Комиссару Эшериху было не совсем легко, настоять на том, чтобы первый допрос Отто Квангеля провести с глазу на глаз. Но в конце концов ему это удалось.
Когда он поднимался с заводским мастером по лестнице в его квартиру, уже стемнело. Войдя в комнату, Квангель включил свет и направился к спальне.
«Моя жена больна» - пробормотал он.
«Вашей жены здесь нет», - сказал комиссар. «Её увели. Сядьте вот здесь..»
«У моей жены высокая температура — грипп» - опять пробормотал Квангель.
Было заметно, что известие о жене его сильно потрясло. Напускное равнодушие, проявляемое до сих пор, теперь с него слетело.
«Врач позаботится о вашей жене», - сказал комиссар. «Я думаю, через два, три дня мы собъём температуру. Её увезли, по моему приказанию, в машине скорой помощи.»
Только тут Квангель впервые внимательно посмотрел на комиссара и сказал: » Скорая помощь, доктор — это хорошо. Благодарю вас. Это правильно. Вы не плохой человек.»
Комиссар воспользовался моментом: »Мы не такие ужасные, господин Квангель, какими нас часто представляют. Мы всё делаем, чтобы облегчить арестованным их положение. Мы только хотим проверить, наличиствует ли вина. Это наша работа, как ваша — делать гробы...»
«Да», - сказал Квангель с металлом в голосе. «Да, изготовитель гробов и поставщик их содержания, вот что!»
«Вы полагаете, что я поставляю содержание? Так плохо вы оцениваете свою ситуацию?» - с иронией спросил Эшерих.
«Я для сравнения не подхожу!»
«О, всё же, немного. Посмотрите, например, на это перо, Квангкль. Это ваше перо. Чернила на нём совсем свежие. Что вы сегодня или вчера им писали?»
«Мне нужно было кое-что подписать.»
«И что вам нужно было подписать, господин Квангель?»
«Я подписал больничный лист моей жены.»
«А ваша жена мне сказала, что вы никогда ничего не пишите. Всё, что у вас пишется, пишет она, так сказала ваша жена.»
«Это так. Но вчера, мне пришлось, потому что у неё был жар. Она об этом не знает.»
«И посмотрите, Квангель, как перо царапает! Совсем новое пёрышко. А уже царапает. Это потому, что у вас тяжёлая рука, господин Квангель.»
Он положил перед ним на стол две, найденные в цеху, открытки.
«Видите, на первой открытке ещё всё гладко написано. А на второй, видите — здесь — и здесь «Б» тоже - тут перо царапало. И так, господин Квангель?»
«Это открытки», - говорит Квангель равнодушным голосом, «которые лежали на полу в цеху. Я рабочему сказал, чтобы он их поднял. Он это выполнил. Я бросил взгляд на них и потом сразу отдал доверенному лицу из Рабочего Фронта. Он с ними ушёл. Больше я ничего не знаю.»
Всё это было сказано медленно, едва поворачивающемся языком, как старым, ограниченным человеком.
Комиссар опять спросил: »Но вы ведь видите, господин Квангель, что эта вторая открытка в конце была написана царапающим пером?»
«В этом я не разбираюсь. Я не книжник, как стоит в Библии.»
В комнате установилась тишина. Квангель смотрел перед собой с равнодушным лицом.
Комиссар смотрел на него. Он был уверен, что этот человек на самом деле не был таким медлительным и неуклюжим, каким сейчас себя разыгрывал, а острым, как его лицо и стремительным, как его глаза. Комиссар видел, как первую свою задачу, вывести этого человека из равновесия. Он хотел разговаривать с сообразительным автором открыток. Не с этим старым, как-бы от работы ставшим упрямым, заводским мастером.
Через некоторое время Эшерих спросил: » Что это за книги на полке?»
Медленно поднял Квангель свой взгляд, посмотрел сначала на него и потом повернул голову к полке.
«Что это за книги? Там стоит песенник моей жены и её Библия. Все остальные — это книги моего сына, который погиб. Я не читаю книг, у меня их нет. Я никогда не мог особо хорошо читать...»
«Дайте мне всё же четвёртую книгу слева, господин квангель, ту. Что в красной обложке.»
Медленно и осторожно взял Квангель книжку с полки и положил на стол.
«Отто Рунгэ Книга радиолюбителя», - прочитал вслух комиссар название.
«Ну, Квангель, вам ничего не вспоминается, когда вы видите эту книгу?»
«Книга моего сына Отто, который погиб», - поаторил медленно Квангель.»Он любил радио. Его ценили, из -за него мастерские дрались, он знал кажую схему.»
«И больше вам ничего не вспоминается, господин Квангель, если вы эту книгу видите?»
«Неа!» Квангель мотает головой «Я ничего не знаю. Я не читаю таких книг.»
«Но может быть, что-то в них кладёте? Откройте ка книгу, господин Квангель!»
Книга открылась как раз на том месте, где лежала открытка.
Квангель уставился на слова:» Фюрер приказывает, мы исполняем..»
Когда он это написал? Это д.б. быть давным давно. Совсем в начале. Но почему он её не дописал до конца? Почему она лежала в книге сына?...
«Теперь ты попался! « -сказал ему внутренний голос, «теперь полетит твоя голова — и по своей собственной вине.»
Призналась ли Анна в чём-нибудь? Они, конечно, показали ей открытку. Нет, Она, всё же всё отрицала, я её знаю, так и я поступлю. Конечно, у Анны жар...
Комиссар спросил: »Ну, Квангель, вы ничего не говорите? Когда вы писали эту открытку?»
«Я ничего об открытке не знаю», - ответил он. «Я это не мог писать, для этого я слишком глуп!»
«Но почему открытка лежала в книге вашего сына? Кто же тогда её туда положил?»
«Откуда мне это знать? М.б. вы сами её туда положили, или ваши люди! Часто о слышно, что улики, когда их нет, создаются!»
«Открытка была найдена в этой книге в присутствии многих свидетелей, и ваша жена при этом присутствовала.»
«Ну, и что сказала моя жена?»
«Когда открытку нашли, она сразу же призналась, что вы писали, а она диктовала. Не упрямьтесь же теперь, Квангель. Признайтесь. Если вы мне сейчас признаетесь, вы мне ничего нового, что я уже не знаю, не скажите. Но вы облегчите тем самым себе и вашей жене положение. Если же не признаетесь, мне прийдётся взять вас к себе в гестапо, а в нашем подвале не особенно приятно...»
При этом он вспомнил, что сам пережил в этом подвале, поэтому его голос немного дрожал.
Но он взял себя в руки и продолжил:» Если вы признаетесь, я смогу вас сразу направить в Моабит, где вас будут хорошо содержать, как и всех других арестованных.»
Но что бы ни сказал сейчас комиссар, Квангель остался при своей версии.
Эшерих кроме того допустил ошибку, которую Квангель сразу заметил. Он считал, что Анна придумывала содержание, а неуклюжий мастер только писал...
И это комиссар повторил, что убедило Квангеля: Анна ни в чём не призналась.
Поэтому Квангель упёрся на своём.
В конце концов Эшерих прервал допрос и поехал с ним на Принц Альберт штрассе. Он надеялся, что другая обстановка, присутствие СС, весь этот грозный аппарат подействуют на простого человека и сделают его разговорчивее.
Вот они уже в кабинете комиссара, и он подводит Квангеля к плану города с его красными флажками.
«Посмотрите, господин Квангель», - говорит он. «Каждый флажок означает найденную открытку. Он воткнут точно в том месте, где она была найдена. И посмотрите» - он указывает пальцем на карту « тут флажки скопились, а здесь нет ни одной. Это как раз Яблонски штрассе, где вы живёте. На ней вы, конечно, открыток не оставляли, потому что на ней вы хорошо известны...»
Тут Эшерих замечает, что Квангель его не слушает. При взгляде на карту он пришёл в странное, непонятное возбуждение. Его руки дрожат, он удивлённо спрашивает: »Это довольно солидное число флажков, сколько их здесь?»
«Это я могу вам точно сказать», - отвечает комиссар, теперь он понял в чём дело. «Здесь 267 флажков, из них 259 для открыток и 8 для писем. А сколько вы написали?»
Квангель молчит, но это не молчание упёртого, а скорее поражённого.
« Я ещё хочу уточнить, господин Квангель, что все письма и открытки были нам отданы добровольно. Мы сами не нашли ни одной. Люди к нам прибегали, как будто у них горело. Они старались поскорее от них избавиться. Большинство не прочитали открытки до конца...»
Квангель продолжал молчать, но его лицо подёргивалось. Взгляд острых глаз метался, то опускался к земле, то поднимался к флажкам.
«И ещё одно, Квангель: вы не задумывались сколько страху вы своими открытками нагнали? Сколько беды людям вы наделали? Некоторые были арестованы, один, я это точно знаю, покончил с собой...»
«Нет! Нет!» - закричал Квангель. «Я этого не хотел! Я этого не подозревал! Я хотел, чтобы стало лучше, чтобы люди узнали правду, чтобы война скорее закончилась, чтобы убийства, наконец, прекратились — этого я хотел! Я не хотел посеять страх, я не хотел, чтобы стало ещё хуже! Бедные люди — и я их сделал ещё беднее! Кто был это, кто покончил с собой?»
«Ах, маленькое ничтожество, держащий пари на скачках, он не так важен, о нём не особенно терзайтесь!»
«Каждый важен. Мне прийдётся за его кровь ответить.»
«Видите, господин Квангель, вот вы и сознались, в своём преступлении, и даже этого не заметили!»
«В моём преступлении? Я не совершал преступления, по крайней мере такого, как вы считаете. Моё преступление в том, что я считал себя очень умным, что я хотел это делать один, а ведь я знаю, что один — это ничто. Нет, я ничего не сделал, чему я бы стыдился, но то, как я это сделал, было неправильно. За это я заслужил наказание, и поэтому я с охотой умру...»
«Ну, не сразу так страшно», - заметил комиссар иронично.
Квангель его не слушал. Он пробомотал себе под нос:»Я не особо верил в людей, иначе бы мог догадаться.»
Эшерих спросил:»Вы сами то помните, сколько писем и открыток написали?»
«276 открыток и 9 писем»
«... получается 18 штук не были отданы.»
«18 штук — это моя работа за более чем 2 года, это все мои надежды. Заплатить жизнью за 18 штук, но все таки за 18 штук!»
«Только не подумайте, Квангель, что эти 18 штук пошли по рукам. Нет, они были найдены людьми, у которых столько грязи «на руках», что они просто побоялись к нам прийти. И эти 18 остались без воздействия, по крайней мере мы ничего не слышали об их действии в народе...»
«Получается, что я ничего не добился?»
«Вы ничего не добились из того, к чему стремились! Радуйте этому, Квангель, это вам зачтётся. Как смегчающее приговор обстоятельство! М.б. вам дадут лет 15 или 20 тюрьмы!»
Квангель задрожал. «Нет. Нет!»
«А что вы собственно думали, Квангель? Вы - простой рабочий хотели бороться против фюрера, за которым стоят партия, войска, СС и СА? Это же смешно! Вам заранее д.б. быть ясно, что ничего не получится! Это всё равно что, если комар хочет бороться против слона. Это мне не понятно, вы ведь неглупый человек.»
«Вам этого не понять. Всё равно один ли человек борется или 10 000; если один заметил, он должен бороться, вот он и борется, с друзьями или без друзей. Мне нужно было бороться, и я бы опять так поступил. Только совсем другим образом.»
Он обратил уже вновь совсем спокойный взгляд на комиссара:» Между прочим, моя жена с этим дела не имела. Вы должны её отпустить!»
«Теперь, Квангель, вы лжёте! Ваша жена диктовала вам открытки, она в этом сама созналась.»
«Нет, это вы лжёте! Похож я на мужчину, которому жена диктует? Ещё дойдёте до того, что это всё она придумала. Тогда как это был я, один я. Я всё придумал, я писал, я распространял, я согласен понести за это наказания! Но не моя жена! Не она!»
«Она созналась...»
«Ни в чём она не созналась! Я больше не хочу слышать эту ложь! Не очерняйте при мне мою жену!»
Некоторое время они стояли молча друг перед другом, мужчина с острой птичьей головой и твёрдым взглядом и серый комиссар с пшеничной бородкой и светлыми глазами.
Комиссар опустил голову и сказал:» Сейчас я кого-то позову, мы составим протокол. Надеюсь, вы останетесь при своих показаниях?»
«Да»
«Вы понимаете, чем вам это грозит? Большой тюремный срок, м.б. смерть?»
«Да, я знаю, что я сделал. Надеюсь, вы тоже знаете, что вы делаете, господин комиссар?»
«А что я делаю?»
« Вы работаете на убийц и вы поставляете убийцам всё новые жертвы. Вы это делаете ради денег, м.б. вы и не думаете о жертвах. Конечно, не думаете. Всё только ради денег...»
Опять некоторое время они стояли молча друг против друга.
«Ну я пойду, позову писца».
Комиссар вышел.
Глава из романа Х. Фаллады "Каждый умирает в одиночку" другие главы см. в сборнике