлен график первенства.
Как и условились, мы с Юлей не встречаемся. Жить по железному распорядку пока не получается. То бессонница, то дела – спорт, газета, лекции по алкоголизму. Позавчера написал ей письмо.
«Юлия Константиновна! Здравствуйте! Как видите, слово свое не нарушаю, не прихожу, не звоню, но мне так «грюстно», что я не могу видеть Вас. И вот решил написать. К счастью, Вы не догадались запретить это своими пальчиками. Вернувшись с последней нашей встречи, увидел у нас Заида Мелик-оглы Оруджева, который спорил с Ричардом Ивановичем Косолаповым по… моему диплому. Мои друзья очень глубоко, оригинально мыслят и спорят. Аж искры летят! Они так увлеклись, что заметили меня только тогда, когда я осмелился подключиться к их разговору по моей теме».
5.12.54. Воскр. Не выдержали, встретились с ней в столовой, потом пошли в кино. Юля сказала, что мы заслужили это: она сдала зачет по неорганике, мне удалось отстоять педпрактику. А днём после игры между химиками и журналистами началась наша встреча с геологами. Перед ней физик Антс Коорт, специально пришедший на игру, сказал мне, что геологи боятся нас.
Это не могло предвещать ничего хорошего. Ещё накануне Надя Говорова сказала, геологи «с перепуга» понесут нас на сто очков. Так и вышло. Они вышли на игру с особым настроем. Ещё до перерыва разрыв стал большим. Но и тогда Женя Долгинов кричал: «Не расслабляйтесь!» Чехович, Книппер, Несмеянов работали на полном серьёзе. Пуся творил чудеса дриблинга. А мы, месяц не державшие в руках мяча, быстро выдохлись в большом зале.
Прудников, пришедший поболеть за нас, после игры увидел Андрея Книппера. Усталый, он шёл в шикарном геологическом кителе и пел песню отца «Полюшко-поле». Высокий красивый немец с русской душой. Он племянник Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой и кузен актрисы 3-го рейха Ольги Чеховой. Его отец Лев Книппер поставил бурятскую оперу «Энхэ Булат-батор», написал вместе с Бау Ямпиловым музыку балета «Красавица Ангара».
* Ныне «столбы» - центровые. В протоколах стали фиксировать блок-шоты, подборы, перехваты. А тогда этого не делали.
      Ночь на 6.12.54. 2 ч. Не знаю, как у других, но вот я люблю Юлю и никто, кроме неё, мне не нравится. Никто не выдерживает сравнения с ней. Однажды на Стромынке я сидел в 472-й, и туда зашла Наташа Акиева. Побыла совсем немного, поговорила и вышла. А Юля сказала: «Да-а, красивая девушка». Я улыбнулся и пожал плечами. О том, что Наташа мне нравилась, пока я не знал Юли, говорить не стал. Но в тот раз я попытался посмотреть на них «совершенно объективно», и понял, хоть Наташа и хороша, но для меня Юля лучше. Чем, не могу объяснить.
Сегодня в столовой мы с Юлей оказались за одним столом с одной красавицей. У неё томные глаза, каштановые, как у Юли, волосы, стройная фигура, более пышные груди. Но меня не тронула её красота. Я пишу это честно. Не в расчёте показать эти строки ей, как порой бывало раньше. Но меня по-прежнему беспокоит её «признание» в метро.
А что сейчас? Встречи по инерции? Или какая-то игра? Может, наличие тайной игры, не отсутствует и сейчас? Я объясняю своё чувство к Юле и полное равнодушие к её возможным соперницам чертой прирожденного однолюба. Вообще-то этот термин мне не нравится. Но это чувство страхует человека от возможных искушений. В жизни ведь всякое бывает.
Между прочим, мои мама и папа всегда жили так. Веря друг в друга. Конечно, бывало, ругались, порой даже крепко. Но я не помню и намека на что-то нехорошее, грязное в их отношениях. И такое возможно лишь при взаимной любви и только тогда! Это не даёт появиться ржавчине на сердце – ревности, которая оскорбляет настоящую любовь. В противном случае тень подозрений расхолаживает любовь, и это называется брак, в бытовом и переносном смысле.
7.12.54. Втор. 10 утра. На улице ветер, снег запорошил окно с улицы.
Каждый день видимся с Юлей. Вчера встал поздно, иду в кафе-сарделечную и вижу у газетного киоска Юлю и Тамару.
- О, Володя! – улыбается Тамара, - Мы шли недавно, и я говорю, видишь, Юха, а Володя ещё в постели – занавеска на окне задёрнута.
- Я заснул в четвёртом часу.
- Что, не действуют мои таблетки? - спрашивает Юля.
- Знаешь, приехали Близненкова и Пономаренко, привезли домашних пирожков, варенья, конфет, засиделись до полуночи. Они уехали, я лёг, принял таблетки. Но сон не шёл, и я стал писать.
Договорились пообедать вместе. Разошлись по своим кельям. Сунул в её тетрадь по математике запись, в ночь на 6 декабря, переписанную мной.
18.45. Вчера Юля попросила показать мой распорядок дня. Я обещал и сейчас составлю его. Не для неё, а, прежде всего, для себя.
Подъем – 7.30.
Зарядка – до 8 ч.
Завтрак – 8.00 - 8.30.
Чтение газет – до 9.
Семинары, лекции – 9 – 12.
Разминка, разрядка – 12 – 13. Пианино, чтение журналов, стирка, чай.
«Самоподготовка» – 13 – 16.
Обед -16 – 16.30.
Отдых (сон, прогулка) 16.30 -18 ч.
Умственная работа – 18 – 21.30.
Кино. Чтение. Прогулка, каток – с 22 ч. До полуночи.
Отбой – 12 ночи.
Ночь на 8 дек. Смогу ли выполнять режим? Мешает неумение засыпать сразу. Сейчас лёг в 12.30, а уже 2 часа. За окном сильный ветер. В комнате холодно, хотя я заткнул щели в рамах, наружной и внутренней.
8.12.54. Ср. Моховая 11, аудитория 61. Семинар В.Н. Бурлак. Погода пасмурная. Небо матовое. Снег кружит вихрем на фоне ободранной кирпичной стены жилого дома возле театра Ермоловой, на улице Горького. Крыша в снегу. Телеантенны торчат из сугробов, как кресты на кладбище. А вокруг труб тёмные круги оттаявшего снега. Изнанка парадной улицы весьма скучна, и восторгаться пейзажем трудно.
Вчера - первая лекция по алкоголизму. Ответственный за сбор Радченко, выпускник мехмата МГУ, сотрудник Института точной механики, постарался, и народу в Красном уголке было много. Правда, после лекции назначили концерт. Все пришли фактически на него. И тут я со своей темой. Меня попросили выступить короче. На меня давил не только неожиданный цейтнот, но и низкий потолок на сцене, отчего мне приходилось нагибать голову, а в итоге пришлось сесть за столик.
- Вряд ли среди сидящих здесь найдётся человек, никогда не бравший в рот спиртного, - начал я, а сзади раздался голос: «А мы не пьющие». Все засмеялись. Я улыбнулся, но не растерялся и продолжил. Людям пришлось слушать, куда беднягам деваться. В конце на мои слова «Вопросы есть?» люди дружно, как школьники, закричали: «Нет, нет!»
- Неужели всё ясно? – спросил я и держу паузу.
- А вот почему пьяный человек шатается?
Мне стало смешно, но люди не засмеялись, ждут ответа.
- Мозжечок! – крикнул кто-то сзади.
Я рассмеялся подсказке, поблагодарил и объяснил всё с научной точки зрения. Радченко написал: «Лекция прошла хорошо», но я был недоволен.
На семинаре Зуля заполняет карточку по личному учету, их раздали в начале, и спрашивает девчонок, как писать, холоста или незамужняя?
- Напиши, вдова, - сказал я. Девчонки прыснули.
Ночь на 11 дек. Около 2 ч. Юля сказала, что мама прислала ей бандероль с моими дневниковыми записями, которые я вручил ей год назад. Я удивился, понял, что мама прочла всё и теперь в курсе всей «истории болезни».
- Ты их возьмёшь или, может, они теперь не нужны?
- Нет, нет. Юля, я их возьму, - сказал я и только потом понял, что вторая часть вопроса не так проста. Может, она загадала: если я не возьму записи, значит, я верю, что мы будем вместе, а я поторопился.
Боже мой! Все это напоминает напряжённую шахматную партию, в которой нельзя допускать промахов. И я понял, что в ходе изматывающей борьбы я не замечаю более тонких ходов. Я не хочу проигрывать тебе, Юля. Но с удовольствием сдался, если бы ты предложила. Я твой без остатка, но не хочу полного поражения, а хочу сдаться на милость победителя. О, Боже! Молю тебя, дай мне силы для борьбы за моё и её счастье!

КОРОЛЕВА БАЛА
13 декабря 1954 г. Понед. В субботу в Актовом зале был вечер дружбы студентов МГУ с рабочими станкостроительного завода имени Орджоникидзе. Пришли на него вместе с Юлей. Я чуть отстал, уступая кому-то дорогу. Она села в первом от сцены проходе. Смотрю, к ней подсаживается «гость» и начинает говорить о чём-то. Она мило улыбается, совсем так же, как мне. Тут подошёл я, сел рядом с ней с другой стороны. Они умолкли.
Вдруг Юля, ни слова не говоря, встаёт и уходит. Оборачиваться вслед не стал. Сижу, делаю вид, что мне всё равно. А парень повернул голову, смотрит, куда она пошла. Лицо красное, перегар изо рта. Спрашиваю, где он работает. Отвечает, в литейном цехе. В перерыве между номерами вдруг вижу, как Юля идёт по балюстраде, между окнами и колоннами, с правой стороны зала, а за ней – Дима Авраамов.
На виду у всего зала она шла с какой-то странной, почти дерзкой улыбкой: «А, будь, что будет!» Яркое платье, облегающее талию и бедра, высокие каблуки сделали её выше, стройнее. Обнажённые до плеч руки были необыкновенно красивы. А Дима шёл за ней, как телёнок на поводке. К моему удивлению, они не спустились в первые ряды партера. Дима открыл массивную дверь президиума и пропустил её перед собой. Ничего себе! Вошли в святая святых, куда студентам вход заказан! Дима использовал свое право как член факультетского бюро комсомола, один из организаторов встречи философов с пролетариями.
Я сидел, как в воду опущенный. Не слышал выступлений певцов, музыкантов. Боже, до чего эффектен был её проход! Какая отчаянная улыбка была у неё! Когда концерт окончился, я продолжал сидеть, решив увидеть, когда вернётся Юля. Зал опустел, все пошли на танцы в фойе. Кто-то из наших, смеясь, крикнул мне: «Володя! Концерт окончен». И я вышел.
Фойе переполнено. Гремит музыка, все танцуют, а я нахмурился, стою, как вкопанный, у мраморной колонны. Хочу уйти, но не могу. Вдруг ко мне подходит яркая, стройная блондинка, хорошо одетая, выше Юли, и приглашает на белый танец. Я не сразу узнал Светлану Голобородько, до того изменилась, похорошела она.
За ней ухаживал на первых курсах Саша Сухарев. Именно ей он пел популярный вальс «В парке старинном, над морем, шумит листва». Баритон у него хороший, похожий на голос знаменитого Николая Рубана. Но потом они расстались. Света - филолог, в Актовом зале оказалась случайно. Зашла на огонёк, увидела меня и пригласила на танец. Это было так кстати, а то я стоял мрачнее тучи.
- Как дела у Саши? – спросила она.
- Он женился на сокурснице Тоне Рыжковой. А как у тебя?
- А никак, - засмеялась она. - А ты, Володя, не женился?
- Я ещё мальчишка, - усмехнулся я.
- Да что ты! Ты так повзрослел, такой серьёзный. Я даже боялась подойти.
- Знаешь, я влюбился в одну девушку, но у нас что-то не так.
- Кто она?
- Химичка, первокурсница.
- Да нет, какая она? – улыбнулась Света, - Не землячка?
- Нет, украинка. Юля.
- А на кого она похожа, допустим, из актрис?
Начав вспоминать, я не мог назвать никого и удивился этому.
- Ну, конечно, такая красавица - сравнить не с кем, - засмеялась она.
Со стороны могло показаться, что мы давние друзья и очень подходим друг к другу. Позже мне так и сказали сокурсницы, а подруги Юли Тамара и Роза жутко заинтересовались, что это за красавица вызвала меня на танец.
И тут я увидел Юлю и Диму. Они кружили, раскрасневшись, взволнованные. Как же я пропустил их появление? Почему они так долго были в комнате президиума? Может, там есть буфет, и они посидели и выпили там? Сейчас белый танец. Значит, она пригласила его! Интересно, видит ли, с кем я танцую? Не показать ли её Свете?
- Не расстраивайся, Володя, - Света почувствовала перемену моего настроения, - всё у тебя будет хорошо. Не с ней, так с другой.
- Другая мне не нужна, - вздохнул я.
- О, как ты влюблен! – улыбнулась она, - Тебе можно позавидовать.
- Ой, нет, - усмехнулся я.
Когда танец кончился, Света попросила проводить её. Она узнала о Саше Сухареве, больше ей здесь нечего делать. Если бы я не признался в своей несчастной любви, она, может, осталась бы, потанцевала со мной.
Вернувшись, увидел, Юля танцует с Розой. Странно, ведь столько парней вокруг. Но я понял, Роза рассказывает, что я танцевал с блондинкой. Юля, ослеплённая Димой, могла не заметить этого.
Когда танец окончился, к ней подошёл литейщик, который подсел перед концертом. Она мило улыбалась ему, опять же совсем, как мне. Ну, как можно? Она, что, не отличает меня от него? Ей всё равно, кому улыбаться? Когда зазвучала музыка, они пошли танцевать. До чего они не подходят друг другу! Он краснолицый, с грубыми чертами лица. Но как хороша Юля! Даже в это время я любовался ею. Потом к ней снова подошёл Дима, и она стала танцевать с ним.
Яркая, ослепительная, она была настоящей королевой бала. И тем горше было то, что она одаривает своими глазами, улыбкой любого, кто оказывается перед ней. Не выдержав «невыносимой пытки», я спустился на первый этаж и увидел Володю Пономаренко, который год назад жил у нас на Стромынке. Зная, что он охраняет Актовый зал, я спросил, может ли он провести за кулисы?
- Запросто, - ответил он, - приходи как-нибудь днём. Сейчас туда нельзя.
Пошёл домой, видеть никого не хотелось. Ричарду рассказывать не стал.

МОЙ КОНЦЕРТ В АКТОВОМ ЗАЛЕ
14.12.54. Сегодня в обед мы с Риком увидели Володю Пономаренко. Я напомнил о его обещании, он тут же повёл нас. Шли неторопливо, у него ведь протез. Он выглядел очень солидно, недаром его стали звать «Володя-аспирант», хотя он не был и студентом. Кроме того, он прославился как прекрасный сапожник. Шил на заказ самые модные женские и мужские туфли.
Опираясь на трость, Володя завёл нас с Риком в Актовый зал. Показав на шторы, он сказал, что они стоят тридцать тысяч каждая. Открыв дверь, в которую входили Юля и Дима, он показал артистические уборные, комнаты отдыха, большой круглый стол и огромный холодильник.
- Зачем он? – спросил я.
- А как же, тут ведь проходят приёмы, фуршеты.
- Что такое фуршет? – Я впервые услышал это слово.
- Это когда пьют и закусывают стоя, - снисходительно улыбнулся он.
Потом Володя показал туалеты, лестницы вверх и вниз.
- Снизу от Главного входа сюда проходят особо важные гости, - пояснил он, - А наверху – киноаппаратная и другие спецкомнаты.
- В общем, есть, где уединиться, - сказал я, гадая, где могли быть Юля с Димой.
- Конечно, - усмехнулся Володя.
Когда мы вышли из комнаты президиума, он предложил мне сесть за рояль. Он слышал, как я музицирую у себя на этаже.
- Да что ты! Как можно? – удивился я.
- Я здесь главный, - важно усмехнулся Володя, - и я разрешаю.
Боже мой! Передо мной уникальный концертный рояль «Беккер», на котором играли великие пианисты Рихтер, Гилельс! Сев на мягкий квадратный стул, я поднял крышку, погладил клавиши и испытал священный трепет.
- Давай, давай, Володя, - подбодрил Рик.
Не зная, что исполнить, чтобы не осквернить Актовый зал, я задумался.
- Начни с «Кампанеллы», - подсказал Рик.
Начав знаменитый перезвон, я несколько успокоился. Сыграл вторую часть седьмой симфонии Бетховена, тарантеллу «Венеция-Неаполь» Паганини-Листа. Потом Володя попросил сыграть что-нибудь украинское. Я исполнил «Чёрние бровi, карiе очi», «Нiчь яка мiсячна, зоряна ясная». В честь Юли, конечно. Будь у стен Актового зала некое запоминающее устройство, оно сохранило бы и мои аккорды. *
Вечером обнаружил записку под дверью.
«Привет, Владимир Владимирович! Как Ваши дела? Как прошёл семинар? Что это тебя так долго нет? Мы с Тамарой вторглись, решили проведать и вот, неудачно. Ну, где же ты? Как ты, Володь, умеешь исчезать? Ай-ай! Всего хорошего!  PS. Привет от Томки. Завтра тебе позвоню. А как распорядок дня? Выполняется? Ю.С.»
Боже мой! Всего день минул, а она - как ни в чём не бывало! Будто не было её торжественного прохода с Димой за кулисы, будто не она танцевала с ним и литейщиком! А не она ли чувствовала себя королевой бала, мило улыбаясь им! Хочется сказать ей: «Как противна теперь твоя улыбка. Ты казалась такой милой, искренней, хорошей, а, оказывается, это всё - фальшь и лицемерие, очень тонкое кокетство. Твоё мягкое поведение, обаяние, твою женственность, «симпатишность» я, как и другие, принимал за чистую монету. И оказался в числе Якуниных, Авраамовых. Мечтая стать «инженером человеческих душ», я не понял, что ты водила меня за нос целых два года. Этот жестокий урок запомню на всю жизнь. Я думал, что умею разбираться в людях, вижу за внешней красотой их истинную суть. А, оказалось, что я не смог раскусить «свириденщину». Улыбайся, пожалуйста, кому угодно, води за нос очередных Гуриев, того же физика, а теперь и Диму.
Впрочем, теперь он - не очередной, а один из первых претендентов на твою руку и сердце. Он – москвич, комсомольский деятель, далеко пойдёт. К чему тебе иногородние?»
Господи! Что я несу! Ну, подумаешь, станцевала с литейщиком. Надо ведь проявить вниманию к гостю, тем более  к рабочему. Прошла с Димой за

* Через несколько лет при ремонте Актового зала рабочие вынесли этот рояль через окно и увезли в неизвестном направлении. Кстати, строители МГУ Саша Астахов и Максим Хитынов рассказывали, что при заселении высотного здания пианино, кожаные диваны, люстры, шкафы увозились «налево» грузовиками.
кулисы. Ну, и что? В чём грех? Зачем ревновать, уходить с вечера? («Как ты умеешь исчезать?») Сейчас она наверняка спит. Спокойной ночи тебе, Юля! Спасибо за твою милую записку. Как хочется увидеть тебя спящей! И не только увидеть, но и прикоснуться к волосам, обнять нежно, прижаться к твоим тёплым плечам и поцеловать хотя бы в щеку.
Вот придёт она ближе к вечеру. Когда стемнеет, я не зажгу свет. Мы начнем говорить, потом я поцелую её. Она ответит губами, и мы будем целоваться долго-долго. А больше ничего не надо! Честно говоря, я боюсь большего. А как, должно быть, сладки любовные ласки, если столько поэтов писало о них в разные времена.
Почему у многих великих людей личная жизнь складывается непросто. Горький женился несколько раз и всё время на женщинах, а не на девушках. У Маяковского было столько женщин, но он не женился. Лев Толстой был неутомим в молодости, да и в старости. Кто-то писал, будто в Ясной Поляне чуть ли не из каждой второй избы выглядывали детишки, похожие на него. Чехова обожали женщины, не меньше, чем он их. Роберт Бёрнс посвящал стихи своей незаконнорожденной дочурке и девушкам, с которыми имел дело после несчастной первой любви. И у меня тоже не клеится.
(Как в анекдоте: «Ленин умер, Сталин умер. И я себя плохо чувствую»).
Не хочу быть великим. Готов остаться безвестным, лишь бы ты полюбила меня! Мне не нужна ни одна другая женщина. Я хочу быть только с тобой!
Спокойной ночи, Юлечка!
Ночь на 15 дек. Вечером неожиданно позвонила Юля, и мы, несмотря на холод, ветер, пошли привычным маршрутом – к трамплину, потом направо, до Калужской площади и обратно. Шли быстро. Выяснять отношения на ходу не очень удобно. Поэтому говорили о чём-то постороннем. На обратном пути, у обсерватории, она вдруг спрашивает, не сержусь ли я на неё.
- С чего ты взяла?
- Ты какой-то не такой.
- Это потому, что ты оказалась не такой, - сказал я, смеясь.
- Ты имеешь в виду вечер в Актовом зале? И что там страшного?
- Ничего, кроме того, что ты встала и, ни слова не говоря, ушла, а потом скрылась в комнате президиума.
- Ах, вот в чём дело! Ты ревнуешь меня к Диме?
- Что ты? Какое право я имею на это?
- Брось, Володь! – Она остановилась, взяла меня за лацканы пальто. Мои руки невольно потянулись к ней, я осторожно коснулся пальцами её мягкого воротника. Шуба была такой тёплой, глаза сияли так близко! Будь я смелее, опытнее, обнял бы и даже поцеловал.
- Дело не в Диме. Ты не поверишь, но я не считаю его соперником. Посмотри на него. Он, ей богу, похож на Гурия. Почти как брат. Те же широкие губы, тот же рыхлый живот. Правда, он выше, но главное его достоинство в том, что он москвич…
- Перестань! Ну, какой же ты…
- Глупец, - подсказал я.
- Нет, но… что-то вроде, - грустно усмехнулась она.
Хотел объяснить, что я испытал в тот вечер, но не решился. Мы пошли домой, и разошлись по своим зонам.
15.12.54. Ср. Моховая, 11. Сейчас третий час. Семинар Валентины Николаевны Бурлак. Вчера не ел утром, поел только в обед, а сегодня не удастся совсем. Нет денег. Чувствую себя вроде неплохо. Не испортить бы желудок. Так же было на первом курсе, когда я не ел несколько дней. Только хлебал воду из крана. Но тогда я вёл специальный эксперимент. Хотел узнать, сколько смогу продержаться без еды.
Ночь на 16.12.54. Хочу написать Юле, что она ведёт себя, как наш Арсёнкин. Он говорил: надо иметь несколько подруг, чтобы с одной из них получилось наверняка. Он имел в виду не высокие чувства, а плотские утехи. Только этим я могу объяснить её поведение в Актовом зале. «Пусть будет несколько друзей, чтобы выбрать одного из них». Её демонстративный проход и танцы, где она улыбалась всем, как мне, подействовали на меня больнее, чем её признание в нелюбви ко мне.
Даже если мы договоримся подождать друг друга, каково будет мне в Улан-Удэ, когда я вспомню об этом, или представлю другой студенческий бал, где она снова окажется «королевой».
Вечером неожиданно пришла Тамара.
- Вот тебе, Володя, таблетки и яблоко, прими таблетку, съешь яблоко. А то у тебя голова болит.
- Откуда ты знаешь?
- Юля звонила и попросила занести это.
- Спасибо ей и тебе.
- Ты не обидишься, Володя, если я спрошу тебя?
- Конечно, нет.
- Ведь, правда, ты относишься ко мне лучше, чем говоришь?
- Что такого я говорил? – удивился я.
- Ничего особенного, но вроде как я слишком назойлива, лезу в ваши отношения. А ты вынужден терпеть меня как подругу Юли.
- Нет, нет.
- А что за красавица вызвала тебя на белый танец?
Вот главная цель визита!
- Это Света, филологиня, бывшая подруга Сухарева.
- Такая видная, эффектная, - покачала головой Тамара.
- А Юля видела её?
- Конечно. Роза показала её. Вы так хорошо танцевали, а потом вдруг исчезли. Не вместе ли?
- Нет, - засмеялся я, - Конечно, мог бы для форса сказать, что увёл к себе.
- Я видела, что у тебя горел свет, и подумала, что ты уединился с ней.
- Как видишь, нет, - сказал я.
Затем рассказал, что испытал в Актовом зале.
В общем, говорили с 9 до полуночи. Расстались, довольные взаимной откровенностью. Тамара стала ближе, понятнее. Как же она болеет за Юлю и в какой-то степени и за меня! Как ей нравится Ричард! Но он спокоен к ней, как впрочем, ко всем девчонкам. Они ведь буквально вьются вокруг него. Валя, Неля, Лия, Наташа Говорова… Господи, кого же он выберет и выберет ли среди наших девчонок? Дело может кончиться тем, что после университета его окрутит какая-нибудь лахудра.
Ночь на 17 дек. 1 час. Прошлись с Юлей нашим маршрутом. Тамара наверняка рассказала о беседе со мной. Но Юля ничего не сказала об этом. Мы гуляли, как обычно. Мне было хорошо рядом с ней. Правда, я больше шёл молча. Опять вспомнился Актовый зал.
18.12.54. Суб. 9 утра. Встал сегодня в 5.30, хотя заснул в 2 ночи. Решил закончить фельетон о Швеце.
Вчера были с Юлей и Тамарой на катке. Перед этим она зашла ко мне и подарила свою фотографию. На обороте: «Володя, тебе!» И больше ни слова, ни подписи. Она такая красивая, со своей обычной полуулыбкой. Поставил фото за стекло в шкаф. Теперь она буду всегда видеть её. У меня есть другие снимки, подаренные ею раньше и сделанные мной. Но этот портрет - лучший.
Так славно покатались. Увидев Матбуа Ахмедову, начал учить её держаться на льду. Она впервые встала на коньки. Поводил её за собой, потом Тамару. А когда обе в изнеможении рухнули в сугроб, начал кататься с Юлей. У неё тонкие перчатки, я дал ей свои кожаные рукавицы. Она неплохо стоит на коньках, но иногда я подстраховывал её и почувствовал, какие у неё крепкие руки. А чего хочешь? Дочь шахтера!
Мы оделись раньше Тамары и Матбуа. Вышли из раздевалки, Юля спрашивает:
- Что это ты вчера был такой молчаливый? Может, случилось что?
- Нет, Юлечка. Не знаю, почему, но со мной так бывает, - говорю я.
- Я даже не хотела звонить, но позвала на каток.
- И правильно сделала!
 Шли домой весело. Девчонки разрумянились, повеселели. Сначала отделилась Матбуа, потом Тамара, а мы с Юлей постояли ещё немного.
- У меня завтра зачёт по математике. Нас пригласили к 8 утра. Боюсь, не сдам.
- Ни пуха, ни пера!
- К чёрту, - махнула она.
- Э-э! А рукавицы!
- Надо же, чуть было не унесла их, - засмеялась она, - Спокойной ночи, Володя.
- Спокойной ночи, Юля!
«Не хотела звонить». Наверное, Тамара рассказала о нашей беседе, и Юля позвала на каток.

ЛАВРЫ ФЕЛЬЕТОНИСТА
19.12.54. Воскр. Душа пела и радовалась, когда я шёл домой. Попил чаю и понёс наброски фельетона о Швеце Илье Немцову. Он стал читать.
- Вот тут у тебя эмоции, а надо бы, чтобы их выразил сам читатель. Вспомни свой фельетон о Боброве. Там мне понравился отчуждённый, как бы снисходительный тон. Без натяжек и без нажима.
Потом он отошёл от темы и вспомнил нашу с Ричардом рецензию на его рассказы. Мол, и там было примерно то же.  Я прервал его и сказал:
- Знаешь, Илюша, тогда я искал себя, мне хотелось почувствовать остроту пера и жалить им больнее, потому был резок до грубости. Сейчас мне неудобно перед тобой и перед Гариком Немченко. Я много хорошего взял у Ричарда, но вместе с тем, видимо, заразился его ехидством, поиском смешного в людях. А когда Галя Старостина разрыдалась от моих слов, я понял, что зашёл слишком далеко. Потом Гаврила Лихошерстных сказал, что я похож на ребенка, который почувствовал свои силы и начал пробовать их, ломая игрушки.
Тут Илья рассмеялся.
- Так я пришёл к выводу, что надо искать и другие способы изображения, выискивать в людях, прежде всего, хорошее и показывать его. В любом плохом человеке есть что-то такое, что украшает его. Выискивать положительное, доброе труднее, чем выявлять недостатки, которые всегда на виду. Надо находить такие точки в человеке, задев которые, ты помогаешь ему.
- А как ты думаешь сделать это? – спросил он.
- Хочу попробовать в рассказах. Не всякий умеет видеть в себе и других что-то хорошее, надо показать это хорошее ему, зажечь его этим открытием, чтобы он окрылился, стал лучше.
- Как же ты вырос за годы учебы! Говоришь о литературе, как о святом, решил посвятить ей жизнь, постоянно работаешь над собой. И, наверное, ведёшь дневник.
- Да, веду. Вот сейчас, разойдёмся с тобой, и я запишу наш разговор.
- То же сделаю и я, - засмеялся он.
Далее он стал говорить о том, что надо уметь откладывать написанное и, даже если оно будет казаться хорошим, возвращаться к нему через время. Оно должно дозреть, как вино. Илья цитировал Фурманова, не называя его.
Мы разошлись довольные разговором и друг другом. А я вдруг подумал, что и он, и я - не столько начинающие писатели, сколько графоманы. Правда, со временем я всё же стану писателем, а он – вряд ли.
И хотя я был доволен беседой, но подумал, что разговоры с Юлей вдохновляют меня гораздо больше. Она не умеет говорить с умным, значительным видом, но её реплики, усмешки, лукавые глаза дают больше, чем умные речи Ильи и его постоянное скрытое цитирование чужих мыслей, которые он выдает за свои.
Юля делает всё с юмором. Входит, смотрит на мой распорядок и улыбается: «Так-то вы, Владимир Владимирович, занимаетесь самоподготовкой!» Или: «И это называется умственной работой?» Я теряюсь от этих шуток, но мне становится хорошо.
Да, сегодня встал в 5.30, так как боялся, что она увидит мое занавешенное окно и скажет: «Что же Вы опять проспали?» А главное, я хотел фельетон добить, и после разговора с Ильей, закончу быстрее. В два ночи я закончил фельетон. Утром отдал его Илье, и он пошёл в редакцию.
Ночь на 21 дек. 2.23. Илья Немцов сказал, что фельетон  выходит через четыре дня. На редколлегии говорили:
- Написано живо, образно. Выгодно отличается от многих фельетонов.
Оценили начало: «Между прочим, вы имеете дело с чемпионом Украины по академической гребле», - сказал он и скромно опустил глаза». Подпись - «Вл.Бараев, Р.Косолапов». Уговорил Рика поставить свою фамилию, т.к. у меня нет полного права выступать - «сам такой!» Рик прошёлся «рукой мастера», вставил кое-что и подписал.
В последнем номере «Московского университета» в рубрике «По следам наших выступлений» сообщается, что после публикации фельетона исключен из МГУ студент Рудольф Перечицкий. Как бы не загремел Валерка.
Фельетон «Валерий Швец вырабатывает характер» вышел 26.12.54 и имел успех. Миша Мчедлов сказал: «Раньше ты был известен на факультете, а теперь тебя как фельетониста узнал весь университет».
Поразила реакция Швеца. Он ничуть не обиделся и даже доволен своей неожиданной «славе». Вопрос об отчислении не возник. Подумаешь, ползает, скользит гадом, сбрасывает чешую обещаний, постреливая языком, как жалом. Сколько таких.
Как ни странно, это был мой последний фельетон. За долгие годы в печати, почему-то не брался за этот жанр, в котором имел успех в студенческие годы. Как журналист я начал формироваться задолго до публикаций в «Брянском комсомольце» и «Московском университете». Моими пелёнками стали статьи в стенгазетах. В те годы МГУ славился стенной печатью. Десятиметровые полотна выпускали филологи и журналисты. Именно в них оттачивали мастерство будущие писатели, теоретики литературы.
Физики, химики были более сдержанными в метражах. Но биологи, географы, геологи тоже давали волю своим фантазиям.
ТОСТ ЗА КФН
Коля Стяжкин устроил пир по поводу присуждения ему Сталинской стипендии. Были Рик, я, Ким Суханов, Володя Силаков. На столе - колбаса, сыр, консервы, яблоки, очень хорошее вино «Анапа». Коля расщедрился. Его жены не было, она подготовила всё и ушла, чтобы не мешать мальчишнику.
Кстати, Коля Стяжкин одним из первых с нашего курса стал жить здесь с женой в отдельной комнате. Однажды мы с Риком увидели из окна гостиной, как он начал ласкать жену, а потом они скрылись, когда легли на диван. Рик ничего не сказал, но зависти или ещё чего у нас не было. Был лишь интерес к неведомому нам таинству.
Кимуля провозгласил тост за то, чтобы мы скорее стали кандидатами философских наук. Мы единодушно сдвинули стаканы.
- За КФН пьем до дна! – приказал Коля Стяжкин. И, выпив, разбил стакан.
- Делаю это на правах хозяина, а вам не надо, будет много стекла.
После тоста «За КФН» я опьянел и стал, по обыкновению, добрым.
- А вот я точно не буду КФН, - усмехнулся я.
- Не страшно, - успокоил Коля, - у тебя свой путь, и ты добьёшься успехов.
Когда зашла речь о наградах, Рик сказал:
- Не обижайся, Володя, но у тебя не будет орденов.
- Зато у тебя их будет много, - сказал я. *
21.12.54. Вт. С Юлей сегодня не виделись, она готовится к зачёту. Завтра едем за подарком её киевской тёте. Пришло письмо от её мамы. Елена Петровна такая добрая, открытая, и в то же время тонкий дипломат. В ответ на
мои искренние признания о наших с Юлей отношениях она пишет: «Сама я люблю людей, которые откровенные, справедливые и не хитрые. Вот в это число попадаем и мы с тобой, Володя».
Я рассмеялся, прочитав это. Она приблизила меня признанием в том, что мы с ней – в числе «откровенных, справедливых»! И какое точное слово «нехитрые». Как тепло она пишет о Рае, которая «пришла из школы, поела, моет посуду. Серёжа целый день во дворе. Играет в мяч и падает, не попадая по нему. А потом ищет, во что бы ещё забить гвоздь». И так хорошо от этих
* Тост за КФН осуществили все, кроме меня. Более того, Н. Стяжкин, Р. Косолапов и К. Суханов стали докторами философии. Всего среди наших однокурсников оказалось 60 кандидатов, 29 докторов и один академик - В. Лекторский, главный редактор журнала «Вопросы философии». А наши прогнозы о его и моих наградах полностью сбылись. У меня лишь 4 медали, а у Ричарда 12 орденов.
строк, словно от тёплого ветра с Донбасса, где теперь появились добрые друзья.
Ночь на 22 дек. С Юлей отношения как никогда тёплые, доверительные. Рассказываем о своих новостях, а если что-то происходит, говорим всё, что думаем. Вот вечером она обещала придти. Жду, жду, её нет. Звоню, говорит, что пересидела за учебниками, голова болит. Я ей сказал, что надо не только сидеть в читальне и в лаборатории, но и гулять на свежем воздухе.
- А по утрам делать зарядку, - вставила она, смеясь.
- Надо бы, но я не настаиваю на этом. Чтобы день не проходил однообразно, чередуй занятия. От галогенов переходи к решению задач. От химии к физике. для этого нужно четко планировать предстоящее на будущий день.
- Да, ты прав. А что мы говорим по телефону? Давай встретимся.
- С удовольствием, - обрадовался я, оделся и побежал в её зону.
Мы вышли в сторону биофака, свернули направо, пошли к церкви, потом к трамплину. Погода была тихая, мягкая. И разговор на ходу шёл мягкий.
- По телефону ты был такой строгий, - усмехнулась она.
    - Ты меня разоружила своими глазами, улыбкой. Да и какой я строгий, я ведь хочу тебе добра. Как и все девчонки, ты, Юля, теряешь много времени на подруг. Из-за своей отзывчивости отзываешься на просьбы и помогаешь, советуешь, ходишь по чужим делам, а в итоге, время уходит, и ты не успеваешь сделать намеченное…
- Привычка комсорга, - пошутила она, - Хорошо, что теперь я не комсорг!
- Но бывшие коллеги не забывают, - усмехнулся я.
- Ты опять? Успокойся же, Дима не нравится мне. Ты прав, он – как брат Гурию.
- Ого, как ты среагировала на мои слова!
- Иногда ты говоришь в точку, - улыбнулась она.
- Только иногда? – прищурился я.
- О нет, всегда-всегда! – засмеялась она.
Обратно шли мимо фонтанов и ёлок, засыпанных сугробами. Высотное здание, освещённое прожекторами, запорошенное снегом, походило на большую новогоднюю елку. Когда я сказал об этом, Юля кивнула и предложила встретить Новый год у Тамары Бекаревич. Я согласился и сказал, что Рик собирается в Брянск.
- Тогда это меняет дело. Томка ведь хочет пригласить и его.
- А меня в придачу?
- В придачу ко мне, - улыбнулась Юля.
Опешив от признания, я чуть не поперхнулся.
- Давай ещё подумаем, а после решим, - сказала она.
- Только не будем тянуть, а то билеты на бал в Актовый зал кончатся.
Мы вошли в парадные двери главного здания, я проводил её до зоны. Идя домой, я думал: столько раз можно было обнять и даже поцеловать ее, а я, как щенок, который только машет хвостом и не смеет тронуть лицо.

ВСТРЕЧА С ШОЛОХОВЫМ
В декабре 1954 года прошёл II Всесоюзный съезд писателей. Через целых 20 лет после первого. Тогда заседали в Колонном зале Дома Союзов, а сейчас в Кремлёвском дворце. На протяжении недели оттуда шли трансляции по телевидению, радио. Писатели выезжали на фабрики, заводы, выступали перед интеллигенцией. Когда студенты узнали о приезде писателей во главе с Шолоховым, в Актовый зал МГУ на Ленинских горах пришли не только филологи, журналисты, философы и другие гуманитарии, но и физики, химики, биологи, географы. Ричард Косолапов пригласил на встречу отца. Иван Федосеевич, донской казак, который проводил на Дону коллективизацию.
Шолохов опоздал почти на час. Более тысячи человек, терпеливо ждали его. Секретарь парткома МГУ не начинал встречи без живого классика. Когда он, наконец, приехал, его встретили аплодисментами.
- Смотрю на вас, молодых, красивых, - сказал он, - и завидую, что не учился в лучшем вузе страны. Я, к сожалению, из тех, кто университетов не кончал. Конечно, с удовольствием поучился бы сейчас с вами, но…
Оглядывая Актовый зал, его мраморные колонны, лепнину на потолке, Шолохов удивлённо качнул головой. Стало ясно, что он впервые видит это великолепие и не скрывает восхищения. И после паузы он сказал:
- Всё, что интересует вас, - в моей речи на съезде. Почитайте её в газете.
После ряда банальных фраз он махнул рукой и пошёл от трибуны к президиуму. Не дослушав выступления следующего за ним коллеги, Шолохов глянул на часы и покинул зал. Все были разочарованы.
«Конечно, краткость – сестра таланта, но не до такой же степени», - говорила филологиня Света Козлова. «А вдруг ему кто-то назначил встречу?» «Да хоть сам Хрущёв! Но поступать так нельзя!» В зале присутствовали профессора и преподаватели гуманитарных факультетов, могли быть тогдашние студенты - филологи Лев Аннинский, Александр Байгушев, Станислав Рассадин, журналисты Алексей Аджубей, Лев Колодный, Олег Куприн, Гарий Немченко, Марк Розовский, Ким Ляско…
Опоздание, странная речь и демонстративный уход аукнутся ему. В МГУ сложится мнение о Шолохове, как о человеке, который позволяет себе опаздывать, выступать с бессвязной речью и уходить «совсем не по-английски». Многие из перечисленных выше станут ярыми критиками Шолохова…

ЛЕКЦИЯ В ГОСПИТАЛЕ
Ночь на 26 дек. Сегодня поехал на лекцию в военном госпитале в/ч 20186. Подполковник Мычко встретил меня в штабе, провёл через проходную. По дороге сказал, что знает всех наших профессоров философии. Они читали лекции в вечернем университете марксизма-ленинизма. «Прослушал за три года 520 лекций».
В госпитале он приказал медсестре (вот именно, приказал, а не предложил): «Согнать всех ходячих в комнату отдыха!» Пока людей «сгоняли», он попросил мою путёвку и написал в графе «Отзыв»: «Лекция прочитана содержательно. Все слушатели остались довольны. Лектору тов. Бараеву объявлена благодарность. Замполит, п/п Мычко».
Я с удивлением глянул на него, как можно писать заранее, а он и глазом не повёл. В комнате отдыха - молодые солдаты, 1935 г/р. Преимущественно нацмены. Все в полинявших халатах, старых тапочках.
- Внимание! – во весь голос гаркнул подполковник, - Во время лекции не шуметь, не разговаривать, не выходить! Лекцию на тему «Алкоголизм – позорный пережиток прошлого» прочтёт лектор Ленинского райкома ВЛКСМ, студент пятого курса философского факультета Московского государственного университета товарищ Бараев!
Больные сникли от приказного тона подполковника, но когда он вышел, расправили плечи. Начало лекции удивило некоторых, они стали шушукаться, смеяться. Один, раскрыв рот, приставив к уху ладонь, буквально хохотал от моих сравнений.
В конце было много вопросов.
- Вот почему некоторые человеки, - спросил симпатичный узбек, - выпил один литр водки – и ничего, другой выпил сто грамм – дерётся?
- Почему в Чебоксарах, - спросил чуваш, - водку не продают в ларьках, а в Москве продают?
- У нас один выпил на спор четверть водки и не умер. Почему?
- Подумаешь, четвертинка! – засмеялся кто-то.
- Да не четвертинка, а трёхлитровая бутыль, - уточнил солдатик.
- Вы боретесь с пьянством, - начал славный русский парень, - а на Кавказе все пьют и живут долго, а Канделаки поет: «И на горных на дорогах, нани-нани-на, стариков столетних много, дэли-во-дэла!» Он пропел это под общий смех, я пропел ещё один куплет. Отвечал с юмором, атмосфера стала тёплой, непринуждённой. Меня не хотели отпускать, стали спрашивать о философском факультете и о МГУ, можно ли поступить к нам.
Прощаясь, я пожелал всем скорого выздоровления, успешного завершения службы и поздравил с наступающим Новым годом. Меня проводили аплодисментами. Так что прав оказался Мычко: «Слушатели остались довольны». В итоге получилась одна из лучших моих лекций.
Шёл из госпиталя под хлопьями снега. Было сыро, скользко. Сел на 57 автобус, долго ехал по ухабистой дороге. Выхожу из лифта на своём этаже и вижу Юлю. Она пришла ко мне и уже уходила. Зашли в мою комнату, я рассказал о лекции. Настроение у меня было хорошее, у неё тоже. Пошли вместе, она домой, я – в кафе.
Вчера в гостиной нашего этажа обсуждали характеристики. Снова заспорили о Квасове. Мол, нельзя формально писать о нём, что он хороший. В итоге написали неприятные строки, цитировать которые не хочется. А мне написали: «За время пребывания в комсомольской организации философского ф-та МГУ, с 1950 по 1955 год, т. Бараев успешно совмещал учёбу с общественной работой в качестве члена курсового бюро ДОСААФ, члена редколлегии газет «Трибуна спортсмена» и «За Ленинский стиль», органа партийной, комсомольской и профсоюзной организаций факультета. Был лектором Ленинского РК ВЛКСМ г. Москвы. Тов. Бараев активно занимался спортом, пользуется заслуженным авторитетом в группе. Комсорг группы М.Ахмедова. 26 декабря 1954 г.»
Ночь на 27.12.54. Почти час гулял с Риком и Наташей Акиевой. Пришёл, принял душ, спать не хочется. Решил почитать «Что такое «друзья народа?» Завтра едем на факультет к обеду получать стипендию. Куплю рубашки и книги Валерику (брату), себе – очки, фотоплёнку.
Странно: нет записи о фельетоне, вышедшем в газете «Московский университет» 26.12.54. Видно, я не придал ему особого значения. Между тем, именно он открывает огромный список статей и книг Ричарда Косолапова в фолианте «Философский факультет Московского университета» И там указано: «Написан в соавторстве с В.Бараевым.
Ночь на 29 дек. 1954 г. Сегодня ездил с Юлей по магазинам. Купили её тёте изящный подарок – горку уральских самоцветов. Недорого – 72 р. К своему столу на Новый год купили шампанское, вино «Золотая осень», компот, сыр. Тоже немного – на 70 р. И хотя я выложил на это половину суммы, в пути вдруг сказал:
- Не уверен, что будем встречать Новый год вместе.
- Ты что? – глаза вспыхнули удивлением, - Расхотел?
- Нет, я хочу, но вдруг ты думаешь, что я навязываюсь.
- Володя! Перестань. Даже не думай отступать!
- Хорошо, Юля.
29.12.54 Ср. Написал три открытки в Донбасс. Поздравил Елену Петровну и Константина Сергеевича, пожелал Лёне окончить школу, как Юля, с медалью, поступить в морское училище или в МГУ. А третью открытку - Рае:
«Милая Раечка! Юля сказала мне, что ты хороший грамотей. Поэтому прошу, зачитай вслух это поздравление для тебя и Серёжи. Желаю вам, славные малыши, счастья и радостных дней в Новом году!
Сереженька! Не бойся, что я заберу и увезу тебя в Сибирь, если ты будешь вести себя плохо, как пошутила Юля. Когда-нибудь, в самом деле, я приглашу тебя в гости на Байкал, и ты увидишь, что он прекрасен, как и вся Сибирь!»
30 дек. 1954 г. Чтв. 9 ч. вечера. Новый год встречаем у Юли. Она, я, Томка Бекаревич и… А после полуночи пойдём на Новогодний бал в Актовый зал. Билеты достали! Потом я предложил Юле пригласить физика Сашу.
- Хочу познакомиться с ним. Пусть убедится, какие у нас с тобой отношения, и поймёт, что не стоит вмешиваться в них.
Она пожала плечами: «Как хочешь» и обещала позвать его.

НОВЫЙ 1955 ГОД
1 января 1955 года. Суббота. Первая запись в новом году грустная. Настроение паршивое. Кажется, я испортил ей Новый год. И себе, и девчонкам. Часов в семь 31 декабря принёс в их комнату хлеб, сладости и сказал:
- Все-таки неловко будет сидеть с человеком, которого я не знаю совсем.
Боже, как вспыхнули глаза Юли! Но она не успела ничего сказать - её вызвали к телефону. Возвращается взволнованная, с румянцем на щеках. И с деланным равнодушием говорит:
- Томка звонила.
- Она же недавно вышла, - удивилась Рита Лебедева.
- Ну, видно, «грюстно» стало.
Но что-то непонятное отражалось на её лице.
Собрались в десять вечера. Юля, я, Томка и Неля Портнягина. Рита уехала в город к Игорю Добронравову. Ужин задерживался, так как мы ждали Сашу. Юля вышла позвонить и, вернувшись, спокойно сказала: «Его не будет». Девчонки переглянулись, посмотрели на меня.
- Ну, что ж, приступим, - вздохнул я и начал тост, - Старый год у всех нас особенный. Некоторым пришлось поменять факультеты, - девчонки грустно улыбнулись. - Кое-кто покинет университет, получив дипломы. Но всё, что ни делается, к лучшему. Может, новые дороги переменят наши судьбы и выведут к более ярким далям. Но перед встречей Нового года давайте с почтением проводим уходящий 1954-й!
Выпили, стали есть, но обстановка была несколько тягостной. Я предложил пойти на бал раньше. Все с радостью согласились. Бой курантов Спасской башни, который транслировался по радио, услышали в Актовом зале, где до полуночи и позже шёл концерт. Потом танцевали в фойе, заснялись на память у фотографа. Как ни странно, снимки получили через два часа. В левом верхнем углу корявая надпись от руки: «Новогодний бал в МГУ. 1954-1955 г.» Девчонки такие славные. Юля в светлой кофте с короткими рукавами просто прекрасна. Все улыбаемся. На мне костюм, рубашка с галстуком, который надеваю редко. Выгляжу прилично. Только глаза опустил вниз, и за стеклами очков они плохо видны. Улыбка несколько слащавая.
Провожая Юлю, постоял немного на крыльце зоны В и увидел, как у зоны Ж к ней подошёл кто-то. Было темно, но я догадался, что это физик Саша. Позже Юля сказала, что это был он. «Провожал кого-то и случайно увидел меня». Да уж, случайно!
2 января 1955 г. Воскр. 3.30 дня. Сегодня не звонил ей и не буду. Надо отдохнуть друг от друга. Вчера вечером прогулялся один. Бродил у зоны Е, пока в их окнах не погас свет. Сначала у Тамары, потом у Юли. Она иногда ночует в соседней свободной комнате. Часы на башне показывали 12.30. Пришёл домой, спать не хотелось, т.к. перед этим спал с 7 до 11 вечера.
Недавно разговорились с Риком. Он рассказал, как встретил в Брянске Новый год. Я тоже. Он посмотрел на снимок Юли за стеклом и спросил:
- Ну, Володя, скоро свадьба?
- Да ну, Рик, - сморщился я.
- Чего, ну? – как-то ласково переспросил он.
Мне стало не по себе, ведь после Нового года с ней что-то произошло, но объяснять не стал. Он так верит, что у нас всё хорошо, что разочаровывать не хочется.
Потом он вдруг, ни с того, ни с сего, сказал:
- Володя, а я ленивее тебя.
Я с удивлением глянул на него, и он пояснил:
- Ты можешь сделать сразу и много. А я делаю не торопясь, потихоньку, очень медленно, лениво.
- Э-э, Рида, в этом-то и сила твоя! Я тяну до последнего, потом беру нахрапом. Чего тут хорошего?
- И все-таки ты работаешь гораздо быстрее. А если бы не отвлекался на статьи, рассказы, спорт, был бы отличником и давно бы написал диплом…
Все-таки позвонил Юле днём. Дежурная ответила, уехала в город. Я пошёл на почту отправить письмо, и вдруг встречаю её с Томкой и Ниной Котенёвой. Поздоровался и ушёл, сказав, что позвоню позже. Сейчас звоню, отвечают, её нет, и не будет. Значит, ушла к Томке, подумал я, но звонить не стал. Что происходит? «Уехала в город». Может, избегает физика Сашу? Или меня? Как нехорошо получилось накануне бала, когда она пришла от телефона взволнованная и сказала, будто звонила Томка. Страшно писать, но приходится: она способна обманывать?
Ночь на 4.1.55. 4-й час. Повесть о соотношении моральной чистоты с невольными «эмоциями». Горький пишет в «Моих университетах»: «Нет ничего слаще объятий женщины». Но в «Климе Самгине» - и жидкие груди Нехаевой, и странная простота отношений с немкой, которая убирает комнату в отеле. Когда Клим полез к ней, она спокойно сказала, что «это» стоит 30 шиллингов. Как совместить плотскую и «чистую» любовь? А, может, нет ничего плохого в этом «совмещении»?
Начал рассказ о студентке Гале, которая пользуется успехом на вечерах, «притягивает к себе взгляды, как магнит – тёмные крупицы из песка!». И всё кончается грязью половых сношений. Но падение ли это?
Владим Владимыч улыбается. Рассказ может получиться и обязательно получится! Уснуть не удастся. Почитаю Струве и лягу. Стал читать, но не могу успокоиться. Рассказ может стать «итогом, суммой, выводом». Всё, что переживал и переживаю, надо выстроить в один сюжет. А это счастье, когда рождается сюжет!

И СКУЧНО, И «ГРЮСТНО»
4.1.55. Вт. Кабинет философии на 16 этаже высотного здания. Вчера и сегодня не видел Юлю. Если любовь настоящая, она не потухнет от временных размолвок. Готовлюсь к экзамену 7 января. Могу не успеть, а тут еще простуда, t – 37,1*.
Ее словечко «грюстно» незаметно вошло в мой лексикон. Употребляю его в разговоре не только с ней, но и с другими.
Думая о том, что переживает Юля, я попробовал поставить себя на её место и понял, что испортил Новый год не только ей и себе, но и физику Саше. Сначала захотел познакомиться с ним и попросил Юлю пригласить его на Новый год, а потом вдруг сказал: «Неловко сидеть в такую ночь с незнакомым человеком». И она дала ему отбой. Но каково ей перед ним. После этого она будет чувствовать себя неловко. И заглаживая «вину», может сблизиться с ним. И в этом виноват только я! Сам подтолкнул их друг к другу.
5.1.55. Ср. Сегодня проспал до полтретьего. Рик тоже. Вчера до 3 ночи сидели с ним, вспоминали младшие курсы и решили оставить после себя поэму в стихах или фельетон-шедевр. И такой, чтобы его из года в год читали философы новых поколений. А подписать Баракосы или Косибары. Туда можно включить наши статьи, фельетоны, пародии, например, на Гарика Немченко:
Получил сегодня аттестат,
Засучил короткие штанишки,
И корова, хмурая с утра,
Напоила молоком мальчишку.
Он тот день запомнил навсегда,
Словно пожевал коровью книжку,
Только вот дождемся ли, когда
  Молоко обсохнет у мальчишки? *

Потом зашёл Силак и сказал, что хочет доказать всем, что он не так уж плох, что он способен на нечто более высокое. Я поддержал его и попросил вспомнить свои стихи для нашего с Ричардом сборника. Володя засмеялся, не слишком ли высока честь. Но Рик сказал: «Давай-давай, у тебя нормальные стихи. Чего стоит твоё: «Душой хитрее, чем добрей».
     13.1.55. Четв. Звонил Юле, настроение подавленное, боится завалить завтра зачёт. Чтобы поднять её дух, сказал о письмах от её мамы и Лёни, процитировал кое-что. Экзамен сдал на «хор». Готовлюсь к следующему. Поэтому не вёл дневник.
Ночь на 15 января. Половина пятого утра. Хочу написать фельетон о пачкунах, которые рисуют гадости в туалетах, пишут неприличные надписи. Поцарапаны даже мраморные колонны и стены в Актовом зале. Такой великолепный дворец, и как к нему плохо относятся эти дикари.
Но есть и другая задумка. Она связана с тем, как однажды я проснулся от сильного журчанья, поднялся с дивана и оказался по колено в воде. Включил настольную лампу, вижу плавающие тапочки, ботинки. Побрел к двери, распахнул ее, и на меня хлынула целая волна. Оказывается, я не закрыл кран в душе, ожидая воду, а потом забыл об этом и уснул. Я начал черпать воду,
лить её в унитаз. Только через полчаса убрал слой воды, протекшей в коридор и комнату Рика, который уехал в Брянск. Потом стал вытирать полы. Конечно, я виноват, но виновны и те, кто отключил воду.
Удивительно, но никто не пришёл ко мне снизу ни ночью, ни утром. Как сохранилась электропроводка? Неужели не протекло никуда? Могло ведь замкнуть и дойти до пожара. Но что станет с общежитием, если будет повторяться такое?
*Пародия слабая. Сейчасм ы с Гарием Немченко соседями. Мы живём рядом, на улице Бутырской, 17 и 21. У нас самые хорошие отношения. Однажды я спросил, помнит ли он мою статью в «Ленстиле» о нём и Илье Немцове, Гарик ответил, нет.

15.1.55. Суб. Прочитал лекцию на Калужской ТЭЦ, Свалочное шоссе 15/2.
Вопросы: Влияние алкоголя на половые функции и продолжительность жизни? Снова о песне Канделаки. Полезна ли водка «для сугрева»? В чём беда денатурата? Виды спирта и водки? Какова смертельная доза водки? Почему выдавали водку в войну? Не здесь ли одна из причин алкоголизма?
Это была пятая лекция. Меня прослушало 400 человек. До весны будет 1000. Вечером был с Юлей в Малом зале консерватории.
19.1.55. Ср. Подвернул левую ногу на лестнице, два дня лежу дома. Вчера написал письмо Лёне на трёх двойных листах, т.е. на 12 страницах. В конце извинился за длинное письмо. Кто знает, может, когда-то эти страницы станут на вес золота и будут опубликованы в полном собрании сочинений.
Ночь на 20 янв. Хоть Юля первокурсница, а я выпускник, мне порой кажется, что она старшая сестра, которую я люблю и уважаю. А потому чувствую себя перед ней ребёнком. Сегодня она пришла ко мне после долгого перерыва, радостная, весёлая - сдала экзамен, как и предыдущий, на отлично. Просто молодчина!
- Но остался ещё один.
- Сдашь! А что будешь делать после?
- Скажу за день до отъезда, – загадочно улыбнулась она и ушла.
Недоумеваю, что она задумала, ведь явно неплохое, раз улыбнулась так. Вдруг «обрабатывает» свою тётю, просит совета насчёт меня, или ищет квартиру, в которой мы могли бы пожить до лета? Тогда вознаградятся, уйдут в прошлое мои муки.
22.1.55. Суб. Два дня не звонит, и я не могу застать её. Потом узнал, завалила экзамен. Надо срочно пересдать, и она спряталась. Тоска такая. И скучно, и «грюстно». А уедет, будет ещё хуже. Ничего не делаю, читать не могу, за диплом не берусь. А тут ещё тайна, которая откроется до отъезда.
Баскетболисты МГУ весной едут в Голландию на встречу университетов Амстердама, Парижа, Алжира и Москвы. Впервые в истории подобный матч. На днях выезжают на сборы в Крым Евгений Васильев, Долгинов, Ермаков, Никитин, Довженко и ещё десяток ребят. Жаль, ушёл из сборной.
Вена Арсёнкин стал перворазрядником, едет в Тарту, на Всесоюзное первенство по лыжам среди студентов. Молодец!
В дни каникул пройдёт пулька МГУ по баскетболу. От философов играть некому. Квасов, Роганов, Лазутка, Спиридонов в отъезде. Юра Ситнянский перешёл на журфак. Остаются Бараев, Калиничев, Фаркаш, Милан Пруха, Бочкарёв. Стоит ли выходить с таким составом - в обрез?
26.1.55. Ср. Вчера вечером посадил Юлю на поезд. Два дня ходил с ней по магазинам. С трудом купили билет на поезд. Везли вещи сюда, паковали чемоданы. Такие большие, тяжёлые. С трудом нёс их к автобусу и в метро. А на перроне вагон так далеко, впереди.
- А что за тайна, о которой ты хотела сказать, - спросил я накануне.
- Ой, Володя, ничего особенного. Не хотела говорить, но придется – это езда по магазинам, покупки.
- Боже, какая проза! - не сумев скрыть разочарования, вздохнул я.
- Потому и не хотела пугать этой прозой, - засмеялась она.
Но мне было не смешно. Я же подумал о женитьбе и нашей квартире.
Приехал с Павелецкого и рухнул. Усталость, разочарование, опустошение.
«Ты нужен ей как носильщик», - тихо сказал я.

КАК БАЛЬЗАК В ДОЛГАХ
27.1.55. Чтв. Вчера получил стипендию - 324 р. Долгов по мелочи набежало - 450. И в КВП растут проценты с 500, которые взял два года назад.
Потерял где-то 100 р. Давай вспомним все вчерашние траты.
Книга «Атмосфера земли», брошюры, блокнот – 17 р.
Фотобумага и корундовая игла в Военторге – 10.
Обед в кафе на Ленгорах – 5.
Дал взаймы Мише Мчедлову – 50.
Ужин в столовой – 6. Кажется, там разменял сотню.
2-й ужин в кафе – 5.
Сегодня отдал долги Намику, Серому, Аскольдову – 25 + 20 + 10.
Обед в 12.30 – 5. Прогулка на лыжах, душ, 2-й обед – 5 р.
Билет в кино («Антон Иванович сердится») - 3.50.
Смотрел с Силаком, Дурындиным, Мелкумяном.
В гастрономе сахар, хлеб, мыло – 12.
Вечером концерт песни, в перерыве буфет – 3.
Итого – 229 р. Сотни не хватает. При размене мог подать по ошибке две сотни. Вспомнил: отдал Бронюсу – 90. Стыдно стало перед кассиршей, о которой подумал, что она зажала ассигнацию. Такая милая девушка, а я…
Ладно, успокоился. А как дальше? Почти всё раздал в первый же день. На днях начну «стрелять».
Бальзак всю жизнь был нищим, залезал в долги, но писал, а потом расплачивался. Достоевский брал авансы, проигрывал в рулетку, составлял новые договоры за полцены. Чехов тоже лез в кабалу. Но в итоге Бальзак создал «Человеческую комедию» - огромный цикл бессмертных романов. Достоевский, Чехов написали гениальные вещи. А на что рассчитываешь ты, литературный щенок? Твои надежды на публикацию статей, рассказов, на гонорар за песню не просто наивны, а смешны.
Попросить у кого-то взаймы? Но кто одолжит тысячу рублей на большой, неизвестно какой, срок? Может, заняться репетиторством? Никита Алексеев, например, помогает сыну писателя П.Павленко. Однажды он завёл меня в дом № 7 по улице Горького, рядом с телеграфом К-9. Поднявшись в уютном лифте, мы зашли в прекрасно обставленную квартиру. Уже в прихожей чувствовался особый запах достатка и богатства. Никита учил сына писателя… литературе и русскому языку. О чём-то переговорив с вдовой писателя и, видимо, получив деньги, Никита поблагодарил её, и мы спустились вниз. На вопрос, сколько они платят, он как-то отшутился, и я понял, что сумма немалая, так как настроение Никиты очень поднялось. Но найти таких клиентов непросто.
А что, если попробовать литературное редактирование? Я ведь уже разбираюсь в стилистике, понимаю тонкости письма. Могу даже стать литрабом. Надо найти Зитту, спросить, нет ли клиентов. Она вышла замуж за молодого красивого еврея, который хорошо обеспечивает её, и Зитта ушла из литинститута.
А, может, пойти в Столешников переулок, дом 16, сдать кровь? Платят за неё, говорят, прилично. Но идти туда неловко, буду чувствовать себя женщиной в публичном доме. Позже всё же зашёл в Столешников, а мне отказали, т.к. у близоруких кровь не берут: может отслоиться сетчатка глаз.
Нина Резенова сказала, что правление КВП хочет передать дело в суд, думаю, что придётся идти. Ну, чем не сюжет для рассказа?
В столовой пришла идея рассказа о нищем студенте, который берёт комплексные обеды за 2.60. Без третьего, наливает из титана чай без сахара, берёт бесплатный хлеб с подносов у большого зеркала. А одна официантка, чтобы зарабатывать больше, остается вечером на раздаче. Милая, спокойная, с юмором.
- Ах, какие вы сластёны! – сказала она двум парням с кучкой пирожных.
Зря я не сказал отцу о долгах, когда он приезжал. Без него я не смогу найти или заработать 500 р. Но тогда он привёз Розу, столько денег на дорогу потратил, долго жил в гостинице. И мне было неловко сказать. Может, написать сейчас?
Любопытная встреча произошла пять лет назад. Я ехал на трамвае по Стромынке. Какой-то малый спрашивает:
- Поступаешь?
- Да, на философский.
Недавно еду на троллейбусе по Моховой. Тот же малый увидел меня:
- Заканчиваешь, философ?
- Да, заканчиваю. А вы кто?
- Журналист, - почему-то мрачно ответил он.
Пять лет прошло, а почему-то узнали, вспомнили друг друга. И вот такой странный диалог. Без приветствия, короткий, точный. А за ним – драма жизни. Он чуть рукой не махнул, настолько, видимо, разочарован в своей профессии. И чего я лезу туда?
28.1.55. Чтв. Вступает в действие закон любви, который обнаруживается в отклонении. На одном семинаре мы решили, что в обычных условиях законы незаметны, невидимы, но стоит нарушить их или чуть отклониться в сторону, они сразу напоминают о себе. Грубо говоря, закон или бытовое правило хорошо запоминает тот, кто нарушил его. Тогда он сразу испытает его на своей
шкуре и запомнит на всю жизнь. Так и в любви. Когда любимые рядом, они не могут по-настоящему почувствовать глубину чувства. И только в разлуке начинают понимать всю силу любви или ее отсутствие.
Не один я без денег. Позавчера Швец, Чарских, Витя Сафонов, Силак и я поехали на Боровское шоссе сдавать бутылки и банки. Рик не поехал, сказав, что я управлюсь один. Посуды немного, на два-три обеда. Не выход из тупика, но перед стипендией и «пустылки» – на вес золота.
Стоя в длинной очереди, я устроил ребятам викторину.
- В каком произведении, - спрашиваю, - великий русский писатель изобразил философов чрезвычайно бедными на средства к прокормлению и притом необыкновенно прожорливыми?
Ребята переглянулись, пожали плечами.
- А один философ был из числа тех, у которых при сытости пробуждается необыкновенная филантропия.
- Не выдумывай, - сказал Швец, - Никто из русских писателей не писал так.
- А вот, представь себе, писал. И ты, Валера, как хохол, должен знать это, так как за вечерней трапезой философы съедали несчётное число галушек.
Даже галушки не навели на след. Но когда я сказал, что речь - о богослове Халяве и философе Хоме Бруте, они вспомнили Гоголя и засмеялись.
- Я же читал «Вия», но как-то забыл это, - сказал Швец.
Однако бурсацкий дух вдруг взыграл в нём и в Чарских, когда они после сдачи бутылок увидели за окном автобуса пивной ларёк. Они заговорщицки переглянулись, Валера кивнул и мне, мол, пойдём, но я отказался, как и Витя с Силаком. Они вышли, встали в очередь. Позже я узнал, что они не ограничились пивом, купили водки и вернулись домой вечером. Причём Игорь оказался с подбитым глазом. И без того загорелый, обветренный от лыжных тренировок, он стал походить на забулдыгу. Ехидничать над ним не стал, так как он мог обидеться и обозлиться. И вообще удивляло, как он, окончив школу с золотой медалью, ничуть не улучшил внешнего и внутреннего облика за пять лет учебы в МГУ, никогда не вступал в разговоры о литературе, искусстве, науке. И производил впечатление тёмного человека.

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ИСКАНИЯ
Впервые провожу зимние каникулы в Москве. В те годы ходил в лыжные походы – Подмосковье, Оятский край, Урал, а нынче впервые оказался вне «презревших грошевой уют». Самое время написать какой-то рассказ.
Жалею, что на втором курсе отказался ходить в литобъединение. Посчитал себя недозрелым. А зря. Слушая обсуждения стихов, рассказов, я бы многое понял и не бился головой об стену в поисках сюжетов, образов.
Читая «Литгазету», журналы, я посещал и встречи с поэтами, писателями. Хорошо помню первое выступление Евгения Евтушенко в МГУ. Дело происходило на Ленгорах, аудитория 02, была заполнена. Выступали малоизвестные поэты. Худой, даже, можно сказать, тощий, Женя волновался, выглядел неуверенно. Рассказав, что он родился на станции Зима, много путешествовал по Сибири, он начал читать стихи о геологах. Их встретили сдержанно. Более того, кто-то прочитал экспромт: «Среди поэтов он геолог, среди геологов поэт». А в конце - рифма, мол, поэзии в его стихах нет.
Женя отнёсся к эпиграмме спокойно, мол, каждый имеет право на своё мнение. После окончания я хотел подойти, успокоить его, сказать, что меня покоробила эпиграмма, что мы земляки, я родился в ста километрах от Зимы, в Балаганске. Но Женю обступило много поклонников, девчонки совали листки для автографов. Я понял, что он успокоился и не стал ждать.
На другой встрече выступал молодой, никому не известный поэт Лев Халиф. Высокий, темноволосый, бледный, он немного походил на Маяковского.

Чайка пробует высь.
Шевелит плавником глубина.
На рожденных у моря вглядись,
И в глазах не достанешь дна!
Сколько жил, столько к морю хотел,
Сколько пел, столько слышался плеск,
Проплывал холодок рыбьих тел
По руке, потерявшей вес…

С неменьшим успехом были встречены его миниатюры.

Часто руки в пустоте карманной стынут,
И ты немного зол на то.
Будет время – и урны сделаем золотыми,
Плевать на золото!

«Из чего твой панцирь, черепаха?» -
Я спросил её и получил ответ:
«Из пережитого мной страха,
И брони прочнее в мире нет!»

Я подошёл к Халифу в числе других, задал несколько вопросов. Мы разговорились. В конце он спросил, где у нас буфет. Я сказал, что он уже закрыт. «Эх, стакан бы чайку сейчас!» Я пригласил его к себе. У меня нашлись хлеб, сыр, колбаса. За чаем я узнал, что Лев приехал в Москву не из Средней Азии, как мне показалось, а из Жмеринки или Житомира. Сейчас готовит к изданию первый сборник стихов. Людмила Лядова взяла его стихи, чтобы написать песню. Другие композиторы тоже – чуть ли не стоят в очереди.
За разговором, стихами – дело за полночь. Тут он спросил, нельзя остаться, а то уже поздно, а ехать далеко. Пришлось постелить ему подушки от дивана на полу. Кроме того, он принял душ, а потом попросил разрешения включать свет ночью, если придет рифма. И он не дал спать, то и дело включал лампу, что-то шептал, писал, ходил в туалет. Утром пришлось дать ему денег на завтрак и на дорогу.*
29.1.55. Пнд. 6 утра. Ещё не спал. Вечером продолжил рассказ «Тёмный песок», о Гале, которая притягивала взгляды, как магнит тёмные песчинки. Потом устал, начал читать Мопассана, один рассказ за другим. Вот уже     прозвучал гимн. Послушаю последние известия, и лягу.
    30.1.55. Вт. Отпечатал снимки, пошлю в Донбасс. Сделал надписи:
1. Юлия Константиновна, как всегда, со своей обаятельной полуулыбкой.
2. В.Бараев в блоке Г-807. Здесь всё будет так, как было при его жизни.
3. Хорошая, весёлая Тамара Бекаревич, подруга Ю.С. и В.Б. Посмотрите, как кокетливо улыбается она, как лукавы её «заманчивые» глазки.
Ночь на 31.1.55. 3 часа. «Не хочешь спать, не спи!» - сказал я и встал. Как же я не владею собой! А хорошего рассказа о бессоннице нет.
Вечером, прослушав в Актовом зале 4 симфонию Чайковского, (дирижер Константин Иванов похож на гривастого льва и на Бетховена!), пошёл в ДК на просмотр кинофильма «Испытание верности» и встречу с творческим коллективом. Были все, кроме Ладыниной, что расстроило нас. Когда Варенцов сурово сказал Варе: «Я буду любить тебя всю жизнь», в зале раздался дружный смех. Так смешно, фальшиво прозвучали эти слова. И вообще, Пырьев, наверное, удивился, до чего остра университетская аудитория.
Я послал записку, чтобы выступить, но… А сказал бы вот что:
- Мы хорошо знаем и любим фильмы Ивана Пырьева. МГУ для него
* Через несколько лет в «Литгазете» появился фельетон «Халиф на час». О том, как он ездит по стране, заламывает за выступления непомерные гонорары. «Дегенератов на пути свалив, вступает в литературу Лев Халиф», цитировалась чья-то эпиграмма. В 1964 г. у него появился первый сборник стихов, я написал рецензию и опубликовал в газете «Молодой целинник» (Целиноград). Это была чуть ли не единственная благожелательная публикация о нём. В 70-х Халиф выехал в США. В 90-х годах я увидел его по нашему телевидению и узнал, что он неплохо живёт на какое-то пособие, но стихов не пишет и очень скучает по… КГБ.
почти родной вуз, ведь в нём учится его сын Эрик, который в детстве снимался в фильме Иван Грозный». А сейчас Эрик Пырьев играет в баскетбол за университет. (Аплодисменты).
Новый фильм - новаторский, тема трудная. Мы с нетерпением ждали его, когда узнали, что в нём снимается Марина Ладынина, а музыку пишет Дунаевский. Но почему песни звучат от начала до конца, пока не кончатся слова Матусовского на музыку Дунаевского. И хотя фильм хорошо встречен в печати, для Ивана Пырьева это – далеко не шедевр. (Аплодисменты).
Вспомните «Рим в 11 часов». Девушка из богатой семьи приходит к бедному художнику. Он сидит за мольбертом, она тихо садится в кресло и с улыбкой смотрит на него. Почувствовав чьё-то присутствие, он оборачивается и видит её. Они не обнимаются, не целуются, но в их глазах столько истинного глубокого чувства!
Вот почему зал смеялся над словами Варенцова «Я буду любить тебя всю жизнь». Настолько грубо звучит это в сравнении с изумительным, тонким эпизодом, который блестяще сыграли Лючия Бозе и Раф Валлоне…
Эта «речь» - очередное маханье кулаками после драки, как в Колонном зале, где мне тоже не дали слова. Как же трудно пробиться не только на страницы печати, но и к микрофону.
1.2.55. 6 утра. Сегодня лёг, выключил свет, но вдруг прорвало с рассказом «Тёмный песок». Встал, начал писать, а руки трясутся, в теле дрожь и течёт эта бяка. Противно до омерзения, но есть и удовлетворение – до дна вжился в образ. Если дойдёт до публикации, страшно подписывать своим именем.
Сила абстракции – великая вещь. Порой она становится осязаемой.

Картина из будущего
Стол завален бумагами. Мягкое кресло. Два телефона. Один зазвонил.
- Владимир Владимирович! Это полковник Мычко. Вы меня помните?
- Да, помню, - спокойно говорю я, – поздравляю с повышением в звании.
- Спасибо, приглашаем вас завтра в Военную Академию.
- Завтра не могу, у меня встреча с читателями в Доме архитектора.
В конце концов как-то договорились о встреч…
2.2.55. У нас нет философских повестей и рассказов, которые толкают на размышления об идеологических, моральных основах жизни. Браться за них у писателей не хватает смелости, широты кругозора, глубины знаний.
Философский рассказ о противоречиях в духовной жизни, внутренних сомнениях, поиске новых путей, новых моральных критериев. Что ты несёшь? Какие новые моральные критерии? «Ведь всё это есть в трудах классиков марксизма-ленинизма», - скажут критики и обвинят в ревизионизме.
Вот я читаю лекции, и прихожу к выводу, что алкоголизм вовсе не пережиток прошлого, а самая что ни на есть живая реальность, ежедневно порождаемая плохими условиями жизни, хамством начальства, отсутствием культуры. Эта реальность, мерзкая, низменная, и мы не сможем в ближайшие годы облагородить её. А как быть с пьянством писателей, артистов, партийных работников? Они ведь понимают, что это плохо, мерзко, но пьют. Видел это в ВПШ и АОН. И в то же время противны и борцы с алкоголизмом. Тот же Федор Гладков, возглавляющий общество борьбы с пьянством. Не знаю, почему, но он не вызывает симпатии и как писатель, и как борец с пьянством.
Не нравится и Шолохов. Он, наверное, уже пережил свою славу и больше не напишет что-либо подобное «Тихому Дону» и «Поднятой целине». Потому что пьет! Не нравится и Фадеев. Живя в Переделкине, я слышал, что он, как и другие, пьёт. Но почему они пьют? – вот вопрос.
3.2.55. Читал сборник «Рассказы 1953 г.» Иван Арамилев «На охоте», Н. Грибачев «Рассказ о первой любви», Павел Шебунин и др. У нас нет писателей с темпераментом. Никто не может писать так, как молодой Горький.

ЗАКАТ В ЗАБАЙКАЛЬЕ
Однажды я сидел в профкоме, в ожидании кого-то. От нечего делать сел за машинку «Ундервуд» и впервые в жизни начал выстукивать. Делал это медленно, выискивая буквы и нажимая клавиши одним пальцем.
«Как прекрасна сибирская сарана! Фиолетовые и оранжевые лепестки её цветов, закрученные рожками, украшают самые неприступные скалы». Потом начал писать новеллу:
Стадо коров идёт вдоль берега реки, поднимая пыль. Мошкара, комары, оводы кружат над стадом. Увидев рыбака с удочкой, они набрасываются на него. Он разводит костер, садится в клубах спасительного дыма. В котелке плещет пойманная рыба. Тем временем солнце приближается к горам и оказывается в седловине между вершинами. И вдруг оно замирает на некоторое время, словно отдыхая от долгого дневного пути, а главное, не желая расставаться с рекой, полями, лесами, согретыми им. И вот, оглядев в последний раз Селенгу и Байкал, оно вдруг неожиданно быстро начинает опускаться. Огненный диск становится оранжевым, на него вполне можно смотреть. Солнце исчезает за горой, чтобы в этот же самый момент появиться на той стороне планеты. Вот бы найти и соединить эти точки восхода и заката! *
     Более полный текст - в моих бумагах. Там я писал о разнице солнца на закате и восходе, о том, что, уезжая поступать в МГУ, я приходил на высокий берег, чтобы увидеть Селенгу, горы и скалы, окружающие её. Не зная о своих шаманских корнях, я прощался с Селенгой и фактически разговаривал с духами-хозяевами местности и духом-хозяином Байкала. Так всегда поступали мои предки, отправлясь в походы и возвращаясь из них.
Отстучав новеллу на машинке, я подумал, что пейзажи могут стать моим оружием. Мне нравятся пейзажи Паустовского. Описание природы даётся не каждому. И тот, кто овладевает им, становится мастером.
5.2.55. Четыре письма написал и отправил в Донбасс. Последнее может не дойти до Юли, но его перешлют ей. Надписываю очередной снимок: «Юле в день моего рождения». Завтра встречаю её.

* Я нашёл эти точки 3 июня 1998 года. Мне посчастливилось попасть на борт самолёта, совершившего первый в истории кроссполярный полёт пассажирского лайнера из Сибири через Северный полюс в Америку и обратно. На борту были губернатор Красноярского края генерал А. Лебедь, депутат Госдумы РФ С. Босхолов. В лайнере А-330 летело всего тридцать человек. В десять раз меньше, чем входит в него. Мы приземлились в Торонто. А на границе США и Канады, у Ниагарского водопада и Великих озёр, я сопоставил местное время с Байкальским и понял, что именно тут солнце соединяет гигантским циркулем своих лучей здешний рассвет с закатом на Байкале. Разница во времени составляет ровно 12 часов.
Незадолго до того прошла Российско-Американская экологическая акция «Байкал-Мичиган». Делегация Бурятии побывала на Великих озёрах, а американцы приехали на Байкал. Так был сооружен нерукотворный мост дружбы длиной в полусуточное путешествие солнца и вложен вклад в оздоровление Байкала и Великих озёр (Верхнее, Гурон, Мичиган, Эри, Онтарио). Позже эти акции из-за дефолта в России и кризисе в США, к сожалению, оборвались.

ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ РАЗРЫВ
9.2.55. Ср. На Павелецкий ехал с радостью, но когда подходил поезд, вдруг всплыли слова: «Ты нужен ей как носильщик». Она вышла с чемоданами и, увидев моё хмурое лицо, спросила: «Володя, что с тобой? Пожалуйста, улыбнись!» Я изобразил губами нечто полусладкое, взял чемоданы, и мы пошли. Юля  оборачивается, машет спутницам, а те во все глаза смотрят на меня. Тут я понял, что ей небезразлично впечатление спутниц обо мне, засмеялся и махнул рукой.
- Ну, слава богу! - облегчённо вздохнула она.
Чемоданы были увесистыми.
- Из Москвы везла подарки, а что сейчас? - удивился я.
- Да так, домашнее печиво, сало, варенье. Мама просила угостить тебя.
Но гостинцы Елены Петровны не дошли до меня. Я впервые близко увидел физика Сашу с Юлей и узнал, что перед каникулами он помогал ей пересдавать экзамен, и они занимались у него в комнате. Юля не сказала мне об этом, я беспокоился, искал её. В общем, поступила подло. Это факт. С ней всё кончено! Прочту это когда-нибудь и усмехнусь: «Сколько можно писать о конце? Но теперь это действительно так!
12.2.55. Суб. Написал записку: «Слушай, Тамара. Прошу тебя, передай Юле, пусть она вернёт Репина и книгу «О писательском труде». Мне надо сдать их. Заодно скажи, пусть вернёт мои записи, фотографии. Это одно. Второе, прошу тебя вернуть из своего альбома все мои снимки! А насчёт билетов в Большой театр – это такая мелочь, о которой не стоит говорить».
(Они хотели вернуть деньги за билеты на балет с Галиной Улановой, но я гордо отказался. А снимки вернули не все. И правильно сделали.)
14.2.55. 8.45 вечера. Пошёл в поликлинику (подвернул ногу), подхожу к регистратуре и вижу впереди Гурия Якунина, а позже подошёл физик Саша. Стою и еле сдерживаю смех: все Юлины ухажёры – в одной очереди!
И какая символика: Гурий первым стал ухаживать за ней, потом я, и вот подключился Саша. Соблюдена даже «очерёдность» событий. Для полноты картины не хватает Димы Авраамова и Славы Ендовицкого. Получается, что Юля, как ведьма, не только «зачуровала», но и иссушила, довела нас до хвори. И, видимо, «ближе к телу» окажется Саша. Он сделал вид, что не замечает меня, а Гурий махнул мне рукой, я тоже махнул и даже улыбнулся.
Хирург направил меня в физкультурный диспансер, потом наложил на голеностоп повязку. Спускаюсь, с улыбкой вспоминаю очередь ухажёров, и вижу у турникета Тому Бекаревич. Увидев меня, она улыбнулась: «Володя, идём обедать». Я отрицательно качнул головой, но улыбку с лица не убрал. Прихрамывая, иду в свою зону и вижу на крыльце Наташу Акиеву, позирующую своему воздыхателю.
Ночь на 19.2.55. Сидишь, пишешь и чувствуешь, что устал, глаза слипаются. Ложишься, думаешь, заснёшь сразу, но «Спать мене не хотится, сон мене не бере». Вдруг начинают давить долги, потом диплом, с которым горю. А главное – Юля. И сон проходит.
А сейчас подумал о том, что Юля порвала со мной, так как я заслужил это. Она устала от меня, неуравновешенного, нервного человека. Все последние письма в Донбасс написаны хнычущим тоном. Прочтут они, а потом и она, и поймут: раскис, не держит себя в руках. Первые дни я был страшно расстроен, обозлился на неё и весь мир. Потом мною овладела апатия, безразличие ко всему, а сейчас навалились усталость, презрение ко всем. Смотрю на людей и думаю, какие это люди? – Людишки! Потом вдруг настроение меняется, словно я надел розовые очки, трясусь от смеха, как недавно в поликлинике. Кому нужен такой истерик?
Из всего, не только из побед, но и поражений, надо извлекать уроки. В нашем разрыве есть одно положительное – я взглянул на себя как бы со стороны, глазами Юли, и оценил себя по достоинству. Так что спасибо ей!
Ночь на 21.2.55. Третий час. А Бекаревич теперь мой заклятый враг. Оказавшись в центре событий, она кружится, прыгает от возбуждения и странной радости. Но надо говорить не с ней, а напрямую с Юлей.
21.2.55. Письмо от моей мамы удивило меня: «Ты как орлёнок в гнезде на высокой скале, вершина которой сияет золотом на солнце, и все видят это сияние!» Не думал, что мама способна на такие строки. Простая женщина, медсестра. (Тогда показалось, не переписано ли это откуда-то. Но позже убедился, что мама ярко, чётко выражала свои чувства на бумаге и в других обстоятельствах.)
Ночь на 22.2.55. Половина второго. Время от полуночи до 4 утра у меня самое плодотворное. Пишу, а сейчас читаю книгу «О писательском труде». И думаю: а я буду писателем. Почему-то появилась уверенность.
Вообще, читаешь о писателях и думаешь, какая неспокойная, трудная жизнь у них. Какие они все нервные. Когда я сказал об этом Рику, он ответил, что художники в этом отношении лучше. А я напомнил о Врубеле, Ван Гоге и их отклонениях. И всё же художники более жизнелюбивы, горячи, - сказал Рик. - А главное – более независимы. Писателя могут запретить и не издать, а художник, особенно скульптор, создаст произведение, и вот оно, его произведение, можно пощупать.
На недавнем комсомольском активе Виталик Кузнецов дежурил у входа в Актовый зал. Увидев двух пожилых, он преградил путь и строго потребовал: «Ваши пропуска, товарищи!» Человек с лысой головой улыбнулся и, склонив голову, сказал: «Я Петровский, а он – Вовченко». Виталик, не узнав знаменитого ректора МГУ и проректора, нескладно махнул рукой и строго сказал: «Проходите!»
Мы хохотали над Виталькой. «Как же ты не узнал ректора?»
24.2.55. Полночь. Пришёл домой, открываю дверь, а на полу письмо от Юли. Наверное, сама принесла или попросила Тамару. Юля пишет: «Ты не должен был высказывать маме наболевшее, субъективное и расстраивать ее этим». Но я просто ответил на очередное письмо. Не хотелось писать Юле, но придется.
Набросаю черновик в блокноте, а потом перепишу.
 «Юля! Не думаешь ли ты, что я понаписал там, черт знает, что? Я исходил только из фактов, не оболгав, не оскорбив тебя ни единым словом. Попроси маму прислать мои письма, и ты убедишься в этом.
А теперь коротко о том, почему я не удержался от глупостей, которые наговорил тебе во время недавней встречи. Допустим, я убедился, что ты меня не любишь. Но я расстроен не только этим. Меня очень расстроило то, что ты давала мои письма Тамаре. Ну, ладно, она твоя ближайшая подруга, но показывать ей то, что я писал только тебе, не следовало. Мы с Риком дружим пять лет, делимся всем до дна, говорим обо всем, но я не показал ему ни одного твоего письма.
Зачем ты сделала это? Хотела похвастать или посмеяться надо мной? Поразительно, что я узнал это от… Ричарда, которому об этом сказала Тамара. А раз она рассказала ему, то точно так и даже с большим удовольствием, она пересказывала и даже, может, показывала мои письма всем другим подругам. Мне стало стыдно, когда я представил, как вы обсуждали написанное и смеялись надо мной. Я почувствовал себя голым, не имея возможности укрыться от взглядов с прищуром и сальных улыбок. Томка, почувствовав себя героиней этой пикантной истории, продолжает с удовольствием смаковать не только письма, но и возникшее позже выяснение отношений.
Когда Рик пришёл в комнату Тамары, ей показалось, будто я послал его «выудить факты». Она прямо так и сказала. Мы так смеялись. Ни я не мог дать такого «задания», ни он никогда не пошёл бы «выполнять» его. Томка без умолка трещала о каких-то Гошках, Гешках, Толике, Екимовиче, прыгая при этом, как сорока с ветки на ветку. У Рика даже голова заболела. А потом она говорит: «Знаешь, Юля перешла на химфак, потому что Володя хочет пожить ещё несколько лет в Москве». Какая нелепость! Не говорил я об этом. И как можно было такое выдумать?
Потом Томка говорит: «Смотрим по телевизору «Опасные тропы», а там поезд «Москва-Владивосток». Юля смеётся: «О-о! Вот БараЕвский домой едет!» Ладно, Юля, смейся. Я действительно поеду к себе на родину, но что тут смешного? Видимо, поэтому я был несколько резок в последнем нашем разговоре. За это прошу извинить. Передала ли Тамара мою просьбу вернуть мои письма и снимки. Почему ты не делаешь это? Я ведь могу истолковать это так, что ты меня ещё любишь.
До самого последнего я верил, что у нас все будет хорошо, иначе мы бы не встретили вместе Новый год, иначе не ездил бы я с тобой за покупками, не провожал и не встречал бы тебя. Но то, что ты сделала с моими письмами, ранило меня. Ведь на это не пошла бы не только любящая девушка, но и любой порядочный человек, который даже не любит автора писем.
Мне тяжело далось это письмо. Но, как ни странно, спасибо Тамаре. Благодаря её болтливости я узнал о том, что мои письма стали предметом обсуждения и насмешек в кругу твоих друзей и знакомых».
Закончил это письмо в 4.30 утра и написал в блокноте, не для её глаз:
«Юля! Хорошая моя! Я ведь любил и люблю тебя! Так, как, может, не буду любить никого! Спокойной ночи тебе!»
8. 3. 1955. Вт. 13 ч. Зашёл в лифт, а от лифтерши нехорошо пахнет. Стало неприятно. В столовую пошёл без Рика. Он уехал на Моховую. Смотрю вокруг и вижу много-много женщин-сотрудниц – лифтёры, дежурные, вахтёры. Они немолодые, некрасивые, студенток мало, они на занятиях. Но странно, улыбки тех, что красивы, казались мне еще безобразнее, фальшивее.
Ем котлеты, и вдруг пришло в голову, что они - из женских грудей. Я отодвинул тарелку. Девушка, сидевшая напротив меня, улыбнулась подруге, проходившей мимо. Улыбка показалась похожей на собачий оскал, и я содрогнулся ещё раз. Не знаю, отчего это. Может, оттого, что вчера читал о первом «падении» 14-летнего Лёвы Толстого? Записал и вспомнил, что сегодня 8 марта. Ай-я-яй!
Три ночи подряд читаю очерк Н. Гусева о Толстом. Засыпаю на рассвете.


НЕПОКОРЁННЫЙ «ВЫСОТНИК»
Ночь на 26.2.55. 3.30. Так навалилось всё разом - разрыв, диплом, долговая яма. Единственный выход – докончить и опубликовать рассказ. Встретил филологичку Светлану Козлову. Она тоже заканчивает МГУ, вышла замуж за нашего аспиранта Анатолия Емельянова. Они подружились в литобъединении МГУ «Высотник».
Приветствуя нас на первом курсе, он читал свои стихи: «Вот в эти дверцы входил Герцен». Света – темноволосая, белолицая красавица, известна не только стихами, но и дерзкими выступлениями. На встрече с писателями в декабре 1954 года, когда Актовый зал МГУ покинул Шолохов, она заявила: «Нам не нужен Бабаевский, как и его роман «Кавалер Золотой звезды»! После этого её осудили на заседании комитета ВЛКСМ. И Светлана Козлова стала известной не только в МГУ, но и во всей литературной Москве.
Так вот Света, увидев меня, поздравила с фельетоном в «Московском университете», сказала, что они с Толей с удовольствием прочитали его. Я сказал, что пишу рассказы и хочу опубликовать их. Она посоветовала не давать их в многотиражку, сказав: «Там сидят трусливые люди, хорошие стихи и рассказы публиковать боятся. Они предпочитают всякую патриотическую трескотню. Вот и приходится Гарику Немченко писать наскоро такие рассказы, как «Праздничный тост». Света пригласила меня к себе: «Мы послушаем твой рассказ но, не обижайся, скажем, всё, что думаем». Решил пойти к ним завтра и сейчас готовлюсь к чтению.
26.2.55. Суб. День начался с удачи. Утром, сделав в коридоре зарядку, подошёл к почтовому ящику взял газету, а из неё выпали два бланка перевода. Меня удивили одинаковые суммы – 67 р. 33 к. Оказывается, нам с Риком пришли переводы из «Брянского комсомольца». Задержали из-за того, что не знали нашего адреса. Мы так обрадовались, развеселились:
- Надо же, за два дня до стипухи! – воскликнул я.
- Как много заплатили за три столбца! – удивился Рик
- А не заняться ли этим после университета!
- Давай пошлём «Вещего Олега». Мирошин, увидев меня на каникулах, просил писать еще, и они опубликуют.
Именно тогда Рик и оставил наш адрес.
Если я опубликую рассказ в «Московском комсомольце», более крупный гонорар поможет погасить долги. С этой мыслью я засел за правку рассказа
Ночь на 28.2.55. 1 час. Получил сегодня стипендию. С Гальдяевым (руководителем диплома) не встретился. Можно было подождать, но не стал. Поспешил на Ленгоры, к Козловой и Емельянову. У них были её подруги Дора и Рона. Света чувствовала себя неважно и лежала на диване.
Начать сразу не мог. Раскраснелся, судорожно глотал воздух. Рона подала мне стакан воды, а Дора с доброй улыбкой прошептала: «Как всё понятно!» Наконец, я начал. Дора что-то записывала, Толя со Светой обменивались репликами. Это меня смущало. От волнения читал плохо, сглатывая окончания. Когда окончил, наступило долгое молчание. Потом Дора сказала:
- Настроение передается хорошо, не каждый способен на это.
Потом она стала делать замечания по фразам, заглядывая в свои записи. Рона сказала, что рассказ по стилю похож на какой-то рассказ О Генри.
- Хороши пейзажи, - сказала она, – ночной Александровский сад, Переделкино. Я словно увидела дорогу от станции, кладбище, романтический мостик через Сетунь.
- Пейзажи сильны, - сказал Толя, - но не влияют на развитие сюжета. Название «Стихотворение о первой любви» неудачное и плохое.
- Оно не может быть хорошим, герой впервые взялся за стихи, - возразила Дора.
- Но самое главное – в рассказе нет любви, - сказал Толя.
- Зато есть её предощущение, - сказала Света, - хороша сценка, где подруги обсуждают, как одета Галя, кто на неё смотрел. Чисто девчачье, передано здорово.
- Но рассказа пока нет, - заключил Толя.
- Надо доделать и показать на «Высотнике», - сказала Света, - Только не тяни, а то скоро вечер в Актовом зале.
- Причем здесь вечер? – спросил я.
- Можно зачитать отрывок под музыку, сделать мелодекламацию.
- Ну, что ты! – удивился я.
- Может получиться здорово, - поддержали Дора и Рона.
Заседание литобъединения проходило не в редакции «Московского университета», а в просторной комнате на 25 этаже, том самом, который видел однажды ночью во время строительства. Пока люди собирались, я подошёл к окну и увидел, как на ладони, Ленинские горы: памятники ученым, фонтаны, трамплин. Погода стояла ясная, и подо мной плескалось море мерцающих огней. Невольно вспомнились стихи Толи Емельянова: «Много огоньков заветных мне в пути приветно светит. Вот и тот мигает: «Подойди, согрею!» Я знал, что предстоящее не согреет, а обожжёт меня, но держал себя в руках.
Народу собралось немного. Корифеи МГУ Эдмунд Иодковский, Миша Курганцев, Виталий Татаринов, Валентин Сидоров, Гарик Немченко выросли из детских штанишек и перестали посещать «Высотник». Иодковский прославился на весь свет песней «Едем мы, друзья, в дальние края», издал поэму «Ощущение высоты». Миша Курганцев, которого философы знают как Грисмана, издал первый сборник стихов. Сидоров - тоже. Татаринов, последовав призыву Иодковского, поехал на целину, стал трактористом, но зимой строил дома, стойла для скота. Хлебнув целинной жизни, Виталик вернулся, продолжил учебу на филологическом. Однако не стал тратить время на обсуждения начинающих поэтов. Сам написал целый цикл, который пока не может издать. Не пришли и Емельянов с Козловой. *
 - Извини, Володя, - сказал Толя, - мы знакомы с первым вариантом. Знаем наперёд, как всё будет. Желаем удачи, но готовься к разносу, и не обижайся на ребят.
Собрались, в основном, строители МГУ, пишущие стихи и рассказы. Один из них попросил рукопись, почитал начало и сказал:
- А почерк хороший. В нём есть напор. Он будет писать.
- Тоже мне, предсказатель по почерку, - усмехнулась Ада Левина, полная девушка с филологического. Она знаменита тем, что начала печататься ещё школьницей, юнкором «Пионерской правды». В последнее время Ада пробивалась на страницы «Работницы», но что-то не получалось. Это сделало её нервной, агрессивной, что она продемонстрировала во время обсуждения.
На этот раз я читал спокойнее. Не торопился, не заглатывал окончания. Помог опыт чтения у Толи и Светы. Когда окончил читать, наступила пауза, не предвещающая ничего хорошего.
- Ну, что, товарищи, - командным тоном начала Ада Левина, - Кто начнёт?
Тут я понял, кто здесь хозяин. Слово взял «предсказатель по почерку».
- И всё же я настаиваю, что Владимир Бараев будет писать, - заявил он.
- Нужны более весомые доводы, а не почерковедение, - сухо сказала Ада.
* После МГУ Анатолий Емельянов и Светлана Козлова уехали в Туву. У них родилось девять детей! Издав много книг, они стали одними из ведущих в Союзе писателей Тувы. Её жизнь трагически оборвалась в 1997 г. В честь неё названа улица в Кызыле. Похоронена в родном городе Москве, на Ваганьковском кладбище.
- Сейчас я приведу их, но начну с критики. Несмотря на то, что рассказ читал, как видите, высокий крепкий парень, у меня создалось впечатление, что он написан девицей. Подробно описаны платья, разговоры о том, кто на кого смотрел. Такими мелочами могут интересоваться только девушки. Я даже удивляюсь, как он мог написать это и кому нужно это дамское рукоделие? Но мне понравились пейзажи - заснеженные стены Кремля, укутанные снегом деревья в Переделкино, кладбище, романтический мостик…
Я не записывал ничего, и это дало возможность наблюдать за всеми как бы со стороны, будто обсуждают не меня, а кого-то другого. И меня удивила реакция Ады Левиной. Когда он и другие хвалили меня, она почему-то нервничала, отрицательно качая головой. А когда начиналась критика, она с удовлетворением кивала. «Чем я не угодил ей, - удивлялся я, - почему она так настроена против меня?»
Как ни странно, я не обиделся на неё и на других, которые решили не предлагать рассказ для публикации. Он был действительно слаб. Однако её активный настрой против меня, конечно же, удивил, и я запомнил это «крещение» навсегда. *
* Тридцать лет спустя я видел Аду Левину в доме отдыха на Планерной. Туда по выходным дням выезжали сотрудники издательства «Правда». Она стала членом редколлегии «Работницы», а я - консультантом журнала «Коммунист». Я спросил, помнит ли она обсуждение моего рассказа на «Высотнике»?
- Конечно, Володя. И хочу извиниться за тогдашнюю резкость.
- Не чувствуй себя виноватой, рассказ был слаб. Потом я переписал его под названием «Концерт Мендельсона», он имел успех, передали на радио с музыкой.

МОЯ ПЕСНЯ ЗВУЧИТ ПО РАДИО
История с песней тянулась долго. Потому эта глава собрана из записей разных месяцев, даты отстают и забегают вперёд. Иначе сюжет потерялся бы в потоке событий.

20.12.54. Пнд. 7.15. вечера. Утром пошёл в наш ДК. По лестнице, ведущей в фойе и зал, поднялся боковым ходом выше, нашёл класс композиции. Им руководит Ф. Смехнов. Пока он был занят, я попросил другого «композитора» Барчунова выслушать мелодию. Когда я наиграл её на рояле, он подобрал её и стал выискивать, на что она походит. Потом вдруг сказал, что она походит на «Где же вы теперь, друзья-однополчане». Я удивился, стал доказывать, мол, нет ничего общего. Барчунов уточнил, что не буквально, а характером и тональностью.
- А разве это недостаток? - возразил я, но, поняв, что спорить бесполезно, стал ждать Смехнова. Из-за дверей слышались звуки пианино. Не ученические гаммы, а сложные пассажи. И все незнакомые. Явно сочинены начинающими композиторами. Наконец, Смехнов освободился, и я вошёл к нему. Федор Федорович встретил меня настороженно. Хмурый, словно с похмелья, он был похож усиками на Сергея Михалкова, только более тучный, толстозадый. Выслушав мелодию, он тоже стал выискивать, на что она похожа. Да что они! Свихнулись на этом? Не уловив даже скрытого плагиата, он почему-то расстроился и сухо сказал: «Песня не интересна. Доказывать это не буду, у меня нет времени».
Я ушел потрясённый. Какие странные люди! Ни тени улыбки, элементарной приветливости. Их совершенно не интересовало, кто я, откуда. Главная задача – поймать на плагиате. Сложилось впечатление, что они не любят музыку и ненавидят тех, кто пытается сочинять. Они, видно, считают, что в музыке все мелодии уже известны, и ничего нового сочинить нельзя.
3.3.55. Без пяти час ночи. Вчера увидел бывшего философа Игоря Коломникова. Сказал ему о своей песне. Пошли к нему в зону Ж, он взял баян, стал подбирать. Это удалось не сразу, но в итоге она зазвучала великолепно и показалась мне очень красивой. Не верилось, что я - её автор. Игорь сказал, что договорится с Эммой Стрелецкой, и она исполнит песню.
4.3.55. Птн. Написал Коломникову. «Игорь! Вечером зайти не смогу. Будешь проигрывать песню, веди мелодию свободно, спокойно. Не спеши и не затягивай очень. Попробуй представить весеннее раздолье, свежесть майской ночи, порыв самых хороших чувств человека, который ждёт любимую. Он должен петь от избытка счастья, с восхищением и радостью от предстоящей встречи. Ещё раз прочти слова замечательной песни, и от этого она будет звучать более задушевно. Завтра зайду. Вл. Бараев».
9.3.55. Ср. Вчера начал варить на кухне сардельки с лапшой и увидел у лифта Эмму Стрелецкую. Спросил, может ли она прямо сейчас послушать мелодию? Она согласилась, я переписал стихи Исаковского, позвал её на кухню, где варился ужин, и напел мелодию. Она тут же стала разучивать слова и мелодию, я пел, помешивая лапшу длинным карандашом, т.к. некогда было сбегать за ложкой. Некоторые места она запомнила не сразу, пришлось повторять.
- Неужели так трудно запомнить? – спросил я.
- Мелодия непроста, ты показывал её кому-нибудь?
- Только Игорю.
- И как он?
- Подобрал не сразу.
- Вот видишь, а ведь слух у него отменный.
Так и пели дуэтом, пока я не осип и не охрип, как Осип и Архип, вместе взятые. Эмма стала петь без меня. Голос у нее чудесный, серебристый.
- А теперь чуть быстрее, но с чувством.
- Ишь, как быстро чувства захотел! Дай сначала привыкнуть.
Я засмеялся, так смешно стало мне. Мелодия понравилась ей.
- Какая мировая песня! И как ты её написал?
- Не знаю, откуда-то сама пришла в голову. Вот бы двинуть её в народ!
- Продвинем, постараемся! – с задором сказала Эмма.
Я пригласил её поесть, но она отказалась, спешила куда-то. Между прочим, очень хорошая девушка. И характером, и внешне. Русоволосая, крепкая телом, выше среднего роста, русская красавица. Рик назвал её голенастой. Для ансамбля «Берёзка» немного полновата. Когда я сказал о её фразе: «Ишь, как быстро чувства захотел, дай сначала привыкнуть», Рик засмеялся, а потом прищурился:
- Ты сам не понял, какой вышел диалог. Когда ты попросил «Быстрее, но с чувством», она хоть и осадила тебя, но сказала: «Дай сначала привыкнуть».
- Да ну тебя, Рик! – засмеялся я, - Мастер ты на двусмысленности.
15.3.55. Вт. 23.15. Днем зашёл в радиокомитет. Главный редактор М.И. Маршак и сотрудник Микрюков встретили радушно, они знают меня по публикациям в газете и как спортсмена. И вообще, я примелькался на Ленинских горах. Увидел там Диму Банного, играющего на пианино нечто джазовое. Я удивился, как изящно, стильно играет он. Дима рассказал сотрудникам, как в 1952 году он поставил в Красновидово «Танец маленьких лебедей».
- Вместо обычных четырёх лебедей я выпустил пять. И пятым, в центре, был Володя Бараев. Самый маленький, но центральный.
- Если он самый маленький, - засмеялся Маршак, - то представляю, какие были остальные!
- Другие - по два метра!
Дима описал, как мы выплыли в балетных пачках из веток, с венками на головах, а потом изобразили «маленьких лебедей». Все в студии смеялись так же, как спортсмены в тот летний вечер у костра.
Узнав, что у меня есть песня, Маршак сказал, чтобы я привёл исполнителей. Голос у него шикарный - бархатистый бас, о нём говорят: «Наш университетский Левитан». Как на крыльях полетел к Игорю и Эмме, но их не было. Написал записки.
«Игорь! На записи быть не смогу. Будешь играть, веди мелодию свободно, спокойно. Не спеши и не затягивай. Представь весеннее раздолье, свежесть майской ночи, цветенье яблонь»…
«Эмма! Попробуй передать чувство, с которым ты ждёшь любимого. Надо петь с восхищением майской ночью и переполняющим счастьем ожидания встречи».
Вечером по университетскому радио услышал романс Димы Банного на стихи Байрона. Оказывается, он был на радио неслучайно, записывал своё произведение. Вот так мехматчик! А завтра должны записать мою песню.
16.3.54. Ср. Утром запись провести не удалось. Эмма немного охрипла, а Игорь не явился, проспал. Позже возникли сложности. Откуда ни возьмись, явилась группа немцев, которых ректорат предложил записать на радио. Ждали их два часа. И когда стали записывать песню, немцы почему-то решили послушать. Эмма разволновалась от множества народа, пела неуверенно. Игорь по той же причине аккомпанировал неважно. Мы все трое недовольны. Песня звучала заунывно, тоскливо.
В таком вот расстроенном виде я побежал в трёхзальный корпус на игру с юристами. Играл вяло, плохо. В первом тайме забил лишь три мяча - 15:20. Во втором играл ещё хуже. Мастер спорта Борис Федотов, которого держал я, забил много. А двухметровый Юра Матвеев, один из пяти красновидовских «лебедей», перекрывал меня под кольцом. Неудержим был и играющий тренер Юрий Оксюкевич. В итоге мы уступили, хотя филологи, которых мы одолели нынче, сумели победить юристов.
21.3.55. Пнд. 23.30. Нужен текст выступления перед исполнением песни.
«Дорогие товарищи! Мелодия этой песни появилась три года назад. Тогда я жил в Переделкине. Купил на Киевском вокзале сборник стихов М. Исаковского, сел в электричку. Был тёплый майский вечер. За окнами – облака цветущих яблонь, свежая листва берез. Мне особенно понравилось стихотворение «Хорошо весною бродится». И в голове сама по себе зазвучала мелодия. Как говорится, душа запела, и родилась эта песня. Потом я забыл о ней, а прошлой зимой вдруг решил показать её Матвею Блантеру. Однако он уехал на дачу, и я пошёл к Сигизмунду Кацу. Он сказал, что мелодия интересна, но похожа и на русскую песню, и на цыганский романс. Он посоветовал использовать национальный восточный колорит. Это меня расстроило, так как восточное мне не даётся, я чувствую себя русским по духу. И вот недавно я показал песню своим друзьям Игорю Коломникову и Эмме Стрелецкой. Она понравилась им, они разучили её и сейчас представят песню на ваш суд».
Впрочем, о Блантере и Каце говорить не стоит, как и о Смехнове. Маршак может насторожиться и не даст песню в эфир.
23.3.55. Ср. Утром отрепетировали песню. Звучала вроде неплохо. Потом записали моё вводное выступление. Пришёл домой и говорю Рику:
- Знаешь, песня вдруг надоела мне. Может, в самом деле, она плоха?
- Нет, Володя, такое бывает, - сказал он, - У меня так было с дипломом. А его оценили на отлично. И твоя песня – нормальная.
30.3.55. Ср. Пошёл в радиокомитет, а М.И. Маршак заявил:
- Песню решили дать в мае. Тогда как раз яблони расцветут. А вы с певицей и баянистом поработайте ещё. Мелодия к концу приедается, слова «с молодыми гармонистами соловьи заводят спор» баянисту надо бы подчеркнуть трелями…
После я узнал от Микрюкова, что Маршак пригласил кого-то из ДК, они прослушали и сказали, что кульминация не подчёркнута, из-за этого песня звучит монотонно. Кто же вынес такой вердикт? Может, тот же Смехнов. Музыкантов там много. Они охотно выступают по университетскому радио. Радиокомитет рядом с клубом, у аудитории 02.
30.4.55. Суб. Утром включаю радио и слышу песню «Хорошо весною бродится», но не мою, а композитора Бориса Мокроусова. Слышу стук в стену. Это Миша Мчедлов позвал. Зашёл к нему, дослушали вместе, а он говорит, что моя мелодия лучше. Я как-то напел ему под пианино, в гостиной. Кстати, её слышали и знают мои однокурсницы – Ира Якиманская, Зуля Тажуризина, аспирант Алик Бельский, Таня Кочетова. Таня даже решила исполнить песню 4 мая в Актовом зале, где будет концерт самодеятельности. Но найти аккомпаниатора не смогли. Таня могла бы сама сесть за рояль и спеть, но не осмелилась, и дебют песни сорвался.
4 июня 1955 г. Суб. 2.20 ночи. 1 июня были с Риком в театре, пригласила Роза Черткова. Проводили её до метро Сокольники, посадили на трамвай и поехали домой. Возвращались на последнем автобусе. За Калужской площадью (ныне площадь Гагарина) лопнула передняя правая шина. Мы едва не врезались в дерево. Пока меняли колесо, над Москвой стала разливаться рассветная синева. А с Ленинских гор увидели то, что Исаковский изобразил в своих стихах, на которые я написал мелодию. Тут самое время процитировать песню.
Хорошо весною бродится
По сторонке по родной,
Где заря с зарёю сходится
Над полями в час ночной,
Где такое небо чистое,
Где ночами с давних пор
С молодыми гармонистами
Соловьи заводят спор.

И легко, привольно дышится,
И тебя к себе зовёт
Все, что видится и слышится,
Что живет и что цветёт.
Ветка к ветке наклоняется
И шумит и не шумит.
Сердце к сердцу порывается,
Сердце с сердцем говорит.

Есть ещё одно восьмистишие. Кстати, именно восьмистишия создают трудности в создании мелодии. Из-за них трудно избежать монотонности.
Выйдя из автобуса у Главного входа, мы с Риком пошли в свою зону. Вокруг университета было полно народа. Группы идущих, поющих и даже танцующих, и множество пар на лавочках. Дорожки, как снегом, осыпаны опавшими лепестками яблонь. И тут я увидел, как заря с зарёю сходится. Вечерняя заря, не успевшая погаснуть, плавно переходила в утреннюю. Даже не переходила, а сливалась с ней не только во времени, но и в пространстве! Сумерки и рассвет - совсем рядом друг с другом.
А в Ленинграде, куда я со сборной МГУ поеду на днях, будут белые ночи.
Только написал это, как со двора, снизу послышалось пение:
«В целом мире нет, нет красивее Ленинграда моего!»
Утром Миша Мчедлов сказал, что вчера, когда нас не было, по радио передали мою песню. Вот это да! Я уж забыл об обещании дать её, а она вдруг прозвучала по радио во всех зонах общежития на Ленинских горах, а потом и на Стромынке. Мише очень понравились мелодия, пение Эммы и аккомпанемент Игоря. Потом посыпались звонки со всех концов высотного здания, и на стадионе все поздравляли меня с успехом, говорили комплименты, удивлялись, как это меня угораздило.
Таня Кочетова: «Мелодия такая светлая, чистая и так походит на тебя! Только ты мог сочинить ее!» Зуля Тажуризина: «Песня удивительно передает весеннее настроение, аромат цветущих яблонь, а главное, ожидание и пробуждение большого чувства».
Жаль, мы с Риком пропустили передачу. Я хорошо знал песню по репетициям и по записи, но послушать в прямом эфире было бы интересно. Хотел переписать песню на память, но с магнитофонной пленкой возникли сложности, и я не сохранил чудесного голоса Эммы Стрелецкой, первой исполнительницы моей песни.
Интересно, слышали ли песню Юля и Тома? Надо бы и Нине Труновой сообщить. Ведь она – главная виновница рождения этой песни.
Окрылённый успехом, я представил, как Клавдия Шульженко поёт мою песню в Колонном зале, и её на всю страну транслируют по радио и телевидению! *
* Позже мою песню исполнила в Улан-Удэ оперная певица Дина Кыштымова. В Целинограде - тенор филармонии Джон Гаспарян. А в Москве, в Доме художника на Гоголевском бульваре, - яркий баритон из театра Покровского Анатолий Бойко под аккомпанемент своей жены Майи Водовозовой. Она известна как потомок Кандинских, открытых мной, как пианистка, аккомпанировала И.С. Козловскому.
Но, по-моему, лучше всех пела всё-таки Эмма Стрелецкая. Моя песня удостоилась премии на конкурсе композиторов в Улан-Удэ, однако во Всесоюзный эфир так и не попала. Жаль, не могу найти ноты. В любом случае, после выхода книги представлю её на презентации.

СПОРТ КАК СПОСОБ ЗАБЫТЬЯ
Как и почему я начал ходить в секцию лёгкой атлетики? Не имея хороших результатов, и к тому же - пятикурсник, я не должен был представлять интереса для тренера метателей Л.А. Васильева. Окончив Ленинградский институт имени Лесгафта, Леонард Алексеевич преподавал первый год. У него была большая группа юношей и девушек, которые посещали тренировки и выполнили нормы 3-го разряда. Однако он запомнил меня по осеннему первенству, где я неплохо толкнул ядро.
Тогда он предложил заняться метанием, но я сказал, что играю в баскетбол, и мне будет трудно совмещать его с лёгкой атлетикой. Потом Леонард Алексеевич специально пришёл в трёхзальный корпус, где философы играли с геологами. После игры он подошёл ко мне и похвалил за дальние броски из-под кольца, когда я, метая мяч, как диск, посылал в отрыв Толю Калиничева, и тот забивал с моих подач.
- У тебя такой хлёст! Вот бы заняться диском!
Первенство по баскетболу шло к концу, и я согласился начать тренировки. Так я появился в легкоатлетическом манеже. Кое-кого я знал по соревнованиям, но многих увидел впервые. Среди них я обратил внимание на высокую стройную девушку. В те дни всех спортсменов направили на медосмотр, и я увидел её в поликлинике при пикантных обстоятельствах. Странно, но нас попросили сдать анализ мочи прямо в поликлинике. Выйдя с пустым стаканом от врача, я столкнулся с ней у двери туалета, и чуть не чокнулся с её полузаполненным стаканом.
- Ой! Здравствуйте! И вас туда же? - смущённо улыбнулась она.
Вернувшись немного погодя, я поставил стакан на стол, написал на листке свои данные и увидел под соседним стаканом её имя и фамилию: Тамара Шаханова – физфак, 3 курс. Позже узнал, что она, как и я, занимается диском, ядром. Отрабатывая технику метания, мы по очереди вонзали свои диски в сетку, и порой подавали их друг другу.
Тренировки довольно трудные. Начинаются бегом и ускорениями на короткие дистанции, затем - спецупражнения, работа над техникой метания, а завершаются толканием штанги. Однажды Леонард Алексеевич попросил:
- А теперь походи на руках!
Впервые пытаясь встать на руки, я не мог удерживать равновесия и падал. Поняв, что с моим ростом я не способен на акробатику, он переключил меня на другие упражнения. Когда я сказал Ричарду об этом, он хохотал, представив, как я, долговязый, пытался ходить на руках и падал.
После тренировок с непривычки было очень тяжело, и я шёл домой, покачиваясь от усталости. Часто возвращались домой всей группой. Тамара Шаханова показала своё окно на 14-м этаже, зоны В. Нас разделяли всего шесть этажей, и я стал поглядывать на её окно.
Когда сошёл снег, начались тренировки на стадионе. И тут произошло странное. Имея осенью в диске 32 м, я вдруг стал легко метать на 37 м. Слава Медведев, один из лучших учеников Леонарда, очень удивился. Он тренировался уже третий год, всё делал хорошо, был в числе лучших в копье, ядре, диске, и вдруг я начал обходить его. До 2-го разряда – 39 м, оставалось немного, и я мог дать зачёт на первенстве вузов Москвы.
Леонард Алексевич очень обрадовался, т.к. ему пока не удалось подготовить ни одного второразрядника, и он начал уделять мне особое внимание. Основной дискобол – чемпион и рекордсмен МГУ Юрий Горбенко метает за 45 м. Он тренируется не с нами, а в сборной Москвы. Так как зачёт шёл по трём участникам в каждом виде, Леонард Алексеевич решил, во что бы то ни стало, «выжать» из меня 39 м.
Не теряли надежды на высокие результаты и Слава Медведев, Тамара Шаханова, но у него копьё отказывалось лететь к 55 метрам, а Тамара, делая всё правильно, красиво, не могла совладать с диском и ядром. После ряда стартов они поняли, что не могут обуздать свои снаряды, и приуныли. Леонард Алексеевич не торопил их, однако их пыл пропал, и они почти перестали ходить на тренировки.
Вот так, начав ходить в легкоатлетический манеж для того, чтобы отвлечься после разрыва с Юлей, я стал вторым номером среди дискоболов и приблизился к тому, чтобы войти в сборную МГУ.

МУКИ С ДИПЛОМОМ
Эта глава, как и глава о песне, собрана из записей разных месяцев.
28.2.55. Пнд. Получив стипендию, хотел встретиться с научным руководителем П.К. Гальдяевым. Он инструктор ЦК КПСС, но работает по совместительству в МГУ. К сожалению, он куда-то вышел, а я ждать не стал. К тому же боялся, что он попросит показать написанное и план диплома. А у меня ни строки. Ричард и многие другие уже написали дипломы, а я даже не приступал. Поняв, какая острая тема у меня, я испугался и подумал, не сменить ли её на эстетик. Но такой шум поднимется на кафедре.
Ночь на 4.3.55. 0.55.. Завтра встреча с Гальдяевым, а мне нечего представить. Может, показать вступление к нашей статье, написанной с Оруджевым? Изменив тему – не «Об источниках противоречий», а просто «О противоречиях соц. общества».
Утром ездил в Ленинский райком ВЛКСМ. Улица Профсоюзная 94. Там мне вручили путёвку на чтение лекции. Смотрю, время совпадает с уже назначенной встречей с Гальдяевым, после чего я хотел пойти в консерваторию на концерт по абонементу. Попросил Зубову перенести лекцию на другой день. Мне назначили 5 марта.
Обратно шёл пешком. Солнце, морозец. Иду вдоль строительных площадок, через какие-то поля, деревушки с покосившимися избами. Пахнет дымком из печных труб, навозом. Собаки лают, петухи поют. А на юго-запад от Черемушек, куда ни глянь, - башенные краны, строительные леса, временные дороги из бетонных плит. От них поднимается пар. Они – на уровне окон и крыш избушек. Новая Москва наступает на них, и скоро от этих деревень не останется и названий.
Пришёл домой уставший, но с хорошим настроением. Всё на свете казалось прекрасным. Зашёл к Рику, развалился на его диване. Рассказал о впечатлениях о деревушках, солнце, талом снеге. Долго сидели, вспоминая что-то хорошее. С удовольствием ели конфеты, которые я купил на обратном пути. Они были очень вкусные. Вот именно вкусные, а не сладкие.
9 марта 1855. Ср. 4-го встретился с Гальдяевым, показал ему план, пояснил, как хочу писать. Он сказал: «Впереди ещё месяц, времени много, успеете». И я почему-то успокоился. Если с завтрашнего числа буду писать по две страницы в день, к апрелю будет 40 страниц. Это маловато для диплома, но всё зависит от содержания.
Ночь на 19 марта. 1.30. После игры с физиками пришел разбитый, усталый. Олег Довженко разошёлся, накидал нам много. Лия Веселова болела и за нас, и… за Олега одновременно. Он ей нравится, и она ему тоже. Посидел у Рика, попробовал уснуть, но диплом не даёт покоя. Многие уже сдали. А у меня – ни строки.
Сегодня был с Ричардом на заседании в Круглом зале. Его вёл завкафедрой диамата и истмата по естественным факультетам профессор Фаталиев. Все сидели почему-то сонные, мрачные. На столе у Лёни Селескериди, секретаря кафедры Фаталиева, лежал теннисный мяч. Я захотел, чтобы он упал. И мяч скатился на пол, Лёня полез под стол, а я рассмеялся. *
* Позже Леонид сменил свою прекрасную фамилию Селескериди на Грекова. Дело в том, что из-за фамилии его не приняли в институт международных отношений, хотя он окончил школу с золотой медалью, а его отец Иван Георгиевич Селескериди, полковник медицинской службы, участвовал в войне. Брат Максим как партизан взрывал при отступлении заводы и фабрики. После войны стал актёром театра Вахтангова. Леонид Иванович работал в Институте философии. Подружился с Александром Зиновьевым ещё в 1948 г. в студотряде МГУ по уборке урожая в Зарайском районе Подмосковья.

Слушали доклад В. Черткова «О неантагонистических противоречиях социализма». Откровенная ерунда! Рассуждает абстрактно, и ничуть экономического анализа. И это из уст доктора наук! Черткова можно считать философом только среди писателей, а среди философов он – лишь писатель, да и то в плохом смысле. Зная, что Чертков написал роман о любви и «балуется стихами», я перефразировал эпиграмму, посвящённую Евтушенко:
         
          Среди поэтов он – философ.
Среди философов – поэт.
Он поднял множество вопросов,
          А глубины-то в них и нет!

Прочитав текст, Рик согласно усмехнулся. А потом я шепнул:
- Давай после окончания зааплодируем Черткову. Поддержат ли нас?
 Рик засмеялся, столь нелепым показалось предложение. Не мог сдержать смеха и я. И чем больше мы сдерживались, тем сильнее сотрясал смех. Это заметили сидящие в зале. Я начал кусать губы, язык, но не мог остановить себя. Смотрю, Лёня Селескериди берет теннисный мяч и грозит запустить в нас. Это рассмешило ещё больше. Я уж хотел встать и выйти, но Рик ущипнул меня за бок, и я кое-как взял себя в руки.
После этого Феликс Прудников сказал:
- Володя, как можно? Собрались сливки факультета, а ты…
- Не сливки, а на букву «г», - ответил я.
Ричард и Здислав Цацковский рассмеялись.
После этого я высокомерно подумал, что напишу гораздо лучше Черткова, проще, конкретнее, ярче.
3.00. Начал листать свои книжки и, странно, записи понравились. Хотя некоторые из них сделаны во время хандры, но общий дух и тон полны уверенности. Мол, всё будет хорошо. Просто я очень нервный, многое делаю
нервозно, импульсивно. Из-за этого – взлёты и падения в настроении, делах, поступках. Может быть, поэтому я и не нравлюсь Юле.
      Но бог с ней. Раз уж так случилось, знать, судьба такая. И я думаю, всё на свете идёт к лучшему, ничто не свершается без причины. Только жалко Юлю, вряд ли найдётся человек, который сможет полюбить её как я.
Ночь на 20 марта. Пятый час. После снега моросит дождь. Монотонный, бесконечный, как в моём рассказе. Крупные капли стучат по жести за окном.
20.3.55. Воскр. 21.40. Играли сегодня с филологами. Встреча оказалась на редкость напряжённой. Сначала они повели 9:0. Потом мне дали пробить один штрафной, и я забил мяч. Первый тайм закончился со счетом 15:20. После перерыва Спиридонов сумел прорваться и забить мяч. Потом Алик Роганов забил издалека. Я перехватил несколько мячей и сделал успешные отрывы. Володя Этов, мой персональный опекун, не успевал догонять меня. Со счета 31:31 игра пошла очко в очко. Боря Попов фолил на Роганове, но Алик забил лишь два очка из 8 возможных. За нас болели штатные болельщики – Лия Веселова, Рая Стеклова, Алла Герасимчук, Юра Марков. Почему-то пришли Серёжа Дурындин, Гаврила Лихошерстных. Они так орали, что нам было бы неудобно проиграть. И мы победили!
Ночь на 24.3.55. И сегодня не смог засесть за диплом. Помешала запись песни на радио. Лёня Журавлёв, как и я, взял ту же тему. Правда, у него - «К вопросу о противоречиях при социализме и путях их преодоления». Очень не хочется уступать ему. Решил сузить тему – «Об основном противоречии социализма». Начну с основного противоречия капитализма по Энгельсу в «Анти-Дюринге» и перейду к анализу основного противоречия при социализме.
Тут будет критика Константинова за то, что он не ставит этот вопрос, и путает источник и движущую силу развития производительных сил, и за то, что он считает основным противоречие между производством и потреблением. Ведь это - движущая сила развития производительных сил. *

* Ф.В.Константинов – в 1954-55 гг. - ректор Академии общественных наук. До того – главный редактор «Вопросов философии», позже – завотделом агитации и пропаганды ЦК КПСС, главный редактор журнала «Коммунист», главный редактор «Философской энциклопедии». А.Зиновьев называл его одним из главных сталинистов.
Боже! На кого я поднял руку!



Примерный план диплома:
1. Введение. Постановка вопроса.
2. Основное противоречие капитализма.
3. Основное противоречие социализма – противоречие между производительными силами и производственными отношениями.
4. Антагонистические и неантагонистические противоречия.
5. Разбор других точек зрения по этой проблеме.
План надо было составить не в марте, а раньше. Разбор и анализ иных точек зрения может занять много места. Так что за объем не беспокоюсь.
Часы на башне закрыты туманом. Сходил к лифту – без десяти три.
28.3.55. Пнд. 17.30. Сегодня выдали стипендию с красными облигациями 1954 г. На факультете зашёл в читальню, увидел Розу Черткову и Нелю Портнягину. Улыбнулся им, но подходить не стал. Рик тоже увидел Розу, Нелю и подошёл к ним. Роза сказала, что её день рождения отмечали все вместе. Приехала Юля, а Тамара не смогла из-за весеннего обострения лёгких.
Услышал об этом от Рика, и мне стало жалко Томку, неловко за то, что пытался вбить клин между ней и Юлей. Хорошо, что они продолжают дружить. Сейчас у меня нет никакой злости к ним.
А чего я не подошёл к Розе? Она ведь была неравнодушна ко мне и, поняв, что я люблю Юлю, продолжала хорошо относиться ко мне. На днях здесь, в Главном здании, встретил у телеграфа Юлю. Прошла, глядя вперёд, будто не видя меня.
Что я наделал! Ну, подумаешь, стала встречаться с физиком Сашей. А ведь я сам подтолкнул их друг к другу. Э-эх! И до чего тяжко чувство одиночества, в котором мучаюсь по собственной глупости!
Недавно перелистывал записи прошлого года. Так интересно всё. И очень «грюстно» стало, что расстался с Юлей.
Ночь на 1.4.55. Сегодня зашёл Илья Немцов и предложил принять участие в написании полосы в нашей многотиражке. Сказал, что это поможет мне в конкурсе рассказов и очерков, который объявляет «Московский университет». Первая премия – 600 р. Две вторых – по 400, три третьях – по 200. Это так заманчиво, что я согласился. Но Рик сказал: «Знаешь, Володя, оставь всё, возьмись за диплом!» Я послушал его и отказался.
Ночь на 2 апреля. 4.40. К 11 утра надо быть на комиссии по предварительному распределению. Решил ехать в Улан-Удэ. Ричард не советует: «Ну, чего ты там будешь делать? Лучше поезжай на целину».
4.4.55. Пнд. 12.30. Библиотека на 16 этаже. Сижу над дипломом. На улице ветер гудит, а солнце буквально слепит. Сияние усиливается от обилия снега на полях. Только что Томка Бекаревич вышла из зала. Увидев её, вспомнил о Юле. По-моему, она не верила в глубину моего чувства из-за моих письменных объяснений. Стараясь показать свою любовь, я потерял чувство меры и наворочил слишком много бумаги вокруг всего. Окунувшись в них, Бекаревич повела себя вполне естественно. Ей стало интересно, её увлекли «подробности», и она «запрыгала» от радости сопричастия.
5.4.55. Вт. 16 этаж. 11 утра. Вчера ездил в Ленинский райком ВЛКСМ. Там из-за ремонта какая-то походная обстановка. Старая мебель вынесена в коридоры. Новые гнутые венские стулья на лестнице забрызганы известкой. На дверях объявления:
«Для отъезжающих на целину тёплые вещи продаются в магазинах: 1. На Большой Калужской у 2-го Донского проезда. 2. На ул. Энгельса д. 31/35».
«Отъезжающие в Кустанайскую и Актюбинскую области могут получить билеты и деньги 6 апреля с 10 утра».
Обсуждали лекцию журналистки Лиды «По призыву партии – на целину». Колосова стала хвалить, другие поддержали. А я осудил за сухость, газетный стиль. Посоветовал оживить лекцию конкретными примерами, лицами, биографиями. Порадовало то, что со мной согласилась сама Лида (фамилию не записал). Потом объявили, что 26 апреля будет обсуждаться лекция Нади Горцуевой, о которой поступают самые превосходные отзывы. Я сказал, что не смогу быть, т.к. в этот день защищаю диплом. Меня спросили, какая тема, я ответил – о противоречиях социализма. Все переглянулись, а Инна Владимировна спросила:
- И как вам разрешили взять такую тему?
- А что в ней такого? – спросил я.
- Ну, как же! Очень острая, необычная. А не могли бы вы выступить после защиты перед работниками райкома?
Я согласился. Обратно ехал с хорошим настроением и уверенностью в том, что диплом напишу, и защита пройдёт успешно. Но реакция райкомовцев насторожила, напомнив, за какую сложную тему взялся.
В самом деле, не погорю ли я? Речь не о сроках, а о том, что меня так и тянет к разносу философов, которые затуманили проблему до такой степени, что в ней трудно разобраться не то что простым людям, а даже учёным.
Когда я подъезжал к МГУ, было темно. В лучах прожекторов и хлопьях падающеего снега здание университета было удивительно красивым, будто нарисованным и каким-то декоративным.
Ночь на 6.4.55. 3 часа. Написал на 16 этаже несколько абзацев диплома и испугался. Ну, кто я такой, что берусь критиковать корифеев, маститых докторов? Перед сном прочел Рику написанное, а он удивил:
- Все нормально, так и пиши. Только не увлекайся в выражениях.
Кстати защита его диплома «Категории товара и стоимости в условиях диктатуры пролетариата» прошла успешно. Рик получил «отлично».
11.4.55. Пнд. 11.30. Были вчера на симфоническом концерте в Актовом зале. 6-я симфония Чайковского, 2-й фортепианный концерт Шопена, Испанское каприччио Римского-Корсакова. Недалеко от нас, правее, сидели Алла Наринская, Света Терехова, Люся Рычихина. А впереди, рядов через 7, сидела Юля, одна, в новом жёлтом платье. В антракте сказал Рику: «За неделю мне надо написать 90 процентов диплома».
- Вот в этом весь ты, - засмеялся он, - Но, как ни странно, можешь успеть.
Утром посмотрел во двор и увидел Юлю. Она бежала в зону Е, к Томке, в том же жёлтом платье с короткими рукавами. Стучала каблучками по лужам, красивая, стройная. Но чего она форсит под мокрым снегом и ветром? Ведь может простыть. И вдруг захотелось зайти к Томке, чтобы отнести Юле какую-нибудь куртку.
16.4.55. Суб. 11.45. Прочёл доклад профессора Степаняна, сделанный в Академии наук. Читал и удивлялся, что у меня очень похожая постановка вопроса. Могут даже подумать, что я слизал у него.
18.4.55. Пнд. Вчера не написал ни строки, а сегодня перед сном сделал несколько набросков. Но почему-то уверен, что успею. Попробую договориться с Гальдяевым - сдать за 3-4 дня до защиты. Сейчас попробую писать просто, как литературное изложение с примерами из жизни.
Ночь на 20.4.55. С утра – ни строки, болела голова. Поговорил с Риком, получил прилив сил и разразился прекрасной схемой противоречий.
1. Основное противоречие – в способе производства: между производительными силами и производственными отношениями.
2. Противоречия между производством и потреблением.
3. Противоречия между базисом и надстройкой.
4. Противоречия внутри базиса. Между двумя формами собственности, а, следовательно, между рабочим классом и крестьянством.
5. Противоречия в распределении по труду.
6. Противоречия внутри надстройки.
7. Противоречия внешние – с лагерем империализма (антагонистические).
А борьба нового со старым относится к любому из этих противоречий.
Далее – о путях преодоления противоречий, которые являются движущейся силой развития общества.
Показал схему Рику. Он доволен:
- Вот так и надо делать!
- А почему никто из философов до сих пор не сделал этого?
- Не доросли до тебя, - засмеялся он.
20.4.55. Ср. Выглянуло солнце! После долгих дней наличия отсутствия. Может, оно поможет избавиться от простуды? Позвонила с кафедры добрая Лариса и обрадовала тем, что мою защиту перенесли на 29 апреля. Три дня выиграл. Это, наверное, Ричард позаботился обо мне. Спасибо ему.
Послал телеграмму домой: «Нужны деньги на перепечатку диплома». Но почему не признаться, что мне не хватает не только на диплом, но и на питание? Неудобно, конечно, но это ведь так.
Ночь на 22.4.55. 2.40. Перед сном вспомнил, что Мао Цзе-дун писал о противоречиях. Взял его тома, перечитал нужные места и понял: если я использую его точку зрения, то получу не диплом, а справку о том, что я учился на философском пять лет. Профессор Гапочка, увидев в дипломе у Журавлёва похожее место, заявил, что противоречий между производством и потреблением нет. Главный источник развития общества – противоречия между производительными силами и производственными отношениями. И получается, что Лёня Журавлёв не имеет права на собственную точку зрения. Если и я напишу так же, меня обвинят в ревизии марксизма!
Но это же самая настоящая аракчеевщина! Не отсюда ли застой в общественных науках, когда все боятся выразить необычную точку зрения?
В.Фомина, Ф.Константинов, В.Чертков и другие моськи (Сам ты моська!) пишут, что только производственные отношения являются главным двигателем развития производительных сил. Но где классики марксизма-ленинизма писали так?
Завтра напишу основную часть диплома, послезавтра, в субботу, поработаю ещё. А за пять дней, что останутся до праздника, попробую закончить рассказ «Финишные ленточки» («Я как финишные ленточки рву паутину на звериных тропах»). И сдам в «Московский университет», а то и в «Комсомолку» или «Смену».
22.4.55. Птн. 23.15. Почти весь день шёл дождь, но воздух очень тёплый, влажный. Договорился с машинисткой Линой Нурбаян, что приеду завтра вечером, и мы начнём работу. Сегодня помешал вызов в РК комсомола, поехал на обсуждение Горцуевой, но оно не состоялось. Возвратившись, пошёл в Актовый зал на концерт в честь 85-летия Ильича. Сижу с Риком и говорю:
- Завтра я должен написать пятьдесят процентов диплома.
- Вот о ком надо фельетон писать! – засмеялся Рик, - Ей богу, мы объединимся со Швецом и напишем о тебе.
- А потом я объединюсь с Валеркой, и мы напишем о тебе.
- А вам не удастся. Ну, что можно написать обо мне?
- Ты, в самом деле, неуязвим, - засмеялся я.
3.00. Сейчас составил план на завтрашний день по минутам. Жар, t – 37,1*. Так некстати простуда!
23.4.55. Суб. 14.45. Спохватился, а денег на перепечатку нет. Рик уехал в город, когда я спал, а вечером забыл попросить. Перевода из дома нет. Трудно им.
15.20. Полсотни стрельнул у милого малого, аспиранта Рафика Аронова. Позвонил машинистке. Договорились на послезавтра.
Ночь на 30.4.55. 1.30. Получилось 38 стр. Отвёз к Гальдяеву домой. Мою защиту, слава богу, перенесли. Сегодня защищался Лёня Журавлев. Я не смог приехать. Мне сказали, что он – горел. Но «хор» поставили.
4.5.55. Ср. 18.30. Гальдяев удивил: «Работа интересная, вопросы разбираются по-новому, свежо, чётко. Но, на всякий случай, покажите её Казаринову (оппоненту), может, он заранее снимет ряд претензий».
9.5.55. Пнд. Казаринов набросал столько замечаний, что пришлось перепечатывать. Утром в книжном киоске, у аудитории 01, говорю с продавщицей, выбирая бумагу, скоросшиватели для диплома и вдруг вижу рядом Юлю. Она подошла раньше, я не увидел её, а, заметив, не поздоровался. Интересно, как она среагировала на мой голос?
Кроме того, Казаринов попросил письменное разрешение Гальдяева о допуске диплома к защите. Когда я позвонил Гальдяеву в ЦК КПСС, где он работает, тот велел подъехать на Старую площадь к подъезду № 1. Я прибыл, но он не вышел.
Созвонился с Линой, она согласилась печатать. Поехал к ней на Садовую, надиктовал много страниц. Прощаясь, Лина спросила, как мои дела с избранницей. Я растерялся и как-то неуверенно сказал, что всё хорошо. Она поняла, что это не совсем так, но улыбнулась и пожелала удачи.
Просьба Казаринова встревожила Гальдяева, и он начал «капризничать». На обратном пути вышел из автобуса 111 у Главного подъезда МГУ, и у меня вдруг раскрылся чемоданчик. Кто-то из воришек в автобусе отстегнул замки, но не успел залезть. Для меня это кончилось плохо. Дул сильный ветер. Отпечатанные листы разлетелись по ступеням и всей площади. И если бы не девушки, проходившие рядом, я бы не собрал их. Дома стал укладывать страницы по порядку и увидел, что многие из них запачканы. Придётся перепечатывать снова. Ну, беда!
12.5.55. Чтв. 12.10. Снова приехал в ЦК КПСС к Гальдяеву, кое-как дозвонился, он вышел в вестибюль подъезда пропаганды, но писать разрешение не стал.
Неожиданный звонок из райкома комсомола. Колосова сообщила о дате моей лекции и сказала, что моим дипломом заинтересовался редактор Политиздата Павёлкин. Он сказал о свежести, новизне моих взглядов, о которых он узнал со слов Колосовой, и попросил после защиты передать ему копию: «Может, опубликуем в сборнике».
18.5.55. Ср. Похоже, что Гальдяев и Казаринов объявят мне шах из-за неантагонистических противоречий. И вот что: в любом случае по моей теме и мне, и любому другому, не поставят отлично. И если получать четверку, то с боем, чем без боя.
19.5.55. Чтв. Гальдяев окончательно отказался ставить подпись о допуске диплома к защите и велел идти к Казаринову. Приехал к нему, но его нет. Написал записку: «Уважаемый Владимир Владимирович! Принёс Вам диплом. Сделал кое-какие изменения и дополнения. Очень прошу посмотреть его снова. П.К.Гальдяев не соглашается с моей постановкой вопроса о неантагонистической классовой борьбе. Мне хочется узнать Ваше отношение к этому. Вл. Бараев».
Вечером был у Казаринова дома, на Полянке. Дочка у него хорошая, глаза живые, весёлые, учится в 7 классе. Но отец…
20.5.55. Птн. Казаринов сказал по телефону: «Не буду смотреть вашу работу, так как вы отказываетесь делать то, что говорит научный руководитель. Дело принимает неправильный оборот. Приезжайте на кафедру в пять часов, там выяснится, что будем делать дальше».
Вчера слушали «Демона» в филиале Большого театра. Места на галёрке, под самым потолком. Духота, теснота. Рик сказал, что и постановка плохая, и Рубинштейн не смог раскрыть Демона. Неле Пономаренко не понравились голоса – Андрея Иванова, Орфёнова и др. А мне не понравилось всё. Даже музыка. Кроме ряда арий и хора, сплошной оперный трафарет – «слова нарастяжку».
Холодно на улице. Всего + 7*. Не могу уснуть, встал, оделся. Настроение плохое не только из-за диплома. На факультете – тревожная обстановка. Студенты осуждают увольнение лучших преподавателей. До митингов не доходит, но «брожение умов» чувствуется. Вот и я на своей шкуре чувствую «аракчеевщину», и даже писал о ней в дневннике и о том, как трусливы, осторожны наши профессора.
22.5.55. Воскр. Вчера мне назначили нового оппонента. Владимир Владимирович Казаринов от меня отазался. От греха подальше. Новым стал Семён Игнатьевич Петренко. Я убрал «сомнительные» положения о классовой борьбе, развил суждения об антагонистической борьбе нового и старого.
Не буду описывать дальнейшие муки с дипломом. Скажу лишь, что защита состоялась позже всех - 3 июня. Меня обязали изменить ряд положений, я сделал это, и мне поставили «хорошо». Это была победа, которая не обрадовала.
БЕСЕДЫ В ЦК ВЛКСМ
12.4.55. Вт. Вчера были в ЦК ВЛКСМ. Из-за «перепроизводства» философов у нас возникли сложности с распределением. Поэтому ЦК решил помочь в трудоустройстве комсомольского актива факультета. Многие попали в список после горячих споров. Например, Гриша Квасов, Алик Оруджев не вошли в него. Не представляю, как я оказался среди избранных. Ведь многие считают меня легкомысленным.
От курса отобрали человек 20, но пока вызвали половину. Пришли Дима Авраамов, Коля Мокроусов, Эдик Гирусов, Нина Фролова, Мила Милосердова, Женя Тер-Григорян, Неля Пономаренко, Аркадий Борбот и мы с Ричардом. В другой группе были Вена Арсенкин, Сережа Дурындин, Лева Спиридонов, Володя Тлостанов, Саша Сухарев, Матбуа Ахмедова, Глеб Пондопуло, Юлий Харламов.
Между прочим, обстановка на факультете накалена. Незадолго перед этим на партсобрании выступил наш Андрей Могилев.
- Центральный Комитет должен вести более открытую политику, широко оповещать рядовых членов партии о своих действиях. Иначе может повториться Ленинградское дело, когда было арестовано всё руководство Смольного и сотни честных коммунистов. А питерцы знали их, как людей, преданных делу партии…
- ЦК – не икона, - поддержала его преподавательница Арефьева, - мы можем и должны знать всё о его работе и, если надо, критиковать их.
В борьбе с карьеризмом Смирнов предложил ввести партмаксимум в зарплате. Оргвыводы последовали немедленно. Арефьевой объявили строгий выговор и уволили из МГУ, а Могилева и Смирнова исключили из партии. Заодно досталось Зиновьеву, Ильенкову и Коровикову, которые выступили в их защиту. А это лучшие преподаватели, пользующися авторитетом у студентов. Во что превратится теперь факультет!
Вошли в ЦК ВЛКСМ с улицы Богдана Хмельницкого, за Политехническим музеем. Нас должна была принять ответорганизатор отдела пропаганды А.А. Арутюнянц, но её вызвал секретарь ЦК, и нам пришлось ждать. Александра Павловна – оказалась очень приятной русской женщиной средних лет. Фамилия от мужа – знаменитого молодогвардейца Жоры Арутюнянца. Одета изящно – голубой шерстяной костюм, светлая шёлковая кофта с элегантным воротником. Говорила с каждым, не торопясь. Выслушивала, внимательно глядя в глаза. Улыбалась, обнажая ровный ряд серебряных зубов. Я пробыл у неё минут десять. Она спросила о родителях, об Улан-Удэ и республике, о том, чем я увлекался в годы учёбы. Сказал, что сотрудничал и печатался в газетах, и потому хочу стать журналистом.
- Лучше начать с обкома, - посоветовала она, - потом перейдёте в газету
- Нет, я хочу сразу в редакцию.
- Ну, ладно, - удивлённо вздохнула она, - с редакцией никаких проблем. *
После беседы у Арутюнянц нас повели к завотделом пропаганды К. Дубинину. Его кабинет значительно просторнее, в окна били яркие лучи солнца, которые, отражались от стекла на столе в потолок. Зайдя из тёмного коридора, мы долго щурились от обилия света. А кое-кто начал чихать от густого облака дыма. Несмотря на открытую форточку, в кабинете было душно. Хозяин курил одну за другой папиросы  «Герцоговина флор», любимые папиросы Сталина, которыми вождь набивал свою трубку. Шикарная тёмно-зеленая
коробка красовалась на краю стола.
Начав говорить вяло, словно скучая от необходимого ритуала вступления, Дубинин вскоре заговорил быстрее, вертя в руке спичечный коробок. Время от времени он прерывался от тихих звонков телефонов, стоящих справа на отдельном столике. Зная по звуку все аппараты, он иногда не снимал трубку, но от одного из звонков вздрагивал, быстро брал трубку и выдыхал в неё струю дыма: «Да!»
Закончив разговор, он записывал что-то и продолжал беседу, ни разу не забыв, на чём он перед этим остановился. В отличие от Арутюнянц, он почти не смотрел на нас. А когда бросал взгляд, мы не видели его глаз, так как из-за яркого солнца, он щурился, пряча их за густыми желтоватыми от табака ресницами. И хотя в основном говорил сам и лишь иногда задавал вопросы, ответы на которые мало интересовали его, беседа напоминала допрос. И роль яркой лампы, столь любимой следователями, играло солнце, бившее нам в глаза.
Удивило, как он остро, по-свойски заговорил о недостатках нашей жизни, о трудностях, которые ожидают нас в работе. Даже не верилось, что такой высокий чин говорит вещи, о которых далеко не с каждым стоит заикаться. И был в этом некий налёт бравады и цинизма. Я уж подумал, не провоцирует ли он нас на некие откровения? А после прихлопнет мухобойкой тех, кто осмелится зажужжать в тон ему. И это было близко к действительности. В завершение он резко сменил тему и стал говорить об опасности суждений, которые выявились на нашем факультете. И пояснил, что имеет в виду недавние выступления Могилева, Арефьевой и Смирнова.
- Да, кстати, как вы относитесь к ним? – спросил он.

* Позже я жалел, что не начал с комсомольской работы. Именно так, используя партийно-комсомольский трамплин, Авраамов, Спиридонов, Косолапов возглавили ведущие издания страны. А главное, я бы не попал под пресс серых газетных червей. Мог бы публиковаться даже чаще, чем работая в редакции.
Возникла долгая пауза.
- Неужели вам нечего сказать об этом?
Наконец, поднялся Дима Авраамов.
- Мы осуждаем их. Нельзя подвергать опасности единство партии…
- Вы заявляете это от имени всех? – усмехнулся Дубинин.
- Все думают так, а если кто-то хочет возразить, пусть скажет.
- Мне кажется, - сказал Эдик Гирусов, - таких здесь нет.
- А вы как думаете? – Дубинин вдруг указал на меня папиросой, словно навёл дымящийся ствол пистолета.
Я поднялся с места, помолчал, глядя в окно, и сказал:
- Как комсомолец, я не мог быть на партсобрании. Поэтому, не зная, как всё там было, говорить воздержусь.
В кабинете стало тихо, пыхтенье дымом участилось, спичечный коробок загремел чаще. Поняв, что я ушёл от ответа на вопрос, все замерли, не зная, чем обернется грохот коробки. Дима Авраамов осуждающе закачал головой.
- Молодец! – неожиданно улыбнулся Дубинин, - Так и надо - честно говорить лишь о том, что видел и знаешь лично.
Сделав несколько полушутливых наставлений, он пожелал нам успехов на избранном пути и попрощался.
На факультет шли молча. Потом Рик сказал:
- Знаешь, Володя, когда ты встал, я испугался, вдруг скажешь что-то не то.
- Я тоже. Я не очень-то хорошо относился к Могилеву, а сейчас мне его жалко. Дадут ли ему закончить факультет, если да, как устроится на работу?
- Не жалей его, он не пропадет. Подумай лучше о себе. Язык и перо у тебя острые, и тебя могут закрантовать.
В другой группе удивил Сухарев. Он сказал: «Вы предлагаете мне комсомольскую работу, а я готовлю себя к теоретической деятельности».
Узнав об этом, Оруджев плюнул. Тем более, что он обижен, что его не допустили на собеседование.
4.5.55. Тоня Хрусталёва как член ЦК ВЛКСМ передала мне, что меня вызывает к инструктор сектора печати Кузнецов. Он сказал, что секретарь Бурят-Монгольского обкома комсомола с удовольствием предоставит мне на выбор пост завотделом молодёжной газеты. Отделов пять: агитации и пропаганды, комсомольской жизни, учащейся молодежи, писем, физкультуры и спорта. Мне предложили стать завотделом агитации и пропаганды. В его сферу входят литература и искусство.
- Оклад – 1100 рублей, - добавил Кузнецов, - Но с гонорарами будет больше.
Позже выяснилось, что нам дадут подъемные в размере будущего оклада и деньги на проезд. Это обрадовало меня, так как билет до Улан-Удэ дорог.
По итогам визита в ЦК получились такие адреса: Авраамов, Спиридонов - Москва, Косолапов – Брянск, Бараев – Улан-Удэ, Пономаренко – Брест, Мокроусов – Витебск, Борбот – Ворошиловград, Ахмедова – Ташкент, Тлостанов – Нальчик, Арсёнкин – Барнаул, Сухарев – Саранск, Дурындин – Новочеркасск, Милосердова - Тамбов…
Сложнее устраивались те, кто не попал в «обойму ЦК». Места были неважные: общество «Знание», техникумы, университеты марксизма-ленинизма, райотделы культуры. Особенно много заявок пришло с Алтая. На комиссии по распределению Ивановскому, Лекторскому, Кормилицыной предложили Барнаул, а они отказались.
- Но в вас нуждается Алтай! – воскликнул кто-то.
- Зато мы в нём не нуждаемся, - гордо ответила Нина Кормилицына.
Неля Пономаренко «переиграла» Брест на Барнаул и уехала туда. В Барнауле оказалось так много наших, что Арсенкин пошутил: «Алтай - столица философов!» Другие устроились так: Тажуризина – Молодечно, Прудников – Гродно, Мила Глаголева – Грозный, Чарских – Наманган, Марков – Старый Оскол.

«НАМ ДРУГ ОТ ДРУГА НИЧЕГО НЕ НАДО»
13.4.55. Среда. 11.30. Ночью увидел сон, будто я пришёл утром в комнату Юли. Подруги уже проснулись и встали, а она спит. Говорю о чём-то с Ритой и вижу, Юля просыпается, смотрит из-под одеяла и, не веря глазам своим, протирает их. А я стою и, подняв руками одеяло, прячусь за ним. Она закрывает глаза и качает головой, мол, померещилось. Потом спускает ноги с дивана и, сидя, взявшись за голову, потягивается локтями вверх. У неё пышные груди, но она не стесняется, так как не видит меня. Поднялась и голая пошла, под душ. Кожа смугловатая, талия узкая, ноги очень красивые. Наконец, увидев меня, она спокойно улыбнулась, будто я её муж, и потому не смущается. И я тоже не смутился от её вида. Всё казалось естественным, почти привычным…
Тут я проснулся и подумал, вдруг я когда-нибудь увижу её такой. Может, у нас ещё не всё потеряно, и мы будем вместе?
Недавно Вена Березин после кинофильма в аудитории 01 подобрал оброненный листок со стихами и показал их мне. Я прочитал и переписал их.

С.Дёмушкину – Л.Шереметьева.
  ВСТРЕЧА
 «Ну, здравствуй!»
Невнимательно взглянула
и кивнула - полагается ответить.
Лесной грозы озонистым разгулом
пахнул в окно московский вольный ветер.
Всё вспомнилось: Ленинские горы
и прогулки, что казались мне всего чудесней.
Но наши шумные студенческие споры
сегодня мне гораздо интересней.
«А ты такой же – суховатый, стройный.
Всё, значит, хорошо. Я, честно, рада.
Мы оба одинаково спокойны:
Нам друг от друга ничего не надо!

Удивило точно переданное настроение разлюбившей девушки. Какая, должно быть, хорошая пара распалась! И как всё схоже с нашей ситуацией! Именно так Юля может встретить меня через несколько лет. *
Невольно задумался о причинах нашего разрыва. И о том, зачем я корчу из себя униженного и оскорбленного. Ведь виноват только я. Как Юля могла вот так, сразу согласиться на моё предложение? И вот приходит весна. Я уезжаю за пять тысяч км от Москвы и за четыре года до её диплома. Может, она действительно не хочет связывать меня и себя? Как мы выдержим такую разлуку?
* Не знаю, кто и где сейчас Л.Шереметьева и С.Дёмушкин. Если они увидят свои фамилии, прошу прощения за публикацию стихов полувековой давности и невольное вторжение в их жизнь.
На праздники Рик уехал в Брянск. Оставшись один, я 1 мая сходил на демонстрацию, последнюю в студеческие годы, вернулся домой, поел, поспал. Потом решил посмотреть праздничную Москву и поехал в город. Походил без особых впечатлений, настроение было мрачным. Купил бутылку «Баян-Ширея» и вернулся обратно.
Плохо было без Рика, без Юли, а других видеть не хотелось. И я решил выпить один. Штопора нет. Ударил несколько раз дном бутылки о подошву, вынул пробку, поставил перед собой два хрустальных стакана. Заполнил их на треть и говорю: «Пусть выпьют два Володи, хороший и плохой. Пусть первый станет лучше!» А потом от имени второго чокнулся и сказал: «Ладно, постараюсь не мешать этому!»
Выпил и спустился в столовую. В голову чуток ударило. После ужина пошёл в клуб, где проходил концерт самодеятельности. Музыканты, чтецы, певцы. Пожалел, что не знал об этом. Эмма Стрелецкая и Игорь Коломников могли бы с успехом исполнить мою песню. Потом стал выступать университетский хор, которому, как и МГУ, исполняется двести лет. Начали со студенческого гимна «Гаудеамус игитур», исполнили что-то из «Аскольдовой могилы» Верстовского, «Вражьей силы» Серова. Коктейль латинского средневековья и русской старины - странный.
Я вышел в фойе. Там шли танцы. Невольно начал искать глазами Юлю и её подруг, но их не было.
Обратил внимание на очень славную девушку в белом платье без рукавов. Стройная, с красивыми, как у Юли, руками, она танцевала удивительно легко, изящно. До чего шикарно развевалось её платье, когда она кружилась в вальсе. Она пришла без кавалера, но не оставалась без внимания юношей. Они то и дело приглашали её. Будь я смелее, вызвал бы тоже. Но мне казалось, что в зале может появиться Юля.
Чуть позже подошёл Вена Березин. Он удивил подкрашенными бровями и глазами. Я спросил, зачем он накрасился, он сказал, что выступал на сцене, и им всем навели грим. Я вспомнил, что он поёт в хоре. Вена окликнул одну из хористок, подозвал к себе и познакомил нас. Её зовут Майя, очень яркая шатенка, с необычными почти мексиканскими чертами лица. На ней светлое шёлковое платье, облегающее грудь, узкую талию и бедра. Она не просто красива, а очень эффектна. Поговорили, постояли, потом они пошли танцевать. Она была на полголовы выше его. Позже Вена подходит и говорит:
- Майя давно заметила тебя, ты ей нравишься. Она сейчас сказала это.
- Да ну! – усмехаюсь я.
- Ей богу! – А потом сказал, - Майя москвичка, ей ехать далеко, не можешь ли ты пустить ночевать её?
Вена знал, что комната Ричарда свободна.
- Нет-нет! - замотал я головой и тут же увидел, что она смотрит на нас и смеётся. Мне стало неудобно, но менять решение не стал.
Шёл домой и думал, как неловко получилось! Пусть бы заночевала, выпили бы вина, посидели бы просто так.
- Э-э, брат, ничего просто так не бывает! – ухмыльнулся Володя плохой.
Дома налил вина в два стакана и дал ему слово.
- Эх ты! Отказал такой девушке! А мог бы пригласить сюда и ту, в белом платье.
- Но как можно? Ведь с Юлей ещё не ясно!
- Ну, ладно, давай выпьем за Юлю и за Майю, которую ты обидел!
- Нет, только за Юлю!
Я уже ложился спать, когда пришел Мелкумян и попросил разрешения пустить в комнату Рика сестру его невесты. Я видел их. Очень милые, красивые блондинки. Они засиделись у Вано, и он решил оставить её сестру  здесь. Ехать в Москву поздно. Я согласился пустить, лёг и уснул. Вскоре просыпаюсь от громких слов Вано:
- Не бойся, он не войдёт сюда! Даже если ты полезешь к нему, оттолкнет тебя. Я его знаю. Ты закроешь входную дверь и спокойно выспишься.
- Ну, и репутация у тебя! – съехидничал Володя плохой, поняв, что речь – обо мне. А шум из-за того, что ключа от комнаты Рика не было, и девушка не хотела спать с незакрытой дверью. В конце концов, он убедил её. Когда Вано ушёл, она закрыла вход в блок и легла спать.
Проснувшись от разговора Мелкумяна с сестрой жены, вдруг задумался, хорошо ли, что я заканчиваю университет нецелованным. Вспомнил всех, кто мне нравился - Наташа Акиева, Нина Трунова, Женя Воробьёва, Алла Герасимчук, Неля Мотрошилова, Света Белобородько, Тамара Шаханова… Но отношения с ними были просто товарищеские. А вот «более плотно» я мог бы сойтись с Леной Ойцевой, хозяйкой дачи Лидой, машинисткой Линой, Вероникой с Горького 16. И даже сегодня – с Майей. Но…
Уходя утром, она извинилась за шум, но я сказал, что ничего не слышал. Она поблагодарила меня и ушла.
О! Солнце выглянуло из-за зоны Е! Такое ласковое, приветливое! Не думал, что оно будет светить в моё окно. Осенью и зимой оно не добиралось до него. На улице так хорошо, выйду, погуляю.

ИДЕАЛЫ И ЖЕНИТЬБА
Ночь на 2.5.55. «У пятикурсников пора свадеб и драм», - сказал Ричард. Поженились однокурсники Саша Сухарев и Тоня Рыжкова, Юра Ульянов и Нина Любимова, Витя Белозерцев и Валя Урусова. Юра Сафонов и Эмма Федькова. Готовятся к свадьбам с москвичками Гаврила Лихошерстных, Андрей Могилёв, Гриша Квасов, Коля Мокроусов. Даже Гурий Якунин, наконец, нашёл москвичку. Рад за него. Юра Марков тоже был озабочен женитьбой, но не получилось. А я мог жениться на москвичке, но я «шахтёрку» полюбил.
Люся Георгиева, дочь профессора, вышла замуж за красивого парня Петровичева. Позже оба станут профессорами, и дети их пойдут по стопам родителей. Зуля Тажуризина стала женой очень представительного парня-еврея. И они зажили дружно и счастливо. Лия Веселова очаровала физика Олега Довженко. Этот высокий спокойный парень всё чаще появляется на людях с нашей милой малышкой, которая неплохо играет в баскетбол и входит в сборную факультета. У Дины Барановой, нашей «первой красавицы», роман с аспирантом-философом Раджабовым. Зоя Трейнис, она курсом старше, вышла замуж за химика Игоря Грандберга, по прозвищу Кролик. К сожалению, среди девчонок есть и кандидатки в старые девы.
30 апреля у Гриши Квасова прошла неожиданная для всех свадьба. Он женился на аспирантке Инне Просиной. Она очень хороша, обаятельна. Настоящая русская красавица, москвичка. Её дядя – завотделом науки ЦК КПСС. Между прочим, год назад в кафе «Артистическом» Гриша заявил: «Володя, дай слово, что будешь на моей свадьбе! Где бы ты ни был, вылетишь на самолете! А я оплачу обратную дорогу». Это было после расставания перед каникулами в проезде МХАТ. Я торжественно пообещал, и вот…
Только тут понял смысл его недавнего визита ко мне. Расспросив о том, как я живу, как с дипломом, Гриша узнал, что я занялся метанием диска. «Нагрузки такие, что не хватает на питание», - смеясь, сказал я и спросил, что он делает к 200-летию? Гриша не понял вопроса. Я пояснил, что записал песню на радио, пишу рассказ о МГУ. Он ушёл от  ответа и посоветовал мне не разбрасываться. А о себе сказал, что Смирнова рекомендует его в аспирантуру, Романовский советует поехать на Международный фестиваль молодёжи в Варшаву, но для этого, по его словам, почему-то нужен вызов из США. После расставания говорю Рику, что не понял цели визита Гриши. Рик сказал, что тоже не понял. А сейчас дошло: Квасов, узнав, что мне «не хватает на питание», вспомнив, как часто я занимаю у него, решил избавить меня от затруднения с подарком. И, ей богу, спасибо ему!
Увидев у проходной Валю Сычёву, Нину и Илью Тимофеевых, удивил их вестью о свадьбе Гриши, Нина сказала:
- Странно, что свадьба прошла тайно. А вдруг они рассорятся, как Гришка с Лёвой.
- Чего ты каркаешь? – усмехнулся Илья. И все засмеялись.
И другие однокурсники отнеслись к женитьбе Гриши весьма прохладно.
- Нашёл свой идеал, - съехидничала Валя Сычёва, когда-то страдавшая безответным чувством к Грише, и заодно обыграла тему его диплома о коммунистических идеалах.
- Женился на Москве, - уточнила Зуля. И добавила, - А его идеалы построены на квасном патриотизме.
- Теперь Инна перестанет нравиться мне, - вздохнула Шура Милосердова.
- А мне жалко её, - сказала Матбуа, - Могла бы найти более достойного…
***
Тема об идеалах стала сквозной в жизни Г.Квасова. Будучи аспирантом, он попросил Косолапова сделать отзыв на его статью. Тогда Ричард уже стал кандидатом философских наук. А когда Р.Косолапов стал доктором, замзавотделом пропаганды ЦК КПСС, Г.Квасов переработал свою статью в монографию и издал книгу о коммунистических идеалах, а в предисловие вынес переработанный и дополненный им отзыв Р.Косопапова. Это помогло ему стать инструктором ЦК КПСС и достичь успехов в жизни.
 Однако, идеалы идеалами, но он не забывал и о материальном. Формируя делегацию философов на международный конгресс в Японию, он включил в её состав директора молдавского винзавода, знакомого по Кишинёву. Привёз вместе с ним из Токио так много телевизоров, фотоаппаратов и аудиовидеотехники, что из таможенной службы об этом сообщили в ЦК. Выдворенный оттуда, Квасов стал работать в Академии общественных наук, затем в Российской академии государственной службы.
В начале 1990-х годов мы встретились с ним после защиты докторской диссертации моим земляком Владимиром Антоновым. Банкет проходил в РАГСе – Российской академии государственной службы. Тамадой оказался Григорий Григорьевич Квасов. Боже мой! Как великолепно вёл он торжество! До чего ярко представлял очередных ораторов и новоиспечённого доктора философии. Никогда ни до, ни после я не видел его в таком вдохновении. Он был в ударе, не говорил, а пел. Брызги от фонтана лестных слов попали и на меня. Гриша сказал, что я его друг со студенческой скамьи, что мы жили в одной комнате на Стромынке, вместе играли в баскетбол, метали диск.
- Я рад предоставить слово моему другу Владимиру Владимировичу, лауреату премии Союза журналистов Москвы, Заслуженному работнику культуры, автору замечательных книг о Бестужевых и Кандинских, а главное, очень хорошему человеку!
А встреча с ним в 2004 году поразила совсем в ином свете. На станции метро Библиотека имени Ленина мы столкнулись чуть ли не лицом к лицу. По пути из РАГСа Гриша шёл на пересадку к станции Александровский сад как бы на автопилоте. Он не был пьян, но явно не видел никого перед собой. Глаза его были «повёрнуты внутрь». Вид у него был такой, что окликать его я не стал. Через год узнал, что он тяжело болен. Не запомнил заковыристый диагноз. Но у меня на этот счёт своё мнение.
Его «съели» идеалы. Сначала он искренне верил в то, о чём писал в дипломе, потом в диссертациях. Но это был «сироп на сахарине». Поняв, что для доказательства святых для него идеалов, надо изворачиваться, приспосабливаться, подгонять факты, Григорий Григорьевич испытал потрясение. Какие идеалы? И что это за социалистический образ жизни, когда людям жрать нечего? Рухнули его мироощущение, логика, смысл жизни. И ложь, связанная с его идеалами, обволокла его мозг и душу, разрушила их. «Квасные идеалы на квасном патриотизме», как говорила Зуля Тажуризина. «Из-за Квасова я возненавидел слово «идеал», - говорил Р. Косолапов, - Он фактически подрывал веру в идеал. Его риторика о нём – эмбрион его безумия».
У бурят-шаманистов есть выражение: «Человек, потерявший душу». Это не просто бездушный человек, а тот, от кого ушла душа. Он продолжает работать, есть, пить, но делает это как бы по инерции. Но без души человек не может существовать и вскоре уходит из жизни. Примерно так произошло с Гришей Квасовым. И таким я увидел его на станции метро. А вскоре он умер.
2.5.55. Пнд. 22.35. Утром на улице было очень прохладно, как и сейчас. Днём в столовой Вена Березин обедал со мной.
- Володя, извини за то, что я вчера пытался устроить у тебя Майю.
- Нет, это ты извини меня. Ты бы хоть предупредил, что она стоит рядом.
- Не думай о Майе плохо, она хорошая девушка. – Тут Вена увидел выходящую из зала Юлю. Заметил мою реакцию на неё и добавил, - Судя по всему, у вас с Юлей не ладится. Так вот имей в виду, Майя очень завидная невеста. Заканчивает юридический, единственная дочка в профессорской семье.
- Веночка, перестань. Спасибо, но что же сам не приударишь за ней?
- Она выше меня, а ей нравятся высокие. У тебя такой рост и такая фигура! Вот ты сидишь и не видишь, как чуть ли не все проходящие девчонки смотрят на тебя с интересом и симпатией.
- Не преувеличивай, - усмехаюсь я. – Знаешь, не выходят из головы «Прощальные стихи», которые ты нашёл, и строчку «Нам друг от друга ничего не надо!»
- Но это ведь не так! – сказал Вена.
- Да, не так, - вздохнул я, но…

ПОДВОДНЫЕ КАМНИ 200-ЛЕТИЯ МГУ
7.5.55. Суб. 200-летие университета прошло незаметно не только для страны, но и для студентов, профессоров и преподавателей МГУ. Оно как бы затерялось между торжествами 1 мая и Днём Победы. Между прочим, все прежние юбилеи университета проходили гораздо ярче.
Более того, до Октябрьской революции дни его рождения отмечались ежегодно 12 января, в Татьянин день. Но мы знали об этом лишь из истории. Чтобы обойти Татьянин день, ЦК партии решил провести 200-летие не в январе, а в мае 1955 г. Так же, как год назад, с января на май, перенесли 300-летие воссоединения России с Украиной.
Одной из причин тусклости 200-летия МГУ стало незаметное событие осенью 1952 года. По слухам, в Кремль поступило анонимное письмо по поводу речи Сталина на XIX съезде партии. Мол, гвоздевая фраза доклада «Буржуазия выбросила за борт знамя борьбы за демократию» была опубликована в статье М. Розенталя, вышедшей в «Вестнике ВПШ» весной 1952 г., за полгода до съезда. Это бросало тень на «историческую речь» вождя, которую объявили новым словом марксистко-ленинской философии и программой деятельности партии. На самом деле, Сталин лишь дословно повторил опубликованное в «Вестнике ВПШ».
Далее университетский фольклор излагал события так. Секретарь Сталина Поскрёбышев не мог не показать ему это письмо. Вождь, видимо, «грозно повёл бровью», чего стало достаточно для начала расследования. И выяснилось, что письмо отпечатано на пишущей машинке «Ундервуд» в профкоме философского факультета МГУ, той самой, на которой я как-то написал новеллу «Закат в Забайкалье». Ещё больше дознаватели возмутились тем, что копии пасквиля появились и у филологов, историков и даже на мехмате. Но первоисточник засекли на философском факультете. *
Этот факультет, один из трёх коренных, учреждённый наряду с юридическим и медицинским ещё при основании университета, не раз оказывался в опале. Против философов  выступали Александр I в начале 19-го века, Николай I - в 1826-м, после восстания декабристов. И каждый раз расправа осенялась словами: «Польза философии сомнительна, а вред очевиден».
«Когда революционное движение 1848 и 1849 годов приблизилось к нашим границам в Пруссии, и Австрии, - писал И. Сеченов, - император Николай нашёл нужным принять экстренные меры против проникновения к нам вредных идей с Запада, и одной из таких мер явилось сокращение в Московском университете… числа студентов на всех факультетах, кроме медицинского, до 300».**
Незадолго до своей смерти в 1855 г. Николай I повторил фразу о вреде философии и закрыл философский факультет. «Философия, как опасная наука, - писал Б.Чичерин, - была совершенно изгнана из преподавания, и попу Терновскому поручено было читать логику и психологию… Московскому университету, да и всему просвещению в России нанесён был удар, от которого они никогда не оправились».
* Тогда пищущие машинки ставились на учёт вместе с образцами текста. Своеобразный банк данных позволял спецслужбам быстро находить, где напечатано то или иное письмо.
** Как схоже то сокращение с нашим, в 1954 году! И как мало студентов, всего триста, было тогда в университете!
 
Однако, как писал выпускник Московского университета писатель И. Гончаров: «Где бы, казалось бы, и проявляться свободомыслию, как не в философии?» И потому «проблески этой, не научной, свободы проявлялись более
вне университета; свободомыслие почерпалось из других не университетских источников». В те годы поэт Афанасий Фет приказывал кучеру останавливать карету на Моховой, чтобы плевать в сторону университета, где он учился в 1838-44 гг.
Мало кто знает, что царский запрет философии действовал и после Октябрьской революции. Философию преподавали лишь в Институте красной профессуры (ИКП), Институте философии, литературы, истории (ИФЛИ), Коммунистическом университете трудящихся Востока (КУТВ). Там учились герои Гражданской войны, малограмотные участники коллективизации и индустриализации, а также выпускники совпартшкол. И уровень преподавания философии, мягко выражаясь, потерял классические черты.
После выхода книги Сталина «Вопросы ленинизма» его соратники заявили, что эта книга – подлинная вершина марксистко-ленинской философии:
 «Отныне пропаганда идей коммунизма невозможна без глубокого изучения трудов Сталина, ставшего живым классиком марксизма-ленинизма. А для этого нужно воссоздать философский факультет МГУ».
Предложение понравилось вождю, но из-за многих «сложностей» 30-х годов его решение откладывалось, и было принято лишь в декабре 1941 года. Иосиф Виссарионович гордился этой датой возрождения факультета. Пусть все поймут, что марксистко-ленинская философия - главное оружие партии, неслучайно о нём вспомнили в столь трудную пору, когда враг осадил Москву и потерпел первое поражение.
Мы, студенты МГУ, не знали этих тонкостей истории. Нам казалось, что философский факультет безмятежно существовал с 1755 г. И то, что его возродили в грозном 1941 году, прибавило философам самоуважения и гордости за свой факультет. Мол, «все мы вышли из сталинской шинели».
Но то «подмётное» письмо очень расстроило вождя. И он решил урезонить и даже, по возможности, урезать философов. Однако в 1953-м он умер, но его намерение «урезать» реализовалось во время поисков автора письма. Для этого были задействованы все штатные и добровольные осведомители. Один из них, аспирант N, которого я хорошо знал, как-то подошёл ко мне. Называть его не буду, у него выросли хорошие дети, и мне не хочется бросать тень на их имена.
- Слушай, Володя, хорошие у тебя статьи в последнем номере. Растёшь на глазах. А как ты их пишешь?
- Пишу очень трудно, столько поправок…
- А где печатаешь?
- Сам не умею, отдаю на машинку.
- Трудно поверить, что ты не пробовал печатать сам, - добродушно улыбнулся N.
- Да, однажды отстучал чью-то подпись под статьей.
- А где это было, не в профкоме?
 «Стоп-стоп, - мелькает в голове, - о машинке профкома недавно спрашивал Игорь Чарских. Тут что-то не так!».
- Нет, в доме у нашей машинистки на улице Горького.
- Кто она?
- Вероника Киселёва, - ответил я и, видя, что он записал её фамилию, подумал: «Зря назвал её? Наверняка побеспокоит и насторожит её».
Разговор кончился тем, что N хлопнул меня по плечу, пожелал новых успехов. Но настроение у меня испортилось. Надо бы предупредить Роню. Но я не стал искать её, так как понял, что та машинка не интересовала его.
А беседа с Чарских происходила проще и жёстче. Без всякой дипломатии Игорь спросил, не печатал ли я на машинке профкома? Я не стал говорить, что писал на ней новеллу, и сказал, что не умею печатать. А потом с улыбкой спросил, какого чёрта он пристал с таким пустяком. Тот ответил грубостью, я послал его подальше.
- Ну, смотри! – хмуро сказал он, - Могу сделать так, что будешь всю жизнь жалеть!
Не придав этой стычке особого значения, я совсем по-иному воспринял её после беседы с N. А много позже узнал, что Игорь и N, были осведомителями. После бесед с ними я переписал от руки и сжёг печатный вариант новеллы «Закат в Забайкалье». Вдруг обыщут комнату в моё отсутствие и узнают, что я всё-таки печатал на той машинке, а, значит, мог напечать и то письмо.
М. Розенталь сумел доказать свою непричастность к подмётному письму, мол, он меньше всего заинтересован в нём. Просто кто-то из помощников, готовивших речь, заметил оплошность и решил досадить своему коллеге, автору цитаты о буржуазии, выбросившей за борт знамя борьбы с демократией. Однако Розенталю удалось пережить неприятности, связанные с этим.
Найти автора письма не удалось, но расследование выявило массу фактов «вольнодумства»: некоторые преподаватели порой позволяют себе весьма сомнительные суждения, уводящие в сторону от генеральной линии партии. Отношение Политбюро к МГУ стало настороженным. Поэтому никто из вождей не прибыл на открытие новых зданий на Ленгорах 1 сентября 1953 г. Впрочем, тогда по делу Берии в Политбюро шла жестокая борьба за власть, и вождям было не до университета. Однако в 1954 году философский факультет был основательно сокращён, а приём в аспирантуру закрыт.
А через год, буквально накануне юбилея университета, философы потрясли университет своими дерзкими выступлениями. Наш пятикурсник, фронтовик Андрей Могилёв заявил на партсобрании:
- Центральный Комитет должен оповещать рядовых коммунистов о своих действиях. Иначе может повториться Ленинградское дело, когда было арестовано все руководство Смольного и сотни честных коммунистов, отстоявших блокадный город.
– ЦК - не икона, - сказала преподаватель Г. Арефьева, - Мы должны знать всё о его работе и, если надо, критиковать его.
Их поддержали кандидаты философских наук А. Зиновьев, Э. Ильенков, В. Коровиков. А преподаватель Смирнов предложил ввести партмаксимум в зарплате ответственных работников. Оргвыводы последовали немедленно. Арефьевой объявили строгий выговор, Могилева и Смирнова исключили из партии, начались неприятности у Зиновьева, Ильенкова, Коровикова.
Курсом ниже подрастали острые на слово ребята - Генрих Волков, Вадим Межуев, Эрик Соловьев, Вена Пушкин. Среди аспирантов мне были хорошо знакомы Лен Карпинский, Мераб Мамардашвили, Иван Фролов, Арчил Ильин, Валентин Сидоров. Все они стали докторами наук, но продолжали писать прозу, стихи. Генрих, Эрик, Валентин стали членами Союза писателей. Но то пресловутое письмо мог написать кто угодно, только не они.
Весть о расправе над философами взволновала студентов. Филолог Светлана Козлова выступила в защиту исключённых из партии и снова призвала к борьбе с «бабаевщиной» – приукрашиванием действительности. Историки заговорили о гласности как показателе подлинного развития общества. Брожение началось на мехмате и других факультетах.
В такой вот обстановке университет и подошёл к своему юбилею.

РЕЧЬ ВОРОШИЛОВА
Торжества 200-летия МГУ открылись 7 мая 1955 года у входа в главное здание. Вместе с дружинниками я дежурил на ступенях парадного подъезда. У нас – красные повязки на рукавах, на груди - значки с изображением нового здания. Внизу цифра 200, а по бокам надпись: «Московский университет».
Поздравить приехали артисты Малого театра Яблочкина, Турчанинова, Рыжова, Светловидов, какой-то генерал-лейтенант, партийно-советские работники. И ни одного представителя ЦК партии и правительства. Никто из вождей не прибыл на юбилей, как и на открытие новых зданий МГУ в 1953 году. Было очень прохладно, дул крепкий ровный ветер. Перед началом фоторепортёры газет сделали снимок – ректор в окружении студентов. Но многих из них я не видел ранее. Зрительная память у меня хорошая. Иван Георгиевич мило улыбался, не зная, что его окружили в основном молодчики в штатском, изображавшие студентов. Мне стало обидно, ведь ректор пользуется непререкаемым авторитетом в университете и научном мире. К чему эта комедия? Люди в штатском явно перестарались, исполняя приказ не допустить волнений и провокаций.
Когда академик Петровский начал говорить, порывы ветра усилились, и его речь стал заглушать хрип микрофона. Затем грянул град. Горошины стали хлестать лысину Ивана Георгиевича. Один из молодчиков тут же раскрыл над ним зонт. Митинг свернули. Вечером 7 мая в Большом театре прошло торжественное заседание в честь 200-летия и концерт.
А орден Трудового Красного Знамени вручили в июне, почти через два месяца после юбилея. Это тоже говорило об отношении к МГУ. Я как дружинник дежурил в Актовом зале, на балюстраде с правой стороны. Там, где Юля совершила памятный проход с Димой. Далеко не все получили пригасительные. Большинство слушали трансляцию торжества по радио.
Оглядывая зал, я увидел, как все начали аплодировать. Смотрю на сцену и вижу седого старичка, который, словно заблудившись, случайно вышел сюда. Его трудно было узнать, так как вместо маршальского мундира на нём штатский костюм. Иван Георгиевич Петровский с радушной улыбкой подошёл к нему, пожал руку.
- Да здравствует Климент Ефремович Ворошилов! – прокричал кто-то в микрофон. И тут аплодисменты усилились, так как сидящие в зале услышали, кто прибыл на торжество. Я подошёл ближе и удивился, какой он маленький, невзрачный, неказистый – наш легендарный маршал. Жиденькие седые волосы, дряблая кожа, на щеках – нездоровый румянец. Ему 74 года. Теперь он – председатель Президиума Верховного Совета СССР. Потому и в штатском костюме.
Начав большую речь, Ворошилов неотрывно смотрел в текст. Чтение давалось ему с трудом. Он путался в причастиях, заглатывал окончания слов. В конце, не выдержав нахлынувших чувств, он оторвался от бумаги и стал говорить своими словами. Но лучше бы он этого не делал.
Пожелав Московскому университету и впредь идти в авангарде передовой науки, он добавил несуразицу о том, что надо засылать головные дозоры даже дальше этого авангарда. Подняв обе руки, он попытался изобразить эти дозоры, которые представлялись ему в виде неких кавалеристов. Но, поняв, что его занесло, он махнул рукой, как саблей. И победно глянул в зал, разразившийся добрым смехом и аплодисментами.
Из-за событий на философском факультете, а, может, и других неизвестных мне причин, университет наградили лишь орденом Трудового Красного Знамени, хотя все ожидали второго ордена Ленина. Когда Ворошилов вручал его ректору, а потом Петровский прикреплял орден к знамени университета, аплодисменты были жиденькими.
Во время концерта я увидел Светлану Голобородько. Она тоже заметила меня и поднялась на балюстраду. Всё такая же эффектная стройная. Начали говорить у окна. О «кавалерийском» заскоке Ворошилова она сказала: «А дедушка - в маразме». Я оглянулся, не услышал ли эти слова человек в штатском у соседнего окна. Тронув её за плечо, я сказал, чтобы она была осторожней, и показал на него глазами.
- Ах, да, - усмехнулась она, глянув на мою повязку, - ты ведь следишь за порядком, а я могу подвести тебя.
 - Нет, я беспокоюсь за тебя, ты ведь неслучайно попала сюда?
- Да, я в студкоме.
- Но, говоря так, ты можешь погореть.
- Ты прав, спасибо. Ладно, как у тебя с Юлей?
- Всё так же, - сказал я и удивился, что она запомнила имя.
Видя, что молодчик не спускает с нас глаз, она предложила выйти в фойе.
- Дожили, - вздохнула она, встав у мраморной колонны фойе, - у себя в университете нельзя слова сказать. У вас ведь кого-то исключили из партии?
- К сожалению, да. А как ты узнала?
- Вся Москва говорит.
Я назвал фамилии исключённых и уволенных.
- И у нас, на филологическом, собрания кончились выговорами - Светлане Козловой и двум другим.
- Университет всегда был в оппозиции. Вспомни, сколько декабристов выросло здесь, а потом были поэт Полежаев, отправленный в солдаты, Герцен, Грановский…
- Я писала курсовую о Полежаеве, знаю, какие репрессии были тогда.
- А помнишь об отставках профессоров в 1911 году?
- Конечно, тогда сто человек покинули университет, но нынешние профессора в отставку не подадут. Они запуганы докладом Жданова, борьбой с космополитизмом, «Марксизмом и вопросами языкознания».
- Кстати, вам, филологам, принадлежит особая заслуга в пропаганде этой работы Сталина.
- Не больше, чем философам, – парировала она. - А ты так изменился.
- Да ну уж. Но, прости, мне надо на свой пост.
- Иди, а я поеду домой, ждём гостей, надо подготовиться. Давай, как-нибудь встретимся, нам есть, о чём поговорить.
Я кивнул головой, и мы расстались. Только потом спохватился, что я не дал ей телефона и не взял её номера. Думал, ещё увидимся, но это была последняя встреча с «девочкой из приличной семьи», как её называл Саша Сухарев.
Приветствия гостей и артистов прошли без эксцессов. Беспорядков и провокаций, которых опасались компетентные органы, не произошло. Всё было настолько чинно, официозно, что невольно вспомнились торжества 100-летия университета.
В 1855 году всё происходило в январе, в Татьянин день. На юбилей съехались выпускники разных лет со всех концов России, от Прибалтики до Сибири. Торжества проходили три дня. 25 января Актовый зал на Моховой был переполнен. Теснота была ужасная, даже писатель Тургенев, приехавший в дворянском мундире, стоял в дверях вместе со студентами.
«Проконсула Кавказа» генерала Ермолова встретили овацией и с трудом усадили в первом ряду. Уезжая, генерал пошутил: «На второе столетие не приеду». Зато вместо знаменитого генерала на 200-летии присутствовал маршал, которого встретили не овацией, а вежливыми аплодисментами.
В последний день, 14 января 1855 г., университет устроил бесплатный обед для всех студентов, обучавшихся тогда. Их рассадили в столовых, залах факультетов по группам и курсам. Пиршество кончилось ночью и продолжилось в ближайших трактирах, кабаках. Никаких беспорядков, драк не произошло. На 200-летии МГУ ректорат устроил прием, но без студентов. *

* 250-летие МГУ впервые в новое время отмечалось в январе 2005 года. Впрочем, Татьянин день возродился раньше. Студенты стали регулярно отмечать его 25 января. Готовились к 250-летию заблаговременно. Указ о подготовке к празднованию В. Путин подписал в 2000 г. Была проведена международная научная конференция, открыта новая, 16-я по счёту библиотека МГУ, оборудованная по последнему слову техники, выпущены юбилейные марка, серебряная монета и особый нагрудный знак. Отдельно от всех регалий оказалась «Звезда Московского университета», которая вручается самым заслуженным деятелям науки. Медовуха лилась рекой. Но вряд ли её попробовали все. Ведь тогда в МГУ было 40 тысяч студентов и аспирантов, почти 14 тысяч докторов, кандидатов наук и научных сотрудников 30 факультетов. До чего разросся университет! Напомню, что в 1955 году в нём было лишь 12 факультетов.
Главное торжество прошло в Большом Кремлёвском дворце. Пригласили более пяти тысяч человек, но сотни их не попали на юбилей. Из-за строгостей с контролем, когда каждого ощуповали с головы до ног, у Кутафьей башни образовалась огромная очередь, многие, особенно пожилые профессора, не вынесли унижения, усложненного долгим стоянием на ветру и морозе. Ричард Косолапов, потеряв перчатку, очень замёрз. Выпускники МГУ из Германии, Чехии, Словакии, Польши, других стран бывшего соцлагеря уехали от Кремля прямо на автобусах, на которых прибыли. Об этом я узнал из Интернета, радио и газет.
Не смогли попасть на юбилей Альма-матер и тысячи выпускников МГУ, живущие в Москве и приехавшие со всех концов бывшего СССР. Дворец съездов был заполнен членами правительства, сенаторами Совета Федерации, депутатами Госдумы и прочими чиновниками, не имевшими никакого отношения к университету. Грандиозный юбилей был омрачен перестраховкой спецслужб и чинопочитанием. А отъезд зарубежных гостей вылился в скандал международного уровня.

ПРОЩАНЬЕ СО СТРОМЫНКОЙ
13.5.55. Птн. Вчера мы с Риком поехали на Стромынку по приглашению Розы Чертковой. Не очень-то хотелось ехать, но вдруг там окажется Юля?
Входя в студгородок, увидели, что юго-восточный угол здания снесён. Это сделали для спрямления улицы Стромынки и вывода потока машин на новый мост через Яузу. Обломки кирпича, горы мусора, мостки через ямы, залитые водой. Впечатление такое, будто в здание попала бомба и снесла почту, паспортный стол, библиотеку и комнату, где я провёл первую ночь в Москве. Теперь не пройдёшь здание по коридорам насквозь.
Роза, Ляна, Неля и другие девчонки встретили нас радушно. Чувства у них - простые, сердечные, и не без надежды на взаимность. Особенно у Розы от Ричарда. Чай, конфеты, печенье, разговоры, воспоминания.
Рассказал им о происхождении названия Стромынки. Здесь, на правом берегу Яузы, было село Стромынь, тут шла переправа через реку к сёлам Преображенка, Измайлово, Семёново. В честь них названы потешные полки Преображенский, Измайловский, Семёновский, ставшие знаменитыми на весь мир. А о Стромыни сказал, что она от слова стромы – стропила, перила, балясины. Село Стромынь, видимо, было с высокими домами. У Даля стромкий – высокий, прямой. Пётр переправлялся через это село по пути из Кремля в Черкизово, проплывал мимо на первых кораблях, построенных тут же. «Стой стромко, кричи громко!» - В этой фразе Даля - целая картина.
- Как интересно, - воскликнула Ляна, - столько живу тут, и только сейчас узнала значение Стромынки.
Пошли в клуб на «Тревожную молодость». В кинозале много знакомых. Потом прогулялись по двору. Он стал совсем другим. Через пролом в стенах доносится шум идущих машин, звон трамваев. Уют прежнего двора исчез навсегда.
Проходя мимо бывшей часовни, где сидели под лампой ребята с книгами, я вспомнил танец Юли с вьетнамцем и то, как прошлой осенью забирал из камеры хранения свой чемодан. Передо мной один студент записал что-то в книгу отзывов и пожал руку старичку, выдававшему вещи. Когда он ушёл, я попросил разрешения посмотреть запись, прочитал и удивился ярким, искренним строкам.
- Хотите ещё, - улыбнулся старичок, показав стопку амбарных книг.
Начав листать их, я поразился ещё больше. Там были не только записи, но и фотографии, подаренные хранителю, - портреты, групповые снимки.
- Вы что, просите делать записи?
- Нет. Двое молодожёнов, уезжая на Север, принесли тетрадь и сделали запись. Потом стали писать другие. Когда тетрадь кончилась, я купил амбарную книгу, потом ещё. Все пишут, что хотят. А вы, кстати, не хотели бы?
Я кивнул головой, но, взяв в руку перо, заволновался. Надо написать не хуже других, так же ярко, искренне. Долго мучился над первой фразой. Прямо как на вступительном сочинении! На два абзаца ушло не менее получаса, и они получились неплохими. Что-то вроде признания любви к Стромынке. Написал, что именно с неё началось знакомство с университетом, когда я приехал поступать, а потом пять лет бывал здесь, а четвёртый курс прожил тут. Рассказав девчонкам об этом, я добавил, что по записям и снимкам к ним можно сделать документальный фильм. Наверняка многие стали известными, их можно найти и взять интервью.
Потом подошли к беседке, где я зимой делал зарядку, а весной сидел за одним столом с Юлей. Здесь по-прежнему полно полуночных читателей. Мотыли кружат возле ламп и падают на стол с обожжёнными крыльями.
Идя по аллее, увидел место, где однажды заметил подбитого воробья, и подумал, не наша ли с Юлей любовь бьется в конвульсиях? Далее прошли угол, где мы с Юлей неожиданно выбежали навстречу друг другу. Юля улыбалась, смущённо прикрывая руками приоткрытые груди. Я не смотрел на них, но она испытывала неловкость. Проходя мимо окон больницы, вспомнил, как попал туда после вручения Юле объяснения в любви в четырёх тетрадях.
В окне 472-й комнаты, где жила она с подругами, видны головы каких-то парней. Свет тусклый от папиросного дыма, и комната показалась совершенно чужой, как и весь до неузнаваемости изменившийся двор. Стало так «грюстно», что у меня испортилось настроение.
К метро Сокольники шли пешком. Провожая нас, Роза говорила и говорила с Риком. Я почти не слушал её, но понял, что она не оставила надежды на дружбу с ним. В метро она дошла до самого контроля. Постояли там, пропустив несколько поездов. Расстались за 15 минут до закрытия линии. Когда мы вошли в вагон, в него вдруг вбежала Алла Наринская.
- Ой, как хорошо, что вы тут! - радостно сказала она, - Роза сказала о вас!
- Боишься возвращаться одна? – спросил я.
- Да нет, просто с вами лучше, веселее, - улыбнулась Алла.
Возбужденная от бега и недавним расставанием с друзьями, она была очень хороша. Темноволосая, белолицая, она была похожа на Юлю, но со своим неповторимым шармом. Алла стала рассказывать о чём-то, но на станции Комсомольская в вагон вошёл наш знаменитый «вечный студент» Торгованов.
Это личность, можно сказать, легендарная. По его словам, он выступал на митингах против Милюкова, Керенского, штурмовал Зимний. После Гражданской войны участвовал в Финской войне, потом в Отечественной. Вид у него необычайно бодрый, от него так и веяло здоровьем. Он только что отдыхал в Гаграх, где загорал, купался в море. Похвастал тельняшкой, купленной там за 20.80. Показывая её, он расстегнул светлый китель с колодками орденов, медалей и пуговицами в якорях. Потом он сообщил о своём открытии: по его мнению, электроны, срываясь с орбит, превращаются в фотоны. Говоря это, он почему-то подмигивал, как бравый солдат Швейк. Из-за него мы не заметили, как вышла Алла Наринская.
Расставшись с Торговановым, мы с Риком стали гадать, сколько же лет он учится в МГУ? Его терпят как «ветерана трёх войн», а главное, как ветерана партии. Но зачем ему дают слово на собраниях? Недавно он заявил:
- Как можно отрицать марксизм-ленинизм? Ведь он ясен каждой собачке!
Он много раз смешил такими пассажами, дискредитируя факультет и университет. К сожалению, и такие, как он, тогда представляли МГУ.
Выйдя со станции Калужской, сели на троллейбус и доехали до трамплина. Кондукторша была удивительно симпатичной. Она с улыбкой пожелала нам счастливого пути. Мы ответили тем же. Домой шли, не торопясь. Часы на башне МГУ показывали два ночи.
- Сколько впечатлений, - говорю я, - Девчонки, Роза Черткова, Алла Наринская…
- Потом этот Швейк - Торгованов, - усмехнулся Рик.
- Но главное – мы попрощались со Стромынкой.
- Да, больше я там не буду, - сказал Рик, - Роза почему-то ещё надеется…
- Так ты сам даёшь повод. Не надо было ехать.
- Знаешь, Володя, я поехал из-за тебя, - увидев моё изумление, Рик пояснил, - раз вы с Юлей не можете встретиться здесь, то, увидевшись на Стромынке, так сказать, в колыбели любви, вы бы помирились. Особых поводов для разрыва нет, и тебе надо попытаться уладить дела…
- Ты прав, многое зависит от меня. Но…
- Хочешь, я посодействую через Тамару?
- О нет!
«НАД НАМИ ШУМЯТ ГОЛУБЫЕ ЗНАМЁНА»
Ночь на 16.5.55. Спортивные соревнования в честь юбилея прошли сегодня гораздо ярче, чем торжества 7 мая. Погода была изумительной - солнце, теплынь. Парад на стадионе у главного здания прошёл здорово. Колонны студентов, разделенные по факультетам и по видам спорта, строго и стройно шли под новый, позже ставший знаменитым марш «Над нами шумят голубые знамёна». Тут я обратил внимание на удивительный переход количества в качество. Стройные парни и девушки выглядели прекрасно, а в общей массе они были еще более эффектны. Гимнастки - в ярких трико, баскетболисты и волейболисты (мужские и женские команды) – в трусах и майках.
Мне поручили нести знамя МГУ перед колонной философов. На спортсовете хотели сделать знаменосцем Квасова, но Рая Стеклова сказала:
- Володя Бараев стал выше его, и плечи шире!
Перед входом на стадион ко мне подошла геологиня Надя Арсеньева. Знал её по Красновидову. Высокая, осанистая волейболистка, она всегда выглядела неприступной красавицей, а тут подошла и сказала, что её дядя Михаил Арсеньев - балетмейстер оперного театра в Улан-Удэ. Вместе с композитором Львом Книппером ставил балет «Красавица Ангара». Дядя доволен работой, считает бурят артистичными от природы и хочет остаться ещё. Я сказал, что еду в Улан-Удэ, буду работать в газете и напишу о нём.
- Я не для этого подошла, - засмеялась Надя, - но познакомься, дядя очень интересный творческий человек.
Кроме эстафет, показательных выступлений в различных видах спорта провели и перетягивание каната. В финале химики под шум болельщиков победили геологов. Главный вклад в победу внесли могучие Шимулис, Поздеев и другие легкоатлеты.
19 мая началось весеннее первенство МГУ по лёгкой атлетике, посвящённое 200-летию университета. Расписание неудачно для меня: копьё в первый день, ядро - во второй, диск - в последний. Лучше бы наоборот. Дело осложняется тем, что в эти дни решается судьба моего диплома. И всё же я начал выступать. Результаты в копье: 1. Медведев (мехмат) – 45.00. 2. Бараев (философ) – 42.30. 3. Чукреев (экономист) – 42.10. 4. Грандберг (химик) – 41. У Игоря прозвище «кролик», он – чемпион МГУ по лыжам, но выступает и в других видах. Позже он станет известным учёным с мировым именем.
Метая копьё, я растянул сухожилия плеча, и это сказалось на толкании ядра - лишь 9.97 м, хотя прошлой осенью было 11.80. После этого рука стала настолько плоха, что я не мог метать диск.
Ночь на 22.5.55. 3 часа. Очень холодно, t всего + 5*. За окном тихо, только какая-то птичка посвистывает одиноко. Свистнет раз-другой, послушает, не откликнется ли кто, и снова пытается вызвать кого-то. Я открыл окно, просвистел «Кампанеллу», птичка немного оживилась, стала свистеть чуть веселее. Я замёрз и закрыл окно, а она продолжает звать друга. Звук несётся с дерева у зоны Е, и он такой грустный, одинокий. Птичка – единственная в большом дворе, но он для неё как тупик.
А у меня целых три тупика - с Юлей, дипломом и финансами. В наше время стать гением – значит найти выход из тупика, в котором оказались философы, писатели, поэты. Не зная, кого воспевать после ухода Сталина, они в растерянности. Эпоха вождей уходит, на смену пришло абстрактное божество – коллективное руководство. И потому все молются на ЦК. А там все стерегут друг друга, потому и держатся вместе.
22.5.55. Воскр. Не сделать ли Галю дворянкой прошлого века? Изменив, конечно, имя, тогда Галин, по-моему, не было. И претензии к её «аморальности» отпадут. Она танцует с усатым офицером, прижимается к его груди, млеет в объятьях. Потом его ссылают за участие в восстании. И мотивы тоски, беспросветности станут вполне уместными. Но и для них взойдёт звезда пленительного счастья!
«На улице не по-майски холодно. Ветер качает висящие на цепях тяжёлые фонари. Бестужев с Анетой проехали на бричке Тверской бульвар, Волхонку, Пречистенку и оказались у Новодевичьего монастыря. На той стороне Москвы-реки ни огонька в деревеньке с церквушкой на Воробьёвых горах»… *
* Я реализовал давний замысел в книгах «Высоких мыслей достоянье» и «Древо: декабристы и семейство Кандинских». (М. 1989 и 1991) В основу их легли многолетние поиски и поездки, благодаря которым мне удалось найти потомков Н. Бестужева и Кандинских, составить их родословные.

ГОСЭКЗАМЕНЫ ИЛИ ОПЫТЫ НА СЕБЕ
4.6.55. Суб. Вношу правку в диплом, но голова занята госэкзаменами. Сегодня пропустил тренировку, т.к. поехал в фотографию на Горького 6, чтобы сняться на коллективное выпускное фото. Юлю давно не видел, более полумесяца. Написал письмо её брату Лёне. Без нытья, очень простое. Переписка с Донбассом – единственная нить, которая связывает с ней.
Мой отец пишет, что начал строить новый дом за дорогой, в лесочке, где уже построили один из бараков и несколько домов для медперсонала. Наш дом будет больше и выше прежнего, с участком для огорода и стаек для коровы, кур. А вокруг - сосны и берёзы. В детстве мы там играли в войну, прятки, собирали землянику. Сейчас же там будет целая улица - Санаторная.
5.6.55. Воскр. 11 утра. Ночью долго не мог уснуть из-за духоты, принял душ, но спать не мог. Не только Юля, но и долги. Как буду рассчитываться, не знаю. Рассказ – утопия. Вряд ли напишу, а если напишу, не смогу опубликовать. Жара на улице, солнце печёт. Вывешено большое объявление о собрании сборной МГУ по лёгкой атлетике. Указаны все, кто должен явиться. «От философов – В. Бараев». Сердце вздрогнуло: Какая честь! Могут взять в сборную МГУ!
Прочитал статью Аркадия Анастасьева в «Литературке» о языке героев. Чтобы писать ярко, красочно, надо искать образные выражения. А найдя, фиксировать. Другими словами, искать – это, в том числе, и не терять, не забывать найденное, записывая сразу в блокнот.
Литературное творчество интересно в том смысле, что в нём вполне можно и даже нужно лезть за словом в карман, т.е. в записную книжку.
6.6.55. Пнд. Не написать ли повесть о первенстве вузов в Ленинграде? Нечто вроде «Свинарки и пастуха», только о спортсменах. Допустим, он дискобол, а она – бегунья. Выстрелы стартовых пистолетов, победный финиш. Он подносит ей цветы. Они полюбят друг друга с первого взгляда. А потом - белые ночи, прогулки по набережным Невы. Только не нужно писать о себе. Сколько среди моих друзей замечательных людей. Мехматовец Эмиль Ершов – сталинский стипендиат, да и красавец, с прекрасным лицом и телом. И Дима Банный – разносторонний человек. И химик Валя Дубовицкий. Но надо абстрагироваться и от себя, и от них.
23.20. Вечером решил прогуляться. Рик отказался: «Хорошо тебе, ты можешь не готовиться, а мне надо читать». Вышел из зоны и увидел Юлю с Тамарой, они шли к нашему выходу, а я через зону В направился к Главному входу, чтобы не пересекаться с ними. Пошёл к трамплину. Солнце ещё светило на западе. И так хорошо было вокруг. Яблони уже отцветают, асфальт усыпан белыми лепестками. Расцвели цветы на клумбах. Загадал, если сорву несколько цветков, то встречу Юлю с Тамарой и вручу их, но не стал делать этого. И, может, поэтому не увидел их даже издалека.
8.6.55. Ср. 7.05. Вчера начались сборы, и нам выдали талоны на питание. По 18 рублей в день! Смогу ли проесть такие деньги? Получив талоны, я сказал ребятам, что латинское название университета Alma mater – Мать Кормящая, теперь полностью соответствует переводу - мы стали получать не только духовную, но и материальную пищу. И хорошо, немного расчитаюсь с текущими долгами.
По утрам надо являться на зарядку к 7.30. Чтобы не опоздать, прошу дежурную будить меня звонком от пульта. Но на зарядку приходят не все. Сегодня, например, было 10 человек вместо 30. Москвичи ещё не перебрались в выделенные им комнаты и не успевают прибыть вовремя.
Увидел сегодня Юлю. В красной кофте под тёмным сарафаном, она бежала под дождём из зоны Е. И так легко, грациозно, не сгибая руки в локтях. Вчера подошёл к лифту, раздался звонок. Дежурной не оказалось у телефона. Я взял трубку.
- Позовите, пожалуйста, Асатгяна.
Я узнал голос Тамары Бекаревич по характерному «г» вместо «р». Я нажал звонок в комнату Асатряна. Но он долго не шёл, и я сказал:
- Вы знаете, его что-то нет.
- Позвоните, пожалуйста, еще тги газа.
Нажал, жду и удивляюсь, что мне приятны её голос и картавость.
- Пгостите, это не Гичагд? – вдруг спрашивает она.
- Нет, это Володя, - засмеялся я, - здравствуй, Тамара. А вот и Асатрян идёт.
- Заходи во вторую кабину, - говорю ему.
Не дождавшись лифта, пошёл вниз по лестнице и думаю, что вполне можно нормализовать отношения с Тамарой и Юлей. А во дворе вдруг вижу Тамару, идущую навстречу. Когда мы оказались рядом, я отвёл глаза и услышал нечто вроде «Здгас-с». Это она ещё раз поприветствовала меня. Я шёл с полуулыбкой, тут бы мне рассмеяться, сказать самые простые слова, и всё бы встало на место, мы бы начали разговаривать не только с ней, но и с Юлей.
9.6.55. Чтв. 12.00. На зарядке было 15 человек. Аккуратнее всех приходят физички Люда Шкудова, Люда Белик, Тамара Бессонова, юристка Неля Логинова, химики Вадим Шмулис, Поздеев, Былина. Но не нравится такая зарядка. Возвращаясь домой, увидел в нашем дворе толпы детей, которых отправляют в пионерлагерь. Из-за нехватки автобусов нашу сборную не повезут на стадион МВО. Будем тренироваться здесь. Тут даже лучше.
10.6.55. Птн. 18.15. Ломота в теле. Спортсмены называют её крепотурой - усталостью после тренировок. Вчера диск летел к 40, а копье – к 48 метрам. Дело в том, что я открыл для себя очень важное обстоятельство – надо почувствовать тяжесть диска или копья на самом конце кисти. А понял это, взяв в руки женский диск. Решив метнуть его далеко-далеко, к 50 метрам, не смог сделать этого, так как он оказался слишком лёгким, и рука работала вхолостую. Тогда я перед броском как бы взвесил на кончиках пальцев этот килограммовый диск, а потом стал метать, исходя из этого веса. И диск стал лететь значительно дальше, за 60 м.
После этого я решил так же «взвешивать» мужской диск, который в два раза тяжелее женского. Как ни странно, это помогло. И диск полетел так далеко, как никогда раньше. Замерил – 40, а однажды даже 41 м. Леонарда в это время не было. Когда он появился, я сказал ему, он попросил метнуть при нём. Я метнул, но диск чуток не долетел до 40-метровой отметки. Леонард смеётся:
- Ладно, верю, только покажи этот результат через два дня на «Динамо».
Кстати, сегодня был первый госэкзамен – марксистко-ленинская философия. Я приехал на него позднее, т.к. меня задержал… Джавахарлал Неру. Все дороги в центр, в том числе Ленинский проспект, перекрыли. Вдоль пути следования премьер-министра Индии стояли тысячи людей. Москва впервые встречала так зарубежного гостя. Транспаранты, портреты Неру и лозунги в честь дружбы СССР и Индии украшали дома, а люди махали флажками, крича «Хинди, Руси, бхай-бхай!»
Вместе с дочерью Индирой Ганди Неру был в МГУ, на Ленинских горах. Видел их очень близко у Главного входа и в зоне В, где ему показывали, как живут студенты. Когда он вошёл в гостиную 4 этажа, сверху, с балкона, вдруг грянули аплодисменты и восторженные крики. От неожиданности он и его дочь вздрогнули. Но, поняв, что это крики приветствия, засмеялись.
Впечатлений от визита Неру в МГУ много, появились даже анекдоты. Один из них такой. По коридору общежития идёт студент, укутанный в простыню. «Ты что, Джавахарлал Неру?» «Нет, еще не джавахарлал, а буду джавахарлать, и не Неру, а Нюру». Анекдот не очень приличный, но я решил привести его как свидетельство времени. Люди начали раскрепощаться и таким образом выражать чувство юмора.
Но вернусь к экзамену. Я прибыл на Моховую в 14 часов, когда группа уже заканчивала сдавать, осталось всего два человека. Поняв, что я буду один, и мне может не хватить времени на подготовку, я сказал, что задержался из-за перекрытых дорог, очень нервничал, устал в пути и потому боюсь, не смогу собраться с мыслями. И мне разрешили сдать с другой группой, через два дня, в понедельник. Слава богу! Почитаю ещё два дня и сдам.

ДИСК  ГРИГАЛКИ
12.6.55. Воскр. Вернее, ночь на 13.6.55. 0.20. Почти весь день провёл на стадионе «Динамо». Меня заявили личником за «Буревестник». Выступали не на арене, а на запасном поле. На разминке метал вместе с мастерами спорта. Среди них был чемпион СССР 1954 года литовец Отто Григалка. Из-за этого я очень волновался. Леонард Алексеевич успокаивает:
- Ну, подумаешь, Григалка. Метай спокойно!
Я вошёл в круг и почему-то, для страховки, метнул с места.
- Что ты делаешь? - кричит Леонард, - Зачем метать с места?
Первая попытка – под 38. Вторая и третья с вращением. Не вложился, как следует. Результат – 38.47. Личный рекорд. Всего 53 см до второго разряда! Пока метали остальные, я пошёл в другой сектор. В более спокойной обстановке диск несколько раз улетел за 40. Леонард доволен: «Вот так и метай!»
Перед финалом вижу, Григалка метнул диск правее, и снаряд ускользил в кусты у забора. Судьи не заметили его. Говорю об этом Леонарду.
- «Динамо» - общество богатое, - сказал он и положил диск в чемоданчик.
Идём из сектора и вдруг Леонард начал почти ныть:
- Слушай, Володя, ну как бы тебе остаться в МГУ? В Улан-Удэ ты как спортсмен пропадёшь. А тут ты бы накачал мышцы, через год стал перворазрядником, затем мастером, вошёл бы в сборную страны.
Смотрю на него с удивлением, не шутит ли он, а он добавляет:
- Не один я так думаю. Юрий Горбенко сказал, что точно таким, как ты, был эстонец Хейно Хейнасте, а сейчас иногда выигрывает у Григалки.
- Леонард Алексеевич, аспирантуру на философском закрыли, на работу без прописки не возьмут. А, главное, меня ждут родители. Пять лет они посылали деньги, выучили, и теперь я им должен помочь. У меня ведь растут сестра, брат.
- Тогда давай так, поработай два года и приезжай в аспирантуру.
Когда мы расставались, Леонард вынул диск и отдал его мне.
- Пусть он послужит тебе.
И теперь у меня в комнате на подоконнике лежит диск Отто Григалки. Он совсем новый, красивый, необычно плоский, и даже грани кажутся более тонкими, изящными по сравнению с другими дисками.
После соревнований принял душ в раздевалке «Динамо», вытерся насухо, оделся и пошёл на трибуны, где сидели соратники по сборной. Девисилова установила рекорд МГУ на 400 м, побив рекорд Люды Белик, которая бежала рядом, - 58,2 сек. Вот так прошла моя подготовка к завтрашнему экзамену по диалектическому и историческому материализму.
13.6.55. Пнд. 22.55. Вчера заснуть не мог от усталости после диска, почитал кое-что к экзамену. Уснул в 3, встал в 9. Сделал зарядку в коридоре, позавтракал и поехал на Моховую. Попал к Андреевой. Вопросы - что надо!
1. Марксистко-ленинское учение об объективной истине.
2. Закон обязательного соответствия.
3. Критика эмпириокритицизма Богданова.
Отвечал спокойно, уверенно. Думал, получу «отлично», но срезался на симпатии к Богданову. Стал говорить, что он был народником, потом перешёл к большевикам, стал членом ЦК РСДРП, а как учёный пользовался популярностью, читал лекции в нашем университете, много сделал для организации первого в мире Института переливания крови, а в результате погиб во время эксперимента на себе.
Галина Михайловна послушала меня, а ассистент, получив возможность проявить бдительность, начал задавать вопросы по эмпириокритическим «вывихам» Богданова, о его идее создания науки тектологии - об общих законах организации. Тут я несколько поплыл и в итоге получил «хор».
Не особенно расстроившись, я вышел, почти довольный, но ребята, слышав, как я отвечал, сказали, что не надо было защищать Богданова, ведь он - реакционный философ, поэтому его критиковал Ленин.
- Зачем ты так? – горячился Алик Оруджев. – Ты тоже ставишь опыты на себе, тебя ничему не научили ни твоя практика, где ты соединил математику с философией, ни диплом, в котором ты так и лез на рожон.
После экзамена поел в столовой под ректоратом на Моховой 11, поехал на «Динамо», прошёл на трибуны по билету участника соревнований. Мне повезло – я присутствовал при побитии рекорда СССР по прыжкам в высоту. Пять прыгунов преодолели 196 см. Затем впервые в истории страны Ситкин взял 2 метра! Вслед за ним прежний рекорд побил Юрий Степанов, но рекорд за Ситкиным. С 202 см Ситкин сошёл. У Степанова первые две попытки тоже неудачны. Но в третьей он взял 202 см и стал не только чемпионом, но и рекордсменом СССР.
Видел много выдающихся спортсменов - многоборца Василия Кузнецова, бегуна Юрия Литуева, американского штангиста Томми Коно. Маленький, изящный, с осиной талией, и в то же время – чемпион мира.
Вернувшись на Ленгоры, увидел Юлю у дверей зоны В. Она меня тоже заметила. «Грюстно» стало. Интересно, каково ей, что она думает обо мне?
Когда я поднялся в свой блок, Рик зашёл ко мне.
- Я удивляюсь не тому, что ты не получил «отлично», а тому, как ты вообще сдаешь экзамены, - сказал он, - Ты совершенно не готовишься, голова забита не учебой, а чёрт знает чем. Пока тебе просто везёт, а в дальнейшем, я имею в виду твою предстоящую жизнь, надо хоть немного взять себя в руки, не разбрасываться.
- Ты прав, я и сам думаю, сколько времени у меня ушло за годы учебы на постороннее. Особенно ярко это видно в спорте. Я выступал в стрельбе, баскетболе, лёгкой атлетике, бегал на лыжах, ходил в турпоходы…
- Кроме того, писал статьи, читал лекции, вёл кружок по изучению винтовки, дежурил в бригадмиле. И эти опыты на себе могут кончиться печально. Я понимаю твою готовность откликнуться на просьбы товарищей. В этом смысле ты гипертрофированный по отзывчивости человек. Но так ты распылишься и не добьёшься ничего в жизни. Даже в журналистике, литературе надо ввести рамки. Невозможно быть одинаково сильным в разных жанрах.
- Но как узнать, какой из жанров твой, если не попробовать каждый из них?
- Ну вот, опять ты за своё.
- И, кстати, райком просит выступить с лекцией в Мосподземстрое.
- Какая лекция?! – возмутился он, - У тебя - госэкзамены!
Я послушал Рика и отказался от лекции. Однако с удовольствием вспоминаю, как читал их. Самый первый опыт общения со слушателями я получил в беседах со строителями МГУ, а, читая лекции по алкоголизму, научился владеть аудиторией. Это пригодилось мне позже в пединституте и университете марксизма-ленинизма, где я как почасовик вёл занятия в Улан-Удэ.
14.6.55. Вт. 22.20. Лишь недавно вернулся с тренировки сборной на стадионе МВО. Диск шёл плохо. Я заваливался при повороте. Сегодня был дежурным – получал ядра, диски, копья. Сдавая это, забыл о стартовых колодках в конце автобуса. Пришлось нести их к себе в комнату, а они тяжёлые, грязные, с колючими шипами. А послезавтра придётся везти обратно. Григалкин диск с собой не беру, боюсь потерять или забыть. А главное, берегу его для будущих тренировок в Улан-Удэ. Лишь иногда метаю здесь, на зелёном поле, и он летит великолепно. Такой гладкий, послушный.
15.6.55. Ср. Спал очень плохо. С ночи до утра видел сны. Их было так много, будто я смотрел подряд короткометражные фильмы. В одном из них на химфаке идёт вечер. Ко мне подходит подруга Юли Рита Лебедева: «Брось гордиться, подойди к ней! Я-то знаю, Юля переживает».
Сегодня такая крепотура. Болит всё тело. После собрания на 17 этаже спускались на большом лифте. Зашёл спор, кому из нас труднее. Аркадий Канюк говорит:
- Нам, бегунам, гораздо тяжелее, чем метателям. У вас болит только рука и всё. А у нас две ноги и две руки, и к тому же ещё шея.
 Тут я вздохнул и сказал:
- Знал бы ты, как у меня болит хребет, аж ночью стонешь!
Все дружно рассмеялись. И вообще я вошёл в коллектив. Меня хорошо приняли, слушают, смеются моим шуткам. Все это как сон: я – второй номер в сборной МГУ, готовлюсь к первенству страны в Ленинграде.
Девчонки наши не очень красивы – Валя Девисилова, Лукьянюк. А те, что получше, задаются. Худенькая легконогая Люда Белик, более мощная Лида Шкудова дерут нос. Самые симпатичные - Неля Логинова и Яна Павлова. Жаль, Тамара Шаханова не попала в сборную. Часто вижу её, возвращаясь с тренировки, она стоит у окна. Видит меня. Машу ей рукой, она отвечает с улыбкой.
Сейчас задним числом думаю, зря не обратил внимания на Тамару Шаханову, Свету Голобородько. Я уж не говорю об однокурсницах – Жене Воробьёвой, Гале Морозовой, Неле Понамаренко… Все славные девчонки, хорошо относились ко мне, москвич.ки

ВЗЯТ В СБОРНУЮ УНИВЕРСИТЕТА
19.6.55. Воскр. Печаль-кручина одолевает. Очень холодно, пасмурно, сыро. Тамара Шаханова стоит у окна, смотрит вниз. Недавно был у неё в блоке В-1405. Она рассказала, как пыталась выполнить норму второго разряда на стадионе в Измайлове. Я знаю его, он находится в низине. Она сказала, что утром прошёл дождь, и поле покрылось лужами. Диски набухли, в кругу - очень скользко. Кроме того, перед ней метала знаменитая дискоболка Нина Пономарева. Тамара волновалась, как я перед Григалкой, не могла собраться и метнула плохо. Я пытался приободрить её, мол, и у меня так же было, но я надеюсь выполнить норму. Однако она грустно усмехнулась и сказала, что уже не верит в свой успех.
А пришёл к ней не за тем, чтобы узнать, как прошли соревнования, Леонард Алексеевич через неё передал мне шёлковые трусы, которые выданы участникам сборной, я взял их. Они необычные - белые, с двумя красными полосами по бокам. В её комнате уютно, чисто. На окне ваза с цветами, которые видны с моего восьмого этажа. Тамара - москвичка, живёт на Соколе, но ей дали комнату в общежитии, чтобы не тратить время на поездки. Она сказала, что её кузина вышла замуж, уехала в Улан-Удэ. Ей там нравится.
Через неделю у Юли последний экзамен, и она уедет. А я ничего не делаю, чтобы увидеться. Вспомнилась встреча после каникул.
- Ну, что ж, давай, поговорим, – сказала она, шевельнув ноздрями.
И разговора не получилось. Я не захотел слушать её в таком тоне. Тогда она не передала мне гостинцев своей мамы, не сделала подарка к моему дню рождения. И вообще ни разу не подарила мне ничего. Вспомнились её слова Неле Портнягиной: «Не хочешь дарить, зачем заставлять себя через силу?» Встречаясь со мной, она проходит с самым безразличным видом. Но вспоминается и то, что она не вернула мои письма и фотографии. Слишком тонка нить надежды, но всё-таки. Потому и продолжаются мои опыты на себе, которые задевают и Юлю.
20.6.55. Пнд. 22.58. В ночь перед квалификационными соревнованиями волновался, долго не мог уснуть. Кроме того, и это главное, - думы о Юле.
Утром - сон. Я плаваю в молоке. Вокруг меня множество мальков. Вдруг что-то красное приближается в молочном тумане. Это набухшая икринка. В ней видны голова, хвост. А вокруг плавают, резвятся омули. Поют, разговаривают между собой. Я удивился, но вспомнил, что это я научил их испускать колебания определенной частоты, и они теперь поют и разговаривают.
- Спой свою суть, - прошу икринку.
- У меня нет сути, - весело отвечает она.
Может, икринка - это я? И у меня нет сути!
Проспав утром, еле успел на автобус. Взяв диск Григалки, пришёл заспанный. Когда вошёл, Люда Белик воскликнула: «Да он же ещё спит!» Все дружелюбно засмеялись. В автобусе тесно, сел на край переднего входа. Должны были участвовать дискоболы МВТУ, но почему-то не приехали. Метали четверо наших – Вадим Шимулис, Витя Поздеев, Слава Медведев и я.
Очень мешал боковой ветер, опрокидывая диски. В предварительных попытках у меня всего 36. Финальные лучше – 37 и 38 м. А в последний раз я, по совету Леонарда, чуток расслабил руку и метнул гораздо дальше. Помог и другой совет Леонарда – не закрепощаться на ногах после финального рывка и проходить правым бедром вперёд. Когда замерили, я ахнул – 39.06. Настроение поднялось страшно!
Иду, радостный, прохожу мимо сектора, где прыгали девушки, Эдуард Борисович спрашивает, как? Отвечаю, 39.06.
- Ух, молодец! Дай руку, поздравляю!
А Николай Николаевич Голохматов крикнул: «О!» - и хлопнул меня по плечу, пожал руку, а потом обнял меня по-отцовски.
Вхожу в автобус, а Эдик Былина кричит:
- Вот молоток, второй разряд сделал!
Люда Шкудова, Валя Девисилова, Люда Белик поздравили меня.
- А как другие? – спросил кто-то сзади.
- Володя – первый, а мы – позади, - ответил Вадим Шимулис.
Он и Поздеев с Медведевым диск метнули слабо, и ядро толкнули лишь за 12 м, а надо на метр дальше. И, видно, не попадут в Ленинград. Зато Аркадий Канюк пробежал сотку за 11,6. Доволен не меньше меня. Третьяков установил рекорд МГУ на 1500 м – 4.02,4. Лена Авдонина, Марина Кондакова, Валя Кольченко метнули диск слабо. Их отчислят со сборов. Не взяли зачётную высоту 145 см Неля Логинова и Яна Павлова. Но они близки к ней. Однако сборная укомплектована неважно. Успеем ли закрыть баранки до отъезда, покажет первенство вузов Москвы на «Динамо».
Но как помог диск Григалки! Спасибо, Отто. И извини, что зажал твой диск.
Ночь на 21.6.55. 1.25. Полтора часа не могу уснуть. Завтра экзамен по истории философии, но возбужден не им, а успехом в диске.
Как хорошо мы ехали обратно. Я сидел на заднем сиденье. Рядом со мной были Лена Авдонина и Вадим Шимулис. Они начали петь песенку гномов из мульфильма о Белоснежке. Почти все подхватили её, даже наши молодые красавцы-тренеры. Потом Неля Логинова запела итальянскую песню из фильма «Два гроша».
Лежу и думаю, как бы освоить 40 метров в диске и 50 в копье. Теперь надо метать диск только с поворотом. Рекорд МГУ по копью, принадлежащий некоему Жданову, 49 м, держится с 1940 г. Надо на зарядке отказаться от баскетбола. Лучше делать резкие отжимы от земли по 15 раз и доставать в прыжках баскетбольное кольцо, тоже не менее 15 раз. Так я укреплю ноги, руки и смогу метнуть копье за 50. Вспомни, как метал гранату. Там ты здорово использовал кисть. Это прибавляло не менее 10 м. Конечно, гранату метать легче, а длинное, 2,6 метра, копьё труднее зацепить кистью. Но раз зачислен в сборную, надо быть достойным.
21.6.55. Вт. 20.45. Сдал историю философии. Захожу, беру билет.
1. Материализм Спинозы и его борьба против идеализма и теологии.
2. Теория познания Чернышевского.
3. Борьба КПСС против космополитизма и его философских основ.
- Н-да, почеши Спинозу, - усмехнулся я, вспомнив шутку Коли Стяжкина.
Сидел, писал, вымучивал всё, что помнил, но, чувствую, горю. Хотел даже встать и уйти. Но остался и, набравшись наглости, пошёл к Суворову и Овсянникову. Надеялся, что они хорошо знают меня как журналиста и не выпроводят. Так и случилось. Они, как могли, вытягивали меня и поставили «удовлетворительно». Хотел было выразить свое отношение к перегибам в борьбе с космополитизмом, но, к счастью, опомнился и не стал делать этого. Тут бы я окончательно вывел их из себя и вылетел бы из аудитории.
Но что делать, если голова занята диском и копьём, а накануне экзамена весь день провёл на стадионе. Стыд какой! И какая наглость! Продолжаются мои опыты на себе, и никто не наказывает меня по заслугам!
Вечером пошёл в кино на «Рио эскандидо». Встретил Люду Белик и Валю Девисилову. Они спросили, нет ли лишнего билета, я отдал им оба – Рик не пошёл. Они с радостью взяли билеты, хотели рассчитаться, но я сказал, что дарю их. Вышел из Главного входа и направился в сторону Киевской железной дороги. Дошёл до села Троицкое-Голенищево, куда мы с Юлей однажды прошли зимой. Тогда сугробы замели лавочки, а сейчас они заняты парочками. Сидят в обнимку, нежатся, целуются, не стесняясь прохожих. Не то, что мы с Юлей.
22.6.55. Ср. Проводили сегодня Ивана Федосеевича. Он забрал книги и вещи Рика и на грузовике повёз в Брянск. Накануне он написал письмо своему другу, однополчанину Д. Цыремпилону.
«Дорогой Доржи! Решил написать тебе о друге моего сына Ричарда – Владимире Бараеве. Володя – очень порядочный, хороший человек, он может стать редкостным философом. Это пишу тебе я, с кем ты бок о бок прослужил всю войну. Так и Володя с моим сыном проучился все пять лет. Он гостил у нас в Брянске. Я его хорошо узнал. Сейчас Володя едет на родину, в Улан-Удэ. Очень хочу, чтобы ты принял его не только как своего земляка, но и как друга моего сына и всей семьи Косолаповых. В начале жизненного пути бывает много трудностей. Я верю, что ты обязательно поможешь ему в преодолении их. Крепко обнимаю, Иван Косолапов».
Иван Федосеевич дал почитать эти строки, чем немало смутил меня. Я сказал Рику, что вряд ли смогу отнести письмо. Цыремпилон - Председатель Президиума Верховного Совета Бурят-Монголии. Мне стыдно пользоваться таким случаем. (В Улан-Удэ я так и не сходил к Цыремпилону).
ВЫПУСКНОЕ ФОТО
Большой складной картон с портретами преподавателей вверху, а ниже -снимки студентов. О фотографировании объявили в середине мая, но многие тянули, не шли в фотографию на улице Горького 6. В итоге явилось 107 человек. Среди 38 не пришедших были не только те, кто не нашёл денег на фото, хотя сумма была всего 30 рублей. Но вместе с ромбиком об окончании МГУ (25 р.) и взносом на выпускной бал (40 р.) сумма возросла до 95 р. Нагрузка для студенческого кармана в те времена немалая.
Были такие, кто не захотел сниматься. Понятно, почему не пошли слепцы и некоторые, считающие себя нефотогеничными. Среди отказавшихся - красавицы Мила Глаголева, Валя Пушкова, Галя Захарова, Валя Лентина. А также пять Нин – Кормилицына, Любимова, Тимофеева, Криштопа, Резенова.
После того, как были собраны снимки, их размещением занялся Г. Квасов. К нему было много претензий по портретам профессоров и преподавателей, а также по расположению снимков выпускников. Так, он разделил неразлучных подруг Риту Песковскую и Аллу Герасимчук, ставшею Тарасовой, которые оказались далеко друг от друга. И вставил себя между Ричардом и мной. Спрашиваю, зачем он сделал так? Гришка ответил, что так уважает Ричарда и меня, что не мог поступить иначе. Мы с Риком расстроились, но изменить что-либо было поздно. И теперь он красуется между нами. Не знаю, как я оказался в тюбетейке, ведь я её не носил, но почему-то сфотографирован в ней как какой-то сарацин.
Жаль, на фото не оказалось ректора Ивана Георгиевича Петровского, сменившего на этом посту академика А.Несмеянова. Профессора размещены в таком порядке: В. Фомина, Т. Ойзерман, В. Асмус, А. Гагарин, И. Щипанов, В. Молодцов, О. Трахтенберг, М. Дынник, Ф. Георгиев, Г. Васецкий.
Далее доценты: А. Косичев, В. Черкесов, С. Лебедев, П. Гальперин, Ю. Мельвиль; преподаватели Г. Арефьева, И. Панюшев, А. Мансилья, В. Бурлак, В. Коровиков. По поводу уволенных Арефьевой и Коровикова возникло недовольство парткома, но убирать их не стали.
Целая череда профессоров прошла перед нами за пять лет. Среди них и порядочные, честные ученые, и «стойкий лысенковец» Дворянкин, и шовинист Васецкий с его коронной фразой «Русский, а, следовательно, великий ученый». Ойзерман читал лекции очень быстро. Однажды кто-то попросил: «Теодор Ильич! Не успеваем записывать». А девушка пропищала, будто её насилуют: «Очень часто. Пожалуйста, медленнее!» Взрыв смеха. Вместе со всеми смеялся и Теодор Ильич.
Среди преподавателей не оказалось Розовой и Богоявленского. «Немка» и латинист донесли до нас флюиды и дух прошлого XIX века. Не нашлось места прекрасному историку Пикусу, логику Войшвилло, литератору Алпатову, Злобину, поставившему мне «отлично» по марксизму-ленинизму, физику Фаталиеву, математикам Тумаркину, Горбунову и Ивановой-Рац. Она запомнилась не только хорошими семинарами, но и очень тонкими духами, которых я больше нигде не слышал.
Не было и доцента Ивана Козодоева с чёрным кругляшом на глазу. Однажды на экзамене по политэкономии ему ассистировал аспирант Миша Солодков с протезной ногой. Уходя на перерыв, он сказал: «Тут кое-кто списывает, так что смотрите в оба». Козодоев тут же ответил: «А вы поспешите, одна нога здесь, другая – там». Потом эта история, как вспоминал Эльдар Рязанов, повторилась во ВГИКе. Только там в роли ассистента выступил некто Пудов.
Недовольны подбором портретов многие. Анюр Каримский хочет заклеить некоторых, настолько неприятны они ему. И тоже жалел об отсутствии ряда преподавателей.
За годы учёбы мы узнали двух ректоров МГУ – А.Н. Несмеянова и И.Г. Петровского, двух деканов факультета – А.П. Гагарина и В.С. Молодцова. О Гагарине было много анекдотов. Алексей Петрович пользовался уважением, но его и побаивались. Узнав, что одна из студенток забеременела, он вызвал виновника: «Ты что, сукин сын, отказываешься? Если не женишься, поставлю вопрос об исключении из партии и выгоню из университета!» Парень женился, и семья оказалась крепкой.
На Стромынке Гагарин, стыдя тех, кто часто болеет, прокричал: «Философы держатся на наркотиках! Куда это годится!» Конечно, он имел в виду только лекарства. На защите диплома Гагарин спросил выпускника: «Пионеры в Албании есть?» - «Есть». «Комсомольцы есть?» - «Есть». - «Верующих в партию принимают?» - «Нет».
- Товарищи! Предлагаю опубликовать эту работу в «Вестнике МГУ».
Меня не приводят в восторг эти перлы. Они не красят его как декана и учёного. Но Гагарин был открыт, горяч и тем самым казался гораздо живее многих учёных сухарей. Он выступил против сокращения философского факультета и был смещён с поста декана. Вместо него назначили профессора В.С. Молодцова. Более осторожный в решении острых проблем, он был терпим к противоположным мнениям, умел разряжать обстановку, стабилизировать положение.

ПРОФЕССОР АСМУС
Безусловным авторитетом пользовались единицы. Среди них Валентин Фердинандович Асмус. Ричарду Косолапову доводилось бывать у него дома. Наташа Акиева пересдавала экзамен, а Рика взяла для поддержки. Профессор жил в особняке, построенном пленными немцами напротив Ваганькова, за Белорусской железной дорогой. А Войшвилло, как участник войны и член парткома, получил квартиру в Главном здании МГУ на Ленинских горах.
Наташа и Ричард поразились его искреннему радушию, простоте. В доме были два ребенка, четырёх и пяти лет, дети от молодой жены. Удивились гости не столько огромной библиотеке с книгами на разных языках, сколько телескопу, с помощью которого Асмус, как Кант, наблюдал за светилами. Наташа получила отлично, а профессор пригласил её и Ричарда приходить за книгами по логике, философии, а также посмотреть на небо в телескоп.
Этот телескоп правительство разрешило приобрести Асмусу ещё в довоенной Германии. Покупке содействовал сам В.М. Молотов. Но жизнь Валентина Фердинандовича была непростой. Он еле уцелел после процесса над «троцкистско-бухаринским заговором» (Асмуса называли «философской тенью» Бухарина). В 1943 г. его удостоили Сталинской премии за участие в создании «Истории философии».
В те годы философы всегда входили в тройку призёров МГУ по шахматам. Нашу команду возглавлял перворазрядник, преподаватель немецкого языка Николай Петрович Целиков. Увидев его и Асмуса с шахматными досками под мышками, я знал, что сегодня очередной тур, где они обязательно принесут победные очки. Доски, похожие на щиты, придавали им вид тевтонских рыцарей. Это впечатление усиливалось из-за их речи на немецком языке.
Валентин Фердинандович не только играл, но и писал о шахматах. В статье «Проблемы интуиции в философии и математике» Асмус писал: «Размещение фигур на доске, полученное из их начального расположения в шахматной партии, разыгранной по всем правилам игры, может быть названо правильным размещением».
Тучи сгустились над «обрусевшим немцем» в годы борьбы с космополитизмом. Тяжело пришлось и во время гонений Пастернака, с которым он был соседом по даче в Переделкине и дружил.
Летом 1960 г. вдова Пастернака попросила придти на похороны мужа его давних друзей актёра Бориса Ливанова, писателя Константина Паустовского и философа Валентина Асмуса. Они дали согласие. Но, сославшись на болезнь, Ливанов и Паустовский, не приехали в Переделкино. А Валентин Фердинандович выступил у гроба Бориса Леонидовича, причём не формально, а от души. На следующий день западные голоса передали слова Асмуса о том, что автор опального «Доктора Живаго» – классик русской литературы, выдающийся, второй после Пушкина, поэт России. «Борис Леонидович вступил в спор с эпохой».
Вскоре Асмуса вызвали на заседание Учёного совета философского факультета и устроили разнос. Как вспоминает Р. Косолапов, особенно усердствовал М.Т. Иовчук, членкор Академии наук СССР. Он потребовал покаяния и отказа от слов на похоронах. Асмус сказал, что отказаться от сказанных слов – всё равно что плюнуть в могилу друга. и повторил, что Пастернак вступил в спор с эпохой. Беспартийному профессору, объявили выговор и порицание. Но уволить не могли. Авторитет Асмуса был велик. Его труды по логике и немецкой классической философии известны всему миру. Зато он остался невыездным до конца жизни в 1975 г. Не выпустили даже тогда, когда Асмуса избрали почётным членом Международного института философии в Париже и пригласили для вручения почётного диплома.
В декабре 1974 г. его наградили орденом Трудового Красного Знамени в связи с 80-летием со дня рождения. Среди тех, кто способствовал этому, был Р. Косолапов. Увидев в ленте ТАСС именной указ о награждении Асмуса, Ричард Иванович раньше всех опубликовал его в газете «Правда», где работал первым заместителем главного редактора.
Жизнь учёного осложнилась после того, как сын Валентин стал православным священником, доктором богословия. (Ныне протоиерей). Из-за этого Асмуса неоднократно «прокатывали» при избрании в академики.
Другой сын – Василий Валентинович стал доктором физматнаук, академиком Российской академии космонавтики. Умер Валентин Фердинандович в 1975 г. Похоронен в Переделкине, недалеко от могилы своего друга Б.Л. Пастернака.
Не знаю, чем студент Ричард покорил Асмуса, но профессор здоровался с ним, снимая головной убор, что делал далеко не перед всеми. Этого удостаивался и я, так как часто ходил с Ричардом, с которым мы жили вместе четыре года. Однажды, встретив Валентина Фердинандовича один, я снял перед ним шляпу и получил в ответ такое же приветствие.

«НЕБЕЗЗАКОННЫЕ КОММУНИСТЫ»
Пользовались авторитетом профессора М. Дынник, Ф. Георгиев, О. Трахтенберг. Однако Г. Васецкий, И. Щипанов, искажавшие русскую философию, не вызывали уважения. Невольно вспоминаются слова студента словесного отделения философского факультета 1832-35 гг. К. Аксакова:
«Не знаю, как теперь, но мы мало почерпнули из университетских лекций и много вынесли из университетской жизни… Странное дело! Профессора преподавали плохо, студенты не учились и скорее забывали, что знали прежде, но души их, не подавленные форменностью, были раскрыты».
Назвать нас «не подавленными форменностью» нельзя, но мы тоже многое получили от знакомства с яркими людьми, и многое вынесли из этого общения, а главное, вдохнули свободу мысли и полёт воображения.
Аксаков рассказывал о том, как однажды, слушая В. Оболенского, студенты с трудом сдерживали «безумный, гомерический смех». И совсем другим, благодарным смехом откликались студенты на шутки Станкевича. Они ценили «воздух мысли» Надеждина, с восторгом слушали Грановского, который «был идеалом профессора истории». Они остро чувствовали «ложь односторонности» и «искусственность российского классического патриотизма».
Один из профессоров действовал по правилу: «Не показывай, по возможности, своей учёности, ничего не печатай!» Студенты презирали Шевырева, который завидовал Грановскому, и сложили о нём эпиграмму:

Преподаватель христианский,
Он в вере твёрд, он духом чист;
Не злой философ он германский,
Не беззаконный коммунист,

И скромно он, по убежденью,
Себя считает выше всех,
И тягостен его смиренью
Один лишь ближнего успех.

Главной бедой наших профессоров была не завистливость, а страх идеологических ошибок, который порождал боязнь печатного слова. Неслучайно они старались не издавать свои лекции, которые могли бы помочь студентам при отсутствии учебников по многим предметов. Рассказывая о Гегеле, Канте и других немецких философах, наши «не беззаконные коммунисты» так обклеивали их ярлыками из работ Ленина, что порой было трудно докопаться до сути их трудов. Образы философов получались какими-то пёстрыми, «дырявыми» из-за выклеванных из них рациональных зёрен и обрывков цитат, деформирующих их идеи. Многие работы Гегеля, Канта тогда не были изданы на русском. Мы могли бы читать их на немецком. Я ведь читал «Манускрипты» Маркса и «Анти-Дюринга» Энгельса на немецком. Но на чтение первоисточников не хватало времени.
Ещё более жёстко подавались русские религиозные философы А. Богданов, С. Булгаков, П. Флоренский и другие. Для них не было других слов, кроме как богостроители, мракобесы, поповцы. Атеистическая ненависть к ним привела к тому, что в 20-х годах многие были высланы «философским пароходом», а те, кто остался, погибли, как Флоренский, в лагерях. Удивляло то, что в числе богостроителей Ленин называл М. Горького, А. Луначарского. Но они как-то сумели «исправиться».
Всё это сказывалось на внешнем облике и внутреннем мире наших профессоров и преподавателей. Среди них не было внешне ярких, броских. Все выглядели как-то усреднённо, точнее, безлико. Чрезвычайно осторожные, бдительные к необычным изгибам мысли, они на корню пресекали самостоятельные, свежие мысли и малейшие отклонения от генеральной линии – партийности марксистко-ленинской философии. В этом я убедился, работая над своим дипломом о противоречиях социалистического общества. Я бы назвал их «небеззаконными коммунистами».
Но были исключения. Нам нравился В.И. Коровиков, который уволился во время сокращения философов. Он очень хорошо, искренне вёл семинары. Говоря об абстрактном тождестве, Валентин Иванович с улыбкой сказал:
- Вчера не попал в кино из-за метафизического мышления. Предложили два билета, а я говорю, мне нужен один. Их тут же выхватили, я остался ни с чем, хотя мог взять два билета и продать второй. Так мне помешало абстрактное тождество.
Пример не самый яркий, но мне почему-то запомнился. Уйдя из МГУ, Валентин Иванович стал журналистом. 17 декабря 1977 года я опубликовал в «Правде» статью «Из династии декабристов». Для меня это стало большим событием. В редакции я зашёл к Коровикову, который работал там. К удивлению, он узнал меня:
- Ну, как же, хорошо помню вас и ваши статьи. Очень рад, что вам удалось найти потомков Николая Бестужева. Поздравляю с удачей! Представляю, какой шум поднимется среди декабристоведов.

СУДЬБЫ СОКУРСНИКОВ
А теперь вернусь к снимкам сокурсников. Разглядывая их, я поразился, как много из нас не закончили факультет. С демократами ясно – Учи-Альфред уехал после разрыва дипломатических отношений Албании и СССР. Зденек Гниздил не вернулся после «разоблачения заговора» Рудольфа Сланского.
Кстати, посланцы соцстран испытали шок при близком знакомстве с нашей страной. Ион Думитру говорил: «Я думал, социализм – это светоч». Дарина Куклинкова: «Комсомольцы для меня были как боги». Фриц Кумпф удивлялся тому, что Щипанов, Васецкий постоянно подчёркивали, что русский народ великая нация: «А разве немцы не великая нация?» В итоге ломка взглядов кончалась пересмотром основ марксизма-ленинизма. Например, Здислав Цацковский и Олек Орловский стали «видными польскими ревизионистами».
Володя Турков и Пугач перешли на другие факультеты. Куда делись Ашот Аракелян, Автандил Ханджалашвили, Эхья Хедиров, Улыбаев, Меркулов, Уманец, Фундовный, Валя Клепиков, я не знал. Даже неловко перед ними.
После исключения из партии Андрея Могилёва репрессии против него продолжились. На госэкзамене по философии ему поставили «удовлетворительно». Это возмутило многих. Я вспомнил, как он учился, работал в партбюро факультета. Однажды на семинаре Могилёв начал говорить:
- Когда много путаных выступлений, ещё одно не улучшает дела.
- Ну, тогда садись сразу, - сказал я. - Все засмеялись, но продолжил:
     - В поисках рациональных зёрен мы роем навозную кучу системы Гегеля.
- Диалектика Гегеля, - выкрикнул Слава Дровенников, – это смертоносная стрела, пущенная в ахиллесову пяту механистического материализма!
Дальнейшая судьба Могилёва сложилась удачно. После смерти Сталина он восстановился в партии, дорос до завотделом Политиздата, где работал долгие годы. Высокий пост и обилие властных авторов привели к тому, что он стал злоупотреблять их гостеприимством, и его часто видели выпившим. И после этого его лицо всегда розовело.
В целом выпускное фото – прекрасная память о наших студенческих годах. Все такие молодые, красивые. Со временем я стал отмечать фломастером ушедших. Но вскоре прекратил делать это, так как дело идёт к тому, что крестики появились чуть ли не под половиной сокурсников. А профессоров в живых нет никого, кроме Т.И. Ойзермана. Его 90-летие отмечено в 2004 г. Кое-кто уже поспорил, что он доживёт до столетия в 2014 году.
Похороны некоторых сокурсников проходили весьма необычно. Виктора Ивановского провожали в ритуальном зале ЦКБ с отпеванием, которое было проведено здесь чуть ли не впервые. Более получаса священник читал молитвы, махал кадилом, небольшой хор пел псалмы. А ведь Витя, как и все мы, был атеистом, работал в журнале «Коммунист», был секретарем парторганизации. Личная жизнь его сложилась трудно. Отец-генерал был парализован, Витя долгие годы ухаживал за ним, жена и дочь покинули Виктора.
В конце жизни он женился на вдове профессора Мельвиля, но смерть увела его от этой красивой женщины. Ничуть не осуждая его, я лишь констатирую факт неожиданного перевоплощения Виктора. Возможно, и Инга Кичанова, доживи она до закрытия Института атеизма при АОН, где была профессором, тоже крестилась бы и заказала подобный молебен.
По странному совпадению, когда я 11 мая 2006 года писал о проводах Вити Ивановского, по телевидению передали о смерти Александра Зиновьева. Очень жалею, что из-за болезни не смог проститься с тем, кто дважды поставил мне «отлично». Его проводы в клубе МГУ на Воробьевых горах не показали по телевидению. Но откликов о его смерти было много. Говорят, жена и дети не захотели этого. Не провели и отпевания. Ещё в детстве маленький Саша, несмотря на то, что был крещён, снял крест. Но называть его атеистом я бы не стал. Удивительна его программа жизни: «Живи так, как будто бы какой-то Высший Судья наблюдает каждый твой шаг, и не только каждый твой поступок, но и каждую твою мысль и даёт им оценку; живи так, чтобы тебе не было стыдно за свое поведение, за свои мысли».
Зиновьев свято следовал этому принципу, не отступая от него ни на шаг. А кто этот Высший Судья? Если не Бог, то абсолютный мировой дух, произросший из идей Гегеля! И мне нравится другой принцип Зиновьева: «Главным в жизни должно стать познание».
Благодаря этому он написал «Зияющие высоты» и другие книги. «Не я жертва режима, а режим – моя жертва», писал он. Александр Зиновьев и десятки лучших выпускников философского факультета МГУ посвятили себя познанию жизни, её смысла, поиску путей достижения общего блага. Но отношение к Зиновьеву неоднозначно. Р. Косолапов назвал его «Зияющие высоты» подлой книгой.

ПОСЛЕДНИЕ ВСТРЕЧИ
24.6.55. Птн. 14.20. Шёл с Аркадием Канюком и у почты увидел Юлю, идущую навстречу. Я говорил ему о соревнованиях на «Динамо»:
- На чемпионат приехали сильнейшие спортсмены Европы. Среди них олимпийский чемпион по диску Адольфо Консолини…
Когда Юля приблизилась, я глянул на неё и увидел снисходительную полуулыбку: «А, это ты!» Она, конечно же, слышала мои слова. А выглядел я, наверное, неплохо. Был в белой рубашке с короткими рукавами, загорелый, окрепший от тренировок на воздухе и усиленного питания. Недавно глянул в большое зеркало на «Динамо» и удивился, как округлились мои плечи, бицепсы. Ещё бы – такое питание и тренировки на свжем воздухе!
Впервые за долгое время увидел Юлю близко и заметил, что она похудела и похорошела. Выглядит прекрасно! Мне показалось, что на её лице была тень грусти. «Какой же ты дурачок, раз так ведёшь себя. И долго ты будешь дуться?»
Придя домой, решил позвонить, сел за телефон, но набрать номер не смог. Вдруг скажет: «О чём говорить?» Но неужели не о чем вспомнить? Вышли бы на улицу, прошлись. Сказал бы ей, что скоро у нас вручение дипломов и выпускной бал, потом поеду в Ленинград на Всесоюзное первенство, защищать спортивную честь МГУ.
28.6.55. Вт. 11.50. Консолини похож на древнегреческого олимпийца и на римского гладиатора. Очень крупный, могучий, короткая прическа, бычья шея, мощные плечи и руки, грудь – как колокол. Вес около 120 кг. Такая масса. Есть чем метать. Входит в круг, берёт в руку диск, раскачивает недолго, раза три. Потом начинает поворот, очень медленно вначале, но, выходя на исходную позицию, производит взрыв необычайной силы и скорости. Диск возносится высоко-высоко и летит за 55 метров. Отто Григалка метнул на 53. Тоже неплохо, ведь он гораздо изящнее Консолини.
Сегодня едем на стадион «Медик» в Измайлово. Решил взять с собой диск Григалки. Сколько же пролетит он после таких ярких впечатлений?
22.10. На разминке диск легко посылал диск за 39 м. И это – в свитере, брюках, с места. Первая зачётная попытка – за 40, но диск упал чуть правее сектора, у беговой дорожки. Вторую делал осторожно, и легко, без всякого напряжения метнул, не вложившись в диск. Он не долетел до 39. Третью попытку снова сорвал правее ограничительного сектора. В итоге – 37.24. А копье улетело за 45.
Встретил Юлю у высотных лифтов главного здания. Вышли неожиданно из-за угла лицом друг к другу. Она тут же отвела глаза. Стало горько. Но что ты делал бы на её месте, если сам воротишь нос? Позже увидел её из своего окна, она шла в поликлинику со свёртком в руке, в чёрном сарафане и белой кофте. Такая красивая, милая! Что же я делаю? Ведь она вот-вот уедет на каникулы, и я не увижу её!
29.6.55. Ср. Заплатил в КВП не 500, а 600 рублей. Столько пени набежало. 300 взял из стипендии, а 300 дала Неля Пономаренко. Ричард сказал ей, и она решила выручить. Спасибо ему и ей. Вышлю из Улан-Удэ с первой получки. Остался без денег. Но сейчас возьму талоны на еду на 17-й этаже.
1 июля 1955 г. Птн. Пришло письмо от Лёника, очень короткое, простое. Узнал, что Юлю с первокурсниками отправили в колхоз. Вот это да! Дождался! А вдруг я больше никогда не увижу её? Так тяжело стало. Просто места не нахожу.
Вчера на «Динамо» смотрел с друзьями парад студенческих команд Москвы. Люда Белик пришла второй после знаменитой Нины Откаленко и выполнила норму первого разряда – 400 м за 59 сек. Первое место на 110 м с барьерами занял Юрий Петров – 14, 6 сек. В эстафете 4х100 м новый рекорд МГУ - 43, 2 сек. К сожалению, метания отменили, и я не выступал.

ПРОЩАЛЬНЫЙ БАЛ
1.6.55. За спортивными страстями забыл описать вчерашнее вручение дипломов и выпускной бал. Мы получили дипломы на Моховой, а отличникам вручили красные дипломы в Актовом зале на Ленгорах, почти сразу после речи Ворошилова. Среди них – Ричард Косолапов, Виталий Кузнецов, Валя Близненкова, Феликс Прудников, Мила Георгиева, Валя Сычёва. Человек 30. Они удостоились рукопожатия проректора Вовченко, так как ректор Петровский провожал Ворошилова.
Г.Д. Вовченко удивил Ричарда словами:
- Желаю вам, товарищ Косолапов, успехов в вашей деятельности.
Никому больше проректор не сказал таких слов. И, как оказалось, интуиция его не подвела - попал в точку. (Ниже станет ясно, почему).
Я поздравил Виталика Кузнецова, который однажды не пустил в Актовый зал Петровского и Вовченко, и сказал:
- Вовченко наверное узнал тебя, - говорю ему, - извинился ли перед ним?
- Ну и шутки у тебя в такой день, - нахмурился Виталик.
Держу в руках свой синий диплом, и вижу «отлично»: марксизм-ленинизм, теория и история эстетики, история нового и новейшего времени, история СССР, логика, биология и дарвинизм, немецкий и за две курсовые работы на 3 и 4 курсах по Мао Дзе-дуну. Если бы написал диплом по Китаю, было бы ещё одно «отлично». А не стал бы защищать Богданова, получил бы «отлично» за  диалектический и исторический материализм. Ну, да ладно.
«Решением Государственной экзаменационной комиссии от 25 июня 1955 г. Бараеву В.В. присвоена квалификация философ». Такая же запись появилась у всех  наших выпускников. Мы смеялись, мол, на этом основании нас могут не взять на работу, мол, философы нам не нужны.
Выпускной бал проходил в профессорской столовой, перед Актовым залом. Она большая, с несколькими залами, выходящими во внутренний двор. Выступили декан Молодцов, преподаватели и все, кто хотел. Но слово взяли далеко не все. Не стал говорить и я. Хотя мне очень хотелось прочитать «Думу» Лермонтова:
Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее – иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья и сомненья
       В бездействии состарится оно.

Но, поняв, что это испортит всем настроение, я воздержался.
Декан Молодцов говорил о том, что среди нас будет много замечательных учёных. Среди них он назвал Теодора Гладкова. Его диплом «О псевдонауке кибернетике», признанный лучшим у гуманитариев, только что опубликовали в «Вестнике Московского университета». Декан поздравил его с успехом и пожелал дальнейших успехов. Теодор Кириллович Гладков ушёл от науки и стал писателем, автором книг «Джон Рид», «Менжинский», «Николай Кузнецов», «Ковпак» и др. Выступает телепередачах ЦТ как специалист по разведке и контрразведке. К своему диплому «О псевдонауке кибернетике» относился с юмором: «Время было такое».
Да, время было такое, но, к счастью, не все запачкались борьбой с кибернетикой, генетикой и теорией относительности.
Бал оказался прекрасным. Вино ударило в голову, я танцевал с Люсей Георгиевой, Аллой Герасимчук, Ниной Кормилицыной, Нелей Пономаренко, Розой Айзенштадт. Господи! Какие все красивые, нарядные! И родные, как сёстры. Однако бросилась разница между выпускным вечером в школе и здесь, в университете. Там было больше романтики. Всё проходило как бы под мелодию песни: «Слышишь, ветер говорит: / Впереди простор открыт! / Крылатый ветер, спутник мой!» А тут всё так приземлённо – разъезд по разным городам и странам, поиск работы. Несмотря на веселье, почти все тревожились за будущую жизнь.
Запомнился вальс Вали Сычёвой и Гриши Квасова. Они удивительно подходили друг другу. Высокие, стройные, с тонкими чертами лица, хорошо одетые, они улыбались, кружа в танце. Это была лучшая пара бала. Правда, Ричард, увидев их, озорно сверкнул глазами и шепнул мне: «Две светлых серости». Потом Валя, видимо, напомнила о своём давнем неравнодушии к нему. Гриша грустно усмехнулся и начал шептать что-то ей сверху. Прижавшись щекой к его груди, она слушала слова запоздалого утешения, и у неё навернулись слёзы. Окончив танец, он отвёл её к столу. *
Юра Марков подошёл ко мне и с неожиданным вызовом спросил:
- Ты что, думаешь, я всю жизнь буду жить в Старом Осколе?

* Всегда учась на отлично – золотая медаль в школе, красный диплом в МГУ, Валя Сычёва защитила кандидатскую и докторскую диссертации. Однажды она принесла в «Коммунист» свою только что изданную монографию. Внимательно читая её, я хотел помочь доброй рецензией. Гладкий стиль, цитирование стихов Пушкина, Блока, но, по сути, это было школьное сочинение. Валя хорошо преподавала философию, у неё хорошая семья, но, прав Рик, - светлая серость.
- Конечно, нет. Надоест Старый Оскол, переедешь в Новый Оскол.
- Эх ты, - обиделся Юра, - я перееду в Москву! *
Тут ко мне подошла Галя Морозова и пригласила на танго. Танцуя, она вспомнила, как мы пошли с Юлием Харламовым, с ней и Тамарой Ворониной в столовую Исторического музея, а после гуляли по Александровскому саду.
- Такой прекрасный день был, - вздохнула Галя, - солнце, сирень, цветы.
- Да, день необычный, - усмехнулся я и, вспомнив, что именно тогда я написал первое письмо Юле, добавил, - Я его никогда не забуду.
Галя с удивлением глянула на меня, не ослышалась ли она.
- Почему же ты неожиданно исчез и долго не был?
- Было важное дело.
Галя всегда выглядела хорошо, а на балу была неотразима. Высокая, стройная, в великолепном платье, она могла стать одной из мисс вечера.
- А ты заметил, что на выпускном фото мы рядом? – спросила Галя.
- Конечно, ты выше, прямо надо мной.
- И как тебе это странное сближение? **
«О, боже! О чём она?» – удивился я и, сказав что-то невнятное, подумал, а что если сделать шаги к сближению с ней? Но в конце танца отвёл Галю на её место. Расстроенный разговором, я, не прощаясь ни с кем, ушёл домой.
- О, Юля! Что ты делаешь со мной? – говорю сам себе, - Ведь ты до сих пор держишь меня! Но если я оставлю тебя ради Гали, выходит, я не выдержу даже первого испытания. А мне не всё равно, с кем быть!
Придя домой, я уснул в 11 вечера. Часа в два ночи пришли Неля Пономаренко и Валя Близненкова, стали звать к Ричарду, но я сказал, что устал и
* Юрий Семёнович Марков осуществил свою мечту: защитив кандидатскую диссертацию, прошёл по конкурсу в Высшую комсомольскую школу и стал работать в Вешняках. Позже, к сожалению, заболел раком горла и умер. Незадолго до смерти он позвонил мне, а я с трудом понимал его – так изменилось его произношение. А это он прощался со мной и другими. Его брат Владимир Марков работал в газете «Правда», затем главным редактором «Московской правды». В начале 2000-х годов издавал газету «За Родину, за Сталина». Он прочёл мой роман и поздравил меня с откровенностью, искренностю строк. В октябре 2013 г. Юрий Семёнович умер.
** Тридцать лет спустя на студии «Диафильм» мне заказали сценарий о БАМе. Я приехал в бывший католический костёл в Старосадском переулке, рядом с Исторической библиотекой, зашёл к заведующей редакцией. Она прочитала и одобрила текст, чем порадовала меня. А позже мне сказали, что она, как и я, окончила философский факультет МГУ. И только тут до меня дошло, что это - Галя Морозова.
Как же стало стыдно, что я не узнал её! Но и она хороша - ни словом не дала понять, что мы учились вместе. Тогда я работал в «Коммунисте». Поняв, что я не узнал её, она подумала, что я задрал нос, и перешла на официальный тон. Неловко говорить, но она сильно изменилась. Строгая, осанистая женщина, однако глаза потускнели. Мне сказали, что она одинока, а такое не проходит бесследно.
уже сплю. Они расположились у него, как однажды зимой. Я постелил Рику на полу подушки от дивана, сам лёг на коврик и матрац. Однако уснуть не мог и вышел погулять.Направился к Ленинским горам. Хмель выветрился. Постоял на троллейбусной остановке, у лыжного трамплина. Москва залита гарью и дымом. Чадят трубы Дорогомиловского химзавода и завода «Каучук». Из-за этого видны лишь купола Новодевичьего монастыря, а высотные здания на Смоленской и на площади восстания, башни Кремля тонут в тумане и дымке.
Почти такой видел Наполеон горящую Москву. Войдя в неё по Смоленской дороге, у Поклонной горы, он отвёл войска по Калужской дороге, у Воробьёвых гор. Да и Кутузов здесь был. Да что был – жил здесь! Именно тут, на Воробьёвых горах, родовое село Троицкое-Голенищево фельдмаршала по фамилии Голенищев-Кутузов. Зимой мы с Юлей доходили до него, а недавно был там один. Позже узнал, что Михаил Илларионович обдумывал сражение на Воробьёвых горах, но благоразумно дал Наполеону отступить. В пути на французов обрушились морозы, голод. Партизаны не давали житья. И Наполеон потерпел окончательный разгром…
Перемахнув через гранитный парапет, я спустился к Москве-реке. Присел на лавочку, на которой однажды сидел с Юлей. Спинка и сиденье изрезаны именами, фамилиями. Хотел было выцарапать «Ю и В», но не стал. Начал петь «Друзья, люблю я Ленинские горы. Здесь хорошо рассвет встречать вдвоём». Но понял, как нелепо сейчас слово «вдвоём», и пошёл к причалу, где днём останавливаются теплоходы.
Сев на дощатый край, услышал сытое урчанье жаб. Вдруг это потомки жаб, которые когда-то проплыли мимо меня и Лены Ойцевой? Глянув налево, пытался увидеть устье Сетуни, которая течёт сюда из Переделкино, но не разглядел дыру в гранитной набережной, через которую речка впадает в Москву-реку. Точно так же почти незаметны устья Яузы и Неглинной.
- Молодой человек, - слышу голос милиционера, - что вы тут делаете?
- У нас был выпускной вечер, прощаюсь с Москвой-рекой.
- А я подумал, не топиться ли решил, - засмеялся страж, - Сам-то откуда?
- Из Забайкалья.
- О-о! Я проезжал Байкал. Там красиво…



РАССВЕТ НАД МОСКВОЙ-РЕКОЙ
Поднявшись к парапету, увидел подъехавшую «победу», из неё высыпала весёлая семейка, с тремя детишками. Они стали бегать, кричать. Это место оказывает сильное энергетическое воздействие на всех. Когда шумная семья уехала, я начал смотреть на разгорающуюся зарю. В голове сама собой зазвучала увертюра к опере Мусоргского «Хованщина» «Рассвет над Москвой-рекой». Глядя на зарю, я вспомнил, что во время клятвы Герцена и Огарева солнце закатывалось.
И тут меня осенило: именно здесь произошла знаменитая юношеская клятва Герцена и Огарева. В 1828 году два отрока, шестнадцати и пятнадцати лет, запыхавшись от подъёма к месту закладки храма Христа Спасителя, позже построенного в центре Москвы, обнялись и «в виду всей Москвы» присягнули пожертвовать своей жизнью на избранную ими борьбу. *
«Мы не знали всей силы того, с чем вступали в бой, но бой приняли», - писал Герцен. Я тоже смутно представлял, с чем хочу бороться. Однако, вспомнив название книги, задуманной в детстве – «Правда среди неправды», стал мысленно говорить нечто вроде клятвы служения истине.
Хотя я был, как писал Герцен, «отягчён одиночеством» - рядом не было Рика, я дал себе слово, что обязательно напишу о Московском университете. В годы учёбы я так хотел, чтобы кто-то написал или снял о нём художественный фильм, но не дождался этого. «Кто, если не ты?» - мелькнуло в голове. И я поклялся написать книгу, по которой можно снять фильм об МГУ. 
Вдруг неожиданно, сами собой зазвучали строки:

Любви, надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман…

И именно тут до меня дошли вся глубина, горечь, истинный смысл послания Пушкина Чаадаеву. Ведь всё - любовь, надежды, тихая слава, - оказалось обманом! И моя любовь к Юле, и надежды на успехи в спорте, и тихая факультетская слава газетчика – всё исчезнет, как сон, как утренний туман. И сейчас надо начинать  всё заново!

* Место на склоне Воробьёвых гор, где позже установили памятник Герцену и Огареву, более подходит для интимных встреч, чем для клятв. И пусть себе стоит.

Ещё загадочнее и страшнее строки: «Пока свободою горим, / Пока сердца для чести живы»… Откуда столь мрачное пророчество – пока? Неужели позже всё исчезнет? И «души прекрасные порывы», и горенье свободы. А сердца покроются плесенью? И всё же нет:

Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдёт она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна…

Когда я подходил к высотному зданию, стало совсем светло. Музыка Мусоргского достигла апогея, и колокола зазвенели в ушах. Заря ярко полыхала в окнах высотного здания. Причём сверкали лишь закрытые стёкла, а открытые зияли тёмными провалами. Поливальные машины прошли перед главным зданием, и оно отражалось в мокром асфальте. Даже перевёрнутый шпиль виден чётко.
Более необычную картину увидел во дворе зоны В. Только что взошедшее солнце насквозь пронзило двор сквозь арочные проёмы яркими полосами лучей. Жаль, не было фотоаппарата, а то запечатлел бы картины, которых не видит никто!

ОТКРОВЕНИЕ РИКА
Днём, проводив с Риком девчонок, я сказал ему о своём прочтении Пушкина, Рик поздравил меня с открытием и сказал, что Пушкин - первый поэт России, и спросил, согласен ли я с ним.
- Мне больше нравится Лермонтов, хотя нельзя выстраивать поэтов по ранжиру.
- Ты прав, но я позволил себе такой список: Пушкин, Блок, Лермонтов, Некрасов, Маяковский, Есенин, Пастернак…
- Блок выше Лермонтова? – удивился я и прочитал «Думу», которую не прочёл на выпускном балу. 

Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее – иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья и сомненья
    В бездействии состарится оно…

Толпой угрюмой и скоро позабытой
Над миром мы пройдём без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
     Ни гением начатого труда…

- Да, страшное пророчество, - сказал Рик, -  и сделано в двадцать четыре года. И всё же Блок мне ближе. Я начал читать его в шесть лет.
- Неужели ты понимал его?
- Представь себе! – сказал он и спросил: - Знаешь, как  Блок ответил Пушкину на его «Пока сердца для чести живы»? Он согласен с ним и потому пишет: «В сердцах, восторженных когда-то, / Есть роковая пустота»…
Потом Рик вспомнил: «Россия, нищая Россия», «Жизнь – без начала и конца». Я поразился неожиданному откровению. Столько жили вместе, и только сейчас Рик открылся с самой неожиданной стороны. Чтение стихов, как и пение, можно сказать, интимное дело. Я никогда не слышал, чтобы он что-то напевал или читал стихи. И вот услышал.
Прощанье прошло просто, хотя мы расставались на годы.
- Беспокоюсь, как бы ты не наломал дров, - сказал Ричард, - Ты горячий, не выдержанный, можешь сделать что-то не так. Поэтому я советую зайти к Цыремпилону и передать, если не письмо, то хотя бы привет от отца.
- Хорошо, я подумаю.
- Не увлекайся спортом, не зарывайся в журналистику, можно ведь читать лекции, вести занятия в институте. А главное, возвращайся в аспирантуру.
- А я желаю успехов в комсомольской работе и в науке! *

* В 1980 году Р.И. Косолапов, возглавляя журнал «Коммунист», приложил усилия для достойной встречи столетия Блока. Он написал и опубликовал в журнале «Октябрь» статью о Блоке, затем убедил секретаря ЦК КПСС М.В. Зимянина и члена Политбюро М.А. Суслова провести торжественное заседание в Большом театре. Это было одно из последних памятных торжеств в нём в «эпоху застоя», перед развалом СССР.
До того Ричард Иванович Косолапов работал в Брянске и Армавире. Переехал в Москву. Защитив кандидатскую диссертацию, работал в Институте экономики мировой социалистической системы. После защиты в 1966 году докторской диссертации  стал лектором ЦК КПСС, затем консультантом, заместителем заведующего Отделом пропаганды ЦК КПСС. В 1974-76 гг. был назначен первым заместителем главного редактора газеты «Правда», в 1976-86 гг. работал главным редактором журнала «Коммунист». В 1977 году к нему на приём пришёл В.М.Молотов. В 1984 г. Р.И.Косолапов  способствовал его восстановлению в партии. Был членом ЦК КПСС, дважды избирался депутатом Верховного Совета СССР. Награждён двенадцатью орденами, из которых три - ордена Ленина. В постсоветское время  Ричарда Ивановича наградили четырьмя орденами Сталина, учреждёнными в России и Украине. Он не надевает их и другие награды даже в виде ленточек на колодках.
На всех ступенях власти он помогал друзьям по университету. Способствовал выходу на экраны лежавшего на полке фильма А. Аскольдова «Комиссар». Содействовал его назначению директором Государственного концертного зала «Россия». Мне помог перебраться в Москву, потом взял в журнал «Коммунист». Помогал и другим сокашникам. Особо чуток был к письмам и запросам с мест как депутат. В ту пору шутили: «Система у нас однопартийная, но многоподъездная». И те, кто приходили к нему в отдел пропаганды после неудач в отделах культуры или науки, находили у него внимание и поддержку.
После удаления из властных структур в 1986 г. Косолапов стал деканом философского факультета МГУ. Но, пользуясь телефонным правом, его «зарубил» секратарь ЦК КПСС А.Н. Яковлев, ставший ярым антикоммунистом, а затем буддистом. Из-за этих передряг Ричарда сразил инсульт, и он оказался рядовым профессором МГУ. Им написаны много статей, памфлеты «Иудино семя», огромная книга «Полёт совы», переизданная в большом сборнике «Истина из России».
Личная жизнь складывалась непросто. Как я предсказывал, он женился на «лахудре». У него родилась дочь Ольга, которая окончила МГУ, написала диссертацию, но, к сожалению, умерла от рака. После развода с первой женой Ричард Иванович женился на сотруднице Института экономики Ларисе Макаровой, из рода знаменитого адмирала, и начались годы счастья. Интересная работа, цековская дача в Усове, отдых в Крыму. В 1970-м у них родился сын Кирилл. Однако и Лариса умерла от рака относительно молодой. Ричард остался с сыном Кириллом, который не успел завести семью, вырос до двух метров и в 37 лет умер от рака и астмы.
Сейчас Ричард Иванович занят огромной работой по изданию неопубликованных трудов Сталина. Он «из принципа» выписался из поликлиники IV управления в Сивцевом Вражке и лечится в обычной поликлинике на улице Вахтангова. У него есть молодые почитатели, которые навещают, поддерживают его. В меру сил и возможностей стараюсь помогать и я с супругой Валентиной.

ЛЕНИНГРАДСКАЯ ДРАМА
Выехали из Москвы каким-то странным поездом, который шёл с Савёловского вокзала. Нас тянул паровоз, который пыхтел, извергая тучи сажи. Тренеры объяснили, что билетов на другие поезда не было. Мы часто останавливались, долго стояли на полустанках. Прибыли в Ленинград почти через сутки, вечером 6 июля, за день до стартов. Нас разместили в студенческом общежитии на улице Садовой. Получив номера, девчонки стали пришивать их, не зажигая света - белые ночи ещё не кончились. Когда начали принимать душ, те, кто впервые приехал в Ленинград, удивлялись тому, что из-за мягкой невской воды с трудом смывали мыло. Утром нас повезли на Кировский стадион, на тренировку, освоить сектора, беговые дорожки. В трамвае, кондуктор вдруг объявляет остановку: «Дача Бадмаева». Подумав, что я ослышался, переспросил фамилию.
- Здесь жил тибетский врач Бадмаев, - пояснила женщина.
- Володя, - сказал Былина, - а ведь это твой земляк. Прославился тем, что вылечил Распутина от полового бессилия.
- Что вы такое говорите? – возмутилась кондукторша, - Прежде всего он лечил тысячи петербуржцев в своих лечебницах на Суворовском и Лиговском проспектах. Его и сейчас вспоминают добрым словом. А вы – Распутин!
К стыду своему, я впервые услышал о Бадмаеве. Потом я напишу о нём в своих книгах, а тогда ничего не знал о нём. Кондукторша, вступившаяся за добрую память Бадмаева, показала высокий белый каменный дом, принадлежавший ему. Я с интересом разглядывал его. Позже это здание снесли, хотя его считали архитектурным памятником. Мне повезло, что я увидел дачу до разрушения. И спасибо русской женщине, которая показала её и горячо вступилась за бурята Бадмаева.
Соревнования шли на стадионе имени Кирова, но метания проводили вне арены, чтобы не портить травяной покров дисками и копьями. Сектор для метания находился со стороны Финского залива. Несмотря на жару, морской ветер хорошо освежал нас. На разминке я, к удивлению всех, стал уверенно посылать диск на 42-43 метра. Юрий Горбенко, чемпион и рекордсмен МГУ, радостно хлопал меня по плечу: «Вот, молодец! Давай в том же духе!»
К сожалению, тогда я не знал, что увлекаться разминкой нельзя. И в зачётных попытках стал метать гораздо хуже. Сказались усталость и перевозбуждение. К тому же, стараясь подражать другим дискоболам, я становился спиной к направлению метания, хотя обычно стоял полубоком, и потому диск начал падать за правой границей сектора. Господи, куда что делось? Ведь только что легко метал за 42 метра, диски ложились в середине сектора. И вдруг полетели правее. Чувствуя, что я могу принести баранку, Леонард Алексеевич стал нервничать, что-то говорить. Тут бы ему подсказать, чтобы я для зачёта метнул с места или встал полубоком. Но как тренер он был ещё молод, и на эти подсказки опыта не хватило.
В итоге из трёх попыток удалась лишь последняя - 38.93. Всего семи сантиметров не хватило для зачёта, но это была баранка. Я так расстроился, чуть не до слёз. Юра Горбенко и Леонард стали успокаивать, утешать, однако мне легче не стало. После этого я хотел реабилитировать себя и выручить команду в метании копья. Я установил личный и факультетский рекорд – 49 м 75 см. Но он не очень порадовал меня, так как для зачёта нужны были ровно 50 метров. Опять же не хватило сантиметров.
Команда МГУ выступила прилично. Чемпионами страны стали физик Юрий Петров (бег на 110 м с барьерами), филолог Даль Орлов (тройной прыжок). На пьедестале почета оказались биолог Юрий Горбенко (диск), физик Коля Киселев (200 м). Валя Дивесилова, Люда Белик, Лида Шкудова, Лукьянюк (женская эстафета). В Питере подружился с Далем Орловым. *
     Мы провели в Ленинграде восемь дней. В свободное время всей командой посетили Эрмитаж, Русский музей. Летний Ленинград был гораздо ярче, чем в зимние дни. Белыми ночами насладиться не смогли. Уставая на соревнованиях, мы ложились рано. Я не застал одноклассников Геру Носкина и Володю Сергеева. Они выехали по местам распределения. Вспомнив, что здесь живут Ляля и Стасик Банюки, которые провели годы эвакуации на Ильинке, нашёл их через адресный стол.
 «Злой гений» моего детства, Станислав Францевич был на три года старше меня. Именно с ним я начал «править казёнку» - не ходить в школу. Это было в четвёртом классе, длилось неделю – директриса позвонила отцу, почему я не хожу в школу. Перед этим мы угнали лодку ильинских колхозников, сорвав им выезд на сенокос.
Стас задирал троицких парней, бегал за санаторскими девчонками. И я невольно становился соучастником его подвигов. Когда Стас уехал в Ленинград, я и мои родители облегчённо вздохнули. Встретив его, узнал, что, окончив среднюю школу, он поступил в мореходное училище, но выбил глаз, принимая канат на причале. Устроился в радиомастерскую, стал чинить
     * Позже Даль Орлов стал драматургом, членом Союза писателей, был главным редактором журнала «Советское кино», заведовал сценарным отделом Госкино, вёл на Центральном телевидении «Кинопанораму». Как член коллегии Госкино, стал одним из «вершителей судеб» - голосовал за приём или закрытие кинокартин, за утверждение режиссёров и актёров. «Заматерел», стал важным, недоступным. Своё долгое и прочное положение обеспечил тем, что целиком поддерживал председателя Госкино Ф.Т. Ермаша, не очень-то борясь за фильмы талантливых сценаристов и режиссёров.
телевизоры. Удачно женился - «окнами на Суворовский проспект». У жены оказалась и дача в Лисьем Носу. Мы вспоминали наши проделки, я рассказал о новостях Ильинского санатория. Он очень хотел выпить за встречу, но старшая сестра Ляля запретила. Она шепнула мне, что Стас может сорваться. Работая в телеателье, он приходит домой выпившим. Постоянные чаевые за ремонт теле- и радиоаппаратуры испортили его.
     Его сестра Ляля, та, что на Ильинке спела арию Далилы, очень удивилась, узнав, что я окончил МГУ. Передала привет моим родителям, своим тёткам Полине и Анастасии Фортунатовнам, которые жили на Ильинке.
      
     Её мать Софью Фортунатовну не увидел. Расстался со Стасом без особой печали. Судьба развела нас далеко и направила разными дорогами.
В Москву ехали тем же «пятьсот весёлым» поездом, на паровозной тяге и так же долго. Осыпанные углём и сажей, прибыли в Москву вечером 15 июля. Добравшись до университета, я удивился совершенно пустым холлам и коридорам. Мои сокурсники давно разъехались. Остались лишь несколько аспирантов, а первые абитуриенты ещё не появились. Приняв душ, я уснул.
Утром позвонил в ЦК ВЛКСМ, узнал, как и где получить подъёмные. Было трудно с багажом. Полные собрания сочинений Ленина, Мао Дзе-дуна, другие книги упаковал в большой ящик, отправил малой скоростью. Билеты в кассе ЦК ВЛКСМ получил бесплатно. Я впервые ехал как белый человек в купейном вагоне, не считая случайного рейса в мягком вагоне, когда я заработал деньги репетиторством.
Вскоре после отхода поезда по радио вдруг запела Клавдия Шульженко:

Поезд оставил дымок,
В дальние скрылся края.
Только мелькнул огонёк,
Словно улыбка твоя.
Веришь, не веришь,
Словно улыбка твоя…

Меня сразили слова и мелодия этой песни. Предо мной возникли глаза и улыбка Юли. Чтобы соседи по купе не увидели слёз, я лёг и отвернулся к стене.
ДО ВСТРЕЧИ В АСПИРАНТУРЕ!
Эти слова сказал мой тренер Леонард Алексеевич, расставаясь после Ленинграда. Уехав в Улан-Удэ, я написал Юле, она ответила. Осенью 1955 г. я в составе сборной Бурят-Монголии поехал в Нальчик на первенство РСФСР по лёгкой атлетике. Поезд шёл через Москву. Получив мою телеграмму, Юля встретила меня на Ярославском вокзале. На обратном пути, из Нальчика, снова встретила и проводила меня. Её появление и внешний вид произвели впечатление на моих товарищей по команде.
В поезде из Москвы в меня влюбилась симпатичная девочка Тоня. Ей лет семнадцать, если не меньше. Ехала с Украины в Читу, где служит отец. Боже, отчего мне так везёт на хохлушек. Причём она уже явно знала телесные ласки. Разговаривая, трогала мои руки, плечи, талию. Преследуя меня, она даже предложила мне уединиться в туалете. Ночью я проснулся от её губ. Стоя на нижней полке, она начала целовать меня. И хотела влезть на мою полку, но я оттолкнул её. Недавно простившись с Юлей, я не мог поступить иначе. Когда мы выходили в Улан-Удэ, Тоня плакала…
Переписка с Юлей шла год, потом оборвалась. Её мама написала, что с Юлей «побаловался» и бросил какой-то парень. Я ответил, что всё равно готов продолжить дружбу. Однако Юля написала: «Между нами всё кончено».
По иронии судьбы Юля, выйдя замуж, стала жить в Иркутске, на моей родине, а я оказался в Москве. В 1981 году я летел в командировку в столицу БАМа Тынду. Самолёт задержался в Иркутске. Я позвонил Юле, мы встретились в центре города, на улице Карла Маркса.
Мороз и солнце были беспощадны - она выглядела неважно. Несмотря на зиму, одета легко - в демипальто. От былого блеска остались лишь глаза и улыбка. Юля бодрилась, пыталась шутить: «Однажды на Байкале стала искать глазами дачу, о которой ты писал». «Дача, в самом деле, могла быть! – сказал я, - И там играл бы на рояле наш сын!» Прощаясь, я первый и последний раз в жизни поцеловал её. В щёку. Она ответила тем же. Потом поспешила к автобусу в Академгородок, помахала из окна рукой и укрыла ею глаза, якобы от солнца. Когда автобус тронулся, она спрятала лицо в ладонях, а плечи её затряслись, как когда-то на Арбатской станции. Вспомнив это, я буквально почувствовал её дрожь, и у меня сжалось сердце.
       Роза Черткова, приехав к ней из Барнаула, увидела, что Юля живёт трудно. После рождения третьего сына она продала свою шубу. В начале 1990-х годов она с мужем и детьми переехала в Красноярск. Начав болеть, похудела, перестала писать подругам. Не откликнулся на просьбы Розы ответить и её муж. Насколько похудела она, настолько располнел он. Роза Черткова сказала, что он выпил её жизненную энергию.
      Я тяжело пережил разрыв. Но время и возраст взяли своё. Я познакомился с второкурсницей пединститута Валей Дагбаевой, и мы поженились. Отец был против. Он хотел, чтобы я «укрепил род» - женился на русской, выпускнице вуза, имеющей квартиру. И вдруг – «бесприданница», маленькая буряточка из пригородного Сотниково. Но мне повезло. У Вали твёрдый характер, великолепный вкус, эрудиция, знание языков. Она – главный советчик и редактор всего, что я пишу. Причём не по мелочам, а по сути. Валентина Агвановна разделила со мной вынужденные скитания по стране. (В 2007 году мы дожили до золотой свадьбы, а в 2012-м – до изумрудного юбилея – 55 лет.)
Через два года, когда я обещал приехать в аспирантуру, у нас родилась дочь, а Валя ещё училась. Я не мог оставить их  и продолжил работу в молодёжке. Дела в газете складывались непросто. Редактор С. Бальжинимаев был далёк от журналистики (ему больше подходила роль корректора), а его заместитель – выпускник Свердловского журфака Игорь Казанцев писал стихи. Циничный, не чистый во взаимоотношениях с людьми, он интриговал против всех, в том числе против меня. Ему казалось, что я могу занять его пост. Тогда я пожалел об отказе от работы в обкоме ВЛКСМ, - не оказался бы под интриганом. Впрочем, и в обкоме комсомола всё быть непросто.
Когда меня избрали членом бюро райкома ВЛКСМ, я мог бы пойти по этой стезе. Но на республиканской комсомольской конференции, устав от нудного выступления секретаря обкома партии Цырена Очирова, я написал записку о том, что тот вдвое превысил регламент, и послал её в президиум. Уж лучше бы я подписал записку не здесь, а на собрании баскетболистов МГУ.
Это событие вошло в историю республики. Секретарь обкома ВЛКСМ Н.В. Бутуханов, будущий генерал МВД, зачитал записку перед всем залом. Меня публично осудили. Редактор смотрел на меня с недоумением и испугом: «Как он решился на такое, что ещё может сотворить и подвести его и всю редакцию?»
Меня перевели из отдела пропаганды на физкультуру и спорт. Это не очень расстроило меня, хотя было смешно вести спорт с дипломом философа. Я успокаивал себя тем, что мне разрешали писать на все темы.
Завоёвывая звания чемпиона республики в диске, копье, баскетболе, я освещал соревнования, в которых участвовал. Мои поездки в другие города воспринимались в редакции с завистью. Многие сотрудники никогда не выезжали из Бурятии. На собрании заявили: «Нам туристы не нужны!»
Я выпадал из коллектива не только этим. Выделяясь среди сородичей высоким ростом (меня называли «полтора бурята»), я раздражал всех своими остротами, которые отпускал, как и в студенческие годы. В газете критиковал местных руководителей, прохладно отозвался о пьесе известного бурятского драматурга: «На сцене – «Барометр показывает бурю», а мне не жарко, не холодно». Скандал вызвала моя статья «Эгмонт не звучит» (о тогдашнем оркестре театра оперы и балета). Я стал неуправляемым журналистом, «бурятским Чаадаевым».
Но было и признание читателей. Они отмечали мои статьи о декабристах, о рыбаках Байкала, эвенках-оленеводах. Одной из самых памятных стала командировка во Владивосток к подводникам, над которым взял шефство комсомол республики. Но малоформатная, не пользующаяся авторитетом газета стала тяготить, как и недоверие руководства редакции. Когда меня вывели из состава бюро райкома комсомола, моё шествие по партийно-комсомольской стезе прервалось. Однако я успел стать кандидатом в партию, без чего тогда было трудно идти даже по редакционным ступеням.
Со мной произошло то, о чём писал А. Зиновьев: «Вместе со всеми выросло существо, совсем не похожее на других. Это проявляется  в поступках, вызывающих недоумение и порицание окружающих». У меня не было окончательного «выпадения из нормы», я не стал существом иной социальной породы, каким сознавал себя Зиновьев. Но город не принимал меня.
Мы с женой Валей за четыре года сменили четыре квартиры. Невольно вспомнились слова Чаадаева: «Мы все имеем вид путешественников… В своих домах мы как бы на постое… в городах кажемся кочевниками, и даже больше, нежели те кочевники, которые пасут свои стада в наших степях».
Встав в очередь на квартиру, я был в самом конце. Причём она не двигалась. Но я так и не пошёл ни к Пивоварову, ни к Цыремпилону, которые могли помочь. Посоветовавшись с женой и родителями, я решил поехать в аспирантуру. Летом 1959 года послал документы на факультет журналистики МГУ. Конкурс был два человека на место. Выдержав его, я стал аспирантом. Той же осенью я завоевал звание чемпиона МГУ по метанию диска и ещё два года остаивал его.
Aspirantis – по латыни стремящийся. Мне не дали заняться историей журналистики Сибири, принудив взяться за историю комсомольской печати СССР. Расстроившись, я стал стремиться раскрыть свои возможности не в науке, а в журналистике и спорте.
Годы аспирантуры (1959-1961) - одни из самых интересных в моей жизни. Я выступал в защиту Байкала в «Комсомольской правде», «Неделе», за открытие музеев декабристов в Сибири в «Литературной газете». Мой репортаж о Московском университете опубликовали в престижном фолианте «День мира», вышедшем в издательстве «Известия» в 1962 г.
За три года записных книжек оказалось больше, чем за пять студенческих лет. Надеюсь обработать их. И тогда моя летопись университета станет более завершённой. Только хватило бы здоровья: подводят суставы, травмированные спортом.
На пороге шестидесятых годов люди стали раскованнее, а университет более свободным по духу. Именно тогда физики стали праздновать дни рождения Архимеда, а студенческий театр МГУ начал покорять сердца москвичей. Значительно изменился внешний и внутренний облик студентов, аспирантов. Хрущёвская оттепель согрела сердца и души новыми надеждами. Наступали другие времена, но назревали и новые драмы эпохи.

БЕГ ВРЕМЕНИ
Вместо эпилога
- Володя! Как хорошо, что нашла тебя. Это я, Лия Веселова…
Господи! Звонок из полувековой дали! Оказывается, объявлен сбор однокурсников в честь 50-летия поступления в МГУ. (Это было в 2000 г.) Доехав до метро «Университет», нашёл философский факультет. Поднялся на 11-й этаж, захожу в аудиторию, где назначен сбор. Чуть опоздав, иду под гул удивления, улыбки сокурсников. Оглядываю всех и половину не узнаю. Брюнеты поседели, худые располнели.
В отличие от сокурсников, я стал журналистом, работал в Улан-Удэ, Целинограде, на Кубани. Порой переезжал не по собственной воле – падал так, что еле приходил в себя. В 1972 году, поменяв квартиру в Краснодаре на коммуналку в Москве, начал работать в журнале «Журналист». Каково же было моё удивление, когда я увидел у руля ведущих изданий своих однокурсников. Перейдя из обкомов комсомола в партийные органы, пятеро из них дошагали до ЦК КПСС. Попав в прессу сверху, миновав низовые ступени, они оказались выше рядовых.
«Пусть решают, что давать, что нет, думал я, а на деле не они, а мы, пластаясь по городам и весям, отображаем жизнь». Инга Кичанова, Валентин Сидоров, Теодор Гладков, Михаил Курганцев пришли в журналистику, литературу «своим ходом».
Были среди философов и своего рода «отщепенцы» - Александр Зиновьев, Лен Карпинский, Юрий Карякин, Мераб Мамардашвили.
Вспоминаю имена и вздыхаю: «Иных уж нет, а те далече». Первыми уехали за границу Илья Немцов, Володя Костеловский, Ира Глебова, выйдя замуж за поляка Сашу Орловского. Легально за границей оказались Юра Ульянов, собкор ЦТ в Польше; Лена Чулкова, жена Александра Бовина, посла в Израиле, Ира Сергеева с мужем-дипломатом – в Швейцарии…
А умерших гораздо больше - 30 человек. «Снаряды рвутся рядом».
Когда провожали Ингу Кичанову, я подумал, что с ней мы хороним атеизм (она была профессором Института атеизма Академии общественных наук при ЦК КПСС). Провожая Сашу Титаренко, мы расстались с социалистической эстетикой. Эдик Струков, автор книги «Социалистический образ жизни», умер в 1997 году, когда полки магазинов совершенно опустели. Мы попрощались с диаматом, истматом, марксизмом-ленинизмом. Сейчас на факультете нет этих некогда ведущих кафедр.
Кое-кто и сейчас защищает прежний строй. В телерепортажах о «митингах красных» порой видел своих сокурсников. У мавзолея Ленина, памятника Марксу они отстаивали взгляды, которым посвятили жизнь.
Драма сокурсников поражает. Работая в журнале «Коммунист», где Ричард Косолапов был главным редактором, я видел, каким злым пришёл он после завершения XXVII съезда партии, и заявил: «Отныне будем брать в редакцию только молодых. Ни один автор не может публиковаться больше раза в год». Я так порадовался его протесту против застоя.
Позже он «разоблачил потомка белогвардейца» академика Ивана Фролова. Но став помощником Горбачева, Фролов добился снятия Косолапова с поста главного редактора «Коммуниста». Уйдя на философский факультет МГУ, он сохранил творческую потенцию, написал яркую книгу «Полёт совы». Позже Косолапов отредактировал и издал XIV-XVIII тома Сталина.
Двое моих дедов и трое дядей расстреляны в 37-м. И мне было непонятно видеть в новом тысячелетии свежие тома «кровавого диктатора». Однако Косолапов говорит: дело не в воспевании Сталина, а в том, что его переписка, речи, другие документы времён Великой Отечественной необходимы для понимания истории страны.
В мемориальном зале факультета с удивлением и радостью увидел портретами философов Московского университета разных лет: В. Соловьев, С. Трубецкой, С. Булгаков, И. Ильин, А. Лосев, Н. Лосский… Эти светила в советское время были под запретом.
Встретились мы и в 2005 году, на 250-летии МГУ, который совпал с 50-летием нашего окончания университета. Собравшись у Вечного огня, мы пошли на банкет в столовую, у обсерватории МГУ на Воробьёвых горах. Проход по аллеям парка произвёл тяжкое впечатление: многие шли с трудом, кое-кто - с палочками. Всем ведь за семьдесят! Но некоторые выглядят великолепно – Лена Чулкова, Ира Сергеева, Нонна Филимонова, Рита Песковская, Эдик Гирусов, Глеб Пондопуло. Полны сил Тоня Хрусталёва – учёный секретарь Объединения по психологии университетов России, Зина Каримова – главный редактор издательства «Знание», Владислав Лекторский – главный редактор «Вопросов философии», академик РАН.
Наши сокурсники работают в Институте философии, в МГУ, МГТУ, МЭИ, консерватории, почти во всех ведущих вузах Москвы... А сколько их за пределами Москвы: Саша Сухарев в Саранске, Алла Тарасова (Герасимчук) в Челябинске, Рая Хафизова в Караганде, Матбуа Ахмедова в Узбекистане, Валентин Лазутка в Литве, Здислав Цацковский и Станислав Сурма в Польше, Ева Млынаржева в Чехии, Дарина Куклинкова в Словакии, Ира Глебова и Саша Орловский в Швеции…
«Ну что нам делать с ужасом, который бегом времени однажды наречён?» Анна Ахматова явно имела в виду не только старость и приближение смерти, но и колесо времени, расколовшее нас духовно и в пространстве.
На сбор пришло 33 из 156 первокурсников. 11 выбыли в годы учёбы. 145 окончили факультет. 30 умерли. Но все они живы для меня. Многие стали учёными - 60 кандидатов наук, 29 докторов, один академик. Цвет науки? Пожалуй. Но какой? Помимо социалистического образа жизни мои сокурсники разрабатывали проблемы атеизма, коммунистических идеалов, социалистического интернационализма. Они исчезли, остались лишь проблемы.
Часть сокурсников, в том числе и я, отошли от философии. Время от времени, вылетая из очередной редакции, я думал, что давно бы мог стать кандидатом и доктором наук, и тогда не пришлось бы начинать всё с нуля. Но, встретившись с однокурсниками, понял, что если бы я стал идеологом, то вполне мог быть таким же, как некоторые сокурсники, которые оправдывали и защищали существующий строй.
Впрочем, и мне пришлось быть «приводным ремнём» партии. Так называл прессу Хрущёв. В то время каждый журналист был обязан писать не только свои материалы, но и искать авторов. Соотношение своих и авторских материалов - 40 к 60 %. Написав 4 своих статьи, ты должен был сдать 6 авторских. Находить толковых авторов было трудно, чаще приходилось писать за них. А ещё надо было отвечать на письма читателей. Правило 40 на 60 превращало журналистов в литрабов. Так, я писал статьи за прокуроров, комсомольских лидеров, других чиновников. В «Коммунисте» редактировал академиков, секретарей обкомов партии и даже членов Политбюро.
Это литературное рабство сгубило немало хороших перьев. Недаром в Агентстве печати «Новости» родилась печальная шутка: «АПН – могила неизвестного солдата». То же можно сказать о других агентствах, редакциях, издательствах.
«Где ж ты раньше был? - удивляются друзья, прочитав в журнале «Байкал» главы «Альма-матер», - Ведь это интересно не только студентам МГУ!» Я отвечаю, что недооценивал свои дневники. С детства мечтая стать писателем, я отдавал все силы журналистике и не находил время на литературу. Мои первые книги вышли, когда мне было под шестьдесят, а в 75 лет - роман «Гонец Чингисхана», попавший в лонг-лист «Большой книги» за 2008 год.
Работая над воспоминаниями, я понял, как много дал нам философский факультет. Дело не только в «базовом образовании» (помимо философии мы изучали высшую математику, физику, биологию, литературу, эстетику), но и в знакомствах, связях. Занятия спортом и журналистика свели меня со студентами, учёными других факультетов университета. Как же много дала наша «Альма-матер»! Не только знания разных наук, но и высочайшую культуру. Какие концерты мастеров слушали мы на Стромынке, в клубе на улице Герцена, в Актовом зале и Доме культуры в высотном здании! Какие диспуты, конференции, конкурсы проходили на Моховой и Ленинских горах!
Уходя поздно вечером, я залюбовался зданием университета, ярко освещёнными стенами, башнями. «Ведь не зря на простор смотрит с Ленинских гор МГУ – величавая крепость науки», - пели мы в наши годы. Горы переименованы в Воробьевы, а крепость науки как стояла над ними, так и стоит.

МЕТАФИЗИЧЕСКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ
Как же били метафизику в годы нашего студенчества! Противопоставив её диалектике, сделали из неё пугало. Обвинения в метафизическом подходе означали отход от диалектики. Ими проваливали курсовые работы, дипломы и диссертации. В словаре Даля (1863) метафизика – наука о мире невещественном, духовном. У Ушакова (1938) – мировоззрение, противоположное диалектике; «метафизические бредни». У Ожегова (1978) – идеалистическое философское учение, рассмотрение явлений вне их взаимной связи, недиалектический способ мышления, непонятное, заумное, чересчур отвлечённое. Даже по словарям чувствуется усиление презрения к «зауми».
Однако как ни громили метафизику, она продолжает жить. В Москве, в Центральном доме литераторов, проходят заседания Клуба метафизического реализма, возглавляемого Юрием Мамлеевым. «Литературная газета», «Ex Libris» (приложение к «Независимой газете»), другие издания уделяют этому направлению постоянное внимание. Удостоился премии «Большая книга» писатель Рустам Рахматуллин за сборник эссе «Две Москвы, или метафизика столицы». В моде метафизические полотна и театральные спектакли.
Но это писатели, деятели искусств, что с них возьмёшь? А как наши философы? Ведь большинство нас были атеистами, апостолами марксизма-ленинизма. Раньше они презирали метафизику и вместе с теологией, метемпсихозом (переселением душ) были готовы выбросить её за пределы метагалактики, а теперь они стали гораздо спокойнее, терпимее.
«Философский энциклопедический словарь» называет метафизику наукой о сверхчувственных принципах и началах бытия. Далее пишется, что метафизика родилась ещё в Древней Греции. Аристотель считал её самой ценной после физики из наук, которая существует не как средство, а как цель человеческой жизни и источник наслаждения!
Платон использовал метафизику как самостоятельный метод и описал высший тип знания, восходящего от эмпирической реальности к бестелесным сущностям – идеям. Кант разделил метафизику природы и метафизику нравов, в которой противоречия чистого разума находят практическое разрешение. И мне, выпускнику философского факультета, сам Бог велел выразить своё отношение к нынешней метафизике. Потому я и написал «Метафизическое послесловие».
На первый взгляд, эти заметки не очень стыкуются друг с другом, но их объединяют метафизика и мистика Воробьёвых гор.

НАПОЛЕОН НА ВОРОБЬЁВЫХ ГОРАХ
7 (19) октября 1812 года, после 34 дней тщетного ожидания ключей от города и подписания мира, Наполеон повёл своё войско из Москвы по Калужской дороге (ныне Ленинский проспект), а вошёл в Москву по Смоленской дороге (ныне Кутузовский проспект). У Калужской заставы Наполеон остановился, оглядел Воробьёвы горы, купола Новодевичьего и Донского монастырей, башни Кремля, который он приказал взорвать после его отъезда. Столица ещё кое-где дымилась. Несмотря на дождь со снегом, над Москвой стояло горькое марево. Запах гари доносился до Воробьёвых гор. Скрестив руки на груди, император стоял и думал, что это за страна Россия и что это за русские, которые подожгли Москву и не стали подписывать мирный договор?
Наполеон хотел сходу разгромить русских, но Барклай де Толли, отступая, так измотал их, что из 610 тысяч воинов, вошедших в Россию, до Бородино дошло 150 тысяч. В сожжённых сёлах не было скота и провиантов. Тактика выжженной земли и «скифской войны» привела к голоду французов, немцев, австрийцев, швейцарцев, поляков… «Вся Европа шла за Наполеоном». Серьёзный урон наносили партизаны. Но «дубина народной войны» была палкой о двух концах: русские крестьяне грабили не только иноземцев, но и обозы своей армии. Наша армия тоже убавилась с 237 тысяч до 120 тысяч. Кутузова назначили главнокомандующим 6 августа и дали лишь две армии - Багратиона и Барклая. А три армии (Тормасова, Чичагова и Витгенштейна) Александр I берёг для отражения нашествия на Петербург.
26 августа произошло небывалое сражение у Бородино. Французы потеряли 58 тысяч воинов, русские - 44 тысячи. Счёт погибшим генералам тоже не в пользу врага - 9:5. И хотя Наполеон посчитал себя победителем, мол, русские отступили, но Кутузов, ценой сдачи Москвы спас армию. 80 тысяч французов, вошедших в столицу, грабили дома и винные погреба. Москва, как губка, впитала их, окурив винными парами, дымом и предав огню.
После ночлега на Дорогомиловке Наполеон въехал в Кремль через Боровицкие ворота. Над Москвой звучал гимн Франции. Пожар начался под звуки Марсельезы вечером 2 сентября. Заполыхали вдруг Гостиный двор, на месте нынешнего ГУМа, Солянка, дома на Яузе, винно-соляной двор, на месте нынешнего «Ударника». Клубы дыма заволокли Кремль, и Наполеон через подземный ход под Тайницкой башней спустился к Москве-реке и по Лебяжьему переулку, арбатскими дворами, мимо Ваганьково, пешком добрался до Петровского дворца, у нынешнего стадиона «Динамо». Шесть дней горела Москва. «Не будь пожара, я бы в 1813-м пошёл на Петербург», - говорил Наполеон.
Глядя на Воробьёвы горы, император убедился, что это место удобно для битвы - можно сбросить врага под откос. Кутузов тоже думал о сражении здесь, но благоразумно отложил его.
Сев в карету, Наполеон поехал по Калужской дороге. Вскоре ему доложили, что накануне, то-есть 6 октября, под Тарутино разгромлено войско маршала Мюрата. А под Малоярославцем русские преградили путь французам на Кулугу, откуда они хотели пройти к богатым южным губерниям России.
На следующий день, ещё более невероятное - Наполеона едва не взяли в плен казаки Платова. Сбылись слова Кутузова: «Для французов война закончилась, а для нас она только начинается». Император еле спасся от позора и повернул войска на опустошённую Смоленскую дорогу. Отныне Кутузов полностью диктовал свою волю. Под ударами русской армии и партизан император еле унёс ноги из России.

ЛЕГЕНДЫ О РЕКТОРЕ
Наш курс учился при двух ректорах – А.Н. Несмеянове и И.Г. Петровском.  В 1951 году Александр Николаевич стал Президентом Академии наук СССР. Но до того он успел пробить и начать строительство новых зданий МГУ на Ленинских горах. А Иван Георгиевич стал первым «высотным» ректором. При нём учёные МГУ нашли под Новгородом первые берестяные грамоты, начали открывать в Дубне новые микрочастицы. При нём возникли факультет журналистики и Институт восточных языков.
Петровский принимал участие во многих акциях физиков и лириков. При нём родились уникальное празднество «День рождения Архимеда» и прекрасный Студенческий театр, где вспыхнули звёзды - Алла Демидова и Ия Саввина. К ректору можно было легко попасть на приём, о чём я писал выше.
Иван Георгиевич любил утренние прогулки. От своего дома в Калужском переулке (ныне улица академика Петровского) он шёл пешком через Нескучный сад и поднимался на Ленинские горы. К высотному зданию подходил у Ботанического сада. Однажды, выбежав на зарядку, я увидел, как он стоит у цветущей яблони, любуясь лепестками и вдыхая их аромат. Перейдя на шаг, я поздоровался с ним. Он повернулся и с улыбкой протянул руку.
Иван Георгиевич узнал меня, так как недавно (17 мая 1961 года) я как корреспондент газеты «Московский университет» был в его кабинете во время вручения физику Нильсу Бору звания почётного доктора Московского университета. А после пошёл с ними на физфак на «День рождения Архимеда».
Позже родилась, мягко выражаясь, странная легенда о смерти ректора Петровского. В книге «Университет Ломоносовых» (М., 2003) Владимир Димов пишет, будто бы 15 января 1973 г. Ивана Георгиевича не пустили в здание ЦК на совещание, куда его пригласили, так как у него, беспартийного, не было партбилета: «Дежурный прапор наотрез отказался пропускать ректора МГУ, депутата Верховного Совета СССР, академика и Героя Социалистического Труда… Нелепость ситуации, оскорбительный тон «стража» сделали свое дело». Ниже В. Димов пишет о разносе Петровского министром образования Елютиным, что позволило ему заявить о «противостоянии ректора-гуманиста и серых кардиналов Кремля», о «заговоре на Старой площади».
Как всё было на самом деле, мне рассказал Р.И. Косолапов, бывший тогда заместителем заведущего отделом пропаганды ЦК КПСС.
- О том, что Петровского увезли в больницу, я узнал буквально через полчаса. Накануне к ректору пришёл академик Сахаров. Андрей Дмитриевич сказал о том, что из МГУ отчисляют его внучатую племянницу, студентку. Тогда он вошёл в противостояние с властями и посчитал это сведением счётов с ним. Иван Георгиевич тут же навёл справки и узнал, что девушка прогуливает занятия, имеет хвосты, и сказал об этом Андрею Дмитриевичу. Тот пригрозил, если родственницу отчислят, рассказать обо всем западным корреспондентам. Всё это на повышенных тонах, с употреблением крепких слов.
Иван Георгиевич хорошо знал и уважал Андрея Дмитриевича, хотел как-то помочь ему и погасить скандал, бросающий тень на университет. Наутро Петровский поехал к заведующему отделом науки ЦК КПСС С.П. Трапезникову. Без всяких препон прошёл в здание, рассказал о сути дела, о шуме, который может подняться на Западе. Трапезников обещал погасить скандал.
В результате Иван Георгиевич, к тому времени перенёсший два инфаркта, переволновался и, выходя из здания ЦК, почувствовал себя плохо. Дежурный «прапор» уложил его на диван, вызвал машину. Иван Георгиевич стал отказываться от больницы: «Мне ещё надо выступить». Однако дело оказалось серьёзным, и он скончался прямо в машине.
Позднее Сахаров написал в воспоминаниях: «Крупный математик, он согласился в начале 50-х годов принять на себя трудную должность ректора… В те мрачные времена он, несомненно, был человеком, проявившим большую смелость и настойчивость, защищая преподавателей и студентов. А защищать было от чего. Честных и талантливых преподавателей – от обвинений в низкополонстве перед Западом. Евреев – от неприкрытого антисемитизма»… Уверен, что в архиве Сахарова есть строки сожаления о случившемся, но они мне неизвестны.
В начале XXI века появивились новые легенды о Петровском. Люди уверяют, что видят Ивана Георгиевича после полуночи в Ботаническом саду и у церкви на Воробьёвых горах. В детстве он был крещён. Возглавляя университет, он не мог ходить в церковь, а сейчас как бы навёрстывает упущенное. В любую погоду он ходит с непокрытой головой, сверкая лысиной в лунные ночи. Встречая его, люди замирают, кто от страха, кто от восхищения.
Однажды у обсерватории один астрофизик, пришедший на ночную смену,  увидел ректора и поздоровался с ним. Иван Георгиевич улыбнулся, пожал руку, непостижимо проскользнул сквозь узкую решётку ограды и оказался на куполе телескопа. Оглядев звёзды, он бесшумно вознёсся в небо и улетел ввысь. Может, на родину, в город Севск, Брянской области, а, может, на Тянь-Шань, к перевалу, открытому альпинистами МГУ и названному его именем.

ПРИЗРАКИ НА АЛЛЕЕ ФОНТАНОВ
Лунная ночь. Аллея фонтанов заполнена людьми. Они полупрозрачны и светятся изнутри. Боже мой! Это - души умерших сокашников по университету. Видимо, я впал в шаманский транс и вижу их, но не виден им, ведь мы в разных измерениях. Голоса их «сплющены», как в мультфильмах, огоньки сигарет – синие, как костры сибирских духов. Ночью фонтаны отключены, но в параллельном мире они бьют беспрерывно. У сибиряков духи умерших выглядят такими, какими их застала смерть, но я вижу сокашников молодыми, какими они остались в моей памяти со студенческих лет.
Высокий стройный Юрий Левада сидит на лавочке с ноутбуком. Найдя цифры социологического опроса, он смотрит на экран и качает головой…
Александр Зиновьев и Карл Кантор горячо спорят о коммунизме, а Эвальд Ильенков ухмыляется рядом…
Юрий Щедровицкий и Мераб Мамардашвили со смехом говорят Ивану Фролову: «Как ты, потомок белогвардейца, продался большевикам?» Иван отвечает: «Я не прямой потомок. Мой дядя сражался за белых, а я его любил»…
Эмма Федькова и Юра Сафонов идут по аллее. «Вот липа, которую мы сажали!» - восклицает она. «Какая тонкая была и какой стала!» - говорит он.
Лёша Богомолов рассроен неудачей на выборах в деканы философского факультета. А виновница его поражения Эмма Цыганкова в слезах от радости.
Рейнгольд Садов советует Меружану Мелкумяну, как писать докторскую диссертацию. Дело кончилось тем, что Реня целиком переделал её. Вано получил звание доктора наук, а Реня остался кандидатом.
Гурий Якунин идёт с девушкой, похожей на Юлю. Неужели её нет? Впрочем, не буду брать греха на душу. Может, я обознался…
 Эдик Струков и Андрей Могилёв обсуждают рукопись книги о социалистическом образе жизни.
Наши красавицы Мила Глаголева и Рудина Баранова идут рядом, чего не было в жизни. Все смотрят на них с восхищением. Гриша Квасов бросает на них взгляд и резко машет рукой. Этот жест - не  только Дине, но и Саше Титаренко. Гриша упрекает его в том, что в монографии по социалистической эстетике Саша нечётко отразил коммунистические идеалы.
На аллею выбегает Коля Стяжкин, пиная футбольный мяч. Хочу крикнуть: «Гуля! Сделай сенокос»! Так мы кричали, болея за форварда «Крылышек» Александра Гулевского. Но я знаю, ни тот, ни другой не услышат меня.
Арсен Макаров уговаривает Гаврилу Лихошерстных не идти в посольство США. А тот, усмехаясь, всё-таки идёт и бросает портфель за ограду.
Володя Тлостанов сидит, прикрыв глаза. Он решил развестись с Валей Добрыниной, но не знает, как сказать ей об этом.
Тимофей Джумарин качается из стороны в сторону, оплакивая Сталина…
Инга Кичанова, доктор наук по атеизму, стыдливо, чтоб никто не увидел, крестится, входя в церковь на Воробьёвых горах…
Юрист Лёня Плешаков предлагает сразиться физику Володе Мадуеву. И они решают, на ринге или татами. Оба весёлые, могучие…
Смотрю на всех и хочу извиниться перед некоторыми за то, что написал такое, что им не понравится. Но они не услышат меня. И я обращаюсь к однокашникам, которые прочтут эту книгу: «Прошу простить, если я кого-то обидел, воспоминая их. Но я был честен и беспощаден, прежде всего, к самому себе».
Из кустов блестят зелёные окуляры. Какая-то дама смотрит в прибор ночного видения. Когда она опускает его, узнаю землячку. Называть её не хочу. Она дважды поступала в МГУ, но не прошла по конкурсу. Окончив пединститут в Улан-Удэ, стала секретарём обкома комсомола, дослужилась до заместителя председателя правительства Бурятии. «Почему она здесь?» – удивляюсь я. Арчил Ильин, как-то уловив вопрос, сказал: «У неё хобби - выискивать земляков, окончивших МГУ». Он работал в Улан-Удэ и знал об этом. «Для чего?» - удивляюсь я. «Она солила им за то, что они окончили МГУ, куда она не прошла». Выше я писал о неприязни к университету, но дойти до того, чтобы преследовать его выпускников…
Далее - незнакомые мне люди, но я помню, как они погибали.
В раскрытом окне зоны В сидит девушка с книгой в руках, спустив ноги с подоконника. Кто-то окрывает входную дверь в блок, сквозняк распахивает дверь комнаты, окно хлопает девушку в спину, и она падает с 15-го этажа…
Две девушки мчатся на мотоцикле от Воробьёвых гор к стадиону МГУ. Знаю, что на углу они попадут под грузовик, но не могу предотвратить беду…
На крыше зоны Ж стоит наголо стриженый парень. Видел его на тренировках в манеже. Дует метель, беспокоюсь, что он простынет. Но произошло более страшное - он бросился вниз. Стук расколовшегося об асфальт черепа прозвучал как выстрел…
На 24-м этаже отмечают 60-летие литературного объединения «Высотник». Отсюда Воробьёвы горы как на ладони. Они испещрены странными пунктирами – это маршруты, по которым ходили Шереметьева с Дёмушкиным, мы с Юлей и тысячи других удачно и неудачно влюблённых. Видны купола Новодевичьего монастыря. А башни Кремля, высотные здания на площади Восстания, Смоленской, Котельнической тонут в густом тумане времени. Эдмунд Иодковский читает поэму «Ощущение высоты». Затем читают свои стихи Валентин Сидоров, Света Козлова, Юрий Емельянов, Миша Курганцев. В заключение все поют хором песню Эдмунда:

Мы пришли чуть свет
Друг за другом вслед,
Нам вручил путёвки
Комсомольский комитет.
Едем мы, друзья,
В дальние края,
Станем новосёлами и ты и я.

У них в руках яркокрасные путёвки с чёрной каймой. Не на целину, а в вечность, точнее, на тот свет. Ведь их нет в живых. Но они, испытав «Ощущение высоты», верят в своё бессмертие. Лица их бледны, устремлённые ввысь глаза горят. Вдруг кто-то тихо, но внятно произносит:

Толпой угрюмой и скоро позабытой
Над миром мы пройдём без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
      Ни гением начатого труда…

В комнате возникает гробовая тишина. Все смотрят, кто осмелился прочесть такое. И догадываются, это сам Лермонтов осадил пыл «высотников».
Тут же возникает старое здание университета на Моховой. В Круглом зале Анатолий Емельянов поздравляет первокурсников стихами: «Вот в эти дверцы входил Герцен». И в зале появляются юные Саша Герцен и Николенька Огарёв, за ними – ещё более юный Мишель Лермонтов…
А в начале 1850-х годов зал взрывается овацией на лекции Тимофея Грановского. Его коллега профессор Степан Шевырёв демонстративно выходит из зала. А кто-то ехидно читает вслед эпиграмму, посвящённую ему:

Преподаватель христианский,
Он в вере твёрд, он духом чист;
Не злой философ он германский,
Не беззаконный коммунист.
И скромно он по убежденью
Себя считает выше всех,
И тягостен его смиренью
Один лишь ближнего успех.

Колесо времени переносит в 1950 год. На трибуне ветеран партии Торгованов. Он в морском кителе с орденами и медалями, якорями на пуговицах, на портупее пустая кобура пистолета, через плечо пулемётная лента без патронов, но вид у ветерана грозный. И он говорит:
- Как можно отрицать марксизм-ленинизм, ведь его знает каждая собачка?
- Товарищ Торгованов, - в президиуме встаёт декан Гагарин, - Мы уважаем вас как большевика с полувековым стажем, но регламент исчерпан. А главное, никто здесь ничего не отрицает.
- Вы что, против закона отрицания отрицания? – прищурился ветеран.
- Да нет же! – машет Гагарин, - Я не против! Но всё, об этом - в другой раз!
Стоило ли описывать вышеприведённые эпизоды с участием давно ушедших людей? Думаю, да. Ведь Гоголь писал: «В литературном мире нет смерти, и мертвецы так же вмешиваются в дела наши и действуют вместе с нами, как и живые».

«ПОКОРИ ВОРОБЬЁВЫ ГОРЫ!»
Этот клич ежегодно провозглашают газеты. Условия и задания конкурса печатают в Интернете. Может ли ныне парень из тайги, вроде меня, поступить в МГУ? Не знаю, каким чудом, но без специальной подготовки мне удалось пройти по конкурсу. А сейчас бы вряд ли поступил. Дело не в репетиторах, а в стоимости проезда. Сибирякам и дальневосточникам билеты не по карману.
Нынешний ректор МГУ Виктор Садовничий, борясь с коммерциализацией, пытался уйти от платного обучения, но не смог избежать его. Виктор Антонович выступал против приёма в университет по пресловутому ЕГЭ - Единому государственному экзамену, и против приватизации университетских структур, на чём настаивают некоторые. Пока это удаётся, но надолго ли?
Московский университет кузница не только учёных, но и вузов. Не все знают, что нынешняя Медицинская академия имени Сеченова, МГИМО, РГГУ когда-то были факультетами МГУ. Однако новые факультеты продолжают появляться, сейчас их сорок вместо двенадцати в наши годы. Кроме того, появляются филиалы МГУ в дальних краях России и странах СНГ.
На пятидесятилетии целины, которое Казахстан отметил в 2004 году в Астане и Москве, я встретился с ректором МГУ В.А. Садовничим. Банкет проходил в «Метрополе». Меня представили как ветерана целины, на моей груди - только что врученная медаль «50 тынга жыл» («50 лет целины»). Виктор Антонович пожал мне руку, поздравив с наградой, а я сказал, что в своё время писал о студентах МГУ, работавших в совхозах Булаево, Кургальджино и других местах Казахстана. Сказал и о том, что пишу воспоминания о МГУ. Он пожелал удачи и попросил показать рукопись.
В 2006 году я окончил первый вариант книги и отвёз рукопись на родной философский факультет. Не застав декана В.В. Миронова, я оставил рукопись в приёмной. Через месяц секретарь Лилиана Николаева, ответила, что рукопись у декана, но его сейчас нет. Я хотел внести поправки, но секретарь не приняла их. Может, кого-то возмутила глава «Ненавижу я философов»?
Однако работа шла, уточнялись факты, дописывались эпизоды, которых не было в дневнике. Друзья советовали использовать не только записи, но и воспоминания. И к началу 2013 года рукопись обрела нынешний вид. На этот раз решил показать рукопись ректору В.А. Садовничему. Но пробиться к нему без пропуска в Главное здание невозможно.
В 1976 году я посетил МГУ в день открытых дверей. Тогда я был внештатным преподавателем журфака, вёл семинары по мастерству журналиста. В Актовом зале послушал ректора Р.В. Хохлова, сменившего на этом посту И.Г. Петровского, встретил давних друзей, зашёл с ними в аудиторию 02, где было много народа. Саша Андриевский, снимавший меня в 60-х годах как чемпиона МГУ по метанию диска, решил заснять меня на трибуне. Попросив сделать вид, будто я выступаю перед абитуриентами, он незаметно включил микрофон. Я начал говорить, как поступал в университет. Молодые люди в первых рядах стали слушать меня, а Саша щёлкать камерой.
Кончив импровизацию, я пошёл от трибуны, но меня остановили вопросы, какой конкурс был тогда, откуда я приехал, почему выбрал философский. Только тут понял, что меня слышал весь зал. Грожу Саше пальцем, а он смеётся, мол, продолжай в том же духе. Пришлось сказать, что я с Байкала, что конкурс был десять человек на место, что сейчас философский факультет совсем не такой, каким был тогда. Меняются не только философские воззрения, но и другие гуманитарные науки.
- Не бойтесь экзаменов, держитесь увереннее, и это поможет вам взять крепость под названием МГУ! - закончил я и получил в награду аплодисменты.
То же самое я хочу повторить всем будущим абитуриентам, решившим покорить Воробьёвы горы:
- Дерзайте. И вы победите!

Оглавление            1.11.13. 355 стр. 751.512. 18,7.
Поступление в МГУ …………………………………………….2
Тайнинка……………………………………………………….5
Наказание поцелуями ………………………………………6
Поиск своего голоса …………………………………………8
Отлично по логике ………………………………………….13
Скачка по ночной тайге …………………………………....14
Переделкино ……………………………………………………17
Воскресник на стройке МГУ………………………………..20
Солнечногорск - Звенигород – Можайск…………………23
Лекции строителям…………………………………………..26
Нина Трунова ……………………….…….………………....27
Первомай 1952-го ………………….……..………………...31
Первая любовь… ко мне ………….……..………………..34
Зиновьев ставит отлично ………………………………….38
До свиданья, Переделкино! ……….……………………...39
Козельск и Дорогомилово …………..……..………………42
Танец маленьких лебедей ………….……..………………43
Наицентрейший центр …………….………………….………45
Болезнь и нелечебное голодание …..…….……………..50
Туризм – главный вид спорта………….………….………57
Оятский край и Ленинград………….….…………….…….58
Неприятности из-за газеты…………………………….…..60
Смерть Сталина………………………………………….….61
Почему нужно вести дневник……………….…..…….…..66
«Я имени её не знаю»……………………….………….….68
Её зовут Юлия…………………………………..…………...72
Первое письмо………………………………….…………...74
Третий лишний…………………………………..…………..78
Поезд идёт на Восток……….…………………..………….80
Каникулы за Байкалом………..…………………..………..83
Стромынка…………………….……..………………..…………91
     Свадьбы юристов и философов ………………………….96
Объяснение в четырёх тетрадях….………………..…….98
«Ненавижу я философов»…………….…………………105
Вперёд к Ямантау……………………….…………………110
Блантер, Кац……………………………..…………………113
Тайны Чаадаева…………………………..……………….118
Довёл комсорга до слёз ………………………………….124
Раскрепощение логиков …………………..……………..126
Пятна леопарда………………………………..…………..129
Неожиданный треугольник……………………..………..132
Против занудства……………………….…….…..………136
Апрельский день, изменчивый, неверный.……..….…138
Неудачи в газете……………………………….……...….143
Искушение…………………………..…………….……..…148
Абстрактное собрание……………………..…….……....151
Мои недруги……………………………..………….….…..153
Солнечная Поляна…………………….………….………155
300-летие воссоединения России и Украины..………161
Стромынские ночи…………………..……………...…….163
Вьетнамский танец ……………………………………….168
Алабино. Таманская дивизия………..…………..……..169
Брянск…………………………………….…………..…….172
МГУ на Ленгорах……………………………………………..176
Останкино: очарование подлинности…………………178
Музицирование и «обжорство»……….…………….….180
«Ренегат китайской революции»……….………….…..184
Над шпилем МГУ………………………….………….…..186
Визиты земляков ………………………….………….…..191
Выход в консерваторию………………….……………...193
Сокращение философов…………………….…………..194
Всё мое неверие…………………………..….…………..198
Неудачи после победы…………………………………..203
Добровольный «разрыв»……………………...…………207
Королева бала…………………………………..…………213
Мой концерт в Актовом зале……………….……………215
Лавры фельетониста………………….……….……...….221
Тост за КФН………………………………………………...223
Встреча с Шолоховым ……………………………………225
Лекция в госпитале ……………………………………….226
Новый 1955 год…………………………..……….…………..229
И скучно, и «грюстно»……………………...……….…....231
Как Бальзак в долгах…………………….........………….234
Литературные искания………………….…..……..……..238
     Закат в Забайкалье ……………………………………….242
     Окончательный разрыв………………….…..……….......243
Непокорённый «Высотник»……………….…..………….247
Моя песня звучит по радио…………….……...…..…….251
Спорт как способ забытья………………….……...……..257
Муки с дипломом…………………………….…..……..….259
Беседы в ЦК ВЛКСМ………………….…………..…..…..269
Нам друг от друга ничего не надо ...…..…….…...…....273
     Идеалы и женитьба…………………………..……………276
Подводные камни 200-летия МГУ…….……..……………280
Речь Ворошилова………………………….…..………….284
Прощанье со Стромынкой………………………...……..288
Над нами шумят голубые знамена …………………….291
Госэкзамены или опыты на себе…….…..……………..293
Диск Григалки………………………………….…....……..296
Взят в сборную университета! .........…………………..300
Выпускное фото………………….……………….………….304
Профессор Асмус …………………………………………306
«Небеззаконные коммунисты» ………………………….308
Судьбы сокурсников ………………………………………310
Последние встречи…………………………….......……..312
Прощальный бал………………………………....….…....313
Рассвет над Москвой-рекой…………..….…….….........318
Откровение Рика ………………………………………….319
Ленинградская драма……………………………..….......321
«До встречи в аспирантуре!»……………..…….…........325
Бег времени …………………...…….………………..……328
Метафизическое послесловие…….………..….…..........332
Наполеон на Воробьёвых горах…………..…………333
Легенды о ректоре………………………………....…..334
Призраки на аллее фонтанов…………………..…….336
Покори Воробьёвы горы!....………………….………..340
Аннотация ……………………………………………………….355


 

1.Слева направо: Бобров, Георгиева, Тлостанов, Бараев, Кормилицина, Сухарев.
Октябрь 1950 г.





 
2. Весна 1951 г. Сидят: Бараев, Могилёв, Ахмадова, Пычу, Тажу4ризина, Тимофеева. 2-й ряд: Криштопа, Воробьёва, Кузнецов, Цацковский, Георгиева, Сурма, Федькова,  Глебова, Старостина, Квасов.

 
3. Весна 1955 г. Слева направо: 1-й ряд: Дровенников, Оруджев, Мокроусов, Тимофеева, Дурындин, Сафонов Федькова, Орловский. 2-й ряд: Старостина, Бараев, Куклинкова, Квасов, Цацковский, Сычёва, Сурма, Спиридонов. Сзади Воробьёва и Тер-Саакянц.

 
4. Бараев и Косолапов, весна 1953 г.

 
5. Сборная МГУ по баскетболу, сентябрь 1952 г. 1 ряд: (Слева направо): Банный, Лукьянова, Брусникина, Чижов, Рябых(?), Ларионова, Гуляева (?), Бречко, Астахов, 2 ряд: Этов, Коорт, Матвеев, Самар, Межинская, Бакрадзе, Бирюков. 3 ряд: Этов, Долгинов, Бараев, Попов, Широков.



 
6. С этим чемоданчиком ездил в МГУ со Стромынки.
 
7. 1 мая 1953 г. Перед выходом на Красную площадь. Слева направо:
Лёша Павлов, неизвестная, Лиля Гольден, Илья Немцов,Эдик Гирусов,     Вл.Бараев, Лёня Плешаков,  неизвестный, Юра Матвеев.

 
8. Юлия Свириденко

 
9. Ночь на 1.1.1955. Тома Бекаревич,……… Вл. Бараев, Юля Свириденко.




 
10. Гостиная 8 этажа зоны Г. Ричард Косолапов и Владимир Бараев.
 
11. Вл. Бараев, Иван Федосеевич Косолапов и его сын Ричард.
 

12. Алабино, Кантемировская дивизия. Справа налево: Казаков, Гирусов, Немцов, Ивановский, Авраамов, Лекторский, Фундовный, Лосев, Каримский, Мелкумян, Кусаев,  Мунипов, Воронович, Оруджев…  2-й ряд: Якунин, Арсёнкин, Лихошерстный, Дровенников, Квасов, Бараев…

 
13. Роза Черткова и Неля Портнягина.

На стр. 353 и 354 – разворот выпускного фото философов. 1955 г.

 
 
Аннотация
Парень из тайги каким-то чудом поступил на философский факультет МГУ. Учёба в 1950-55 гг. проходила в разгар борьбы против космополитизма, генетики, кибернетики. Студенческий дневник и воспоминания воссоздают живые картины университета на Моховой, где ютились студенты всех 12 факультетов. Сейчас их 40. Учёба, турпоходы, первая любовь, спорт… В главах «Подводные камни 200-летия МГУ», «Речь Ворошилова» приводятся неизвестные факты тех лет. В итоге получилось то, что называют нон-фикшн: без выдумки!

Владимир Бараев родился 5.2.1933 г. в с. Молька, Иркутской области. Работал в газетах Бурятии, Казахстана, Кубани. В Москве - в журналах «Журналист», «Коммунист», на ЦТ Останкино, в Госдуме РФ. Автор книг «Высоких мыслей достоянье», «Древо: декабристы и семейство Кандинских», «Гонец Чингисхана», «Улигер о детстве». Заслуженный работник культуры, лауреат премий «Литературной России» и Союза журналистов Москвы.

Бараев Владимир Владимирович. 127015. Москва, Бутырская 21 к. 243.
Тел. Мобильный: 8-916-364-32-99. e-mail: vbaraev@yandex.ru
14.11.13. 355 стр. 751.546 знаков. = 18, 7 п.л.